(19 августа 14 г. н. э. — 16 марта 37 г.)
Тиберий Клавдий Нерон — Tiberius Claudius Nero (16.11.42 до н. э. — 16.03.37 н. э.). После усыновления 26 июня 4 года нашей эры Октавианом Августом стал именоваться Тиберий Юлий Цезарь — Tiberius Julius Caesar. С 12 года соправитель Октавиана Августа. С 19 августа 14 года как император обычно именовался Тиберий Цезарь Август — Tiberius Caesar Augustus.
Патрицианский род Клавдиев, из которого происходил отец Тиберия, имевший, как и его сын, имя Тиберий Клавдий Нерон, дал Риму многих выдающихся людей. Один из его предков, Аппий Слепой, когда в 280 году до нашей эры римляне потерпели поражение от эпирского царя Пирра и готовы были заключить с ним мир, пойдя на уступки, хотя уже был стар, немощен и даже не мог ходить, велел принести себя на носилках в сенат и сумел убедить сенаторов не заключать мира. Римляне в той войне добились победы, а о мудрости Аппия Слепого римляне с гордостью вспоминали еще много веков. Другой предок Тиберия, Клавдий Кавдик, в 264 году, в начале 1-й Пунической войны впервые в истории Рима вырвался с войском за пределы Италии, сумев выбить карфагенян из сицилийского города Мессаны и одержав первую в этой войне победу. Во время 2-й Пунической войны еще один из предков Тиберия — Тиберий Нерон — разгромил армию Газдрубала, брата карфагенского главнокомандующего Ганнибала.
Тиберий родился 16 ноября 42 года до нашей эры. Отец будущего императора одно время командовал флотом Юлия Цезаря, затем, по воле Цезаря, был избран одним из понтификов и назначен наместником в Галлии. Он не участвовал в заговоре, приведшем к гибели диктатора, и у него, казалось, не было причин быть недовольным Цезарем, однако после убийства Юлия Цезаря он предложил выдать награду тираноубийцам.
Ливия в образе верховной жрицы культа императора Августа. Мрамор
Трудно сказать, почему он так поступил, — потому ли, что мечтал о восстановлении прежней республиканской формы правления, или потому, что надеялся таким образом сохранить свою долю власти, — в те дни многие знатные римляне вели себя подобным образом, внезапно перебегая из одного лагеря в другой. Вскоре Тиберий Клавдий Нерон опять перешел на сторону цезарианцев. Объявленные триумвирами проскрипции его не затронули, более того, он был назначен претором. Таким образом, ему всегда удавалось быть на стороне победителей. Но когда в 43 году до нашей эры разгорелась война между братом триумвира Марка Антония, Луцием Антонием, и Октавианом, Тиберий Клавдий Нерон допустил ошибку и поддержал того, кому суждено было потерпеть поражение. Он примкнул к Луцию Антонию и оборонял с ним Перузию, а когда остальные сдались, то он продолжил борьбу, бежав сначала в Пренесте, а затем перебравшись оттуда в Неаполь. По словам Веллея Патеркула, ему удалось разжечь войну в Кампании, обещая «свое покровительство тем, кто потерял землю». В стремлении побыстрее сформировать армию он, если верить Светонию Транквиллу, даже тщетно пытался «призвать к свободе рабов», но создать боеспособную армию ему не удалось. После того, как в Кампанию подошел со своими легионами взявший Перузию Октавиан, «война эта», как образно выразился Веллей Патеркул, «была погребена и рассеяна».
Младенчество Тиберия было тяжелым. Ему было около года, когда началась Перузийская война. После одержанных в начале этой войны нескольких побед сторонники его отца терпели одно поражение за другим. Не сумев поднять на борьбу с Октавианом жителей Кампании, отец Тиберия вынужден был бежать вместе с женой и сыном на Сицилию к Сексту Помпею. Конечно же, Тиберий тогда, ввиду малолетства, не мог понимать сути происходившего, но, возможно, страх его родителей, вынужденных спасаться бегством, как-то осознавался ребенком и оставил след в его характере. Он был с родителями во время их бегства. В Неаполе, когда они прятались на корабле от настигающего врага, он чуть не выдал их своим плачем.
На Сицилии Тиберия Клавдия Нерона и его семейство приняли хорошо. Маленькому Тиберию Помпея, сестра Секста Помпея, подарила плащ, пряжку и золотые буллы. Ливия затем бережно хранила эти вещи, и, как сообщает Светоний Транквилл, даже в его время, то есть более чем сто лет спустя, эти вещи можно было увидеть на бывшей вилле Тиберия в Вайях. Но, несмотря на довольно радушный прием, Тиберий Клавдий Нерон с Секстом Помпеем не поладил, так как не был сразу к нему допущен и ему не выделили почетный эскорт из ликторов, — хотя срок его преторских полномочий истек, он все еще претендовал на звание претора, которому такой эскорт полагался. Рассорившись с Секстом Помпеем, он перебрался в греческие земли к Марку Антонию. После заключения мира между триумвирами Нерон вместе с Марком Антонием вернулся в Рим и здесь, по требованию Октавиана, уступил ему свою жену Ливию Друзиллу, которая уже родила ему сына Тиберия и была беременна вторым (Друзом Старшим). Вскоре после этого отец Тиберия скончался.
Брак Ливии Друзиллы и Октавиана был браком удивительным. Он был удивительным и потому, что Ливия принадлежала к клану противников Октавиана, и потому, что он забрал ее от мужа на шестом месяце беременности, и потому, что женился на ней в тот самый день, когда его прежняя жена, Скрибония, с которой он тогда развелся, родила ему дочь Юлию (Юлию Старшую). Для Октавиана это был брак по любви. Был ли это брак по любви для Ливии? Об этом не знает никто. Но даже если впоследствии она и любила Октавиана, то на первых порах скорее всего просто была вынуждена подчиниться.
С первых лет своей жизни Тиберий рос в атмосфере сложных интриг и неискренности. По возвращении в Рим Тиберий был усыновлен по завещанию сенатором Марком Галлием. В наследство он вступил, но от имени вскоре отказался, так как Галлий был противником Октавиана Августа.
В доме Марка Галлия Тиберий жил вплоть до 33 года до нашей эры, когда тот скончался. Девятилетним мальчишкой Тиберий впервые произнес речь с ростральной трибуны — поминальную речь над своим приемным отцом.
Первые два брака Октавиана были недолгими, но его брак с Ливией, несмотря ни на что, оказался на редкость прочным. Хотя Ливия и не родила Октавиану детей, ее влияние на мужа все возрастало. Друз Старший с рождения рос в доме Октавиана. Теперь же, после смерти Марка Галлия, Ливия забрала к себе и Тиберия.
Октавиан не усыновил детей Ливии, но относился к ним хорошо и осыпал почестями.
Во время триумфа Октавиана после победы над Марком Антонием и Клеопатрой 13-летний Тиберий сопровождал колесницу Октавиана верхом на левой пристяжной лошади, в то время как на правой пристяжной ехал Марцелл — сын сестры Октавиана, Октавии Старшей.
Свою деятельность в сенате Тиберий начал с того, что выступал защитником в нескольких процессах. Он выступал защитником царя Архелая, жителей города Траллы и Фессалии (область в Греции). Тиберий также поддерживал просьбу о помощи жителей острова Хиос и городов Лаодикеи и Фиатиры, пострадавших от сильного землетрясения (обычно такие выступления использовались для укрепления авторитета). Но более всего укрепило авторитет Тиберия выполнение двух других поручений Октавиана Августа — во-первых, он успешно справился с поставленной перед ним задачей наладить регулярный подвоз хлеба в Рим (нехватка хлеба, вызванная тогда запустением после долгой гражданской войны, привела к голодным бунтам и однажды вынудила Октавиана временно выселить из Рима «всех работорговцев с их рабами, ланист с гладиаторами, всех иноземцев, кроме врачей и учителей, и даже часть рабов»); во-вторых, Тиберий успешно провел порученную ему Октавианом ревизию эргастулов по всей Италии, «хозяева которых снискали всеобщую ненависть тем, что хватали и скрывали в заточении не только свободных путников, но и тех, кто искал таких убежищ из страха перед военной службой».
Конечно же, и организацию снабжения Рима хлебом, и ревизию эргастулов Тиберий проводил не один. Наивно думать, что Октавиан Август поручил столь ответственные и важные дела юноше, не дав ему надежных помощников. Но, как и было задумано, помощники остались в тени, отдав всю славу Тиберию. Вместе с тем, Тиберий не был просто куклой в чужих руках — он учился науке управления и учился быстро.
Военную службу Тиберий начал войсковым трибуном в 27 году до нашей эры, во время похода Октавиана Августа на испанское племя кантабров. Поскольку Тиберий был тогда совсем еще подростком, его участие в походе было чисто символическим, но проявил он себя достойно. Через несколько лет, когда Тиберий подрос и набрался опыта, Октавиан поручил ему уже настоящее и очень ответственное дело — ему было доверено возглавить поход римских войск на восток, где он вернул армянское царство союзнику римлян царю Тиграну и в своем лагере перед войсками возложил на него корону от имени Рима. Октавиан тогда прибыл из Рима в Азию, находясь неподалеку от места события и будучи готовым взять дело в свои руки, но непосредственное командование войсками, ведение переговоров с парфянами и заключение мира поручил своему пасынку и не ошибся. Двадцатидвухлетний Тиберий проявил себя и как полководец, и как дипломат, сумев добиться заключения мира, выгодного и Парфии, и Риму. Римско-парфянская граница стала мирной почти на 80 лет. Согласно заключенному тогда договору парфяне согласились вернуть римлянам все захваченные в предыдущих войнах реликвии и всех пленных. Весной 20 года до нашей эры Тиберий принял от парфянских послов знамена, отбитые парфянами в 53 году до нашей эры у Марка Красса и в 36 году до нашей эры у Марка Антония. Значение этого события было чрезвычайно велико. Возвращение знамен и заключение почетного мира с Парфией было увековечено на римских монетах. Рим ликовал, а слава Тиберия росла.
Успешно справившись с делами в Азии, Тиберий после этого по приказу Октавиана управлял Косматой Галлией (называемой так за то, что мужчины там носили длинные волосы, заплетаемые в косы), где обстановка была сложной из-за раздоров местных вождей и набегов соседних варварских племен, вел войну с германским племенем сигамбров, в ходе которой захватил более 40 тысяч пленных и переселил их в Галлию на земли около Рейна.
Конец I века до нашей эры был временем грандиозных походов. Рим стремительно расширял границы своих владений. Еще во времена поздней республики Гай Юлий Цезарь за несколько лет завоевал для Рима Галлию — территорию, превышавшую территорию современной Франции. Убийство Юлия Цезаря и последовавшая вслед за этим гражданская война приостановили римскую экспансию, но, одержав победу в гражданской войне и упрочив свою власть, Октавиан Август продолжил политику своего приемного отца.
Сам он после окончания гражданской войны воевал мало — всего лишь один раз возглавил поход против кантабров и астуров для завершения завоевания Испании. В дальнейшем Октавиан Август предпочитал осуществлять общее управление империей, поручая ведение войн своим полководцам. В это время проявились полководческие таланты Тиберия и его брата Друза Старшего. Поскольку они были его пасынками, сыновьями его любимой жены, Октавиан не боялся, что, получив власть над легионами, они покусятся и на верховную власть. Друз Старший и Тиберий получили и достаточно войск, и свободу действий.
Привыкшие действовать слаженно и биться строем, использовавшие для осады крепостей передовую по тем временам технику, римляне имели огромные преимущества над «варварами», чьи земли они завоевывали. Но даже при всех этих преимуществах роль полководцев также была чрезвычайно важна — победу обеспечивали не только войска, но и умелое управление ими, ведь завоеватели везде встречали ожесточенное сопротивление, и там, где полководец проявлял беспечность, римляне терпели неудачи. Так, в 16 году до нашей эры германцы нанесли поражение римскому полководцу Марку Лоллию, застав того врасплох. Полностью разгромить римлян германцам тогда не удалось, но они захватили орла (знамя) пятого легиона, что было величайшим позором, и положение было восстановлено лишь после того, как Октавиан Август прислал туда подкрепление. Ни Тиберий, ни его брат подобных просчетов не допускали.
В 15 году до нашей эры Тиберий вместе со своим братом Друзом Старшим присоединил к Риму царство Норик, а также победил племена ретов и винделиков, расширив границы империи до Дуная. Как пишет об этом Веллей Патеркул, «проведя осаду многочисленных городов и крепостей, упорно сражаясь в открытом бою, скорее с опасностями, чем с потерями для римского войска, они укротили, пролив потоки крови, многочисленные народы, защищенные непроходимой местностью и жестокие до свирепости». Местные ополчения, плохо вооруженные и слабо обученные, не могли сдержать этот натиск. Норик и Реция стали римскими провинциями, а Винделикия была разделена между ними. Для жителей Норика, для ретов и винделиков это была трагедия — рушились их традиции, культура, многие из них погибли или попали в рабство, но римляне воспринимали все иначе — для них это были великие победы. Старики в Риме еще помнили опустошительные вторжения в Италию кимвров и тевтонов, теперь же Италия стала глубоким тылом римских владений, который, как тогда казалось, никто и никогда уже не сможет побеспокоить.
Первой женой Тиберия стала Випсания Агриппина — одна из дочерей полководца Марка Випсания Агриппы, зятя и соправителя Октавиана Августа. Брак обещал быть удачным. С женой они жили в любви. Випсания Агриппина уже родила Тиберию сына, Друза Младшего, и была беременна во второй раз, но тут в их жизнь вмешалась воля Окгавйана Августа и обстоятельства, от них не зависевшие. В 12 году до нашей эры Марк Випсаний Агриппа внезапно умер. Единственная дочь Октавиана Августа Юлия Старшая овдовела. Не слишком задумываясь о его чувствах, Октавиан в 11 году до нашей эры приказал Тиберию, несмотря на то, что Випсания была беременна, дать ей развод и жениться на Юлии. (Марк Випсаний Агриппа был значительно старше Юлии, и жена Тиберия была не их дочерью, а дочерью Агриппы от его первого брака — с Помпонией, дочерью сенатора Помпония Аттика. У Юлии Старшей и Агриппы также была дочь Випсания Агриппина, но она была сводной младшей сестрой Випсании Агриппины, жены Тиберия, а в истории больше известна как Агриппина Старшая.)
Способствовала ли этому браку мать Тиберия Ливия? Сведений об этом нет, но скорее всего да. Октавиан Август редко принимал важные решения, не посоветовавшись со своей женой, чье мнение он ценил. Не посоветоваться же в этом случае он просто не мог. Соображения, в силу которых Ливия могла счесть выгодным этот брак, логичны и понятны — став мужем единственной дочери Октавиана, ее сын Тиберий становился и его наиболее вероятным наследником. Если бы личные чувства людей всегда подчинялись расчету и правилам логики, то этот брак должен был бы стать для Тиберия более удачным, чем прежний.
