Властители Рима

Гай Октавий «Фурии» — Gaius Octavius «Thurinus» (23.9.63 до н. э. — 19.8.14 н. э.). После усыновления в 44 году до нашей эры Юлием Цезарем получил имя Гай Юлий Цезарь Октавиан — Gaius Julius Caesar Octavianus. С ноября 43 года до нашей эры триумвир. С сентября 36 года до нашей эры дуумвир. С конца 32 года до нашей эры получает от сената полномочия диктатора, хотя официально себе этот титул не присваивает. В 30 году до нашей эры устанавливает полный контроль над всеми римскими владениями. 16 января 27 года до нашей эры получает титул «Август», с этого же времени присваивавшийся ему неизменно с 43 года до нашей эры титул «император» приобретает уже не значение «победитель в какой-либо войне или сражении», а новое значение — «правитель государства». Именно поэтому историки чаще всего ведут отсчет начала установления в Риме империи не с момента победы Октавиана в гражданской войне, а именно с момента получения им титула «Август».

Со второй половины апреля 43 года до нашей эры в надписях он официально именовался Император Цезарь — Imperator Caesar, а с 16 января 27 года до нашей эры Император Цезарь Август — Imperator Caesar Augustus[1].

1. О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ПЕРВЫХ ГОДАХ ЖИЗНИ (63–49 гг. до н. э.)

Гай Октавий, будущий император Октавиан Август, родился в Риме 23 сентября 63 года до нашей эры. О знатности его рода у современников были разные мнения, но как бы там ни было, а достоверно известно, что его отец, которого также звали Гай Октавий, был всадником и человеком богатым. Он участвовал в подавлении восстания Спартака, в 66 году до нашей эры в тридцать пять лет стал квестором, а в 63 году до нашей эры — плебейским эдилом, позднее стал претором и был римским наместником в Македонии, где правил успешно и где в большом сражении сумел разбить племена бессов и фракийцев. Цицерон даже приводил его в пример своему брату, который неудачно управлял в то время провинцией Азия.

Первой женой Гая Октавия была некая Анхария, о которой известно мало, практически лишь то, что в 69 году до нашей эры она родила ему дочь — Октавию Старшую. Зато его второй брак, с Атией, матерью будущего императора, на которой он женился в 65 году до нашей эры, ввел Гая Октавия в круги высшей римской знати. Атия была дочерью сенатора Марка Атия Бальба, состоявшего в родстве со знаменитым тогда полководцем Помпеем Великим, и Юлии, родной сестры Гая Юлия Цезаря, который хотя тогда еще и не был ни триумвиром, ни диктатором, но уже набирал силу, кроме того, род Юлиев был одним из самых знатных и влиятельных родов в Риме. Возможно, именно женитьба на Атии в немалой степени способствовала успешной карьере Гая Октавия. Атия родила ему дочь — Октавию Младшую и сына — Октавия (будущего императора — Октавиана Августа). Гай Октавий дал своему сыну дополнительное имя-прозвище Фурин (Thurinus — Фурийский) в честь своей победы над беглыми рабами и мятежниками в Фурийском округе, одержанной им в год рождения сына, во время подавления восстания Каталины. Но имя Фурин как-то не прижилось и практически не использовалось, то ли оттого, что победа в Фурийском округе была событием слишком незначительным по сравнению с деяниями его родственников, то ли потому, что сам Гай Октавий Старший сумел затем достичь более значительных побед в Македонии, то ли еще по каким-то другим причинам. Мальчика чаще всего звали просто Октавий.

Гай Юлий Цезарь

Октавия Старшая

Успешная служба и поддержка знатнейших римских родов давали Гаю Октавию Старшему надежды на еще более блестящую карьеру. В 59 году до нашей эры Гай Октавий выдвинул свою кандидатуру на пост консула, но, возвращаясь из Македонии, заболел и скоропостижно скончался.

Октавий потерял отца, когда ему было всего 4 года. Его мать, Атия, вскоре вышла замуж за Луция Марция Филиппа, сенатора и опытного политика, который хорошо относился к своему пасынку и принимал активное участие в его воспитании. Заботился об Октавии и набиравший все большую силу знаменитый полководец и политик Юлий Цезарь, которому Октавий доводился внучатым племянником. Много времени Октавий проводил в доме своей бабушки по матери — Юлии, сестры Юлия Цезаря. Его учителями были раб Сфэр, который всегда пользовался у Октавия большим уважением, и греческий философ Ария, которого Октавий настолько ценил, что в дальнейшем назначил наместником Египта. Воспитатели

Октавия уделяли большое внимание развитию у него ораторских способностей, а главным его учителем красноречия был Аполлодор Пергамский. Уже в 12 лет Октавий смог произнести публичную речь на похоронах своей любимой бабушки Юлии, сделав это не хуже взрослого. Еще с тех детских времен у него на всю жизнь осталась привычка тщательно готовиться к любому публичному выступлению, записывая наиболее важные моменты на бумаге, а в ходе выступления всегда говорить аргументированно и убедительно.

Табулярий в Риме — хранилище важнейших государственных и гражданских документов. Построенный во времена республики (79–78 гг. до н. э.), сохранил свое значение и во времена принципата. Галерея верхнего этажа

2. РЯДОМ С ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ. ВХОЖДЕНИЕ В ПОЛИТИКУ (49–44 гг. до н. э.)

Мальчику было чуть больше 13 лет, когда в Риме (в 49 году до н. э.) началась гражданская война между сторонниками его дяди, Гая Юлия Цезаря, и другого выдающегося римского государственного деятеля и полководца— Гнея Помпея Великого. Борьба была настолько яростной и жестокой, что мать и отчим прятали Октавия на одной из своих вилл, боясь, что его могут убить — как наследника Юлия Цезаря, не имевшего тогда своих собственных сыновей. Хотя мать Октавиана приходилась дальней родственницей и Гнею Помпею, ее опасения были вполне обоснованны. Однако такое положение длилось недолго. Вскоре войска Юлия Цезаря заняли Рим и Октавий смог вернуться.

Будущий император рос в атмосфере постоянной борьбы за власть и сам включился в эту борьбу очень рано, изо всех сил пытаясь стать полезным помощником своему дяде. В возрасте 15 лет, 18 октября 48 года до нашей эры, Октавий одел мужскую тогу — стал совершеннолетним, и с этого времени Юлий Цезарь начал доверять ему различные государственные поручения, а однажды даже доверил ненадолго исполнение обязанностей префекта Рима — это произошло в 47 году до нашей эры, во время проведения Латинских игр.

Табулярий в Риме. 79–78 гг. до н. э.

Лестница

Став совершеннолетним, Октавий продолжал вести такую же скромную жизнь, как и ранее. По словам Николая Дамасского, он «не участвовал в попойках молодежи, не оставался на пирах слишком много времени, находясь там не дольше чем до вечера, не обедал раньше десятого часа, кроме как у Цезаря, Филиппа или у женившегося на его сестре Марцелла». Вскоре после своего совершеннолетия, в 46 году до нашей эры, Октавиан принял участие в триумфе Цезаря по случаю успешного завершения сразу трех его походов:

— в Малой Азии, где тот разбил понтийского царя Фарнака;

— в Египте, где Цезарь разбил египетского царя Птолемея XIII, поставив царицей его сестру Клеопатру VII Филопатру;

— ив Африке, где Цезарь не только разбил войска республиканцев, возглавляемые Сципионом (триумф за победу над римлянами не отмечали), но и их союзника нумидийского царя Юбу Первого, присоединив Нумидию к Риму в качестве провинции, названной Новая Африка (завоеванная римлянами за сто лет до этого провинция Африка — бывшие владения Карфагена — стала с тех пор именоваться Старой Африкой).

Гай Юлий Цезарь.

Мрамор. Конец I в. до н. э.

Это был грандиозный четырехкратный триумф, потому что помимо трех вышеперечисленных триумфов — понтийского, египетского и африканского — праздновался еще и триумф над восставшим галльским племенем белловаков, которых усмирил Децим Брут — один из полководцев Юлия Цезаря. Хотя сам Октавий в походе и не участвовал, Цезарь не только проехал с ним по городу в составе колонны своих победоносных войск, но и удостоил военных наград. Цезарь ставил Октавия рядом с собой во время жертвоприношений и в религиозных процессиях и всех других заставлял уступать ему место. Как пишет Николай Дамасский, Октавий, «видя, что Цезарь обращается с ним милостиво, как с настоящим сыном, сам стал чувствовать себя уверенней. Многие друзья и прочие граждане, испытывавшие в чем-нибудь нужду, просили его ходатайствовать за них перед Цезарем, и он, выбирая удобное время и полностью соблюдая почтительность, просил за многих и помогал им, за что был высоко ценим близкими. Он старался обращаться к Цезарю лишь в подходящее для того время, не обременяя его. При этом он проявлял свое расположение и природный ум».

Для политика в Риме в то время одним из основных способов добиться популярности было устройство зрелищ. В Риме было тогда два театра. Желая дать Октавию возможность приобрести практику организации зрелищ, Юлий Цезарь устройство зрелищ в одном из них взял на себя, а руководство организацией зрелищ во втором театре поручил своему племяннику. Октавий справился с этим весьма непростым поручением, выполняя свои обязанности усердно и добросовестно, «никуда не отлучаясь даже в долгие жаркие летние дни, до тех пор, пока не заканчивалось представление», но то ли перегревшись на солнце, то ли просто не рассчитав свои силы, как человек непривычный к такому напряжению, заболел.

Николай Дамасский пишет об этом: «Так как он хворал тяжело, все были в страхе, беспокоясь, выдержит ли его слабый организм. Больше всех тревожился Цезарь. Поэтому в течение дня он или лично находился при больном, внушая ему бодрость, или посылал своих друзей и не позволял врачам оставлять его. Однажды во время обеда кто-то сообщил ему, что юноша впал в забытье и что ему очень плохо. Цезарь сейчас же вскочил с ложа и, не надев обуви, поспешил в помещение, где лежал больной. Полный тревоги, он настоятельнейшим образом требовал помощи врачей, сам сел возле больного и очень обрадовался, когда привел его в чувство».

Портрет молодого Августа.

Мрамор.

Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э.

Когда вскоре Юлий Цезарь отправился воевать против сыновей Помпея в Испанию, то из-за болезни Октавия вынужден был оставить его в Риме. Едва поправившись, Октавий отправился вслед за ним, но потерпел кораблекрушение и прибыл в Испанию уже после того, как противники Цезаря были разгромлены в битве при Мунде. Тем не менее Юлию Цезарю понравилось такое рвение племянника. Готовя Октавия к будущей государственной деятельности, Цезарь в беседах с ним «старался затронуть много важных вопросов, испытывая его сообразительность. Увидев его остроумие и сметливость, краткость речи, в которой давались самые точные ответы на поставленные вопросы, он полюбил и оценил его еще больше».

Внешне Октавий был красив и эту красоту сохранял даже в пожилом возрасте. Он был невысок (по словам его вольноотпущенника Юлия Марата, в нем было всего пять футов и три четверти, то есть около 170 см), имел сросшиеся брови, чуть заостренный нос с небольшой горбинкой и рыжеватые чуть вьющиеся волосы. Зубы у него были редкие, мелкие и неровные, цвет кожи между смуглым и белым. Октавий не слишком следил за своей внешностью, но был неплохим оратором и, по словам Корнелия Тацита, «говорил легко и свободно», при этом он обладал некоей внутренней силой, позволявшей ему впоследствии подчинять других и не раз спасавшей его в дальнейшем в чрезвычайных обстоятельствах. Как сообщает Светоний Транквилл, «лицо его было спокойным и ясным, говорил он или молчал», и это спокойствие и внутренняя сила действовали на окружающих, — через много лет «один из галльских вождей даже признавался среди своих, что именно это поколебало его и остановило, когда он собирался при переходе через Альпы, приблизившись под предлогом разговора, столкнуть Августа в пропасть». Глаза Октавия были светлые и блестящие, и он «бывал доволен, когда под его пристальным взглядом собеседник опускал глаза, словно от сияния солнца».

Задумав, после того как разбил своих противников в Испании, поход против даков, а затем против парфян, Цезарь заранее отправил Октавия в Аполлонию (город в Северной Греции, на побережье Адриатического моря, в районе которого тогда дислоцировались три легиона) «для воспитания и обучения военному делу» и поручил некоторые мероприятия по подготовке к походу. Спутниками Октавия стали его сверстники и будущие соратники — Марк Випсаний Агриппа и Квинт Сальвидиен Руф. Войска и командовавшие ими полководцы воспринимали Октавия как родственника Юлия Цезаря очень благосклонно.

3. ЗАГОВОР В РИМЕ. ГИБЕЛЬ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ

Казалось, что диктатура Юлия Цезаря установилась в Риме надолго. Придя к власти в результате гражданской войны, Цезарь избегал репрессий и простил большинство своих противников, а многим из них даже выделил выгодные и почетные должности. Образ жизни знати практически не изменился. Никто не боялся доносов, конфискаций. Даже бывшие противники Цезаря сохранили в целости свои состояния, и единственное, что им пришлось признать, так это то, что окончательное решение по любому вопросу теперь принадлежит ему. Своей властью Цезарь не злоупотреблял, а о Риме и римлянах старался заботиться.

Воины боготворили Цезаря. Обласканный щедрыми раздачами народ Рима также был вполне доволен его правлением. Полагаясь на любовь народа и воинов, Цезарь мало заботился о своей охране. Более осторожные друзья просили его постоянно иметь при себе телохранителей, но он не соглашался, заявляя, что «лучше раз умереть, чем постоянно ожидать смерти», и утверждая, что расположение народа и воинов как раз и есть самая надежная защита.

Цезарь удачно провел реформу римского календаря, позволившую вести гораздо более точное летосчисление, и был полон других грандиозных планов. Он собирался изменить русло Тибра, сделав более легким и безопасным плавание купеческим судам, собирался строить новый порт в Остии, осушать болота, чтобы предоставить землю десяткам людей, а также улучшить климат, собирался покорять для Рима все новые и новые народы.

Большую часть римской знати правление Цезаря вполне устраивало. Диктатуры, которые Риму приходилось видывать ранее, были куда более жесткими и кровавыми, Цезарь же принес в Рим мир и спокойствие. Но часть римской знати страшила мысль о том, что Цезарь объявит себя царем. Даже такой царь их не устраивал. Римские сенаторы были готовы рушить чужие государства, обращать в рабов целые народы, но ни за что не желали поступиться даже малой долей своих собственных прав, считая, что могут быть только первыми. Их идеалом оставалась прежняя олигархическая сенатская республика.

Часть сенаторов во главе с Марком Брутом, Гаем Кассием и Децимом Брутом составила заговор, участниками которого стали несколько десятков человек. Заговорщикам хотелось верить, что если покончить с Цезарем, то все останется по-прежнему, лишь власть перейдет к сенату, а им все будут петь дифирамбы как освободителям от тирании. Решено было напасть на Цезаря в сенате, куда римляне традиционно приходили без оружия.

Утром 15 марта 44 года до нашей эры состоявший в заговоре Децим Брут, совершив с Цезарем жертвоприношения, вместе с ним прошел к зданию, где собрался римский сенат, а когда к ним подошел верный Цезарю и отличавшийся большой физической силой Марк Антоний, Децим Брут затеял с Антонием длинный разговор, нарочно задержав его и не дав войти внутрь здания вместе с Цезарем.

Когда Цезарь вошел, сенат поднялся, приветствуя его как диктатора и верховного понтифика. Заговорщики же обступили Цезаря и, обращаясь к нему с различными просьбами, проводили его до самого кресла. Особенно усердствовал Тиллий Кимвр, просивший вернуть из ссылки своего брата. Видя, что их настойчивость в просьбах превосходит всякие рамки приличия, Цезарь эти просьбы отклонил и выразил свое неудовольствие. Тогда Тиллий Кимвр, схватив обеими руками тогу Цезаря, стал стаскивать ее с шеи, подав тем самым заранее оговоренный сигнал к нападению. У каждого из заговорщиков были спрятаны под одеждой мечи и кинжалы, однако авторитет и слава Цезаря были настолько велики, что броситься на него спереди, лицом к лицу, никто не решался, — первый удар безоружному Цезарю поборники свободы нанесли все же сзади. Это сделал Сервилий Каска, ударивший Цезаря мечом в затылок. От страха удар получился несильным. Обернувшийся Цезарь вскричал: «Негодяй Каска, что ты делаешь?» Ему удалось схватить меч Каски, не давая тому нанести новый удар. Растерявшийся Каска стал звать на помощь своего брата. Заговорщики повыхватывали из-под одежды оружие, но, суетясь, мешали друг другу, ранив от страха и спешки и нескольких своих. Сыпавшиеся на Цезаря удары были несмертельны. Он пытался уклониться, отбивался и, лишь увидев в числе нападавших Марка Брута, накинул себе на голову тогу, чтобы не видеть происходившего, и прекратил сопротивление, после чего заговорщики наконец с ним разделались.

Никто не посмел вступиться за диктатора и верховного понтифика. Для большинства сенаторов случившееся было полной неожиданностью. В страхе сенаторы стали покидать курию.

Рим. Курия Юлия. I в. до н. э.

4. РИМ В ПЕРВЫЕ ДНИ ПОСЛЕ ГИБЕЛИ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ПОХОРОНЫ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И ЕГО ЗАВЕЩАНИЕ

Убийство Юлия Цезаря

Когда Октавий, пробыв в Аполлонии около шести месяцев, получил в марте 44 года до нашей эры известие об убийстве Юлия Цезаря и о том, что тот объявил его своим наследником, то долго колебался, не призвать ли на помощь стоявшие рядом легионы, но отверг такой план как преждевременный и опрометчивый. Ему предлагали также просто укрыться среди благожелательно к нему настроенных римских легионов в Македонии, но и это предложение он отклонил как неподходящее. Взвесив все «за» и «против», Октавий отправился в Италию. 11 апреля, переправившись через Адриатическое море, он сошел с корабля, сопровождаемый несколькими друзьями и небольшой свитой, причем из осторожности высадился не в Брундизии, так как, по словам Аппиана, «еще не знал о настроении находившегося там войска и остерегался всего», а в Лупии — небольшом городке неподалеку от Брундизия, в стороне от обычной дороги. Оттуда он послал своих доверенных лиц, чтобы собрать информацию о том, как развиваются события.

Оказалось, что заговорщики не имели никакого плана действий, думая, что если они убьют Юлия Цезаря, то народ и сенат, ликуя, восстановят старые республиканские порядки. «Убийцы Цезаря предполагали сказать в сенате речь, но никого там не осталось». Тогда, обернув свои плащи, как щиты, на левую руку, они с мечами, еще хранившими следы крови, побежали по Риму с криками, что убили царя и тирана. Один из них навесил на копье войлочную шляпу как знак свободы. С ними с «занятыми у других мечами» побежали и некоторые из тех, «которые не принимали никакого участия в заговоре, но предполагали разделить его славу», причем среди них был и консул Долабелла — любимец Цезаря, участвовавший во всех его последних походах, сражавшийся вместе с ним в Северной Греции, в Африке и Испании, где в тяжелейшей битве при Мунде проявил личную отвагу и даже был ранен. Убийцы Цезаря «призывали восстановить отцовский образ правления, напоминали о древнем Бруте и древних римлянах, которые тоже составили заговор против древних царей», однако ожидаемой поддержки не получили. Большинство сенаторов в страхе разбежалось, а народ безмолвствовал. Близкий друг Цезаря консул Марк Антоний и начальник конницы Цезаря Марк Лепид забаррикадировались в своих домах. Ночью верные солдаты принесли в дом Марка Антония казну Цезаря, что позволило ему влиять на колеблющихся. Заговорщики же не решились на штурм и предложили прийти к соглашению.

Утром было созвано заседание сената. Заговорщики говорили много и напыщенно, они предлагали именовать Марка Брута и Гая Кассия (вдохновителей заговора) освободителями, а Цезаря объявить тираном и бросить его труп в Тибр. Однако Антоний указал, что если все распоряжения покойного будут отменены, то все, кто получил от него почетные и выгодные должности, потеряют их. Это сразу изменило положение. Второй консул, Долабелла, ранее намекавший на свое участие в заговоре, теперь бранил заговорщиков, — ведь он получил консульство от Цезаря, хотя ему было только 25 лет и по закону он не мог еще занимать эту должность. Антоний напомнил, что ветераны Цезаря и колонисты восстанут, если у них попытаются отнять полученные от него земельные наделы. В итоге сенат пошел на попятную и постановил торжественно похоронить диктатора, а также оставить в силе все его постановления. Убийцам вместо благодарности было объявлено только прощение, их отослали подальше от Рима.

Антоний объявил народу о принятых решениях и, чтобы сохранить популярность, сказал, что пожертвовал местью ради мира и спокойствия. Однако скоро ситуация вновь изменилась. В день похорон Цезаря собравшаяся на Марсовом поле огромная толпа потребовала огласить завещание. Выяснилось, что Цезарь завещал народу Рима роскошные сады и приказал после своей смерти выдать каждому римлянину денежный подарок в 75 аттических драхм, а остальное свое имущество оставлял Октавию, которого объявлял своим приемным сыном. Тогда, как пишет Аппиан, «народ снова пришел в ярость, так как до этого раздавались обвинения против Цезаря как тирана, завещание же, оказалось, написано человеком, любившим город. Особенно казалось всем грустным, что из убийц Децим Брут (брат Марка Брута) был записан в числе наследников второй очереди». Это очень возмутило большинство римлян, «они считали низостью и кощунством, что Децим злоумышлял против Цезаря, хотя он был указан в завещании как приемный сын».

Антоний произнес надгробную речь и, желая привлечь к себе больше сторонников, перечислил заслуги покойного, напомнил о его щедрости к солдатам и народу, о его доверчивости, из-за которой он приблизил к себе убийц. В это время над погребальным ложем была поднята восковая статуя убитого. По словам Аппиана, «при помощи механизма статуя поворачивалась во все стороны, и видны были 23 зверски нанесенные ему раны по всему телу и лицу». Такое зрелище переполнило чашу терпения. Возбужденная толпа бросилась к зданию сената и подожгла его, а затем римляне кинулись искать убийц Цезаря. Убийц не нашли, так как те скрылись, но были сожжены дома некоторых сенаторов. Успокоившись, римляне вернулись к ложу Цезаря, понесли его как святыню к Капитолию и уже там совершили обряд погребения.

Денарий Марка Брута. Изображенные на монете кинжалы и фригийский колпак, надевавшийся на раба, которому даровали свободу, символизируют освобождение государства после гибели тирана, каковым Брут считал Юлия Цезаря

5. РИМ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ. ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ. УБИЙЦЫ ЦЕЗАРЯ ПОКИДАЮТ СТОЛИЦУ. ВОЗВЫШЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ МАНЕВРИРУЕТ. РАСПРАВА НАД АМАЦИЕМ — ЛЖЕ-МАРИЕМ

Сенат начал обвинять Антония за его надгробную речь, приведшую к беспорядкам, и неизвестно, к чему бы могло привести это новое противостояние, но тут в игру вмешалось еще одно лицо — некий Амаций, объявивший себя Марием, внуком прославленного полководца Гая Мария. В силу присвоенного себе имени он претендовал на близкое родство с Цезарем и стал пользоваться расположением народа. Амаций выражал непомерную скорбь по поводу гибели Цезаря и соорудил алтарь на месте сожжения его тела, «держал при себе отряд смельчаков и всегда наводил страх на убийц». Опасаясь начавшихся беспорядков, Децим Брут отправился в Цизальпинскую Галлию, Требоний в ионийскую часть Азии, Тиллий Кимвр — в Вифинию (управление этими провинциями было поручено им еще Цезарем). Остальные заговорщики просто бежали из города.

Ранее, еще при Юлии Цезаре, Марк Брут был назначен на следующий год наместником Македонии, а Гай Кассий наместником Сирии. Это были одни из наиболее богатых и доходных провинций, а кроме того, в распоряжении наместников этих провинций имелось много войск. Чтобы отнять эти провинции у своих противников, Марк Антоний сумел договориться со вторым консулом — Долабеллой, которого враждебно настроенные сенаторы тайно пытались ему противопоставить. Юлием Цезарем был задуман поход против Парфии, для чего в Сирию стягивались войска. Марк Антоний, пользуясь отъездом большинства своих самых активных противников и зная молодость и честолюбие Долабеллы, уговорил его, чтобы тот выпросил себе Сирию вместо Гая Кассия, а также собранное против парфян войско и, если нужно, просил бы это не у сената, который с подобным требованием мог и не согласиться, а у народа на народном собрании. Долабелла, мечтавший возглавить поход против парфян, немедленно внес в сенат законопроект, предполагавший передать ему Сирию и поручить поход против парфян. Недовольные сенаторы обвинили его в нарушении постановлений Цезаря, но Долабелла возразил им, что Цезарь никому не поручал похода против парфян, а Кассий, удостоенный провинции Сирия, сам кое в чем изменял распоряжения Цезаря.

Получив отказ в сенате, Долабелла обратился к народному собранию. Его противники, понимая, что обозленные на заговорщиков римляне поддержат Долабеллу, подговорили трибуна по имени Аспрена, чтобы тот, как авгур, при голосовании соврал о дурных предзнаменованиях и сорвал бы тем самым выборы. Не зная о том, что Долабелла и Марк Антоний примирились, республиканцы рассчитывали также на то, что Антоний тоже будет мешать избранию Долабеллы. Однако, когда во время выборов Аспрена сообщил о дурных предзнаменованиях, Антоний, который был не только консулом, но и авгуром, заявил, что это ложь, и велел продолжить голосование. Народное собрание объявило Долабеллу наместником Сирии и полководцем в войне против парфян. Для похода Долабелле предоставлялись не только войска в Сирии, но и собранные Юлием Цезарем для этого похода римские войска в Македонии.

Как только народное собрание отдало Сирию Долабелле, Марк Антоний попросил у сената Македонию, понимая, что теперь уж ему не посмеют отказать. И действительно, сенат, хотя и с большой неохотой, но все же вынужден был объявить его наместником Македонии. Сенаторы начали понимать, что Марк Антоний действует заодно с Долабеллой, но все же были довольны, что войско оказалось у Долабеллы, а Марку Антонию достается провинция, почти лишенная войск. Пользуясь случаем, сенаторы договорились с Марком Антонием и Долабеллой о том, что Марку Бруту и Гаю Кассию взамен Македонии и Сирии будут предоставлены провинции Крит и Кирена.

В то время как остальные заговорщики выехали кто куда в течение нескольких дней после убийства Юлия Цезаря, главные вдохновители заговора, Марк Брут и Гай Кассий, сначала вынуждены были остаться в Риме, поскольку исполняли обязанности городских преторов. Но положение их было крайне сложным, и в середине апреля 44 года до нашей эры они покинули город. Заинтересованный в их судьбе сенат, понимая необходимость их отъезда, поручил им снабжение Рима хлебом из любой страны, откуда они посчитают нужным (иначе они, оставив должности ранее положенного времени, превратились бы в изгнанников). Такое поручение Брут и Кассий сочли явно недостойным своего ранга, жалуясь на это в письмах друзьям и заявляя, что вовсе не станут этим заниматься, хотя официально отказаться от данного поручения и не решились.

И Марк Брут, и Гай Кассий продолжали вести переписку с Марком Антонием, пытаясь найти возможность компромисса и избежать войны — во всяком случае сохранилось их вполне благожелательное письмо Антонию, написанное в конце мая того года. Все заверяли друг друга в самых лучших намерениях, однако их цели были различны, и потому договориться они не могли.

Тем временем объявивший себя внуком Гая Мария Амаций набирал все большую силу. Сочувствовавшие республиканцам сенаторы были в страхе, но ничего не могли поделать. До той поры, пока действия Амация и его сторонников способствовали вытеснению из Рима участников убийства Цезаря, Антоний терпел этого лже-Мария, но лишний претендент на власть не был нужен и Антонию. В середине апреля Марк Антоний решил, что с Амацием пора кончать. Сославшись на то, что Амаций готовит покушение на ряд сенаторов, Антоний арестовал его и без судебного разбирательства казнил. Сенат, хотя и понимал, что это крупное нарушение закона, воспринял все с удовольствием. Сторонники Амация устроили бунт, но Антоний подавил это выступление, участвовавшие в нем рабы были повешены, а свободные римляне, поддержавшие мятеж, сброшены с Тарпейской скалы.

После этой расправы авторитет Марка Антония среди римлян упал. Сенат же тоже не доверял ему, опасаясь, что тот использует войска, чтобы стать диктатором. Чтобы успокоить сенат, Антоний внес предложение вызвать из Испании Секста Помпея (сына Помпея Великого), с которым все еще продолжали воевать полководцы, посланные Юлием Цезарем, и выдать ему 50 миллионов аттических драхм в возмещение конфискованного имущества его отца, а также сделать его командующим всем римским флотом. Удивленный сенат охотно принял такое предложение. Цицерон принялся всюду хвалить Антония. При этом сенаторы, видя, что народ озлоблен на Антония из-за его действий в пользу сената, разрешили Антонию набрать личную охрану, вербуя в нее находившихся в городе ветеранов. Антоний тут же воспользовался этим и довел численность своей охраны до 6 тысяч человек, при этом вербовал в основном не простых солдат, а бывших центурионов, имевших не только военный опыт, но и командные навыки. Это позволяло при необходимости быстро увеличить численность этого войска сразу в несколько раз.

Сенат опять насторожился и потребовал от Антония снизить численность охраны до приемлемого уровня, на что Антоний ответил, что сделает это, «когда уляжется мятежное настроение народа». Антонию во всем подчинялся бывший секретарь Юлия Цезаря Фаберий, и Антоний приказал ему добавить к прежним постановлениям о назначениях, подписанных Цезарем, еще целый ряд бумаг в пользу некоторых городов и своих важнейших сторонников. Поскольку все постановления Юлия Цезаря были признаны сенатом законными, Антоний, таким образом, изыскал возможность щедро поощрять своих людей из государственной казны.

6. ЦИЦЕРОН ВОЗГЛАВЛЯЕТ СТОРОННИКОВ РЕСПУБЛИКИ, ВИДЯ ГЛАВНУЮ ОПАСНОСТЬ В МАРКЕ АНТОНИИ. ГАЙ ОКТАВИЙ ПРИНИМАЕТ НАСЛЕДСТВО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ И СТАНОВИТСЯ ОКТАВИАНОМ. ОКТАВИАН И ЦИЦЕРОН. ПРИБЫТИЕ ОКТАВИАНА В РИМ И НЕЛАСКОВАЯ ВСТРЕЧА ЕГО МАРКОМ АНТОНИЕМ. МАРК АНТОНИЙ ДОБИВАЕТСЯ ПЕРЕРАСПРЕДЕЛЕНИЯ ПРОВИНЦИЙ. ОКТАВИАН СРЫВАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ И ПРИМИРЕНИЯ С НИМИ МАРКА АНТОНИЯ. СЛОЖНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ЦИЦЕРОНА И ДОЛАБЕЛЛЫ. ЦИЦЕРОН СТАНОВИТСЯ ЛЕГАТОМ ДОЛАБЕЛЛЫ, НО ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ЕХАТЬ В СИРИЮ, СОВЕРШАЕТ ВОЯЖ ПО ИТАЛИИ

Страсти накалялись. Особенно же разжигал их знаменитый оратор Цицерон, который, хотя и не участвовал в заговоре, был ярым сторонником прежней сенатской республики. После гибели Цезаря он бежал в свое имение, но когда римляне немного успокоились, Цицерон вернулся и стал душой сената, считая главным своим противником Марка Антония. Цицерон маневрировал, шел на уступки, компромиссы, но всячески препятствовал тому, чтобы власть оказалась в руках одного Антония. Когда основные сторонники республики стали один за другим покидать Рим, Цицерон счел за лучшее также покинуть столицу и 7 апреля выехал в свою виллу в Путеолах, вблизи Неаполя, но продолжал активнейшим образом участвовать в политической жизни Рима, ведя оживленную переписку, принимая друзей и оставаясь признанным лидером сената. Цицерон не имел в своем распоряжении войск, но его авторитет был огромен и к его словам приходилось прислушиваться всем.

Такова была тогда обстановка в Риме. Октавий, уяснив создавшееся положение и получив известия о том, что заговорщики не смогли объявить убитого Юлия Цезаря преступником, решил вмешаться в борьбу.

Его мать, отчим и друзья умоляли не рисковать. Они не представляли себе, как мог бы 19-летний юноша противостоять стольким опытным, могущественным и изощренным в интригах противникам. Однако Октавий заявил, что у него есть мощное оружие — имя его приемного отца. Первым делом он отправился в Брундизий, причем, проявляя отнюдь не юношескую осторожность, выслал вперед разведчиков установить, не устроил ли кто ему засады. Предупрежденный о его прибытии гарнизон Брундизия вышел к нему навстречу и приветствовал как сына Цезаря.

Поняв, что его надежды на славное имя своего приемного отца реальны, Октавий тут же совершил жертвоприношения и объявил, что принимает наследство, а стало быть, и усыновление Цезаря, и с этого времени стал именовать себя Гаем Юлием Цезарем Октавианом (усыновленные римляне носили полное имя усыновителя, а также прежнее имя, присоединив к нему суффикс — ан-. Так Октавий стал Октавианом).

Из Брундизия Октавиан, сопровождаемый все большим числом приверженцев, отправился в Неаполь, где находились тогда его мать и отчим.

Цицерон и его сторонники также были не прочь использовать наследника Юлия Цезаря в своей борьбе. Утром на следующий день после прибытия Октавиана в Неаполь с ним встретился ближайший друг Цицерона, сенатор Бальб. В тот же день Бальб поспешил к Цицерону с сообщением, что наследство и имя Цезаря принято Октавием.

Октавиану также была необходима поддержка Цицерона, и он делал все, чтобы произвести на того приятное впечатление и убедить в своей лояльности. 21 апреля Цицерон пишет Помпонию Аттику: «Здесь со мной Бальб, Гирций, Панса. Недавно — в соседнюю усадьбу Филиппа — приехал Октавий, всецело преданный мне». На следующий день Цицерон опять пишет Помпонию Аттику: «Октавий здесь относится ко мне очень почтительно и очень по-дружески. Свои приветствовали его как Цезаря, Филипп — нет; и я не приветствовал; им, считаю я, не может быть честный гражданин. Так много кругом лиц, угрожающих смертью нашим; говорят, что это невыносимо. Что, по твоему мнению, будет, когда мальчик приедет в Рим, где наши освободители не могут чувствовать себя в безопасности? Впрочем, они всегда будут славны, а в сознании правоты своего поступка — даже счастливы. Но мы, если не ошибаюсь, будем повержены».

Как видно из этих писем, Цицерон предвидел возможность поражения сторонников республики, прекрасно представлял себе, какую силу имеет имя Цезаря, но тогда совсем еще не думал и представить себе не мог, что Октавиан сам по себе представляет серьезную политическую фигуру. Октавиану удалось произвести нужное впечатление и добиться столь необходимой ему на первых порах поддержки.

Привлеченные к нему его именем и деньгами, которые он начал щедро раздавать (в этом ему помогли мать и отчим), к Октавиану стали стекаться сторонники. Народ, недовольный сенатом, надеялся, что Октавиан уймет знать и улучшит положение простых людей. Со все более возрастающими толпами сторонников Октавиан в начале мая 44 года до нашей эры подошел к Риму. Антоний не счел нужным его встретить, но Октавиан немедленно по прибытии направился к брату Марка Антония, претору Гаю Антонию, и официально заявил тому, что принимает усыновление Юлия Цезаря, что и было запротоколировано, а 9 мая народный трибун Луций Антоний, другой брат Марка Антония, представил Октавиана народному собранию. В этот же день Октавиан произнес перед народным собранием речь, пообещав выполнить завещание Цезаря и, в том числе, произвести завещанные им раздачи денег.

Вскоре после этого Октавиан направился к Марку Антонию и, когда после долгого ожидания все же был принят, вежливо, но решительно потребовал, чтобы Марк Антоний вернул ему имущество Цезаря, так как он должен исполнить его последнюю волю — отдать деньги народу и отомстить за отца. Как пишет Аппиан, Октавиан похвалил Антония за то, что тот вместе с Долабеллой отнял у убийц Македонию и Сирию, но упрекнул Марка Антония за то, что тот, пренебрегая священным долгом мести, оставил Галлию в руках Децима Брута, заговорщика и брата убийцы Цезаря Марка Брута, и даже согласился на то, чтобы Марк Брут и другой заговорщик — Гай Кассий получили в управление хоть маленькие, но провинции — Крит и Кирену.

Удивленный Антоний возмутился, не принимая всерьез этого невысокого, худощавого, болезненного с виду юношу, и высокомерно ответил, что Октавиан не имеет права требовать у него отчета, так как, получив имя Цезаря, отнюдь не получил его власти и должен быть благодарен ему, Антонию, за то, что не стал теперь сыном обесчещенного тирана. О деньгах же Цезаря он сказал, что их в казне было немного и все они ушли на подкуп сенаторов для того, чтобы добиться благоприятного решения. Октавиан ушел в гневе, «часто призывая имя отца». Все имущество, доставшееся ему по завещанию, он немедленно выставил для продажи с публичных торгов, «этим своим рвением добиваясь получить содействие народа».

Сенат, видя какое богатство досталось Октавиану, потребовал у него выплатить деньги, взятые ранее Юлием Цезарем у государства. Многие римляне справедливо и несправедливо начали привлекать его к судебной ответственности, пытаясь доказать, что продаваемые им земельные участки были отняты в результате незаконных проскрипций.

Жалобы рассматривались обычно консулами Марком Антонием и Долабеллой, которые, как правило, решали дела не в пользу Октавиана. Но если дела разбирались в других местах, чиновники, в угоду Марку Антонию, обычно поступали так же. Однако тут начали возмущаться видные и влиятельные римляне — Педий и Пинарий, также получившие по завещанию часть наследства Юлия Цезаря и опасавшиеся, что так и они потеряют завещанное имущество. Учтя их заступничество, Марк Антоний обещал прекратить изъятие имущества, если они поделятся с Октавианом. Таким образом Октавиан смог получить и использовать наследство Юлия Цезаря, хотя это наследство ему довольно основательно урезали.

Октавиан поставил на карту все и, распродав наследство, роздал деньги, а затем приказал распродать и свое собственное имущество, а также занял и распродал имущество, полученное Пинарием и Педием, выполняя обещания своего приемного отца. И ему удалось достигнуть цели. Как пишет Аппиан, «народ стал очень его жалеть и прославлять за то, что он брал на себя такие лишения».

Антоний же решил как можно скорее подчинить себе войска в Македонии, где стояло целых 6 легионов. Ранее он обещал передать эти войска Долабелле для похода на Парфию, но теперь счел, что ему самому они будут гораздо нужнее. По Риму был пущен слух, что Македонии угрожают племена гетов, и Антоний стал просить у сената дать ему возможность совершить против них поход. Чтобы рассеять опасения сенаторов, Антоний провел закон, «запрещавший кому бы то ни было при любых обстоятельствах поднимать речь о диктатуре или присуждать ее кому-нибудь или принимать ее, когда ее предлагали. Нарушившего в какой-нибудь части это постановление разрешалось безнаказанно убить первому встречному».

Этот закон склонил сенаторов и народное собрание на сторону Антония, и в мае он был избран «императором стоявших в Македонии войск». В то время слово «император» еще не имело значения «верховный правитель», императором называли полководца, обладавшего всей полнотой власти в порученной ему для ведения войны и управления области. Получив полномочия для ведения войны, Марк Антоний автоматически получил право использовать вверенные ему в Македонии войска по своему усмотрению, чего он и добивался прежде всего.

Поскольку реальная власть в столице после убийства Юлия Цезаря была в руках Марка Антония и Долабеллы, и цезарианцы, во главе с Марком Антонием, и сторонники республики старались привлечь консула Долабеллу на свою сторону. Долабелла был женат на дочери Цицерона, но был слишком обласкан Юлием Цезарем. Цицерон не без оснований побаивался, что Долабелла может принять сторону цезарианцев. В начале мая Цицерону показалось, что Долабелла стал на его сторону. «О мой удивительный Долабелла! Ведь теперь я называю его своим; ранее, верь мне, я несколько колебался», — писал 1 мая 44 года до нашей эры Цицерон из усадьбы в Путеолах своему ближайшему другу Помпонию Аттику в Рим. Дело в том, что когда побуждавший народ к беспорядкам против сената Амаций (лже-Марий), о котором говорилось выше, был казнен по приказу Марка Антония, то алтарь, воздвигнутый лже-Марием на месте сожжения тела Юлия Цезаря, Марк Антоний оставил на месте. Долабелла же в конце апреля приказал этот алтарь снести, а место, где стоял алтарь, замостить. «Великое зрелище! Со скалы, на крест, повергнуть колонну, то место сдать для замощения! Что еще нужно? Героические дела! — восхищался этим поступком Долабеллы Цицерон, добавляя: — Мне кажется, он отбросил притворную тоску, которая до сего времени прокрадывалась изо дня в день и, сделавшись застарелой, могла, как я опасался, быть опасной для наших тираноубийц».

Через два дня Цицерон пишет чрезвычайно теплое письмо самому Долабелле, обращаясь к нему как к своему другу, рассыпая похвалы и призывая, чтобы тот, «сохраняя государство и нас», старался «оберегать себя самого самым заботливым образом». Однако уже через несколько дней отношения между Цицероном и Долабеллой стали портиться, причиной чему были деньги. Дочь Цицерона, Туллия, умерла, и Цицерон, нуждавшийся в деньгах для политической борьбы, поскольку детей у Туллии и Долабеллы не было, требовал от Долабеллы возвратить ее приданое. Но честолюбивый Долабелла, назначенный наместником Сирии и задумавший осуществить намеченный еще Цезарем поход на Восток, также отчаянно нуждался в деньгах, — отдавать приданое ему не хотелось. Уже 9 мая, в письме тому же Помпонию Аттику, всего лишь за полторы недели до этого восхищавшийся Долабеллой Цицерон называет его «бессовестным человеком», сетует на то, что Долабелла до сих пор не заплатил ему положенного и избавился от долгов благодаря ложным записям Фаберия, притом пытается незаконно получить помощь из храма богини Опс, где хранилась значительная часть римской казны. Но так откровенно Цицерон писал лишь своему соратнику Помпонию Аттику. Что же до писем Цицерона Долабелле, то они становятся колкими, однако приличия соблюдаются.

Алтарь Юлиев (19 г.) близ Сен-Реми

Весь май отношения между Цицероном и Долабеллой то становились прохладнее, то вновь теплели — на воинских сходках Долабелла иногда выступал против Антония, а потому ссориться с Долабеллой Цицерону было невыгодно. Долабелле ссориться с Цицероном также было невыгодно, и он, все еще надеясь на компромисс и примирение, готовясь отправиться в Сирию, объявил 2 июня 44 года до нашей эры Цицерона своим легатом, что было чрезвычайно почетно, причем сообщил Цицерону, что тот может выполнять те поручения, какие сочтет нужными, то есть никаких.

Рим того времени был полон интриг. Марк Антоний также действовал отнюдь не прямолинейно.

Добившись для себя управления Македонией, Марк Антоний решил перебросить свои войска из Македонии в Италию и начал просить сенат заменить ему Македонию на Цизальпинскую Галлию, управлявшуюся Децимом Брутом. Цизальпинская Галлия была ключами к Риму.

Сенаторы почувствовали, что Антоний хитрит, и стали раскаиваться, что отдали ему Македонию, а Дециму Бруту его сторонники сообщили, чтобы он держался и набирал войска. В те дни Цицерон пишет: «Приумножение имущества, никому не причиняющее вреда, право, не заслуживает порицания, но всегда должно избегать противозакония. Однако сильнее всего большинство людей доходит до забвения справедливости всякий раз, как ими овладевает желание империя, магистратур, славы».

Что побуждало Цицерона и многих других к столь яростному противодействию цезарианцам? Ответ на этот вопрос можно найти в сохранившихся письмах Децима Брута, Марка Брута и особенно в сохранившейся обширной переписке Цицерона. Не предназначавшиеся для чужих глаз, но сохранившиеся письма дают значительно более точное и правильное представление о мотивах их действий, чем их же речи перед большой аудиторией. Достаточно привести лишь один отрывок — 26 апреля 44 года до нашей эры Цицерон пишет своему другу Аттику, имея в виду сторонников Марка Антония: «Эта шайка мерзавцев будет брать на учет каждого, проявившего радость по поводу смерти Цезаря — мы же все весьма явно проявляли радость, — и будет считать его в числе врагов, что приведет к большой резне».

Пока это было возможно, Цицерон поддерживал отношения и с Антонием, и с его противниками, но при этом старался удержать баланс между противоборствующими силами, склонить кого-либо из цезарианцев на свою сторону, не дать им чрезмерно усилиться. Для Цицерона и его сторонников гораздо приятнее и спокойнее было видеть наместником Цизальпинской Галлии явного республиканца Децима Брута, чем цезарианца Марка Антония.

В немалой степени благодаря усилиям Цицерона сенат отказал Марку Антонию.

Не сумев провести нужное решение через сенат, Марк Антоний решил опять обратиться к народному собранию и 3 июня 44 года до нашей эры добился принятия нового закона об обмене провинциями, по которому Цизальпинская Галлия (северная часть Италии) отбиралась у Децима Брута и передавалась Антонию в управление сроком на 5 лет. Взамен Децим Брут получал Македонию. При этом Марк Антоний вовсе не желал расставаться с находившимися в Македонии и попавшими к нему в подчинение шестью легионами. Такое решение народного собрания ввергло сенат в панику, ведь Цизальпинская Галлия была достаточно близко от Рима и Антоний, получив власть над размещенными там войсками, мог быстро перебросить их в Рим и учинить расправу над неугодными.

Но преждевременный конфликт Марку Антонию был не нужен, и он решил вновь пойти на примирение с республиканцами. В июне его брат, претор Гай Антоний, готовил игры в честь своего коллеги по претуре Марка Брута, вынужденного покинуть Рим. Приготовления к зрелищам были богатые, и организаторы зрелищ надеялись на то, что довольные представлением римляне потребуют возвращения Марка Брута, в честь которого и устраивалось это действо, а вместе с Брутом и других изгнанников. Такой поворот событий не устраивал уже набравшего некоторое влияние Октавиана. Если бы Марк Антоний и антицезарианцы пришли к соглашению, его положение стало бы опасным. Поэтому Октавиан сделал все, чтобы сорвать такой сговор. Он также начал обхаживать римлян, привлекая их раздачами денег, и в конце концов сумел склонить на свою сторону достаточное число граждан. Когда во время зрелищ некоторые подкупленные Гаем Антонием зрители стали требовать возвращения Марка Брута, «а остальная часть зрителей стала склоняться к жалости», сторонники Октавиана выбежали вперед и стали задерживать проведение зрелищ до тех пор, пока призывы возвратить Брута не стихли.

Таким образом сговор Марка Антония с республиканцами был сорван, а Октавиан впервые показал, что представляет собой некоторую силу.

«Убедившись, что надежды, возлагавшиеся на зрелища, разбиты», и поняв, что дело идет к военному столкновению, Брут и Кассий, как пишет Аппйан, решили отправиться в Сирию и Македонию, так как эти провинции были им поручены до того, как их получили Марк Антоний и Долабелла, а также тайно послали гонцов к Требонию в Азию и к Тиллию в Вифинию, поручив собирать деньги и войска. Больше всего надежд они возлагали на управлявшего Цизальпинской Галлией Децима Брута, имевшего три легиона. Долабелла же, узнав об этом, немедленно покинул Рим и «поспешил в Сирию, а до Сирии в Малую Азию, чтобы из нее выколотить деньги».

Цицерон в эти дни предпочел пребывать вне Рима. Получив статус легата, он отправился отнюдь не в Сирию, а проехав по Италии и останавливаясь то в своих собственных имениях, то в имениях своих друзей, добрался до Сиракуз в Сицилии, где и задержался на некоторое время, откладывая свое отплытие в Сирию то ссылками на встречный ветер, то другими причинами.

Удерживал его, конечно же, не встречный ветер. Находясь вдали от Антония в относительной безопасности, Цицерон внимательно следил за событиями в Риме, вел активную переписку, поддерживая связи со своими сторонниками, и даже за пределами Рима оставался признанным главой приверженцев прежней республики.

Хотя нигде еще не лилась кровь, гражданская война назревала, и в том, что она начнется, мало кто сомневался, а потому Цицерон раздумывал, стоит ли ему возвращаться в Рим, и если стоит, то когда.

7. В ПРЕДДВЕРИИ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ. НАЧАЛО БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В АЗИАТСКИХ ПРОВИНЦИЯХ РИМА. ГИБЕЛЬ ГАЯ ТРЕБОНИЯ. ПОЛОЖЕНИЕ В РИМЕ — ИНТРИГИ, ИНТРИГИ, ИНТРИГИ. ПРОТИВОСТОЯНИЯ И ПРИМИРЕНИЯ ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ. ЦИЦЕРОН ВОЗВРАЩАЕТСЯ В РИМ И ВЫСТУПАЕТ С ФИЛИППИКОЙ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. КОМЕТА НАД РИМОМ ТРАКТУЕТСЯ КАК ЗНАК БОЖЕСТВЕННОСТИ ДУШИ УБИТОГО ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ СПОСОБСТВУЮТ УСИЛЕНИЮ ОКТАВИАНА, НАДЕЯСЬ НАЙТИ В НЕМ ПРОТИВОВЕС МАРКУ АНТОНИЮ

Когда осенью 44 года до нашей эры направлявшийся в Сирию Долабелла прибыл в провинцию Азия, ближайший сторонник Брута и Кассия Гай Требоний не пустил его ни в Пергам, ни в Смирну (Измир), а предоставил ему лишь снабжение провиантом за пределами города как консулу. Это было крайне недружественно, хотя и не было еще прямой конфронтацией. В ответ Долабелла, опираясь на прибывшие с ним войска и получив помощь от некоторых местных правителей, попытался захватить укрепления силой. Сделать это он не смог, но обеспокоенный Требоний пообещал впустить его в Эфес. Стороны, казалось бы, договорились, и войска Долабеллы с небольшим сопровождением из людей Требония двинулись от Смирны к Эфесу. Но уже ночью Долабелла захватил и уничтожил сопровождающих и, вернувшись той же ночью к Смирне, взял город при помощи штурмовых лестниц. Ничего не подозревавший Требоний еще был в постели, когда к нему в спальню ворвались воины Долабеллы. Требоний потребовал, чтобы его привели к Долабелле, заявив, что последует за ними без сопротивления, но командовавший солдатами центурион, рассмеявшись, ответил ему: «Ты сам можешь идти, оставь только голову здесь; нам приказано не тебя вести к Долабелле, а только твою голову». Требоний был немедленно казнен, а его голову Долабелла утром выставил у трибунала претора, где Требоний ранее принимал по делам провинции.