По словам Светония Транквилла, Тиберий был красив лицом, хотя иногда его портила сыпь, «телосложения он был дородного и крепкого, росту выше среднего, в плечах и в груди широк, в остальном теле статен и строен с головы до пят. Левая рука была ловчее и сильнее правой, а суставы ее так крепки, что он пальцем протыкал свежее цельное яблоко, а щелчком мог поранить голову мальчика и даже юноши. Цвет кожи он имел белый, волосы на затылке длинные, закрывающие даже шею, — по-видимому, семейная черта». При этом Тиберий отличался превосходным здоровьем. Он и в дальнейшем, «за все время своего правления не болел ни разу, хотя с тридцати лет заботился о себе сам, без помощи и советов врачей». Если верить Светонию Транквиллу, Юлия еще ранее, будучи женой Агриппы, «искала близости с ним, и об этом говорили повсюду». Учитывая то, что Тиберий, помимо вполне привлекательной внешности, был еще и значительно моложе ее бывшего мужа, более подходя ей по возрасту, Юлия действительно могла добиваться его любви, но это чувство не было взаимным.
Тиберию шел тогда 31-й год, Юлии Старшей было 28. По своему возрасту и своему положению они, казалось бы, прекрасно подходили друг другу, но чувства далеко не всегда подвластны расчету. Как пишет Светоний Транквилл, «об Агриппине он [Тиберий] тосковал и после развода; и когда раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась на глаза». Брак Юлии и Тиберия затевался Октавианом Августом и Ливией, видимо, из самых лучших побуждений, но их ничем не ограниченная воля и власть ломала судьбы не только чужих, но и близких им людей.
Тиберий переживал расставание с Випсанией Агриппиной и не очень искал близости с Юлией, тем не менее и с ней он поначалу жил в ладу, но когда у них родился сын и умер в младенческом возрасте, их отношения испортились, и Тиберий даже спал отдельно. Пройдут годы, через 25 лет Тиберий сам станет императором и будет править до глубокой старости, ему будет чужда излишняя любовь к лести, но на монетах, статуях, барельефах всегда и везде его будут изображать тридцатилетним мужчиной. Почему? Античные авторы об этом не сообщают. Нам же остается предположить, что он просто хотел видеть себя и помнить таким, каким расстался со своей любимой Випсанией Агриппиной. Это всего лишь предположение, но так могло быть.
После женитьбы на Юлии Тиберий, и до того уже имевший высшую после Октавиана Августа военную власть в империи, стал рассматриваться как будущий наследник. Этому весьма способствовали успехи его походов и авторитет в войсках.
Довольный Октавиан Август продолжал осыпать Тиберия почестями. В 13 году до нашей эры, в возрасте всего лишь тридцати лет Тиберий был удостоен звания консула, а с 12 года до нашей эры, после женитьбы на Юлии Старшей, Тиберию был предоставлен «империум» — высшая военная власть. Такая же власть была одновременно предоставлена и его родному брату Друзу Старшему. Оба брата стали практически соправителями Октавиана.
После полного усмирения альпийских племен ретов и винделиков Друз Старший начал завоевание германских земель за Рейном, а победоносная римская армия, возглавляемая Тиберием, вторглась в Паннонию. Книг римских авторов, подробно повествующих об этой войне, не сохранилось, — остались лишь отдельные отрывки и небольшие упоминания, но археологические раскопки показывают, что боевые действия велись с размахом. Тиберий проявил себя как один из лучших полководцев империи. Перед этим над паннонцами одержали ряд побед Тит Виний Руф и Публий Кокцей Нерва, паннонцев пытались покорить Марк Випсаний Агриппа, затем Марк Виниций, достигшие определенных успехов, однако завершил завоевание Паннонии именно Тиберий. Местные племена сопротивлялись отчаянно, но лучше обученные и лучше вооруженные римляне побеждали. К 10 году до нашей эры сопротивление паннонских племен было сломлено и Паннония стала римской провинцией.
В 9 году до нашей эры во время похода у берегов Эльбы Друз Старший неудачно упал с лошади и через месяц умер. Если смерть брата, с которым они всегда действовали в согласии, и была для Тиберия прискорбным событием, то его собственная власть в государстве от этого только услилилась. После торжественных похорон Друза Старшего Октавиан Август поручил завершить начатое Друзом завоевание Германии Тиберию.
Тиберий начал последовательно и методично теснить германцев. Как пишет Светоний Транквилл, он захватил тогда сорок тысяч пленных, «переселил их в Галлию и отвел им землю возле берега Рейна».
В январе 7 года до нашей эры Рим праздновал триумф Тиберия над сигамбрами — одним из самых многочисленных и воинственных племен Германии. Тогда же Тиберий был во второй раз избран консулом.
Одержав победу над сигамбрами и закрепив успехи римского оружия в Германии, Тиберий вновь возглавил римские войска на Балканах. К 6 году до нашей эры он разгромил племена бревков и далматов, которые ранее пытались оказать помощь паннонцам. В результате этого с 6 года до нашей эры еще одной римской провинцией стала Далмация. Как пишет Светоний Транквилл, «за эти победы он удостаивался триумфа и овации, а кроме того, был удостоен особых триумфальных украшений — новой награды, которая ранее никому не присваивалась».
Таланты Тиберия как полководца, его заслуги перед Римом были бесспорны, однако сказать, что римляне его любили, было бы неправильно. Причина была в особенностях его поведения. Ходил он, слегка нагнув голову, с суровым лицом и обычно молча, производя впечатление человека надменного. Людям это не нравилось, поэтому даже Октавиан Август не раз пытался оправдать его перед сенатом и народом, уверяя, что причиной этому является природа, а не нрав.
В 6 году до нашей эры, в разгаре славы, выбранный трибуном на следующие пять лет и тем самым получивший почти такую же власть, как Октавиан Август, Тиберий неожиданно решил удалиться от дел, уехав из Рима.
К этому времени он окончательно рассорился с женой, вновь начавшей встречаться со своим любовником Семпронием Гракхом, которого она завела, еще будучи замужем за Агриппой. Но отъезд Тиберия из Рима был связан еще и с тем, а может быть, и прежде всего с тем, что вот-вот должны были достичь совершеннолетия родные внуки Октавиана Августа — Гай Цезарь и Луций Цезарь. Если бы у Тиберия и Юлии Старшей были сыновья, его династическое положение оставалось бы прочным. Теперь же Тиберий боялся, что Октавиан может счесть его угрозой для своих подросших к тому времени внуков (об этом говорил позднее и сам Тиберий). Мать и отчим возражали, однако Тиберий добился разрешения на отъезд и отправился на остров Родос. Красота этого острова привлекла его еще тогда, когда он побывал там, возвращаясь из похода в Армению. Возможно, Тиберий выбрал себе в качестве мест уединения Родос еще и потому, что в свое время, когда Октавиан Август стал выдвигать на роль своего преемника Клавдия Марцелла, сюда, на Родос, «чтобы своим присутствием не умалять его значения», перебрался ближайший соратник Октавиана — Марк Випсаний Агриппа. Надеялся ли Тиберий вернуться обратно, как некогда вернулся с Родоса Агриппа? Да, безусловно, надеялся, — об этом свидетельствуют многие его последующие действия, но тогда, уезжая на Родос, Тиберий стремился подчеркнуть, что совсем не претендует на власть и хочет переждать здесь неблагоприятные для себя времена. С ним в эту добровольную ссылку отправился и один из его боевых товарищей — сенатор Луцилий Лонг, с которым они на всю жизнь остались друзьями.
Храм Тиберия и Ливии во Вьенне,
Франция. 10-е гг. н. э.
Тиберий прекрасно чувствовал обстановку и понимал, что уговоры Октавиана были лишь игрой для соблюдения приличий. Когда после истечения в конце 2 года до нашей эры срока своих трибунских полномочий Тиберий попросил разрешения у Октавиана посетить Рим и навестить своих родственников, по которым соскучился, то ему было отказано, причем в довольно резкой форме. Отметим для себя, что Тиберий, хотя и не был сослан, обращался к Октавиану за разрешением, вместо того чтобы просто приехать, а родственниками его были члены семьи Октавиана (Октавиан был мужем его матери, Гай Цезарь и Луций Цезарь — сыновьями его жены от ее второго брака). Ранее он был вторым лицом в государстве после Октавиана, сейчас же на его место выдвинулись внуки Октавиана, и теперь полководческие и управленческие таланты, проявленные Тиберием, лишь вселяли в них опасения и могли привести к тому, что его в любую минуту могли устранить просто из предосторожности. Малейшая неточность в этой семейно-династической игре могла стоить Тиберию жизни. Единственное, что ему удалось сделать, это добиться с помощью матери статуса «посланника Августа», что позволяло соблюсти приличия и официально считаться не в ссылке, а при исполнении некоего поручения.
До этого «ни один военный или гражданский наместник, куда бы он ни направлялся, не упускал случая завернуть на Родос». Теперь же все стали его сторониться. Да и сам Тиберий старался ограничить свои контакты. После того, как ему было отказано в посещении Рима, Тиберий прекратил свои обычные упражнения с конем и оружием, переселился в глубь острова и жил как простой скромный человек, так как боялся, что ставший к тому времени весьма подозрительным Октавиан поверит наговорам недоброжелателей и обвинит его в попытке организовать заговор.
Как пишет Веллий Патеркул, «весь круг земель ощутил устранение Нерона (то есть Тиберия Клавдия Нерона) от охраны Рима». Возможно, Веллий Патеркул несколько преувеличил значение отхода Тиберия от дел, но устранение от власти такого опытного и талантливого полководца и государственного деятеля, каким был Тиберий, весьма отрицательно сказалось на положении империи, во всяком случае походы для завоевания Германии были временно прекращены, а затем, хотя и вновь стали проводиться, но менее интенсивно. Снизилась активность римлян и вдоль Дуная. То, что без Тиберия дела империи пошли хуже, было очевидно. Однако если ранее заслуги Тиберия доставляли ему почести, то теперь, когда он попал в немилость, прежняя слава и высокие деловые качества могли привести его к гибели.
Опала со временем стала очень серьезной — по намеку из Рима жители галльского города Нима, где он служил наместником, уничтожили его статуи, поставленные там ранее в честь его успешной службы. А на одном из обедов у Гая, старшего внука Октавиана (Гай Цезарь — сын Юлии Старшей от Марка Випсания Агриппы, вместе со своим братом Луцием Цезарем был после смерти Агриппы усыновлен Октавианом и считался наследником), когда речь зашла о Тиберии, один из гостей поклялся, что если хозяин прикажет, он тотчас отправится на Родос и привезет голову Тиберия.
Угроза была вполне реальной. Даже простые жители, почувствовав ситуацию, стали сторониться Тиберия. Так, пишет Светоний Транквилл, «грамматик Диоген на Родосе устраивал ученые споры каждую субботу. Однажды Тиберий пришел послушать его в неурочное время, однако тот не принял его и через раба предложил ему прийти через семь дней». Диогену придется затем, уже в Риме, трясясь от страха, самому явиться к дверям ставшего императором Тиберия, умоляя о пощаде, а Тиберий удовольствуется тем, что, не приняв его, велит явиться через семь лет. Однако это будет позднее. В этот же период, чтобы показать, что совсем не интересуется политикой, а соответственно и не представляет угрозы для кого-либо, Тиберий на два года даже перестал носить римское платье, а носил греческое.
Восемь лет Тиберий жил, в любой день ожидая убийц или приказа покончить с собой. Однако у него был могущественный заступник — Ливия продолжала оставаться женой Октавиана Августа, притом любимой женой. Своих детей от Октавиана у нее не было, и она делала все, чтобы вернуть Тиберия и сделать его преемником Октавиана. Со временем Тиберию при помощи матери удалось добиться у Октавиана снятия опалы. На четвертом году своего пребывания на Родосе (во 2 году нашей эры) он узнал, что его жена Юлия осуждена за разврат и прелюбодеяние и сослана и что Октавиан Август от его имени дал ей развод. Узнав об этом, Тиберий в нескольких письмах к Октавиану как мог просил не сердиться на дочь, а Юлии оставил все подарки (по римскому праву все, что муж дарил жене, в случае развода он мог забрать обратно). Надо сказать, что такое показное заступничество за свою бывшую жену было чистым лицемерием. Тиберий ничего не простил ей и, став в 14 году императором, настолько ухудшил условия ее ссылки, что она умерла в том же году, а бывшего любовника Юлии Семпрония Гракха Тиберий приказал казнить.
Решение Октавиана Августа о разводе Тиберия с Юлией еще не было снятием опалы. Как уже говорилось выше, когда он после этого попросил разрешения вернуться, ему было отказано. Тиберий понял, что поспешил с просьбой о возвращении, и затаился — слишком многие влиятельные люди Рима были заинтересованы его погубить. Но хотя 2 год до нашей эры был одним из самых опасных для Тиберия, он все же знаменовал для него поворот к лучшему. Решение Октавиана Августа о ссылке своей дочери вряд ли обошлось без наущения Ливии, матери Тиберия. Это показало, кто обладает большим влиянием на императора. Ливия плела интриги медленно, но верно. Ряды врагов Тиберия стали редеть. На следующий год Октавиан сделал еще один важный шаг в пользу Тиберия — он отстранил от должности «comes et rector» (наставника) своего старшего и любимого внука Гая Цезаря Марка Лоллия, настраивавшего того против Тиберия.
Пройдет еще целых три года, прежде чем Тиберию будет разрешено вернуться в Рим, но он терпеливо ждал и наконец дождался. 20 августа 2 года нашей эры во время пребывания в Массилии (современный Марсель во Франции) внезапно умер Луций Цезарь. У Октавиана Августа оставался теперь всего лишь один наследник — Гай Цезарь, и Октавиан, зная, какой превратной бывает судьба, решил подстраховаться. В том же 2 году нашей эры после восьми лет, проведенных в ссылке, Тиберию было разрешено вернуться в столицу, но пока лишь при условии, что он не будет принимать никакого участия в государственных делах.
По возвращении с Родоса Тиберий представил римлянам своего сына Друза Младшего (от брака с Випсанией Агриппиной) и отдал ему свой дом, а сам жил у Мецената, но это, пожалуй, все, что известно о жизни Тиберия в тот период. Вел себя Тиберий скромно и старался не выделяться.
Вскоре положение кардинально изменилось. В январе 4 года нашей эры Гай Цезарь, наследник Октавиана Августа, готовившийся к походу на Парфию, был тяжело ранен в Армении. Возвращаясь оттуда, он окончательно занемог и смог добраться лишь до Ликии (небольшого зависимого от Рима царства на юго-западе территории современной Турции), где и умер.
Гай Цезарь скончался 21 февраля. Весть о его смерти достигла Рима не ранее второй половины марта. А уже 26 июня 4 года нашей эры Октавиан усыновил Тиберия, дав ему имя Тиберий Юлий Цезарь и приказав, чтобы тот, в свою очередь, усыновил своего племянника Германика (сына Друза Старшего — младшего брата Тиберия, который погиб в 9 году до нашей эры во время похода в Германию). Тогда же Тиберий вновь получил трибунскую власть, которая теперь уже останется у него навсегда. В тот же день Октавиан усыновил и своего последнего оставшегося в живых родного внука — Агриппу Постума, но этого внука Октавиан не любил.
Октавиан Август мечтал о полном покорении Германии, и сразу же после усыновления Тиберий был отправлен туда, дабы возглавить римские войска. Возвращение опытнейшего и прославленного военачальника подняло дух воинов, а кроме того, Тиберий, теперь уже как приемный сын императора, получил гораздо больше войск и больше полномочий, чем любой из других полководцев, действовавших здесь последние десять лет. Обычно римская армия завершала кампании к осени, пережидая зимнее время в укрепленных и обустроенных лагерях. Тиберий в этот раз вел боевые действия вплоть до декабря и сумел покорить племена каннинефатов, аттуаров, бруктеров и херусков.
Тиберию крайне важно было показать Октавиану, что тот не ошибся, избрав его преемником, причем убедить императора не только в том, что он прекрасно командует войсками, но и в том, что сохраняет полную лояльность, не пытаясь посягать на его власть. Неудивительно, что, как пишет бывший у него префектом конницы Веллей Патеркул, после несомненных успехов в войне с германцами, «несмотря на то, что зимние Альпы едва проходимы, сыновнее благочестие привело Цезаря (Тиберия) в Рим». Тиберий всеми силами пытался доказать свою верность Октавиану.
Арка в честь Тиберия, Германика и Друза в Сэнте,
Франция. 21 г.
Весной следующего года он вновь отправился в Германию. Теперь вместе с войсками действовал и флот. В 5 году нашей эры, как пишет Веллей Патеркул, римскими войсками под командованием Тиберия «была пройдена вся Германия, побеждены народы, неизвестные даже по именам, присоединены племена хавков: все их многочисленное войско, несмотря на молодость и могучее телосложение воинов, а также на местность, удобную для обороны, сдав оружие, во главе со своими вождями склонилось перед трибуналом императора. Разбиты были лангобарды, народ даже более дикий, чем сама германская дикость. И наконец, на что прежде мы не могли и надеяться, тем более пытаться осуществить: римское войско проведено со знаменами на расстояние в четыреста миль от Рена (Рейна) до реки Альбис (Эльбы), которая разделяет землисемнонов и гермундуров. И в этом же месте благодаря удивительному счастью и заботе нашего военачальника, благодаря удачному выбору времени с Цезарем (Тиберием) и его армией соединился флот, который, обогнув залив Океана со стороны неведомого и ранее неизвестного моря и победив многочисленные народы, с огромной добычей вошел в ту же самую реку Альбис».
Римский флот впервые действовал в Северном море во время походов Друза Старшего, и какое «неизвестное» море имел в виду Веллей Патеркул, неясно. Возможно, в этот раз римские корабли просто дальше заплыли в воды Северного моря, но тут вполне можно предположить и то, что в этот раз римский флот отважился обогнуть Ютландию и заплыть в Балтийское море, а затем, разграбив местные племена, волоком перетащить свои корабли в Эльбу, как это не раз делали впоследствии викинги. Больше римляне никогда не заплывали так далеко на запад, в эти непривычно суровые для них воды.
В результате этого похода Тиберия все германские племена между Рейном и Эльбой вынуждены были признать власть Рима или уйти за Эльбу. При этом Тиберий берег свои войска и потери римлян были минимальными — «только один раз враги коварно атаковали его, но потерпели тяжкое поражение». За эти победы Октавиан Август, как верховный главнокомандующий, был в 17-й раз провозглашен императором, Тиберия провозгласили императором в третий раз, а его наиболее отличившийся полководец Сентий Сатурнин был награжден триумфальными украшениями.
По словам Веллея Патеркула, «в Германии не осталось кого и побеждать, кроме народа маркоманнов. Изгнанные из своих мест, они под предводительством Маробода устремились во внутренние земли, поселившись на равнине, окруженной Герцинским лесом (на территории современной Чехии)».
Поскольку для Тиберия чрезвычайно важно было не потерять расположения Октавиана и не вызвать у того опасений, он и после этой кампании, разместив войска в зимних лагерях, сразу же, «так же быстро, как и в прошлом году», поспешил в Рим.
В 6 году нашей эры римляне собирались покончить с Марободом и выйти к Эльбе не только в ее нижнем и среднем течении, но и в верховьях этой реки. Возможно, планировалась и дальнейшая экспансия. «Маробод, — у сообщает Веллей Патеркул, — муж знатного происхождения, могучего телосложения и отважного духа, варвар более по происхождению, чем по уму», был серьезным противником. Захватив Бойегенум, так тогда называлась нынешняя Чехия, он «либо покорил сопредельные народы силой оружия, либо подчинил их договорами. Постоянными учениями он поднял силы, охранявшие его державу, почти до уровня римского войска». Патеркул признает, что Маробод не провоцировал войны и даже стремился ее избежать, лишь показывая, что если его принудят к войне, то у него «не будет недостатка ни в силе, ни в воле к сопротивлению», но войско Маробода, численность которого была доведена до 70 тысяч пехотинцев и 4 тысяч всадников, представлялось римлянам слишком большой потенциальной опасностью.
Тщательно спланированный поход против царства Маробода начался летом. Римские войска наступали с двух сторон, пытаясь зажать маркоманнов в клещи. Сентию Сатурнину с несколькими легионами было поручено наступать с северо-запада, через земли племени каттов, вырубая расположенные там Герцинские леса, а Тиберий наносил удар с юга из Норика, сосредоточив стянутые для этого из Паннонии и Далмации войска в городе Карнунте.
У Маробода было мало шансов отразить натиск римлян. Римляне превосходили и численностью, и обученностью, и вооружением. Построенные из бревен и земли крепости германцев не выдержали бы ударов римских осадных орудий. Но когда до владений Маробода оставалось всего лишь пять суточных переходов, Тиберий вынужден был остановить войска и срочно повернуть обратно — царство Маробода спасло начавшееся в Паннонии и Далмации и охватившее почти весь Балканский полуостров восстание.
Римлянам теперь было не до завоеваний. За несколько дней истребив римлян в Паннонии и выбив их из Далмации, мятежники вторглись в Македонию. Война против паннонцев и далматов, если верить Светонию Транквиллу, оказалась самой тяжелой войной из всех, что вел Рим со времен войны против Ганнибала. Восставшим удалось собрать до двухсот тысяч человек пехоты и до девяти тысяч всадников.
Октавиан Август, мобилизовав все ресурсы империи, поручил подавить это восстание Тиберию, дав ему для этого огромную армию — пятнадцать легионов и большое количество вспомогательных войск. Тиберий действовал не нахрапом, а как опытный полководец, избегая потерь и переигрывая противника прежде всего за счет воинского искусства. Вот что пишет об этом очевидец событий Веллей Патеркул, направленный Октавианом Августом к Тиберию с подкреплениями из Рима: «Какие вражеские войска мы увидели в первый год! Как целесообразно благодаря предвидению военачальника мы избегали крупных вражеских сил и одолевали их по частям! Мы видели, как соразмерно и в то же время с высшей пользой для авторитета полководца ведутся операции, с каким благоразумием расположены зимние лагеря, как надежно заперто караулами войско нашего врага! Они нигде не давали ему прорваться, и он, лишенный подкрепления, терял силы, исходя яростью против самого себя».
Веллей Патеркул писал эти исполненные пафоса строки, когда Тиберий был императором, и можно предположить, что он умышленно переборщил с похвалой. Однако главным критерием оценки Тиберия, как полководца, служит сам ход событий — в течение трех лет Тиберий медленно, но последовательно, со сравнительно малыми потерями, опираясь на возводимые крепости, привел к покорности мятежные провинции.
Большим успехом Тиберия стало пленение в 8 году н. э. главного вождя восставших паннонцев Батона. Вскоре ему сдался еще один из главных вождей восстания — Пиннет. С одобрения Октавиана Августа сенат удостоил Тиберия и воевавшего вместе с ним Германика триумфа. После этой победы некоторые сенаторы предлагали присвоить ему прозвище Паннонский или Непобедимый, однако Октавиан наложил запрет на это, заявив, что Тиберию будет достаточно и того имени, которое он унаследует после отца (то есть после него). Сам же Тиберий не спешил праздновать, а старался как можно скорее завершить войну, перебросив свои основные силы из покорившейся Паннонии во все еще пытавшуюся сражаться Далмацию. К середине 9 года нашей эры было сломлено сопротивление мятежных племен и в Далмации. Большинство предводителей восстания погибли или были взяты в плен.
Казалось бы, Рим мог облегченно вздохнуть, а Тиберию оставалось лишь отпраздновать триумф, но триумф пришлось отложить — пять дней спустя после окончательной победы в Далмации в Рим пришло известие о поражении в Германии в Тевтобургском лесу Квинтилия Вара и город был в трауре по поводу гибели трех римских легионов.
В следующем году Тиберий был послан в Германию. Действовал он крайне осторожно. По словам Светония Транквилла, «он знал, что виной поражению Вара была опрометчивость и беззаботность полководца. Поэтому с тех пор он ничего не предпринимал без одобрения совета: человек самостоятельных суждений, всегда полагавшийся только на себя, теперь он вопреки обыкновению делился своими военными замыслами со многими приближенными. Поэтому же и бдительность он проявлял необычайную: готовясь к переходу через Рейн, он в точности определил, что надо брать с собой из припасов, и сам, стоя у берега перед переправой, осматривал каждую повозку, нет ли в ней чего сверх положенного и необходимого». Первостепенное внимание уделялось Тиберием дисциплине. Как пишет Светоний Транквилл, «порядок в войсках он поддерживал с величайшей строгостью, восстановив старинные способы порицаний и наказаний: он даже покарал бесчестьем одного начальника легиона за то, что тот послал несколько солдат сопровождать своего вольноотпущенника на охоту за реку».
Сам Тиберий во время похода жил очень скромно, все силы посвятив успеху дела, «все распоряжения на следующий день и все чрезвычайные поручения давал письменно, приказывая в случае неясности обращаться к нему лично в любое время дня и ночи». Побед он достигал планомерностью, «никогда не полагаясь на случай и удачу».
За два года Тиберий смог нанести германцам ряд поражений, но полностью восстановить утраченные после поражения Квинтилия Вара позиции римлянам не удалось. Германцы прекратили свои нападения, но контроль над землями между Рейном и Эльбой римляне восстановить не смогли. В немалой степени это объяснялось тем, что здоровье Октавиана Августа оставляло желать лучшего и Тиберию, как его наследнику, не желательно было слишком долго находиться вдали от Рима. Еще одной причиной того, что Риму пришлось отказаться от завоеваний в Германии, была острая нехватка людских ресурсов. Избалованность римлян, падение нравов и вызванная этим низкая рождаемость вынуждали правителей империи отказаться от завоевания всей Германии и перейти к укреплению границы по Рейну и Дунаю, ограничившись обороной.
В 12 году Тиберий, стабилизировав положение в Германии, возвращается в Рим и вместе с Германиком празднует наконец свой отложенный триумф. В консульской тоге и в лавровом венке перед лицом сената он взошел на возвышение и занял место между двух консулов рядом с императором Октавианом Августом, но перед этим сошел с колесницы и преклонил колена перед ним, как перед отцом. По словам Светония Транквилла, было объявлено, что на средства от военной добычи будет построен храм Согласия, а в честь погибшего на прежней войне с германцами Друза Старшего, брата Тиберия, Тиберий от своего имени и от имени брата пообещал возвести храм Кастора и Поллукса (Дион Кассий пишет, что храм Кастора и Поллукса был построен еще в 6 году. Если это так, то, видимо, после триумфа Тиберия этот храм был украшен вражеским оружием). Для народа был устроен обед на тысячу столов и произведена раздача денег по триста сестерциев каждому.
По настоянию Тиберия его легаты также получили триумфальные украшения. Эта его лесть своим полководцам была отнюдь не лишней. Многолетние войны изрядно истощили империю. Солдаты устали, а Тиберий хорошо знал реальное положение дел и настроения войск. Интересным было и то, что если ранее захваченных во время войны видных врагов, особенно пытавшихся поднимать восстания вождей покоренных племен, проведя в цепях у колесницы триумфатора, после триумфа обычно казнили, то верховному вождю паннонцев Батону не только сохранили жизнь, но и обеспечили вполне достойные условия существования. Батон был отправлен в Равенну и там жил по-царски, но под присмотром. Причина тому была весьма прагматичной — если бы Батон был казнен, паннонцы могли бы избрать другого вождя. Но когда Батон был жив, паннонцы были обезглавлены. Если бы какой-то из их вождей попытался занять место Батона, римляне легко могли бы использовать против него сторонников Батона. Этот жест в значительной степени помог римлянам закрепиться в Паннонии. В дальнейшем Тиберий будет неоднократно использовать такой прием, принимая к себе бежавших вождей германских и других соседних варварских племен, даже если те ранее были врагами Рима.
Немного времени спустя после отпразднованного триумфа консулы внесли закон, чтобы Тиберий управлял провинциями совместно с Октавианом Августом. После этого Тиберий, наставляемый Октавианом Августом, стал постепенно вникать в дела управления империей. Сохранившиеся отрывки писем Октавиана Августа позволяют полагать, что в этот период времени он относился к Тиберию действительно как к сыну и только с ним связывал будущее Рима. Об этом свидетельствуют и римские монеты — с этого времени в Риме чеканили монеты не только с именем и изображением Октавиана Августа, но и с именем и изображением Тиберия.
Летом 14 года положение на Балканах вынудило Октавиана Августа отправить Тиберия в Иллирию, при этом он собирался провожать его до Беневента, однако задержался в Риме, удерживаемый просьбами жалобщиков по различным судебным делам. Октавиан Август к тому времени был стар и болен, справляться с государственными делами ему становилось все труднее. Вскоре он уедет из Рима отдохнуть сначала на Капри, а потом в Неаполь. Тут императора начал беспокоить желудок, но он тем не менее посетил устроенные в его честь гимнастические состязания и проводил Тиберия до условленного места, а затем отправился обратно в Рим. Но на обратном пути болезнь усилилась, и Октавиан Август, не доехав до Рима, слег в своем имении Нола, неподалеку от Рима. За Тиберием были посланы гонцы, чтобы вернуть его с дороги. Трудно сказать, успел ли он застать Октавиана живым, ибо по приказу Ливии вокруг дворца и на дорогах к нему после обострения болезни Октавиана была выставлена крепкая стража. Официально считалось, что он застал Октавиана уже без сил, но еще живого и провел с ним почти целый день наедине, получив нужные наставления. 19 августа 14 года Октавиан Август скончался и вся власть перешла к Тиберию.
Октавиану были устроены пышные похороны со всеми мыслимыми почестями. Тиберий выглядел на них очень опечаленным, но трудно сказать, какие чувства он испытывал в действительности.
Когда Октавиан Август умер, Тиберий приказал держать его смерть в тайне, пока не был убит Агриппа Постум — возможный претендент на власть. Агриппа Постум был сыном Марка Випсания Агриппы и дочери Октавиана Августа Юлии. В 4 году нашей эры он был усыновлен Октавианом Августом, но через три года попал в немилость и был сослан в Суррент (современный город Сорренто близ Неаполя), а затем еще далее на остров Планазию (остров Пьяноза в Тирренском море). Его убил приставленный к нему для охраны войсковой трибун, получивший письменный приказ. Дал ли этот приказ умирающий Октавиан Август, чтобы избежать возможной смуты после своей смерти, распорядилась ли об этом Ливия, или это сделал Тиберий, неизвестно. Смута, тем не менее, произошла — вскоре после смерти Октавиана Августа в Италии объявился некий авантюрист, объявивший себя Агриппой Постумом, внуком Октавиана. Лже-Агриппа Постум сумел привлечь к себе некоторое количество сторонников, но Тиберий очень быстро с ним расправился.
В то время Тиберию исполнилось 55 лет. Тиберий, принадлежа к двум родам — по роду приемного отца к Юлиям, а по роду родного отца к Клавдиям, — стал первым из императоров династии Юлиев-Клавдиев.
Он без колебаний принял власть, окружил себя преторианской стражей, но для вида на словах отказывался от власти, ссылаясь на трудности, и сенаторы вынуждены были долго его уговаривать, прежде чем он дал согласие стать императором. Между тем, трудности действительно возникли, и притом серьезнейшие. Начавшиеся сразу же после смерти Октавиана Августа волнения в измученных тяжелыми условиями службы римских легионах в Германии и Паннонии поставили страну на грань новой гражданской войны. Тиберий справился с этим бунтом, однако об этом будет рассказано далее.