В это время в Азию прибыл республиканец Гай Кассий. Узнав о казни Требония, Кассий, сплотив вокруг себя сторонников, начал боевые действия против Долабеллы. Так в конце 44 года до нашей эры началась гражданская война в азиатских владениях Рима.

В конце того же 44 года до нашей эры началась гражданская война и в самой Италии. В неизбежности ее начала не сомневался никто, но и республиканцы, и цезарианцы не спешили начинать боевые действия, стремясь как можно лучше подготовиться.

В июле в Риме готовились новые зрелища, которые организовывал эдил Критоний. Пользуясь случаем, Октавиан предложил поставить там золотой трон и венок своему приемному отцу — Юлию Цезарю. Критоний категорически воспротивился. Октавиан пожаловался Антонию как консулу. Антоний, понимая, что такой жест укрепил бы в первую очередь Октавиана, поддержал Критония. Но Октавиан и этот отказ сумел использовать для своего авторитета, повсюду обращаясь к римлянам со словами, что делает все лишь для славы отца, и призывая Антония не кощунствовать по отношению к памяти Цезаря.

Это привлекло к Октавиану еще больше сторонников. Даже центурионы личной охраны Антония стали просить его прекратить выпады против Октавиана. Антоний вынужден был уступить. Они встретились с Октавианом и на глазах у всех примирились.

Тогда же, не сумев договориться с республиканцами, Марк Антоний, чтобы устрашить сенат, приказал своему брату Гаю Антонию организовать перевозку большей части войск из Македонии в италийский порт Брундизий.

Многие современные историки, описывая те времена, чрезмерно упрощают события и представляют Цицерона, Децима Брута, а особенно Марка Брута и Гая Кассия пламенными борцами за всеобщую свободу, Октавиана же и Марка Антония людьми, преследующими свои сугубо корыстные интересы. На самом деле все выглядело гораздо сложнее и неоднозначнее. Вот что в августе 44 года до нашей эры писал в письме Цицерону в ответ на его упреки в том, что он не отрекся от Юлия Цезаря и поддерживает Октавиана, наследника убитого диктатора, сенатор Гай Маций:

«Мне ставят в вину, что я тяжело переношу смерть близкого человека и негодую, что погиб тот, кого я любил; ведь, по их словам, отечество следует ставить выше дружбы, словно они уже доказали, что его кончина была полезна для государства. Но я не буду лукавить: признаюсь, я не дошел до этой твоей степени мудрости…» И, объясняя Цицерону, что печется прежде всего о всеобщем примирении, продолжает: «Так ты поплатишься, — говорят они, — раз смеешь осуждать наш поступок». О неслыханная гордость! Чтобы одни величались преступлением, а другим не было дозволено даже скорбеть безнаказанно! Но это всегда разрешалось даже рабам — бояться, радоваться, скорбеть, — как вздумается им, а не кому-нибудь другому. Это теперь и пытаются вырвать у нас путем запугивания поборники свободы…»

Приведенные выше слова Гая Мация из его письма Цицерону показывают, что в те времена человеку крайне трудно было поступать просто по совести и по велению чувств — на это отваживались лишь немногие. Жесткое давление на римских граждан пытались оказывать не только цезарианцы, но и республиканцы, причем не гнушаясь в выборе средств. Сохранившиеся письма Цицерона показывают, что в те дни он сокрушался по поводу того, что не был вовлечен в заговор против Цезаря, и намекал на то, что если бы он был тогда с убийцами Цезаря, то не пощадил бы никого из его близких. В дальнейшем он стал заявлять об этом еще более явно. «Я хотел бы, чтобы ты пригласил меня на обед в мартовские иды; не было бы никаких остатков. Теперь ваши остатки мучат меня, и притом меня более, чем кого бы то ни было», — писал Цицерон 2 февраля 43 года до нашей эры Гаю Кассию (за год до этого, в мартовские иды, то есть 15 марта был убит Юлий Цезарь). Письмо ясно показывает, что Цицерон, будь у него такая возможность, с удовольствием расправился бы со всеми, кто представлял потенциальную угрозу, а значит, не только с Марком Антонием, но и с Октавианом, а возможно, и со многими другими. Однако в 44 году до нашей эры единственной реальной силой, которая хоть как-то могла бы уравновесить возможности Марка Антония в Италии, был Октавиан, и Цицерон всячески пытался рассорить его с Марком Антонием.

Дружба Антония с Октавианом длилась недолго. Вскоре умер один из трибунов, и на его место многие хотели выбрать Октавиана. Однако большинство сенаторов опасались и молодости Октавиана, и того, что он открыто призывал отомстить за гибель своего приемного отца. Марк Антоний, чтобы успокоить сенаторов, властью консула отменил выборы. Этим же летом, для того чтобы уравновесить ту популярность, какую приобрел среди плебса своими щедрыми раздачами Октавиан, трибун Луций Антоний, по всей видимости с ведома и одобрения Марка Антония, проводит аграрный закон, по которому ветеранам Цезаря предполагалось раздать пустовавшие государственные земли. Это был чисто популистский жест, так как выполнить этот закон было крайне затруднительно (в январе 43 года до нашей эры этот закон был отменен).

Для того чтобы бороться с могущественным тогда Марком Антонием, Октавиан сумел вновь войти в доверие к признанному лидеру республиканцев Цицерону, мечтавшему о восстановлении власти сената, называя его отцом и прося советов. Понимая, какое огромное влияние имеет Цицерон в сенате, Октавиан, хотя никогда и не унижался, приложил все усилия, чтобы добиться его расположения. Первое свидание Октавиана с Цицероном состоялось, как уже говорилось выше, почти сразу после прибытия Октавиана в Италию. Цицерон присматривался, Октавиан продолжал держать себя по отношению к нему лояльно и уважительно и, в конце концов, сумел убедить его оказать поддержку. Цицерон, опытнейший политик, который в год рождения Октавиана уже был консулом, даже представить себе не мог, что Октавиан ведет собственную игру. В качестве действительно серьезного противника Цицерон видел лишь Марка Антония. Призывы Октавиана отомстить за смерть Юлия Цезаря Цицерон считал всего лишь обычным приемом, направленным на обретение популярности. В июне 44 года до нашей эры Цицерон пишет своему другу Аттику: «У Октавиана, как я убедился, достаточно способностей, достаточно духа, и, кажется, по отношению к нашим героям он будет настроен, как мы пожелаем; но что должно доверить возрасту, что имени, что наследию, что поучению, нужно основательно обдумать…» и там же далее говорит, что «все же его нужно поддержать и, как никого иного, от Антония отлучить», В итоге Цицерон счел, что Октавиана можно использовать для привлечения на свою сторону солдат, а потом или направлять по своему усмотрению, или же легко отстранить от дел.

Август и Рома. Камея. Конец I в. до н. э.

Все лето 44 года до нашей эры, пока находиться в столице ему было небезопасно, Цицерон провел за пределами Рима, хотя за счет активной переписки и был всегда в гуще событий. Когда же к концу лета обстановка там немного стабилизировалась (Марк Брут и Гай Кассий издали эдикт о согласии жить в изгнании, если это принесет мир государству), Цицерон окончательно отказался от назначения в Сирию и в сентябре вновь вернулся в Рим, где уже 2 сентября, пользуясь временным отсутствием Антония, обрушился на того в сенате с гневной филиппикой. Когда-то Цицерон учил в своем доме Марка Антония риторике, но теперь бывший наставник стал самым яростным противником своего бывшего ученика, используя все, чтобы очернить его в глазах сограждан, причем филиппики Цицерона свидетельствуют, что в этой борьбе он не слишком стеснялся в выражениях и не отличался щепетильностью. Вскоре после своей первой филиппики Цицерон опять убыл. из Рима и, опасаясь Марка Антония, на всякий случай обосновался в своей вилле в Путеолах, откуда, в случае необходимости, можно было легко бежать на корабле.

Теперь, когда борьба Цицерона с Марком Антонием обострилась и стала практически открытой, он старался опереться в этой борьбе на Октавиана. Используя все свое красноречие, Цицерон начал заявлять всюду, что Октавиан спасет республику. Марк Брут предостерегал Цицерона, советуя не расчищать Октавиану путь к власти, но Цицерон считал себя мудрее, а главным соперником видел Марка Антония. Октавиан же, в свою очередь, разъяснял солдатам, что дружба с Цицероном всего лишь военная хитрость.

Октавиан, не жалея денег, старался максимально использовать это предвоенное время для повышения своего престижа. Он опять проводил раздачи, устраивал для народа зрелища. Причем однажды ему очень помог в этом случай… 23 сентября 44 года до нашей эры, когда Октавиан устроил для римлян игры в честь Венеры-Прародительницы, в небе появилась комета и была видна в течение семи дней. По словам самого Октавиана, которые цитирует Плиний Старший, «она появлялась около одиннадцати часов дня, была яркой и видной на всей земле. В народе сочли эту комету знаком того, что душа Цезаря принята в число божественных сущностей бессмертных богов».

Надо сказать, что появление кометы могли расценить и как дурное предзнаменование, поэтому то, что народ воспринял ее именно так, было скорее всего уже не случайностью, а заслугой Октавиана и его сторонников. В дальнейшем, через два года, случай с кометой помог объявить Юлия Цезаря «божественным», и тогда, по приказу Октавиана, в храме Венеры-Прародительницы была установлена огромная бронзовая статуя Цезаря с позолоченной звездой на голове. Этим подчеркивалась божественность Юлия Цезаря, но поскольку Октавиан являлся его приемным сыном, тем самым как бы говорилось, что и он сам является сыном бога.

Октавиан использовал все силы, чтобы добиться своего. По всему Риму появились его прокламации. Особенно активно сторонники Октавиана убеждали солдат. Дело кончилось тем, что к Антонию вновь пришли ветераны и потребовали наказать убийц Цезаря и примириться с Октавианом. Антоний объяснил воинам, что лишь лавировал между противниками, чтобы защитить их, солдат, интересы и выбрать время для отмщения убийцам. Уступая просьбам своих солдат, Антоний вновь пошел на примирение с Октавианом.

Встретившись на Капитолийском холме, Антоний и Октавиан опять примирились, однако через несколько дней Антоний обвинил Октавиана в том, что тот пытался подослать к нему убийц. Весть быстро облетела весь город и вызвала возмущение, но Октавиан не медля прибежал к дверям дома Антония и, призывая богов в свидетели, заявил о своей невиновности и стал вызывать Антония в суд. Перед толпою римлян Октавиан поклялся, что сказанное Марком Антонием клевета, и заявил, что это Антоний пытается покушаться на его жизнь, и если его найдут убитым, то это будет делом рук Марка Антония.

Антоний не стал судиться, а многие римляне сочли, что Антоний выдумал обвинения, чтобы иметь повод еще больше увеличить свою охрану. Вместе с тем Антоний, видя, что некоторые цезарианцы его не понимают, всеми силами старался показать, что по-прежнему чтит память Цезаря. По приказу Антония на поставленной им на рострах статуе Цезаря была сделана надпись «Отцу прекраснейшему за заслуги» (Юлий Цезарь носил почетное звание отца отечества). Это был очень важный акт, так как такая надпись говорила о том, что убийцы Цезаря являются отцеубийцами. А 2 октября Антоний на солдатской сходке прямо заявил, что об убийцах Цезаря следует говорить как о предателях.

Случился парадокс — имя Цезаря восхваляли и Марк Антоний, и Октавиан, оба хотели мстить за убийство Цезаря, но если Марк Антоний прямо заявлял о необходимости отомстить убийцам, то усыновленный Цезарем Октавиан в силу конъюнктурных политических соображений и соперничества с Марком Антонием, чтя память Юлия Цезаря, оказался в стане убийц своего приемного отца. Парадоксом было и то, что республиканцы теперь активно способствовали усилению Октавиана, предоставляя ему деньги и помощь.

8. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕБРАСЫВАЕТ ВОЙСКА ИЗ МАКЕДОНИИ В ИТАЛИЮ. ОКТАВИАН НАБИРАЕТ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ ОПОЛЧЕНИЕ И ПЕРЕМАНИВАЕТ НА СВОЮ СТОРОНУ ДВА ЛЕГИОНА ИЗ ВОЙСК МАРКА АНТОНИЯ. СЕНАТ ТОРЖЕСТВЕННО ПРОВОЖАЕТ МАРКА АНТОНИЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ

Все это время сторонники Октавиана активно вели пропаганду и в войсках Антония, пытаясь переманить солдат на свою сторону. Многие солдаты были недовольны тем, что Антоний не отомстил за убийство Юлия Цезаря, опасаясь, что их лишат полученных от Юлия Цезаря льгот и привилегий. Этого же опасались военные колонисты из основанных Юлием Цезарем колоний.

9 октября Марк Антоний отправился в Брундизий встретить свои легионы, прибывшие туда из Македонии.

Октавиан же, пользуясь отсутствием Антония, отправился в римские колонии в Кампании, заселенные Цезарем, и начал склонять их стать на свою сторону, если начнется кровопролитие. Колонисты — ветераны седьмого и восьмого легионов Цезаря, — думая, что речь идет лишь о том, чтобы убедить Антония больше считаться с приемным сыном Цезаря, охотно откликнулись на призыв Октавиана. Октавиан сумел стянуть все свои силы, набранные в различных местах, в Капую и после недолгого обучения двинулся на Рим. В начале ноября он смог привести в Рим около 10000 человек, которые, хотя и не были полностью вооружены, все же представляли собой определенную силу. Каждому из них Октавиан дал по 500 аттических драхм.

Видя главную опасность для себя со стороны могущественного тогда Марка Антония, многие видные римляне стали поддерживать Октавиана, рассматривая его как противовес слишком уж амбициозному и влиятельному консулу. Когда Октавиан со своими сторонниками подошел к Риму и расположился на его окраине, к нему прибыл трибун Кануций и призвал его защитить Рим от Антония. Обрадованный Октавиан, собрав своих людей, заявил, что «всегда будет слугой отечества и послушным его гражданином, а в настоящее время готов двинуться против Антония». На том собрании ему никто ничего не возразил, однако солдаты желали не войны, а примирения и начали под разными благовидными предлогами спешно покидать Октавиана. Скоро с ним осталось не более трех тысяч человек.

Неудача не сломила Октавиана, и он спешно отправился на север, в Равенну, вербуя новые отряды. Одновременно он сумел вернуть себе и большинство прежних солдат, обещая им еще более щедрое вознаграждение. Теперь все надежды сенаторы возлагали на Октавиана, он получил от них поддержку и деньги. Довольно быстро Октавиану вновь удалось сформировать немалую армию, которую он сосредоточил в городе Арреций.

Пользуясь тем, что открытое столкновение еще не началось, тайные агенты Октавиана переманивали к нему солдат Антония. Помимо высоких слов, главным аргументом был подкуп. Октавиан предлагал по 500 аттических драхм каждому ставшему на его сторону, в то время как Антоний выдал своим людям всего лишь по 100 аттических драхм (что, надо сказать, тоже было весьма немалой суммой для разового вознаграждения, так как составляло почти полугодовой оклад). Антоний разыскивал вербовщиков Октавиана, обещал большие деньги за их выдачу, угрожал тем, кто их укрывал, но схватить ни одного из агентов Октавиана не смог. В войсках Антония поднялся ропот, и Антоний вынужден был прибегнуть к расправе над недовольными, казнив около 300 человек, но многих воинов это только озлобило и подтолкнуло в дальнейшем перейти к Октавиану.

С трудом наведя порядок в своих войсках, Антоний в конце ноября прибыл в Рим, обставив свой приезд чрезвычайно пышно. Поскольку вводить войска в Рим не полагалось, свою преторианскую когорту Антоний расположил у стен города, но личная охрана неусыпно охраняла и его дом, и его самого.

На следующий день Антоний созвал заседание сената и хотел обрушиться с упреками в адрес Октавиана, но перед входом в сенат ему сообщили, что один из его легионов, «легион Марса», полностью перешел к Октавиану. Антоний начал расспрашивать, как это произошло, и тут новый гонец сообщил ему, что на сторону Октавиана перешел и четвертый легион. Потрясенный Антоний понял, что в этих обстоятельствах сенаторы не осудят Октавиана, и, войдя в сенат, повел свою речь так, как будто созвал их для совсем иной цели, а затем сразу же направился к воротам и оттуда к городу Альба, где укрепились отложившиеся от него легионы. Он пробовал уговорить легионеров вернуться под его командование, но те в ответ обстреляли его со стен.

Антоний отошел к оставшимся ему верными войскам, которые он перебросил к тому времени в Тибур (неподалеку от Рима), и выплатил всем оставшимся солдатам по 500 аттических драхм, как и Октавиан. Он не стал ничего предпринимать против отложившихся легионов, а решил идти в поход против Децима Брута, не желавшего оставлять Цизальпинскую Галлию.

Надо сказать, что многие в то время никак не могли определиться со своими симпатиями и постоянно перебегали то в один, то в другой лагерь. Даже сам Цицерон, четко понимая, что гражданская война неизбежна, писал в те дни: «Я в совершенном неведении, что мне делать. Ведь даже не будет возможности, как было в войне с Цезарем, остаться нейтральным». Проводить Антония в Тибур прибыло множество римлян, в том числе почти все сенаторы и большинство всадников.

Антоний принял торжественную присягу у своих солдат и привел к присяге также большое число ставших на его сторону ветеранов. Как пишет Аппиан, «последние охотно присоединились к присяге и поклялись в постоянной приверженности и верности ему, так что можно удивляться, кто же были те, кто еще так недавно на созванном Цезарем (Цезарем Октавианом) собрании поносил Антония». Под командованием Антония оказалось четыре хорошо обученных легиона и значительное количество вспомогательных войск. С этими силами он 28 ноября 44 года до нашей эры двинулся против Децима Брута.

9. НАЧАЛО МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК АНТОНИЙ ВТОРГАЕТСЯ В ЦИЗАЛЬПИНСКУЮ ГАЛЛИЮ. СЕНАТ ОБЪЯВЛЯЕТ МАРКА АНТОНИЯ ВРАГОМ. ОКТАВИАН ПОЛУЧАЕТ ПОЛНОМОЧИЯ ПРОПРЕТОРА, И ЕМУ, ВМЕСТЕ С КОНСУЛАМИ ГИРЦИЕМ И ПАНСОЙ, ПОРУЧАЕТСЯ ВЕДЕНИЕ ВОЙНЫ ПРОТИВ МАРКА АНТОНИЯ. АНТОНИЙ ОСАЖДАЕТ МУТИНУ. ДОЛАБЕЛЛА ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВРАГОМ, И ВОЙНА ПРОТИВ НЕГО ПОРУЧАЕТСЯ ГАЮ КАССИЮ

Подойдя к городу Аримин (современный Римини), где начинались границы Цизальпинской Галлии, Антоний приказал Дециму Бруту покинуть ее и переправиться в Македонию. В ответ Децим направил ему письмо, полученное им от сената, «гласившее, что не столько ему надлежит уступить, повинуясь воле народа, сколько Антонию сделать это, повинуясь воле сената». Антоний тогда назначил срок, после которого обещал начать боевые действия. Децим Брут старался оттянуть время, предложив ему назначить более отдаленный срок.

Все еще не начиная военных действий, Антоний двинул свою армию вперед, один за другим занимая города Цизальпинской Галлии, которые не оказывали ему сопротивления. Имевший значительно меньшие силы, Децим Брут не решился дать сражение и начал отступать, но при этом, обойдя войска Марка Антония, двинулся в сторону Рима, а своим солдатам зачитал выдуманное письмо сената, призывавшее его с войсками на защиту Рима.

Отступление Децима Брута проходило спокойно, так как его противники думали, что он уходит из Цизальпинской Галлии. Но, войдя в богатый и хорошо укрепленный город Мутина (Модена), «он закрыл ворота, употребил все продовольствие Мутины на содержание войска, зарезал весь вьючный скот и засолил его, опасаясь долговременной осады, в ожидании Антония». В распоряжении Децима Брута было два легиона опытных ветеранов, один легион из новобранцев и, кроме того, несколько крупных отрядов верных ему гладиаторов, то есть никак не менее 20 тысяч человек.

Поняв, что Децим Брут вовсе не собирается уходить, а всего лишь занял наиболее удобное место для обороны, Антоний пришел в ярость и осадил Мутину. Началась Мутинская война.

Несмотря на то, что Антония провожал в поход почти весь сенат и имелось решение о передаче ему Цизальпинской Галлии, формально вышло так, что Антоний начал войну против Децима Брута без решения сената, то есть, самовольно, и этим не замедлили воспользоваться его противники.

Октавиан послал донесение сенату, что готов действовать по его приказу. Под командованием Октавиана в Альбе было два легиона ветеранов и один новобранцев, и хотя они были недостаточно укомплектованы, это было единственное, чем располагал сенат поблизости от Рима. Солдаты побуждали Октавиана объявить себя пропретором и даже привели к нему ликторов с фасциями, однако Октавиан, хотя и поблагодарил их, но отказался, пояснив, что если он сам присвоит себе власть, то станет врагом сената, а если покажет покорность, то сенат и сам утвердит его на этом посту. Так оно впоследствии и случилось.

Хотя сенаторы и были недовольны тем, что легионеры перешли к Октавиану, а не непосредственно к сенату, они выразили свою радость, получив такое донесение, «так что и здесь можно было недоумевать, кто же были те, кто сопровождал Антония». Стало очевидным, что сенат начнет войну против Антония, но поскольку сенат не располагал в то время нужными войсками, а их набор был невозможен без консулов (консулами же были Антоний и Долабелла), все было отсрочено до вступления в должность новых консулов. Что касается Октавиана, то хотя он и не получил от сената полномочий для командования собранной им армией, его гибкое поведение привело к тому, что сенат одновременно и не возражал против этого, а своим одобрением де-факто как бы утвердил его на этом посту.

Между тем Марк Антоний безуспешно осаждал укрепившегося в Мутине Децима Брута.

До начала нового года римский сенат не вмешивался в их борьбу, но 1 января 43 года до нашей эры в должность консулов вступили Авл Гирций и Гай Вибий Панса. Будучи ярыми противниками Антония, они сразу же после совершения положенных при вступлении в должность жертвоприношений собрали сенат для рассмотрения действий Марка Антония. Цицерон и его сторонники потребовали объявить Антония врагом, так как он «против желания сената ворвался с оружием в Галлию». Оказавшиеся в меньшинстве сторонники Марка Антония предлагали вызвать его на суд, доказывая, что «не соответствовало отеческим законам произносить приговор над не подвергавшимся суду». Сенаторы спорили до самой ночи, а утром следующего дня хотели уже голосовать и осудили бы Антония, но тут трибун Сальвий, приверженец Антония, воспользовавшись своим правом, приказал отложить голосование на один день.

Сторонники Цицерона, выбежав из здания сената, начали возбуждать народ против Сальвия. Цицерон произносил яростные речи, предсказывая, что если Антоний придет в Рим, то отдаст жизнь и имущество «лучших» своим озверевшим солдатам. Обвинял он его и в разных других постыдных действиях, например в том, что после гибели полководца Помпея Великого Антоний по дешевке скупил его имущество. Сторонники же Антония, в свою очередь, высмеивали Цицерона за тщеславие, а Октавиана за недостаточно знатное происхождение.

Чтобы нейтрализовать трибуна Сальвия, противники Антония вызвали его на народное собрание, однако когда тот собрался прийти туда, чтобы высказаться, его задержали и не дали этого сделать, боясь, что Сальвий настроит римлян в пользу Марка Антония. Таким весьма грязным приемом обсуждение вопроса в народном собрании было сорвано. А поскольку народное собрание не высказалось, сенат принял решение похвалить Децима Брута за то, что тот не передал Антонию Цизальпинскую Галлию.

Антоний еще не был объявлен врагом, а поход против него уже решено было поручить консулам Гирцию и Пансе. Поскольку основной военной силой сената оказался Октавиан, «ему поручено было отправиться в поход вместе с Гирцием и Пансой и с тем войском, какое у него тогда было», предоставив ему полномочия пропретора и включив в состав сената. Сенат постановил также «поставить его позолоченную статую и предоставить ему право голосовать вместе с бывшими консулами, а также быть ему консулом десятью годами раньше законного срока. Легионам, перешедшим к нему от Антония, было выдано из государственного казначейства столько, сколько Цезарь (Октавиан) обещал им выдать за предстоящую победу». Так Октавиан был официально утвержден в командовании собранными им войсками, впервые получив от сената должность и почести. 7 января 43 года до нашей эры Октавиан, облеченный преторскими полномочиями, в лагере своих войск в Сполетиуме впервые совершил ауспиции от имени Римского государства.

Семья Марка Антония находилась в Риме. Видя, что дело идет к обвинению Антония, его мать, жена, сын и остальные родственники, одевшись в черную одежду всю ночь бегали по домам наиболее видных граждан, упрашивая их заступиться. Рим тогда еще был не слишком испорчен, и когда на следующий день Цицерон предложил осудить Антония как врага, за него вступился влиятельный сенатор Пизон, заявив, что это Децим Брут, а не Антоний нарушает закон, и посоветовал «не поступать легкомысленно по отношению к значительным людям, имеющим к тому же в своем распоряжении достаточное войско». Пизон не забыл сказать и о том, что совсем недавно Цицерон расточал похвалу Марку Антонию «за его управление государством и доблесть».

Предложение объявить Марка Антония врагом не прошло, но сенаторы, опасаясь иметь рядом с Римом в Цизальпинской Галлии Антония, вновь постановили дать ему в управление вместо Галлии Македонию. Изложить решение сената было поручено Цицерону, а передать это решение Антонию должны были специально назначенные послы.

В это время в Рим были привезены останки Требония, казненного Долабеллой, и здесь уж сенат единогласно объявил Долабеллу врагом (это случилось в начале февраля, но не ранее 2 февраля 43 года до нашей эры, так как 2 февраля того года Цицерон, не зная о его гибели, отправил ему письмо). Гибель Гая Требония подтолкнула Цицерона к тому, чтобы сорвать переговоры с Антонием. Он исказил постановление сената и написал Антонию, чтобы тот немедленно отошел от Мутины, перешел к определенному дню на другую сторону реки Рубикон, служившей границей между Галлией и Италией, и ждал там решения сената.

Это была явная провокация. Как пишет Аппиан, «отправленные к Антонию послы, стыдясь необычности данных им поручений, не прибавив ни слова, просто передали их ему». Антоний в ответ гневно высказался по адресу сената и Цицерона и ответил, что повинуется сенату, но Галлию получил по особому закону и накажет Децима Брута, не повинующегося этому закону. Получив такой ответ, сенат немедленно объявил Марка Антония врагом.

Сенат поручил вновь избранным консулам Гирцию и Пансе вместе с Октавианом, наделенным полномочиями пропретора, отправиться в Цизальпинскую Галлию против Антония и передал им все войска, собранные ранее на востоке Юлием Цезарем для похода на Парфию, а до их прибытия постановил набирать новые войска, где только будет возможно.

Октавиан оказался в лагере убийц своего приемного отца. Из-за этого он мог лишиться поддержки солдат, а в случае разгрома Антония сенат мог оттеснить его от власти как уже ненужного человека. Союзники между собой называли его ничтожным мальчишкой. Октавиан молчал.

Панса принялся спешно набирать себе войско по всей Италии, а Гирций решил разделить с Октавианом командование теми войсками, которые собрал Октавиан. Октавиан согласился и, более того, сумел установить с Гирцием весьма неплохие отношения. Почти всю зиму Гирций и Октавиан простояли в полевом лагере, поджидая Пансу и ведя лишь отвлекающие боевые действия. Они овладели небольшим городишком Клатерной, а затем и Бононией (современной Болоньей), но это мало влияло на ход войны. В конце зимы, когда гарнизон Мутины начал испытывать голод, Гирций и Октавиан подошли ближе к осажденному городу, но, не решаясь дать сражение, затевали лишь частые кавалерийские стычки с войсками Антония, а для снабжения города продовольствием Гирций приказал сплавлять его вниз по реке в закупоренных бочках, которые вылавливали сетями и баграми защитники Мутины.

В Риме же полноправным хозяином чувствовал себя Цицерон, который, хотя и часто устраивал народные собрания, но действовал жестко и непопулярно. Ремесленников заставляли бесплатно делать оружие, отовсюду «выдавливались» деньги. На друзей Антония налагались контрибуции, и те вынуждены были платить, но затем возмущенный поборами полководец Публий Вентидий Басс, прославившийся еще при Юлии Цезаре, бежал в колонии, основанные Юлием Цезарем, и набрав там два легиона, повел их к Риму, чтобы захватить Цицерона и положить конец произволу.

В городе поднялась паника. Сенаторы начали тайком отправлять семьи подальше от Рима. Цицерон счел за лучшее покинуть столицу. Узнав о бегстве Цицерона, Вентидий Басс двинулся на соединение с Антонием. Гирций и Октавиан не дали ему подойти к Мутине, и Вентидий Басс отошел в область Пиценума, откуда сам был родом, набрал там еще один легион и стал выжидать.

10. БИТВА ПОД ГАЛЛЬСКИМ ФОРУМОМ. РАНЕНИЕ КОНСУЛА ПАНСЫ. ПЕРВОЕ ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ

В это время к Гирцию и Октавиану стал подходить с набранными им войсками консул Панса. Как пишет Аппиан, чтобы облегчить Пансе проход по горному ущелью, Октавиан послал навстречу своего помощника Карсулея с Марсовым легионом и одной преторианской когортой (обычно Марсовым легионом командовал Гальба, но в этот раз Гальба сопровождал шедшего с новобранцами консула Пансу). Возглавляемые Пансой новобранцы и войска, посланные Октавианом, встретились и успешно прошли ущелье, но когда они вновь разделились и пошли по двум разным дорогам, проложенным далее по болотистой местности, то 15 апреля 43 года до нашей эры в окрестностях Мутины, неподалеку от местечка, именуемого Галльским Форумом, внезапно попали под удар подготовившего им засаду Антония, который, считая, что идут одни лишь плохо обученные новобранцы, бросил против них опытных ветеранов — второй и тридцать пятый легионы, а также две преторские когорты, усиленные конницей. Битва была особенно яростной там, где солдаты Антония сражались против солдат Октавиана, «так как воины Антония хотели наказать изменников, а солдаты Марсова легиона стремились отомстить сторонникам Антония за своих товарищей, казненных им в Брундизии».

Этот бой очень сходно, но все же с некоторыми различиями описывают в своих «Гражданских войнах» историк Аппиан и в своем письме Цицерону участник сражения Сервий Сульпиций Гальба, прадед императора Гальбы. Поскольку Гальба был очевидцем событий, а Аппиан писал свой труд через сто пятьдесят лет после этой войны, видимо, правильнее будет опираться на версию, изложенную Гальбой. Сразу же после сражения Гальба сообщал Цицерону:

«Когда появились всадники Антония, то ни Марсов легион, ни преторские когорты не было возможности сдержать; мы начали следовать за ними, будучи к этому принуждены, раз мы не смогли удержать их. Антоний держал свои силы у Галльского форума и не хотел, чтобы было известно, что у него есть легионы; он давал увидеть только свою конницу и легковооруженных. Панса, увидев, что легион выступает вопреки его воле, приказал двум легионам новобранцев следовать за ним. Пройдя узкое болотистое и лесистое место, мы построили в боевой порядок двенадцать когорт.

Два легиона еще не подходили. Внезапно Антоний вывел из деревни свои силы в боевой порядок и без промедления вступил в бой. Вначале сражались так, что ни с одной стороны не было возможности сражаться ожесточеннее; впрочем, правое крыло, на котором находился я с восемью когортами Марсова легиона, при первом натиске обратило в бегство тридцать пятый легион Антония, так что оно продвинулось больше чем на пятьсот шагов за пределы того места, где оно стояло строем. Поэтому, когда всадники хотели обойти наше крыло, я начал отступать и выставлять легковооруженных против конницы мавров, чтобы они не напали на наших с тыла. Между тем я вижу, что нахожусь среди антонианцев и что сам Антоний невдалеке позади меня. Отбросив щит, я погнал коня к тому легиону новобранцев, который подходил из лагеря. Антонианцы в погоню за мной; у наших — готовность метнуть копья. Так меня сохранила какая-то судьба, ибо наши быстро меня узнали.

На самой Эмилиевой дороге, где находилась преторская когорта Цезаря, сражались долго. Левое крыло, которое было несколько слабее, где были две когорты Марсова легиона и преторская когорта, начало отступать, так как его обходила конница, которой Антоний особенно силен. После того, как отступили все наши ряды, я начал последним отступать к лагерю. Антоний, считая себя победителем, решил, что может взять лагерь. Как только он подошел к нему, он потерял там многих и ничего не добился. Услыхав об этом, Гирций с двадцатью когортами ветеранов устремился навстречу Антонию, возвращавшемуся в свой лагерь, и уничтожил его войска и на том же месте, где сражались, обратил его в бегство до Галльского форума. В четвертом часу ночи (римское время не соответствовало нашему, поэтому по нашему времени это было около 24.00) Антоний отступил в свой лагерь под Мутиной».

Гальба писал письмо сразу же после сражения, возможно, той же ночью, он спешил сообщить Цицерону, что «было принесено два орла и шестьдесят значков Антония», то есть полностью все знамена двух легионов, однако из-за поспешности Гальба не слишком хорошо представлял себе потери республиканцев, а они также были значительны.

Как сообщает Аппиан, преторская когорта Октавиана была полностью уничтожена, а Марсов легион понес очень большие потери. Пока Гальба вел бой на своем участке, войска Пансы, сражавшиеся на соседней дороге, сначала упорно держались, но затем, когда сам Панса был ранен копьем в пах и отвезен своими телохранителями в Бононию (Болонью), его солдаты, большинство из которых были новобранцами, дрогнули и побежали, остановившись лишь в укрепленном лагере, который возвел заранее предусмотрительный квестор Торкват. Именно об этом лагере упоминал в своем письме Гальба, но преувеличивал эффективность действий оборонявшихся. По словам Аппиана, укрепления мало помогли деморализованным и плохо обученным бойцам, — Антоний успешно атаковал их лагерь и устроил там резню, но атаковать также отошедший и стоявший рядом Марсов легион Антоний уже не стал, опасаясь больших потерь. Гальба об этом успехе Марка Антония молчит. Очень вероятно, что Гальба не пишет об этом потому, что все закончилось в итоге победой и ему не хотелось омрачать свое сообщение рассказами о чрезмерных потерях при обороне, тем более что одним из руководителей этой обороны был он сам. Скорее всего, что преувеличивает и Аппиан, — остатки Марсова легиона вместе с частью сильно потрепанных новобранцев, которые сумели сгруппироваться около этого легиона, все же смогли удержать лагерь.

Поздним вечером, когда, распевая победные песни, солдаты Антония возвращались к себе, на них обрушился консул Гирций со свежими силами четвертого и седьмого легионов. Уставшие и шедшие без строя войска Антония, хотя и пытались сопротивляться, были разбиты. И Гальба, и Аппиан утверждают, что большинство солдат Антония погибло именно в битве с Гирцием. По словам Аппиана, «болото на большом пространстве было покрыто оружием, трупами, полумертвыми людьми, ранеными; однако и здоровые настолько устали, что перестали заботиться о себе».

Ночь и болото не позволили Гирцию продолжить преследование. Разбитые части Антония отошли к своему лагерю, а части Гирция и Октавиана к своему. На следующий день воины провозгласили Гирция, Пансу и Октавиана императорами.

11. БИТВА ПРИ МУТИНЕ. ГИБЕЛЬ КОНСУЛА ГИРЦИЯ. ПОРАЖЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. СНЯТИЕ ОСАДЫ С МУТИНЫ. НЕСМОТРЯ НА БЛЕСТЯЩУЮ ПОБЕДУ, СЕНАТ ОТКАЗЫВАЕТ ОКТАВИАНУ В ТРИУМФЕ, СЧИТАЯ, ЧТО ИМ ТЕПЕРЬ МОЖНО ПРЕНЕБРЕЧЬ. ОТ ПОЛУЧЕННЫХ РАНЕЕ РАН УМИРАЕТ КОНСУЛ ПАНСА

Пирамида Цестия в Риме. Ок. 20 г. до н. э.

После этой битвы Антоний решил больше не рисковать и не завязывать сражений, пока не сдастся Децим Брут, силы которого были на исходе. Но Гирций и Октавиан, по той же самой причине, наоборот, решили действовать решительно. Они двинулись к Мутине, пытаясь обойти лагерь Антония и прорваться к городу. Антоний сначала пытался преградить им путь одной лишь кавалерией, но затем вынужден был ввести в сражение все свои силы. Такая непоследовательность привела к тому, что легионы Антония вводились в бой наспех и без взаимодействия, поэтому войска Гирция и Октавиана сумели их потеснить, а затем и обратить в бегство. И Октавиан, и Гирций сражались вместе со своими легионерами. В горячке боя Гирций одним из первых ворвался в лагерь Антония, но был убит, сражаясь у палатки самого Антония. В дальнейшем ходило много слухов, что Гирций был убит то ли самим Октавианом, то ли по приказу Октавиана. Об этом в частности упоминает Светоний Транквилл, но установить, так это было или нет, сейчас уже невозможно. Версия о том, что Гирций был убит самим Октавианом, представляется крайне маловероятной. Вторая версия — Гирций был убит по приказу Октавиана — более реальна, хотя не менее вероятно, что Гирций просто погиб в бою. Октавиан смог вынести из лагеря тело Гирция, но захватить лагерь Антония ему не удалось.

Обе стороны понесли тяжелые потери, и все же успех был явно на стороне Октавиана.

Ночью Антоний, посовещавшись с друзьями, принял решение снять осаду, и утром следующего дня его войска стали отходить на север, рассчитывая соединиться с войсками Вентидия Басса и Марка Лепида.

Децим Брут избавился от осады, но, узнав, что один консул погиб, а другой тяжело ранен и всеми войсками командует Октавиан, приказал сломать наведенные было мосты через реку. Тем не менее он отправил послов к Октавиану, чтобы поблагодарить за спасение. Децим клялся, что участвовал в убийстве Юлия Цезаря по злому наваждению и жалеет об этом, а Октавиана приглашал начать с ним переговоры в присутствии граждан Мутины.

Октавиан гордо, но не без умысла ответил, что «явился не для того, чтобы спасать Децима, а чтобы воевать с Антонием, с которым в свое время может и помириться», относительно же Децима многозначительно добавил, что «пусть живет себе невредимый, пока таково желание жителей этого города».

Узнав от послов о таком ответе, Децим с другого берега реки зачитал письмо сената, назначавшее ему в управление Цизальпинскую Галлию, и запретил Октавиану в отсутствие консулов переправляться через реку в «чужую» провинцию, заявив, что сам будет вести преследование мятежного Антония.

Понимая, что Децим ведет себя столь нагло, чувствуя поддержку большей части сената, Октавиан сдержался и отошел к Бононии, где находился раненый консул Панса, а уже оттуда написал обо всем в сенат. Написал письмо и Панса.

Практически руководивший сенатом Цицерон решил, что Октавиан сделал свое дело и теперь его можно и нужно оттереть на задний план, лишив его сначала славы, а затем и войск. Это вполне соответствовало взглядам Цицерона — в своей написанной именно в то время книге «Об обязанностях» он писал: «Что касается всего того, что имеет отношение к истине и верности слову, то иногда справедливо отказаться и не сдержать своего слова». Таким образом, обман, по мнению Цицерона, был допустим, если он диктовался высшей необходимостью.

Несмотря на то, что победа была достигнута в основном благодаря Октавиану, Цицерон зачитал перед народным собранием лишь письмо Пансы, а письмо Октавиана огласил только в сенате. В своей речи в сенате, известной как «Четырнадцатая филиппика против Марка Антония», Цицерон похвалил за победу и Пансу, и Гирция, и Октавиана, но предложил, чтобы праздник по этому случаю устроили консулы Гирций и Панса, а в случае их отсутствия Марк Корнут, городской претор, ловко отстраняя, таким образом, Октавиана от участия в организации торжеств (Цицерон произносил свою речь 21 апреля и, судя по тексту речи, знал о ранении Пансы, но не знал о гибели Гирция). В честь победы сенат назначил 50-дневные благодарственные жертвоприношения богам и постановил передать все войска Дециму Бруту, а об Октавиане, добившемся победы, в своих указах даже не упомянул. Кроме того, сенат вновь произвел перераспределение провинций, по которому Марк Брут опять получал Македонию, а Гай Кассий Сирию. Секст Помпей и Гней Домиций Агенобарб получили в свое командование весь римский флот. Когда же Октавиан потребовал триумфа, ему ответили, что он до таких почестей еще не дорос.

В это время в Бононии скончался от загноившейся раны Панса. Перед смертью он приказал, чтобы войска Октавиана оставались в распоряжении Октавиана, а остатки своих войск передал своему квестору Торквату, который, согласно решению сената, передал их Дециму Бруту. По Риму был пущен слух, что его врач Гликон вложил в рану яд по приказу Октавиана. Гликон даже был взят под стражу, но проведенное дознание не смогло его уличить.

Надо сказать, что дознание, видимо, проводилось объективно, — вряд ли в то время можно было излечить человека, получившего тяжелое ранение в пах, тем более отнюдь не стерильным копьем.

12. МАРК АНТОНИЙ ОТХОДИТ В НАРБОНСКУЮ ГАЛЛИЮ. ДЕЦИМ БРУТ ПЫТАЕТСЯ ЕГО ПРЕСЛЕДОВАТЬ. ОКТАВИАН ВЫЖИДАЕТ. У ДЕЦИМА БРУТА ИССЯКАЮТ ДЕНЬГИ ДЛЯ ВЕДЕНИЯ ВОЙНЫ. СОЮЗ МАРКА АНТОНИЯ И МАРКА ЛЕПИДА. ПАНИКА В РИМЕ. ПО ТРЕБОВАНИЮ СОЛДАТ ОКТАВИАН НАЗНАЧАЕТСЯ КОНСУЛОМ. ОСУЖДЕНИЕ УБИЙЦ ЦЕЗАРЯ

В Риме считали, что с Антонием покончено, и даже выплатили дополнительно всем солдатам двух отпавших от него легионов по 5000 аттических драхм, обещанных им за полную победу, как будто они ее одержали. Марку Лепиду, Мунацию Планку и Азинию Поллиону были посланы письма сената, предписывающие им вступить в бой с Антонием, если он к ним направится.

Казалось бы, Марку Антонию пришел конец, но этого не случилось. Марк Лепид, командовавший четырьмя легионами в Испании Ближней, занял выжидательную позицию. Полководцы Азиний Поллион, имевший два легиона в Испании Дальней, и Мунаций Планк с тремя легионами в Трансальпийской Галлии также решили выждать. В своих письмах Цицерону они всячески заверяли его, что готовы сражаться с Антонием, но вести против него свои войска не спешили, ссылаясь то на одни, то на другие причины.

Войска Децима Брута были ослаблены осадой, и он действовал нерешительно. Повинуясь сенату, к нему подошел и присоединился со своими легионами Мунаций Планк, но солдаты Децима Брута объелись после голодовки и страдали расстройством желудка, а полученные им от Пансы новобранцы нуждались в дополнительном обучении. Децим Брут преследовал Марка Антония до Альп, но там, примерно в районе нынешней границы между Италией и Францией, вынужден был остановиться, боясь оторваться от своих баз снабжения. Немало сдерживало Брута и то обстоятельство, что у него уже кончались денежные средства. «Я так далек от того, чтобы какая-либо часть из моего имущества была свободна, что уже опутал долгами всех своих друзей. Теперь я кормлю семь легионов; с какими затруднениями — ты себе представляешь», — писал 5 мая Децим Брут Цицерону. По его собственному признанию, к началу Мутинской войны у него было 40 миллионов сестерциев, к началу же мая деньги иссякли. «Если бы я располагал даже сокровищами Баррона, я не мог бы выдержать расходы», — жаловался Децим Брут, практически моля Цицерона о помощи, но тот не смог прислать ему ничего, кроме нескольких ободряющих писем.

Децим Брут был вынужден ничего не предпринимать и порой даже не имел верных сведений о местонахождении Антония. Авторитет Децима Брута падал.

Цезарианцы, скорее всего, испытывали не меньшие трудности, но их сплачивали общая опасность и сознание того, что обеспечить свое благополучие и даже просто сохранить жизнь они смогут, лишь добившись победы. Не доверявший сенату Октавиан также начал менять свою позицию — и ранее хорошо обращавшийся с пленными солдатами Антония, он начал отпускать пленных, желавших вернуться обратно к Антонию, а других стал вербовать в свою собственную армию. Подведя свои войска к лагерю Вентидия Басса, Октавиан вызвал переполох, но вместо того, чтобы начать сражение, вступил с ним в переговоры и дал ему возможность беспрепятственно отойти на соединение с Антонием, намекнув, что у них общие враги и им необходимо объединиться. Октавиан отправил также письма Марку Лепиду и Азинию Поллиону, предлагая им объединиться и сетуя на то, что все основные командные посты передаются убийцам Юлия Цезаря.

В это время Марк Антоний, перейдя через Альпы, отступил в Нарбонскую Галлию. Оказавшись в тяжелейшем положении, он для пополнения своей поредевшей армии вынужден был набирать туда даже рабов. В середине мая 43 года до нашей эры в районе города Форум Юлия (современный Фрежюс во Франции) Антоний вывел свою армию к подошедшим туда войскам Марка Лепида. Разбив лагеря своих армий неподалеку друг от друга, оба полководца выжидали.

Позиция Лепида была чрезвычайно важна. Он колебался. 18 мая Марк Лепид сообщил Цицерону в Рим, что преградил дорогу Марку Антонию и Вентидию Бассу. Цицерон тут же предложил сенату поставить в центре города статую «в честь доблестного Лепида», что и было сделано. Но оптиматы по-прежнему не доверяли Лепиду, как и он им. Вскоре статую пришлось сбросить с пьедестала: Лепид вместо того, чтобы, как требовал того сенат, воевать против Марка Антония, вступил с ним в переговоры, а затем перешел на его сторону. Дело было не только в его симпатиях, скорее всего Лепид боялся, что начнутся репрессии против бывших сподвижников Юлия Цезаря.

Формально главнокомандующим был объявлен Лепид, но распоряжался всем Антоний. Теперь вместе с войсками Вентидия Басса и Марка Лепида в распоряжении Антония оказалось более десяти легионов и много конницы.

Луций Домиций Агенобарб. Бронза

В Риме снова поднялся переполох. Сенат начал требовать, чтобы Октавиан срочно передал свои войска Дециму Бруту, приняв нелепое решение поручить Октавиану и Дециму Бруту вместе командовать войсками в войне против Антония. Опасаясь, что Марк Антоний и Октавиан, оба будучи цезарианцами, договорятся, сенат вызвал в Италию из Африки три легиона, находившиеся под командованием сторонников республики, а также послал тайных послов к Бруту и Кассию с просьбой о помощи. Представители сената пытались даже тайком переманить на свою сторону некоторые легионы Октавиана, обещая всяческие блага. В ответ Октавиан указал солдатам, что сенат до сих пор не выплатил им обещанного жалованья, и намекнул, что сенаторы могут лишить солдат и ветеранов их земельных наделов и что только он, как консул, мог бы отстоять их права.

Октавиан убеждал солдат опасаться прежде всего за самих себя, так как если они перейдут под командование враждебного цезарианской партии полководца, то их погубят, отправив на другую войну или вызвав междоусобные распри.

Солдаты послали делегацию в Рим, потребовав от сената назначить Октавиана консулом. Сенат отказал, ссылаясь на его молодость, но это лишь усилило недовольство воинов.

В распоряжении Октавиана находилось восемь легионов и большое количество отборной конницы. Понимая, что медлить нельзя, он проявил решительность и в августе 43 года до нашей эры, так же, как ранее его приемный отец Гай Юлий Цезарь, перешел Рубикон и пошел на Рим. Войско было разделено на две половины, и в то время как основная часть войска не спеша следовала за ним, Октавиан с лучшей частью своих сил двинулся вперед форсированным маршем, ставя главной целью захватить противника врасплох.

Монета Гнея Домиция Агенобарба

Сенат пришел в ужас и даже не попытался организовать сопротивление. Сенаторы начали упрекать друг друга в том, что неправильно отказали Октавиану в заслуженном триумфе и накликали беду, причем, как пишет Аппиан, «Цицерон, который до сих пор играл главную роль среди них, теперь даже не показывался».

Впереди себя Октавиан отправил посольство во главе с центурионом Корнелием. Тот, прибыв в Рим, обратился к сенаторам с просьбой от имени войск назначить Октавиана консулом. Некоторые сенаторы готовы были это сделать, но другие колебались. Тогда Корнелий показал сенаторам на рукоять своего меча и заявил: «Вот кто сделает его консулом, если не вы!»