В начале правления Тиберия огромным влиянием и властью в государстве пользовалась его мать Ливия. По завещанию Октавиана Августа она была принята в род Юлиев и стала официально именоваться Юлией Августой. Тиберий чтил свою мать, понимая, что именно благодаря ей получил свою власть. Но Ливия слишком активно стала вмешиваться во все дела, и Тиберий начал ограничивать ее вмешательство. Когда льстецы-сенаторы предложили назвать сентябрь Тиберием, а октябрь Ливием (в честь матери Тиберия), то он спросил их, что они будут делать, когда у них будет тринадцатый Цезарь, и запретил такое переименование. Сохранились упоминания и о других трениях, возникавших между Тиберием и его матерью. Так, в 22 году, освящая невдалеке от театра Марцелла статую божественного Августа, она поместила в надписи имя Тиберия после своего. Многие римляне считали, что, «усмотрев в этом умаление своего величия и оскорбительный выпад», Тиберий «глубоко затаил обиду». Сейчас трудно судить, так ли это было или нет, но более вероятно, что Тиберия это просто раздражало, так как такие выходки, безусловно, мешали эффективному управлению государством. Амбиции матери и сына неоднократно сталкивались и иногда доходили едва ли не до открытой вражды, но несмотря на то, что власть ее была несколько ограничена, мать Тиберия до конца своих дней была в почете и благополучно дожила в Риме до 86 лет. Правда, когда в 29 году Ливия скончалась, находившийся тогда на острове Капри Тиберий не прибыл на ее похороны, чтобы отдать последний долг матери. Как сообщает Тацит, «в письме сенату он сослался на поглощенность делами и урезал как бы из скромности щедро определенные сенаторами в память Августы почести, сохранив лишь немногие и добавив, чтобы ее не обожествляли, ибо так хотела она сама».
Тиберий был человеком безусловно умным и обладал большими способностями к управлению. Действовал он всегда решительно и «ни в чем, кроме своих речей в сенате, не выказывал медлительности». Но оратором он был незаурядным. Как пишет Тацит, «Тиберий владел искусством взвешивать каждое слово и вкладывал в свои выступления богатое содержание, если намеренно не придавал им двусмысленности». По свидетельству Тацита, в начале его правления «государственные дела, как и важнейшие частные, рассматривались в сенате, и видным сенаторам предоставлялась возможность высказать о них свое мнение, а если кто впадал в лесть, то сам Тиберий его останавливал; предлагая кого-либо на высшие должности, он принимал во внимание знатность предков, добытые на военной службе отличия и дарования на гражданском поприще, что-бы не возникло сомнений, что данное лицо — наиболее подходящее. Воздавалось должное уважение консулам, должное преторам; беспрепятственно отправляли свои обязанности и низшие магистраты. Повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы». По поводу этого закона следует сказать, что Тиберий тогда проявлял большую терпимость даже к выпадам и шуткам в свой адрес. Даже на непочтительность, злословие и стишки в свой адрес он поначалу не обращал внимания. Когда сенат однажды предложил провести следствие о таких преступлениях, он ответил, что у государственных мужей слишком мало свободного времени, чтобы ввязываться в подобные дела, но затем Тиберий восстановил действие закона «об оскорблении величия». (Этот закон был принят еще во времена Суллы, затем долгое время не применялся и был забыт. В 8 году этот закон однажды применил Октавиан Август, в результате чего был осужден некий Кассий Север, порочивший в своих сочинениях римскую знать, но больше при Октавиане Августе этот закон не применялся, при Тиберии же такое обвинение стало выдвигаться довольно часто, особенно после 23 года, когда умер его единственный сын. В дальнейшем, при преемниках Тиберия, этот закон применялся в основном против тех, кто подозревался в совершении действий, оскорбляющих императора и членов его семьи, и продолжал активно использоваться многими другими императорами. Злоупотребления же этим законом как самих императоров, так и их вельмож привели к тому, что жертвами этого закона пали и многие совершенно невинные люди.)
Статуя Тиберия. Мрамор. 30–40 гг.
В начале своего правления Тиберий правил в согласии с сенатом и проявлял терпимость и скромность. По словам Светония Транквилла, «он даже установил некоторое подобие свободы, сохранив за сенатом и должностными лицами их прежнее величие и власть», но уже тогда Тиберий сделал один чрезвычайно важный шаг, ограничивший прежнее влияние народного собрания, — он навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц. При Тиберии, гораздо меньше, чем Октавиан, считавшемся с настроениями простолюдинов, должностных лиц стали избирать сенаторы, а не собрания граждан на Марсовом поле (при Октавиане эта процедура формально проводилась так же, как и во времена республики). Такое ущемление прав народного собрания римская знать восприняла в общем-то с удовлетворением, так как прежние выборы были весьма разорительны — раньше желающий быть избранным вынужден был угождать толпе, устраивая за свой счет гладиаторские бои, театральные представления и различные раздачи, вместе с тем теперь, при послушном императору сенате, неугодный императору человек просто не мог быть избран.
Сенат при Тиберии не был совершенно бессловесен. Известны случаи, когда некоторые решения, правда по не слишком важным вопросам, принимались и вопреки его предложениям. Так, Светоний Транквилл приводит случай, когда «он предложил, чтобы деньги, завещанные городу Требии на постройку нового театра, пошли на починку дороги, — тем не менее отменить волю завещателя ему не удалось». Приведенный выше случай говорит нам сразу о двух аспектах — во-первых, показывает, что Тиберий допускал споры и возражения, а во-вторых, что он предпочитал помпезности практичность.
В последние годы жизни Октавиана Августа экономика империи переживала не лучшие времена, и Тиберий главное внимание уделял именно укреплению экономики. Ведать своими личными доходами Тиберий «обычно поручал честнейшим людям, иногда ранее ему неизвестным, но доверяясь их доброй славе; принятые к нему на службу, они неограниченно долгое время пребывали в ней, так что большая их часть достигала старости, выполняя все те же обязанности».
Отличаясь экономностью в расходовании государственных средств, он ограничивал лишние расходы. Зрелища Тиберий не жаловал и устраивал редко. Так, Луций Анней Сенека в своей книге «О провидении» пишет: «Во времена цезаря Тиберия я сам слыхал, как гладиатор-мирмиллон по имени Триумф жаловался, что редко устраиваются игры: «Лучшие годы пропадают напрасно!» За подобную скупость Тиберия недолюбливал городской плебс, привыкший к подачкам и частым бесплатным зрелищам, но Тиберия больше интересовало состояние государственных финансов, чем мнение толпы.
Несмотря на отдельные мятежи, провинции при Тиберии находились в относительно хорошем состоянии, произвол наместников сдерживался за счет контроля из Рима. Ему удалось значительно расширить дорожную сеть, особенно в Галлии, Испании и в Придунайских провинциях, а также прекратить разбои на дорогах.
Большой проблемой того времени было усилившееся расслоение общества. Непомерные траты римской знати на предметы роскоши и устройство пиров вызывали справедливые нарекания сограждан и истощали финансы (согласно Плинию Старшему, ежегодно римляне тратили только на закупку товаров из Индии около 100 миллионов сестерциев, — сумма не только по тем, но и по нынешним временам весьма немалая). Но когда несколько эдилов поставили перед сенатом вопрос о необходимости более строгого соблюдения принятого еще во времена Юлия Цезаря и дополненного в 22 году до нашей эры Октавианом Августом закона об издержках, определявшего предельные размеры издержек на стол, одежду и убранство домов, Тиберий, сам живший сравнительно скромно, не стал принимать ожидаемых от него популистских мер. Взвесив все аргументы, он заявил: «Быть может, отцы сенаторы, при рассмотрении других дел было бы полезнее, если бы я выслушивал ваши вопросы, лично присутствуя среди вас, и говорил тут же о том, что, по-моему, нужно для общего блага. Но при обсуждении этого дела мне было лучше отсутствовать, дабы я не видел своими глазами и в некотором роде не ловил с поличным отдельных сенаторов, которых вы осуждаете за постыдную роскошь и на чьи лица и чей испуг вы бы указывали мне вашими взглядами. И если бы ревностные мужи эдилы предварительно спросили меня о моем мнении, то, пожалуй, я скорее посоветовал бы им предоставить эти могущественные и укоренившиеся пороки самим себе, чем вести с ними борьбу, чтобы в конце концов обнаружить перед всеми, с какими позорными недостатками мы не в состоянии справиться».
«Мне небезызвестно, — упрекнул сенаторов Тиберий, — что на пиршествах и в кругу друзей многие осуждают это злой требуют его ограничить, но если кто-то пытается издать закон и назначить за это наказания, то те же самые лица кричат, что переворачивается государство, что хотят истребить всю знать, что никто не свободен от обвинения в этом преступлении». Далее Тиберий резонно заметил, что страсть к роскоши нельзя подавить простым ужесточением законов, так как это болезнь души и тут надо лечить именно души людей, с тем чтобы они изменили к лучшему чувство меры дозволенного, добавив, что «если кто из высших должностных лиц обещает такое усердие и такую твердость, что для него будет посильным вступить в борьбу с роскошью, я воздам ему похвалу и признаюсь, что он снимает с меня часть моего бремени; но если они пожелают подвергнуть пороки лишь словесному бичеванию, а затем, добыв славу, оставят мне распри, то поверьте, отцы сенаторы, и я также не хочу попреков; мирясь с ними, тягостными и по большей части несправедливыми, в делах государственной важности, я по праву прошу избавить меня от пустых и бесплодных, не возмещаемых пользой ни для меня, ни для вас».
После этих слов императора с эдилов была снята забота о борьбе с роскошью. С тех пор прошло почти две тысячи лет, и мы, зная многие безуспешные попытки обуздать роскошь рескриптом, указом или законом, должны признать, что Тиберий поступил тогда наиболее правильно. Проблема непомерных же трат на роскошь в Риме в большей или меньшей степени тревожила Рим до самого момента его падения, но точно так же она проявлялась и продолжает проявляться и в других государствах, действительно являясь прежде всего проблемой установившейся морали.
Однако, не пытаясь одним махом решить все проблемы, Тиберий предпринял ряд разумных мер по ограничению непродуктивных расходов. Он отрицательно относился к чрезмерному увлечению римлян актерами. После того, как во время одного из представлений в театре возникли беспорядки, приведшие к гибели не только нескольких граждан и пытавшихся навести порядок солдат, но и одного центуриона, Тиберий добился от сената принятия по этому поводу специального закона. Были установлены предельные размеры жалованья актерам и приняты постановления против разнузданности их поклонников. Сенаторам запрещалось посещать мимов у них на дому. Римским всадникам также запрещалось встречаться с ними где-либо, кроме как в театре. Преторам предоставлялось право карать зрителей за чрезмерную распущенность изгнанием. Эти меры уняли пыл наиболее злостных забияк среди зрителей, однако беспорядки на зрелищах случались и в дальнейшем. А в 27 году в амфитеатре небольшого городка Фидены, неподалеку от Рима, произошла самая грандиозная катастрофа за всю историю империи. Некий вольноотпущенник Атиллий, надеясь получить хорошую прибыль, построил в Фиденах деревянный амфитеатр, чтобы давать там гладиаторские бои, но построил его недостаточно прочным и установил на ненадежном грунте. Любимые римлянами зрелища при прижимистом императоре Тиберии давались нечасто, и, узнав о предстоящих гладиаторских боях, трибуны заполнили не только жители Фиден, но и множество прибывших туда по этому поводу любителей зрелищ из Рима. Не выдержав напора толпы, переполненное здание перекосилось и рухнуло, подмяв под себя чуть ли не всех собравшихся и «унеся не меньшее количество жертв, чем их уносит кровопролитнейшая война». Число пострадавших достигало 50 тысяч человек.
Эта невиданная катастрофа потрясла Рим. Римская знать открыла двери своих домов. Повсюду раненым оказывали врачебную помощь и снабжали лекарствами. Все старались поддержать их «щедротами и попечением». Атиллий был отправлен в изгнание, а сенат принял постановление, воспрещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье состояние оценивалось менее чем в 400 тысяч сестерциев («дабы давать его для славы, а не для прибыли»), и возводить амфитеатр без предварительного исследования местности.
Одной из главных проблем империи, доставшейся в наследство Тиберию, был упадок в сельском хозяйстве.
По словам Тацита, отвергнув попытку начать кампанию по борьбе с роскошью и пожурив сенаторов за уделение внимания слишком мелким вопросам, Тиберий сокрушенно сказал: «Какой безделицей мы должны счесть это зло, если взглянем на все остальное! А ведь никто, к сожалению, не докладывает сенату, что Италия постоянно нуждается в чужеземной помощи, что жизнь римского народа каждый день зависит от случайностей моря и бурь и что, не поддерживай провинции своими излишками и господ, и рабов, и сами пашни, нам бы пришлось ожидать пропитания от своих увеселительных садов и вилл! Вот какая забота, отцы сенаторы, неизменно отягощает принцепса, и если она будет оставлена, ничто не сможет спасти государства!»
Обычными мерами поправить положение не удалось, и в 33 году Тиберий решил кардинально изменить ситуацию, заставив сенат принять закон, по которому все ростовщики должны были вложить две трети капитала в земельные наделы. Это вызвало финансовый кризис. Кредиторы стали усиленно взыскивать долги, монета стала исчезать из обращения, а так как многие должники одновременно продавали свои имения, то цена на них резко упала, что разорило множество семей. Тиберий сумел прекратить кризис, внеся из своих личных средств в меняльные конторы более 100 миллионов сестерциев и приказав выдавать их в кредит под умеренный процент. Несмотря на то, что для многих нововведения Тиберия обернулись бедой, общее положение в сельском хозяйстве стало после этого постепенно улучшаться.
Вообще Тиберий, при большой осторожности в расходах, в нужный момент не раз проявлял щедрость. Так, когда в 27 году в Риме случился пожар, уничтоживший целый район города, и озлобленный народ стал попрекать императора за то, что тот удалился из Рима на Капри, Тиберий «пресек этот ропот раздачей денег в размере понесенных каждым убытков» и добился того, что те же самые люди стали его искренне прославлять.
Много внимания Тиберий уделял совершенствованию судебной системы и правильному ее функционированию. Как пишет о Тиберии Тацит, «не довольствуясь дознаниями в сенате, он присутствовал и в обыкновенных судах, сидя в углу трибунала, чтобы не сгонять претора с курульного кресла; и в его присутствии было принято немало решений вопреки проискам и ходатайствам имущих». Тацит, отнюдь не симпатизируя Тиберию, вынужден был признать, что при нем «повсюду, кроме судебных разбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы» и даже «если случались у него тяжбы с частными лицами, то разрешали их суд и законы». «Неприветливый в обращении и большинству соприкасавшихся с ним внушавший страх», Тиберий упорно старался соблюдать законы и блюсти интересы империи, причем есть явные свидетельства того, что он, особенно в первой половине своего правления, допускал возражения и больше старался убедить своих оппонентов, чем просто заставить делать по-своему, воспользовавшись властью. Было время, когда он с гордостью заявлял: «В свободном государстве должны быть свободны и мысли и язык», а чтобы объяснить сенаторам, что он считает возможным в споре и что невозможным, говорил: «Если кто неладно обо мне отзовется, я постараюсь разъяснить ему все мои слова и дела; если же он будет упорствовать, я отвечу ему взаимной неприязнью». Но в дальнейшем, особенно в конце своего правления, Тиберий уже далеко не во все дела вникал сам, а его приближенные нередко злоупотребляли предоставленной властью.