От таких слов сенат стал уступчивее и постановил выдать по 5000 аттических драхм не только легионам, перешедшим от Марка Антония, но и всем остальным. Были посланы послы, чтобы сообщить Октавиану, что ему предоставлено право выдвинуть себя консулом заочно и лично распределить выделенные сенатом деньги. Но когда в гавань Остии вошли корабли с двумя из трех вызванных из Африки легионов, сенат опять обрел уверенность в своей силе и опять изменил прежние постановления, а появившийся на заседаниях Цицерон вновь играл там первую роль. Помимо двух легионов из Африки и легиона погибшего консула Пансы для обороны Рима были мобилизованы все граждане призывного возраста. Укреплялись стены города и приводились в порядок корабли. Представители сената пытались разыскать мать и сестру Октавиана, но они успели скрыться, и республиканцам не удалось получить столь важных заложников.

Узнав о новых решениях сената, Октавиан повел свои войска еще быстрее, а вперед послал несколько своих всадников, сообщая римлянам, что им не следует беспокоиться, и когда его армия подошла к стенам города, там вновь произошли перемены. Все три легиона перешли на сторону Октавиана, народ встретил его радостно. Римская знать также поспешила его приветствовать. Цицерон, добившись у Октавиана встречи, начал оправдываться и заявлять, что сначала даже сам выдвигал его в консулы. Октавиан не стал ему возражать, заметив только в насмешку, что из друзей он, Цицерон, был последним, кто пришел к нему. Казалось бы, противники Октавиана должны были угомониться, но ночью по городу прошел слух, что два лучших легиона Октавиана перешли на сторону республиканцев. Собравшийся той же ночью сенат велел объявить эту новость горожанам, а сенатора Мания Аквилия Красса отправил в Пиценум для набора войск, рассчитывая продержаться до прихода помощи. На том заседании сената главную роль играл Цицерон, однако он срочно удалился, когда выяснилось, что слух оказался ложным.

Наутро Октавиан придвинул войска еще ближе к городу, но мстить тогда не стал. Получив из казны обещанные деньги, он роздал их солдатам, а сам на время удалился от города, показывая, что не собирается силой влиять на выбор консулов. Однако Октавиан держал все под своим контролем, и сенат вместо погибших Гирция и Пансы вынужден был избрать консулами Октавиана и его друга Квинта Педия. Так 19 августа 43 года до нашей эры Октавиан, не достигнув еще даже 20 лет, стал консулом. Стараясь «сохранить лицо», сенаторы сделали вид, что принимают такое решение добровольно.

Теперь уже Октавиан въехал в Рим как высшее официальное лицо. Октавиан сразу же реабилитировал Долабеллу, объявленного ранее врагом, а также внес предложение о проведении суда над всеми убийцами Юлия Цезаря (Долабелла к тому времени уже погиб, сражаясь против войск Гая Кассия, но об этом будет рассказано далее). Сенат тут же постановил провести суд не только над непосредственными убийцами, но и над теми, кто знал о заговоре. Суд проходил в присутствии Октавиана и был скорым. Все заговорщики были заочно осуждены, причем только один из судей посмел подать голос в оправдание. Поскольку результат был достигнут, Октавиан не стал тогда ничего предпринимать против этого судьи, но припомнил ему это чуть позже — когда начались проскрипции, упрямец поплатился жизнью.

13. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С МАРКОМ АНТОНИЕМ И МАРКОМ ЛЕПИДОМ. АРМИЯ ДЕЦИМА БРУТА РАЗБЕГАЕТСЯ. ГИБЕЛЬ ДЕЦИМА БРУТА И КОНЕЦ МУТИНСКОЙ ВОЙНЫ

Октавиан стал добиваться от сената примирения с Антонием. Постановления против Марка Антония и Лепида были отменены, и к ним отправились послы, а сам Октавиан предложил Антонию свою помощь против Децима Брута, если это понадобится. Антоний и Лепид с радостью согласились, но Антоний написал Октавиану, что сам победит Децима Брута в честь Октавиана.

Узнав о решении сената, на сторону Антония перешел с двумя легионами Азиний Поллион, до сих пор выжидавший и не принимавший участия в войне, а затем и Планк, сражавшийся ранее на стороне Децима Брута с тремя легионами. Прижатый к Альпам, Децим Брут оказался отрезанным от других сил республиканцев. Хотя в его распоряжении все еще находилось немало войск, он понял, что не сможет победить, и стал отступать, надеясь отойти в Македонию, на соединение с войсками Марка Брута. Однако подавленная трудностями и плохо обученная армия Децима Брута начала разбегаться. Часть его войск перешла к Марку Антонию, а часть — к Октавиану. В конце концов с Децимом Брутом осталось лишь 300 телохранителей, с которыми он разделил оставшуюся воинскую казну, но затем и те разбежались, за исключением 10 человек. С этими оставшимися Децим Брут попытался скрыться у галльского вождя Камилла, которому ранее оказывал услуги. Тот принял его, но сообщил обо всем Марку Антонию. Антоний же приказал отрубить Дециму Бруту голову и прислать ему.

Всего за три года до этого, когда летом 46 года до нашей эры Рим праздновал четырехкратный триумф — понтийский, египетский и африканский триумфы Юлия Цезаря, с которыми совместили и галльский триумф Децима Брута, Юлий Цезарь ехал, возглавляя торжественную процессию своих войск, в одной колеснице с Марком Антонием, а чуть сзади в той же колеснице сидели Октавиан и Децим Брут по прозвищу Альбин (Децим Брут был от рождения светловолос). И вот всего через два года Децим Брут стал одним из убийц своего благодетеля, а годом позже и сам погиб по приказу тех, с кем еще совсем недавно ехал на одной триумфальной колеснице.

Мутинская война завершилась.

Гробница Еврисака в Риме. 2-я половина 1 в. до н. э.

14. МАРК АНТОНИЙ, МАРК ЛЕПИД И ОКТАВИАН УЧРЕЖДАЮТ ТРИУМВИРАТ. ЖУТКОЕ ВРЕМЯ ПРОСКРИПЦИЙ. ГИБЕЛЬ ЦИЦЕРОНА. ПОБОРЫ ТРИУМВИРОВ

В ноябре того же 43 года до нашей эры на маленьком островке на реке Лавинии, вблизи Мутины, произошла встреча Октавиана, Марка Антония и Марка Лепида. Каждый из них, не доверяя другим, пришел в сопровождении пяти легионов. Первым по мосту на островок прошел Лепид и, убедившись, что место безопасно, махнул плащом Октавиану и Антонию, после чего те также прошли на остров. Они совещались два дня и, наконец, пришли к соглашению, объявив себя «триумвирами для устройства государственных дел» с неограниченными полномочиями до января 37 года до нашей эры. Чтобы уравнять себя с другими триумвирами, Октавиан отказался от консульства, но теперь консулы должны были назначаться с согласия триумвиров. Провинции и легионы были поделены между триумвирами. За Антонием были закреплены Цизальпинская Галлия и Трансальпийская Галлия, за Лепидом — Нарбонская Галлия и Испания, за Октавианом — Африка, Сицилия и Сардиния. Раздел восточных провинций, где укрепились республиканцы, решено было временно отложить.

Марк Туллий Цицерон

(3.01.106 г. до н. э. —

7.12.43 г. до н. э.) [2]

Также решили, что Октавиан и Марк Антоний отправятся в поход против Марка Брута и Гая Кассия, а Лепид, занявший вакантный после смерти Юлия Цезаря пост великого понтифика (главного жреца), останется в Риме и временно возьмет на себя управление Италией, Испанией же будет управлять через наместника. Солдатам выделялись земли и награды, причем помимо прочего для поселения солдат было выделено 18 богатых италийских городов, «как если бы эти города были завоеваны ими в неприятельской стране». Расселить солдат во вновь образованные колонии планировалось после разгрома Марка Брута и Гая Кассия.

Совсем недавно Цицерон в своей книге «Об обязанностях» писал, что «есть много людей, и притом жаждущих блистательности и славы, отнимающих у одних, чтобы давать другим, и при этом думающих, что они окажутся благодетелями по отношению к друзьям, если обогатят их любым способом. Но это столь далеко от исполнения долга, что ничего более противного исполнению долга не найти. Итак, надо следить за тем, чтобы наша щедрость приносила друзьям пользу и не вредила никому. Поэтому передача имущества от законных собственников сторонним людям, совершенная Луцием Суллой, а впоследствии Гаем Цезарем, казаться щедростью не должна; ибо щедрым может быть только законное действие». Многие римляне помнили эти слова Цицерона, переписывали и хранили его книги, только кто мог, не имея войск, противостоять триумвирам?

Против своих врагов триумвиры объявили проскрипции (репрессии), которые по количеству жертв и по жестокости далеко превзошли все проскрипции предыдущих диктаторов. Лица, внесенные в проскрипционные списки, осуждались без суда. В проскрипционные списки триумвиры вписывали любого по своему желанию. Марк Лепид первым приговорил к смерти своего брата Павла Лепида, а Марк Антоний своего дядю Луция Антония (в свое время Павел и Луций первыми высказались за объявление Лепида и Антония врагами отечества). Павел Лепид тогда сумел бежать, а Луция Антония укрыла в своем доме и отказалась выдать его сестра — мать Марка Антония, заявив, что умрет вместе с ним, после чего Антонию пришлось исключить своего дядю из проскрипционных списков. Однако большинству остальных неугодных повезло гораздо меньше. Жертвами проскрипций стали брат перешедшего к Антонию полководца Мунация Планка и тесть полководца Азиния Поллиона.

Еще до того, как сами триумвиры прибыли в Рим, они послали центурионов убить 17 наиболее опасных и влиятельных лиц из числа своих противников, с тем чтобы обезглавить возможное сопротивление. Четверо из них были легко убиты, так как не ожидали нападения, остальные попытались скрыться. Солдаты обыскивали дома и храмы и, как пишет Аппиан, «внезапное смятение охватило город, и в течение всей ночи были крики, беготня, рыдания, словно во взятом неприятелями городе». После того, как стало известно об арестах, «каждый думал, что именно его разыскивают люди, шнырявшие по городу. Отчаявшиеся в своей судьбе собирались поджечь кто свои, кто общественные здания, предпочитая в своем безумии совершить что-либо ужасное, прежде чем погибнуть». И они так бы и сделали, но консул Педий через глашатаев обнадежил их, что осуждены всего 17 человек, а остальным дал заверения в безопасности, так как не знал, что триумвиры отнюдь не собираются этим ограничиться. Педию не пришлось увидеть нарушение своей клятвы, в ту ночь он так переутомился, что скончался от сердечного приступа.

Триумвиры, подойдя к Риму, вступали в город один за другим — сначала Октавиан, за ним Марк Антоний и за ним Марк Лепид. Каждый из них входил со своей преторианской когортой и одним легионом.

Разместив свои войска в наиболее важных и удобных местах города, триумвиры 27 ноября собрали народное собрание, где по предложению народного трибуна Публия Тития было утверждено предложение о предоставлении им троим особых полномочий сроком на пять лет (до 31 декабря 38 года до нашей эры). Триумвиры, хотя и пытались формально соблюсти видимость законности, не слишком церемонились — не было ни обсуждения, ни обычного голосования, а ночью в городе были выставлены проскрипционные списки с именами новых 130 лиц, подлежавших проскрипции, в дополнение к прежним 17. Затем добавился список из еще 150 имен… Количество осужденных росло и росло.

Начались многочисленные аресты и казни. В ходе проскрипций часто играли роль не политические воззрения, а просто месть, конкуренция и т. д. Трепетали все. Некий Руф, имевший прекрасный дом, понравившийся Фульвии, жене Марка Антония, и отказывавшийся ранее его продать, поспешил подарить его ей, но все равно не смог спастись и был подвергнут проскрипции, а его голову, присланную ей Марком Антонием, Фульвия выставила перед тем самым домом. Никто не знал, станет ли он жертвой проскрипций, а после того, как человека заносили в список, любой мог убить его и, предъявив его голову, получить награду. Некоторые из приговоренных пытались защищаться, некоторые бежать, а многие кончали жизнь самоубийством или просто ждали своей участи. Доносчикам также назначались награды. Доносчик свободного происхождения получал за каждого выданного премию в 25 тысяч денариев, а раб — 10 тысяч денариев (около 4 кг серебра; денарий в то время был серебряной монетой весом около 4 граммов), свободу и гражданские права. Дети и жены получали часть проданных с аукционов конфискованных по их доносу имуществ родителей или мужей, и было много случаев проявления самой низкой подлости, однако некоторые из римлян продемонстрировали невероятную отвагу и самопожертвование, чтобы спасти своих близких. Рим такого еще не знал. Казнено было около 300 лиц из сословия сенаторов и около 2000 человек из сословия всадников, погибли и некоторые из простых граждан.

Попал в проскрипционные списки и Цицерон. Он успел бежать из Рима, но 7 декабря 43 года уже неподалеку от морского побережья был схвачен и обезглавлен. Его голова и руки были доставлены Марку Антонию и выставлены на ораторской трибуне «к ужасу римлян, которым казалось, будто они видят не облик Цицерона, но образ души Антония». Через двенадцать лет младший сын Цицерона, перешедший к этому времени на сторону Октавиана, доставит в Рим и положит перед сенаторами на ту самую трибуну, где ранее стояла голова его отца, письмо Октавиана, сообщающее о разгроме флота Марка Антония у мыса Акциум. Но это будет потом, а в декабре 43 года до нашей эры Марк Антоний ликовал при виде головы поверженного Цицерона и еще некоторое время держал эту голову на своем обеденном столе. Такая жестокость многих оттолкнула от него, но никто уже не пытался возражать.

Надо сказать, что несмотря на то, что Цицерон в последние годы жизни допустил немало просчетов, эти просчеты забылись, а в памяти римлян остались заслуги Цицерона перед Римом. Как писал о Цицероне через семьдесят лет Веллей Патеркул, ставя в вину Марку Антонию его убийство: «…он вечно живет и будет жить вечно в памяти всех веков, пока пребудет нетронутым мироздание, возникшее то ли случайно, то ли по провидению, то ли каким-то иным путем; мироздание, которое он, чуть не единственный из всех римлян, объял умом, охватил гением, осветил красноречием».

Понимая, какой авторитет у многих римлян имел Цицерон, Октавиан умело дистанцировался от убийства Цицерона, и по Риму ходили слухи, что он вначале даже возражал против этого и согласился внести Цицерона в проскрипционные списки лишь по требованию Марка Антония. Плутарх пишет, что когда через много лет Октавиан пришел к одному из своих внуков и увидел, как тот в испуге пытается спрятать под тогой сочинение Цицерона, то вместо того, чтобы ругать внука, взял свиток в руки, прочел и сказал: «Ученый был человек, что правда, то правда, и любил отечество».

Хотя репрессиям подверглась в основном лишь римская знать, в целом проскрипции произвели тягостное впечатление на всех. В это время умерла и была торжественно похоронена за государственный счет (что считалось большой честью) мать Октавиана — Атия. Удручало ли ее поведение сына или нет и пыталась ли она заступаться за кого-либо из проскрибированных, неизвестно.

Имущество проскрибированных было выставлено на торги, но, как пишет Аппиан, «немногие, однако, покупали их имения, стыдясь пользоваться чужим несчастьем и полагая, что не на радость им будет достояние погибших, что небезопасно вообще быть замеченным с золотом или серебром». Триумвиры, рассчитывавшие за счет проскрипций получить достаточно денег для войны против Брута и Кассия, вынуждены были срочно пойти на дополнительные поборы. Был составлен список 1400 самых богатых женщин, каждая из которых должна была внести в казну определенную часть имущества. Женщины тут же бросились просить о заступничестве родственниц триумвиров и даже осмелились протестовать на народном собрании, после чего триумвиры вынуждены были снизить число тех, кто должен был расстаться с частью имущества, с 1400 до 400 человек.

Средств недоставало, и триумвиры приказали всем, кто имел состояние более 100 тысяч сестерциев, в том числе иностранцам и даже жрецам, отдать одну пятидесятую часть имущества взаймы и внести на военные нужды свой годовой доход.

15. ОБОЖЕСТВЛЕНИЕ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ. ТРИУМВИРЫ И РЕСПУБЛИКАНЦЫ ГОТОВЯТСЯ К НОВОЙ СХВАТКЕ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ЗАХВАТЫВАЕТ СИЦИЛИЮ. ВОЙНА В МАКЕДОНИИ МЕЖДУ МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ АНТОНИЕМ. ПЛЕНЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ГАЯ АНТОНИЯ. ВОЙНА В АФРИКЕ, ГИБЕЛЬ КОРНИФИЦИЯ

Для того чтобы придать всему совершаемому видимость справедливого возмездия, лучше всего подходило возвеличивание имени Юлия Цезаря. Сразу после вступления своих войск в Рим Октавиан освятил место на Форуме, где ранее была совершена кремация тела Цезаря. 1 января 42 года до нашей эры триумвиры, а по их распоряжению и все остальные граждане Рима принесли клятву сохранять в неприкосновенности все сделанное Цезарем. Пиком кампании по возвеличиванию имени Юлия Цезаря стало принятие в том же году закона о его обожествлении. Все это было очень почетно для Октавиана, но тогда, учитывая страх и озлобленность большинства населения, мало что давало для реального укрепления его власти.

В этих условиях опорой триумвиров были только войска. Солдатам угождали, а те, чувствуя безнаказанность, нередко вели себя как разбойники. Справедливости ради следует признать, что и противники триумвиров поступали немногим лучше. Республиканцы также готовились к войне и на подвластной территории также проводили конфискации, а на деньги от этого и от поступающих налогов вербовали солдат.

В то время как происходили вышеописанные события в Италии и Галлии, в других римских владениях также шла отчаянная борьба.

Секст Помпей, узнав об учреждении триумвирата и о проскрипциях, в списки которых попал и он сам, отплыл из Массилии (Марселя), где он тогда находился, в Сицилию. В распоряжении Помпея находилась значительная часть римского флота, переданного ранее под его командование решением сената, и он справедливо полагал, что, укрепившись на Сицилии, он сможет вести войну против цезарианцев более успешно, чем на суше, где те имели явный перевес сил.

По прибытии на Сицилию Помпей осадил в Мессене (современная Мессина) пропретора Вифиника, не уступавшего ему остров, а вскоре бежавшие из Рима от проскрипций представители знати сумели убедить Вифиника сдаться. Помпей охотно принимал к себе проскрибированных. Его корабли курсировали у побережья Италии, принимая тех, кто пытался спастись. В Сицилии же Помпей сам выходил навстречу прибывшим, размещая их, снабжая всем необходимым и назначая на должности в своей армии и флоте. Однако Секст Помпей отнюдь не был добряком и порой действовал не менее коварно, чем его противники, — так пропретора Вифиника, как человека опасного, несмотря на то, что тот сдался и получил гарантию своей неприкосновенности, Помпей приказал убить, а чтобы «не нарушать слова», поручил это рабам, которых приказал затем казнить как совершивших преступление.

В Македонии с началом Мутинской войны разгорелась война между пропретором Гаем Антонием, средним братом Марка Антония, пытавшимся удержать эту провинцию, и Марком Брутом, назначенным туда ранее решением сената и теперь отказавшимся признавать и новое перераспределение провинций, и тем более легитимность триумвирата. Так как основная часть войск Марка Антония осаждала Мутину, у Гая Антония остался лишь один легион и несколько вспомогательных частей. Гай Антоний потерпел поражение от превосходивших его сил Марка Брута, но сумел отойти и даже пытался устроить ему засаду. Марк Брут, к которому тогда постоянно поступало подкрепление, избежал опасности, а затем, пользуясь значительным численным перевесом, сумел дважды окружить Гая Антония в горных теснинах, но не разгромил его, а дал выйти из окружения и приветствовал. Это вызвало в войсках восхищение, на что и рассчитывал Брут, — солдаты Гая Антония стали переходить на сторону Брута. Немалую роль тут сыграло и то обстоятельство, что у Брута в Македонии к тому времени было уже не менее пяти легионов и все понимали, что один легион в сражении с ними был бы неминуемо разбит. В конце концов Гай Антоний с остатками своих войск был вынужден сдаться на милость Марка Брута. У Гая Антония были основания надеяться на пощаду, ведь еще недавно его отношения с Брутом были почти дружескими и он, Гай Антоний, как уже говорилось выше, даже устраивал в Риме игры в честь Марка Брута и Гая Кассия. Но гражданская война диктовала свои беспощадные правила. Сначала Брут действительно относился к Гаю Антонию уважительно, но потом, по мнению одних историков, уличил его в попытках взбунтовать войска и казнил, а по мнению других, он казнил Гая Антония в отместку за казнь Цицерона.

В Африке в 43–42 годах до нашей эры произошла война между сторонником республиканцев Квинтом Корнифицием, бывшим тогда наместником провинции Старая Африка (владения Карфагена, захваченные римлянами), и наместником провинции Новая Африка (Нумидия) Титом Секстием, принявшим сторону Октавиана. Квинт Корнифиций был человеком заслуженным и известным. Еще при Юлии Цезаре он успел побывать наместником Киликии, а затем наместником Сирии. После смерти Юлия Цезаря Корнифиций получил в управление провинцию Старая Африка. Когда началась конфронтация между Марком Антонием и сенатом, Марк Антоний послал на смену Корнифицию Луция Кальвизия Сабина. Корнифиций отказался подчиниться и удержал провинцию за собой. После создания триумвирата сменить Корнифиция счел нужным уже Октавиан, прислав ему на смену Секстия. Корнифиций вновь не подчинился. Когда Секстий сообщил Корнифицию о создании в Риме триумвирата и потребовал уступить ему правление, так как при дележе провинций Африка досталась Октавиану, а он, Секстий, является его представителем, Корнифиций возразил, что о дележе, устроенном триумвирами между собой, он не знает, а власть, полученную от сената, никому без распоряжения сената не уступит.

Корнифиций играл видную роль в политической жизни Рима, состоял в переписке с Цицероном, был авгуром, о Корнифиции, как о поэте, упоминают известнейшие римские поэты Катулл и Овидий, неплохо он справлялся и с обязанностями наместника, но как военачальник проявить себя не сумел. Секстий, несмотря на то, что имел меньше войск, вторгся во владения Корнифиция и захватил несколько городов. Тут Корнифиций счел нужным разделить свои войска. Один из посланных против Секстия полководцев Корнифиция осадил того в одном из захваченных городов. Другой полководец Корнифиция вторгся в Новую Африку и осадил столицу провинции — Цирту (современная Константина на северовостоке Алжира). Казалось бы, Секстий был обречен, но ему удалось получить поддержку местных африканских царьков и вместе с ними разгромить сначала одну армию Корнифиция, а затем и вторую. Сам Корнифиций погиб, часть его войск разбежалась, часть сдалась, а некоторые из бежавших к нему из Рима проскрибированных сумели переправиться в Сицилию к укрепившемуся там Сексту Помпею.

16. ВОЙНА В АЗИАТСКИХ ВЛАДЕНИЯХ РИМА. ПОНЯТИЕ О ЧЕСТИ ПУБЛИЯ КОРНЕЛИЯ ЛЕНТУЛА СПИНТЕРА. ОСАДА ЛАОДИКЕИ ВОЙСКАМИ ГАЯ КАССИЯ. ГИБЕЛЬ ДОЛАБЕЛЛЫ

События в азиатских владениях Рима развивались не менее драматично. Как уже говорилось выше, цезарианец Публий Корнелий Долабелла, пользуясь полученным ранее мандатом, прибыл осенью 44 года до нашей эры в провинцию Азия и, опираясь на поддержку части войск и ряда местных вассальных Риму правителей, расправился с посмевшим не впустить его в Смирну приверженцем республиканцев Гаем Требонием. В разгоревшейся между цезарианцами и республиканцами борьбе Долабелла сначала достиг блестящих успехов. На его сторону перешло большинство городов Азии и Киликии, его готовы были поддержать вассальные по отношению к Риму правители острова Родос, цари Ликии, Каппадокии и царица Египта Клеопатра, но тут римский сенат, получивший известие о расправе над Требонием, объявил Долабеллу врагом, а республиканец Гай Кассий, опередив задержавшегося на западе Малой Азии Доллабеллу, прибыл в Сирию, объявив, что является наместником, назначенным сенатом. С его прибытием положение резко изменилось. На сторону Гая Кассия перешел командовавший посланной туда конницей Долабеллы легат — Публий Корнелий Лентул Спинтер, который, видимо, посчитал, что дело Долабеллы проиграно, и решил переметнуться к его противникам, причем явно рассчитывал на немалое вознаграждение. «Полагаю, что у меня есть заслуги перед государством, так что я должен ждать не милости в виде наместничества, но столько, сколько ждут Кассий и Бруты…», — писал 29 мая 43 года до нашей эры Лентул Спинтер в Рим Цицерону, прося того содействовать своему назначению римским наместником в провинции Азия и ставя себе в заслугу то, что «первым привлек конницу Долабеллы на сторону государства и передал ее Кассию». «Первым я произвел набор во имя общего спасения, против преступного заговора; один я присоединил к Кассию и государству Сирию и войска, которые там были», — спешил превознести свои заслуги, явно преувеличивая их, Публий Корнелий Лентул Спинтер и при этом, ничуть не стесняясь, даже гордился своим предательством, подчеркивая: «И это все сделал я, — тот, кто был товарищем и ближайшим другом Долабеллы, связанный близким кровным родством с Антониями, кто был наместником также благодаря их услуге».

Ауреус провинции Старая Африка.

43–42 гг. до н. э. На аверсе — изображение наместника провинции Квинта Корнифиция в образе Юпитера-Амона. На реверсе — Юнона-Соспита благословляет стоящего перед ней Корнифиция

Предательство Публия Корнелия Лентула Спинтера безусловно осложнило положение Долабеллы и помогло Гаю Кассию.

В Сирии в это время шла междоусобица, начавшаяся еще при Юлии Цезаре. Цезарь назначил командиром одного из размещенных в Сирии легионов своего юного родственника — Секста Юлия, приставив к нему помощником опытного полководца Цецилия Басса. Вся забота о войске легла на Цецилия Басса, а Секст Юлий лишь развлекался и развратничал. Цецилий Басс пытался упрекнуть Секста Юлия, но тот ответил ему дерзостью, а затем и вовсе стал злоупотреблять властью. Однажды, когда он, как старший начальник, вызвал к себе Цецилия Басса, а тот замешкался, Секст Юлий приказал привести его силой. Когда подручные Секста схватили заслуженного воина и начали его бить, солдаты не выдержали и, бросившись на Секста Юлия, пронзили его копьями. Убив сгоряча родственника Юлия Цезаря, легионеры поняли, что последует возмездие, и поклялись, что если им не будет дано прощение, будут сражаться до конца. Узнав о случившемся, Юлий Цезарь послал против бунтовщиков три легиона во главе со Стацием Мурком. Но Цецилий Басс сумел быстро сформировать еще один легион и успешно защищался. Тогда на помощь Стацию Мурку из Вифинии был направлен Марций Крисп еще с тремя легионами. Когда Гай Кассий прибыл в Сирию, Цецилий Басс был осажден уже шестью легионами. Объявив решение сената, Гай Кассий принял командование всеми этими войсками. Стаций Мурк и Марций Крисп, друзья Кассия, охотно передали ему свои войска. Цецилий Басс, узнав о гибели Юлия Цезаря и о том, что его легионерам дается прощение за убийство Секста Юлия, также сдался Кассию и перешел на его сторону. Вскоре, в марте 43 года до нашей эры, Кассий сумел окружить превосходящими силами четыре легиона полководца Аллиена, которые тот набрал в Египте и вел на помощь Долабелле. Аллиен был послан в Египет Долабеллой ранее и не знал о решении сената, прибытии Кассия и переходе к нему сирийских легионов, а потому Кассий застал его врасплох. Не решившись с четырьмя легионами выступить против восьми легионов Кассия, Аллиен был вынужден отдать свои войска. Таким образом у Гая Кассия внезапно оказалось в подчинении целых 12 легионов.

Колумбарий вольноотпущенников на Винья Кодини в Риме. Конец I в. до н. э.

Денарий Гая Антония, среднего брата Марка Антония, казненного по приказу Марка Брута. Такие денарии чеканились Гаем Антонием в начале 43 г. до н. э., когда он воевал с Марком Брутом за Македонию

Когда Долабелла наконец прибыл в Сирию и направился в Антиохию, власти города, извещенные о решении сената и об успехах Гая Кассия, отказались впустить его в город. Долабелла попытался осадить Антиохию, но, узнав о приближении войск Гая Кассия и имея всего два легиона, отошел к городу Лаодикея (порт Латакия в Сирии), где его и осадил подошедший туда с огромной армией Гай Кассий. Несмотря на явное превосходство противника, Долабелла сумел организовать крепкую оборону. Лагерь свой он расположил перед Лаодикеей, часть стен города снес и соединил лагерь с городом. Укрепления были расположены удачно, и штурм их был чреват большими потерями, а потому Гай Кассий решил взять город измором. Но Долабелла успел еще до этого собрать большой флот и обеспечивал снабжение своих войск по морю.

Кроме того, существовала опасность, что Долабелла, в случае неудачи в Сирии, погрузив свои войска на корабли, прорвется к берегам Италии или Галлии — на соединение с Марком Антонием, о таких планах Долабеллы сообщил перебежавший к республиканцам Лентул Спинтер.

Кассий также начал собирать флот, мобилизуя туда как корабли римлян, так и корабли из перешедших на его сторону провинций и вассальных царств. Правители вассальных царств колебались, не зная, на чью сторону лучше стать. Царица Египта Клеопатра, бывшая любовница Юлия Цезаря, имевшая от него сына, симпатизировала цезарианцу Долабелле и отказалась дать свой флот Кассию, сославшись на то, что Египет страдает от голода и чумы. Финикийский город Сидон также отказался послать свои корабли. Правители Родоса, собравшие для Долабеллы большой флот, узнав о решении сената объявить того врагом, растерялись. Родос принял у себя посольство республиканцев, выразив свою верность сенату, но одновременно тайно отправил два своих посольства к Долабелле. Часть родосских кораблей уже была у Долабеллы. Родосцы не послали ему новых кораблей, но не дали кораблей и его противникам. Однако другие города и провинции вынуждены были подчиниться Кассию. Собрав достаточный флот, Кассий попытался разбить Долабеллу в морском сражении. Как пишет Аппиан, «с обеих сторон пошло ко дну довольно много кораблей», но исход битвы был спорным, и Долабелле даже удалось захватить пять кораблей Кассия. Однако возможности Кассия были значительно выше — к нему на помощь подошли корабли, посланные ему на помощь Марком Брутом из Македонии и Греции, а также Тиллием Кимвром из Вифинии. Во втором морском сражении Долабелла был побежден. В отрезанной от морских путей снабжения Лаодикее резко возросли цены на хлеб, но город держался.

Одновременно с действиями на море Кассий не прекращал и осаду Лаодикеи с суши. У стен города был спешно воздвигнут высокий вал, откуда войска Кассия обстреливали осажденных из осадных орудий, но осажденные оказывали яростное противодействие и сдаваться не собирались. Гай Кассий попытался подкупить начальника ночной стражи лаодикейцев, но тот отказался стать предателем. Тогда Кассий подкупил центурионов, несших дневной дозор, и в июне 43 года до нашей эры его войска ворвались в крепость. Как пишет римский историк Аппиан, Кассий «ограбил храм и казну лаодикейцев, знатных людей подверг казни, а остальных разорил тягчайшими поборами, пока не довел город до крайней нищеты…» Долабелла покончил с собой, а два его легиона были включены в состав войск Кассия.

17. ГАЙ КАССИЙ И МАРК БРУТ РАСПРАВЛЯЮТСЯ С ТЕМИ, КТО ПОСМЕЛ ОКАЗАТЬ ПОМОЩЬ ИХ ПРОТИВНИКАМ. ГАЙ КАССИЙ РАЗОРЯЕТ ОСТРОВ РОДОС. МАРК БРУТ ОСАЖДАЕТ И РАЗРУШАЕТ ЛИКИЙСКИЙ ГОРОД КСАНФ. РЕСПУБЛИКАНЦЫ ВЫКОЛАЧИВАЮТ ДЕНЬГИ НА ВОЙНУ С ТРИУМВИРАМИ. ВЕСЬ ВОСТОК, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ ЕГИПТА, СКЛОНЯЕТСЯ ПЕРЕД МАРКОМ БРУТОМ И ГАЕМ КАССИЕМ

Разгромив армию Долабеллы и сурово наказав за помощь противнику жителей Лаодикеи, Кассий наложил огромную контрибуцию в 1500 талантов и на малоазийский город Таре, несмотря на то, что часть жителей Тарса поддержала его самого и лишь часть стала на сторону Долабеллы. Жители отдали все имущество города, переплавили на монеты священную утварь из храмов, а когда и этого не хватило для уплаты, понуждаемые солдатами городские власти стали продавать в рабство свободных жителей, мальчиков, девочек, а потом женщин и стариков. Это была невиданная трагедия — большинство продаваемых в рабство предпочло покончить с собой. Лишь видя, что город полностью разорен и там уже нечего взять, Кассий скостил остаток невыплаченной контрибуции. Через Каппадокию и провинцию Азия он двинулся на соединение с войсками Брута, который, разгромив в Македонии Гая Антония, укреплял позиции республиканцев в Малой Азии. По дороге Кассий расправился с царем Каппадокии Ариобарзаном, напав на него, когда тот совершенно не ожидал нападения. Встретившись с Марком Брутом, Гай Кассий договорился с тем, что сам разорит остров Родос, поддержавший ранее Долабеллу, а Марк Брут обрушится на оказавших поддержку Долабелле ликийцев.

Гай Кассий раньше несколько лет жил на Родосе, и родосцы послали к нему послом его бывшего учителя философии Архелая. Тот пытался уговорить Кассия, ссылался на священные договоры о дружбе между Римом и Родосом, доказывал, что Родос помог Долабелле как консулу, полномочному представителю римского сената, — все было тщетно. Тогда родосцы попытались защищаться, но силы оказались слишком неравны. Кассий сначала разбил флот Родоса, а затем высадился на острове и взял цитадель. Он казнил 50 видных родосских граждан, а все золото и серебро из государственной казны и храмов Родоса конфисковал. Но и этого ему было мало. Разорив государственную казну и храмы Родоса, Кассий принялся реквизировать и имущество простых граждан. Жителям острова под страхом смертной казни было велено к определенному дню отдать значительную часть своих средств, а чтобы избежать утаивания, доносчикам было обещано отдать одну десятую часть денег, на которые те указали. На Родосе Кассий захватил немало добычи, но снискал ненависть и вынужден был оставить там значительный гарнизон.

Марк Брут действовал не менее свирепо, мстя союзникам неприятеля. После долгой осады он захватил ликийский город Ксанф (на побережье Средиземного моря, в 80 километрах к востоку от острова Родос), ставший на сторону цезарианцев. По словам Аппиана, граждане Ксанфа уничтожили свои пригороды и долго оборонялись за окруженными рвом стенами города. Но силы были слишком неравны. Имея огромный численный перевес, Марк Брут приказал засыпать ров. К стенам города подтащили осадные машины, осыпавшие его защитников камнями и стрелами. Стены города стали осыпаться. Ксанфийцы были изранены и измотаны, но держались. Тогда Брут пошел на хитрость. Однажды вечером он приказал отрядам, осаждавшим городские ворота, отойти, оставив осадные орудия без должного прикрытия. Ксанфийцы, решив, что римляне допустили небрежность, ночью сделали вылазку и сумели поджечь осадные машины. Однако находившиеся наготове войска Брута внезапно контратаковали их. Охрана башен была вынуждена срочно закрыть ворота города, и значительная часть участвовавших в вылазке ксанфийцев погибла под мечами окруживших их римлян, не успев отступить под защиту городских стен. После этого Брут опять приказал придвинуть к стенам города осадные орудия и вновь изматывал защитников города бесконечными обстрелами, а однажды днем оставил у осадных машин лишь небольшое прикрытие. Защитники Ксанфа около полудня вновь сделали вылазку и вновь сумели поджечь осадные машины, а римляне вновь внезапно их контратаковали. Наученные прошлым печальным опытом ксанфийцы не заперли ворота города, дав возможность своим воинам, участвовавшим в вылазке, отойти. Воспользовавшись этим, около 2000 римлян прорвались в город, но ксанфийцы сумели отрезать их от остальных и перебить многих из них в тесных улочках города, поражая камнями и стрелами с крыш. Уцелевшие прорвались к храму Сарпедона, заняв там оборону. Тем временем римляне начали общий штурм, и у ксанфийцев не хватило сил, чтобы и противостоять римлянам внутри города, и отражать их от городских стен. К вечеру войска Брута со всех сторон ворвались в город. Поняв, что все кончено, но не желая сдаваться на милость победителю, ксанфийцы «разбежались по своим домам и стали убивать наиболее близких им людей, шедших добровольно на смерть». Горожане складывали трупы близких на возведенные в своих домах костры и, разведя огонь, сами себя закалывали. Как пишет Аппиан, Бруту «достались только рабы, из числа же свободных граждан — несколько свободных женщин и едва ли 150 мужчин».

Взяв Ксанф, Брут осадил соседний город Патары, служивший как бы гаванью Ксанфа. Видя печальную участь Ксанфа, жители Патар предпочли сдаться. Войдя в город, Брут не казнил ни одного человека, но подчистую ограбил город, конфисковав не только городскую казну, но и все имевшееся в городе золото и серебро. Тогда же посланный Марком Брутом с флотом в другой ликийский город — Миры — Публий Корнелий Лентул Спинтер точно так же конфисковал все ценности жителей Мир.

Все восточные вассалы Рима, опасаясь расправы, были вынуждены предоставить Гаю Кассию и Марку Бруту материальную и военную помощь. Лишь царица Египта Клеопатра не только не оказала помощи Бруту и Кассию, но все больше склонялась к тому, чтобы поддержать триумвиров.

Таким образом, к середине 42 года до нашей эры под контролем триумвиров оказался Рим и западная часть римских владений, за исключением Сицилии, а под контролем республиканцев — восточная часть римских владений и большая часть римского флота, хотя армия и флот Секста Помпея действовали без взаимодействия с силами Брута и Кассия. Египет не вмешивался в борьбу. Но симпатии Клеопатры были, конечно же, на стороне цезарианцев.

Гай Кассий получил известие, что Клеопатра с большим флотом намерена направиться на помощь Марку Антонию и Октавиану, а потому вынужден был отправить своего полководца Стация Мурка с отборным легионом воинов и шестьюдесятью кораблями в Пелопоннес, чтобы по возможности воспрепятствовать этому и укрепить свои позиции на юге Греции. У республиканцев уже не было времени предпринять поход в Египет и покарать Клеопатру, так как, воспользовавшись тем, что основные силы республиканцев находились в Малой Азии, в западной части Балканского полуострова начал высадку своих войск Марк Антоний.

Клеопатре помешала присоединиться к цезарианцам буря, разметавшая ее флот у берегов Африки. Много египетских кораблей погибло, а Клеопатра, хотя и спаслась, но заболела и вынуждена была прекратить поход и вернуться. Стаций Мурк, узнав об этом, отплыл из Пелопоннеса к Брундизию для того, чтобы воспрепятствовать переправе армии Антония. Хотя у Антония и было меньше кораблей, чем у Стация Мурка, он удачно отбивался с помощью своих немногих военных кораблей, а также спешно соорудил плоты с башнями, которые тоже использовал для обороны. Переправа срывалась, и Антоний обратился за помощью к Октавиану.

18. ПЕРВАЯ НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА ОКТАВИАНА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ОКТАВИАНА И МАРКА АНТОНИЯ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ НА БАЛКАНЫ — НАЧАЛО ФИЛИППИЙСКОЙ ВОЙНЫ. МАРК БРУТ И ГАЙ КАССИЙ ПЕРЕПРАВЛЯЮТСЯ ИЗ МАЛОЙ АЗИИ НА БАЛКАНЫ. ВОЙСКА ТРИУМВИРОВ И РЕСПУБЛИКАНЦЕВ СХОДЯТСЯ У ГОРОДКА ФИЛИППЫ

Октавиан в это время воевал с Секстом Помпеем за обладание Сицилией. В 42 году до нашей эры недалеко от Мессенского пролива произошло морское сражение флота Октавиана (под командованием его флотоводца Квинта Сальвидиена) с флотом Секста Помпея. Сальвидиен имел более крупные и тяжелые корабли, но его экипажи были хуже обучены, а моряки Помпея были подготовлены отменно. Обе стороны понесли большие потери, но Сальвидиен был вынужден отступить и увел свои корабли в гавань для ремонта. Октавиан на время отложил мысль о покорении Сицилии. Антоний звал его на помощь, но отправиться сразу Октавиан не мог. На юге Италии находились города Регий и Гиппоний, назначенные в числе 18 городов в награду солдатам за победу над Децимом Брутом. Если бы Октавиан просто отошел со своими силами в другое место, Секст Помпей легко мог бы высадиться там, получить поддержку и двинуться на Рим. Поэтому Октавиан, прибыв на место, «самолично дал торжественное обещание жителям Регия и Гиппония исключить их из числа городов, назначенных в награду за победу», и, обеспечив тем самым свой тыл, отплыл со своим флотом в Брундизий.

Стаций Мурк, не имея возможности справиться с объединенным флотом Октавиана и Марка Антония, поспешил отойти, хотя и пытался препятствовать перевозкам войск триумвиров из Брундизия в Эпир (на севере Греции). Кассий отправил на помощь Стацию Мурку еще одну эскадру (под командованием Домиция Агенобарба), с прибытием которой в распоряжении того оказалось уже 130 боевых кораблей. Войска триумвиров успели уже переправиться, и их передовые армии — восемь легионов, возглавляемые полководцами Норбаном и Децидием, — заняли северную Грецию и почти всю Македонию. Силы республиканцев на Балканах были слишком слабы и отходили, не вступая в сражения, но флот республиканцев теперь успешно блокировал подвоз продовольствия, что серьезно затрудняло действия триумвиров.

В сентябре 42 года до нашей эры армии сторонников республики — Марка Брута и Гая Кассия — переправились через Геллеспонт (Дарданеллы) во Фракию. Норбан и Децидий пытались блокировать их продвижение, перекрыв горные проходы. Возглавлявший передовые силы республиканцев Марк Брут послал Тиллия Кимвра (одного из убийц Юлия Цезаря и ярого республиканца) с одним легионом войск и флотом обойти их с моря. Децидий вынужден был оставить Корпелийское ущелье и подойти на помощь Норбану, защищавшему путь через более важное Сапейское ущелье, после чего Брут беспрепятственно прошел через Корпелийское ущелье.

Прорваться силой через Сапейское ущелье Брут не мог, а это было важно, так как иначе ему пришлось бы возвращаться и коренным образом менять маршрут, что, в свою очередь, могло бы подорвать моральный дух его войск. Положение спас поддержавший Брута и Кассия царь Фракии Рескупорид, предложивший построить обходную дорогу по малоизвестному пути вдоль Сапейской горы. Брут послал часть войск во главе со своим легатом Луцием Бибулом проложить эту дорогу. Предложение Рескупорида представлялось весьма заманчивым еще и потому, что таким образом можно было выйти в тыл армиям Норбана и Децидия, захватив их врасплох и уничтожив. Рескупорид обещал, что дорогу можно будет проложить за три дня. Сначала солдаты работали со рвением, но затем на четвертый день им почудилось, что их заманивают в засаду. Солдаты принялись оскорблять Рескупорида и даже стали бросать в него камнями. С огромным трудом Луций Бибул уговорил их продолжить работу, и вскоре стало видно место, к которому они должны были выйти. Недовольство солдат сменилось бурной радостью и громкими криками восхищения. Получив известие о том, что дорога проложена, Брут и Кассий немедленно повели по ней войска, но захватить врагов врасплох им не удалось. Другой фракийский царь, Раск, брат Рескупорида, поддержал цезарианцев и находился в то время в лагере Норбана и Децидия. Именно его люди обратили внимание на донесшиеся крики, и он, отправившись посмотреть, в чем там дело, обнаружил проложенную противником через непроходимые ранее места дорогу и сообщил об этом Норбану. Норбан той же ночью немедленно отступил из Сапейского ущелья к Амфиополю.

Мавзолей Августа в Риме. 28 г. до н. э.

Оба фракийских царя, благодаря вышеописанному, стяжали себе славу. Но случай более интересен тем, что очень хорошо показывает сравнительно невысокую дисциплину республиканских войск, — лишь невыдержанность республиканских солдат сорвала успешно подготовленный разгром Норбана и Децидия, не дав ловушке захлопнуться.

Пройдя Сапейское ущелье, армии Брута и Кассия укрепились у города Филиппы, неподалеку от Амфиополя. Их соединенные силы составили около 80 тысяч человек пехоты и до 20 тысяч кавалеристов. К этому времени Октавиан и Марк Антоний, несмотря на противодействие республиканского флота, сумели переправиться на Балканы вместе с основной частью своих войск и подойти на помощь к Норбану и Децидию. Октавиан и Марк Антоний имели 85 тысяч пехотинцев и до 13 тысяч кавалерии.

Основные силы триумвиров возглавил Марк Антоний, а приболевший Октавиан шел в арьергарде. В октябре 42 года до нашей эры армии триумвиров и республиканцев сблизились.

Положение триумвиров было довольно незавидным. Вот как оценил его в своей речи перед солдатами их ярый противник Гай Кассий: «У нас все и по количеству и по качеству лучше, чем у врагов, в этом вы убедитесь из дальнейшего. Легионов пехоты мы выставляем количество, равное легионам врагов, так как в силу необходимости разместили большое количество их повсюду; по количеству конницы и кораблей мы далеко превосходим врагов, равно как и по числу союзников — царей и племен, вплоть до мидян и парфян. К тому же у нас враги находятся только с фронта. Мы же и в тылу противника имеем в Сицилии Помпея, нашего единомышленника; Мурк и Агенобарб на Ионийском море стоят с большим флотом, со многими гребцами, с двумя легионами и со стрелками; постоянно плавая по морю, они причиняют врагу беспокойство, между тем как у нас в тылу и море и суша свободны от врагов. Денег, которые называют главным нервом войны, у них нет: они не выплатили войску обещанных наград; не соответствуют их ожиданиям и доходы от проскрипций, так как никто из порядочных граждан не покупает ненавистных земель; не поступают к ним средства и из других источников, так как Италия изнурена восстаниями, налогами, проскрипциями. У нас же благодаря нашим стараниям и наличные средства имеются в изобилии, так что вам может быть тотчас выдано все, что потребуется; и сверх того поступает еще из находящихся у нас в тылу провинций».

Все это, в общем-то, было правдой, и триумвиры также знали это и понимали, что изменить положение может только решительное сражение. Подойдя к городу Филиппы, к западу от которого путь ему преградили укрепленные лагеря Марка Брута и Гая Кассия, войска которых стояли каждый своим лагерем, Антоний разбил свой лагерь всего в восьми стадиях (примерно 1,5 км) от противника (1 стадия — 177,6 метра). Подошедший Октавиан расположился в одном лагере с Антонием. Во время похода он заболел, но хотя даже не мог ходить и его носили на носилках, все равно продолжал держать в руках командование своими солдатами.

19. ПЕРВАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ГИБЕЛЬ ГАЯ КАССИЯ. СТАЦИЙ МУРК НАНОСИТ ПОРАЖЕНИЕ ФЛОТУ ОКТАВИАНА. НАД ВОЙСКАМИ ТРИУМВИРОВ НАВИСАЕТ УГРОЗА ГОЛОДА

Брут и Кассий надеялись изнурить противника недостатком продовольствия и не спешили начинать сражение. Их базы снабжения были рядом, а войскам триумвиров приходилось осуществлять подвоз издалека. Лагеря Брута и Кассия были прекрасно укреплены, и лишь в одном месте Кассий не обнес свой лагерь стеной, понадеявшись на то, что с той стороны он был огражден непроходимым болотом. Марк Антоний сумел воспользоваться этим и за десять дней силами одной специально выделенной части сделал в болоте узкий проход, соорудив там насыпь, а затем внезапно вышел в тыл Кассия и укрепился. Кассий не атаковал его, а приказал мостить через болото поперечный вал, чтобы отрезать прорвавшиеся легионы Антония. В полдень Антоний приказал своим солдатам атаковать эту стену, и когда они стали приближаться к ней с лестницами и штурмовыми крючьями, солдаты Брута без команды атаковали эту колонну сбоку. Им удалось смять небольшую часть воинов Антония и обратить их в бегство. Развивая успех, солдаты Брута бросились на выстроившуюся перед ними фалангу Октавиана. Не выдержав внезапного натиска, войска Октавиана, составлявшие левое крыло армии триумвиров, дрогнули и побежали, позволив воинам Брута ворваться в лагерь.

Октавиан написал потом в своих воспоминаниях, что его спасло тогда от гибели то, что он во сне получил знамение остерегаться этого дня и спал не в лагере, а рядом. Трудно сказать, действительно ли ему приснился такой сон или это была его выдумка, но такая мера предосторожности сохранила ему жизнь.

На другом фланге события развивались совершенно иначе. Как раз в то время, как Октавиан отступил под натиском Марка Брута, Антоний с основными своими силами атаковал растянувшиеся в фалангу войска Гая Кассия, сумел прорвать строй, сломать ограждение и ворваться в его лагерь. Все произошло так быстро, что когда вернулись остальные воины Кассия, занимавшиеся строительством поперечной стены через болото, стена лагеря уже была захвачена, а солдаты Антония, обрушившись на подходивших воинов Кассия, одних столкнули в болото, а других обратили в бегство. Лагерь же, ввиду того, что он был сильно укреплен, охраняло небольшое количество войск, и когда Антоний ворвался в лагерь, они сдались.

Как пишет Аппиан, «Кассий, оттесненный от своих укреплений и не имевший возможности вернуться в лагерь, бежал на холм, на котором были расположены Филиппы, и оттуда смотрел на происходящее. Но из-за поднявшейся пыли он видел не все или видел неясно; заметил он лишь, что лагерь его взят, и приказал Пиндару, своему оруженосцу, чтобы тот бросился на него и убил». Кассий явно поспешил, но он видел лишь положение на своем участке, а попасть в руки врагов для него было страшнее и позорнее, чем покончить с собой.

В результате этого первого сражения армия Кассия потеряла убитыми до 8 тысяч человек, а триумвиры, основные потери у которых понесли войска Октавиана, потеряли почти вдвое больше.

Войска обеих сторон отошли на исходные позиции. Несмотря на то, что сражение было довольно кровавым, результат его был отнюдь не ясен.

И Марк Антоний с Октавианом и Марк Брут убеждали своих солдат, что сражение закончилось в их пользу, но гибель Кассия тяжело сказалась на состоянии республиканских войск, — по всеобщему признанию, Кассий был более опытным и решительным военачальником, чем Брут, все силы он посвящал военному делу и твердо руководил войсками, Брут же «питал склонность к науке и не без успеха занимался философией», однако был слишком мягок.

В тот же день, когда погиб Кассий, в Ионическом море Стаций Мурк разгромил караван судов, пытавшихся доставить из Брундизия в Эпир два легиона войск Октавиана, в том числе знаменитый Марсов легион, преторианскую когорту и четыре отряда всадников. Несмотря на отчаянное сопротивление, Стаций Мурк захватил 17 трирем, а остальные суда ему удалось поджечь зажигательными стрелами или рассеять. По словам Аппиана, «полусожженные корабли еще долго плавали с людьми, погибавшими частью от огня, частью от голода и жажды; из этих людей некоторые, державшиеся за мачты и корабельные доски, были прибиты к пустынным скалам или утесам». Лишь небольшая часть судов Октавиана сумела прорваться в Эпир или вернуться в Брундизий. Командовавший конвоем Домиций Кальвин вернулся на своем корабле в Брундизий лишь на пятый день, когда все считали его погибшим.

Антоний и Октавиан, побуждаемые к действию недостатком продовольствия, пытались на следующий день после первого сражения вновь навязать противнику бой, но Марк Брут, совершенно правильно полагая, что время работает на него, не выводил войска из укрепленного лагеря.

20. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН СТРЕМЯТСЯ ДАТЬ НОВОЕ СРАЖЕНИЕ. МАРК БРУТ СТАРАЕТСЯ ДОБИТЬСЯ ПОБЕДЫ ИЗМОРОМ. СОЛДАТЫ ВЫНУЖДАЮТ МАРКА БРУТА ДАТЬ СРАЖЕНИЕ. ВТОРАЯ БИТВА ПРИ ФИЛИППАХ. ПОРАЖЕНИЕ РЕСПУБЛИКАНЦЕВ И ГИБЕЛЬ МАРКА БРУТА

Денарий Марка Юния Брута. Фрагмент

Вскоре обе стороны получили известие о поражении флота Октавиана в Ионическом море, и это еще более укрепило Брута в желании затянуть войну и взять противника измором, а Октавиан и Антоний, наоборот, делали все, чтобы начать сражение как можно скорее.

Однажды ночью Октавиан силами четырех легионов захватил холм неподалеку от лагеря войск Кассия, укрепившись там, выдвинул еще десять легионов на пять стадий ближе к морю, а затем приказал еще двум легионам разбить укрепленный лагерь еще на четыре стадии далее, стараясь отсечь Брута от моря и тем самым затруднить ему снабжение продовольствием, которое тот получал со своей основной базы на острове Фасос. Брут, со своей стороны препятствуя этому, приказал начать строительство укреплений напротив этих новых лагерей.

Боевые действия затягивались, и отрезанные флотом от Италии триумвиры, истощив свои последние запасы продовольствия (из тех, что были у них в Македонии и Фессалии), уже вынуждены были послать своих фуражиров, с целым легионом солдат для охраны, в Ахайю (Центральную Грецию), приказав собрать оттуда все, что найдут. Это могло лишь оттянуть развязку, но не спасало цезарианцев от надвигавшегося голода, а потому триумвиры прибегли к хитрости, — их солдаты «с криком устремились к вражеским укреплениям и вызывали Брута на битву, насмехаясь над ним и ругая его, решив заставить его против воли вступить в бой».

Достаточно примитивная уловка сработала. Войска Брута начали роптать, полагая, что тот просто боится. Многие из его военачальников, хотя и понимали причины его медлительности, также полагали, что имеют достаточно сил, чтобы разгромить противника. Дисциплина падала, воины уже толпами начали высказывать свое недовольство. Марк Брут 23 октября 42 года до нашей эры, опасаясь, как бы войско не возненавидело его и не перешло на сторону врага, вынужден был начать сражение.

Выведя и построив войска в боевые порядки, Брут «наставлял воинов не выходить далеко за холм, чтобы им было возможно вернуться, если это понадобится, и чтобы им было удобнее обстреливать врагов с холма».

Монета Стация Мурка.

Стаций Мурк в образе бога Нептуна

Цезарианцы также не замедлили выстроиться в боевой порядок. Октавиан и Антоний, «объезжая свои войска, простирали правую руку К тем, к которым подъезжали, и еще строже убеждали их, не скрывая от них опасности голода, так как мысль о нем могла еще более поднять их отвагу».

Боевой дух и той и другой армии был высок. Как пишет Аппиан, «с обеих сторон воины подзадоривали друг друга к битве; и тут и там наблюдалась большая уверенность и даже чрезмерная смелость: у одних она была вызвана страхом перед надвигавшимся голодом, у других — естественным опасением, как бы они, принудившие полководца к выступлению, которое сам он хотел отсрочить, не показали себя хуже, чем обещали».

Около девяти часов дня войска сошлись в рукопашной. Особенно неистово атаковали солдаты Октавиана.

Они начали теснить воинов Брута. Сначала те отступали шаг за шагом, осторожно, но затем их боевой порядок нарушился и отступление превратилось в беспорядочное бегство. Легионеры Октавиана сумели прорваться сквозь смешавшиеся ряды войск Брута и захватить ворота лагеря, не дав воинам Брута отойти в укрепленный лагерь, — те вынуждены были, спасаясь, бежать к морю или переправляться, кто как мог, через реку.

Несмотря на то, что Октавиан и Марк Антоний командовали своими войсками, не подчиняясь один другому, действовали они слаженно. После захвата лагеря Октавиан часть своих сил оставил для его охраны, большей же частью сил продолжил преследование отступавших, а Марк Антоний, получив перевес, обратил в бегство остальных и захватил второй лагерь, после чего также перешел к преследованию остатков республиканских войск.

Поражение Брута было сокрушительным. В бою погибли многие видные республиканцы, в том числе Сервилий Каска, в свое время первым ударивший Юлия Цезаря. 17 тысяч человек попало в плен, остальные мелкими отрядами отступили кто куда. Брут бежал, сумев сохранить только 4 легиона, но вскоре после этого покончил с собой, поняв безвыходность положения. Небольшая часть его сторонников сумела погрузиться на корабли и уплыть к Сексту Помпею в Сицилию, а остальные сдались. Так в октябре 42 года до нашей эры завершилась Филиппийская война, завершилась полным поражением сторонников республики.

21. КРОВАВОЕ ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЕЙ. НОВЫЙ ДЕЛЕЖ ПРОВИНЦИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. ОСЛАБЛЕНИЕ ВЛИЯНИЯ МАРКА ЛЕПИДА. ПЕРВАЯ ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА — БРАК ПО РАСЧЕТУ. АЗИАТСКИЕ ВЛАДЕНИЯ РИМА ПОД ВЛАСТЬЮ МАРКА АНТОНИЯ. ЗНАКОМСТВО МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ

Победители жестоко расправились с побежденными. Особенную жестокость проявил Октавиан. Голову Брута он велел отправить в Рим и бросить к ногам статуи Цезаря, а когда некоторые знатные пленники, приговоренные к казни, просили не оставлять их без погребения, он ответил им: «Об этом позаботятся птицы!» Поэтому, когда некоторые из обреченных пленников проходили в цепях мимо празднующих триумф Антония и Октавиана, они приветствовали Антония как императора (победителя), а Октавиану бросали в лицо оскорбления. Но эта расправа касалась лишь знатных пленников, проявивших себя как заклятые враги триумвиров. Простые солдаты и центурионы получили прощение; 11 легионов пехоты и около 14 тысяч всадников, сражавшихся за Брута, Октавиан и Марк Антоний разделили между собой. Пощадили триумвиры и тех знатных римлян, которые, бежав на остров Фасос, не пожелали отправляться к Помпею, а сдались Марку Антонию, передав ему имевшиеся деньги, оружие и обильные запасы продовольствия и снаряжения. Расправившись с наиболее опасными республиканцами, Октавиан и Марк Антоний пощадили их семьи и даже оставили им большую часть их имущества. Так, по сообщению Корнелия Тацита, Юния — супруга Гая Кассия, сестра Марка Брута, скончалась в Риме через шестьдесят четыре года после битвы при Филиппах, и бывший тогда императором приемный сын Октавиана Тиберий «не препятствовал почтить ее похороны похвальным словом с ростральных трибун и прочими торжественными обрядами», хотя в своем завещании, «уважительно упомянув в нем почти всех наиболее знатных граждан как наследников своего весьма значительного богатства, она пропустила Цезаря» (то есть самого Тиберия, носившего как император имя Тиберий Цезарь Август).

Антония Младшая на монете своего внука Калигулы

Поражение республиканцев при Филиппах означало фактический конец Римской республики. У республиканцев сохранилась только одна серьезная организованная сила — флот, однако и он не имел единого командования. Нанесший триумвирам на море ряд поражений Стаций Мурк со своей эскадрой бежал к укрепившемуся в Сицилии Сексту Помпею. Домиций Агенобарб со своими кораблями решил действовать самостоятельно и пиратствовал в Средиземном море, а также грабил побережье. Домицию Агенобарбу удавалось захватывать некоторые прибрежные города, и он даже чеканил свою монету, однако его силы не шли ни в какое сравнение с силами триумвиров. Секст Помпей тоже, хотя и располагал несколькими легионами, не мог соперничать с триумвирами на суше. Некоторые республиканцы бежали в другие страны. Ярый противник триумвиров Квинт Лабиен, бывший послом Кассия и Брута в Парфии, перешел на службу к парфянам. Парфянский царь Ород назначил его сатрапом Месопотамии.

За время совместно проведенной военной кампании Октавиан сумел если и не подружиться, то заметно сблизиться с Марком Антонием. Марк Антоний собирался начать поход против Парфии, и Октавиан согласился, чтобы из 11 легионов, доставшихся им от Брута, Марк Антоний взял себе шесть, а себе взял только пять и два из них уступил Марку Антонию в обмен на два легиона Антония, остававшиеся в Италии. Из 14 тысяч всадников Октавиан отдал Марку Антонию 10 тысяч, оставив себе только 4 тысячи. Но эти уступки принесли ему самому намного большую пользу. Марк Антоний согласился, чтобы наделение солдат землей и расселение ветеранов во вновь образованных колониях взял на себя Октавиан. Третьим триумвиром Октавиан и Марк Антоний были недовольны, а потому сочли, что Лепид не достоин быть им равным. По словам Аппиана, «на Лепида было возведено обвинение в том, что он передался Помпею; было решено, если обвинение окажется в глазах Цезаря ложным, дать Лепиду взамен другую провинцию». Под этим предлогом Октавиан, прибыв в Рим, отобрал у Лепида все его провинции, а взамен, для того чтобы соблюсти видимость триумвирата, передал ему провинцию Африка. Поскольку у Октавиана было гораздо больше войск и его поддерживал Марк Антоний, Лепид был вынужден согласиться. Таким образом, с конца 42 года до нашей эры провинциями Октавиана как триумвира стали Испания, Нарбонская Галлия, Сицилия и Сардиния, но в Сицилии правил его противник Секст Помпей, в Испании многие местности не признавали ничьей власти, и эту провинцию надо было еще усмирять. Нарбонскую Галлию также надо было еще привести в подчинение, поэтому Октавиан мог опираться только на Сардинию и использовать свои возможности в Италии. Однако в Италии формально имели власть все три триумвира, а кроме того, довольно самостоятельно могли действовать консулы. То, что именно Октавиану было предоставлено право награждения солдат-победителей, давало ему возможность укрепить свою власть над Италией, но эту возможность надо было еще реализовать.

Вскоре Октавиан женился на Клодии — падчерице Антония, дочери его жены Фульвии от ее первого брака. (Брак с Марком Антонием был для Фульвии уже третьим браком. До этого она была замужем сначала за Публием Клодием, чьей дочерью и была Клодия, ставшая первой женой Октавиана, а потом за Гаем Курионом. И первый, и второй муж Фульвии погибли, а то обстоятельство, что Цицерон враждовал с Публием Клодием и во время суда над его убийцей, Титом Аннием Милоном, выступал защитником последнего, в немалой степени обусловило особую ненависть к нему Фульвии и Марка Антония.) Женитьба состоялась по чисто политическому расчету, так как Клодия тогда была еще несовершеннолетней и не могла выполнять супружеские обязанности. Октавиан стал фактически диктатором Италии, а Антоний получил в свое распоряжение все восточные провинции и, отправившись туда, дал льготы и привилегии Родосу и Ликии, пытавшимся противостоять Бруту и Кассию, а от зависимых царей, династов и «свободных» городов, поддержавших Брута и Кассия, потребовал огромную контрибуцию.

Молившим его о снисхождении Марк Антоний жестко ответил: «Того, что вы дали нашим врагам в два года, — а отдали вы им подать за десять лет, — будет нам достаточно, но получить мы это должны в течение одного года: этого требуют наши нужды. Вам, услышавшим о такой нашей милости, я мог бы еще прибавить только одно: ни на кого из вас не налагается такое наказание, которое равнялось бы вашей провинности». Антония все же уговорили немного снизить поборы, и он согласился взять подать не за десять, а за девять лет и разрешил ее выплатить не в течение года, а в течение двух лет. Но такими поборами Антоний, конечно же, озлобил местное население.

Гробница Цецилии Метеллы в Риме.

Конец I в. до н. э.

Требование о контрибуции не коснулось Египта. В 42 году до нашей эры в малоазийском городе Тарсе он встретился с египетской царицей Клеопатрой, находившейся тогда в расцвете своей красоты, и, влюбившись, забросил государственные дела. На монетах Марка Антония красовалась его жена Фульвия, но сердцем Антония завладела Клеопатра. Он отправился вместе с ней в Александрию и пробыл там с зимы 42-го по весну 41 года до нашей эры, попадая под все большее влияние прекрасной царицы и выполняя любые ее просьбы. Как пишет Плутарх, «красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу». Антоний забавлялся пирами и другими развлечениями, позабыв о делах. Управление провинциями он передал своим легатам. Видимо, Клеопатра также полюбила Марка Антония и увлеклась им, однако для нее это была не только любовная игра, но и политика. Судьба Египта почти полностью зависела от Рима. Несколькими годами ранее Клеопатра понравилась Юлию Цезарю и стала его любовницей, и он лишил власти ее брата, сделав ее царицей Египта. Теперь будущее Египта находилось в руках Марка Антония, и Клеопатра всячески пыталась ему угодить, не забывая выпрашивать различные льготы, привилегии и подарки. Клеопатра знала, что имеет влияние на Антония, пока он рядом, а потому всеми силами удерживала его, даже в ущерб делам. Предоставленные же самим себе наместники Марка Антония стали частенько злоупотреблять властью, а кроме того, нередко действовали несогласованно. Такое положение было на руку противникам Марка Антония, но для Клеопатры главным противником была его жена Фульвия. Заочная вражда этих женщин и их борьба за Марка Антония во многом определила ход последующих событий римской истории.

22. ПАРФЯНЕ ВТОРГАЮТСЯ ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. ОКТАВИАН ПРОВОДИТ В ИТАЛИИ КОНФИСКАЦИИ И НАДЕЛЯЕТ СОЛДАТ ЗЕМЛЕЙ. КОНФЛИКТ МЕЖДУ ОКТАВИАНОМ И ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ. ФУЛЬВИЯ ПОДСТРЕКАЕТ ЛУЦИЯ АНТОНИЯ К ВОЙНЕ С ОКТАВИАНОМ. ИСТИННЫЕ МОТИВЫ ДЕЙСТВИЙ ФУЛЬВИИ. ПИРАТЫ РАЗОРЯЮТ ПОБЕРЕЖЬЕ ИТАЛИИ И БЛОКИРУЮТ ПОДВОЗ ПРОДОВОЛЬСТВИЯ ИЗ ПРОВИНЦИЙ. УПАДОК ХОЗЯЙСТВА В РИМЕ И В ИТАЛИИ

Зная, что население восточных провинций ненавидит Антония, царь Парфии Ород решил, что настало удачное время для нападения на римские владения, и поручил Квинту Лабиену командование парфянскими войсками в войне с Римом. В конце 41 — начале 40 года до нашей эры огромная парфянская армия, возглавляемая Квинтом Лабиеном и любимым сыном царя Орода царевичем Пакором, переправилась через Евфрат и вторглась в Сирию.

Октавиан же провел в это время в Италии грандиозную конфискацию, затмившую все предыдущие. Была экспроприирована территория 16 италийских городов, в том числе таких, как Анкона, Мутина (Модена), Капуя, Кремона, Флоренция. Солдаты и ветераны получили за счет этого земли и имущество. Престиж Октавиана в войсках вырос, так как солдаты видели, что он дает им «не только земли, но и города, дома и деньги». Однако по тем же самым причинам простые жители, у которых это все отбиралось, его ненавидели.

Видя все это, Луций Антоний, младший брат триумвира Марка Антония, опасаясь, как бы солдатам не показалось, что все блага дает им лишь Октавиан, и что они «его одного будут благодарить за это, Антоний же потеряет благорасположение воинов», стал требовать, чтобы Октавиан не брал организацию колоний на себя одного, а назначил и уполномоченных из числа солдат Антония.

Несколько раз между Луцием Антонием и Октавианом велись переговоры. Когда Луций Антоний начал упрекать Октавиана, что он один хочет раздать солдатам земли и расселить их во вновь созданных колониях, чтобы присвоить себе всю славу, Октавиан, положение которого было невероятно сложным, счел за лучшее не идти на конфликт и согласился назначить устроителей колоний и из числа людей Антония. Однако уполномоченные для устройства колоний из числа людей Антония, желая показать себя более щедрыми, чем Октавиан, позволяли солдатам «причинять еще больше обид населению». Население же городов и сел рядом с колониями возмущалось, «что эти поселения хуже проскрипций: последние применяются по отношению к врагам, а эти к людям, не совершившим никаких преступлений».

Октавиан понимал, что творится несправедливость, но отсрочить создание колоний для ветеранов не мог, а выкупить земли для них, вместо того чтобы конфисковывать их, он также не мог — для этого не хватало средств.

Луций Антоний думал не только об интересах брата. Он вел и свою весьма сложную игру. Искренне или не искренне, но он провозгласил себя сторонником демократии, начав высказывать недовольство властью триумвиров, «которая, казалось, не прекратится и по истечении установленного для нее срока». Разногласия между Луцием Антонием и Октавианом становились все более острыми. Как пишет Аппиан, «землевладельцев, у которых были отняты земли и которые просили защиты у всех влиятельных граждан, Луций один принимал у себя и обещал им помочь, причем они, в свою очередь, обещали помогать ему во всем, что бы он ни приказал». Это было уже противодействием не только Октавиану, но и Марку Антонию, а посему вызвало раздражение не только у сторонников Октавиана, но и среди легионеров Марка Антония.

Видя это, Фульвия, жена Марка Антония, сначала не одобряла действий Луция, упрекая его в том, что он «не вовремя затевает распрю». Однако Маний, управлявший имуществом Марка Антония в Италии, если верить Аппиану, убедил ее в том, «что при спокойном состоянии Италии Антоний останется у Клеопатры, если же начнется война — поспешит возвратиться», после чего Фульвия сразу же, «под влиянием чисто женских побуждений, стала подстрекать Луция к ссоре».

Марк Антоний

По словам Плутарха, «Фульвия замечательно выучила Антония повиноваться женской воле и была бы вправе потребовать плату за эти уроки с Клеопатры, которая получила из ее рук Антония уже совсем смирным и привыкшим слушаться женщин». Еще совсем недавно Марк Антоний был в нее влюблен. Однажды, специально чтобы разыграть жену, он из дальней поездки явился к Фульвии, переодевшись в рабское платье, с сообщением, что привез письмо от Антония. Закутанного с ног до головы в плащ, его провели в ее покои. Шел 45 год до нашей эры. В это время Юлий Цезарь разгромил сыновей Помпея Великого в битве при Мунде в Испании, но в Риме поползли слухи о том, что Цезарь погиб и враги приближаются. Фульвия первым делом спросила гонца, жив ли Антоний. Тот в ответ молча протянул письмо, и лишь когда она его распечатала и с трепетом начала читать, обнял и стал целовать оторопевшую от неожиданности супругу.

Так ведут себя, когда любят. С той поры прошло всего четыре года, и если чувства Антония, возможно, остыли или вовсе угасли, Фульвия могла по-прежнему его любить.

Самовластные поступки Фульвии во время проскрипций показывают, что она могла делать по своей прихоти очень многое. Но была ли ее конфронтация с Октавианом вызвана лишь прихотью? Роль Фульвии в развязывании Перузийской войны и ее действия в ходе этой войны, о чем будет рассказано далее, также говорят о ней как о женщине властной. Нельзя не согласиться и с тем, что, скорее всего, вести о романе Марка Антония, от которого она имела двоих детей, с Клеопатрой были Фульвии крайне неприятны. Тем не менее, совершенно неправильно сводить все ее поведение при развязывании Перузийской войны к дамской ревности. То, что именно так стали трактовать ее поведение историки Древнего Рима, неудивительно — такое изложение событий было выгодно победившему в конце концов Октавиану. Однако даже если в действиях Фульвии действительно преобладали не государственные, а личные мотивы, государственные соображения в ее действиях также имелись. И Фульвия, и Маний видели, что Октавиан укрепляет свое положение в ущерб Марку Антонию, поэтому поддержка, оказанная ими Луцию Антонию, отнюдь не выглядит нелогичной. И если Аппиан сводит все в основном к козням Мания и женской прихоти, то Плутарх, хотя и пишет о Перузийской войне лишь вскользь, упоминает о том, что Луций Антоний и Фульвия, «сперва боровшиеся между собой», затем вместе воевали против Октавиана, но объясняет это тем, что Фульвия воевала за интересы своего мужа, Антония, «отстаивая его дело».

Клеопатра VII,

последняя царица Египта

Личные и государственные интересы тут переплелись чрезвычайно тесно.

Положение Октавиана было незавидным, и мало кто на его месте смог бы удержать в руках власть.

Страна была опустошена и разорена, а распоясавшиеся солдаты вели себя все более нагло. Однажды созванные на Марсово поле для наделения землей воины пришли затемно и начали сердиться, что Октавиан задерживается с приходом. Центурион Ноний попытался устыдить их и угомонить, но над ним начали насмехаться, а затем, возбудившись, принялись кидать камнями. Ноний бросился бежать, но его догнали и убили, а труп бросили на дорогу, по которой должен был прибыть Октавиан. По словам Аппиана, друзья Октавиана «советовали ему не ходить к воинам, а отступить перед безумным натиском, но он все же пошел, считая, что даст большую пищу бешенству, если не явится». Прибыв на место и увидев труп Нония, он отошел в сторону и, упрекнув солдат убийством так, «как если бы это было делом немногих», произвел раздачу земель, дал подарки, кому необходимо (даже сверх их ожиданий), и добился того, что «пораженная толпа раскаялась в своем суровом отношении к Цезарю (Октавиану), устыдилась и сама себя осудила». Те же самые легионеры стали просить Октавиана выяснить все дело и наказать виновников смерти Нония. Но он прервал их и сказал, что «наказанием им будет уже сознание их собственной вины», после чего солдаты, еще недавно готовые его разорвать, принялись искренне восхвалить его.

Один лишь этот случай достаточно показывает, в каких условиях тогда действовал Октавиан, какой силой воли он обладал и насколько точно умел строи’ь психологический расчет. Однако даже с такой силой воли нельзя было изменить ситуацию сразу.

Корабли Секста Помпея, Стация Мурка и Домиция Агенобарба мешали подвозу продовольствия из провинций и нападали на побережье. В самой Италии вследствие конфискаций и неразберихи земледелие пришло в полный упадок, а в дополнение к этому в Африке, откуда в Рим доставлялась ранее значительная часть зерна, началась война между Секстием и Фангоном (подробнее о которой будет рассказано несколько позднее). Народ жил впроголодь. К тому же, как пишет Аппиан, «целые толпы занимались в городе по ночам грабежом, еще больше отягощая тем самым его положение. Делалось все это безнаказанно; молва приписывала грабежи солдатам. А народ закрыл свои мастерские и не хотел знать никаких властей; в обедневшем и разграбляемом городе не было, казалось, нужды ни в ремеслах, ни в магистратах».

Ухудшилось положение и за пределами Рима. Удержание в повиновении многих провинций в значительной степени затруднилось и требовало больше сил, чем прежде.

Между тем противоречия Октавиана и Луция Антония нарастали. Получив поддержку Фульвии, Луций Антоний требовал все большего. В конце концов Луций бежал в колонии Антония, набрал там себе дополнительную охрану и заявил, что Октавиан хочет войны с Марком Антонием и посылал за ним свою конницу, чтобы схватить его и находившихся с ним детей Марка. Октавиан, в свою очередь, заявил, что конница посылалась не для этого, а чтобы отразить нападение десанта Секста Помпея, грабившего побережье.

23. ПРИМИРЕНИЕ ОКТАВИАНА С ЛУЦИЕМ АНТОНИЕМ И НОВЫЙ КОНФЛИКТ. ВОЙНА СТАНОВИТСЯ НЕИЗБЕЖНОЙ. ПОЛОЖЕНИЕ В АФРИКЕ И ИСПАНИИ. ГОСПОДСТВО ПИРАТОВ НА МОРЕ. НАЧАЛО ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ИТАЛИЯ В ОГНЕ СРАЖЕНИЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ЗАХВАТЫВАЕТ РИМ

Войска не желали междоусобицы, и собравшиеся на совещание полководцы войск Октавиана и Марка Антония сумели примирить Октавиана и Луция, договорившись, что:

— триумвиры не станут мешать консулам в исполнении их обязанностей;

— земельные наделы будут даваться только тем, кто сражался при Филиппах;

— войска Антония будут участвовать в разделе имущества и денег проскрибированных;

— ни один из триумвиров не должен набирать войска в Италии;

— Азиний Поллион, полководец Марка Антония, не будет препятствовать проходу войск Октавиана через Альпы и Галлию в Испанию;

— Октавиану для похода на Сицилию против Помпея будут даны два легиона из войск Антония.

На этих условиях Октавиан и Луций Антоний примирились. Соглашение дало возможность Октавиану получить дополнительно два легиона, а полководец Октавиана Сальвидиен беспрепятственно перешел Альпы и направился в Испанию, однако с выполнением остальных пунктов вышла задержка, и Луций Антоний перебрался в Пренесте (город в 30 километрах к юго-западу от Рима, ныне Палестрина), где и укрепился. Туда же убыла и Фульвия, заявив, что опасается за жизнь своих детей, причем предпочла заявить, что опасается Лепида, а не Октавиана.

Изображение Фульвии, второй жены Марка Антония, на римском денарии в образе богини Виктории

Начальники войск вновь собрались в Риме и вызвали к себе Октавиана и Луция Антония, чтобы рассудить их и примирить, а тех, «кто откажется подчиниться их решению, принудить к повиновению». Луций Антоний отказался прибыть, Октавиан же, прибыв на сходку, порицал его перед начальниками войск и римской знатью. К Луцию опять послали новую делегацию, уговаривая его прибыть в Рим, и Луций согласился, но встречу решено было провести в Габиях, между Римом и Пренесте.

Октавиан прибыл туда первым и послал всадников встретить Луция. Однако при встрече их с передовым отрядом Луция произошла стычка и несколько воинов Луция было убито. Луций отступил, опасаясь засады. Примирение не состоялось, и война стала неизбежной.

Луций имел 6 легионов пехоты, которые он получил как консул в начале своего консульства, а кроме того, к северо-западу от Италии, в Нарбонской Галлии, находилось 11 легионов Марка Антония под командованием его полководца Фуфия Калена, и хотя Кален, не имея указаний от Марка Антония, не вмешивался в события, эти легионы также могли поддержать Луция Антония. (Указанное Аппианом число легионов Фуфия Калена — 11 — вызывает сомнения. Возможно, число находившихся в его распоряжении было и меньше, но в любом случае Фуфий Кален располагал значительными военными силами.)

Октавиай имел при себе в Риме лишь несколько когорт преторианской гвардии. На юге Италии в Капуе у него было четыре легиона, и шесть легионов вел в Испанию его полководец Квинт Сальвидиен. Таким образом, соотношение сил было отнюдь не в пользу Октавиана.

Луция Антония поддерживали деньгами европейские провинции Рима, доставшиеся согласно договору между триумвирами его брату, Марку Антонию, хотя сам Марк Антоний медлил и не давал распоряжений своим наместникам. У Октавиана в то время во всех провинциях, за исключением Сардинии, шли войны, и он вынужден был занимать деньги в храмах Рима, а также в храмах близлежащих городов, правда, обещая вернуть все с избытком.

И Октавиан, и Луций Антоний разослали по всей Италии людей для набора войск. Поскольку война еще не была объявлена, вербовщики обеих сторон поначалу нередко действовали в одних и тех же местностях, между вербовщиками начались тайные козни, нередко перераставшие в стычки. По словам Аппиана, «расположением италийцев гораздо больше пользовался Луций, как воюющий в их пользу с новыми поселенцами. И не только города, которые были приписаны к войску, но почти вся Италия восстала, боясь аналогичных конфискаций земли и имущества в пользу легионеров-поселенцев. Изгнав из городов или убив тех, кто давал Цезарю (Октавиану) ссуды из храмовых сумм, они имели в своих руках укрепления и обратились за защитой к Луцию. Поселенцы же и воины стали на сторону Цезаря; таким образом и те и другие заняли свое место в этой войне, как если бы она велась из-за их собственных интересов».

Пытавшийся оттянуть конфликт Октавиан, собрав в Риме сенат и всадников, постарался убедить их в том, что ничем не обидел Марка Антония и сам «не испытал отАнтония никакой обиды». Заявив, что ему неприятно вести внутренние войны без крайней на то необходимости, Октавиан попросил сенаторов примирить его с Луцием Антонием, но добавил, что его нежелание воевать «вызвано благоразумием, а не трусостью».

Несколько сенаторов отправились в Пренесте, везя предложения о примирении, однако Луций Антоний заявил, что стороны зашли в своих действиях слишком уж далеко, и обвинил Октавиана в неискренности, указав, что тот послал один из своих легионов в порт Брундизий, дабы препятствовать возвращению Марка Антония. Маний же, вдобавок к этому, показал сенаторам письмо от Марка Антония — «подлинное или подложное», — где тот якобы предписывал своим людям воевать со всяким, кто посмеет умалять его достоинство. Сенаторы начали возмущаться и требовать от него назвать, кто умаляет достоинство Марка Антония, но Маний хитрил и не отвечал. Очевидно, что если Октавиан хитрил, желая оттянуть войну, то и Маний, и Луций Антоний также были неискренни по той причине, что, наоборот, старались начать войну как можно скорее, ища лишь удобный повод для этого. Переговоры длились долго, но добиться соглашения не удалось. Война началась.

Вначале события развивались не в пользу Октавиана:

— в Африке бывший наместник этой провинции Тит Секстий, ранее передавший провинцию наместнику Октавиана Фуфицию Фангону, стал на сторону Антония, от которого получил предписание вновь взять на себя управление. Фангон не согласился, и Секстий начал с ним войну, собрав войско из ветеранов и вновь получив помощь от местных царей, как это было во время его войны с республиканцем Корнифицием. В сражении Фангон был разбит и покончил с собой;

— подстрекаемый Луцием Антонием царь Мавретании Бокх вторгся в Испанию и начал там войну против Каррины, наместника Октавиана;

— Домиций Агенобарб с семьюдесятью боевыми кораблями, двумя легионами войск и вспомогательными отрядами напал на Брундизий, захватил часть стоявших там трирем Октавиана, часть сжег, а затем вынудил жителей Брундизия укрыться в крепости и принялся опустошать окрестности. Октавиан вынужден был послать в Брундизий дополнительно легион воинов и спешно отозвал шедшего в Испанию Сальвидиена.

Третий триумвир, Марк Лепид, в разгоревшейся в Италии войне поддержал Октавиана, но большая часть римской знати перешла в лагерь Луция Антония. Войска же повсюду колебались. Два легиона Луция, стоявшие в городе Альба, восстали и прогнали начальников. Октавиан, оставив в Риме Лепида с двумя легионами, устремился с остальными своими силами в Альбу, надеясь переманить стоявшие там легионы к себе. Луций также поспешил в Альбу, сумел опередить Октавиана «и вновь привлек легионы на свою сторону многочисленными денежными подарками и щедрыми обещаниями».

Октавиан тогда напал на Фурния, который вел к Луцию Антонию другое войско, разбил его арьергард и осадил Фурния у города Сентия. Луций же, воспользовавшись отсутствием в Риме Октавиана, двинулся к Риму. Часть стоявших в Риме войск перешла на сторону Луция и беспрепятственно впустила его в город. Лепид бежал к Октавиану.

Войдя в Рим, Луций Антоний устроил народное собрание и заявил там, что Октавиан и Лепид должны понести наказание за незаконную узурпацию власти, а его брат Марк Антоний добровольно сложит с себя полномочия триумвира, «заменив противозаконную тиранию консульской властью». При всеобщем ликовании Луций Антоний был провозглашен народом «императором» для борьбы с Октавианом и Лепидом.

24. ССОРА ЛУЦИЯ АНТОНИЯ С БАРБАТИЕМ ВОЗВРАЩАЕТ РИМ ОКТАВИАНУ. УДАЧНЫЙ МАНЕВР МАРКА АГРИППЫ. ОТСУТСТВИЕ УКАЗАНИЙ ОТ МАРКА АНТОНИЯ НЕ ДАЕТ ДЕЙСТВОВАТЬ ЕГО ПОЛКОВОДЦАМ. ПЕРЕХОД ИНИЦИАТИВЫ К ОКТАВИАНУ. ОСАДА ПЕРУЗИИ

Казалось бы, Октавиан терпел полный крах, но в это время квестор Луция Антония Барбатий по каким-то причинам не поладил с ним, был им отослан и тогда стал заявлять, что Марк Антоний недоволен действиями своего брата и не хочет войны с Октавианом. Часть войск Луция Антония, поверив Барбатию, перешла на сторону Октавиана, и это спасло последнего. Тогда Луций Антоний двинулся на север, чтобы помешать Сальвидиену, подходившему на помощь Октавиану из Галлии, пройти в Италию. Азиний Поллион и Вентидий Басс, полководцы Марка Антония, бывшие наместниками в Цизальпинской и Трансальпийской Галлиях, мешали Сальвидиену продвигаться вперед, и хотя они действовали недостаточно решительно (так как не имели никаких распоряжений от Марка Антония), война для Октавиана была бы проиграна, если бы Луций Антоний вместе с ними сумел окружить Сальвидиена.

В этот момент полководческий талант проявил Марк Випсаний Агриппа, давний и близкий друг Октавиана, который с частью сторонников Октавиана захватил важный для Луция Антония город Сутрий, отвлекая его на себя. Как и рассчитывал Агриппа, Луций Антоний, вместо того чтобы перекрыть путь Сальвидиену, попытался вернуть себе Сутрий. Бои за город затянулись. Это дало возможность Сальвидиену пройти в Италию. Войска Сальвидиена и Агриппы соединились и теперь сами перекрыли Луцию Антонию горные перевалы, по которым он мог бы пройти и соединиться с Азинием Поллионом и Вентидием Бассом.

Аудитория Мецената в Риме. Конец I в. до н. э. Внутренний вид

Зажатый ими в клещи Луций Антоний отступил к городу-крепости Перузии (Перуджа) и разбил около него свой лагерь, дожидаясь подхода Вентидия Басса и Азиния Поллиона. Там, в Перузии, его и окружили тремя своими армиями Сальвидиен, Агриппа и подоспевший туда с подкреплениями Октавиан. Перузия стала центром войны, поэтому эта война получила в дальнейшем название Перузийской.

Луций Антоний не решался вступить в сражение с осаждавшими, так как те располагали более многочисленными и опытными войсками. Он послал своего полководца Тизиена с четырьмя тысячами всадников разорять тылы Октавиана, Мания отправил к Вентидию Бассу и Азинию Полл иону просить о помощи, а сам возглавил оборону города. Сковав основные силы Луция Антония в Перузии, Октавиан вновь вернул под свой контроль Рим, а затем начал постепенно подавлять и остальные очаги сопротивления в Центральной и Южной Италии.

Азиний Поллион и Вентидий Басс, конечно же, могли бы прийти на выручку Луцию Антонию, но, во-первых, они действовали каждый сам по себе, не желая подчиняться один другому, во-вторых, не сочувствовали этой войне, ведь Луций Антоний призывал вернуться к прежней, республиканской форме правления, а это могло привести к утрате полученных ими ранее земель и наград, и в-третьих, что самое главное, потому что все еще не имели никаких указаний от Марка Антония.

В силу всех этих причин Вентидий Басс и Азиний Поллион не спешили, а Октавиан, поспешно созывая отовсюду новые войска, перекрыл ими горные проходы и приказал всячески препятствовать возможному выдвижению противника. Перузию Октавиан приказал обнести рвом, протяженностью в 56 стадий (около 10 километров), и отрезал от подвоза провианта.

Луций Антоний также совершенствовал свои укрепления, но рассчитывать теперь мог только на помощь извне.

Фульвия как могла торопила полководцев Марка Антония, атакже, проявив крепкий характер, сумела собрать еще одну армию и послать ее на помощь Луцию Антонию. Командовавший армией Фульвии весьма опытный в военном деле Мунаций Планк сумел разбить один легион Октавиана, который тот направил в Рим. В это время, побуждаемые Манием и Фульвией, Азиний Поллион и Вентидий Басс, хотя и без особой охоты, но все же стали пробиваться сквозь заслоны Октавиана в Италию. Октавиан с Агриппой, оставив лишь часть сил для осады Перузии, с основной массой своих войск двинулся им навстречу.

Казалось бы, у Октавиана было немного шансов на победу, но все его противники продолжали действовать порознь и вместо того, чтобы начать сражение и снять осаду Перузии, уклонились от боя и разошлись в разные стороны: Вентидий Басс отошел и стал лагерем в Равенне, Азиний Поллион в Аримине (современный город Римини на берегу Адриатического моря), а Мунаций Планк в Сполетии (современный город Сполето в Умбрии, в 90 километрах к северу от Рима).

Октавиан не замедлил вернуться к Перузии и продолжить осаду. Теперь он поспешно обнес ее еще одним частоколом и рвом, защитив свои войска как со стороны города, так и с внешней стороны. Луций Антоний пытался этому препятствовать и часто устраивал вылазки, причем основной его ударной силой были его отряды гладиаторов, хорошо обученные и сумевшие истребить много воинов Октавиана. Однако, когда Перузия со всех сторон была обнесена рвом и частоколом, настроение ее защитников упало, а вскоре в городе начался голод, — Луций Антоний не рассчитывал на долгую осаду и не имел больших запасов продовольствия.

В начале января 40 года до нашей эры, в ночь перед первым в году новолунием, Луций Антоний попытался прорваться. Это было время одного из праздников, и Луций надеялся воспользоваться ослабленной ввиду праздника бдительностью. Воины Луция Антония внезапно атаковали ворота лагеря Октавиана, однако тот был начеку и успел направить туда резервный легион и свою преторианскую гвардию. Бой шел до самого рассвета, но прорыв не удался.

На помощь Луцию Антонию попытался было прийти Вентидий Басс, но когда путь ему преградили Агриппа и Сальвидиен, имея больше войск, чем у Вентидия, тот счел за лучшее отойти и стал лагерем у местечка Фульциний в ста шестидесяти стадиях (примерно в 29 километрах) от Перузии. Для того, чтобы оповестить Луция Антония о своем приближении, в лагере Вентидия было разведено много огней, но этим все и ограничилось.

Не будучи в силах предпринять что-то для выручки Луция Антония самостоятельно, Вентидий Басс, Азиний Поллион и Мунаций Планк встретились и попытались договориться о совместных действиях. Вентидий Басс и Азиний Поллион предлагали вступить в сражение, но Мунаций Планк возражал им, что в таком случае они окажутся между Октавианом и Агриппой, а потому следует выждать. Мнение Мунация Планка возобладало.

После неудачной попытки прорыва Луций Антоний, подсчитав, сколько осталось продовольствия, запретил выдавать его рабам, но велел следить, чтобы те не убегали из города. Толпы рабов бродили по городу в поисках пропитания, в отчаянии пытались есть траву. Луций запретил сжигать умерших, как это было принято по римскому обычаю, а приказал закапывать в ямы, чтобы сожжение трупов не было замечено осаждающими.

Несмотря на столь жесткую экономию, продовольствия — становилось все меньше, и Луций предпринял еще одну попытку прорыва. На этот раз он попытался прорваться не ночью, а на рассвете. Для штурма укреплений были подготовлены лестницы, складные башни, с которых опускались на стены сходные мостки, стенобитные орудия, плетеные щиты, набрасываемые на частоколы, и все остальное, что необходимо для того, чтобы преодолеть заграждения.

Яростно устремившись в атаку, воины Луция Антония сумели преодолеть ров и взобраться на стену. Часть из них уже прорвалась внутрь укрепленного лагеря осаждавших, но тут подоспел резерв Октавиана, и утомленные солдаты Луция Антония вынуждены были отступить. Обе стороны понесли большие потери, но прорыв вновь не удался, а время работало на Октавиана.

25. СДАЧА ПЕРУЗИИ. КОНЕЦ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ

Видя бессмысленность сопротивления, Луций стал склоняться к сдаче крепости, но опасался за свою жизнь. Этого же боялись и многие из его соратников. Чтобы развеять их опасения, Октавиан обращался с перебежчиками милостиво, и в Перузии все больше людей стали склоняться к сдаче. Поняв, что дальнейшее сопротивление может привести лишь к тому, что войска взбунтуются и выдадут его Октавиану, Луций Антоний выступил перед своими солдатами с речью, где изложил причины, по которым он начал войну, уверял, что на стороне Октавиана воюют люди, обманутые демагогией, что сам он боролся за народное дело и готов биться до конца, но хочет сохранить их жизни, а потому решил начать переговоры.

Как пишет Аппиан, «три посла, явившись к Цезарю, стали ему напоминать об общей родине обоих войск, об общих их походах, о дружбе между собою знатных мужей, о доблести предков, не доводивших свои несогласия до такой непримиримости».

Октавиан также нуждался в скорейшем мире. Его тылы были разорены — юг Италии опустошали пираты Помпея и Агенобарба, в Риме происходили волнения и беспорядки из-за нехватки продовольствия. Кроме того, в любую минуту в Италию мог прибыть Марк Антоний, и тогда ситуация могла бы вообще кардинально измениться. Однако дать своим противникам почетный мир было для Октавиана крайне невыгодно, и он сделал интересный дипломатический ход: зная, что часть войск Луция составляют поселенцы — ветераны Марка Антония, другая же часть войск Луция Антония состоит из новобранцев, Октавиан заявил с хитрым расчетом, что дает прощение всем, кто воевал вместе с Марком Антонием, выказывая ему тем самым свое уважение, а остальные защитники Перузии должны просто сдаться без всяких условий.

Вместе с тем, Октавиан задержал одного из трех послов, Фурния, и наедине пообещал ему, что со всеми сдавшимися, кроме своих личных врагов, поступит милостиво.

По возвращении посольства знать Перузии принялась поносить Фурния, опасаясь, что тот договорился за их спиной, и требовала или сражаться до конца, или добиваться мира на равных условиях для всех. Тогда Луций Антоний решил отправиться на переговоры лично.

Он вышел из крепости с небольшим отрядом, а потом, при приближении Октавиана, пошел вперед в сопровождении всего лишь двух ликторов. Октавиан вышел за пределы лагеря ему навстречу. Подойдя ко рву, они поприветствовали друг друга, и Луций Антоний сказал: «Если бы я сражался как чужеземец, Цезарь, я считал бы позорным понесенное поражение и еще более позорной сдачу; и я мог бы легко освободить себя от этого позора, освободившись от себя самого. Но я сражался с согражданами, равными мне по положению, сражался за родину, я не считаю ввиду этого позорным быть побежденным таким врагом». Луций Антоний предложил Октавиану «обратить весь свой гнев» против себя, Луция, а остальных простить. Оправдывая свои действия, Луций добавил, что вел войну лишь для свержения триумвирата и восстановления старого строя, но при этом добавил, что «когда ты победил, вышло так, что как ты — враг родины, так и я, желавший принести ей пользу, но не имевший возможности сделать это из-за царящего голода».

Октавиан ответил ему коротко, что не обманет тех надежд, с которыми тот к нему явился. Была оговорена процедура сдачи, и трибуны Луция получили соответствующие указания.

На следующий день Луций вывел все войско в полном вооружении. Октавиан, «увенчанный лаврами, символом победы», восседал в кресле на холме, а солдаты Луция, выстраиваясь по отдельным легионам, приветствовали его как императора. Встретив их как прежних соратников, войска Октавиана принялись просить его простить побежденных. Скорее всего, все это было заранее оговорено.

Октавиан для вида упрекнул их, но его собственные воины непрерывно просили за солдат Луция Антония, и Октавиан «уступил им» и согласился оставить тех без наказания, если в дальнейшем они станут «держаться одного с ним образа мыслей». Такое решение было встречено криками благодарности с обеих сторон.

Армия Луция Антония перешла в подчинение Октавиана.

Затем Октавиан, все так же сидя в кресле триумфатора, вызвал к себе из Перузии Луция Антония и сражавшихся на его стороне римских магистратов. Луция Антония Октавиан поместил у себя, а остальных распределил среди своих военачальников и центурионов, приказав оказывать почет, но негласным образом сторожить их. Сенаторам самой Перузии повезло гораздо меньше — все они были взяты под стражу, а затем казнены, за исключением Эмилия Луция, который в Риме во время суда над убийцами Юлия Цезаря открыто голосовал за их осуждение и призывал делать то же и остальных. Жителей города Октавиан простил, но сам город был отдан солдатам на разграбление. Солдатам, правда, не удалось слишком уж поживиться там грабежом, — один из жителей Перузии, некий Цестий, поджег свой дом и сам бросился в огонь. Раздуваемое ветром пламя быстро охватило весь город, и он сгорел дотла, за исключением храма бога Вулкана.

Разгром Перузии — одного из главных культурных центров Этрурии — и уничтожение в ходе Перузийской войны значительной части этрусской знати нанесли сокрушительный удар по еще сохранявшейся тогда этрусской культуре. Именно после этого этруски как народ окончательно растворяются среди других народов Италии, а этрусский язык полностью исчезает из употребления — последняя известная нам надпись на этрусском языке датируется 10 годом до нашей эры. Какое-то время этрусский язык продолжал употребляться как «священный», но к середине I века нашей эры людей, знающих этот язык, не стало.

После капитуляции Перузии у Вентидия Басса, Мунация Планка, Азиния Поллиона и других полководцев, поддерживавших Луция Антония, оставалось еще 13 легионов пехоты и до шести с половиной тысяч всадников, но эти войска были сосредоточены в разных местах и по-прежнему не имели единого командования, а посему каждый из полководцев поспешил примириться с Октавианом. На следующий день после капитуляции Перузии Октавиан заключил мир и с остальными своими противниками. Перузийская война закончилась.

26. РИМ ПОСЛЕ ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ. УСИЛЕНИЕ ОКТАВИАНА. РАЗВОД С КЛОДИЕЙ. ОКТАВИАН, ПЫТАЯСЬ ПРИМИРИТЬСЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ, СВАТАЕТСЯ К СКРИБОНИИ И ПОМОГАЕТ МАРКУ ЛЕПИДУ ОВЛАДЕТЬ АФРИКОЙ. ЛУЦИЙ АНТОНИЙ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА

После заключения мира противники Октавиана устремились к портам.

Большинство тех, кто или не рассчитывал на прощение, или имел намерение продолжать борьбу, постарались переправиться в Сицилию к Сексту Помпею и Стацию Мурку.

Фульвия, прибыв в сопровождении трех тысяч всадников с детьми Марка Антония в Брундизий, вызвала из Македонии пять военных кораблей и отплыла на них со своей свитой к мужу. Мунаций Планк, бросив свои войска, отправился вместе с Фульвией. Два легиона из войск Мунация Планка Агриппа сумел убедить перейти на сторону Октавиана. Остальные войска Планка перешли к Вентидию Бассу. Действовавший ранее самостоятельно Домиций Агенобарб, видя крах надежд на восстановление республики, объявил о переходе на сторону Марка Антония и, вступив в союз с Азинием Поллионом, стал готовить высадку войск Марка Антония на юге Италии, но сам Марк Антоний по-прежнему развлекался в Александрии с прекрасной Клеопатрой и медлил.

В это время умер один из полководцев Марка Антония, Фуфий Кален, под чьим началом в Альпах находилась довольно многочисленная армия. Пользуясь бездействием Марка Антония, Октавиан, взяв с собой достаточно войск, быстро направился к оставшимся без полководца легионам Фуфия Калена. Принявший после смерти отца на себя командование армией сын Фуфия Калена без боя подчинился Октавиану. Развивая успех, Октавиан стремительно двинулся далее, теперь уже практически без сопротивления подчинив себе всю Галлию и Испанию. На все важнейшие посты в присоединенных провинциях он немедленно расставил своих сторонников.

В результате этого похода Октавиан получил еще 11 легионов и в дополнение к своей победе над сторонниками Луция Антония в Италии в течение лета 40 года до нашей эры уже без войны установил свою власть над всеми западными владениями Рима.