По предложению Тиберия сенат принял постановление о том, что приговоры сената следует передавать в канцелярию, ведавшую исполнением приговоров, не сразу, как это было ранее, а лишь по истечении десяти дней после их вынесения. Это была вполне разумная и цивилизованная правовая норма, дававшая время обжаловать и изменить приговор, перешедшая к XX веку в законодательство практически всех стран мира. Однако вскоре эта десятидневная задержка исполнения приговора превратилась в фарс, так как практически никогда ни Тиберий, ни послушный ему сенат не меняли приговоры. Надо сказать, что судебные злоупотребления, казни и конфискации стали к концу его правления явлением распространенным и затронули многих невинных, в том числе немало римских сенаторов и всадников.
Серьезной проблемой, доставшейся в наследство Тиберию, было продолжающееся распространение чужеземных, особенно восточных, религий. Частично это было связано с традиционной веротерпимостью римлян и либеральным отношением к другим религиям, частично с тем, что часть римлян разуверилась в своих прежних богах, частично с включением в состав римских граждан получивших римское гражданство вольноотпущенников и провинциалов, продолжавших исповедовать свои прежние верования, а также с тем, что адепты новых религий вели более активную пропаганду, чем служители традиционных римских культов.
Нередко случалось, что служители новых культов и их помощники злоупотребляли доверием и просто околпачивали верующих, наживаясь за их счет. Один из таких случаев, происшедших в Риме в 19 году, привел к трагическим последствиям для всей иудейской общины Рима. Как сообщает в «Иудейских древностях» Иосиф Флавий, в это время из Иудеи в Рим бежал один негодяй, который и раньше был не в ладах с законом. В Риме он, войдя в сговор «с тремя подобными ему негодяями», сумел убедить знатную римлянку Фульвию, принявшую иудаизм, «послать пурпур и золото в иерусалимский храм, и когда та сдала им это, то они присвоили его себе, как то и было их первоначальным намерением». Вскоре обман открылся. «Тиберий, которому по желанию Фульвии сообщил об этом муж ее Сатурнин, бывший с императором в дружественных отношениях, распорядился изгнать из Рима всех иудеев». Около четырех тысяч из них послали солдатами на Сицилию, а отказавшихся служить в армии казнили. Так «из-за гнусности четырех человек» пострадала вся иудейская община. Иудеи смогли вернуться в Рим лишь через несколько лет.
Другой не менее примечательный случай, также описанный Иосифом Флавием, правда приведший к меньшему числу жертв, произошел с последователями египетского культа Изиды. Знатный римский юноша Децим Мунд страстно влюбился в замужнюю римлянку Паулину, но не смог добиться взаимности, даже пообещав ей 200 тысяч аттических драхм (более 900 кг серебра) за ночь любви. В отчаянии юноша решил умереть голодной смертью, но вольноотпущенница его отца, некая Ида, видя, как тот чахнет, пообещала ему, что устроит так, что он сможет переспать с Паулиной, причем ей будет достаточно для этого всего 50 тысяч аттических драхм. Получив деньги, Ида, зная, как ревностно Паулина относится к культу Изиды, тайно договорилась с некоторыми продажными жрецами, и те, «побужденные громадностью суммы», сообщили Паулине, что сам бог Анубис воспылал к ней любовью и зовет ее в храм. Польщенная вниманием бога, Паулина сообщила мужу, что бог Анубис зовет ее в храм, и муж, зная скромность своей жены, не стал ей препятствовать, видимо полагая, что это один из обрядов. Вечером в храме после трапезы жрецы, оставив Паулину там, заперли все двери. «Затем были потушены огни и спрятанный в храме Мунд вступил в обладание Паулиной, которая отдавалась ему в течение всей ночи, предполагая в нем бога». Перед рассветом юноша удалился раньше, чем в храм явились те жрецы, которые не были посвящены в интригу, а Паулина, вернувшись утром домой к мужу, «рассказала ему о том, как к ней явился Анубис, и хвасталась перед ним, как ласкал ее бог». Слышавшие это, хотя и не верили в сошествие бога, не знали, что и думать, зная целомудрие и порядочность Паулины. Все могло бы сойти Мунду с рук, но он не выдержал и спустя три дня рассказал Паулине о том, как взял ее, назвавшись Анубисом. Последствия этого были печальны для всех участников обмана. Паулина, разодрав на себе одежды, рассказала обо всем мужу, а тот немедленно сообщил обо всем Тиберию. Проведя тщательное расследование, Тиберий приговорил виновных жрецов и Иду к распятию на кресте, а Деция Мунда к изгнанию. Храм Изиды после этого был разрушен, а изображения богини сброшены в Тибр.
Случались подобные происшествия и с представителями других новых культов. Но, поскольку борьба с чужеземными культами не имела системного характера, а приношения, получаемые жрецами от верующих, были огромны, новые культы вновь и вновь возвращались в Рим. Очень скоро возвратился в Рим и культ Изиды, причем на несколько столетий стал одним из самых распространенных в империи и исчез лишь с введением христианства в качестве государственной религии и запретом всех языческих культов.
Приведенные выше случаи показывают, что какими бы суровыми нам ни казались меры наказания, выбранные Тиберием по отношению к провинившимся, он тогда не действовал впопыхах, а предварительно проводил расследование случившегося.
При Тиберии пресекалось также увлечение астрологией и магией, хотя по Риму ходили слухи, что сам Тиберий был хорошо знаком с астрологией и увлекался ею, будучи в ссылке. Занимавшийся магией Луций Титуалий был сброшен с Тарпейской скалы, а занимавшегося магией Публия Марция торжественно казнили за Эсквилинскими воротами Рима «принятым в старину способом» (раздев донага и зажав руки в деревянной колоде, засекли розгами, а затем обезглавили). Пострадали и некоторые знатные римляне, в вину которым вменили обращение к астрологам и магам с вопросами, намекавшими на желание добиться высшей власти. Борьба с астрологами и магами объяснялась скорее всего не мнительностью Тиберия, а его прагматичностью. При помощи различных предсказаний и ритуалов, где нередко злоупотребляли ловкостью рук и различными фокусами, можно было организовать народные волнения и дать кому-либо надежды на захват власти, а это Тиберий допустить не мог.
Начало правления Тиберия ознаменовалось мятежом в войсках, размещенных в Германии и Паннонии. Положение там было отчаянным. Веллей Патеркул, единственный из очевидцев проиходившего, чьи труды сохранились до наших дней, начинает свое повествование об этих событиях словами: «Мы подошли ко времени наивысшего ужаса». При всем пафосе Веллея Патеркула, он, видимо, достаточно верно характеризует настроение, царившее тогда в среде римской знати. Многие сенаторы советовали Тиберию лично отправиться к войскам, чтобы усмирить бунтовщиков. Однако, как пишет Корнелий Тацит, Тиберий «к этим речам оставался глух и был непреклонен в решении не покидать столицу государства и не подвергать случайностям себя и свою державу. Ибо его тревожило множество различных опасений: в Германии — более сильное войско, находящееся в Паннонии — ближе; одно опирается на силы Галлии, второе угрожает Италии. Какое же из них посетить первым? И не восстановит ли он против себя тех, к которым прибудет позднее и которые сочтут себя оскорбленными этим? Но если в обоих войсках будут находиться сыновья, его величие не претерпит никакого ущерба, ибо чем он дальше и недоступнее, тем большее внушает почтение. К тому же молодым людям простительно оставить некоторые вопросы на усмотрение отца, и он сможет либо умиротворить, либо подавить силой сопротивляющихся Германику и Друзу. А если легионы откажут в повиновении самому императору, где тогда искать помощи?»
Но, решив послать в провинции сыновей, а самому остаться в Риме, Тиберий сделал все, чтобы облегчить их задачу, «он избрал себе спутников, точно вот-вот двинется в путь, подготовил обозы, оснастил корабли и, ссылаясь то на зиму, то на дела, обманывал некоторое время людей здравомыслящих, долее — простой народ в Риме и дольше всего — провинции». Надо сказать, что такое решение позволяло, с одной стороны, устрашать бунтующих тем, что в случае упорства на них в любую минуту может обрушиться с огромной армией сам император, один из самых опытных и прославленных полководцев империи, причем устрашать одновременно и германские и паннонские легионы, а с другой стороны, это позволяло в случае успеха не нести расходов, необходимых для организации крупного похода. При этом Тиберий действительно был готов и лично повести войска на непокорных в случае, если бы его родной и приемный сыновья не сумели с ними совладать.
Сводчатая цистерна в Мизенах.
1-я четверть I в.
В Паннонию был послан родной сын Тиберия — Друз Младший, который был избран сенатом консулом. С большим трудом выступление солдат было подавлено, а организаторы бунта казнены. Усмирение же мятежа в Германии Тиберий поручил своему приемному сыну Германику, который и ранее осуществлял верховное командование над римскими войсками в Германии и Галлии. Усмирить бунтующих солдат в Германии было особенно трудно. В момент смерти Октавиана Августа Германик находился в Галлии, где контролировал сбор налогов. Несмотря на усыновление, он постоянно ощущал скрытую неприязнь как Тиберия, так и своей бабки Ливии, ведь усыновлен он был не по доброй воле Тиберия, а по приказу Октавиана и, командуя восемью легионами в Галлии и Германии, служил для Октавиана как бы противовесом Тиберию. Сам Германик был весьма популярен в Риме, и многие толкали его на то, чтобы он воспользовался ситуацией и сам провозгласил себя императором, ведь самая большая армия находилась как раз под его командованием. Учитывая это, Тиберий сделал все, чтобы расположить к себе Германика, и прежде всего потребовал от сената предоставить Германику пожизненную проконсульскую власть. Это было чрезвычайно почетно, и теперь никто не смог бы сказать, что он не относится к Германику, как к сыну. Если бы после этого Германик попытался свергнуть Тиберия, то многие римляне осудили бы его и поддержали бы Тиберия. Однако и без этого, чем доступнее была для Германика возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия. Ввиду чрезвычайного положения и опасаясь того, что бунтовщики объединятся с галлами и германцами, Германик пошел на уступки. Воины, прослужившие более 20 лет, получали полную отставку, прослужившие более 16 лет освобождались от работ по лагерю. Всем солдатам и командирам была выплачена в двойном размере прежняя задолженность. Основную часть солдат он сумел унять, но два легиона, находившиеся в «старых лагерях», упорствовали, бунтовали и продолжали заниматься разбоем. Тогда Германик направил их легату письмо, где предупредил его, что подойдет с основными силами и если к этому времени бунт не будет подавлен, то казнит всех поголовно. Легат зачитал его письмо орлоносцам, значконосцам и наиболее благонадежным воинам, и они решились применить оружие: по условному знаку благонадежные воины ворвались в палатки и перебили самых ярых бунтовщиков. Дисциплина была восстановлена. После этого для отвлечения внимания легионеров, поднятия духа и отмщения за поражение в Тевтобургском лесу был предпринят новый поход против германцев. В 14–16 годах Германик продвинулся далеко за Рейн, одержав несколько побед, и полностью подавил сопротивление племен по левому берегу Рейна. В 16 году на германских землях были образованы две римские провинции — Верхняя Германия и Нижняя Германия.
Слава Германика гремела по всей империи и стала беспокоить Тиберия. Для того чтобы понять причины его беспокойства, необходимо ознакомиться с тогдашней дислокацией римской армии и флота.
Боевые корабли были разделены на три флота. Два флота прикрывали Италию, один с главной базой в Равенне, а второй с главной базой в Мизенах (неподалеку от Неаполя), а третий флот, состоявший в основном из тяжелых кораблей Марка Антония, захваченных еще Октавианом в битве при Акции, базировался в Форуме Юлия (порт Фрежюс на юге Франции), прикрывая от пиратов побережье Галлии.
Сухопутные силы империи распределялись следующим образом:
— Германия — 8 легионов;
— Испания — 3 легиона;
— Далмация — 2 легиона;
— Мезия — 2 легиона;
— Паннония — 2 легиона;
— Старая и Новая Африка — 2 легиона;
— Египет — 2 легиона;
— Сирия — 4 легиона;
— в самом Риме имелось 9 когорт преторианской гвардии и 3 городские когорты.
(Так изложил дислокацию римских войск сам Тиберий в своей речи в сенате в 23 году, а поскольку никаких крупных изменений в дислокации войск за предыдущие несколько лет не происходило, то с полной уверенностью можно полагать, что и в 16 году их дислокация была примерно та же.)
Как видно из вышесказанного, самая сильная группировка римских войск находилась в Германии — почти треть всех военных сил империи. Тиберий прекрасно понимал, что если бы командующий германской армией двинул свои войска на Рим, противопоставить им было бы нечего. Войска в Мезии, Далмации и Паннонии прикрывали границу по Дунаю, а переброска войск из других провинций заняла бы слишком много времени. Именно поэтому Тиберий опасался славы и успехов Германика и стремился найти ему замену, поставив на его место человека, пусть менее опытного в военном деле, но совершенно надежного. В дальнейшем точно так же, в силу объективной необходимости, поступали и все другие римские императоры, и это в большей степени помогло германским племенам за Рейном избежать римского завоевания, чем самое отчаянное сопротивление.
Решив отстранить Германика от командования столь мощной группировкой римских войск, Тиберий не показывал этого прямо, действуя более тонко. Он начал в письмах все чаще напоминать Германику о необходимости прибыть в Рим и справить триумф, дарованный ему сенатом. Германик просил его дать ему еще год для полного завершения войны, но Тиберий напомнил ему о том, что сам Октавиан Август девять раз посылал его, Тиберия, в Германию и многого добился не только оружием, но и переговорами. Тиберий приказал остановить продвижение в глубь Германии и признал границей Рима реку Рейн. Кроме того, Тиберий выдвинул Германика консулом на второй срок (должность чрезвычайно почетную) и заявил о необходимости исполнять эту должность в Риме, попросив его, чтобы он оставил возможность и своему брату Друзу покрыть себя славой. Хотя в основе всего этого было, вероятно, желание не дать Германику чрезмерно усилиться, формально все выглядело чрезвычайно пристойно и походило на отцовскую заботу. Германик был вынужден остановить наступление и прибыть в Рим. 26 мая 17 года Германик был удостоен триумфа. Тиберий роздал воинам от имени Германика по триста сестерциев и выдвинул его вместе с собой в консулы на 18 год (быть консулом вместе с императором было особенно почетно).
Вскоре Тиберий удалил Германика от основной массы войск, направив со специальной миссией на Восток. Войск там в то время было меньше, чем в Германии, но ситуация действительно требовала прибытия туда одного из первых лиц государства. Вместе с тем он, как бы в противовес Германику, посылает наместником Сирии Гнея Пизона, человека знатного и заносчивого, с которым у Германика сразу же возникли трения. Но Тиберий не просто отослал Германика из Рима — он поручил ему выполнить на Востоке ряд важнейших задач: в 17 году Германик, по приказу Тиберия, превратил в римские провинции два царства — Каппадокию и Коммагену, а также утвердил нового царя Армении.
Взяв курс на ликвидацию зависимых от Рима буферных государств, Тиберий тогда же через Германика отменил автономию города Кизик и лишил храмы малоазийских городов права убежища.
Это был очень важный поворот в римской политике. Ранее Рим опирался в восточных областях Малой Азии на систему зависимых эллинистических царств, служивших буфером между владениями Рима и враждебной Парфией. Во времена Октавиана Августа главными звеньями этой буферной цепи были Понт, Каппадокия и Коммагена. Зависимые цари осуществляли оборону границ сферы римского влияния своими силами, что позволяло сократить численность римских войск на Востоке до минимума. Во время своего визита на восток империи в 22–20 годах до нашей эры Октавиан Август пошел даже на то, чтобы передать часть морского побережья принадлежавшей Риму Киликии царю Каппадокии, поощряя его верность. Однако еще в конце правления Октавиана Августа царь Понта Полемон умер и его вдова Питодорида вышла замуж за Архелая, царя Каппадокии, под властью которого оказались и Понт, и Каппадокия. В Риме подобное усиление Каппадокии сочли нежелательным. Во-первых, римляне еще хорошо помнили три войны, которые они вели с усилившимся в I веке до нашей эры царем Понта Митридатом Шестым Евпатором, а во-вторых, опасались, что если Каппадокия и Понт внезапно переметнутся на сторону Парфии, римские владения в Азии окажутся под серьезной угрозой. Такая угроза побудила Рим более надежно обеспечить свой контроль над этими землями, начав переход от назначения вассальных царей к прямому управлению. Поэтому, когда царь Каппадокии Архелай, воспользовавшись тем, что в результате междоусобиц трон Армении оказался вакантным, попытался помочь утвердиться там своему племяннику Тиграну Четвертому, не запросив на то специального разрешения, в Риме это было расценено как опасное самоуправство. Архелай считал, что это не вызовет недовольства Тиберия, так как ранее Тигран пользовался личной благосклонностью Октавиана Августа, но Тиберий рассудил иначе. Кроме того, Архелаю припомнили то, что он не оказал почтения Тиберию, когда тот находился на Родосе. Это был повод, а не причина, причем повод более чем неубедительный, ведь Архелай поступал так же, как все остальные. Использование такого явно надуманного повода дает все основания полагать, что истинные причины «гнева» были совершенно иными, о чем и говорилось выше. Тем не менее Архелай и Тигран были вызваны в Рим. Архелай был отдан под суд и вскоре умер, а Тигран оставлен на жительство в Риме (много лет спустя, уже в 36 году, он все же опять чем-то вызовет неудовольствие Тиберия и будет казнен). Каппадокия же была преобразована из царства в провинцию, что и осуществил присланный Тиберием для этого Германик, «при этом, чтобы породить надежду, что римское управление окажется более мягким, были снижены кое-какие из царских налогов». Первым римским легатом Каппадокии стал Квинт Вераний. Ее границы и статус несколько раз пересматривались, пока в 72 году указом императора Веспасиана она не была преобразована в императорскую провинцию первого ранга, то есть провинцию, находившуюся под управлением легата, имевшего полномочия проконсула. Находившаяся на пересечении важнейших путей Каппадокия стала узловым элементом римской политики на Востоке.
Коммагена стала римской провинцией тоже в 17 году при сходных обстоятельствах — после смерти своего царя Антиоха Третьего. Нового царя присланный Тиберием Германик не утвердил, сделав царство провинцией и назначив первым ее легатом Квинта Сервея. Статус Коммагены в дальнейшем также не раз поменяется. Император Калигула в 37 году вернул Коммагене статус царства, сделав ее царем сына Антиоха Третьего — Антиоха Четвертого. Полная зависимость Коммагены от Рима при этом сохранилась. Император Веспасиан вновь сделал Коммагену римской провинцией. Поскольку Коммагена была значительно меньше Каппадокии, управлявший ею легат имел ранг не проконсула, а всего лишь пропретора.
Коммагена и особенно Каппадокия стали плацдармом римлян на Востоке, обеспечивая им, с одной стороны, возможность оказывать давление на Армению и Парфию, а с другой стороны, предотвращая вторжения парфян в глубь восточных владений Рима.
Присоединить к Риму тогда же и Армению Германик не решился, назначив царем Армении Зенона, сына подвластного Риму понтийского царя Полемона. Прибыв в столицу Армении, Артаксату, Германик, как пишет Тацит, «с полного одобрения знатных и при стечении огромной толпы возложил на его голову знаки царского достоинства. Присутствующие, величая царя, нарекли его Артаксием (Арташесом), каковое имя они дали ему по названию города». Таким образом, хотя Армения и сохранила тогда самостоятельность, царем Армении стал римский ставленник.
Все это было сделано за счет всего лишь дипломатии и хитрости, без какой-либо войны. Роль Германика в этих успехах Рима бесспорна, но Германик действовал, конечно же, согласно полученным от Тиберия инструкциям, поэтому это был очевидный успех и самого Тиберия.
Надо сказать, что далеко не все успехи Тиберия были связаны с деятельностью Германика. Примерно тогда же, и опять без войны, Тиберию удалось укрепить свое влияние в зависимой от Рима Фракии (занимавшей тогда территорию современной Болгарии, часть европейской территории современной Турции, а также восточную часть современной Македонии и юго-западную часть Румынии). Когда-то фракийцы входили в состав македонской державы. Затем, после завоевания Македонии Римом, Фракия стала самостоятельной, а в середине I века до нашей эры распалась на два царства. Ставший императором Октавиан Август утвердил разделение Фракии на два царства. Разделенная на две части Фракия полностью зависела от Рима, и ни одно из фракийских царств не могло представлять никакой опасности для империи. Вместе с тем, фракийские царства служили буфером, ограждавшим владения Рима на Балканах от вторжений кочевых варварских племен из-за Дуная. Хотя цари Фракии были близкими родственниками, после смерти Октавиана Августа между ними начались вооруженные столкновения, грозившие перерасти в войну. Тиберий, узнав об этом, через своего посланца потребовал от них начать переговоры и примириться.
Цари начали переговоры, но в 18 году во время пира царь северо-западной Фракии Рескупорид Второй обманным путем пленил царя юго-западной Фракии Котиса Третьего (своего племянника), а затем и убил его, объединив страну под своей властью. Перед римлянами Рескупорид пытался оправдаться тем, что лишь предупредил заговор соперника. Вместе с тем, Рескупорид начал пополнять свою армию под предлогом необходимости войны против соседних варваров — скифов и бастарнов.
Простить Рескупорида означало бы ослабить во Фракии влияние Рима и дать дурной пример для других зависимых от Рима правителей, а война против Фракии заняла бы несколько лет и потребовала бы значительных сил. Тиберий поступил проще. В 19 году он вызвал строптивого царя в Рим, намекнув Рескупориду на возможность прощения, а когда тот прибыл, боясь своим отказом вызвать войну, послушный Тиберию сенат осудил Рескупорида на изгнание. Царство же вновь было разделено на две части между Реметалком (Реметалком Вторым), сыном Рескупорида Второго, и детьми Котиса Третьего, причем осуществлять управление тем царством, которое Тиберий вернул детям Котиса, было поручено бывшему римскому претору Требеллену Руфу. Так Тиберий без всякой войны еще более укрепил свое влияние во Фракии.
Сын Тиберия, Друз Младший, в это время сумел путем интриг и подкупа разжечь междоусобицу среди германцев и добиться того, что германское племя свебов свергло своего царя Маробода, до этого неоднократно воевавшего с Римом. Самым же примечательным было то, что Маробод бежал к римлянам, обратившись к ним с просьбой об убежище. Тиберий такое убежище ему дал, поселив в Равенне, подальше от границ с Германией, и затем ловко использовал для того, чтобы держать в напряжении германцев и удерживать их от нападений, — ведь если бы новые правители германцев попытались затеять войну, он мог дать Марободу войско, чтобы тот, свергнув их, восстановил свою власть. Разорительные набеги германцев на римские владения с этого времени надолго прекратились.
Успехи Тиберия в Европе были значительны. Но многим римлянам еще более важными представлялись события, происходившие тогда на Востоке, куда был послан Германик, чья молодость и умение держаться радушно больше импонировали римской знати, чем мрачность Тиберия.
Присоединение Коммагены и Каппадокии, а также утверждение царем Армении римского ставленника Арташеса Третьего было произведено Германиком согласно указаниям Тиберия, но многим хотелось приписать эти заслуги одному лишь Германику.
Нет никаких данных о том, что Германик пытался интриговать против Тиберия, но к этому времени прославленный и любимый народом и солдатами Германик начинает вести себя слишком самостоятельно, а это так или иначе должно было заставить императора призадуматься. В это. время и без того напряженные отношения между Германиком и наместником Сирии Гнеем Пизоном становятся почти враждебными. Несмотря на то, что Германику подчинены были все римские силы на Востоке, Пизон пытался поставить себя выше Германика и нередко поступал вопреки его распоряжениям. Его жена Планцина стала вести себя нагло по отношению к жене Германика Агриппине Старшей.
Мог ли Гней Пизон позволить себе подобное поведение по отношению к приемному сыну императора, не получив соответствующего распоряжения из Рима?
На этот вопрос можно ответить вполне однозначно — нет, не мог. Пизон происходил из очень знатного рода, дружил с Тиберием. Его жена дружила с матерью Тиберия Ливией (Юлией Августой). Такая близость ко двору и к императору могла бы позволить им вести себя заносчиво по отношению ко многим римлянам, в том числе и знатным, но никак не по отношению к приемному сыну самого Тиберия и не по отношению к жене Германика, родной правнучке матери Тиберия.
В чем же была истинная причина происходившего?
Причина заключалась в том, что Тиберий был немолод и в любой момент мог подумать о преемнике. Тиберий хотел передать власть своему родному сыну, Друзу Младшему. Но в условиях, когда слава и популярность Германика значительно превосходили славу Друза Младшего, сделать это не представлялось возможным. Конфликт этот был тихий, незаметный простым смертным, но острый. Как отмечает Корнелий Тацит, «весь двор был разделен на два противостоящих друг другу стана, молчаливо отдававших предпочтение или Германику, или Друзу. Тиберий благоволил к Друзу, так как тот был его кровным сыном; холодность дяди усиливала любовь к Германику со стороны остальных; этому же способствовало и то, что он стоял выше Друза знатностью материнского рода, имея своим дедом Марка Антония и двоюродным дедом — Августа». (Прадед Друза Младшего, Помпоний Аттик, хотя и был видным сенатором, происходил из простых римских всадников, а потому считался «недостойным родословной Клавдиев».)
Чтобы добиться своего, Тиберию необходимо было снизить популярность Германика или каким-то образом вовсе отстранить его от дел. Таким образом, Тиберию было выгодно противостояние Пизона и Германика, и Пизон об этом знал.
Беспокоила Тиберия и все возрастающая самостоятельность Германика в принятии решений. Как человек, умудренный опытом, император всегда должен был думать и думал о возможности мятежа. Особенно насторожило Тиберия то, что Германик без его указания посетил Египет, бывший императорской провинцией, которую еще по распоряжению Октавиана Августа ни один сенатор (а Германик, помимо прочего, был и сенатором) не имел права посещать без специального разрешения императора.
Поездка Германика в Египет мотивировалась желанием увидеть знаменитые памятники древности, то есть не более чем любознательностью. Но мог ли Тиберий быть уверен, что Германик ни с кем не вел там тайных переговоров. Египет обладал значительными ресурсами, и если бы Германик, в распоряжении которого находились римские войска на Востоке (в Сирии и Малой Азии), получил контроль и над Египтом, у него появлялись реальные шансы добиться успеха в междоусобной войне, если бы он решился ее затеять.
Получив известие о самовольном посещении Германиком Египта, Тиберий отправил ему письмо, где высказал свое недовольство. Германик возвратился в Сирию. Тут его отношения с Гнеем Пизоном, успевшим за время его отсутствия отменить, или даже заменить на противоположные, многие из его распоряжений, накалились до предела. Сохранялась лишь видимость приличий. В конце 19 года Германик собирался вернуться в Рим, Гней Пизон устроил в честь него пир. После пира Германик внезапно почувствовал себя плохо. Ни он, ни его друзья не сомневались в том, что его отравили медленнодействующим ядом, причем Германик настолько был уверен в причастности к этому Гнея Пизона, что официально отказал ему в доверии и приказал покинуть Сирию. Пизон с сопровождающими его лицами на нескольких кораблях был вынужден отплыть из провинции. Отъезд самого Германика был отложен. На какое-то время ему стало лучше, и появилась надежда, что все обойдется, но потом он опять сдал и 10 октября 19 года умер в столице провинции Сирия Антиохии. Его прах был доставлен в Рим и торжественно захоронен.
Строго говоря, это действительно могла быть и болезнь — люди в то время нередко умирали и от болезней, однако в то, что это была простая болезнь, никто не верил, причем многие римляне считали, что приказ об отравлении мог дать сам Тиберий.
Именно с этого момента обострилась вражда Тиберия с римской аристократией.
Жена Германика — Агриппина Старшая (дочь Марка Випсания Агриппы и Юлии Старшей, сводная сестра первой жены Тиберия — Випсании Агриппины; полное имя Агриппины Старшей, так же, как и имя ее старшей сводной сестры, было Випсания Агриппина, поэтому в некоторых изданиях ее Цутают с женой Тиберия, но когда Тиберий развелся со своей Випсанией Агриппиной, Агриппине Старшей было всего три года) была женщиной целомудренной, но неукротимой и властной. Она очень любила Германика, сопровождала во всех его походах и родила ему девять детей. В войсках ее очень любили, как за славное имя мужа, так и за характер, — однажды она смогла подавить солдатский мятеж, который не смогли вовремя унять полководцы Тиберия. Такая властность настораживала и Тиберия, и его мать Ливию.
Став вдовой, Агриппина Старшая всеми силами пыталась отомстить убийцам мужа, приписывая отравление Германика наместнику Сирии Гнею Пизону и его жене Планцине. Те вскоре, после злополучного пира убыли из Сирии в Рим, однако когда достигли острова Кос в Эгейском море, их нагнала весть о смерти Германика. Пизон сначала даже не скрывал своей радости по этому поводу и принес жертвы богам, а затем решил вернуться и вновь принять управление Сирией. Когда-в декабре 19 года корабли Агриппины Старшей, возвращавшейся в Рим с прахом мужа, встретились у берегов Ликии с шедшими навстречу кораблями Пизона, между ними чуть не началось сражение. Лишь вмешательство находившегося с Агриппиной консула Вибия Марса предотвратило перерастание словесной перепалки в войну.
Вновь взять на себя управление Сирией Пизону не удалось. Поставленный после смерти Германика наместником Сирии Гней Сенций отказался впустить его в провинцию, а когда Пизон, попытавшись действовать силой, занял киликийскую крепость Келендерий (ныне порт Келендере в Турции) и стал собирать войска, Сенций разгромил его ополчение, осадил крепость и вынудил Пизона вновь погрузиться на корабли и отбыть для разбирательства в Рим.
Сам факт того, что между двумя римскими вельможами разразилась междоусобная война, ярко показывает необычность ситуации — такого не случалось ни разу с 30 года до нашей эры ни при Октавиане Августе, ни при Тиберии.
Пизон был личным другом Тиберия. Обвинение Пизона в отравлении Германика косвенно бросало подозрение и на самого Тиберия. Поскольку Агриппина яростно обвиняла Пизона, получилось, что она как бы возглавила враждебную Тиберию партию. Но император не стал проявлять лишних эмоций. По прибытии Пизона в Рим Тиберий сдержанно и спокойно потребовал у сената рассмотреть вопрос о его виновности или невиновности, напомнив о необходимости вести дело беспристрастно.