Марк Антоний, несмотря на все призывы своих сторонников, зиму 41–40 годов до нашей эры провел в Александрии, а весной отправился в финикийский город Тир, оттуда на Кипр, затем на Родос и в Малую Азию. Сообщение о падении Перузии он получил, будучи в Малой Азии, и «порицал за это брата, Фульвию, а более всего Мания».

Из Малой Азии Марк Антоний перебрался в Афины и там встретился с Фульвией. В Афины прибыла и Юлия, мать Марка Антония, бежавшая из Италии в Сицилию к Сексту Помпею, а затем отправленная им на военных кораблях к сыну в сопровождении свиты из самых знатных приближенных Помпея. Антоний поблагодарил послов Помпея за заботу о матери и пообещал, что если он будет воевать с Октавианом, то возьмет Помпея в союзники, а если сумеет договориться с Октавианом, то постарается примирить его с Помпеем.

Октавиан по возвращении из Галлии в Рим узнал об отплытии послов Помпея в Афины и, не зная, что тот склонен примириться, начал возбуждать против Антония получивших свои наделы ветеранов, приписывая Марку Антонию желание вернуть Помпея, а вместе с ним возвратить выданные ветеранам земли их прежним владельцам. Большинство владельцев конфискованных земель действительно бежали к Сексту Помпею, но популярность Марка Антония после битвы при Филиппах была слишком велика, и солдаты не верили, что Антоний сделает что-либо им во вред, а потому идея войны с Марком Антонием была непопулярной.

У Октавиана было к тому времени 40 легионов — больше, чем у Марка Антония, Секста Помпея и тех, кто мог бы их поддержать, но у него почти не осталось флота и не было возможности быстро его воссоздать, а его противники располагали огромным флотом из более чем 500 судов, что позволяло им легко блокировать подвоз в Италию продовольствия и вызвать там голод. Поэтому Октавиан решил уладить проблему династическим браком. Поскольку его брак с Клодией не предотвратил конфронтации с Фульвией и уже не мог помочь в отношениях с Марком Антонием, он развелся с Клодией и попросил своего верного друга Мецената посватать ему Скрибонию, сестру Луция Скрибония Либона, на чьей сестре был женат Секст Помпей, для того, чтобы в случае необходимости иметь возможность примириться с Помпеем. Скрибония уже дважды до этого была замужем и имела детей, но это был брак по расчету, а кроме того, Скрибония была женщиной молодой и весьма привлекательной. Находившийся на Сицилии Либон в письме своим домашним приказал дать согласие на помолвку.

Теперь, когда конфронтация с Помпеем ослабла, Октавиан помог своему стороннику Марку Лепиду утвердиться в Африке, как это было предусмотрено договоренностью между триумвирами. Октавиан выделил Лепиду шесть легионов и переправил их в Африку. Ранее сделать это было совершенно невозможно, так как флот Помпея легко перехватил бы и потопил транспорты с войсками, но после объявления о помолвке Октавиана со Скрибонией Помпей не стал препятствовать переправе Лепида. У Секстия и других противников Октавиана и Лепида в Африке было всего четыре легиона, поэтому после прибытия туда Лепида с шестью легионами они быстро и без серьезного сопротивления оставили провинцию. Октавиан выделил Лепиду наиболее ненадежные из сдавшихся легионов Антония и таким образом сумел под благовидным предлогом удалить их из Италии, а кроме того, отобрал у своих противников важнейшую в плане снабжения Италии хлебом провинцию, передав ее своему хотя и не очень надежному, но все же союзнику. Четыре легиона Секстия, вынужденные сдаться победителю, Марк Лепид присоединил к своим.

Начав примирение с Секстом Помпеем, Октавиан одновременно использовал примирение Марка Антония и Помпея как предлог, чтобы не возвращать Марку Антонию те его провинции, которые уже успел занять. Вызвав к себе Луция Антония, Октавиан заявил: «Доверяя тебе, я по смерти Калена через своих друзей управлял провинциями и войском Антония, чтобы оно не оставалось без начальника. Теперь же, когда обнаружились его замыслы, я оставляю и провинции и войска за собою, тебе же, если пожелаешь, разрешаю безнаказанно отправиться к брату». Услышав это, Луций Антоний ответил, что знал о монархических настроениях Фульвии и старался устранить всех триумвиров, если бы его брат Марк стал бороться за республику, он стал бы на его сторону, но если Антоний борется за монархию, то он, Луций, станет сражаться на стороне Октавиана, так как дело родины ставит выше и благодарности, и родства. Тогда Октавиан выразил уважение его взглядам и поручил Луцию Антонию управление Испанией, подчинив ему находившихся там своих военачальников и отослав его в Испанию со всеми почестями, но одновременно, не надеясь лишь на слова, приказал тайно наблюдать за ним. Переход на его сторону Луция Антония стал одним из важнейших козырей Октавиана, с одной стороны как бы подтверждая «законность» присвоения им западных провинций Марка Антония, а с другой — снижая раздражение этим у Марка Антония, так как одной из главнейших провинций Октавиана был назначен управлять брат Антония.

27. ПРИБЫТИЕ В ИТАЛИЮ МАРКА АНТОНИЯ. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ ФУЛЬВИИ. ДОМИЦИЙ АГЕНОБАРБ СО СВОИМ ФЛОТОМ ПЕРЕХОДИТ НА СТОРОНУ МАРКА АНТОНИЯ. ПОДВЛАСТНЫЙ ОКТАВИАНУ ГОРОД БРУНДИЗИЙ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПРИНЯТЬ АНТОНИЯ, ВЫЗЫВАЯ ЕГО ГНЕВ. МЕЖДОУСОБИЦА МЕЖДУ МАРКОМ АНТОНИЕМ И ОКТАВИАНОМ. НЕДОЛГАЯ ДРУЖБА МАРКА АНТОНИЯ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. СЕКСТ ПОМПЕЙ ОТБИРАЕТ У ОКТАВИАНА САРДИНИЮ И КОРСИКУ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ НАЧИНАЮТ МЕЖДУ СОБОЙ ПЕРЕГОВОРЫ, СТРЕМЯСЬ К ПРИМИРЕНИЮ

Тем временем Марк Антоний перешел к решительным действиям и отплыл с небольшим войском, но имея целых двести кораблей, из Греции к берегам Италии. Фульвия в это время заболела и осталась в Греции.

В Ионическом море Марка Антония встретил флот Домиция Агенобарба. Их встреча была оговорена заранее, и Агенобарб прибыл со всем своим войском и военным снаряжением. Несмотря на имевшийся письменный договор с Агенобарбом, у приближенных Антония возникли сильные сомнения, не готовит ли тот Антонию ловушку. При приближении кораблей Агенобарба стоявший рядом с Антонием Мунаций Планк забеспокоился и посоветовал не плыть дальше, а выслать суда для разведки, но Марк Антоний проявил мужество и, заявив, что, будучи связанным договором, предпочтет скорее умереть, чем оказаться трусом, двинулся навстречу с пятью своими лучшими кораблями.

Украшенные особыми адмиральскими значками флагманские корабли подошли друг к другу, и начальник ликторов Марка Антония, находившийся по обычаю на носу его флагмана, то ли по собственной гордости, то ли по приказу Антония приказал, чтобы с противоположного судна был убран адмиральский значок, как если бы это была встреча е судном полководца более низкого ранга. Это был очень рискованный жест, так как он мог вызвать обиду и спровоцировать нападение, но Агенобарб приказал убрать значок со своего корабля, признав себя в подчинении у Марка Антония. Тут все сомнения рассеялись. Агенобарб был принят на корабль Марка Антония, а затем их соединенный флот забрал сосредоточенные в городе Палоенте сухопутные войска Агенобарба и оттуда отплыл к Брундизию.

Брундизий охранялся всего лишь пятью когортами Октавиана, но брундизийцы заперли ворота перед Марком Антонием и Агенобарбом: перед Агенобарбом как явным врагом, а перед Марком Антонием — «как перед человеком, который сопутствует врагу». Раздраженный Марк Антоний высадился в соседнем порту Тарент (современный Таранто) и, подойдя к Брундизию, приказал перекопать рвом перешеек, блокировав расположенный на полуострове город. Одновременно он послал свой флот занять удобные гавани вдоль побережья Италии и попросил Секста Помпея о содействии.

Арка Августа на Римском форуме. 19 г. до н. э. Реконструкция

Секст Помпей не замедлил воспользоваться начавшейся конфронтацией между триумвирами и просьбой Марка Антония. Он тотчас послал одного из своих наиболее опытных адмиралов — вольноотпущенника Менодора захватить Сардинию, дав ему четыре легиона и достаточно кораблей. (Не должно вызывать удивления то, что столь ответственная операция была поручена вольноотпущеннику. Менодор был киликийским пиратом, взятым в плен еще Гнеем Помпеем, отцом Секста Помпея. Морское дело Менодор знал в совершенстве. За выдающиеся способности Помпей предоставил ему свободу и сделал одним из своих флотоводцев.) Защищавшие Сардинию два легиона Октавиана пришли в смущение, узнав о союзе Помпея и Марка Антония, и потому быстро сдались превосходящим силам Менодора. Так в 40 году до нашей эры Сардиния, в течение трех лет бывшая оплотом Октавиана, досталась Сексту Помпею. Тогда же Менодор захватил и Корсику. Подчинив, таким образом, помимо Сицилии, Сардинию и Корсику, Секст Помпей, чтобы поддержать Марка Антония, высадился в Южной Италии, захватив несколько городов.

Закончившаяся было Перузийская война могла перерасти в войну между триумвирами. Простые легионеры обоих триумвиров были против этого, так как устали воевать, тем более воевать между собой. Особенно недовольны они были Октавианом, который, по их мнению, «грабил народ, отнимая последнее, и опустошал казну». Солдаты требовали, чтобы консулы (триумвиры) правили, «не причиняя ущерба друг другу». Когда Октавиан послал на выручку подвергшейся нападению Помпея Авзонии (местности на юге Италии) армию во главе с Агриппой, призванные на службу военные поселенцы, узнав, что нападавшие действуют с согласия Антония, оставили Агриппу, тотчас повернув назад. Это крайне насторожило Октавиана, понявшего, что войска весьма ненадежны.

Агриппа вскоре за счет увещеваний и личного авторитета сумел набрать новое войско и двинулся к Брундизию, но не спешил, понимая, что наилучшим выходом было бы примирение. Октавиан также отправился к Брундизию, но на несколько дней вынужден был задержаться в городе Канузии (в Апулии), ввиду болезни, а когда подошел к Брундизию и увидел, что город отрезан стеной, за которой укрылся Марк Антоний, ограничился лишь тем, что расположился рядом лагерем и стал выжидать.

Марк Антоний, у которого было намного меньше войск, вызвал свои войска из Македонии, а ожидая их прибытия, стал прибегать к хитростям: незаметно с вечера отводил в море военные и грузовые суда с частью своих людей, а днем эти же суда, одно за другим, на глазах у Октавиана приплывали и выгружали войска, как если бы те перебрасывались из Македонии. Но к Антонию поступало и настоящее подкрепление — скоро к нему прибыли осадные орудия и он начал придвигать их к стенам города.

Октавиан ничего не предпринимал в Брундизии, но посланные им войска вытеснили высадившиеся в Южной Италии отряды Секста Помпея почти отовсюду. Однажды вечером Антоний получил известие о том, что Агриппа взял занятый ранее Помпеем город Сипунт, а также вытеснил Помпея из города Фурии, Помпей же продолжает осаждать только город Консенцию. Тогда же Антоний получил сообщение, что на помощь Октавиану подходит отряд из 1500 всадников во главе с Сервилием и что этот отряд расположился на ночевку близ соседнего города Урии. Разгневанный Марк Антоний, взяв с собой всего 400 всадников, смело атаковал этот отряд, причем слава его после победы при Филиппах была настолько велика, что всадники Сервилия сдались без боя и ушли вместе с Марком Антонием к Брундизию.

Римские форумы. Форум Августа обведен линией

Как уже говорилось выше, между стоявшими у Брундизия армиями Октавиана и Марка Антония боевые действия не велись, но солдаты Антония подходили группами к ограде лагеря Октавиана и попрекали его солдат тем, «что те пришли сражаться с Антонием, которому обязаны своим спасением при Филиппах». Солдаты Октавиана в ответ упрекали приверженцев Антония, что те сами пришли сражаться с Октавианом. Наконец солдаты Октавиана, признав, что помнят о доблести Антония, открыто заявили о своем желании примирить Октавиана с Антонием, но добавили, что если тот откажется, они будут сражаться против него. Скорее всего, такое заявление было сделано с разрешения Октавиана или даже по прямому его приказу, но сказанное соответствовало действительному настроению войск.

Одновременно с получением такого предложения Антоний получил сообщение о смерти Фульвии. Антоний переживал из-за смерти жены и считал себя немного виноватым, так как, злясь на нее, оставил ее больную и уходя не желал видеть, но, как пишет Аппиан, «в смерти Фульвии обе стороны увидели благоприятное обстоятельство, так как эта смерть освобождала их от беспокойной женщины, из одной только ревности к Клеопатре вызвавшей такую войну».

Через Луция Кокцея, бывшего в дружбе и с Октавианом и с Марком Антонием, Марк Антоний начал договариваться о переговорах. Октавиан, которому соглашение было необходимо не меньше, чем Марку Антонию, повел себя как опытный дипломат. Когда Луций Кокцей прибыл к нему и провел у него целый день, уговаривая написать что-нибудь Марку Антонию, «как младший старшему», Октавиан отвечал, что не будет писать Антонию ничего, пока тот находится с ним в состоянии войны, однако в конце концов он все же предложил выход и согласился написать письмо матери Марка Антония «с упреком в том, что, будучи родственницей и пользуясь с его стороны исключительным почетом, она предпочла бежать из Италии, как будто не могла ожидать от него, как от сына, полной обеспеченности во всем». Такой предлог для примирения устроил всех. Октавиан через Кокцея потребовал в качестве предварительного условия отозвать Секста Помпея из опустошенных им областей южной Италии, а также отослать куда-нибудь Домиция Агенобарба. Антоний поначалу опасался идти на это, прежде всего потому, что если бы не удалось заключить договор с Октавианом, ему было бы значительно сложнее вновь до говориться о совместных действиях с Помпеем. Однако принадлежавшая, как и Октавиан, к роду Юлиев мать Антония и его советники убедили Антония, что договор будет заключен, и Антоний послал Сексту Помпею предписание удалиться в Сицилию, а Домиция Агенобарба назначил своим наместником в Вифинии.

Форум Августа в Риме. Конец I в. до н. э.

28. ПРИМИРЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ И ОКТАВИАНА. НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ МЕЖДУ ТРИУМВИРАМИ. МАРК АНТОНИЙ ЖЕНИТСЯ НА ОКТАВИИ, КАЗНИТ МАНИЯ, КАК ЗАЧИНЩИКА ПЕРУЗИЙСКОЙ ВОЙНЫ, И ВЫДАЕТ ОКТАВИАНУ ЗАМЫШЛЯВШЕГО ЕГО УБИТЬ САЛЬВИДИЕНА. ОКТАВИАН ПЫТАЕТСЯ ВЕРНУТЬ СЕБЕ САРДИНИЮ, НО ТЕРПИТ НЕУДАЧУ. БЕСПОРЯДКИ В ИСТОЩЕННОЙ ВОЙНОЙ ИТАЛИИ. ПРОПАГАНДА МИРА И НАДЕЛЕНИЯ ВЕТЕРАНОВ ЗЕМЛЕЙ НА МОНЕТАХ ОКТАВИАНА

Сразу после этого начались переговоры, причем обе стороны решили воздержаться от обвинений. Октавиан поручил вести переговоры Меценату, Марк Антоний — Азинию Поллиону, в переговорах участвовал также Луций Кокцей — «как дружественный обеим сторонам». В октябре 40 года до нашей эры соглашение было достигнуто — Марк Антоний и Октавиан простили друг другу обиды, а для крепости союза Марк Антоний обручился с незадолго до того овдовевшей сводной сестрой Октавиана — Октавией Старшей. Хотя Октавия Старшая была не родной, а сводной сестрой Октавиана, он очень ее любил, сама она, как утверждает Плутарх, была «настоящим чудом среди женщин». Римские владения вновь были поделены: все земли к северу и западу от находившегося в Иллирии города Скодра (современный город Шкодер в Албании), в том числе практически вся Иллирия и Далмация, отошли к Октавиану, а все земли к югу и востоку от Скодра — к Марку Антонию (именно эти земли они оба к тому времени и контролировали). У Марка Лепида, как и ранее, оставались в управлении только провинции Старая и Новая Африка, но он также продолжал считаться триумвиром.

Как только в войсках узнали, что Октавиан и Марк Антоний помирились, оба войска возликовали — «весь день и всю ночь не прекращались радостные крики солдат и благопожелания им обоим».

Марк Антоний, воспользовавшись соглашением, тут же послал Вентидия Басса с войсками вытеснить из Сирии и Малой Азии вторгшихся туда парфян, а сам вместе с Октавианом отправился в Рим, чтобы отпраздновать свадьбу с Октавией. Как пишет Плутарх, «хотя закон и запрещал вдове вступать в новый брак раньше, чем по истечении десяти месяцев со дня смерти прежнего мужа, однако сенат особым постановлением сократил для Октавии этот срок». Их брак был заключен, конечно же, из политических соображений, но, по словам Плутарха, «все хлопотали о браке Антония с Октавией в надежде, что эта женщина, сочетавшись с Антонием и приобретя ту любовь, какой не могла не вызвать ее замечательная красота, соединившись с достоинством и умом, принесет государству благоденствие и сплочение». Октавия действительно была хорошо образованна, умна, богата, знатна, молода (на 14 лет младше Марка Антония) и, судя по сохранившимся ее изображениям, весьма красива, а потому в начале их совместной жизни имела немалое влияние на своего нового супруга. Вскоре после свадьбы Антоний приказал казнить Мания за подстрекательство Фульвии к войне против Октавиана, а кроме того, рассказал Октавиану, что Квинт Сальвидиен, так умело действовавший в перузийскую войну и возглавлявший теперь войска Октавиана в Лугдунской Галлии (основные его силы располагались вдоль реки Рона), «задумал отложиться от него и посылал с этой целью послов к Антонию, когда тот осаждал Брундизий».

Форум Августа в Риме. Конец I в. до н. э.

Многие советники Антония считали, что выдавать Сальвидиена вовсе не следовало, но Марк Антоний, видимо, был уверен, что теперь всегда будет в дружбе с Октавианом. Октавиан же, узнав об измене, спешно вызвал Сальвидиена под надуманным предлогом, а когда тот явился, изобличил его, после чего Сальвидиен, по решению послушного Октавиану сената, был казнен. Войска Сальвидиена, как подпавшие под подозрение, были переданы Марку Антонию, что еще более сблизило Марка Антония с Октавианом.

В это же время Октавиан попытался вернуть себе Сардинию. Посланный им туда полководец Гелен за счет внезапности на короткое время овладел островом, но затем был выбит оттуда Менодором, вновь вернувшим Сардинию под власть Секста Помпея.

Война с Помпеем грозила затянуться. Его флот наводил страх на римских купцов, а побеги рабов разоряли многих крупных землевладельцев. Поставки хлеба в Италию из Африки и Египта стали практически невозможны, и цены на продукты в Риме резко поднялись. Большинство римлян не верили, что Помпея можно быстро разгромить, и требовали заключить с ним мир. Антоний также уговаривал Октавиана помириться с Помпеем, но Октавиан ни за что не хотел смириться с потерей Сардинии и Корсики. Для войны, особенно для строительства флота, нужны были дополнительные средства, и Октавиан прибег к введению новых налогов. Ранее, во время войны против Марка Брута и Гая Кассия, с рабовладельцев им был взыскан налог в 25 драхм за каждого раба, теперь он постановил взыскать с них еще половину этой суммы. Был также введен дополнительный налог на наследство.

Введение этих новых налогов вызвало в народе негодование. На стихийно собравшемся народном собрании толпа настолько возбудилась, что когда туда прибыл Октавиан с несколькими друзьями и небольшой охраной и попытался объяснить необходимость новых налогов, его чуть не закидали камнями. Раненый Октавиан был спасен подоспевшим Антонием, успевшим вызвать отряд своих солдат. На улицах Рима произошло настоящее побоище. Только опираясь на верные войска, триумвирам удалось рассеять и усмирить толпы голодных недовольных граждан.

Стало ясно, что мир необходим.

Октавиан вынужден был идти на любые ухищрения для того, чтобы сохранить власть. Это интересно отобразилось на выпуске его монет. Еще во II веке до нашей эры народные трибуны братья Гракхи пытались провести в Риме земельную реформу и сумели наделить 80 тысяч римлян землей. Братья Гракхи были убиты, но их имена стали очень популярны среди римской бедноты. И вот Октавиан Август поручил в 40–36 годах до нашей эры одному из потомков Гракхов — Тиберию Семпронию Гракху чеканку специальных денариев (серебряных монет) для денежного вознаграждения ветеранов. Известны монеты двух типов. На монетах первого типа на лицевой стороне изображена голова Юлия Цезаря в лавровом венке с буквами «SC», означающими, что монеты чеканены с ведома сената (Senatus consulto), а с обратной стороны денария изображены знамя и орел легиона, плуг и скипетр в сопровождении имени и титула магистрата — «Тиберий Семпроний Гракх, квестор» («ТI. SEMPRONIVS GRACCVS Q. DES.»)[3]. На лицевой стороне денариев второго типа изображена голова Октавиана Августа с надписью «сын божественного Юлия» («DIVIIVLI. F.»), а на оборотной стороне изображения тех же орла, знамени, плуга и скипетра, но в сопровождении несколько иной надписи — «Тиберий Семпроний Гракх, один из четырех мужей, квестор» («ТI. SEMPRON. GRACC (VS IIII VIR) Q. DESIG.»).

Денарии Тиберия Семпрония Гракха интересны прежде всего сочетанием изображенных на них знаков военной и государственной власти (знамя, орел и скипетр) с изображениями сельскохозяйственных орудий (плуг).

Такая композиция является единственной во всей римской монетной чеканке (как республиканского, так и императорского периода) и представляет собой наглядное отражение политики, проводившейся в то время Октавианом. Денарии с изображениями военных знаков, скипетра и плуга, снабженные именем Тиберия Гракха, должны были пропагандировать среди легионеров, вербовавшихся чаще всего из сельского населения, программу деятельности Октавиана, который посредством наделения ветеранов землей обеспечивал укрепление своей власти.

29. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА СКРИБОНИИ — НОВЫЙ БРАК ПО РАСЧЕТУ. НАЧАЛО ПЕРЕГОВОРОВ ОКТАВИАНА С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ. ГИБЕЛЬ СТАЦИЯ МУРКА. МИЗЕНСКОЕ СОГЛАШЕНИЕ — МИР С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И НОВЫЙ ПЕРЕДЕЛ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ

Поскольку власть Октавиана была еще недостаточно прочной, он постоянно лавировал. Начать переговоры о мире с Помпеем сразу напрямую он не мог, чтобы «не потерять лицо», и тут инициативу взял на себя Марк Антоний. Антоний посоветовал родственникам Либона вызвать того из Сицилии, чтобы Либон поздравил своего свояка Октавиана, и поручился за его безопасность. Когда Либон высадился на острове Энария близ Неаполя, в Рим было немедленно сообщено об этом, и хотя все было заранее оговорено, Октавиан разыграл целый спектакль — народ просил его дать Либону гарантию безопасности и принять того в качестве посла, Октавиан же сначала возражал, а потом «неохотно исполнил это пожелание». Точно так же «народ» «заставил и мать Помпея, Муцию, под угрозой сжечь ее дом, отправиться для содействия переговорам». После проведенных проскрипций в Риме уже никто не мог предпринимать политические акции без ведома Октавиана и действия «народа», конечно же, направлялись самим Октавианом и его приближенными.

Положение Помпея также было непростым. В это время у него возник конфликт со Стацием Мурком. Помпея не устраивало, что Мурк после прибытия на Сицилию вел себя и действовал слишком самостоятельно, а возможно, и начал претендовать на власть. Помпей стал отдалять Мурка от себя. В ответ Стаций Мурк, негодуя, удалился в Сиракузы и, обосновавшись там, стал открыто поносить Помпея. Видя в Мурке опасного соперника, Помпей поступил с ним так же, как несколько ранее с пропретором Вифиником, — подкупив военного трибуна и центуриона, он приказал им убить Стация Мурка. Но, поскольку авторитет Мурка был слишком велик, дело представили так, словно Стаций Мурк был убит рабами, а чтобы это выглядело правдоподобно, обвиненных рабов распяли.

Марк Антоний, Октавия Старшая и Октавиан на бронзовой монете, выпущенной для римского флота

Так Помпей устранил своего соперника, но одновременно потерял и одного из своих самых опытных полководцев, а также посеял неуверенность в безопасности среди других своих соратников.

Относительно целесообразности заключения мира мнения в лагере Помпея разделились. Менодор писал Помпею, что «следует или воевать по-настоящему, или промедлить еще, так как голод действовал за них, в результате чего и условия мира, если они решатся на мир, будут более выгодными». Таким образом, Менодор считал, что время мира еще не настало. Большинство других приближенных Помпея советовали ему заключить мир «и стали наговаривать ему на Менодора, будто он стремится к власти и противится миру не в интересах своего повелителя, но чтобы самому стать во главе войска и страны». В конце концов Секст Помпей счел доводы сторонников мира более убедительными и в сопровождении большого флота отправился к берегам Кампании.

На следующий день после его прибытия на плотах (чтобы избежать западни) у Мизенского мыса, близ города Путеолы (современный город Поццуоли неподалеку от Неаполя), состоялись переговоры между триумвирами и Помпеем. С рассветом в море на достаточном удалении от берега вбили колья и настелили на них два настила — один со стороны суши и один со стороны моря. Расстояние между ними позволяло слышать друг друга не прибегая к крику, а разделявшее их водное пространство гарантировало невозможность внезапного нападения. На настил, сделанный со стороны суши, взошли Октавиан и Марк Антоний, а на настил, построенный со стороны моря, — Помпей и Либон. Помпей рассчитывал стать одним из триумвиров вместо Лепида, однако Октавиан и Марк Антоний соглашались лишь на то, чтобы объявить ему прощение и разрешить возвратиться в Рим из изгнания. Первый день не принес результатов, но переговоры продолжились. Вторым важнейшим вопросом переговоров был вопрос об амнистии осужденных и о возвращении им конфискованного имущества. Помпей требовал простого изгнания для оставшихся убийц Юлия Цезаря, а для остальных проскрибированных требовал почетного возвращения с полным возвращением им утраченного имущества. Угроза надвигавшегося голода подталкивала Октавиана и Антония к уступкам, но вернуть все они никак не могли, поэтому предложили вернуть проскрибированным четвертую часть прежнего имущества, выкупив его у новых владельцев. Они написали об этом самим проскрибированным, убеждая их удовольствоваться этим. И те действительно приняли такое предложение и стали убеждать Помпея согласиться. Возможно, к этому их побудило то, что после расправы Помпея со Стацием Мурком они уже побаивались и Помпея (такую версию высказывает Аппиан), а может быть, они просто уже не хотели испытывать судьбу, продолжая войну против триумвиров, чей военный и экономический потенциал был гораздо больше, чем у Помпея. Как бы там ни было, сами проскрибированные стали уговаривать Помпея согласиться и заключить мир.

Денарий Марка Антония

Помпей начал понимать, что его переиграли и что такое соглашение будет более выгодно триумвирам. В гневе он «разодрал на себе одежды, жалуясь, что его предают те, во главе которых он сражался, и неоднократно упоминал о Менодоре как об искусном полководце и притом единственном ему преданном», но в этих условиях отказаться от переговоров и продолжить войну он уже не мог, — ведь почти все, на кого он опирался, стояли за мир. В итоге весной 39 года до нашей эры было достигнуто Мизенское соглашение, по которому война на суше и на море прекращалась, а торговля восстанавливалась.

Помпей снимал блокаду Италии, выводил оттуда свои остававшиеся еще кое-где гарнизоны и обещал не принимать к себе больше ни рабов, ни свободных людей из Италии, а также прекращал препятствовать поставкам продовольствия и других товаров в Италию. За это за ним закреплялись Сицилия, Сардиния, Корсика и полуостров Пелопоннес, а кроме того, те острова в Средиземном море, которыми он уже овладел. Он получал 70 миллионов сестерциев компенсации за конфискованное имущество его отца. Служившие у него рабы получали свободу, а его солдаты право на земельные наделы наравне с легионерами Октавиана и Антония. Помпею предоставлялась консульская власть, причем в свое отсутствие он мог исполнять консульские обязанности через любого из назначенных им самим друзей. Помимо этого Помпей назначался одним из верховных жрецов. Объявлялась общая амнистия всем осужденным, за исключением скрывшихся убийц Цезаря. Вернувшимся в Италию проскрибированным возвращалась четвертая часть конфискованного у них имущества, а тем, кто не был осужден, а бежал «из страха», имущество возвращалось полностью, за исключением разграбленного движимого имущества.

По случаю заключения договора его участники устроили угощение друг для друга, распределив, кому и когда устраивать пир, по жребию. Первым устроил пир Помпей на своей роскошной галере, стоявшей на якоре у мола. Затем пировали в шатре Марка Антония, устроенном на том же моле, а третий пир состоялся все на том же моле в палатке Октавиана.

Несмотря на договор, клятвы и уверения, стороны явно не доверяли друг другу. Вокруг стояли на якорях суда, всюду была расставлена стража, а сидевшие за столом скрывали под одеждой короткие мечи.

В дальнейшем ходили слухи, что Менодор советовал Помпею напасть на триумвиров во время пира и отомстить за отца и брата, обещая, что он с флотом позаботится о том, чтобы никто не скрылся, но Помпей якобы ответил отказом, заявив, что «Менодору подходит нарушать клятву, но не Помпею». Сделал ли он это из благородства — вопрос спорный. Учитывая принятые всеми меры предосторожности, такое нападение могло не дать ожидаемого результата, триумвиры же во время проходившего пира договорились с Помпеем о помолвке его дочери, внучки Либона, с Марцеллом, сыном Октавии, сестры Октавиана, от ее первого брака и пасынком Марка Антония. Теперь, когда Октавиан был женат на родной сестре жены Помпея, а дочь Помпея обручена с его племянником, являвшимся одновременно и родственником Марка Антония, Помпей считал, что получил достаточно гарантий своего благополучия. Условия договора были записаны, запечатаны и отосланы в Рим на хранение весталкам.

Заключение такого соглашения было встречено с восторгом всей Италией. Большая часть бежавшей к Помпею римской знати вернулась в Рим. Оживилась торговля и возобновился подвоз в Рим продовольствия. Казалось бы, выиграли все, но Помпей, с уходом римской знати, лишился многих опытных военачальников, возможности же Октавиана за счет этого, а также за счет прекращения блокады значительно расширились. Вскоре Антоний отправился в свои владения, где началась война с парфянами, и, кроме того, вынужден был разбирать конфликты своих многочисленных вассалов из числа местных царей и династов, а почти все западные владения Рима оказались в распоряжении Октавиана.

Используя полученную передышку, Октавиан сначала направился в Галлию, где не утихали волнения, а затем, поручив усмирение восстания галлов в Аквитании Агриппе, вернулся в Рим.

30. ВТОРЖЕНИЕ ПАРФЯН ВО ВЛАДЕНИЯ МАРКА АНТОНИЯ. «ПАРФЯНСКИЙ ИМПЕРАТОР» КВИНТ ЛАБИЕН. ПОРАЖЕНИЕ ПАРФЯН. ГИБЕЛЬ КВИНТА ЛАБИЕНА. ИЗМЕНА МЕНОДОРА ВОЗВРАЩАЕТ ОКТАВИАНУ СИЦИЛИЮ И КОРСИКУ. РАЗВОД ОКТАВИАНА СО СКРИБОНИЕЙ. ЖЕНИТЬБА ОКТАВИАНА НА ЛИВИИ — НЕВЕРОЯТНЫЙ БРАК ПО ЛЮБВИ

В то время как Антоний был занят разрешением конфликта в Италии, парфянские войска во главе с Пакором и Квинтом Лабиеном овладели столицей Сирии Антиохией и многими другими городами. Часть римских солдат перебежала на сторону Лабиена. Римский наместник в Сирии Деций Сакс бежал в Киликию и попытался организовать там сопротивление, но был убит. После этого Пакор и Лабиен разделили свои силы. Пакор двинулся вдоль финикийского побережья на юг. Он быстро овладел Финикией, взяв Сидон и Птолемаиду, а затем двинулся на Иудею, где сумел захватить ее правителей — Гиркана и Фасаила. Гиркан был изувечен, а Фасаил покончил с собой. Правителем Иудеи Пакор поставил своего ставленника Антигона. Младший брат Фасаила, Ирод (будущий Ирод Великий), попытался организовать сопротивление парфянам, но ввиду слишком большого неравенства сил сдал им Иерусалим. Оставив свою семью в хорошо укрепленной крепости Масада на берегу Мертвого моря, Ирод отправился за помощью к Марку Антонию и, прибыв в Рим, был по совместной рекомендации Марка Антония и Октавиана объявлен сенатом единственным царем Иудеи.

Квинт Лабиен в это время захватил Киликию, и его войска продвинулись в Центральную часть Малой Азии. Римский наместник провинции Азия Минуций Планк не решился оказать ему сопротивления и бежал на один из островов в Эгейском море. Сочтя себя победителем, Квинт Лабиен, как победоносный военачальник, принял титул императора, приказав отчеканить памятные монеты со своим изображением и титулом «Q. LABIENVS PARTHICVS IMP.» («Квинт Лабиен — парфянский император»). Но такой шаг не прибавил ему популярности. Римляне всегда давали титул императора за победу над кем-то, и поэтому подобный титул Лабиена выглядел как сатира, — ведь победил он отнюдь не парфян.

Поскольку войска Лабиена вели себя как завоеватели, многие города стали оказывать им сопротивление и продвижение его замедлилось. Тем временем Марк Антоний, как уже говорилось выше, поручил разгром Лабиена и парфян одному из самых опытных своих полководцев — Публию Вентидию Бассу, выделив ему для этого достаточное количество войск. Когда Вентидий Басс высадился в Малой Азии, Квинт Лабиен был вынужден отойти к горам Тавра и обратиться за помощью к парфянам, обосновавшимся в Сирии. Лабиену удалось продержаться в горных проходах до прихода парфян, но когда он вместе с парфянами попытался атаковать Вентидия Басса, то их атака получилась несогласованной. Понеся большие потери, парфяне бежали, отступив в Киликию. Лабиен также был вынужден начать ночью отступление, однако Вентидий Басс сумел обойти его с тыла и разбить. Лабиену удалось бежать, переодевшись в женское платье, и некоторое время скрываться сначала в Киликии, а потом переправиться на Кипр, но там он был пойман и казнен по приказу наместника Марка Антония — бывшего вольноотпущенника Деметрия. Таков был конец «парфянского императора» Квинта Лабиена.

Карниз храма Конкордии на Римском форуме (ныне вмонтирован в здание табулария). 7 г. до н. э. — 10 г. н. э.

Колонны храма Кастора и Поллукса на Римском форуме. 12 г. до н. э. — 6 г. н. э.

Развивая успех, войска Вентидия Басса выбили парфян из горных проходов и вошли в Сирию. Большинство сирийских городов тут же перешли на сторону римлян. 9 июня 38 года до нашей эры парфяне в битве при Гиндаре попытались в генеральном сражении переломить ход войны. Видимо, этот день был выбран ими для сражения как особо благоприятный, так как именно в этот день в 53 году до нашей эры они уничтожили армию римского полководца Марка Лициния Красса. Но на этот раз парфяне потерпели сокрушительное поражение. Погиб даже сам царевич Пакор, а его голова была провезена по сирийским городам, чтобы устрашить сторонников парфян. Как писал римский историк Юстин, «ни в одну войну парфяне не терпели более страшного поражения…» 27 ноября 38 года до нашей эры Рим чествовал Вентидия Басса как триумфатора.

Антоний в это время, казалось, был увлечен Октавией. Она неотлучно находилась с ним, пока он был в Италии. После отъезда из Рима Антоний конец лета, осень и зиму 38 года до нашей эры провел в Афинах с Октавией, которая не просто сглаживала противоречия между ним и своим братом, но, казалось бы, заняла то место, которое до этого занимали сначала Фульвия, а затем Клеопатра. Октавия родила Марку Антонию дочь — Антонию Старшую и была уже беременна Антонией Младшей. Именно в Афинах он получил известие о победе Вентидия Басса. Как пишет Плутарх, «преследовать парфян далее рубежей Месопотамии Вентидий не захотел — он боялся зависти Антония, но обратился против изменивших римлянам городов, привел их к покорности и осадил в Самосате Антиоха, царя Коммагены». Жадный к славе и почестям Антоний отправил Вентидия Басса в Рим отпраздновать триумф, а сам намеревался превзойти его и начал готовить грандиозный поход для завоевания Парфии. Он уже собирался отбыть из Афин на восток, но тут вновь разгорелась война между Октавианом и Секстом Помпеем.

Марк Антоний и его супруга Октавия Старшая на бронзовой монете, выпущенной для римского флота

Октавиан рассматривал Мизенский договор с Секстом Помпеем как временный и готовился к разгрому Сицилийского государства, спешно создавая флот. Помпей, в свою очередь, также не мог полностью соблюдать условия мира — сократить флот и армию он не собирался, а обеспечить их всем необходимым, не прибегая к морскому разбою, не имел возможности, поэтому его корабли периодически продолжали грабить торговые суда.

Заключенный в Мизенах мир позволил Октавиану улучшить снабжение Италии и Рима, но новая война была неизбежной. Помня свои неудачи в предыдущих войнах с Помпеем, Октавиан решил добиться хитростью, деньгами и дипломатией того, чего не сумел ранее добиться силой. Самым влиятельным и удачливым из полководцев Помпея был Менодор, управлявший Сардинией и Корсикой, но большинство других сторонников Помпея, завидуя Менодору, настраивали Помпея против него, и отношения Помпея с Менодором испортились. Заметив это, Октавиан послал своего вольноотпущенника Филадельфа в Сардинию, якобы для закупки хлеба, а на самом деле, чтобы убедить Менодора перейти на свою сторону. Выслушав Филадельфа, Менодор также тайно послал к Октавиану своего приближенного, некоего Микилиона, и через него договорился, что передаст Октавиану Сардинию, Корсику, весь свой флот и всю армию — три легиона пехоты и вспомогательные войска.

Взвесив все «за» и «против», Октавиан решил, что Менодор с Сардинией и Корсикой важнее, чем постоянно нарушаемый мир с Помпеем, и принял Менодора. На Сардинию и Корсику Октавиан послал своих представителей, принявших власть, а прибывшего в Рим Менодора, бывшего до того вольноотпущенником, объявил свободным и поручил ему командовать теми кораблями, которые тот имел, подчинив его своему флотоводцу Кальвизию. Охрана побережья была немедленно усилена, чтобы избежать нападений с моря. В Остии (гавани в 22 километрах от Рима) и в Равенне в срочном порядке началось строительство новых боевых кораблей.

Рим. Портик Октавии

К этому времени расстроился и брак Октавиана со Скрибонией. В январе 38 года до нашей эры Октавиан развелся со Скрибонией и женился, наконец по любви, На Ливии, заставив ее на шестом месяце беременности развестись с мужем (республиканцем и ярым противником Октавиана) и взяв ее беременной, да еще вместе с сыном от первого брака (Тиберием). Отец Ливии, также ярый республиканец, был ранее внесен триумвирами в проскрипционные списки, бежал, сражался против Октавиана и Марка Антония в битве при Филиппах, а после поражения республиканцев покончил с собой. Брак Ливии и Октавиана казался делом немыслимым, но он состоялся. Римляне рассказывали в те дни анекдоты о том, что «у счастливого человека сын может родиться и через три месяца», но Октавиан был влюблен и ничто не могло его остановить. С Ливией Октавиан проживет почти 52 года — до конца своих дней.

В момент развода с Октавианом Скрибония была беременна. В январе 38 года до нашей эры, в день свадьбы Октавиана с Ливией, Скрибония родила ему дочь, названную Юлией. От Ливии у Октавиана детей не будет, и Юлия (Юлия Старшая) так и останется единственным его родным ребенком.

31. СИЦИЛИЙСКАЯ ВОЙНА. НЕУДАЧИ ОКТАВИАНА. МАРК АНТОНИЙ ВСТУПАЕТСЯ ЗА СЕКСТА ПОМПЕЯ, НО ОКТАВИАН УХИТРЯЕТСЯ ЕГО ПЕРЕУБЕДИТЬ И СКЛОНИТЬ К СОВМЕСТНОЙ ВОЙНЕ ПРОТИВ ПОМПЕЯ. ПРИБЫТИЕ ФЛОТА МАРКА АНТОНИЯ В ТАРЕНТ НА ПОМОЩЬ ОКТАВИАНУ. НЕЖЕЛАНИЕ ОКТАВИАНА ДЕЙСТВОВАТЬ СОВМЕСТНО ПРИВОДИТ К НОВОМУ КОНФЛИКТУ С МАРКОМ АНТОНИЕМ. ОКТАВИЯ МИРИТ МУЖА С БРАТОМ

Возвращение Октавианом Сардинии и Корсики и его развод со Скрибонией стали началом Сицилийской войны, названной так потому, что она велась с Секстом Помпеем за обладание Сицилией.

Используя фактор внезапности, Октавиан немедленно двинул против Помпея все силы своего флота. Одна эскадра, возглавляемая Кальвизием, Менодором и Сабином, отплыла к Сицилии от берегов Этрурии, другая, во главе с самим Октавианом, отплыла туда из Тарента. Своим сухопутным войскам, предназначенным для отправки в Сицилию, Октавиан приказал как можно быстрее сосредоточиться в Регии (современный порт Реджоди-Калабрия на юге Италии у берегов Мессенского пролива, отделяющего Сицилию от Италии). Однако, несмотря на всю скрытность подготовки к походу, застать Помпея врасплох не удалось, так как тот получил известие об измене Менодора от перебежчиков.

Поняв, что Октавиан нанесет удар с двух направлений, Помпей одну эскадру, во главе с верным себе флотоводцем — вольноотпущенником Менекратом, — послал против эскадры Кальвизия и Менодора, а сам с другой эскадрой решил встретить в Мессенском проливе эскадру Октавиана.

Менекрату удалось встретить флот Кальвизия и Менодора у берегов Кампании. Умело выбрав позицию, Менекрат сумел прижать врагов к скалистым берегам, «вследствие чего они одновременно опасались сесть на мель и должны были опасаться его нападений».

Сражение было яростным. Как пишет Аппиан, «во время этого боя Менодор и Менекрат увидели друг друга. Забыв о всем прочем, они с гневными криками поплыли навстречу один другому, считая, что победа и решение войны зависят от того, кто из них возьмет верх. Корабли с силой столкнулись, причем были повреждены нос у корабля Менодора и весла у Менекрата. Когда с обеих сторон были сброшены железные крючья, бой был уже не между судами, сблизившимися вплотную, а люди как на суше сражались с крайним напряжением и мужеством.

Посыпались массой копья, стрелы, камни; опускались мосты, чтобы попасть на неприятельский корабль. Вследствие большей высоты корабля Менодора мосты для смельчаков были более доступны, и оружие, бросаемое сверху, наносило больший вред. Многие пали, остальные были ранены. Менодор был ранен копьем в руку, впрочем, копье было извлечено из раны. Менекрат получил рану в бедро многоконечным иберийским железным копьем, причем его нельзя было быстро извлечь. Не будучи в состоянии принимать участие в сражении, Менекрат все же оставался на месте, подбодряя остальных, пока его корабль не был взят, после чего он бросился в морскую пучину. Менодор захватил корабль и отплыл с ним к берегу, так как и сам более был не в состоянии действовать дальше». Битва, однако, продолжалась. На правом фланге Кальвизий отрезал и обратил в бегство несколько судов Менекрата, но взявший на себя командование после гибели Менекрата вольноотпущенник Демохар сумел напасть на остальные корабли Кальвизия и загнал их на скалы, где экипажи, выскочив на камни, хотя и сумели спастись, но вынуждены были поджечь свои разбитые суда, чтобы они не достались противнику. Возвратившийся Кальвизий восстановил порядок в своей эскадре, но дальнейшему продолжению сражения помешала ночь, и обе эскадры вернулись на исходные позиции.

Гней Помпей Великий —

отец Гнея Помпея и Секста Помпея

Эскадра Кальвизия потеряла свои лучшие суда, а другие суда были сильно повреждены, но Демохар был настолько огорчен гибелью Менекрата, что, потеряв выгоду своего положения, «отплыл прямо в Сицилию, как если бы потерял не одного только Менекрата и не один корабль, а весь флот».

Октавиан, между тем, привел свою эскадру из Тарента в Регий. Эскадра Помпея, курсировавшая на другой стороне Мессенского пролива, имела всего 40 судов, и друзья Октавиана советовали ему воспользоваться этим и напасть на Помпея, пока к тому не подошел остальной флот, но Октавиан решил не рисковать и стал ждать Кальвизия, а узнав, что Кальвизий после не слишком удачного сражения ремонтирует свои суда, поплыл вдоль берега к нему навстречу.

В это время к Помпею в Мессену прибыл со своей эскадрой Демохар. Помпей назначил его командующим вместо погибшего Менекрата, а другого своего вольноотпущенника Аполлодора поставил на пост, занимавшийся ранее перебежавшим к Октавиану Менодором. Усиленный прибывшей эскадрой флот Помпея немедленно вышел в море и столкнулся в Мессенском проливе с эскадрой Октавиана. Помпей попытался тут же навязать морское сражение.

Денарий Секста Помпея, сына Гнея Помпея Великого. На лицевой стороне — изображение Секста Помпея, на оборотной стороне — его отец и брат

Октавиан, не соединившись с эскадрой Кальвизия, уклонялся от боя. Его корабли, шедшие у самого берега, получили предписание при нападении становиться на якорь, обращаясь к нападавшим носовой частью. Это затрудняло таран и позволяло отражать нападения, но Демохар противопоставлял каждому кораблю Октавиана по два своих и достигал успеха. Многие суда Октавиана стали наталкиваться на скалы и гибнуть. Сам Октавиан вынужден был прыгнуть с корабля и, выбравшись на берег, стал принимать и направлять на близлежащую гору экипажи потерпевших крушение кораблей. Эскадра Октавиана, возможно, потерпела бы полное поражение, но в это время командовавший частью эскадры Корнифиций снялся с якоря и со своими судами ринулся в бой. Видимо, Демохар увлекся и не ожидал такого отпора. Корнифицию удалось сначала повредить, а затем и захватить судно Демохара. Демохар успел спастись, перебравшись на другой корабль, но натиск помпеянцев ослаб, а кроме того, в это время на горизонте появились корабли Кальвизия и Менодора. Уже вечерело, люди Демохара устали, и он решил не вступать в бой со свежими силами Октавиана.

В целом морское сражение закончилось для Октавиана весьма неудачно. Много кораблей было потеряно. Спасшиеся моряки не имели припасов. Не хватало палаток, и даже сам Октавиан провел ночь в палатке простого центуриона, причем лег спать только после того, как узнал о подходе эскадры Кальвизия и разослал посыльных оповестить всех о том, что жив, и указать командирам, где находится.

С утра к Октавиану подошел тринадцатый легион, и это позволило позаботиться о спасшихся моряках. Море было усеяно обломками, повсюду плавали мачты, снасти и обгоревшие остатки кораблей. Октавиан выставил вперед флот Кальвизия, а остальным приказал заняться ремонтом тех судов, которые еще можно было починить. Но после полудня поднялся сильный ветер и суда погнало на скалы. В разыгравшейся буре погибла большая часть флота. Лишь опытный Менодор сумел увести часть кораблей дальше в море, и они уцелели.

Флот Помпея был в это время укрыт в бухте Мессены и не пострадал. Высадка на Сицилию была сорвана.

Секст Помпей воспользовался событиями в Мессенском проливе и, чтобы вновь подчеркнуть, что к нему благоволит бог моря Нептун, начал на монетах именовать себя «сыном Нептуна». Но Октавиан не слишком боялся гнева богов, веря больше в земные силы. По словам Светония Транквилла, он заявил, что «наперекор Нептуну добьется победы, и на ближайших цирковых празднествах удалил из торжественной процессии статую этого бога». Октавиан рассредоточил свои войска вдоль побережья, чтобы предотвратить налеты Помпея, и послал своего друга Мецената к Марку Антонию, надеясь привлечь его к войне с Помпеем.

Марка Антония сообщение о начале войны Октавиана с Помпеем обеспокоило, и он написал Октавиану письмо, где требовал не нарушать договора и грозил схватить Менодора как своего беглого раба (ранее Менодор как раб принадлежал отцу Секста Помпея — Гнею Помпею Великому, а его имущество Антоний в свое время приобрел на аукционе, как имущество врага). Октавиан оказался в весьма затруднительном положении, но, «будучи всегда особенно силен придумывать что-либо целесообразное», послал к Марку Антонию послом Мецената, чтобы переубедить того и склонить на свою сторону.

Меценат, как опытный дипломат, сумел убедить Марка Антония в необходимости совместной войны против Помпея. Весной 37 года до нашей эры Антоний во главе эскадры из 300 кораблей прибыл в Тарент.

Объединенный флот Октавиана и Марка Антония скорее всего мог бы уже тогда победить флот Секста Помпея, но, как пишет Аппиан, Октавиан, «между тем, изменил свое решение или оттягивал его, ссылаясь на постройку своих кораблей. На вторичное указание Антония, что у него все готово и в достаточной степени снаряжено, Цезарь приводил разные предлоги для проволочки; становилось очевидным, что он или снова имеет что-либо против Антония, или пренебрегает союзом с ним, так как у него достаточно и своих сил».

Юба I. Царь Нумидии около 50–46 гг. до н. э.

Что же случилось? Причина этого была, по-видимому, в том, что если бы Октавиан и Антоний совместно завоевали Сицилию, то Октавиану пришлось бы поделить ее с Антонием или уступить ему взамен какую-то иную провинцию. Октавиан же надеялся получить в помощь флот Антония, но завоевать Сицилию самостоятельно. Отношения между Октавианом и Антонием вновь обострились, и могла начаться война, но в события вмешалась Октавия. Она, с согласия мужа, отправилась к брату, заявив: «Если зло восторжествует и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным, — еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае». Под воздействием Октавии было достигнуто примирение. По словам Плутарха, Октавиан «вступил в Тарент вполне миролюбиво, и все, кто был тогда в городе, увидели несравненной красоты зрелище — огромное войско, спокойно расположившееся на суше, огромный флот, недвижимо стоящий у берега, дружеские приветствия властителей и их приближенных. Антоний первым принимал у себя Цезаря, который ради сестры пошел и на эту уступку».

Влияние Октавии на Марка Антония в то время было огромным, и она сумела полностью примирить мужа с братом. По словам Аппиана, ранее не доверявший Антонию Октавиан провел у того в гостях ночь без телохранителей, а на следующий день точно так же поступил Марк Антоний. Таким образом, примирение было полным.

32. МАРК АНТОНИЙ ПЕРЕДАЕТ ОКТАВИАНУ ЧАСТЬ СВОЕГО ФЛОТА, А ОКТАВИАН ПЕРЕДАЕТ МАРКУ АНТОНИЮ ЧАСТЬ СВОИХ ВОЙСК. ПРОДЛЕНИЕ ПОЛНОМОЧИЙ ТРИУМВИРОВ. ВОЗВРАЩЕНИЕ МАРКА АНТОНИЯ НА ВОСТОК И НОВЫЙ РОМАН С КЛЕОПАТРОЙ. ОКТАВИЯ И КЛЕОПАТРА — ДВЕ СОПЕРНИЦЫ. КОЗНИ КЛЕОПАТРЫ. НЕУДАЧНЫЙ ПОХОД МАРКА АНТОНИЯ ПРОТИВ ПАРФИИ

Антоний в это время готовился к завоеванию Парфии и крайне нуждался в войсках. Согласно договору, каждый из триумвиров мог производить набор войск в Италии, но для Антония это было затруднительно, так как Италией правил Октавиан. Откладывать же поход Антоний тоже не хотел, потому что после побед своего полководца Вентидия Басса рассчитывал, что завоевание Парфии будет делом легким и принесет невиданную славу и богатства. После побед над парфянами Вентидия Басса другой полководец Антония — Соссий блестяще действовал в Сирии, а еще один из его полководцев — Канидий одержал верх над армянами и царями иберов и аланов, продвинувшись до гор Кавказа. Поскольку Октавиану нужен был флот, а Антонию войска, они с трудом, но все же смогли договориться об обмене.

Марк Антоний поддержал Октавиана в его борьбе с Секстом Помпеем, предоставив в его распоряжение до 100 своих кораблей с медными таранами, а Октавиан, в свою очередь, передал Марку Антонию 20 тысяч своих легионеров для пополнения его войск на Востоке, где тот планировал очередной поход против парфян. Кроме того, Октавия выпросила у своего мужа для брата дополнительно 20 легких кораблей, а у Октавиана для Антония дополнительно тысячу отборных телохранителей.

В 37 году до нашей эры истекал пятилетний срок, на который решением народного собрания были назначены триумвиры. Октавиан и Марк Антоний, договорившись, продлили этот срок еще на пять лет. Их власть была уже достаточно прочна, чтобы они могли не спрашивать мнения народа. Полномочия Марка Лепида были также продлены, но даже тот факт, что Марка Лепида не сочли нужным вызвать на эту встречу, говорил о том, что Лепиду в триумвирате отводилась второстепенная роль.

Заключив эти соглашения, передав Октавиану корабли и получив от него войска, Марк Антоний отправился в Сирию готовить поход против парфян, предоставив право ведения войны против Секста Помпея Октавиану. Поскольку он отправлялся на войну и не мог взять с собой в поход жену и двух малолетних детей, Марк Антоний оставил жену и детей в Италии на попечении брата. С Октавией остались и его дети от Фульвии.

В восточных войнах Марк Антоний показал себя как отнюдь не лучший полководец. Когда группы парфянских беженцев нашли убежище в Самосате, столице Коммагены, и Вентидий Басс осадил ее, царь Коммагены Антиох договорился с Вентидием Бассом, что тот дарует ему мир за уплату контрибуции в тысячу талантов. Явившийся в это время туда и сменивший Вентидия Басса в качестве командующего Марк Антоний не утвердил договор и решил взять Самосату, но не сумел сломить сопротивление Антиоха и согласился отступить теперь уже за вознаграждение лишь в 300 талантов. Для возвращения Иудеи своему вассалу, изгнанному парфянами правителю Галилеи Ироду, Марк Антоний выделил сначала всего два легиона, и Ирод не мог справиться с парфянским ставленником Антигоном. Антонию пришлось дополнительно направить против Антигона армию своего полководца Соссия, после чего войска Антигона были разбиты, а Иерусалим взят штурмом. Захваченного в плен Антигона, объявленного сенатом «врагом республики», римляне казнили, а царем Иудеи римский сенат утвердил Ирода. К концу 37 года до нашей эры Марку Антонию удалось установить контроль над землями к западу от Евфрата, но развить успех далее он не смог.

Однако главным событием 37 года до нашей эры на Востоке была не какая-либо из военных удач или неудач Марка Антония, а то, что после отъезда из Афин он вновь встретился с Клеопатрой, приехавшей к нему в Сирию. Их любовь вспыхнула вновь, и Антоний пошел на беспрецедентный шаг — в 37 году в своей столице Антиохии он женился на Клеопатре, не разводясь с Октавией. До этого знатный римлянин ни разу не брал в жены чужеземку. (Юлий Цезарь жил с Клеопатрой. Клеопатра родила ему сына. В марте 44 года до нашей эры Клеопатра вместе с сыном гостила у Юлия Цезаря и бежала сразу же после его убийства. Но при всем при том все знали, что она была всего лишь любовницей Юлия Цезаря, — брак с ней Цезарь не заключал. Марк Антоний же пошел на то, что официально взял ее в жены, хотя сделал это по восточному, а не по римскому обычаю, и, строго говоря, по римским законам его женой продолжала оставаться Октавия.) Естественно, что в Риме такой брак был воспринят с неодобрением. Октавия решила не сдаваться и отправилась к мужу. Она везла с собой деньги и подарки для полководцев Антония, а также много вьючного скота, одежды для солдат и всего прочего, необходимого для предстоящего похода на Парфию, а кроме того, с ней следовало две тысячи великолепно вооруженных отборных воинов преторианской гвардии, которых она собиралась передать Марку Антонию.

Встретиться с мужем Октавии не удалось — в Афинах ей вручили письмо Марка Антония, где тот просил ее, ввиду начала похода, ждать его в Греции. Октавия поняла, что это не более чем отговорка, но хотя «горько сокрушалась», сохранила выдержку и написала мужу письмо, спрашивая, куда отправить прибывший с ней груз и войска.

Храм (так называемый Квадратный дом) в Ниме, Франция. 16 г. до н. э. — первые годы н. э.

Причиной, побудившей Марка Антония отказаться от встречи с Октавией, были козни Клеопатры. По словам Плутарха, «чувствуя, что Октавия вступает с ней в борьбу, Клеопатра испугалась, как бы эта женщина, с достойной скромностью собственного нрава и могуществом Цезаря соединившая теперь твердое намерение во всем угождать мужу, не сделалась совершенно неодолимою и окончательно не подчинила Антония своей воле. Поэтому она прикидывается без памяти в него влюбленной и, чтобы истощить себя, почти ничего не ест. Когда Антоний входит, глаза ее загораются, он выходит — и взор царицы темнеет, затуманивается». Причем, как пишет Плутарх, «все это она проделывала, когда Антоний готовился двинуться из Сирии к мидийской границе», а время для похода было самое удачное, так как «парфянская держава была охвачена волнениями и мятежом». Окружавшие Антония вельможи, подкупленные Клеопатрой, твердили Антонию, что тот губит женщину, которая только им и живет. Антонию твердили, что Октавия «сочеталась с ним. браком из государственных надобностей, подчиняясь воле брата, — и наслаждается своим званием законной супруги. Клеопатра же, владычица огромного царства, зовется любовницей Антония и не стыдится, не отвергает этого имени — лишь бы только видеть Антония и быть с ним рядом, но если отнять у нее и это последнее, она умрет». В конце концов Антоний разжалобился, растрогался и отправился вслед за Клеопатрой в Александрию, отложив поход до следующего года.

Удобное время похода было упущено, и это испытали на себе в дальнейшем войска Антония, но для Клеопатры эта задержка была победой — Антоний достался ей.

Октавия была вынуждена вернуться из Афин в Рим. Октавиан предложил сестре поселиться отдельно, в собственном доме, однако Октавия, видимо, слишком любила Антония и отказалась покинуть дом мужа, а сверх того, просила Октавиана, «если только он не решил начать войну с Антонием из-за чего-либо иного, не принимать в рассуждение причиненную ей обиду». Она по-прежнему жила в Риме в доме Антония и продолжала заботиться не только о своих детях, но и о детях Антония от Фульвии.

Разрыв Марка Антония с Октавией, конечно же, не обрадовал Октавиана, но он был занят войной с Секстом Помпеем и не мог позволить себе враждовать еще и с Марком Антонием, а потому ограничился лишь упреками в письмах.

В 36 году до нашей эры Марк Антоний предпринял грандиозный поход на Парфию. Никогда еще до этого Рим не отправлял на завоевание какой-либо страны такое огромное войско. По словам Плутарха, Марк Антоний имел шестьдесят тысяч человек римской пехоты и десять тысяч конницы, набранной среди испанцев и кельтов, а кроме того, в поход с ним шли армии подвластных ему местных царей, общей численностью тридцать тысяч человек. Тит Ливий считал, что Марк Антоний вел еще большую армию — 18 легионов пехоты и 60 тысяч человек конницы. Но, как образно и метко подметил Плутарх, «такая исполинская сила, испугавшая даже индийцев за Бакгрианой и повергнувшая в трепет всю Азию, пропала даром».

Клеопатра манила Антония больше, чем все богатства Парфии. Как пишет Плутарх, «думая лишь об одном — как бы провести зиму с нею вместе, Антоний начал поход раньше срока и далее действовал, ни в чем не соблюдая должного порядка, ибо уже не владел своим рассудком, но, во власти какого-то колдовства или же приворотного зелья, постоянно устремлял взоры к Египту и в мыслях держал не победу над врагом, но скорейшее возвращение». Вместо того, чтобы после изнурительного перехода дать войскам отдохнуть и перезимовать в Армении, Антоний немедленно вторгся в Мидию Антропатену и, разоряя страну, осадил крепость Фрааты, где укрылась семья мидийского царя (вассала парфян). Осадные машины отстали, и парфяне сумели разгромить сопровождавший эти машины римский отряд; причем не только уничтожили все осадные машины, но и захватили много пленных, в том числе Понтийского царя Полемона.

Осада Фрааты затянулась. Подошедшие на помощь Фраате войска парфян постоянно нападали на римлян, хотя и уклонялись от крупного сражения. Вдобавок у римлян заканчивалось продовольствие. Поэтому, когда парфянский царь предложил мир, если Антоний отступит, Антоний вынужден был согласиться. Однако во время отступления парфяне продолжали нападать на римлян, нанося значительные потери. Не меньше были потери от начавшегося голода и отсутствия питьевой воды. Ячменный хлеб был на вес серебра, а от плохой воды людей рвало желчью. По словам Плутарха, «римляне погибали без числа, а парфяне все шли за ними следом». Лишь переправившись через реку Араке, отделявшую Мидию от Армении, римское войско смогло передохнуть.

Отступление Марка Антония из-под Фрааты продолжалось всего 27 дней, но, проведя затем смотр, он установил, что потеряно двадцать тысяч человек пехоты и четыре тысячи конницы, из которых более половины умерло от болезней.

Антоний считал, что во многом повинен в неудаче похода армянский царь Артавазд, который, после того как были потеряны осадные машины, счел дело римлян проигранным и без разрешения отвел свои войска обратно в Армению. По мнению Антония, если бы в его распоряжении оставались те шестнадцать тысяч всадников, которые вывел из Мидии Артавазд, вооруженных почти так же, как парфяне, и привыкших бороться с ними, то римляне разбивали бы неприятеля в открытом бою, а армяне истребляли бы бегущих — и парфяне были бы разбиты. Друзья Антония также были в ярости и «побуждали Антония расправиться с армянским царем». Но, видя плачевное состояние своих войск, Антоний «прислушался к голосу рассудка и ни словом не упрекнул Артавазда в предательстве, по-прежнему был с ним любезен и оказывал царю подобающие почести». Антоний расправится с Артаваздом двумя годами позднее, а тогда, после этого провалившегося похода, Антоний с небольшим отрядом поспешит в Финикию и будет с нетерпением ждать на берегу между Беритом (Бейрутом) и Сидоном свою Клеопатру, которая должна была привезти деньги и одежду для воинов. Клеопатра задерживалась. Антоний пил, но даже хмельной часто вскакивал и выбегал к морю посмотреть, не плывут ли ее корабли, а когда дождался, то, раздав все это, сразу же отправился с ней в Александрию.

После столь неудачного похода, основательно истощившего его финансы, Марк Антоний, чтобы поправить состояние казны, вынужден был пойти на порчу монеты. Плиний Старший сообщает по этому поводу, что «триумвир Антоний примешивал в денарий железо». Свидетельство Плиния Старшего подтверждается и данными нумизматики. Естественно, что попытки Марка Антония рассчитываться со своими солдатами недоброкачественной монетой не прибавили ему популярности. В ходе гражданской войны все полководцы испытывали хронический недостаток средств, но на порчу валюты решился лишь Марк Антоний. Его авторитет все еще был высок, и порча монеты не привела к бунту, но легионеры, конечно же, роптали.

33. ОКТАВИАН ПРОДОЛЖАЕТ ВОЙНУ С СЕКСТОМ ПОМПЕЕМ И ПРИВЛЕКАЕТ К ЭТОЙ ВОЙНЕ МАРКА ЛЕПИДА. ВЫСАДКА ВОЙСК ТРИУМВИРОВ НА СИЦИЛИИ. ОКТАВИАН ЕДВА НЕ ГИБНЕТ В МОРСКОМ СРАЖЕНИИ. ВОЙСКА СЕКСТА ПОМПЕЯ ОТСТУПАЮТ

Дела Октавиана складывались совершенно по-другому. Уладив в Таренте свои разногласия с Марком Антонием и даже получив от него корабли, Октавиан, вместо того чтобы тут же обрушиться на Помпея, стал тщательно готовить будущую победу. Хотя Октавиан и имел гораздо больше сил, чем Помпей, но, не надеясь уже на случай, он приказал построить в Байях (неподалеку от Неаполя) гавань, соединив с морем Лукринское и Авернское озера (лагуны в Неаполитанском заливе). Здесь было построено большое число кораблей. Гребцами стали двадцать тысяч отпущенных на волю рабов, которых несколько месяцев обучали морскому делу в защищенной от непогоды и неприятеля гавани.

Соотношение сил неуклонно изменялось в пользу Октавиана. Правда, в это время обратно к Помпею перебежал с семью кораблями Менодор. Однако скорее всего это «возвращение» было спланировано самим Октавианом. Побыв некоторое время у Помпея, Менодор, рассчитывавший, что ему будет доверено командование всем флотом, после того, как не получил этой должности, вновь перешел со своими кораблями к Октавиану и был им принят. Навархов Менодора Октавиан на всякий случай уволил, но сам Менодор был вновь назначен на ответственный пост. После «побега» Менодора Октавиан снял с поста командующего своего флота Кальвизия и поручил командование флотом Марку Випсанию Агриппе, который незадолго до того одержал блестящую победу над аквитанскими галлами, покончив с волнениями в Галлии. Но это также говорит в пользу версии о запланированном побеге, так как измена бывшего перебежчика и уход с ним всего семи судов никак не могли являться действительной причиной смены командующего флота. Скорее всего Октавиан просто больше верил в полководческий талант Агриппы, неоднократно проявлявшего себя опытным военачальником, чем в возможности Кальвизия, который уже несколько раз терпел неудачи в сражениях с Помпеем.

Создав достаточный перевес сил, Октавиан вновь перешел к решительным действиям, причем к тому времени сумел договориться о совместных действиях с Марком Лепидом, чтобы ударить сразу с трех сторон. Лепид с флотом из 1000 транспортных и 70 военных судов должен был высадиться на юге Сицилии. Одновременно одна эскадра Октавиана должна была направиться к Сицилии из Мисен, а другая, состоявшая в основном из судов, переданных Марком Антонием, из Тарента. Из 130 судов, оставленных Марком Антонием, в поход сумело отправиться лишь 102, так как на остальных за зиму вымерли все гребцы (видимо, это было результатом какой-то эпидемии, так как, несмотря на тяжелые условия службы на флоте, обычная смертность там была значительно ниже).

Как пишет Аппиан, общим днем отплытия всех трех эскадр Октавиан назначил «десятый день после летнего солнцеворота, когда в Риме начинается новый месяц, названный в честь первого Цезаря (диктатора Гая Юлия Цезаря) Июлем, вместо Квинтилия. Этот день Цезарь (Октавиан) назначил потому, что считал его счастливым, так как его отец всегда оказывался победителем».

Хотя Аппиан называет причиной выбора даты начала десантной операции лишь то, что Октавиан считал эту дату счастливой, вероятнее всего Октавиан, назначая днем отплытия 1 июля 36 года до нашей эры, учитывал прежде всего то, что середина лета — наиболее благоприятное время для проведения такой операции.

Несмотря на то, что время начала десантной операции было оптимальным, погода и в этот раз немного помогла Помпею. И эскадру Марка Лепида, и эскадры Октавиана изрядно потрепала буря. У Октавиана одна эскадра вынуждена была вернуться в Тарент, а в другой во время бури погибло 6 тяжелых судов, 26 более легких судов и до трех десятков легких галер-либурнов. Однако и эпидемия и буря могли теперь лишь задержать Октавиана, но не остановить. Моряков, спасшихся со своих затонувших кораблей, Октавиан направил для пополнения поредевших экипажей кораблей Антония, а пригодные к ремонту суда приказал срочно ремонтировать. Хотя на приведение в порядок оставшихся судов ушло более месяца, к концу лета флот Октавиана вновь был в полной готовности про-, должать войну.

Марк Лепид во время бури потерял много транспортных судов, но все же сумел высадить в Сицилии своих 12 легионов, 5 тысяч нумидийских всадников и необходимое снаряжение. С этой огромной армией Лепид осадил крепость Лилибей на западном побережье Сицилии. Для защиты Лилибея Помпей смог выделить только один тяжеловооруженный легион и крупный отряд легковооруженных воинов, поручив защиту крепости своему полководцу Плинию. Некоторые соседние города Сицилии без боя подчинились Лепиду, но в целом завоевание Сицилии продвигалось медленно. У Помпея все еще было немало сторонников, и постепенно ему удалось довести численность войск Плиния до восьми легионов. Октавиан сумел переправить в Сицилию для взаимодействия с Лепидом небольшую армию во главе с Мессалой, но переправка основной части войск задерживалась.

Помпей всячески препятствовал переправе. Основные силы его флота были сконцентрированы у Мессенского пролива, но отдельные эскадры действовали вдоль всего побережья. Одна из таких эскадр сумела перехватить большой караван судов Лепида, везших ему подкрепление. Часть судов прорвалась, но в море погибло два легиона. Еще больше Помпею повезло в августе 36 года. Октавиан со всем своим флотом выдвинулся к Липарским островам (к северу от Сицилии), пытаясь изучить возможности высадки своих войск к северу от Мессины, а затем, передав командование Агриппе, с небольшой частью флота решил захватить город Тавромений к югу от Мессины, чтобы ударить по Помпею с двух сторон. Агриппа же захватил несколько островов, а затем вступил при Милах в сражение с флотоводцем Помпея Папием, незадолго до того разгромившим караван судов, шедших к Лепиду. Имевший более мощные суда Агриппа, потеряв всего 5 своих кораблей, сумел потопить 30 кораблей противника, в том числе и флагманский корабль Папия, но тому удалось спастись на другом корабле и увести остальные корабли. Многие корабли Агриппы были серьезно повреждены и нуждались в ремонте, а кроме того, Папий отошел на мелководье, и Агриппа решил не пытаться преследовать противника, дав ему укрыться в гавани. После этого Агриппа осадил город Тиндариду, а Октавиану отправил сообщение о своей победе.

Октавиан сначала хотел подплыть к Тавромению и высадить войска ночью, но, узнав о победе Агриппы, решил плыть днем. Подведя свою эскадру к городу, Октавиан принялся склонять его защитников к сдаче, а когда гарнизон отказался, стал выгружать свои войска у города, разбивая лагерь. В это время с моря появился флот Помпея, с берега же подошла его конница, а затем и пехота. Всадники Помпея начали беспокоить легионеров Октавиана, занятых сооружением лагеря. У Октавиана имелось три легиона пехоты, 500 всадников без лошадей, тысяча легковооруженных воинов и две тысячи ветеранов-добровольцев, однако это было меньше, чем те силы, что привел Помпей, и войска охватил страх. Если бы Помпей имел больший опыт сухопутных сражений, то, воспользовавшись внезапностью, мог бы одновременным ударом с суши и моря разгромить растерявшиеся войска Октавиана и захватить того в плен. Но Помпей не знал о настроении вражеских войск и не решился начать битву в вечернее время, что позволило солдатам Октавиана укрепиться.

Утром Октавиан поручил командование десантом Корнифицию (не следует путать этого Корнифиция с Корнифицием — наместником Африки, боровшимся против триумвиров и погибшим в 43 году до нашей эры). Правое крыло он поручил Титинию, левое — Каризию, а сам, взойдя на либурнское судно, объезжал свои корабли и подбадривал воинов.

Помпей атаковал эскадру Октавиана. Первую атаку Помпея удалось отбить, но через некоторое время он атаковал снова и в длившемся до самой ночи сражении сумел захватить или сжечь большинство судов Октавиана. Сам Октавиан ночью с большим трудом сумел прорваться к материку и вынужден был сойти на берег и спасаться бегством с одним лишь оруженосцем. Возможно, именно тогда произошел случай, о котором упоминает Светоний Транквилл, говоря, что «когда после этого он спасался бегством по узким тропинкам, то раб его спутника Эмилия Павла попытался его убить, воспользовавшись удобным случаем, чтобы отомстить за Павла-отца, казненного во время проскрипций».

Той ночью Октавиан долго колебался, следует ли ему плыть к Италии, или попробовать проскочить через полное обломков потопленных судов море обратно к Корнифицию. Дело было в том, что командовавший войсками Октавиана в этой части Италии Мессала в свое время был включен триумвирами в проскрипционные списки, сумел бежать к Бруту и Кассию, а после битвы при Филиппах сдался со своими солдатами Марку Антонию, был прощен и лишь после этого перешел затем к Октавиану.

Октавиан поверил Мессале и не ошибся. Когда утром спустившиеся с гор на разведку дозорные обнаружили Октавиана и на лодках, стараясь не попасться патрулировавшим вдоль берега кораблям Помпея, доставили его к Мессале, тот даже не подумал воспользоваться ситуацией и отомстить Октавиану за прежние обиды, а напротив, принял его со всем подобающим почетом и уважением, как следовало принимать верховного правителя. Случай показывает, что Октавиан умел глубоко разбираться в людях и вызывал к себе уважение не только за счет полученных полномочий, но и в силу своих личных качеств.

Хотя Секст Помпей и упустил шанс покончить в бою с самим Октавианом, что в корне могло бы изменить ход войны, у Помпея оставалась возможность уничтожить высаженный им десант. Однако, разгромив суда Октавиана, Помпей так и не решился добить уже высадившиеся войска, оставленные под командованием Корнифиция. Октавиан же сразу, как только переправился в Италию и вышел к своим, послал одно быстроходное судно к Корнифицию, обещая тому в собственноручно написанном письме немедленную помощь, а другое судно отправил к Агриппе, прося того спешно послать на выручку попавшему в затруднительное положение Корнифицию войска.

Триумфальная арка в Оранже, Франция.

Конец I в. до н. э.

Помпей блокировал оставшиеся легионы, но в бой с ними не вступал. В этой скалистой и безводной местности неподалеку от склонов вулкана Этна не хватало воды, а имевшиеся источники обороняли отряды Помпея.

Оставшиеся без воды легионы Октавиана страдали от жажды, и Помпей надеялся, что они вынуждены будут сдаться. Корнифиций с большим трудом сумел все же пробиться к одному из источников, но когда помпеянцы, контратаковав, опять отбросили его от воды, «люди Корнифиция потеряли всякое мужество и пришли в полное изнеможение». Положение блокированных войск спас подошедший к ним на выручку с тремя легионами полководец Лароний, посланный Агриппой. Оказавшись между двумя враждебными армиями, отряды Помпея вынуждены были отойти от источников. Солдаты Корнифиция бегом кинулись к воде, и хотя опытные начальники запрещали им пить сразу и помногу, некоторые обезумевшие от жажды выпивали сразу столько, что тут же умирали.

Приведя свою армию в порядок, Корнифиций вместе с Ларонием соединились с Агриппой, который к тому времени овладел Тиндаридой, городом, где имелся удобный порт, чтобы поставить корабли, и было собрано достаточно продовольствия, чтобы обеспечить снабжение войск.

Помпей отошел к последним своим твердыням — Милам, Навлоху и Пелориаде. Он укрепил ведущие туда горные проходы, но, учитывая огромный численный перевес войск Октавиана и Лепида, спасти Помпея могло только чудо.

34. БИТВА ПРИ МИЛАХ И НАВЛОХЕ. ПОЛНАЯ ПОБЕДА ФЛОТА ОКТАВИАНА, ВОЗГЛАВЛЯЕМОГО МАРКОМ ВИПСАНИЕМ АГРИППОЙ. БЕГСТВО СЕКСТА ПОМПЕЯ. ЗАВЕРШЕНИЕ СИЦИЛИЙСКОЙ ВОЙНЫ. ПОПЫТКА МАРКА ЭМИЛИЯ ЛЕПИДА ЗАХВАТИТЬ СИЦИЛИЮ. ВОЙСКА ЛЕПИДА ПЕРЕХОДЯТ НА СТОРОНУ ОКТАВИАНА. ОКТАВИАН ПРОЩАЕТ МАРКА ЛЕПИДА, НО ПРИСОЕДИНЯЕТ ЕГО ВЛАДЕНИЯ К СВОИМ — ТРИУМВИРАТ ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ДУУМВИРАТ

Хотя Помпей продолжал отчаянно сопротивляться, а его флот все еще представлял собой грозную силу, после того как он упустил возможность захватить Октавиана, положение Помпея стало практически безнадежным. Единственной его надеждой было одержать победу в морском сражении, хотя и это, учитывая количество переправленных в Сицилию войск Лепида и Октавиана, вряд ли позволило бы ему удержать остров. Но поскольку Октавиан и Лепид неуклонно покоряли и подчиняли остававшиеся верными Помпею части Сицилии, Помпей решился дать бой и послал послов спросить у Октавиана, «согласен ли тот решить их борьбу морской битвой».

Октавиану, поскольку ранее он постоянно терпел поражения на море, для самоутверждения также хотелось победить и на море, а кроме того, это показало бы всем, что он недаром строил новый флот и всегда добивается своего, поэтому он принял вызов. Интересно, что был специально назначен даже день битвы.

3 сентября 36 года до нашей эры соперничество Секста Помпея с Октавианом завершилось грандиозным морским сражением при Милах и Навлохе (Милы — современный порт Милаццо в северо-восточной части Сицилии, Навлох — небольшой прибрежный городишко, находившийся в 10 километрах к востоку от Мил), одним из самых крупных морских сражений античной истории, где сошлось более 600 боевых кораблей. Помпей командовал своим флотом сам. Флотом Октавиана командовал Марк Випсаний Агриппа. Октавиан во время сражения также был на одном из кораблей, но счел за лучшее поручить командование более опытному Агриппе. Причем Октавиан был так измотан напряжением предыдущих дней, что перед битвой впал в состояние, близкое к летаргическому сну, и при приближении вражеской эскадры друзьям стоило больших усилий его разбудить.

К этому времени флот Октавиана имел значительный перевес как по количеству, так и по качеству кораблей, что наряду с умелым командованием Марка Випсания Агриппы и обеспечило его полную победу, а кроме того, Агриппа придумал новое оружие — так называемый гарпакс — пятифутовое бревно, обитое железом и снабженное с обоих концов кольцами. На одном из колец имелся железный крюк, к другому было прикреплено множество мелких канатов, которые при помощи машин-лебедок тянули гарпакс, когда он, брошенный катапультой, цеплялся за вражеский корабль. Битва была яростной — корабли обеих сторон шли на таран, осыпали врагов камнями, стрелами и копьями. Вспомогательные корабли подбирали моряков с тонущих судов. Нередко сблизившиеся корабли шли на абордаж, и крайне трудно было отличить своих от чужих, так как все говорили на одном языке и имели одно оружие. Чтобы отличать друг друга, и моряки Помпея, и моряки Октавиана имели свой пароль, но в обоюдной свалке этот пароль тут же становился известен всем, и обе стороны использовали это для разнообразных обманов. Суда бились настолько близко друг от друга и настолько перемешались, что оба флота отказались от применения зажигательных средств, чтобы не поджечь своих. Зато гарпакс оказался орудием чрезвычайно эффективным. Поскольку гарпакс был применен впервые, корабли Помпея не имели серпов на длинных шестах, которыми можно было бы обрезать канаты гарпаксов и как-то бороться с ними. Корабли Октавиана были больше, и им удавалось, зацепив суда противника гарпаксом, накренять их и переворачивать, а если не удавалось перевернуть, то подтянуть поближе и облегчить абордаж. Когда стало ясно видно, что кораблей Помпея гибнет больше, сам Помпей и несколько его капитанов сбросили со своих кораблей башни, использовавшиеся для обстрела вражеских судов, но снижавшие скорость хода за счет сопротивления ветру, и постарались спастись бегством, а другие, видя происходящее, стали сдаваться. Из всех кораблей Помпея спаслось только 17, остальные были захвачены, потоплены или сожжены.

Поняв безвыходность положения, командовавший пехотой Помпея в Милах и Навлохе Тиснен вступил в переговоры с Октавианом и сдался. Вслед за этим сдалась и конница Помпея.

Помпею удалось с несколькими кораблями бежать из Навлоха в Мессену, и он начал грузить на корабли все самое ценное и необходимое — все это было у него уже на всякий случай подготовлено. Готовясь к бегству из Мессены, Помпей вызвал к себе из Лилибея армию Плиния. Трудно сказать, рассчитывал ли он за счет сопротивления войск Плиния лучше подготовиться к бегству или намеревался взять с собой часть этих войск. Плиний, получив приказ Помпея, поспешил в Мессену, но Помпей, видя, что гарнизоны его городов один за другим сдаются противнику, и опасаясь, что флот Октавиана перекроет ему пути спасения, не дождавшись Плиния, бежал к берегам Малой Азии. Сначала он собирался сдаться Марку Антонию, но, обосновавшись в городе Митилене на острове Лесбос в Эгейском море, начал пиратствовать и энергично строил новый флот. Вскоре, узнав, что Марк Антоний потерпел поражение от парфян, Секст Помпей высадился в Азии, где сумел разгромить войска Фурния — наместника Марка Антония в провинции Азия, а потом захватить города Никею и Никомедию, но большего достичь он уже не смог — Марк Антоний послал против сухопутных сил Помпея большую армию во главе со своим легатом Титием. Секст Помпей был разгромлен, схвачен и в 35 году до нашей эры казнен по приказу Тития в малоазийском городе Милете. Семья Секста Помпея, доставившего триумвирам столько хлопот, не пострадала. В дальнейшем его сын, которого, как и отца, также звали Секст Помпей, сделал успешную карьеру и в год смерти Октавиана был одним из консулов.

После бегства Помпея Плиний, прибыв по приказу Секста Помпея в Мессену и узнав, что Помпей уже покинул Сицилию, занял город и укрепился. Октавиан приказал Агриппе осадить Мессену. Когда Агриппа подошел к Мессене, Плиний предложил ему начать переговоры. Агриппа попросил подождать до утра, когда прибудет сам Октавиан, но в это время к Мессене подошел и начал переговоры с Плинием Марк Лепид. Лепиду чрезвычайно важным казалось привлечь на свою сторону войска Плиния, и чтобы добиться этого, он предложил, чтобы войска Плиния совместно с остальными войсками приняли участие в разграблении города. Когда Плиний узнал, что вместо спасения жизни, о которой просили он и его воины, им предоставляют еще и возможность поживиться, то, не раздумывая, сразу же перешел на сторону Лепида, после чего всю ночь войска Плиния и Лепида «предавались грабежу».

С переходом к нему Плиния в распоряжении Лепида оказалось в общей сложности 22 легиона и немало кавалерии. Пользуясь этим, Лепид попытался возвратить себе положение равного с Октавианом триумвира, потребовав Сицилию себе. Лепид отправил отряды занять важнейшие горные проходы и разослал приказ во все свои гарнизоны не впускать войска Октавиана.

Октавиан же не собирался уступать то, чего добивался вот уже несколько лет и что было добыто в основном его усилиями. И лично, и через друзей Октавиан упрекал Лепида в том, что тот прибыл в Сицилию в качестве союзника, а не с тем, чтобы завладеть ею, а Лепид, в свою очередь, упрекал Октавиана в том, что тот лишил его прежнего положения, и предлагал вернуть Октавиану и Африку, и Сицилию, если тот вернет ему его прежние провинции. Переговоры Октавиана с Лепидом ничего не дали, и дело шло к войне. Но Октавиан сумел решить все без кровопролития. Через тайных посланцев он, пользуясь беспечностью Лепида, сумел склонить на свою сторону его солдат обещанием подарков, а бывших солдат Помпея угрозами, утверждая, что их положение будет крайне непрочным, если они будут противиться ему. Подготовив все необходимое, Октавиан неожиданно прибыл в лагерь Лепида, и солдаты приветствовали его как императора. Выскочивший из палатки Лепид, увидев это, приказал своим солдатам напасть на Октавиана. Некоторые из солдат послушались и ринулись в бой. В схватке пал один из оруженосцев Октавиана, а сам Октавиан получил удар копьем по панцирю. Но сторонников Лепида оттеснили, а затем одно подразделение за другим стали переходить к Октавиану. Лепид угрожал уходившим, удерживал их знамена, но его войска таяли. Оставшийся без армии Лепид был вынужден униженно просить прощения. Октавиан сохранил ему жизнь, но лишил его триумвирских полномочий, забрав себе подвластные ранее Лепиду территории. За Лепидом был сохранен титул великого понтифика (главного жреца), но политическое влияние и реальную власть он потерял навсегда.

35. ТРИУМФ ОКТАВИАНА И ТРАГИЧЕСКАЯ СУДЬБА СОЛДАТ СЕКСТА ПОМПЕЯ. ОКТАВИАН ИЗБИРАЕТСЯ ПОЖИЗНЕННЫМ ТРИБУНОМ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ИЛЛИРИЮ И ДАЛМАЦИЮ

Разгром Сицилийского государства избавил Италию от пиратских набегов и сделал Октавиана народным героем. Октавиан устроил в Риме торжественный триумф, провозгласил эру мира, простил недоимщикам часть долгов и уменьшил налоги. Одновременно он направил в войска секретное послание, где приказал тщательно проверить, кто из солдат является беглым рабом, и выдать этих рабов их господам. Захваченных рабов выдали хозяевам, а если таковые не находились, то рабов распинали на кресте у ворот того города, откуда они бежали. Всего было выдано хозяевам более 30 тысяч рабов и более 6 тысяч, владельцы которых не объявились, распято.

Благодаря успешному завершению Сицилийской войны престиж Октавиана резко повысился. Кроме того, он многих привлек к себе тем, что по старому обычаю опять приобщил многих знатных римлян к государственному управлению. Все документы периода гражданской войны были сожжены. Октавиан пообещал римлянам, что полностью восстановит прежние порядки, как только Антоний вернется из Египта. Народное собрание с криками радости избрало его пожизненным трибуном. Это была первая из должностей, которую он получил пожизненно. Его противники, голосовавшие за это, рассчитывали, что в таком случае он откажется от всех других своих полномочий, но он этого не сделал.

Медленно, но последовательно Октавиан навел строгий порядок в своих владениях, подавляя очаги недовольства и сопротивления. Но Октавиан отнюдь не собирался ограничивать себя прежними владениями Рима. Уже через год после разгрома Секста Помпея, в 35 году до нашей эры, Октавиан предпринял свой первый завоевательный поход, направившись в Иллирию. Часть иллирийских племен была покорена римлянами задолго до этого, но большая часть Иллирии оставалась свободной. Одним походом Октавиан подчинил себе несколько десятков непокорных племен, заставив их платить дань, а ряд племен, живших на островах восточного побережья Адриатического моря и промышлявших морским разбоем, просто истребил. У всех племен были отняты пригодные для боевых действий морские суда. Кишевшее прежде пиратами Адриатическое море стало свободным для морской торговли.

Триумвир Марк Эмилий Лепид на римском денарии

Затем Октавиан двинулся на приальпийские племена салассов и япидов. (Точное место их обитания доподлинно неизвестно. Скорее всего они жили на территории нынешней Словении и Хорватии. Во всяком случае эти племена ранее совершали набеги на расположенную на северо-восточном берегу Адриатического моря римскую колонию Тергест, нынешний Триест.) Салассы и япиды оказали яростное сопротивление. Особенно упорно сражались защитники Метула, столицы япидов. Крепость была расположена на горе, а ее гарнизон состоял из более чем трех тысяч хорошо вооруженных воинов, причем япиды применяли даже римские метательные машины, которые сумели достать несколькими годами ранее во время войны Октавиана и Марка Антония с Децимом Брутом.

Несмотря на отчаянное противодействие и вылазки противника, римляне насыпали насыпь и проломили стену города, но япиды успели выстроить внутри города новую стену и продолжали отчаянно защищаться. Тогда римляне вновь насыпали насыпи, и Октавиан приказал перекинуть с насыпей четыре моста и взять город штурмом, а сам, поднявшись на высокую башню, наблюдал за ходом сражения. Но япиды не уступали. Часть их преградила путь атакующим, а часть подобралась к мостам снизу и сумела сбросить один за другим три моста.

После того как упал третий мост, никто из солдат не решался взойти на четвертый. Октавиан, спустившись с башни, сначала стыдил своих воинов, но, не сумев заставить их атаковать, разозлился и, схватив щит, бросился на мост сам. Следом за ним бросились его телохранители Лут и Волас, а также несколько оруженосцев. Бросился в атаку и стоявший рядом с Октавианом Марк Агриппа.

Когда Октавиан был уже на мосту, солдаты толпой устремились за ним. В это время то ли поврежденный противником, то ли перегруженный солдатами мост рухнул. Как пишет Аппиан, «воины кучей провалились сквозь него, причем одни из них были убиты, другие же были вынесены с переломанными костями. Цезарь же был ранен в правую ногу и в обе руки, но, тем не менее, тотчас поднялся на башню и показал себя живым и здоровым, чтобы не произошло какого-либо замешательства от слуха, будто он погиб». Несмотря на неудачу, он приказал строить новые мосты.

На следующий день защитники Метула, поняв, что имеют дело с человеком непреклонной воли и отсидеться за стенами им не удастся, отправили послов, дали 50 заложников и впустили в город римский гарнизон, предоставив ему верхнюю часть города. Но когда затем римляне потребовали от них сложить оружие, горожане заперли в здании городского совета жен и детей, а сами атаковали римлян. Потерпев поражение, они подожгли город, и кто не погиб в бою, сгорел в огне. От города осталось одно лишь пепелище.

После падения своей столицы все племена япидов, живущие за Альпами, впервые подчинились римлянам. Правда, сразу же, как только Октавиан удалился, они попытались восстать, но были вновь покорены посланным туда легатом Октавиана — Марком Гельвидием.

Октавиан же после покорения япидов двинулся в земли сегестанов, живших вдоль реки Сава. Вождь сегестанов Верс укрылся в крепости Промона (в северной Далмации), которую сам ранее захватил у племени либурнов, а по стране пытался развернуть партизанскую войну, нападая на римлян из засад. Но Октавиан беспощадно опустошил страну. Промона, по приказу Октавиана, была окружена стеной в 40 стадиев (примерно в 7 километров).

На помощь сегестанам пытался прийти вождь далматов Тестим, но Октавиан разбил далматов и загнал их в горы. Затем римляне атаковали Промону и ворвались в город. Защитники укрылись в цитадели. Октавиан поставил целую когорту стеречь ворота крепости, но на четвертую ночь сегестаны внезапно атаковали эту когорту, обратили римлян в бегство и прорвались через ворота.

Бросив в бой новые части, Октавиан сумел опять загнать сегестанов за стену, и на следующий день они сдались, но в когорте, оставившей охраняемое место, Октавиан приказал казнить каждого десятого, а также казнил еще двух виновных в бегстве центурионов. Вдобавок всей провинившейся когорте в течение того лета было приказано давать в пищу вместо хлеба овес.

Расправившись с сегестанами, Октавиан обрушился на далматов, захватывая и сжигая все на своем пути. За десять лет до этого, в 43 году до нашей эры, далматы уже воевали с римлянами и даже разгромили вторгшегося к ним полководца Габиния, заманив его в засаду в одном из ущелий у города Синодия. В том же самом ущелье далматы попытались устроить ловушку и войскам Октавиана. Однако тогда, десять лет назад, римляне были больше заняты своими собственными междусобицами и под командованием Габиния было меньше легиона. Теперь же против далматов двинулось несколько легионов во главе с лучшими римскими полководцами. Октавиан сжег Синодий и осадил другой важный город далматов — Сетовию. Собрав значительную армию, далматы попытались прийти на помощь осажденным. В завязавшемся сражении Октавиан сумел одержать победу, но был ранен ударом камня в колено и много дней после этого лечился. После выздоровления он поручил завершение войны Статилию Тавру, а сам отправился в Рим и второй раз вступил в должность консула (консула на 33 год до нашей эры, вместе с Вулкацием Руфом), однако сразу же по вступлении в должность опять вернулся в Далмацию и продолжил осаду. Сломленные голодом защитники Сетовии вынуждены были послать к нему послов с просьбой о пощаде. Далматы выдали захваченные знамена разгромленных ими и уничтоженных еще в 43 году до нашей эры пяти римских когорт Габиния, обязались выплатить подати и дали в заложники 700 детей.

За успешное покорение Иллирии и Далмации сенат постановил удостоить Октавиана триумфом, но в это время обострились его отношения с Марком Антонием, триумф был отложен, и Октавиан отпраздновал его лишь вместе с триумфом по случаю победы над Марком Антонием.

Историки обычно уделяют мало внимания походам Октавиана в Иллирию и Далмацию, однако все свои ранения Октавиан получил именно в этих походах. Походы в Иллирию и Далмацию не принесли какой-либо особой военной добычи, за исключением рабов и расширения подвластных территорий, но эти походы позволили обеспечить надежное судоходство в Адриатическом море и сделали невозможными набеги «варваров» на Северную Италию, а в дальнейшем, когда в 32–31 годах до нашей эры началась война с Марком Антонием, обеспечили Октавиану прочный и надежный тыл.

К 33 году до нашей эры полководцы Октавиана завершили и войну в Африке, где после смерти воинственного мавретанского царя Бокха Второго Рим сделал своим вассалом Мавретанию, — таким образом все Западное Средиземноморье полностью оказалось под властью Октавиана.

36. ВОСТОЧНЫЕ ВОЙНЫ МАРКА АНТОНИЯ. БРАК МАРКА АНТОНИЯ С КЛЕОПАТРОЙ ПЕРЕРАСТАЕТ ИЗ СЕМЕЙНОЙ ПРОБЛЕМЫ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ. ОКТАВИАН И МАРК АНТОНИЙ ОКОНЧАТЕЛЬНО ССОРЯТСЯ

В то же время Марк Антоний увяз в восточных войнах. Потерпев в 36 году до нашей эры тяжелое поражение от парфян, Антоний в следующем году не затевал новых войн. Единственной войной в его владениях тогда была война с Секстом Помпеем, которого, как уже говорилось выше, разгромил и казнил полководец Марка Антония Титий. В начале же 34 года до нашей эры Марк Антоний вторгся в Армению и потребовал от армянского царя Артавазда согласиться на брак его дочери с сыном Антония и Клеопатры, а затем пригласил его в свой лагерь на переговоры. Артавазд пытался уклониться от встречи, но римские войска продвинулись к столице Армении Артаксате, и Артавазд вынужден был прибыть к Марку Антонию, но вместо переговоров тот приказал схватить его и заковать в золотые цепи. После этого римляне осадили Артаксату. Арташес, сын Артавазда, не смог отстоять свою столицу и бежал к парфянам. Римляне захватили столицу и всю царскую семью, которая вместе с самим Артаваздом была отправлена в Александрию. Армению Антоний объявил завоеванной, а за счет богатой добычи существенно пополнил свою казну. Малую Армению Марк Антоний отдал своему союзнику, царю Понта Полемону, часть Армении получил и другой союзник Антония — Артавазд Антропатенский, а царем самой Армении объявил Александра Гелиоса, своего малолетнего сына от Клеопатры. Вдобавок к этому Марк Антоний объявил Александра Гелиоса царем Мидии и Парфии (после того, как эти страны будут завоеваны). Раздал он царские титулы и другим своим детям от Клеопатры. Птолемей Филадельф был провозглашен царем Финикии, Сирии и Киликии, а маленькая дочь Антония и Клеопатры, Клеопатра Селена, была объявлена царицей Ливии и Кирены (Киренаики). Не забыт был и внебрачный сын Клеопатры от Юлия Цезаря — Цезарион, провозглашенный Марком Антонием соправителем Клеопатры как царицы Египта, Кипра, Африки и Келесирии. Поскольку все дети были слишком малы, управление дарованными землями продолжали сохранять Антоний и Клеопатра. Помпезность этого мероприятия была направлена на то, чтобы подчеркнуть среди эллинизированных слоев населения идею восстановления мировой державы Александра Македонского во главе с Марком Антонием и Клеопатрой. Роль Клеопатры в политике Марка Антония явно возросла, однако в Риме это вызвало крайне негативную реакцию. Проведенным в Александрии триумфом, когда он провел по улицам столицы Египта закованного в золотые цепи царя Артавазда, Антоний, по словам Плутарха, «жестоко оскорбил римлян, видевших, что в угоду Клеопатре он отдал египтянам прекрасное и высокое торжество, по праву принадлежавшее отечеству».

Форум во Вьенне, Франция. Начало I в.

То, что Антоний даровал своим многочисленным детям различные царства, могло быть встречено с пониманием на Востоке, но не в привыкшем к республиканским традициям Риме, где это, наоборот, снижало его авторитет. Его уступки Клеопатре также вызывали у римлян раздражение, а Антоний дарил ей даже земли, — как пишет Плутарх, «к ее владениям прибавились Финикия, Келесирия, Кипр, значительная часть Киликии, а кроме того, рождающая бальзам область Иудеи и та половина Набатейской Аравии, что обращена к Внешнему морю (Красному морю)».

По словам Светония Транквилла, Октавиан пытался упрекать Марка Антония за его предосудительную в глазах римлян связь с Клеопатрой, но Антоний, бывший с ним тогда еще в приятельских отношениях, писал ему в ответ: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной своей Друзиллой? (Полное имя жены Октавиана Августа было Ливия Друзилла.) Будь мне неладно, если пока ты читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизией, или со всеми сразу, — да и не все ли равно в конце концов, где и с кем ты путаешься?»

Цитируемое Светонием Транквиллом письмо Марка Антония, судя по его упоминанию о том, что Клеопатра его жена уже девять лет, относится к 33 году до нашей эры. Именно тогда отношения между Октавианом и Марком Антонием обострились, а затем и вовсе испортились. Связь Марка Антония с Клеопатрой, став совершенно открытой, переросла из семейной проблемы в государственную и обсуждалась всюду, от дворцов до хижин. Для Октавиана такое положение становилось нетерпимым не только из-за двусмысленного и унизительного статуса его сестры Октавии, но и по политическим причинам. Дабы не допустить падения собственного авторитета, Октавиан стал обвинять Антония в речах в сенате и перед народом.

Отношения между бывшими друзьями портились с каждым днем.

Весной 33 года Антоний сосредоточил в Армении 16 легионов и уже собирался начать поход на Парфию, но, получив сообщения о положении в Италии, отложил поход, начав переброску войск на запад, ввиду обостряющегося конфликта с Октавианом. Часть Армении Марк Антоний передал своему союзнику царю Артавазду Антропатенскому. Он даже просил царя Антропатены оказать ему военную помощь в борьбе с Октавианом, но тому самому понадобились войска. В Антропатену вторглись парфяне и поддерживаемый ими армянский царевич Арташес. Первый натиск царь Антропатены сумел отбить, но когда в 32 году из Антропатены ушли даже вспомогательные отряды римлян (Марк Антоний готовился сражаться против Октавиана), парфяне разгромили царя Антропатены. Царь Парфии Фраат Четвертый отдал Мидию Антропатену Арташесу. Клеопатра в ответ приказала казнить содержавшегося в Александрии царя Армении Артавазда, а Арташес, узнав, что убит его отец, приказал вырезать поголовно всех римлян, находившихся тогда в Армении. Таким образом, если Октавиан имел надежные тылы, то Марк Антоний столкнулся с необходимостью вести войну сразу на два фронта.