Разбирательство в сенате выявило, что Пизон находился в неприязненных отношениях с Германиком и допустил ряд оскорбительных выпадов в его адрес, несмотря на то, что Германик являлся главнокомандующим и формально обладал большей властью. Было доказано и то, что жена Пизона Планцина конфликтовала с женой Германика Агриппиной. Выявились также многие злоупотребления Пизона в управлении провинцией, но сам факт якобы отравления им Германика во время пира вызвал у сенаторов большие сомнения и доказан не был. Римляне же еще до решения суда требовали казни Пизона и хотели сбросить его статуи, однако по приказу Тиберия были удержаны преторианской гвардией. Пизон под эскортом стражи, возглавляемой трибуном одной из преторианских когорт, был доставлен домой, чтобы на следующий день вновь явиться в сенат для дальнейшего разбирательства, но ночью покончил с собой, оставив письмо, где, призывая богов в свидетели, клялся, что невиновен в отравлении, и просил императора в память о бывшей дружбе позаботиться о своих детях. После этого решением сената жена и дети Пизона были избавлены от преследования и им было оставлено их имущество, но старшему сыну Пизона, носившему, как и отец, имя Гней Пизон, было приказано изменить имя, и он стал с тех пор именоваться Луцием Пизоном.
Несмотря на то, что предполагаемый виновник гибели Германика покончил с собой, многие римляне остались недовольны такой мягкостью в отношении жены и детей Пизона. Говорили, что Планцина избежала преследования лишь благодаря заступничеству Ливии, не пожелавшей отомстить за смерть внука. По Риму поползли слухи, что Пизон якобы не покончил с собой, а был убит по приказу Тиберия, так как собирался объявить сенату, что это сам император дал ему приказ об отравлении Германика. Все это вызывало натянутость в отношениях между Тиберием и Агриппиной Старшей.
Для того, чтобы отмести слухи о своей причастности к убийству Германика, Тиберий обратился к сенату с просьбой допустить старшего сына Германика, Нерона Цезаря, к квестуре на пять лет ранее установленного законом срока, с чем сенат, конечно же, согласился. Сверх того Нерону Цезарю был присвоен жреческий сан, а в день, когда тот впервые вступил на Форум, народу была проведена бесплатная раздача продуктов. Теперь Тиберия трудно было упрекнуть в том, что он плохо относится к семье своего трагически погибшего приемного сына. Друз Младший также хорошо относился к семье Германика, а Тиберий, подчеркнуто одобряя это, однажды даже выступил в сенате с речью, «в которой восхвалял своего сына за отеческое отношение к племянникам». Чтобы окончательно пресечь нежелательные слухи, Тиберий решил породнить семейства Германика и Друза Младшего. В 20 году внучкаТиберия Юлия (дочь Друза Младшего) вышла замуж за старшего сына Агриппины и Германика — Нерона Друза. Народ Рима воспринял это с ликованием. Раздоров в императорской семье больше не было, во всяком случае, так казалось.
Иерархический порядок теперь представлялся абсолютно ясным — Тиберию должен был наследовать его родной сын Друз Младший, а затем уж шли внуки Тиберия от родного и приемного сына. Постепенно Тиберий стал доверять Друзу Младшему все более и более ответственные дела — все шло к тому, что Друз Младший будет объявлен соправителем отца.
Как пишет Корнелий Тацит, в 23 году Тиберий «вспомнил о своем давнем, но часто высказываемом только для вида намерении объехать провинции. Как на повод император указывал на то, что скопилось множество подлежащих увольнению ветеранов и что по этой причине необходимо пополнить войска посредством наборов». Тиберий сетовал, что «добровольно поступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, они не выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни в доблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войска преимущественно бедняки и бродяги». Происшедшие незадолго до этого восстания во Фракии и Галлии (о которых будет подробнее рассказано далее), а также все еще не подавленное восстание Такфарината в Африке делали такую поездку императора вполне оправданной. Инспекция императора могла бы помочь решить многие вопросы и по комплектованию войск, и по управлению провинциями. Но не зависящие от Тиберия обстоятельства помешали его поездке.
Театр в Оранже. 1-я половина I в. Фасад
В 23 году в Риме случилась эпидемия. Что за болезнь косила тогда римлян, неизвестно, людей погибло сравнительно немного, но осенью заболел и 14 сентября 23 года умер Друз Младший, родной сын Тиберия. Болезнь, а тем более смерть единственного сына были тяжелым ударом для императора, которому к тому времени исполнилось уже 65 лет. По словам Корнелия Тацита, «во время болезни сына Тиберий ежедневно являлся в курию, то ли нисколько за него не тревожась, то ли чтобы выказать стойкость духа; явился он туда и в день смерти Друза, когда тот еще не был погребен. Консулам, в знак печали севшим вместе с сенаторами, он напомнил об их достоинстве и предложил занять подобающее им место, затем, не позволив себе ни единого проявления горя, он обратился к проливавшим слезы сенаторам с целой речью, чтобы поднять их дух». Речь его сохранилась лишь в пересказе Тацита, но даже этот пересказ много говорит и об ораторских способностях Тиберия, и о его силе воли. «Он понимает, — говорил Тиберий, — что может вызвать упрек, представ, несмотря на столь свежее горе, перед глазами сената; большинство людей, скорбя по умершим, едва выносит обращаемые к ним близкими слова утешения, едва может смотреть на дневной свет. Он не винит их по ’ этой причине в малодушии, но для себя ищет облегчения более мужественного и намерен ради этого погрузиться в государственные дела».
Смерть Друза Младшего тогда внешне даже сплотила правящее семейство. Тиберий велел привести старших детей Германика в сенат (младший сын Германика, Калигула, и сыновья Друза Младшего, Тиберий Гемелл и Германик Младший, были еще слишком малы), посетовал на преклонные года своей матери, на свой весьма пожилой возраст, на незрелый возраст внуков и попросил сенаторов «принять под свое покровительство правнуков Августа».
Тиберий. Мрамор
В том же году на Тиберия свалилось еще одно несчастье — умер один из близнецов, сыновей Друза Младшего, Германик Младший. Тиберий, стал мрачен, однако держался, и в семье, казалось, царит полное согласие. Но затем ситуация стала меняться. Во многом это произошло из-за того, что Агриппина стала необдуманно претендовать на слишком большую власть, а также из-за того, что ее старшие сыновья враждовали между собой. Всесильный префект претория Элий Сеян, сам мечтавший о том, чтобы стать преемником Тиберия, старался подмечать и докладывать Тиберию о каждом просчете Агриппины и ее сыновей. Отношения Тиберия и Агриппины Старшей начали портиться. У старого Тиберия остался лишь один родной малолетний внук, наиболее вероятными наследниками стали старшие сыновья Агриппины. Но Тиберий, конечно же, думал и о своем родном внуке, а Агриппина спешила поскорее начать пользоваться властью и стала интриговать. Значительная часть римской знати приняла сторону Агриппины, что не устроило Тиберия, и он обратил свой гнев на Агриппину и поддержавших ее сенаторов. Агриппину Старшую начали ограничивать в правах и притеснять. В 26 году Агриппина обратилась к Тиберию с просьбой разрешить ей вновь выйти замуж. Это вполне соответствовало тогдашним римским законам и обычаям, но Тиберий ей это запретил (скорее всего верх тут взяли династические соображения. Тиберий был уже стар, а его родной внук слишком мал. Если бы Агриппина вышла замуж, то вместе со своим новым мужем обеспечила бы себе в случае смерти Тиберия управление империей и одновременно обеспечила бы престол своим сыновьям, оттеснив родного внука Тиберия). Этот отказ еще более обострил их отношения, но мать Тиберия Ливия, которой сыновья Агриппины Старшей и Германика доводились такими же родными правнуками, как и внук Тиберия, не позволяла сыну предпринять против них какие-либо слишком жесткие меры. Возможно, именно вражда с Агриппиной и ее сторонниками, а также натянутые отношения со своей собственной матерью побудили Тиберия в 26 году удалиться на остров Капри. В 29 году, после того, как умерла мать Тиберия, удерживавшая его от крайностей, он стал еще более злобен и несмотря на то, что Агриппина была женою его приемного сына, отправил ее в ссылку на остров Пандатерия в Тирренском море, установив там для нее самый суровый режим. Агриппина погибла в ссылке в 33 году.
В том же году, когда на острове Пандатерия была замучена Агриппина Старшая, в другой части римской империи, в Иудее, по решению синедриона, утвержденному римским прокуратором Понтием Пилатом, был казнен путем распятия на кресте известный тогда лишь в Иудее проповедник Иисус. Гибель Агриппины Старшей потрясла римскую знать, а о казни иудейского проповедника никто тогда в Риме даже не задумался. Но уже вскоре рассказы о его чудесном воскрешении стали будоражить не только Иудею, но и другие части империи. Начавшиеся в Иудее волнения привели к тому, что в 36 году, через три года после казни Иисуса, Понтий Пилат был отстранен от должности. О дальнейшей судьбе бывшего прокуратора ничего неизвестно, а учение Иисуса — христианство — через три столетия стало государственной религией Рима, а затем распространилось и по всему миру. Этот факт ясно показывает нам, что реальное влияние некоторых событий на всемирную историю люди могут правильно оценить лишь по прошествии многих лет, а то и столетий.
Двое старших сыновей Агриппины были объявлены врагами государства, и их обоих заморили голодом, одного в 30, а другого в 33 году, но ее младший сын — Гай Юлий Цезарь (Калигула) остался жив. Более того, Калигула всегда был в фаворе у Тиберия и стал его преемником.
Став через четыре года после гибели матери императором, Калигула приказал отчеканить монеты с ее изображением. Сменивший Калигулу император Клавдий, женившись на ее дочери, также чеканил монеты с ее профилем, который хорошо передает образ этой властной, энергичной, уверенной в себе женщины.
Но все это было потом, а тогда, в период опалы, многие сенаторы, подозреваемые в сочувствии к Агриппине, были высланы из Рима или казнены. Значение сената резко упало.
Вся знать жила в трепете за свою жизнь. Как пишет Корнелий Тацит, «неприветливый в обращении и большинству соприкасавшихся с ним внушавший страх», Тиберий держался законов и установленных порядков, и лишь после смерти Друза все пошло по-другому, причем «наиболее пагубным из всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни — явно, многие тайно; и когда доходило до этого, не делалось никакого различия между посторонними и близкими, между друзьями и людьми незнакомыми, между тем, что случилось недавно, и тем, что стерлось в памяти за давностью лет; все, что говорилось на Форуме или в узком кругу на пиршестве, тотчас же подхватывалось и вменялось в вину, так как всякий спешил предвосхитить другого и обречь его на расправу, часть, чтобы спасти себя, большинство — как бы захваченные поветрием».
Несчастливая семейная жизнь и годы ссылки, когда он в любую минуту мог быть обвинен в государственной измене и казнен, не прошли бесследно и развили в Тиберии мрачность, умение лицемерить и излишнюю подозрительность, которая к концу его правления стала почти патологической.
Еще в 21–22 годах на окраине Рима был построен специальный военный лагерь («Castra Praetoria»), где Тиберий разместил преторианскую гвардию — личные войска принцепса. Теперь этот лагерь внушал страх. Сенат раболепствовал перед Тиберием, причем столь откровенно, что у того вошло в привычку, покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» При этом Тиберий, хотя и вынуждал сенаторов лебезить перед собой, был достаточно равнодушен к лести.
В империи постоянно вспыхивали различные восстания. В 17 году крупное восстание началось в Африке в провинции Нумидия. Его возглавил нумидиец Такфаринат, служивший ранее в римской армии. Долгое время римские полководцы, несмотря на отдельные успехи, не могли справиться с восставшими. Помимо всего прочего, это восстание интересно тем, что тогда слово «император» еще сохраняло значение почетного военного титула «полководец-победитель». Войско обычно провозглашало императором каждого полководца, одержавшего крупную победу, и полководец считался императором с момента признания волеизъявления солдат сенатом и до торжественного празднования триумфа в Риме. Одновременно могло быть несколько императоров, и это не давало им ничего, кроме почета. Октавиан Август в свое время разрешал нескольким своим полководцам носить такой титул. В 22 году в ходе подавления восстания Такфарината Тиберий разрешил воинам полководца Юния Блеза провозгласить того императором за победу в Африке, заявив, что дарует ему триумфальные знаки отличия в честь своего сотоварища Элия Сеяна, которому Юний Блез доводится дядей (хотя, как пишет Тацит, «деяния Блеза и без того были достойны этой награды»). Юний Блез стал последним из простых полководцев, удостоенных этого титула. С этого времени титул императора стал привилегией принцепса. В 24 году Такфаринат был окончательно разгромлен и погиб в битве с римским полководцем Корнелием Долабеллой, однако Корнелию Долабелле в триумфе было отказано.
Помимо восстания Такфарината в Африке, о котором говорилось выше, крупное восстание произошло в 21 году в зависимой от Рима и разделенной на два царства Фракии. Фракийцы были недовольны римским наместником, властвовавшим в то время в юго-западной Фракии, видя в нем «виновника своих бедствий», но еще более возмущались местным царем Реметалком Вторым, правившим в северо-западной Фракии, «оставлявшим неотмщенными обиды своих соплеменников». В конце концов несколько фракийских племен восстало, осадив Реметалка в его столице Филиппополе. Восставшие действовали отчаянно, но неорганизованно и разрозненно — каждое племя «во главе со своими вождями, среди которых ни один не превосходил остальных известностью и влиятельностью, что и было причиною, почему они не смогли сплотиться и повести войну крупными силами». Узнав о восстании, полководец Публий Веллий, командовавший ближайшим легионом римских войск, бросил на рассыпавшиеся по округе и занявшиеся грабежом отряды восставших вспомогательную конницу и когорты легковооруженных, а сам с основной частью пехоты ударил в тыл осаждавшим. Одновременно царь Реметалк ударил по восставшим, сделав вылазку из города. Восставшие, среди которых возникли раздоры, не смогли оказать существенного сопротивления и были разгромлены. Причем, несмотря на размах восстания, потери римлян были минимальны. Как пишет Тацит, «происшедшее не подобает даже назвать ни правильной битвою, ни сражением, — ведь кое-как вооруженные и разрозненные враги были перебиты без пролития нашей крови».