В 33 году до нашей эры и Марк Антоний и Октавиан, хотя их отношения последовательно ухудшались, не предпринимали решительных действий. Но в 32 году до нашей эры сторонники Антония — консулы Гней Домиций Агенобарб и Гай Соссий — выступили в сенате с резкой критикой Октавиана, обвинив его в неправильном разделе земель среди ветеранов, в произволе над Лепидом, в том, что он, отняв у Помпея Сицилию, не выделил части острова для Антония, а также в том, что он не вернул Антонию кораблей, которые занял для войны с Помпеем. Оправдываясь в сенате, Октавиан дипломатично ответил, что Лепида отрешил от власти за бесчинства, что землями Сицилии с Антонием готов поделиться, если тот поделится завоеванной им Арменией, а на земли Италии у солдат Антония не должно быть претензий, так как «в их распоряжении Мидия и Парфия, земли, которые они присоединили к Римской державе».

Несмотря на эти аргументы, многие сенаторы, недовольные усилением Октавиана, поддержали Соссия и Агенобарба. Тогда Октавиан пришел в сенат вместе с верными ему солдатами и произвел бескровный переворот. Сторонникам Антония он предложил оставить Рим. Оба консула и около 400 сенаторов покинули Рим. Октавиан дал им возможность уехать к Антонию. Остальные же антонианцы перешли на сторону Октавиана. Война стала неизбежной.

37. МАРК АНТОНИЙ И ОКТАВИАН ПЕРЕД РЕШАЮЩЕЙ СХВАТКОЙ. КЛЕОПАТРА — РОКОВАЯ ЖЕНЩИНА МАРКА АНТОНИЯ. РАЗВОД МАРКА АНТОНИЯ С ОКТАВИЕЙ. ОКТАВИАН ОГЛАШАЕТ ЗАВЕЩАНИЕ МАРКА АНТОНИЯ. МАРК АНТОНИЙ ТЕРЯЕТ СИМПАТИИ РИМЛЯН. НАЧАЛО АКЦИЙСКОЙ ВОЙНЫ

Вначале Антоний опережал Октавиана с развертыванием войск, так как имел уже собранную для похода на Парфию армию и большой флот. Октавиан, которому многого еще недоставало, опасаясь, что боевые действия начнутся уже летом 32 года до нашей эры, ввел дополнительный налог, чтобы собрать достаточные средства на ведение столь важной войны: свободнорожденные должны были внести в казну четвертую часть от своего годового дохода, а вольноотпущенники — восьмую часть всего имущества. Это были невиданные поборы, и вся Италия пришла в возмущение.

Казалось бы, для Антония самое время было высадиться в Италии и, пользуясь перевесом сил и начавшимися волнениями, нанести решительный удар, однако Антоний был занят развлечениями. Многие римляне, рассматривая затем ход той войны, сочли тогдашнее промедление одной из величайших ошибок Антония — своим промедлением он дал Октавиану время подготовиться, а волнениям улечься, так как «пока шли взыскания, люди негодовали, но, заплатив, успокоились».

Антоний сначала действовал быстро. Он собрал в Эфесе флот из 800 боевых и грузовых кораблей и стал стягивать туда же свои сухопутные войска. Поскольку он готовил поход на Парфию, то уже имел под рукой до 16 легионов, Октавиану же требовалось некоторое время, чтобы собрать свои силы. Но Антоний не воспользовался этими благоприятными для себя обстоятельствами. Клеопатре он сперва приказал плыть в Египет и там ждать исхода войны. Опасаясь, как бы Октавия снова не примирила враждующих, Клеопатра подкупила Канидия, командовавшего сухопутными войсками Антония, «большою суммою денег», и тот сумел уговорить Антония не расставаться с Клеопатрой во время похода. (Интересно, что единственным дошедшим до наших дней документом с личной подписью Клеопатры является ее рескрипт о предоставлении Публию Канидию особых льгот при экспорте зерна из Египта в Италию, а также при импорте вина из Италии в Египет.) Это было роковое для Антония решение. Клеопатра была обольстительна, но, думая только об удовольствиях и о том, чтобы выглядеть лучше Октавии, она отвлекала Антония, и он забросил управление войсками. Как пишет Плутарх, «Антоний с Клеопатрой отплыли на Самое и там проводили дни в развлечениях и удовольствиях. Подобно тому, как все цари, властители и тетрархи, все народы и города между Сирией и Меотидой, Иллирией и Арменией получили приказ посылать и везти военное снаряжение, так же точно всем актерам было строго предписано немедленно отправляться на Самос. Чуть не вся вселенная гудела от стонов и рыданий, а в это самое время один-единственный остров много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были полны зрителей, и хоры усердно боролись за первенство». Из Самоса Антоний прибыл в Афины, и там «снова непрерывной чередой потянулись забавы и зрелища». Ревнуя к почестям, которые афиняне ранее оказывали Октавии, Клеопатра «щедрыми подарками старалась приобрести благосклонность народа».

В это же время, в 32 году до нашей эры, Марк Антоний под давлением Клеопатры окончательно порвал с Октавией и развелся с нею. По словам Плутарха, «в Рим он послал своих людей с приказом выдворить Октавию из дома, и она ушла, говорят, ведя за собою всех детей Антония, плача и кляня свою судьбу за то, что и ее будут числить среди виновников грядущей войны» (тут следует сказать, что дети Марка Антония от Фульвии были вскоре отправлены к отцу).

Октавиан, конечно же, мог выгнать слуг Антония и не дать им выселить Октавию, но ему было выгоднее дать это сделать. Выгодно ему было и показать заботу Октавии не только о своих детях, но и детях Марка Антония от Фульвии, хотя вскоре оба сына Марка Антония от Фульвии были отправлены к отцу. Авторитет Марка Антония все еще был очень велик, а выселение добропорядочной жены и детей в угоду любовнице-иноземке, конечно же, должно было оттолкнуть людей от Антония, что в общем-то и случилось, Хотя, по словам того же Плутарха, «римляне сожалели не столько о ней, сколько об Антонии, и в особенности те из них, которые видели Клеопатру и знали, что она не красивее и не моложе Октавии».

Пока война еще не была официально объявлена, сторонники Антония в Риме умоляли народное собрание о милости, а к Антонию отправили некоего Геминия, прося, чтобы он не дал своим противникам отрешить себя от власти и объявить врагом отечества. Поскольку условием этого могло было быть только прекращение связи с Клеопатрой, Геминий, прибыв в Афины, упорно старался переговорить с Антонием наедине, но ему не дали этого сделать. Не желавший прерывать веселья Антоний предложил ему высказаться прямо на пиру, в присутствии Клеопатры и гостей, не вставая из-за стола. Когда же Геминий высказался, Антоний пришел в ярость, а Клеопатра самодовольно заявила: «Умница, Геминий, что сказал правду без пытки». Встретив такой прием, Геминий через несколько дней поспешил вернуться в Рим.

Не учитывая республиканских традиций Рима, Клеопатра вела себя высокомерно и за короткий срок сумела оскорбить и настроить против себя многих видных римлян, бывших ранее на стороне Антония. По словам Плутарха, оскорбленные Клеопатрой за то, что решительным образом возражали против ее участия в походе, из Афин в Рим к Октавиану бежали бывшие консулы и друзья Антония — Титий и Планк. Веллей Патеркул, правда, сообщает, что Планк бежал от Антония не из-за Клеопатры, а когда был уличен Антонием в грабеже. Однако по каким бы причинам ни перебежали Планк и Титий, они сообщили Октавиану о хранящемся в храме Весты завещании Антония, где тот завещал, чтобы его тело, если он умрет в Риме, пронесли в погребальном шествии через форум, а затем отправили в Александрию, к Клеопатре.

Октавиан послал людей к девственным весталкам, жрицам богини Весты, с требованием выдать завещание. Те отказались, «им представлялось неслыханным беззаконием требовать с живого за то, чему, в согласии с волею завещателя, надлежало свершиться после его смерти». Но когда Октавиан сам пришел в храм, весталки вынуждены были уступить и выдать ему завещание Антония, которое Октавиан тут же огласил в сенате.

Октавиан не ошибся — многие ранее колебавшиеся сенаторы, услышав завещание Антония, в котором тот предпочел Риму Александрию, примкнули к Октавиану.

Сенат счел это завещание Антония оскорблением чувств римского народа и вскоре после бурных дебатов постановил «начать войну против Клеопатры и лишить Антония полномочий, которые он уступил и передал женщине». Октавиан чувствовал себя весьма уверенно, так как теперь его поддерживало большинство римлян. Он не только разрешил уехать к Антонию всем желающим, но и разрешил некоторым городам, являвшимся коллективными клиентами рода Антониев, не участвовать в войне против него. В сложившейся обстановке такое решение Октавиана не только не ослабило его силы, но, напротив, укрепило его авторитет и привлекло большее число сторонников.

Обвиняя Марка Антония, Октавиан заявил, что «Антоний отравлен ядовитыми зельями и уже не владеет ни чувствами, ни рассудком и что войну поведут евнух Мардион, Потин, рабыня Клеопатры Ирада, убирающая волосы своей госпоже, и Хармион — вот кто вершит важнейшими делами правления». Интересно, что это, казалось бы, чисто пропагандистское заявление могло иметь под собой реальную почву — в действиях Антония было много непонятного и не укладывающегося в рамки здравого смысла, а чисто технически Клеопатра действительно могла воздействовать на Антония некоторыми известными в то время препаратами, усиливающими половое влечение, а также известными в то время наркотиками для подчинения его своей воле.

Самовластие Клеопатры начало беспокоить даже наиболее преданных друзей Антония. Вслед за Титием и Планком в 32 году до нашей эры раздраженный Клеопатрой к Октавиану бежал Домиций Агенобарб, один из наиболее опытных полководцев Антония и единственный, кто обращался к царице по имени. Хотя Агенобарб и не успел принять участие в боевых действиях на стороне Октавиана, так как был тогда уже тяжело болен и вскоре умер, переход к Октавиану столь видного полководца больно ударил по престижу Антония.

Канидий, который перед тем уговорил Антония оставить при себе Клеопатру, теперь начал советовать ему отправить ее в Египет, но Антоний ничего не хотел слушать, а тем временем к Октавиану, видя такое, перебежал царь Галатии и Ликаонии Аминта. Сражаться на стороне Октавиана решил и спартанский тиран Еврикл. Хотя Спарта находилась в зоне влияния Марка Антония, Еврикл со своим флотом прибыл к Октавиану.

Положение Антония осложнялось тем, что ввиду его непродуманной политики ему пришлось в это же время воевать еще и с Парфией.

Чаша весов начала склоняться к Октавиану.

Приготовления к решающей схватке заняли конец 32 и начало 31 года. Марк Антоний собрал в Греции огромную армию, в которую помимо верных себе римских войск включил войска всех восточных вассалов Рима. По словам Плутарха, в армии Антония было сто тысяч пехоты и 12 тысяч конницы. Но вместо того, чтобы использовать эту огромную мощь, Антоний медлил. Октавиан же действовал решительно и, опередив его, летом 31 года до нашей эры переправился через Адриатическое море и высадился на северо-востоке Греции, в Эпире. Затем Октавиан быстро подошел к мысу Акций, где стоял флот Антония.

Такая стремительность застала Антония врасплох — его войска и флотские экипажи были рассредоточены. Антоний приказал им немедленно собраться, а чтобы Октавиан не захватил его корабли, на которых не было воинов, вооружил для вида гребцов и расставил их на палубе, весла же приказал поднять и закрепить. Развернув свои корабли носами ко входу в пролив, где появился флот Октавиана, Антоний приказал поднять и закрепить весла, сделав все так, что со стороны казалось, что корабли полностью снабжены экипажами и готовы к бою.

Хитрость Антония сработала. Октавиан, который уже тогда мог легко захватить весь флот Антония, не решился атаковать. Антоний успел подтянуть рассредоточенные по Греции войска и погрузить на суда их экипажи. Этот случай показал, насколько беспечен был Антоний, но Антоний и после этого не стал менее беспечным. Войска Октавиана расположились к северу от залива, а лагерь Антония стоял южнее, соединенный с якорной стоянкой флота длинными стенами, под защитой которых Антоний позволял себе ходить практически без охраны. Раб-перебежчик открыл Октавиану, что Антоний часто ходит этой дорогой, и Октавиан послал людей, чтобы подкараулить его. Антония вновь спасла удача — сидевшие в засаде приняли за Антония воина, который шел впереди него, Антоний же, хотя и с трудом, сумел бежать.

Нельзя сказать, что Антоний лишь бездействовал. Посланные Марком Антонием воины сумели возвести запруды и затруднить снабжение основного лагеря Октавиана водой. Но командовавший флотом Октавиана Марк Випсаний Агриппа захватил несколько греческих городов, в том числе Коринф, и это начало угрожать снабжению войск Антония.

38. БИТВА ПРИ АКЦИИ. ЗАГАДОЧНОЕ БЕГСТВО КЛЕОПАТРЫ И МАРКА АНТОНИЯ

Полководцы Антония советовали ему вести войну на суше, где он имел перевес и был более опытен, но Клеопатра настаивала на морском сражении, и Антоний решил дать морской бой.

Трудно сказать, почему Антоний не попытался сразиться с Октавианом на суше и почему решился сражаться на море, тем более что еще до битвы при Акции в двух небольших сражениях флот Октавиана действовал более успешно. Многое говорит о том, что еще до начала битвы Антоний уже не верил в возможность своей победы. Несмотря на отсутствие ветра, когда кормчие хотели оставить паруса на берегу, Антоний приказал погрузить их на корабли под предлогом того, что ни один вражеский корабль не должен уйти от погони. А главное, Антоний распорядился перед битвой сжечь все египетские корабли, кроме шестидесяти боевых. Если бы он рассчитывал на успех, то сжигать стоявшие в глубине залива транспортные корабли ему было бы незачем.

Утром 2 сентября 31 года до нашей эры у мыса Акций (у выхода из Артского залива в Ионическом море) флот Марка Антония вышел из залива навстречу флоту Октавиана. С обеих сторон в сражении участвовало по нескольку сот кораблей, и эта битва стала, безусловно, самым известным из всех морских сражений не только в истории Рима, но и всего античного мира.

Перед этим три дня штормило. Теперь ветер стих, море было гладким, как зеркало, и ничто не мешало маневрам гребных судов. Правым крылом флота Октавиана командовал Марк Лурий, в свое время изгнанный Менодором из Сицилии, но не утративший расположения Октавиана и теперь стремившийся оправдать это доверие. (Самого Менодора Октавиан использовать не мог, так как тот погиб за два года до этого во время одного из сражений с иллирийцами.) Командование левым флангом Октавиан поручил Луцию Аррунтию. Находившийся в центре Марк Випсаний Агриппа осуществлял общее руководство флотом, а сам Октавиан находился в резерве и, в зависимости от необходимости, поспевал всюду.

У Антония командование правым флангом было поручено Луцию Геллию Публиколе. Левым флангом командовал блестяще действовавший во время войны с парфянами в Сирии и Киликии Гай Соссий, а в центре командовали Марк Октавий и Марк Инстей. Сам Марк Антоний был на правом фланге вместе с Публиколой.

Основу флота Марка Антония составляли тяжелые корабли, причем некоторые из них имели невиданные по тем временам размеры. Октавиан, наоборот, сделал ставку на сравнительно легкие, но маневренные либурны.

С утра корабли обоих флотов выстроились, но долго стояли, неподвижно выжидая, и лишь ближе к полудню левый фланг флота Антония попытался атаковать, однако, как метко заметил Веллей Патеркул, «когда началось сражение, на одной стороне было все: военачальник, гребцы, воины, на другой — никого, кроме воинов».

Акведук близ Нима, так называемый Гарский мост, Франция.

Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э. Деталь

Когда левое крыло флота Антония начало атаку, Октавиан приказал своему правому крылу отступить, с тем чтобы еще дальше выманить противника из узкого залива, а затем атаковал тяжелые и неповоротливые корабли Антония. Завязался ближний бой. По словам Плутарха, корабли Антония, где ощущался недостаток гребцов, не могли набрать достаточный разгон, необходимый для тарана, а корабли Октавиана не решались таранить более крупные и крепкие суда противника, «ибо таран разламывался в куски, натыкаясь на толстые четырехгранные балки кузова, связанные между собой железными скобами. Борьба походила на сухопутный бой или, говоря точнее, на бой у крепостных стен. Три, а то и четыре судна сразу налетали на один неприятельский корабль, и в дело шли осадные навесы, метательные копья, рогатины, огнеметы, а с кораблей Антония даже стреляли из катапульт, установленных в деревянных башнях».

Агриппа начал растягивать левое крыло своего флота, заходя к противнику в тыл. Противостоявший ему Публикола был вынужден повторить его движение и оторвался от середины. Этим воспользовался и перешел в наступление Аррунтий, битва закипела по всему фронту.

Внезапно, несмотря на то, что исход сражения еще далеко не был определен, шестьдесят кораблей Клеопатры подняли паруса и, прокладывая себе путь сквозь гущу сражающихся, устремились в бегство. Они легко прорвались в открытое море и стали отходить на юг к Пелопоннесу, и тут Антоний, заметив, что Клеопатра уплывает, «забыл обо всем на свете, предал и бросил на произвол судьбы людей, которые за него сражались и умирали», и, перейдя на быстроходную пентеру и не объяснив никому причин, устремился за Клеопатрой. Узнав Антония, Клеопатра приказала остановить свой корабль и принять Антония на борт.

Объяснить это бегство трусостью нельзя. Когда несколько либурнов из состава флота Октавиана бросились в погоню за флотом Клеопатры и попытались атаковать ее флагманский корабль, Антоний решительно отбил нападение. Из всех кораблей Клеопатры, преследователям удалось захватить лишь два.

Причины бегства Антония до сих пор неизвестны, как неизвестны и причины, побудившие бежать Клеопатру. Флот Антония не проигрывал сражение, его корабли стойко сражались. Флагманский корабль Антония — «децирема» — успешно поражал корабли Октавиана снарядами своих баллист, расположенных в пяти защищенных башнях. Этот крупнейший из когда-либо построенных кораблей римского флота имел 140 весел и 700 гребцов, не считая других членов экипажа. В бою корабль не получил серьезных повреждений и пробыл еще на вооружении флота около семидесяти лет — до времен императора Калигулы. Причины бегства Антония непонятны, но чем бы ни объяснялось бегство Антония, это бегство обезглавило и его флот, и его армию.

Несколько часов флот Антония продолжал сражаться. Его бегство видели лишь немногие, а те, кто об этом узнавал, отказывались в это верить, но постепенно весть о бегстве Антония стала общеизвестной. Октавиан не замедлил этим воспользоваться и, подплывая к кораблям Антония, сам уговаривал его воинов сложить оружие, крича им: «Антоний бежал! За кого и против кого сражаетесь?» В конце концов один за другим корабли Антония начали сдаваться.

Поскольку после бегства Антония интенсивность сражения спала, в битве погибло всего около пяти тысяч человек. Но при этом, по словам Плутарха, Октавиану сдалось до трехсот кораблей Марка Антония.

39. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТЕХ, КТО ПРИНЕС ОКТАВИАНУ ПОБЕДУ. ПОХОД ОКТАВИАНА В ЕГИПЕТ. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ МАРКА АНТОНИЯ И КЛЕОПАТРЫ И СУДЬБА ИХ ДЕТЕЙ. ОКТАВИАН ВО ГЛАВЕ ВСЕХ ВЛАДЕНИЙ РИМА. ЕГИПЕТ СТАНОВИТСЯ РИМСКОЙ ПРОВИНЦИЕЙ

Длительная гражданская война сильно истощила людские ресурсы Италии и вынудила не только Марка Антония, но и Октавиана использовать в своих войсках и особенно на флоте подвластных им жителей провинций и зависимых государств. Одной из самых желанных наград для них за верную службу было получение римского гражданства. Октавиан не часто даровал такую награду, но не забывал удостаивать ею наиболее отличившихся. Сохранилась надпись, сделанная по приказу Октавиана Августа в честь Селевка Розосского, гласящая: «Поскольку Селевк, сын Феодота, розосец, сражался вместе с нами и под нашим командованием… из-за нас испытывал несчастия и подвергался опасностям. Ничего не щадя для преодоления трудностей, показал всю преданность и верность государству. Соединил собственные интересы с нашим благополучием, претерпевал ущерб ради государства и народа римского, как при нас, так и в нашем отсутствии, приносил нам пользу.

Ему и родителям его, детям, родившимся от него, жене, живущей с ним… даем гражданство и освобождение от всех налогов сообразно тому, как распространяется это на тех, кто пользуется полными правами гражданства и освобождением от налогов; да будут они освобождены от военной службы и от городских литургий…»

Приведенный выше отрывок из надписи в честь Селевка Розосского говорит не только о том, кому Октавиан даровал права гражданства, но и, что чрезвычайно важно, о том, что в этот период римляне вынуждены были набирать в армию не только италиков, не только добровольцев из числа жителей подвластных царств и провинций, но и прибегать к принудительному набору в армию лиц, не имевших римского гражданства. Страна изнемогала под гнетом огромных военных расходов.

После победы при Акции флот Октавиана стал безраздельно господствовать в Средиземном море. Сухопутные войска Антония еще четыре дня простояли в ожидании своего полководца, а затем, когда вслед за Марком Антонием бежал и командовавший его сухопутными войсками Канидий, легионы Антония и войска подвластных Марку Антонию царей перешли на сторону Октавиана.

Октавиан первым делом распустил часть войск, а часть отослал обратно в Италию в порт Брундизий. Затем он прибыл в Афины, принял присягу от выступивших ранее на стороне Антония греков, простил их и «разделил остатки сделанных для войны хлебных запасов между городами, которые терпели жесточайшую нужду — ограбленные, лишившиеся всех своих денег, скота и рабов». Октавиан вел себя как рачительный хозяин, действуя без спешки и основательно. После победы Октавиан прибыл в Афины, проведя ряд торжественных церемоний, а зиму 31–30 годов до нашей эры провел на острове Самос, принимая местных правителей и награждая тех, кто поддержал его в борьбе с Марком Антонием. Некоторым особо отличившимся навархам было предоставлено римское гражданство. Получил римское гражданство и спартанский тиран Еврикл, который в ходе погони сумел захватить один из двух флагманских кораблей Клеопатры и чуть было не захватил самого Марка Антония. Однако, поддержав Октавиана, местные греческие правители сумели лишь ненадолго продлить свою власть. Уже через пять с половиной лет Октавиан включил их владения, в том числе и Спарту, в состав римской провинции Ахайя.

Из Греции Октавиан собирался отправиться в Малую Азию, но получил от Агриппы письмо, сообщавшее, что положение дел в Италии требует его присутствия — там начали бунтовать солдаты, не получившие обещанных за победу наград. Поход был отложен. Октавиан срочно вернулся в Брундизий, выплатил легионам жалованье и быстро унял смуту.

У Марка Антония не было никакой возможности воспользоваться этой передышкой — все его бывшие вассалы спешили переметнуться к Октавиану. Перезимовав в Италии, Октавиан весной 30 года до нашей эры отправился в Малую Азию, где подчинил себе отложившиеся было римские провинции и местных вассалов Рима, а после этого через Сирию и Иудею направился с войском в Египет.

Антоний, бежавший вместе с Клеопатрой в Александрию, впал в меланхолию и больше года ничего не предпринимал. Он просто предавался кутежам в своем дворце. Когда армия Октавиана подошла к Александрии, Марк Антоний, после неудачных попыток примириться с Октавианом, в отчаянии попытался дать сражение у стен Александрии. Ему удалось обратить в бегство конницу Октавиана, и он гнал ее до самого лагеря. Скорее всего, имевший огромный перевес в силах Октавиан, не желая ввязываться в бой и зря терять солдат, просто приказал своей коннице отступить. Всем была ясна безнадежность положения, однако Антоний продолжал изображать из себя героя: возвратившись во дворец и не снимая с себя доспехов, поцеловал Клеопатру и представил ей особо отличившегося воина. Клеопатра, также принявшая эту игру, тут же наградила этого воина золотым панцирем и золотым шлемом, но воин, даже получив такую награду, в ту же ночь перебежал к Октавиану.

Не зная, что предпринять, Марк Антоний послал Октавиану вызов на поединок. Тот, естественно, отказался. Тогда Антоний решил затеять сражение одновременно на суше и на море, где Александрию блокировал римский флот. Закатив ночью пир, утром он вывел свои войска на холмы у стен города и дал команду флоту атаковать, наблюдая, как выходят навстречу врагу его корабли. Битвы не получилось. Сблизившись с неприятелем, корабли Антония и Клеопатры подняли весла и приветствовали флот Октавиана, а получив ответное приветствие, сдались. Увидев такое, на сторону Октавиана поспешила переметнуться конница Антония, а с началом боя сдалась и пехота. Антоний бежал в Александрию и там, ударив себя в грудь мечом, покончил с собой.

По словам Плутарха, когда об этом сообщили Октавиану, тот «ушел в глубину палатки и заплакал, горюя о человеке, который был его свойственником, соправителем и товарищем во многих битвах. Потом, достав письма, он кликнул друзей и принялся им читать, чтобы они убедились, как дружелюбно и справедливо писал он и с какой грубостью, с каким высокомерием всегда отвечал ему Антоний». Плутарх не был очевидцем событий тех лет, но, учитывая давние и непростые отношения Октавиана и Марка Антония, возможно, Октавиан действительно переживал по поводу его гибели. Да, Октавиан переживал. Но не следует думать, что если бы Марк Антоний не покончил с собой, ему удалось бы уцелеть. Судьба старшего сына Марка Антония показывает, что Октавиан, при всех своих переживаниях, не оставил бы в живых такого опасного соперника.

Клеопатра сначала сдалась Октавиану, но потом, побоявшись, что он привезет ее как пленницу для триумфа в Рим, приняла яд.

Октавиан 1 сентября 30 года вошел в Александрию и объявил Египет присоединенным к римским владениям. Антулла Антония, старшего сына Антония от его первой жены, Фульвии, Октавиан приказал убить. Сына Клеопатры от Юлия Цезаря, Цезариона, он также приказал убить, опасаясь иметь соперника. Еще ранее, в период начала борьбы Октавиана с Марком Антонием и Клеопатрой, сторонники Октавиана стали доказывать, что Клеопатра родила Цезариона вовсе не от Юлия Цезаря, в этом случае казнь Цезариона не выглядела как убийство родственника. Был ли Цезарион действительно сыном Юлия Цезаря? Скорее всего был. Помимо того, что многие современники отмечали его внешнее сходство с Юлием Цезарем, в пользу того, что он был сыном римского диктатора, говорит еще один чрезвычайно важный факт. В марте 44 года до нашей эры Клеопатра гостила у Цезаря в Риме и покинула его лишь после убийства Цезаря. Вряд ли она посмела бы приехать, если бы ее ребенок не был сыном Цезаря — Юлий Цезарь был человеком отнюдь не наивным. Так что, вероятнее всего, Цезарион и Октавиан действительно были родственниками. Однако политика довлела над родственными чувствами. Поскольку Юлий Цезарь не счел нужным (или не успел?) официально признать Цезариона сыном, Октавиан также не стал признавать его сыном своего приемного отца. Цезарион был казнен как плод блуда Клеопатры, посмевший незаконно претендовать на родство с божественным Цезарем. Октавиану в данном случае истина была не нужна. Это была не месть или жестокость, а всего лишь обычная в те времена мера предосторожности — второго сына Марка Антония от Фульвии (еще малолетнего Юла Антония) и детей Клеопатры от Марка Антония (Александра Гелиоса, Птолемея Филадельфа и Клеопатру Селену) взяла на воспитание сестра Октавиана — Октавия, бывшая жена Марка Антония, имевшая от него двух дочерей: Антонию Старшую и Антонию Младшую. По приказу Октавиана Марк Антоний и Клеопатра были похоронены с почестями вместе в гробнице, которую начали строить еще они сами и которую Октавиан приказал достроить.

Междоусобица наконец завершилась, и Октавиан был теперь единственным правителем государства.

Египет не вошел в состав обычных римских провинций, а был присоединен к Риму как личная собственность Октавиана, став императорской провинцией. Победителю достались огромные богатства. Солдаты и командиры получили щедрые награды.

40. ВОЗВРАЩЕНИЕ В РИМ. ДОЛГОЖДАННЫЙ МИР. РИМ ПОСЛЕ ГРАЖДАНСКИХ ВОЙН. УСТАНОВЛЕНИЕ РЕЖИМА ПРИНЦИПАТА. ОКТАВИАН СТАНОВИТСЯ ПРИНЦЕПСОМ, АВГУСТОМ И ПОЖИЗНЕННЫМ ИМПЕРАТОРОМ. СОЗДАНИЕ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Фонтан Треви в Риме

Летом 29 года до нашей эры Октавиан вернулся в Рим и 13–15 августа того же года устроил себе грандиозный триумф. Прибыв в Рим, Октавиан торжественно закрыл ворота храма бога Януса Квирина, что означало: «все окрестные народы замирены». Римская история была богата войнами, и до этого ворота храма Януса закрывались всего дважды. Первый раз эти ворота удалось закрыть славившемуся своей справедливостью и благочестием легендарному обожествленному царю Нуме Помпилию, второй

раз их закрыли по окончании 1-й Пунической войны, и вот теперь Октавиан при полном ликовании народа сделал это в третий раз. Сенат постановил представить ему неслыханные почести — его имя было включено в молебственные песнопения наряду с именами богов, одна из триб Рима была названа Юлиевой, на всех праздниках он мог появляться в венке победителя, а день его вступления в Рим был объявлен праздничным на все времена.

Услужливые римские монетарии поспешили отчеканить монеты, на аверсе которых изобразили Октавиана, а на реверсе Нуму Помпилия в царской диадеме, подчеркивая тем самым несомненные параллели между императором и легендарным обожествленным царем. Октавиан принял такую лесть благосклонно, но царской власти добиваться не стал, наоборот, предпочитал величать себя «восстановителем республики» и свобод римского народа. Это давало Октавиану гораздо больше возможностей, чем непопулярный в Риме титул царя. После победы при Акции день рождения Октавиана стал отмечаться как общественный праздник, а с 29 года до нашей эры его имя было добавлено в гимнах к именам богов.

Длительная гражданская война нанесла огромный вред хозяйству страны. Как писал затем в своей поэме «Фарсалия, или Поэма о гражданской войне» Марк Анней Лукан:

Поэма Марка Аннея Лукана была посвящена войне Юлия Цезаря с Гнеем Помпеем, но последующая гражданская война 44–30 годов до нашей эры принесла не меньшее разорение. В ней также римляне сражались с римлянами, и, говоря о «Фарсалии», Лукан, конечно же, имел в виду и вторую гражданскую войну, поэтому эти строки его поэмы можно точно так же отнести и к ней.

Опустошения, произведенные войной, требовали снижения непроизводительных затрат. Воспользовавшись успешным завершением войны, Октавиан сократил армию почти на 300 тысяч человек, но все ветераны получили льготы, награды и земли. Сохранился эдикт Октавиана, где он объявляет: «Мне угодно издать указ, чтобы всем ветеранам было предоставлено освобождение от налогов… Им, их родителям, а также детям и женам, которых они имеют или будут иметь, даруется освобождение всей их собственности от налогообложения; наконец, они могут быть римскими гражданами со всеми положенными правами. Они освобождаются от налогообложения, освобождаются от военной службы и от исполнения общественных повинностей. Вышеупомянутые лица имеют право подавать голос и быть включенными в списки граждан в той трибе, в какой они пожелают, а если они захотят быть внесенными в списки в свое отсутствие, это должно быть разрешено как им самим, так и их родителям, женам и детям.

Я повелеваю также, что они могут владеть, пользоваться и распоряжаться жреческими должностями, магистратурами, прерогативами, привилегиями и доходами, которые им принадлежат.

Ни какие-либо магистраты, ни легат, ни прокуратор, ни сборщик податей не могут останавливаться в их домах для проживания или зимовки и не имеют права помещать там кого-либо на зимние квартиры против воли хозяина».

На аверсе монеты Октавиан Август и Марк Випсаний Агриппа

На истертом папирусе несколько слов не читаются, и часть историков относит этот документ к 40–39 годам до нашей эры, когда Октавиан уволил часть своих ветеранов, заключив мир с Секстом Помпеем, а часть историков датирует эдикт 30 годом до нашей эры, когда Октавиан сокращал свои войска после победы над Марком Антонием и Клеопатрой. Но в любом случае такие права получили и ветераны 40 года до нашей эры, и те ветераны, которые были уволены после окончательной победы Октавиана в гражданской войне.

Массовое сокращение армии сняло с государства тяжелейшую ношу расходов — ведь этих 300 тысяч человек ранее нужно было кормить, одевать, обувать за счет государства, снабжать вооружением, им надо было платить жалованье и обеспечивать палатками или иным жильем. После увольнения ветераны освобождались от налогообложения, но государство при этом выиграло. Теперь не только не надо было расходовать огромные средства на них самих, но, кроме того, получив от Октавиана землю и привилегии, эти люди, расселившиеся как в Италии, так и по всем провинциям, становились его надежнейшей опорой.

После этого начался постепенный подъем благосостояния страны, хотя еще несколько раз в правление Октавиана Рим испытывал трудности со снабжением хлебом. Армия была реорганизована и стала состоять из 25 легионов, по 6000 человек пехоты и 700 кавалеристов в каждом. Флот стал играть второстепенную роль, так как Средиземное море стало внутренним морем Рима и ни одно государство не могло оспаривать морское могущество империи.

Марк Антоний на римской монете. 32–30 гг. до н. э.

По сути дела Рим превратился в монархию, но при этом сохранялась видимость республиканского правления. Сенат, численность которого Октавиан сократил с 900 до 600 человек, формально оставаясь высшим органом власти, беспрекословно принимал все предложения Октавиана. Октавиан урезал права сената, но сделал это гениально, что отразилось даже на чеканке римской монеты. С 12 года до нашей эры была прекращена чеканка от имени сената (то есть с буквами SC — Senatus Consulto) римских золотых и серебряных монет — основных тогдашних средств платежа, но чтобы это не бросалось в глаза, свою золотую и серебряную монету Октавиан стал чеканить в основном не в Риме, а в провинциях. Медная монета продолжала чеканиться от имени сената, но и тут контроль императора был таким, что эта чеканка с аббревиатурой SC всего лишь маскировала всевластие императора. К 4 году до нашей эры с римских монет исчезают имена выпускавших их монетариев — один из последних элементов, свидетельствующих о выборности власти. За время своего правления Октавиан трижды (в 28 году до нашей эры, в 18 году до нашей эры и в 4 году нашей эры) производил пересмотр списков сенаторов, убирая из него неугодных и вводя тех, кого считал нужным, что надежно обеспечило ему их повиновение. Точно так же пересматривалось и контролировалось сословие всадников, которому Октавиан устраивал периодические проверки. Провинившиеся подвергались различным наказаниям, но чаще всего Октавиан ограничивался порицанием, причем «в виде самого мягкого порицания он вручал им перед строем таблички, которые они должны были тут же читать про себя».

Клеопатра VII на монете Египта. 40–30 гг. до н. э.

В 28 году до нашей эры, воспользовавшись окончанием гражданской войны, Октавиан произвел общую перепись населения, насчитав 463 000 римских граждан. Последняя перепись проводилась за 42 года до этого. Если учесть женщин и детей, то число римлян, имеющих гражданские права, и членов их семей в 28 году до нашей эры было не менее 10 миллионов человек. Число рабов в несколько раз превосходило число свободных граждан. Значит, вместе с рабами римлян было от 30 до 40 миллионов. Поскольку в переписи учитывали лишь римских граждан, а число жителей подвластных Риму территорий было значительно больше, то, если учесть число жителей провинций и их рабов, население подвластных

Риму территорий составляло от 70 до 85 миллионов чело–1 век. Через 20 лет (в 8 году до нашей эры) Октавиан вновь провел перепись, насчитав 4 233 000 человек, а в 14 году нашей эры, в последний год своего правления, произвел третью перепись, насчитав в государстве 4 937 000 граждан. Соответственно к концу правления Октавиана Августа население империи могло достигать 95, а то и 100 миллионов человек. Подобные расчеты, конечно же, весьма приблизительны, ввиду того, что неизвестно точное соотношение числа римских граждан, жителей провинций, не имевших гражданства, а также рабов и вольноотпущенников, неизвестно также и то, сколько жителей провинций получили за это время римское гражданство, но все же цифры этих переписей достаточно ясно говорят о том, что Октавиан Август заботился не только о себе и время его правления было благоприятным для Рима.

13 января 27 года до нашей эры Октавиан сложил с себя полномочия диктатора, заявив, что теперь, окончательно подавив смуту гражданской войны, «передает республику в руки сената и римского народа». Однако это был всего лишь спектакль. Ни уходить на покой, ни отдавать свои полномочия Октавиан вовсе не собирался. Сенаторы это прекрасно понимали и тут же принялись уговаривать его остаться, принять все полномочия обратно, предлагая наделить его дополнительно любыми полномочиями, какие только могли придумать.

Октавиан, проявляя показную скромность, категорически отказывался от того, чтобы его именовали господином (Dominus), а тем более царем (Rex), умело подчеркивая, что он такой же гражданин, как все. Однако новый титул для обозначения положения правителя был все же нужен и его нашли. Через три дня, по предложению сенатора Мунация Планка, сенат за все заслуги особым постановлением присвоил Октавиану новый, специально для этого придуманный почетный титул Augustus — Август, что переводится с латинского как «возвышенный», «священный», «величественный». (Возможно и то, что титул «август» происходит от слова «авгур», как называли в Риме членов одной их высших жреческих коллегий.) Октавиан сделал титул «август» своим личным именем и титулом всех последующих носителей высшей власти Рима. Буквы «AVG» — сокращение от «AVGVSTVS»[4] — стали с тех пор украшать монеты всех императоров Рима вплоть до последнего из них — Ромула Августула. Тут интересно заметить, что буквы «AVG» впервые появились не на монетах Октавиана Августа, а на монетах Марка Антония и Марка Антония Младшего (Антулла Антония), но на монетах Марка Антония и его сына это означало сокращение от слова «AVGVR»[4] — «авгур» и иногда даже писалось не в сокращенном, а в полном виде. Авгуры были одной наиболее уважаемой жреческой коллегией Рима, и Марк Антоний считал важным подчеркивать то, что был одним из авгуров. Октавиан также был одним из авгуров, но на его монетах сокращение «AVG» приобрело уже совершенно новое значение — «AVGVSTVS»[4], став титулом полновластного императора. Таким образом, даже если Октавиан и взял идею своего титула от Марка Антония, то сумел придать ему иной, более важный, смысл и значение.

Марк Антоний и его сын Антулл Антоний

Наличник двери дома Октавиана было решено украсить лаврами, над входом поместить «гражданский венок», даваемый за спасение римских граждан, а в курии, где заседал сенат, был установлен золотой щит с надписью, гласящей, что это дар сената и римского народа в память о его мужестве, милосердии и благочестии. Ему также было присвоено звание принцепс. В республиканские времена этот термин обозначал первого гражданина и первого сенатора, но с этого времени, при Октавиане и его преемниках, он стал соответствовать слову «самодержец», а установившийся в Риме режим стали с этого времени и вплоть до прихода к власти императора Диоклетиана называть Принципат. Новое значение получил и титул «император». Впервые Октавиан получил его в 43 году до нашей эры, а с 40 года до нашей эры пользовался им постоянно. Но если ранее предполагалось, что этот титул он получил лишь на некоторое время — в связи с одержанными победами и командованием войсками, то теперь этот титул стал постоянным. В дальнейшем преемник Октавиана Августа Тиберий после прихода к власти пользовался титулом «император» редко. Калигула титул «император» на своих монетах вообще практически не указывал и единственный раз был назван императором лишь на провинциальной монете, отчеканенной в честь его последней жены Цезонии в испанском городе Новый Карфаген. Клавдий и Нерон титул «император» хотя и использовали, но не во все годы своего правления. Этих правивших после Октавиана Августа императоров римские авторы тогда обычно именовали то Цезарь, то Август, то принцепс. Но постепенно каждый из этих титулов приобрел свой смысл: в дальнейшем на протяжении всего периода принципата правивший император был принцепсом и именовался Император Цезарь Август; наследник же престола или младший соправитель императора, если таковой назначался, получал титул Император Цезарь. Все последующие императоры Рима неизменно включали слово «император» в свою титулатуру, и именно это слово дало название сменившему Римскую республику строю — империя. С приходом в 285 году к власти императора Диоклетиана император объявлял себя уже не принцепсом — первым среди равных, а доминусом — господином, после чего установившийся с тех пор режим стали называть уже не Принципат, а Доминат, но и при доминате полноправный император по-прежнему именовался Император Цезарь Август, а его наследник или младший соправитель — просто Император Цезарь.

13 января 27 года до нашей эры было провозглашено днем окончания гражданской войны и восстановления республики, но именно с этого времени, вернее с 16 января 27 года до нашей эры, когда Октавиану римским сенатом был присвоен титул «Август», историки ведут отсчет дней Римской империи.

Статуя Августа из Прима Порта. Мрамор. Ок. 20 г. до н. э.

Октавиан пишет, что с тех пор был первым из всех по своему влиянию, но имел не больше власти, чем каждый из товарищей по занимаемой им должности. Формально это было так, в действительности же знаменовало окончательное утверждение в Риме монархии с республиканской символикой, монархии, правитель которой имел невиданную по тем временам власть. Не случайно в дальнейшем лица королевской крови стали именовать себя августейшими особами, а наиболее влиятельные монархи Европы, а затем и мира объявляли себя императорами.

Интересно, что после окончания гражданских войн, сохранив все внешние атрибуты республики, Октавиан уже ни разу ни на воинской сходке, ни в приказе не называл воинов, как ранее, соратниками, а только воинами и не разрешал иного обращения ни сыновьям, ни пасынкам, когда они стали военачальниками, так как «находил это слишком льстивым и для военных порядков, и для мирного времени, и для достоинства своих ближних».

Власть Октавиана Августа была практически неограниченной. Но сенат продолжал давать ему все новые и новые привилегии.

В 24 году году до нашей эры решением сената Октавиан Август был освобожден от ограничений, налагаемых законами.

1 июля 23 года до нашей эры Октавиан отказался от должности консула, которую занимал непрерывно с 31 года до нашей эры, но с этого времени его «избрали» пожизненным трибуном, которым он не мог быть избран как патриций (хотя Октавиан был рожден во всадническом сословии, после усыновления по завещанию патрицием Юлием Цезарем он тоже перешел в сословие патрициев). С тех пор пожизненная трибунская власть так же, как и титул «август», стала привилегией всех последующих императоров. В том же году Октавиан был признан высшим империем — высшей властью по отношению ко всем другим военачальникам, а в 22 году до нашей эры сенат «даровал» ему вечное право созывать сенат и председательствовать в нем, сидя между двумя консулами.

В 12 году до нашей эры (после смерти в 13 году до нашей эры занимавшего этот пост ранее Марка Лепида) Октавиан Август был избран верховным понтификом. И наконец во 2 году до нашей эры Октавиану Августу был предоставлен титул, наделивший его «отцовской» властью над Римом и всеми римулянами, — «Отец Отечества» («Pater Patriae»), который с этого времени стал прерогативой императоров.

Октавиан Август мог получить и получал, если хотел, любой титул и любые полномочия, какие только существовали в Риме, но надо сказать, что он умел соблюдать меру и предоставляемые ему почести не раздражали римлян.

41. ОРГАНИЗАЦИЯ ОХРАНЫ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО ТАЙНАЯ ПОЛИЦИЯ

Для своей охраны Октавиан сформировал 9 когорт (по 1000 человек в каждой) преторианской гвардии. Ранее преторианская гвардия состояла только из 3000 человек. Ряд исследователей считает, что, хотя число когорт и было доведено до девяти, в преторианских когортах было тогда не по 1000, а всего лишь по 500 человек, полагая, что по 1000 солдат туда стали набирать лишь при Тиберии, но даже в этом случае сам факт увеличения численности преторианской гвардии сомнений не вызывает. Имея большое количество врагов среди римских граждан, Октавиан поручал набираемой из римлян и италиков преторианской гвардии только внешнюю охрану, а для своей непосредственной, личной охраны активно использовал наемников-иностранцев, представлявшихся ему более надежными, так как они не полностью от него зависели. В разгар гражданской войны его постоянно сопровождала калагуританская стража. Эту стражу набрал из уроженцев испанского города Калагурис (ныне Калахорра) еще Юлий Цезарь, и стража эта отличалась исключительной верностью. Юлий Цезарь был убит в сенате, куда не взял с собой охранников. Октавиан после смерти Юлия Цезаря оставил эту стражу себе. После победы над Марком Антонием он распустил калагуританскую стражу, заменив ее римлянами, так как начал тогда окончательное покорение севера Испании, и держать рядом с собой набранную на севере Испании охрану стало опасно. Но несмотря на достаточно прочное положение Октавиана, заговоры против него все же случались, и он завел себе стражу из германцев. Однако после поражения римских войск в Тевтобургском лесу, когда германский вождь Арминий разгромил и полностью уничтожил три римских легиона, Октавиан распустил свою германскую стражу, опять заменив иностранцев римскими гражданами.

Надо сказать, что охране и безопасности Октавиан всегда уделял особое внимание. В выборе друзей Октавиан, как правило, не ошибался, и лишь один из его бывших друзей — Сальвидиен Руф — был уличен в подготовке переворота и казнен по решению сената, а из остальных редко кто попадал в опалу. При этом Октавиан всегда знал реальные настроения в стране и цепко контролировал все рычаги власти. Тайная полиция Октавиана работала настолько четко, что, несмотря на значительное количество попыток организовать против него заговор, ни один из этих заговоров не увенчался успехом. А заговоры эти не прекращались и после окончания гражданской войны. Уже в 30 году до нашей эры, вскоре после победы Октавиана при Акции, в Риме был раскрыт и подавлен заговор, возглавлявшийся Марком Лепидом Младшим, сыном бывшего триумвира Марка Лепида. Лепид Младший был убит, но его отца, не причастного к заговору, Октавиан вновь пощадил и опять, несмотря на советы друзей, не лишил титула верховного понтифика. Этот титул Октавиан, как уже говорилось выше, присвоит себе только через восемнадцать лет, в 12 году до нашей эры, после смерти Марка Лепида. Помимо заговора Марка Лепида Младшего одним из наиболее известных заговоров против Октавиана Августа был раскрытый в 23 году до нашей эры заговор Фанния Цепиона и Луция Варрона Мурены, примечательный тем, что Авл Теренций Варрон Мурена, двоюродный брат заговорщика, был в том году консулом. Надежды Цепиона и Мурены на успех скорее всего были связаны с тем, что в 23 году до нашей эры Октавиан Август тяжело заболел (возможно, именно поэтому Октавиан в 23 году до нашей эры впервые отказался от должности консула, которым, как обычно, был избран). Заговорщикам казалось, что это вполне удобный момент для захвата власти, однако система, созданная Октавианом Августом, оказалась намного более жизнеспособной, чем они ожидали. Заговор выдал вовлеченный, в него простолюдин, некий Кастриций. Несмотря на отнюдь не знатное происхождение Кастриция, Октавиан не только щедро вознаградил его, Но и помнил об оказанной услуге. Как пишет Светоний Транквилл, когда через некоторое время Кастриций был привлечен к суду за некие серьезные преступления, Октавиан лично явился в суд и «откровенными просьбами» спас его от осуждения, «перед лицом судей умолив обвинителя отступиться». Действительно ли Октавиан так переживал за Кастриция, сказать трудно, но всем было абсолютно ясно дано понять, насколько высоко ценятся услуги того, кто помог разоблачению направленного против императора заговора.

Желающие побороться за власть не унимались. Новая серьезная попытка переворота произошла в 20 году до нашей эры. Октавиан Август еще в 22 году до нашей эры отправился в длительную поездку, посетив Сицилию, Африку, Грецию и владения Рима в Малой Азии. В ходе этого визита он решил много важнейших вопросов и, главное, сумел оказать давление на Парфию, которая не только отказалась от всяких притязаний, но и пошла на значительные уступки. Однако длительное отсутствие Октавиана в Риме дало надежды некоторым представителям знати на возможность изменения существовавшей политической системы. В 20 году до нашей эры консулами на следующий, 19 год до нашей эры были избраны Октавиан Август и Сентий Сатурнин, но Октавиан Август, занятый поездкой, отказался от консульства. В Риме предстояли выборы нового консула, которые давно уже проходили как мероприятие вполне формальное. Новым консулом должен был стать Квинт Лукреций Веспилон, представитель высшей знати. В свое время он попал в списки проскрибированных, но сумел уцелеть и после был абсолютно лоялен к Октавиану Августу. Уже много лет выборы консулов проходили формально, так как все решалось заранее, по усмотрению императора. Но теперь, воспользовавшись его отъездом, на должность консула стал претендовать Эгнатий Руф, добившийся популярности в плебейской среде. Споры между сторонниками и противниками двух кандидатов становились все более яростными, и дело чуть не дошло до уличных боев. Извещенный о событиях в Риме Октавиан Август немедленно прервал свою поездку и вернулся в Италию. В Кампании его встретили Квинт Лукреций и большинство римских магистратов, сопроводив до самой столицы. Октавиан спешил. Его готовились торжественно встретить 13 октября, но он въехал в город в ночь с 12 на 13 октября 19 года до нашей эры, немедленно приступив к разбирательству. Действовал он решительно — Эгнатий Руф был немедленно заключен в тюрьму, а беспорядки прекращены. Осмелившийся без разрешения Октавиана Августа претендовать на консульство Эгнатий Руф так и умер в тюрьме. После этой попытки никто уже не. смел выставлять свою кандидатуру на столь высокий пост, не испросив на то разрешения императора. Более того, как сообщает Дион Кассий, сенат, дабы показать свою преданность и верность императору, постановил на том месте, где Аппиева дорога, по которой прибыл Октавиан Август, подходит к Риму, воздвигнуть храм Фортуны-Возвратительницы, а в каждую годовщину его возвращения справлять праздник в честь Октавиана Августа — августалии. Этот праздник затем справлялся в Риме в течение нескольких столетий.