Значительно большую опасность представляло восстание племен треверов и эдуев в Галлии, вызванное непосильными налогами и возглавленное представителями местной знати — Юлием Флором у треверов и Юлием Сакровиром у эдуев. К восстанию примкнули и некоторые другие племена. Восставшие захватили несколько городов и перебили там римских купцов. На подавление восстания пришлось бросить не только все римские силы в Галлии, но привлечь войска легата Нижней Германии. Юлий Флор, к которому помимо треверов примкнули еще и белги, попытался прорваться в Арденны и укрепиться в непроходимых горах, однако был разгромлен подоспевшим отрядом римской конницы, набранной из таких же, как он, галлов, возглавляемой его соплеменником, «и поэтому с особенным пылом выполнявшим свое поручение». Потерпев поражение, Юлий Флор попытался скрыться, но покончил с собой, настигнутый погоней. Юлий Сакровир действовал более успешно. Он сумел захватить крупный город Августодун (ныне город Отен во Франции), привлечь к себе молодежь и собрать под свои знамена до 40 тысяч человек, причем, как пишет Тацит, «численность этих полчищ непрерывно росла и благодаря притоку проникнутых тем же рвением из еще не примкнувших к восстанию племен, и вследствие соперничества между римскими военачальниками, спорившими о том, кому из них возглавлять руководство военными действиями». В конце концов общее командование римскими войсками возглавил бывший консул Гай Силий. В битве неподалеку от Августодуна ему удалось наголову разгромить восставших, среди которых лишь пятая часть имела оружие римского образца, а остальные были вооружены чем попало. После поражения Сакровир и его ближайшие соратники покончили с собой, а восстание прекратилось. Галлия находилась сравнительно близко от Рима, и многие римляне в эти дни опасались вторжения мятежников, численность которых достигла нескольких десятков тысяч, а по слухам, и еще большего числа людей. Однако Тиберий сохранял невозмутимость и ничем не нарушил привычного образа жизни, поручив подавление восстания своим военачальникам, он сообщил об этом восстании сенату лишь после того, как оно было подавлено, причем заявил, что принцепсу нет нужды немедленно отправляться туда, где посмеют взбунтоваться два-три племени, но теперь он выедет в Галлию, чтобы на месте ознакомиться с положением и навести порядок. Сенаторы тут же постановили дать обеты ради его благополучного возвращения, что было делом обычным, а сенатор Корнелий Долабелла решил превзойти в лести всех и «предложил назначить Тиберию, которому предстояло прибыть из близлежащей Кампании, овацию при въезде в Рим». Сенаторы такое предложение, конечно же, одобрили, но Тиберий, получив сообщение об этом, тут же подчеркнул их ничтожность, ответив им в письме, что «не так уж бесславен, чтобы после покорения стольких неукротимых народов, стольких отпразднованных в молодости триумфов и стольких, от которых он отказался, добиваться уже в пожилом возрасте необоснованной награды за загородную поездку».
После смерти Германика и начала конфликта с Агриппиной Тиберий держался все более обособленно от большей части сенаторов. В это время доверенным лицом и ближайшим помощником Тиберия сделался глава преторианской гвардии префект претория Элий Сеян, пользовавшийся огромной властью. Но этой власти ему было недостаточно, и он стал думать о том, как занять место императора. В 23 году сообщниками Сеяна, естественно без ведома Тиберия, был отравлен единственный сын Тиберия — Друз (Друз Младший). Затем постепенно Сеяну удалось убедить Тиберия отдохнуть от забот и удалиться из Рима. В 27 году Тиберий перебрался на одну из своих вилл на остров Капри, оставив фактическим правителем Сеяна. Вскоре Сеян официально объявляется «сотоварищем» Тиберия, а в 28 году на Римском форуме, рядом с золотой статуей Тиберия была поставлена таких же размеров золотая статуя Элия Сеяна. И Светоний Транквилл, и Корнелий Тацит пишут об этом периоде жизни Тиберия, что император стал изменять своим прежним традициям скромной жизни и частенько принимал участие в самых развратных оргиях. По словам Светония Транквилла, «собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями», — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую похоть». Корнелий Тацит также сообщает, что к концу своего правления Тиберий, «стыдясь своих злодеяний и любострастия, которыми он проникся с такой необузданностью, что, подобно восточному деспоту, осквернял грязным развратом свободнорожденных юношей. И возбуждали в нем похоть не только телесная красота, но в одних — целомудрие юности, в других — знатность рода. Тогда впервые вошли в обиход такие неизвестные прежде слова, как селларии и спинтрии — одно, связанное с названием гнусного места, где совершались эти распутства, другое — с чудовищным его видом. Рабы, которым было поручено разыскивать и доставлять к Тиберию юношей, податливым раздавали подарки, строптивых стращали угрозами, а если кого не отпускали близкие или родители, тех похищали силою и делали с ними все, что им вздумается, словно то были их пленники».
Капри. Вилла Юпитера — одна из императорских вилл времен Тиберия (реконструкция)
Нет оснований считать, что Светоний Транквилл и всегда достаточно объективный Корнелий Тацит умышленно оговаривают Тиберия. Но и Светоний Транквилл, и Корнелий Тацит не были очевидцами тех событий, а писали свои произведения почти через сто лет после этого, опираясь на слухи и свидетельства более ранних авторов, отдельные из которых были заинтересованы в том, чтобы очернить Тиберия. Кстати, даже сам Корнелий Тацит, рассказывая об отравлении Друза Младшего, приводит ходившие тогда слухи о причастности к этому самого Тиберия и тут же решительно опровергает их весьма убедительными доводами. Обращаясь по этому поводу к потомкам, Корнелий Тацит пишет: «Что до меня, то, сообщая этот слух и тут же опровергнув его, я имел в виду показать на ярком примере лживость молвы и убедить тех, в чьи руки попадет этот труд, не отдавать предпочтения ходячим и вздорным выдумкам, с такою жадностью подхватываемым людьми, перед правдивым повествованием, которое дорожит истиной, и не уклоняться к сказочному».
Разделяя это мнение Тацита, попробуем отделить правду от вымысла. Вышеприведенные обвинения в адрес Тиберия ужасны. Но обычно, сообщая о каких-либо событиях, и Светоний Транквилл, и особенно Корнелий Тацит приводят множество имен. Здесь же имен нет. Лишь в одном месте Светоний Транквилл упоминает, называя по имени, некую Маллонию (имя среди римской знати неизвестное), крайне неубедительно описывая домогательства Тиберия по отношению к ней.
В чем же дело? Ответ может быть очень прост. Не имея реальных фактов, чтобы обвинить Тиберия в разврате, его противники просто наговаривали на него. Если бы они попытались назвать конкретные имена, то названные лица или их родственники могли бы легко опровергнуть слухи. Слухам же, где нет имен, верили меньше, но зато эти слухи практически невозможно было опровергнуть, тем более что сплетники могли описывать то, чем занимались сами, и поэтому слухи обрастали убедительными штрихами и подробностями.
Мы не можем знать, было так или не было, но вся жизнь Тиберия и все достоверно известные его поступки склоняют к мнению, что обвинениям его в разврате верить не следует. Тиберий нередко бывал жесток и крут со своими противниками, но Рим он любил и, по словам Корнелия Тацита, «неизменно заботился не столько о благодарности современников, сколько о славе в потомстве». Зная, что многие после смерти постараются его очернить и оболгать, Тиберий говорил: «Что я смертен, отцы сенаторы, и несу человеческие обязанности, и вполне удовлетворен положением принцепса, я свидетельствую пред вами и хочу, чтоб об этом помнили потомки; и они воздадут мне достаточно и более чем достаточно, если сочтут меня не позорившим моих предков, заботившимся о ваших делах и ради общего блага не страшившимся навлекать на себя вражду. Это — храмы мне в ваших сердцах, это — прекраснейшие и долговечнейшие мои изваяния. Ибо те, что создаются из камня, если благоволение оборачивается в потомках ненавистью, окружаются столь презрительным равнодушием, как могильные плиты. Вот почему я молю союзников, и граждан, и самих богов, последних — чтобы они сохранили во мне до конца моей жизни уравновешенный и разбирающийся в законах божеских и человеческих разум, а первых — чтобы они, когда я уйду, удостоили похвалы и благожелательных воспоминаний мои дела и мое доброе имя».
Прочтя эти слова, сказанные Тиберием, читатель может сам сделать свой выбор. Но при всем при том, что Тиберий всегда старался помнить прежде всего об интересах государства, в последние годы сил его, видимо, не хватало для эффективного управления страной. Придворные интриги, которые стали плести его вельможи, могли погубить и губили многих представителей римской знати.
После того как Тиберий уединился на Капри, Сеян все более набирал силу. Перед ним заискивали, «свести знакомство с вольноотпущенниками Сеяна, с его рабами-привратниками почиталось за великое счастье!» Уже день рождения его всенародно праздновался в Риме, и повсюду почитались его изображения, казалось, еще немного — и он сменит престарелого Тиберия на императорском троне. В 31 году Элий Сеян получил от Тиберия разрешение жениться на бывшей жене его сына Друза Младшего — Ливии Ливилле. Это было пиком возвышения Сеяна. Внезапно Тиберий переменил свое к нему отношение.
Что стало причиной этого?
Возможно, Элия Сеяна оболгали, обвинив его в том, к чему он был непричастен. Возможно и то, что он, не дожидаясь естественной кончины Тиберия, решил ускорить события, а может быть, пошел на это, опасаясь, что подрастают внуки императора — Калигула и Тиберий Гемелл. Впоследствии официальной версией стало то, что Элий Сеян в 31 году начал готовить переворот, но Антония Младшая — мать Германика, которую Тиберий уважал и любил, — смогла сообщить ему о планах Сеяна. Тиберий понял всю опасность положения и не стал действовать открыто против ставшего всесильным временщика, но искусно организовал контрзаговор. С помощью преданного преторианского офицера — префекта города Рима Сертория Макрона он раздал щедрые подарки преторианцам и отвлек их от Сеяна. После этого Тиберий поручил Макрону зачитать в сенате свой обвинительный акт против заговорщиков. Сеян и другие заговорщики, а также многие их родственники были обвинены и казнены.
Беспристрастно изучая события того времени, нельзя исключать и тот вариант, что Элий Сеян и не был виновен в тех деяниях, которые ему приписывали, а просто был оговорен своими противниками, но версия заговора Сеяна стала общепринятой (и она вполне вероятна).
После смещения Сеяна префектом преторианской гвардии стал Серторий Макрон.
Измена Сеяна еще более усилила подозрительность императора. Теперь он видел заговорщиков во всех сколько-нибудь выдающихся людях. Начались бесконечные процессы «об оскорблении величия» императора, заканчивающиеся осуждением и казнью обвиняемых. Доносчики процветали, а в безопасности не мог себя чувствовать никто. Перед казнью обвиняемых часто пытали.
Император дни и ночи проводил за дознаниями. Однажды, когда к нему прибыл им же вызванный письмом с приглашением его друг с острова Родос, Тиберий, не разобравшись, о ком ему доложили, приказал его пытать, подумав, что это кто-то из обвиняемых, а когда обнаружил ошибку, то приказал его убить, чтобы беззаконие не получило огласки. Осужденных и подследственных часто привозили на Капри, где после изощренных пыток убивали и сбрасывали в море.
Трепетали все. Оказалось, что в заговор была вовлечена даже Ливия Ливилла, жена Друза Младшего, дочь Антонии, сообщившей Тиберию о заговоре, причем именно с ее помощью был отравлен Друз Младший. Ссылка Агриппины Старшей и двух ее сыновей, расправа над Сеяном, его семьей и Ливией Ливиллой, умерщвление Агриппины Старшей и ее сыновей, расправы над римскими всадниками и сенаторами производили на окружающих тяжелое впечатление. Многим казалось, что «островной» император совсем обезумел. Дошло до того, что уже парфянский царь Артабан попрекал его в послании убийствами друзей и родственников, праздностью и развратом и предлагал ему утолить ненависть сограждан добровольной смертью.
Тем не менее экономический курс Тиберия был вполне разумен. Тиберий также до конца своих дней проводил ловкую и взвешенную внешнюю политику. Когда в 34 году парфянский царь Артабан после смерти сторонника римлян армянского царя Зенона-Артаксия попытался поставить на престол Армении своего старшего сына Аршака и предъявил Риму претензии на бывшие владения державы Ахеменидов, Тиберий, вместо того чтобы начать войну, поддержал Тиридата, родственника бывшего царя Парфии и соперника Артабана, выделив деньги на его поддержку. Кроме того, римским дипломатам удалось организовать нашествие на северные районы Парфии сарматов, а назначенный Тиберием легатом Сирии Луций Вителлий (отец будущего императора Вителлия), подкупив парфянских вельмож, умелыми интригами организовал заговор против Артабана в пользу Тиридата. Артабан вынужден был не только забыть о претензиях к Риму, но на время даже бежать из своей столицы Ктесифона.
В дальнейшем Артабан восстановил свою власть и изгнал Тиридата, но, понимая, что продолжение конфронтации с Римом в этих условиях чревато для него потерей трона, согласился вступить в переговоры с Вителлием. На берегу Евфрата был построен мост, посредине которого в роскошной палатке Артабан Третий и представлявший императора Тиберия Луций Вителлий, сопровождаемые пышными свитами, торжественно встретились и подписали мирное соглашение. Царем Армении был признан ставленник римлян иберийский царь Митридат, а римляне обязались не поддерживать претензии Тиридата на парфянский престол. Парфянский царь в знак дружбы и соблюдения соглашения обязался отдать в Рим заложником своего сына Дария. Встреча завершилась пиром, данным в честь Вителлия и Артабана иудейским тетрархом Иродом Антиппой. Это был блестящий успех внешней политики Тиберия, так как его главный соперник на Востоке не только примирился, но и фактически признал верховенство Рима.
Успешно справляясь с внешними врагами, Тиберий все более опасался внутренних и никому не доверял, что доходило до патологии. Тиберий уже боялся оставаться долго на одном месте, переезжая из одной виллы в другую. Во время одного из таких переездов, находясь в Кампании, Тиберий заболел, но тем не менее принял участие в играх, устроенных легионерами в Цирцеях, и даже поразил там кабана, метнув в него с трибуны дротик. Однако его продуло ветром и боли усилились. Тиберий хотел вернуться на Капри, но вынужден был остановиться на вилле в Мизенах. Там он и умер на семьдесят восьмом году жизни и двадцать третьем году правления.
Завещание Тиберий составил за два года до смерти в двух списках: один был сделан им лично, другой продиктован вольноотпущеннику, но по содержанию они не различались. Наследство свое он в равной доле завещал своим внукам Гаю Юлию Цезарю (Калигуле), сыну Германика, и Тиберию Гемеллу, сыну Друза Младшего, назначив их наследниками друг друга. Он также посмертно наградил многих должностных лиц, а также завещал подарки храмам, всем воинам, всем плебеям и отдельно старостам кварталов.
По некоторым сообщениям, он умер сам, по другим — его смерть была ускорена префектом претория Макроном, приказавшим задушить одеялами больного императора, своего недавнего покровителя. Тацит описывает кончину Тиберия так: когда лекарь Харикл твердо заявил Макрону, ведавшему охраной Тиберия, что император не проживет дольше двух дней, тот, посовещавшись с другими придворными, тотчас послал гонцов к войскам. 16 марта 37 года дыхание императора прервалось, но когда в зал вошел приветствуемый всеми Гай Цезарь (Калигула), чтобы принять власть, слуги вдруг сообщили, что к Тиберию вернулись голос и зрение и он приказал принести себе поесть. Всех обуял ужас, и придворные рассыпались кто куда, а Калигула пребывал в растерянности, не зная, ждет ли его высшая власть или пытки и смерть. Макрон же, войдя в покои императора, приказал без лишнего шума задушить того, накинув на него одеяло.
Возможно, все произошло и не так. Скорее всего престарелый император в свои 78 лет просто умер от простуды или какой-нибудь другой болезни. Но если это было так, как описывает Тацит, то, возможно, он стал первым в череде императоров Рима, погибших насильственной смертью.
Смерть его вызвала в народе ликование. Многие римляне бегали по городу с криками: «Тиберия в Тибр!» (в Тибр сбрасывали тела казненных преступников). Другие молили Землю-мать и богов умерших не давать покойнику другого места в земле, кроме как среди нечестивцев.
Но при всем этом находилось много людей, которые по-прежнему уважали покойного императора. Калигула не дал осквернить прах усопшего. Воины перенесли тело Тиберия с Мизенской виллы в Рим, и 3 апреля 37 года оно было там сожжено и всенародно погребено со всеми почестями.