(По словам Корнелия Тацита, празднование августалий было введено после смерти Октавиана Августа, но не исключено, что тут по-своему правы оба — и Дион Кассий, и Корнелий Тацит. Августалии могли начать праздновать с 19 года до нашей эры, а после смерти Октавиана Августа этим празднествам могли придать еще большую помпезность.)

Одной из причин популярности Эгнатия Руфа было то, что тот из своих рабов сформировал отряды для тушения пожаров. Пожары в Риме были явлением частым, особенно в перенаселенных кварталах, где жила римская беднота. Расправившись с Руфом, как со смутьяном, Октавиан Август его отряды разогнал, но тут же сформировал свою собственную службу — «Cohortes vigilum» («Неусыпные когорты»), совместившую функции пожарной команды и ночной охраны (ночной полиции) города. Численность этой службы была доведена до 7000 человек. Эти городские когорты не только успешно тушили пожары и выполняли полицейские функции, но, будучи неплохо вооружены, являлись определенным стабилизирующим противовесом преторианской гвардии. Когда в 31 году нашей эры преемнику Октавиана Августа императору Тиберию понадобилось арестовать всесильного временщика, префекта претория Элия Сеяна, подозревавшегося в подготовке заговора, император сделал это не силами подчинявшейся префекту преторианской гвардии, а силами солдат городских когорт.

Последний из известных заговоров против Октавиана был раскрыт в 6 году до нашей эры. Это был заговор, возглавляемый Луцием Павлом, мужем Юлии Младшей, внучки Октавиана Августа. Как и все остальные заговоры, затея Луция Павла окончилась неудачей (однако тут надо сказать, что вполне возможно, как раз этот заговор был делом надуманным, и Луций Павел мог пострадать по ложному обвинению, о чем будет сказано далее).

Во время гражданских войн тайную полицию Октавиана возглавлял Цильний Меценат из сословия всадников, подавивший заговоры в пользу Секста Помпея и Марка Лепида Младшего. Ему же в отсутствие Октавиана обычно поручалось управление Римом и Италией. Затем Октавиан решил повысить статус этой должности, как пишет Корнелий Тацит, «уже став главой государства, он вследствие обилия населения и медлительности судопроизводства повелел выделить кого-нибудь из числа бывших консулов для обуздания рабов и тех беспокойных граждан, чья дерзость не могла быть укрощена иначе как силой. Первым эту должность занял и спустя несколько дней оставил, как неспособный справиться с нею, Мессала Корвин; далее, несмотря на преклонный возраст, ее превосходно отправлял Статилий Тавр, командовавший в Акцийской войне всеми сухопутными силами Октавиана, а после него в течение двадцати лет Пизон (Луций Кальпурний Пизон — консул 15 года до н. э.)».

Юба II (Гай Юлий Юба). Царь Мавретании с 25 г. до н. э. по 25 г. н. э.

Уделяя большое внимание четкой работе своей тайной полиции, Октавиан при этом отнюдь не был пуглив или чрезмерно подозрителен. После окончания гражданской войны никаких необоснованных проскрипций, репрессий и чисток при нем не было. Как сообщает Светоний Транквилл, за исключением лиц, действительно замешанных в заговорах, остальные «его друзья наслаждались богатством и влиянием до конца своей жизни, почитаясь первыми в своих сословиях, хотя ими он подчас бывал недоволен». А о том, что Октавиан Август обладал и завидной личной смелостью, помимо уже упомянутого эпизода Иллирийской войны, где он лично возглавил штурм вражеского города, лучше всего говорит такой факт. Однажды на играх, которые он давал в честь своих внуков, зрителям показалось, что амфитеатр готов рухнуть. Поднялась паника, грозившая перерасти в давку. Тогда Октавиан, поднявшись со своего места, прошел и сел в ту часть амфитеатра, которая представлялась всем наиболее опасной, и тем самым унял смятение и предотвратил возможную давку и жертвы.

42. РАСШИРЕНИЕ РИМСКИХ ВЛАДЕНИЙ ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

А) В АФРИКЕ

В Африке, помимо присоединения Египта, в 33 году до нашей эры после смерти мавретанского царя Бокха Второго к Риму отошла Мавретания. Октавиан основал там несколько римских колоний, но объявление ее римской провинцией вызвало бы сильное сопротивление, и Октавиан поступил более взвешенно. Через восемь лет (в 25 году до нашей эры) он назначил царем Мавретании Юбу Второго. Юба Второй был сыном воевавшего на стороне противников Юлия Цезаря и побежденного им нумидийского царя Юбы Первого. Потерпев в августе 46 года до нашей эры поражение от войск Юлия Цезаря в битве при Тапсе, Юба Первый покончил с собой. Нумидию Юлий Цезарь объявил тогда римской провинцией Новая Африка, в отличие от уже бывшей у римлян провинции Старая Африка — бывших владений Карфагена. Однако малолетнего сына Юбы Первого, Юбу Второго, которому было тогда около пяти лет, он не только не казнил, но даже взял тогда в Рим на воспитание, назвав Гаем Юлием Юбой. Назначение Октавианом Юбы Второго царем Мавретании было чрезвычайно удачным дипломатическим ходом. В Нумидии, наследственном владении Юбы Второго, местное население теперь легче мирилось с владычеством римлян, мавретанцы также без особых возражений приняли родственного им царя, в то же время Мавретания оставалась в почти полной зависимости от Рима. Воспитанный как римлянин Юба Второй постепенно вводил в Мавретании римские обычаи. Так же поступала и выданная за него замуж в 20 году до нашей эры Клеопатра Селена — дочь египетской царицы Клеопатры и Марка Антония. Все это в дальнейшем, уже во времена императоров Калигулы и Клавдия, когда Рим решил покончить с независимостью Мавретании, значительно облегчило римлянам покорение этой страны.

Клеопатра Селена. Около 40 г. до н. э. — 11 г. н. э. Дочь Марка Антония и Клеопатры VII. Царица Ливии и Кирены, затем царица Мавретании, жена Юбы

Экспансия Рима в Африке была во многом ограничена пустыней Сахара, преодолеть которую римляне не решались.

Согласно римским легендам, в незапамятные времена — во время войны Ромула с сабинянами — дочь начальника римской крепости предательница Тарпея впустила в цитадель врагов, польстившись на их обещание отдать ей все, что они носят на левой руке. Тарпея надеялась, что те отдадут ей свои золотые браслеты и перстни. Но царь сабинян, которому предательница была уже не нужна, велел воинам закидать ее щитами, которые сабиняне тоже носили на левой руке. В 19 г. до н. э., после подавления заговора Эгнация Руфа, на римском монетном дворе были отчеканены денарии с изображением Тарпеи, погибающей под тяжестью наваленных на нее щитов, чтобы все помнили и знали, какой страшный конец ждет заговорщиков и предателей

Но некоторые попытки все же были предприняты. Захватив и присоединив в 30 году до нашей эры к владениям Рима Египет, Октавиан назначил его наместником своего друга, Корнелия Галла. Это был человек деятельный. Он быстро подавил вспыхнувшие в Египте восстания и взял под контроль даже южные районы Египта, до этого слабо контролировавшиеся династией Птолемеев и бывшие практически полунезависимыми. Однако, как пишет Дион Кассий, «Корнелий Галл преисполнился гордыни из-за оказанной емучести. Так, он позволил себе много непочтительных отзывов об Августе, а также множество других предосудительных действий, ибо он, как говорят, не только понаставил собственных статуй по всему Египту, но и написал на пирамидах перечень своих деяний».

Согласно римским легендам, в незапамятные времена — во время войны Ромула с сабинянами — дочь начальника римской крепости предательница Тарпея впустила в цитадель врагов, польстившись на их обещание отдать ей все, что они носят на левой руке. Тарпея надеялась, что те отдадут ей свои золотые браслеты и перстни. Но царь сабинян, которому предательница была уже не нужна, велел воинам закидать ее щитами, которые сабиняне тоже носили на левой руке. В 19 г. до н. э., после подавления заговора Эгнация Руфа, на римском монетном дворе были отчеканены денарии с изображением Тарпеи, погибающей под тяжестью наваленных на нее щитов, чтобы все помнили и знали, какой страшный конец ждет заговорщиков и предателей

На что надеялся Корнелий Галл, сказать трудно, скорее всего на то, что наместникам провинций будет дозволено вновь вести себя так, как они вели себя в последние годы республики — то есть править там по своему усмотрению. Но Октавиан вовсе не собирался делиться своей властью, а налаженная им система контроля исключала возможность того, что подобные действия останутся незамеченными. О прегрешениях Корнелия Галла донес его же друг и любимец, некий Валерий Ларг, после чего Корнелий Галл был «с позором снят Августом, запретившим ему появляться в императорских провинциях». Вдобавок к этому рассмотревший дело сенат «единогласно постановил, что он должен быть признан виновным, изгнан и лишен имущества, которое следовало передать Августу, сам же сенат должен совершить торжественное жертвоприношение». В итоге пришедший в отчаяние Корнелий Галл покончил с собой.

Всем был дан наглядный урок, что произойдет с зарвавшимся наместником. Но вместе с тем Октавиан Август, как бы подчеркивая свою беспристрастность и уверенность в собственных силах, назначил наместником Египта Элия Галла, который, судя по имени, был родственником предыдущего.

Именно в период наместничества в Египте Элия Галла (в 27–25 годах до нашей эры) римлянам довелось совершить самый южный из всех походов, когда-либо предпринимавшихся римской армией, — поход против царства Мероэ, земли которого лежали к югу от Египта. Как пишет об этом в своем жизнеописании сам Октавиан, римское войско, разбив неприятеля во многих сражениях, дошло тогда до города Напата, недалеко от Мероэ (Мероэ — древний город в Судане, между 5-м и 6-м порогами Нила, столица Мероитского царства, существовавшего с VI века до нашей эры до середины IV века нашей эры. Развалины Мероэ находятся в 5 км к северу от современного суданского городка Кабушия).

Более подробно этот поход и причины, вызвавшие необходимость такого похода, описал знаменитый историк и географ Страбон, узнавший о подробностях от руководившего походом полководца Гая Петрония. Элий Галл в это время, по приказу Октавиана забрав из Египта часть войск и флота, а часть войск получив из азиатских владений Рима, предпринял поход в Аравию. По словам Страбона, «эфиопы, набравшись смелости оттого, что часть римских сил в Египте во главе с Элием Галлом была отвлечена войной против арабов, напали на Фиваиду и на сиенский гарнизон из трех когорт и неожиданным нападением захватили Сиену, Элефантину и Филы, обратили жителей в рабство и разбили статуи Цезаря. Однако Петроний, подойдя с войском менее чем в 10 тысяч пехотинцев и 800 всадников против 30 тысяч врагов, сначала заставил неприятеля бежать в эфиопский город Псельхас и затем отправил к ним послов с требованием возвратить захваченное, а также спросить о причине, из-за которой они начали войну. Когда эфиопы заявили, что их обидели номархи (местные правители областей), Петроний ответил, что не эти последние являются властителями страны, а Цезарь. Когда же они затем потребовали три дня на размышление, но ничего не сделали из того, что были должны сделать, он напал на них, заставил вступить в сражение и быстро обратил в бегство, так как они плохо держали строй и имели скверное вооружение». Часть мероитской армии была отброшена назад, часть бежала в пустыню, а часть воинов, в том числе несколько военачальников, пользуясь тем, что в этом месте из-за сильного течения в Ниле было мало крокодилов, вплавь добралась до соседнего острова и попыталась укрыться там. Этих укрывшихся на острове Петроний, подплыв туда на плотах и кораблях, сумел захватить в плен и отправил в Александрию. Затем Петроний начал быстро продвигаться вперед, беря одну крепость за другой. Когда он начал подходить к крепости Напата, где находился сын правившей в этих землях царицы Аманирены, носившей титул «кандака» (Страбон ошибочно считал, что это ее имя), местная царица запросила о мире, «отправила послов, прося заключить договор о дружбе и предлагая возвратить пленников и статуи, захваченные в Сиене», но Петроний все же взял Напату. Город был разрушен до основания, хотя сыну царицы все же удалось бежать.

Никогда, ни до ни после этого римские войска не заходили так далеко на юг африканского континента. Однако поход против мероитов имел своей целью всего лишь прекратить вражеские налеты и не привел к завоеванию новых земель. Оставив в ближайшей от Египта мероитской крепости Премнис римский гарнизон, Гай Петроний с основными силами возвратился в Египет. После этого правительница Мероэ — «женщина мужского склада ума», хотя и снова собрала большую армию, не стала продолжать войну, а вновь послала послов к Петронию, предлагая примирение, но тот заявил, что этот вопрос может решить только император. В 20 году до нашей эры сопровождаемое выделенным Петронием эскортом мероитское посольство прибыло к Октавиану Августу, который находился тогда на острове Самос, провожая отправлявшегося с важной миссией на Восток своего пасынка Тиберия, и стороны заключили мир, признав прежние границы. Октавиан Август наложил на мероитов ряд податей, но это был всего лишь жест, призванный показать его превосходство и устраивающий обе стороны, — все наложенные на Мероэ подати Октавиан Август тут же и отменил. Такой жест был, видимо, не лишним и произвел нужное впечатление. В дальнейшем римляне не предпринимали завоевательных походов к югу от Египта, однако их южные соседи тоже опасались теперь тревожить римские владения, и эта граница в течение нескольких столетий была сравнительно мирной.

В 146 году до нашей эры в результате успешного окончания 3-й Пунической войны римская армия взяла Карфаген, долгое время пытавшийся соперничать с Римом. Уцелевшие жители были выселены, здания сровняли с землей, землю посыпали солью и официально прокляли. Однако, несмотря на проклятие, удобная гавань и выгодное географическое положение делали это место слишком привлекательным для поселения. Уже в 122 году до нашей эры римский сенат по предложению трибуна Гая Гракха разрешил основать здесь римскую колонию, которой было дано название Юнония. Долгое время это было всего лишь захудалое поселение. Но после того, как Октавиан в 36 году до нашей эры отобрал у Марка Лепида и присоединил к своим владением Африку, он, придавая большое значение закреплению за собой этих земель, назначил в 35–34 годах до нашей эры проконсулом Старой и Новой Африки одного из своих наиболее близких сподвижников — Статилия Тавра, который начал восстановление крепостных стен Карфагена (по мнению ряда археологов, восстановление крепостных стен Карфагена было полностью завершено только к 19 году до нашей эры). В 29 году до нашей эры Октавиан, присоединивший незадолго до этого к владениям Рима Египет, переселил в Карфаген несколько тысяч поселенцев и перенес сюда из Утики столицу провинции Старая Африка. Римляне восстановили водопровод, впервые проложенный еще в пунические времена и подававший в город воду с отрогов гор Тунисского Атласа. Протянувшийся на 132 километра карфагенский водопровод по своей длине превзошел даже водопроводы Рима и давал городу до 370 литров воды в секунду. Над разрушенными кварталами пунического города поднялись храмы и дворцы уже римского города, который вновь получил прежнее имя и очень скоро стал одним из крупнейших городов империи, уступая лишь Риму и соперничая в славе с Антиохией и Александрией.

Б) В АЗИИ

На азиатском континенте Октавиан не стал продолжать начатую Марком Антонием войну против Парфии, и уже с 30 года до нашей эры на римско-парфянской границе установился мир, хотя официально оформлен он был только к 20 году до нашей эры. Римлянам удалось дипломатическим путем укрепить свое влияние в Каппадокии, Коммагене и Боспорском царстве, которые попали в полную зависимость от Рима, а борьба за контроль над Арменией велась между Римом и Парфией с переменным успехом. В 31 году до нашей эры, когда царь Парфии Фраат Четвертый успешно изгнал римлян из Мидии Антропатены и Армении, в Парфии развернулась борьба за власть, и ему даже пришлось на некоторое время бежать, уступив трон Тиридату, другому представителю династии Аршакидов. Именно эта междоусобица обусловила пассивность парфян в 31 году до нашей эры, в самый удобный для их наступления момент. Но вскоре Фраат Четвертый вернулся, а бежать вынужден был уже Тиридат, причем бежал он в римские владения и привез с собой старшего сына своего соперника, который по приказу Октавиана был немедленно доставлен в Рим, надолго став важнейшим козырем Рима в отношениях с Парфией.

Под давлением Рима царь Парфии Фраат Четвертый без новой войны вернул римлянам их знамена, захваченные в битве при Каррах (где погиб римский полководец Красс), и согласился отодвинуть границу до реки Евфрат. В Армении парфяне признали власть римского ставленника Тиграна Третьего и согласились считать эту страну римской сферой влияния. Мидию Антропатену отобрали у Арташеса, правившего там с 31 года до нашей эры, и передали проримски настроенному Ариобарзану, сыну римского союзника, бывшего царя Мидии Антропатены Артавазда. Это случилось весной 20 года до нашей эры и было крупнейшим успехом внешней политики Октавиана Августа. Для популяризации этого события было выпущено несколько памятных монет с соответствующими изображениями. На восточной границе настал мир.

Монета «парфянского» императора Квинта Лабиена

Нормализация отношений между Парфией и Римом активизировала торговлю Рима с Востоком, а это, в свою очередь, привело к процветанию расположенных между Римом и Парфией Набатейского царства, столица которого, Петра, была традиционным центром караванной торговли, и другого небольшого, зависимого как от Парфии, так и от Рима города-государства, также ставшего центром караванной торговли — Пальмиры. Во второй половине III века правители Пальмиры попытаются даже потягаться в борьбе за власть с императорами Рима, но об этом будет рассказано позднее. Во времена же Октавиана Августа, бывшая в середине I века до нашей эры небольшим захолустным городишком, Пальмира, пользуясь покровительством как Парфии, так и Рима, обоюдно заинтересованных в развитии торговли, превращается в большой и богатый город с прекрасными улицами, площадями и храмами.

В то время в Парфии шла острая борьба за власть, цари сменяли друг друга, и нередко проигравшие и их родственники искали убежища в Римской империи. Иногда им удавалось вернуться и возвратить себе власть, а парфянский царь Фраат Четвертый сам отдал в заложники Риму нескольких членов своей семьи (сыновей и внуков) — шаг беспрецедентный в истории, что, конечно же, было большим успехом политики Октавиана Августа, но объяснялось прежде всего желанием Фраата Четвертого держать подальше от себя возможных претендентов на власть. Отношения Рима и Парфии иногда омрачались борьбой за влияние в Армении, где сменилось несколько правителей, но в целом граница оставалась спокойной. В 1 году нашей эры, во время возникновения между Римом и Парфией новых споров из-за Армении, на берегу Евфрата состоялась встреча нового царя Парфии Фраата Пятого и прибывшего туда внука Октавиана Августа — Гая Цезаря. Фраат Пятый и Гай Цезарь подошли со своими свитами и равным воинским эскортом к условленному месту. Оба отряда выстроились по берегам, а Фраат и Гай Цезарь с несколькими приближенными встретились на небольшом островке и вскоре сумели договориться, после чего были устроены праздничные пиры сначала на западном берегу Евфрата в римском лагере, а потом на восточном берегу Евфрата в парфянском. Обе стороны были удовлетворены условиями переговоров, и конфликта не произошло.

Алтарь мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Общий вид

Было бы неправильным считать, что Октавиан Август отказался от планов Красса и Юлия Цезаря по завоеванию Парфии. Эта страна, богатая сама по себе и, кроме того, лежащая на перекрестке важнейших торговых путей из Индии и Китая, не переставала привлекать его внимание, но долгое время Октавиан был занят укреплением своего положения в Риме и войнами в Европе. В начале же I века нашей эры поход в Парфию вновь стал актуален. Этот поход Октавиан намечал поручить своему любимому внуку Гаю Цезарю, чтобы навеки прославить его имя, а заодно добавить славы и себе. Доверить завоевание Парфии какому-либо другому полководцу было опасно, так как в случае успеха тот мог стать серьезным претендентом на пост императора. Именно для этого Гай Цезарь неоднократно отправлялся на Восток, чтобы освоиться с местной обстановкой. Специально для приобретения Гаем Цезарем военного опыта в 4 году нашей эры планировался поход в Каменистую Аравию, после чего можно было начинать и войну с Парфией. Учитывая тогдашнюю военную мощь Рима и то, как последовательно и умело Октавиан Август всегда сокрушал своих противников, можно утверждать, что над Парфией нависла серьезная опасность. Внезапная гибель в 4 году нашей эры Гая Цезаря сорвала планы Октавиана. (Гай Цезарь был ранен прибывшим в римский лагерь якобы для переговоров армянским военачальником. После ранения Гай Цезарь был вынужден прервать подготовку к походу и попытался возвратиться в Рим, но рана оказалась слишком опасной, и Гай Цезарь смог добраться из Армении лишь до Ликии, где окончательно слег и умер.) Поход в Аравию был отменен как потерявший всякую целесообразность. Луция Цезаря, второго своего внука, Октавиан потерял двумя годами ранее. Его Октавиан также хотел сделать своим наследником и для приобретения военного опыта поручил ему командование римскими войсками в Испании, однако во 2 году нашей эры направлявшийся в Испанию Луций Цезарь внезапно заболел и умер в Массилии (современный Марсель во Франции). Смерть внуков Октавиана окончательно сорвала планы войны с Парфией, и на римско-парфянской границе все время правления Октавиана Августа продолжал царить мир. В Риме ходили слухи о причастности к гибели внуков Октавиана его жены Ливии, желавшей, чтобы императором после Октавиана стал ее сын Тиберий, однако доказательств этому ни в то время, ни позднее обнаружено не было, и несмотря на эти слухи Октавиан продолжал любить Ливию и доверять ей.

Рельеф Алтаря мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Деталь

В Малой Азии в 25 году до нашей эры римской провинцией стала Галатия (государство в центре Малой Азии, со столицей в Анкире — современной Анкаре), бывшая ранее независимым царством. Тогда же в состав Римской империи вошла и Ликаония (небольшое государство к югу от Галатии). Поскольку ранее и Галатия и Ликаония управлялись одним царем, Ликаония была включена в провинцию Галатия. В 6 году до нашей эры к провинции Галатия была присоединена и, таким образом, вошла в состав римских владений Пафлагония (небольшое государство уюжного побережья Черного моря, с запада граничившее с римской провинцией Вифиния, с юга с Галатией, а с востока с находившимся в вассальной зависимости от Рима царством Понт).

Каппадокия, Понт, Коммагена, Ликия, Памфилия и ряд более мелких государств этого региона сохранили свою самостоятельность, продолжая оставаться в вассальной зависимости от Рима и создавая как бы буферную зону между Парфией и Римом. Войска этих государств обеспечивали охрану границ и позволяли римлянам держать на востоке сравнительно мало войск. Заигрывая перед местными царями, Октавиан даже отдал царю Каппадокии часть принадлежавшей Риму Киликии, но это был всего лишь красивый жест — ведь и сама Каппадокия находилась в полной зависимости от Рима.

Члены семьи Августа. Деталь рельефа Алтаря мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э.

В том же 25 году до нашей эры, когда к Риму были присоединены Галатия и Ликаония, римский полководец Элий Галл по приказу Октавиана предпринял двухлетний поход в Плодородную Аравию. С Красного моря римлян поддерживал их флот, высаживая десанты. В глубине страны нередко приходилось использовать верблюдов, к которым римляне были непривычны. Союзниками римлян выступили иудеи и набатеи. Октавиан упоминает об этом походе римлян в своем жизнеописании, указывая, что римские войска, разбив неприятеля в нескольких сражениях, сумели дойти до города Мариба в стране сабеев (современный Йемен). Однако больше он не говорит об этом походе ничего — трудности со снабжением и непривычно жаркий климат привели к тому, что несмотря на отдельные успехи поход закончился в общем-то неудачей. Большая часть посланной в Аравию армии погибла. Римскому флоту удалось дойти до Адена и разграбить его, однако это не сломило местные племена. Римляне знали, что через эти земли пролегает выгодный торговый путь в Индию — на картах того времени, хотя и с большими погрешностями, но все же можно увидеть очертания берегов Красного моря, Аравийского полуострова и полуострова Индостан. В Индии археологи находят клады римских монет — прямое свидетельство того, что хоть и через посредников торговля между Римом и индийскими государствами велась и велась активно. Безусловно, Риму хотелось взять под контроль морской путь в Индию, однако значительные потери, отсутствие питьевой воды, болезни и чрезвычайно жаркий климат отбили у римлян охоту продолжать здесь свои завоевания. После этого римляне практически никогда не использовали в Красном море свой флот и никогда более не предпринимали крупных походов на юг Аравийского полуострова.

Алтарь мира в Риме. Мрамор. 13–9 гг. до н. э. Внутренний вид

В дальнейшем Октавиан Август полностью отказался от наступательной политики на Востоке, оставив в Сирии всего четыре легиона (остальные силы Рима на востоке состояли в то время из войск вассальных царей).

Если на северо-востоке азиатских владений Рима роль буфера между владениями Рима и Парфии выполняли вассальные эллинистические царства Понт, Каппадокия и Коммагена, то к югу от римской провинции Сирия роль подобного буфера выполняла Иудея. В 37 году до нашей эры царем Иудеи стал Ирод, помогший римлянам после жестокой осады взять Иерусалим и свергнуть ставленника парфян Антигона — последнего царя правившей в Иудее более ста лет династии Хасмонеев (Маккавеев). Ирод был весьма умелым правителем, сумевшим значительно укрепить свое государство, за что и получил прозвище Ирод Великий. Получив престол благодаря поддержке Марка Антония, Ирод старался всячески угождать ему и всесильной тогда Клеопатре, но когда в 31 году до нашей эры Антоний потерпел поражение у мыса Акций, Ирод вовремя перешел на сторону Октавиана и настолько сумел убедить его в своей преданности, что получил от Октавиана вдобавок к своим прежним владениям еще Самарию, два греческих города за рекой Иордан — Гиппос и Гадару, а также приморские города Газу, Анфедон, Яффу и Стратонову башню, которую Ирод в честь Октавиана переименовал в Цезарею (Кесарию). Ирод и далее продолжал пользоваться расположением Октавиана — в 23 году до нашей эры Октавиан подарил ему часть земель Южной Сирии к востоку от Голанских высот, а еще через два года, во время посещения Октавианом Антиохии, Ирод, прибыв повидаться с императором, сумел выпросить у него еще один район Южной Сирии.

Происшедшее при Ироде Великом усиление Иудеи оказалось недолгим. В семье Ирода велись постоянные склоки. Ирод вынужден был казнить свою любимую жену Мариамну, обвиненную в попытке отравления, затем он казнил ее мать, которая вскоре после казни дочери предприняла попытку мятежа. Еще через несколько лет Ирод обвинил перед синедрионом и приказал казнить двух своих сыновей — Александра и Аристовула, а в 4 году до нашей эры, уже перед самой своей кончиной, казнил еще одного своего сына — Антипатра. Остальные его сыновья и наследники перессорились между собой. Видя это, а также следя за тем, чтобы никто из местных вассалов Рима не мог усилиться и сделаться действительно независимым, Октавиан Август в 4 году до нашей эры, после смерти Ирода Великого, разделил его государство, как одно из самых сильных среди римских вассалов, на три отдельных государства, причем несколько городов, где преобладало греческое население, в том числе город Газа, вообще были отобраны у наследников Ирода и включены в состав римской провинции Сирия. Октавиан пошел на этот шаг еще и из-за того, что многие иудеи сочувствовали Парфии, главному сопернику Рима на Востоке, так как в Парфии местные иудейские общины, возглавляемые своими экзилархами (князьями изгнания), находились в то время в привилегированном положении. Решение о разделе Иудеи возмутило иудейское население и привело к восстанию, но силы были слишком неравны и восстание закончилось неудачей.

В) В ЕВРОПЕ

1) ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПОКОРЕНИЕ ИСПАНИИ И УСТАНОВЛЕНИЕ ТАМ НОВЫХ ГРАНИЦ ПРОВИНЦИЙ

В Европе, вскоре после окончания гражданской войны, Октавиан начал длительную войну за полное покорение Испании, северная часть которой все еще оставалась неподвластной Риму. Для ведения этой войны в Испании было сосредоточено более семи легионов. В 27–25 годах до нашей эры Октавиан Август сам прибыл в Испанию, чтобы руководить походами против испанского племени кантабров, а затем против племени астуров. Свои главные силы Октавиан сосредоточил в Сегисаме, городе союзного римлянам племени ваккеев (неподалеку от современного Бургоса). Затем римские войска тремя армиями вторглись во владения кантабров. Одну римскую армию возглавлял Марк Випсаний Агриппа, вторую — бывший консул Гай Антистий Вет и третью — Гай Фурний. Октавиан осуществлял общее руководство, находясь в Тарраконе, но иногда прибывая к месту боевых действий. Операции римлян были тщательно спланированы. По словам римского историка Аннея Флора, описавшего эту войну, Октавиан «охватил всю Кантабрию и обложил одичавший народ, словно зверей. Не было им покоя и со стороны Океана, откуда он ударил в тыл врагам сильным флотом». Кантабры отступали в горы, теряя один свой город за другим. Последним оплотом кантабров стала гора Медулла, которую римляне окружили 18-мильным рвом. Поняв, что вырваться не удастся, защитники этой твердыни «устроили погребальный пир, соревнуясь в выборе смерти — от меча, от огня или яда, который они обычно добывают из тисового дерева. Большая их часть предпочла смерть, освободившись таким образом от плена, который им, в то время не покоренным, казался тяжелее смерти». После взятия Медуллы Октавиан часть уцелевших кантабров велел продать в рабство, а остальным приказал выдать заложников и переселиться из горной местности.

Римский сенат поспешил польстить Октавиану и «счел все это достойным лавра и триумфальной колесницы», но Октавиан ради этого не стал прерывать похода, будучи «в то время уже столь могущественным, что мог пренебречь триумфом». Римская армия придвинулась к владениям астуров, намереваясь вторгнуться туда после зимовки.

Видя судьбу кантабров, их соседи астуры не стали ждать прихода римлян, а сами, собрав большую армию и сумев привлечь к себе некоторые другие племена, попытались напасть на римские лагеря, застав пришельцев врасплох. Как пишет Анней Флор, «вопреки обыкновению эта атака варваров была продуманной. Они поставили свой лагерь у реки Астура и разделили войско на три части, подготавливая нападение одновременно на три лагеря римлян». Однако астуров предало племя бригецинов, перешедшее на сторону римлян. На помощь войскам Антистия, Фурния и Агриппы прибыл предупрежденный бригецинами легат Тит Каризий, и битва закончилась поражением астуров. Остатки разбитого войска астуров отступили в сильно укрепленный город Ланцею (в 20 км к юго-востоку от Леона), но после длительной осады город был взят. Астуры вынуждены были признать свое поражение. Так же, как и кантабров, Октавиан приказал переселить их с гор в долины. В 25 году до нашей эры, когда основные силы кантабров и астуров были разбиты, Октавиан убыл из Испании. Однако сопротивление отдельных отрядов продолжалось и война отнюдь еще не была закончена.

Окончательно сломить сопротивление местных племен полководцам Октавиана удалось лишь к 19 году до нашей эры. Умиротворение севера позволило Октавиану сократить численность римских войск в Испании сначала с семи до четырех легионов, а затем и до трех.

В 13 году до нашей эры Октавиан Август вновь посетил Испанию. Примерно в это время им была проведена административная реформа. Из провинции Дальняя Испания была выделена самая богатая и романизированная область, ставшая новой провинцией — Бетикой. Остальная часть провинции, по имени наиболее многочисленного из проживавших там племен, стала называться Лузитанией. Таким образом провинция Испания Дальняя исчезла, а вместо нее появились две новые провинции — Бетика и Лузитания. Завоеванные на севере Испании земли кантабров и астуров сначала были разделены между Испанией Ближней и Испанией Дальней, а затем, видимо в момент преобразования Испании Дальней в Бетику и Лузитанию, полностью присоединены к Испании Ближней. В это же время Испания Ближняя, поскольку резиденцией ее легата с 26–25 годов до нашей эры стал город Тарракон (современный г. Таррагона на средиземноморском побережье Испании), все чаще начинает называться Тарраконской Испанией. В 13 году до нашей эры это название становится официальным названием провинции. В состав Тарраконской Испании были включены и Балеарские острова. Тарраконская Испания и Лузитания стали императорскими провинциями, а Бетика сенатской провинцией, но при этом от Бетики было отделено и передано Тарраконской Испании несколько богатейших горнорудных месторождений, что обеспечивало этой императорской провинции большую доходность.

Статуя Ливии из виллы Мистерий в Помпеях. Мрамор. Конец I в. до н. э. — начало I в. н. э. Помпеи, Антиквариум. Деталь

При Октавиане Августе продолжалась политика создания в Испании колоний и поселений солдат-ветеранов, некоторые из этих поселений стали впоследствии крупными городами. На северо-западе Испании, на завоеванных землях астуров, создается римская колония Астурика-Августа, в среднем течении реки Анас (Гвадиана) возникает Эмерита-Августа (современная Мерида), на реке Эбро примерно в 25 году до нашей эры начинает строиться Цезаравгуста (будущая Сарагоса). Происходит как бы урбанистический взрыв — возникают новые города, перестраиваются старые, — строятся театры, цирки, храмы в честь римских божеств и императора. Везде строятся мосты и дороги. Бетика и южная часть Тарраконской Испании быстро романизировались, при этом экономика этих провинций все более тесно увязывалась с экономикой Рима. Лузитания и центральная часть Тарраконской Испании также постепенно романизировались, хотя там этот процесс протекал значительно медленнее. В то же время север Тарраконской Испании, где из-за суровости климата и враждебности недавно завоеванных испанских племен римские ветераны селились крайне неохотно, почти не подвергся романизации, причем такое положение сохранится на севере Испании и при всех последующих императорах — до самого конца империи племена северной Испании (астуры, кантабры, баски) сохранят свою самобытность.

Для того, чтобы предотвратить в дальнейшем попытки сопротивления, Октавиан Август по всей Испании приказал разрушить стены городов, — Испания теперь находилась в глубоком тылу римских владений, и крепости для защиты от внешнего противника были не нужны. Предпринятые меры привели к тому, что действительно в течение нескольких столетий в Испании не было крупных восстаний против власти Рима.

После 13 года до нашей эры Испания отходит на периферию внимания Октавиана, а наиболее важными для него становятся границы империи по Рейну и Дунаю, куда перебрасывается основная масса войск и направляется основной поток ветеранов-колонистов.

2) УСТАНОВЛЕНИЕ ВЛАСТИ РИМА НАД АЛЬПИЙСКИМ ЦАРСТВОМ. НОВЫЕ ГРАНИЦЫ ПРОВИНЦИЙ ТРАНСАЛЬПИЙСКОЙ галлии, присоединение К РИМСКИМ ВЛАДЕНИЯМ НОРИКА, РЕЦИИ И ВИНДЕЛИКИИ

Владения Рима в Европе при Октавиане Августе неуклонно расширялись.

К 25 году до нашей эры власть Рима признало небольшое, но контролировавшее очень важные горные проходы Альпийское царство. Населенное кельтскими племенами, Альпийское царство занимало небольшую, но стратегически очень важную местность — юго-западную часть современной Швейцарии и горные районы на границе современной Франции и Италии, — узким клином выходящую к Средиземному морю и как бы разрезавшую римские владения в Трансальпийской и Цизальпинской Галлиях. Ранее его правителям, ввиду царивших в Риме междоусобиц удавалось сохранять свою самостоятельность, но с окончанием гражданской войны Октавиан Август счел невыгодным оставлять в центре римских владений независимый анклав и установил над ним свой контроль, что обеспечило римлянам возможность значительно улучшить сухопутное сообщение и торговлю италийских земель с Трансальпийской Галлией и Германией, а также облегчило последующий захват Реции. Местные цари, признав себя вассалами Рима, на некоторое время сохранили свою власть, но при императоре Нероне (со смертью в 66 году царя Коттия, видимо не оставившего прямых наследников) Альпийское царство стало римской провинцией Кот-тийские Альпы.

Трансальпийская Галлия была разделена на четыре провинции: Нарбонская Галлия была закреплена за сенатом (Нарбонская Галлия являлась римской провинцией с 118 года до нашей эры, и ее границы в ходе этого раздела не пересматривались, оставшись прежними), а Лугдунская Галлия, Бельгика и Аквитания объявлены императорскими провинциями. В 16–14 годах до нашей эры в результате походов полководцев Тиберия и Друза Старшего, пасынков Октавиана Августа, были покорены и присоединены к Риму царство Реция (большая часть современной Швейцарии и западная часть современной Австрии) и Винделикия (территория современной германской земли Бавария к югу от Дуная), объединенные в одну провинцию Реция, центром которой стал возникший на месте главного римского военного лагеря в Винделикии город Augusta Vindelicorum — Августа Винделикорум (нынешний Аугсбург), а также часть царства Норик (центральная и восточная часть территории современной Австрии к югу от Дуная), ставшая одноименной римской провинцией. Правда, окончательно провинциальный режим был введен в Норике и Реции только императором Клавдием.

3) ПОКОРЕНИЕ ПАННОНИИ

С продвижением римлян к Дунаю начались и их войны с паннонцами. Как писал Анней Флор: «Две быстрые реки — Драва и Сава — защищают паннонцев. Опустошив соседей, они прячутся за их берегами. Для покорения паннонцев Цезарь (Октавиан) послал Виния (Тита Виния Руфа). Они (паннонцы) были разбиты на обеих реках. Оружие побежденных, вопреки военному обычаю, было не сожжено, а сломано и брошено в поток, чтобы о славе Цезаря могли узнать те, кто сопротивлялся». Но Анней Флор значительно упрощает события. Покорение Паннонии заняло много лет, и уже после Тита Виния Руфа этим пришлось заниматься еще многим римским полководцам. Паннонцы то вынуждены были склонять свои головы и уступать часть земель, то снова восставали. В 6 году до нашей эры паннонцы были разбиты римским полководцем Публием Силием Нервой и после этого вынуждены были принять участие в войне против жителей Норика, своих недавних союзников. Однако вскоре паннонцы опять восстали. Их усмирением занялся Марк Випсаний Агриппа, но не успел этого сделать из-за своей внезапной болезни и смерти. Затем несколько поражений паннонцам нанес Марк Виниций, но и он не завершил войну. Окончательно сломить паннонцев удалось лишь Тиберию.

Так называемая Гемма Августа. Камея. Сардоникс. Ок. 12–7 гг. до н. э.

К 10 году до нашей эры Паннония (западная часть Венгрии, а также восточная часть Словении и Хорватии) стала римской провинцией. Одновременно с завоеванием Паннонии римские войска под руководством Тиберия в 12–9 годах до нашей эры окончательно завоевали Далмацию, которую через три года сделали римской провинцией. На некоторое время паннонцы смирились, и до 6 года нашей эры казалось, что сопротивление угасло. Смирение оказалось кажущимся. Как пишет Веллей Патеркул, «все паннонцы знали не только дисциплину, но и язык римлян; многие были даже грамотны и знакомы с литературой». Но, сокрушался Веллей Патеркул, «клянусь Геркулесом, никогда ни один народ не переходил так скоропалительно от подготовки войны к самой войне, приведя в исполнение свои планы. Римские граждане были уничтожены, торговцы перебиты…» Паннонцы тесно взаимодействовали с восставшими тогда же иллирийцами и жителями Далмации. Восстание вызвало большую обеспокоенность в Риме, вынудив перебросить для его подавления войска из нескольких других провинций (поскольку это восстание охватило не только Паннонию, но и почти всю северную и центральную часть Балканского полуострова, о нем более подробно рассказано в разделе «действия Рима на Балканах»). Три года паннонцы упорно воевали с римлянами, нанеся им значительный урон, но после того, как в 8 году нашей эры главный вождь паннонцев Батон был взят Тиберием в плен, а другой лидер сопротивления — Пиннет — сдался, паннонцы вынуждены были смириться, и теперь уж на много веков.

4) ДЕЙСТВИЯ РИМА НА БАЛКАНАХ

На Балканах в период правления Октавиана Августа к Риму был присоединен Иллирик (римская провинция с 27 года до н. э.), Ахайя (Греция, римская провинция с 27 года до н. э.), Далмация (римская провинция с 6 года до н. э.). Мезия (образована на землях племен мезов и родственных им племен по правому берегу Дуная от реки Драва на западе до северо-запада современной территории Болгарии) стала римской провинцией с 15 года до нашей эры. Нижнюю Мезию (земли юго-восточной части современной Болгарии и территория современной Румынии к югу от Дуная) Октавиан Август присоединил к вассальному фракийскому царству.

Надо сказать, что многими успехами на Балканах Рим был обязан Марку Лицинию Крассу, чей дед, триумвир Марк Лициний Красс, и отец, Марк Публий Лициний Красс, погибли в 53 году до нашей эры в войне с парфянами (в битве при Каррах). Во время начавшейся после гибели Юлия Цезаря гражданской войны Красс Младший сначала воевал на стороне Секста Помпея, затем бежал к Марку Антонию, но потом перешел на сторону Октавиана. Октавиан умел привлекать к себе даже бывших противников. С 31 года до нашей эры Октавиан в течение восьми лет подряд избирался консулом. Второй консул всегда избирался, конечно же, с подсказки Октавиана. В 30 году до нашей эры вторым ординарным консулом стал Марк Лициний Красс.

В чем была причина столь стремительного возвышения молодого Красса? По римским традициям, перед тем как претендовать на пост консула, человек должен был уже побывать претором. Красс же, несмотря на то, что еще недавно числился среди противников Октавиана, был избран консулом, не пройдя претуру.

Скорее всего, это объяснялось тем, что Октавиан начал присматривать будущего жениха для своей подраставшей дочери Юлии. Ее брак с внуком бывшего триумвира первого триумвирата мог способствовать сплочению римской знати.

Если Октавиан действительно рассматривал Красса как возможного жениха для дочери, избрание его консулом становится вполне объяснимо, как объяснимым становится и то, что именно его Октавиан тогда же назначил наместником Македонии, поручив, помимо прочего, держать в повиновении нападавшие на союзников Рима местные воинственные племена по правому берегу Дуная — можно было и проверить его воинские способности, и дать ему возможность прославиться.

Незадолго до этого через Дунай переправилось и захватило часть Мезии скифское племя бастарнов. Мезия тогда еще не принадлежала Риму, и занятые гражданской войной римские правители не отреагировали на события в Мезии. Но вскоре воинственные бастарны вторглись во Фракию, в земли племени денделетов, имевших с Римом союзный договор. Если бы гражданская война в Риме все еще продолжалась, римляне, возможно, и это вторжение оставили бы без внимания, — ведь бастарны не осмеливались вторгаться в римские провинции. Однако теперь, после окончания гражданской войны, сил у Рима было достаточно. Ссылаясь на союзный договор с денделетами, Красс в 29 году до нашей эры двинулся на бастарнов войной.

Это не было решением только самого Марка Лициния Красса — для ведения войны на Балканы были дополнительно переброшены значительные силы, а это могло быть сделано только по приказу Октавиана.

Как пишет Дион Кассий, Красс показал себя блестящим полководцем. Узнав о его приближении, бастарны сразу же покинули Фракию, но Красс, преследуя их, вторгся в Мезию и взял штурмом одну из их крепостей. Видя мощь римской армии, бастарны вступили в переговоры, пытаясь добиться мира и доказывая, что не собирались причинять римлянам никакого вреда. Однако римлян интересовала не справедливость, а земли по правому берегу Дуная. Красс затянул переговоры, угощая послов вином и обнадеживая, а ночью повел войска к лагерю бастарнов. Римская армия развернулась в боевой порядок и затаилась, а вперед вышел небольшой авангард. Бастарны, увидев, что римлян немного, бросились на них и стали преследовать, а когда углубились в лес, на них обрушились основные силы римской армии. Застигнутые врасплох бастарны потерпели сокрушительное поражение, причем их вождь, Дильдон, погиб в поединке с Крассом. После этого Красс огнем и мечом прошелся по всей Мезии, а на зиму отступил во Фракию.

Фракийцы отнюдь не были рады таким гостям и вместо того, чтобы радушно встретить «защитников», нападали на них, где только могли. Бастарны, полагая, что римляне с ними воевать уже не будут, и считая, что предыдущую, столь неудачную войну с Римом спровоцировали именно денделеты, весною вновь вторглись в земли этого фракийского племени. Защищать денделетов Красс не собирался, однако немедленно двинулся против не ждавших римлян бастарнов, разбил их и тогда уж заключил с бастарнами мир на самых выгодных для Рима условиях. Усмирив бастарнов, Красс обрушился на фракийские племена медов и сердов, осмелившихся противиться Риму. Те несколько месяцев готовились к войне, но их укрепления не могли остановить римлян. Для устрашения Красс приказывал отрубать пленным руки. Земли непокорных племен были опустошены.

Приведя в покорность бастарнов и фракийцев, Красс ввязался в междоусобную войну гетских племен и опять достиг успеха, причем добился от гетов возвращения римских знамен, утраченных Гаем Антонием, братом Марка Антония, во время неудачных столкновений с гетами в период гражданской войны.

Успехи Марка Лициния Красса привели в восторг римлян, но Красс начал позволять себе слишком многое… Одержав победу над бастарнским вождем Дильдоном, Красс посвятил доспехи побежденного Юпитеру, пожелав отдать их в храм Юпитера Феретрийского. Первым посвятил доспехи убитого им царя Юпитеру основатель Рима Ромул. Вторым это сделал военный трибун Авл Корнелий Косс, одолевший в 437 году до нашей эры царя города Вейи Ларса Толумния. Это была великая честь. Римскими войсками в той войне командовал Фабий Вибулен, но, как пишет Тит Ливий, «самое роскошное зрелище являл в триумфальном шествии Косс, несший тучные доспехи убитого царя». Укрепив эти доспехи в храме возле тех, что посвятил Юпитеру Ромул, Косс «отвлек на себя внимание сограждан от колесницы диктатора и, в сущности, один пожал тогда славу». Третьим удостоился такой чести Марк Клавдий Марцелл, который, будучи в 222 году до нашей эры консулом, одолел в поединке вождя галлов Бритомарта.

Красс требовал для себя чести, которой уже почти два столетия не удостаивался никто из римлян ни за какие победы.

А ведь с тех пор римляне видели и взятие Карфагена, и завоевания многих могущественных некогда царств, видели победы Юлия Цезаря! Да и сам Октавиан, одержавший немало побед и присоединивший к Риму огромный и богатый Египет, не требовал для себя таких почестей.

Разрешено ли было Крассу украсить трофейными доспехами храм Юпитера-Феретрия (Юпитера-Победителя) на Капитолийском холме — вопрос спорный, сведения об этом не сохранились. Некоторые историки утверждают, что успехи Красса насторожили Октавиана и между ним и Крассом возник конфликт. Но это было явно не так. 4 июля 27 года до нашей эры в Риме состоялся триумф Красса. Такая честь не могла быть предоставлена кому бы то ни было, если бы этого не одобрил Октавиан Август. До наших дней сохранилась датируемая 29–27 годами до нашей эры надпись на постаменте в Афинах: «Народ — Марку Лицинию Крассу, сыну Марка, проконсулу и императору — за доблесть и доброжелательность». Эта надпись никогда не могла бы появиться, а тем более сохраниться, если бы того не желал Октавиан. Если предположить, что между Крассом и Октавианом возникли трения, то можно еще представить, что кто-то осмелился сделать такую надпись в Македонии, где Красс тогда был наместником. Но кто бы посмел ставить статую с такой надписью опальному полководцу в другой провинции, ведь Афины находились не в Македонии, а в Ахайе, где был другой наместник? Нет, возвышение Красса происходило безусловно с разрешения и одобрения Октавиана. Своего будущего зятя он мог удостоить такой чести и даже был заинтересован в его возвышении.

После триумфа в Риме Красс возвратился на Балканы и, как пишет Тит Ливий, продолжил в 26–25 годах до нашей эры войну против фракийцев.

Красс не стал зятем Октавиана. Погиб ли он в одной из стычек, умер ли от яда или болезни, поссорился ли с Октавианом и отошел от государственных дел? Об этом можно лишь догадываться. После 25 года до нашей эры в сохранившихся до наших дней сочинениях римские историки о Крассе не упоминают.

Завоевание придунайских земель продолжалось и без Красса, однако с выходом к Дунаю активность римлян снизилась, а основные силы римлян были направлены на покорение Норика, Реции, Винделикии и, конечно же, Германии. Тем не менее, войны с пытавшимися сохранить свою самостоятельность племенами вдоль Дуная продолжались. Так, Тит Ливий сообщает о том, что в 12–10 годах до нашей эры фракийцы были «усмирены» Луцием Пизоном.

Приведя в покорность племена по правому берегу Дуная, римляне начали поглядывать и на его левый берег. Именно тогда произошло их первое столкновение с лаками. Неясно, попытались ли даки совершить грабительский набег на римские владения или пытались оказать помощь воевавшим против Рима соседям, но вторгнувшееся в Мезию дакийское войско потерпело поражение и было рассеяно. Как пишет в своем жизнеописании сам Октавиан, в дальнейшем одна из римских армий, «посланная за Дунай, принудила дакийцев признать над собой власть римского народа». Однако Рим тогда отнюдь не сломил даков. Некоторое время граница с даками была мирной, но в дальнейшем императору Домициану пришлось вести с даками длительные и кровопролитные войны и даже откупаться от них. А полное завоевание Дакии было осуществлено только в начале II века нашей эры при императоре Траяне.

К концу I века до нашей эры все балканские земли к югу от Дуная стали владениями Рима. Лишь во Фракии местные цари на некоторое время сохранили свою власть, даже расширив свои владения за счет отданной им Римом Нижней Мезии, но пройдет всего несколько десятилетий, и император Клавдий сделает римской провинцией и Фракию.

Подавленное мощью римских армий местное население, казалось бы, смирилось со своим положением. С 10 года до нашей эры и по 6 год нашей эры обстановка на Балканах оставалась сравнительно спокойной, если не считать происшедшей тогда сравнительно короткой и успешной войны римлян с даками. Но в 6 году нашей эры на Балканах началось одно из самых крупных восстаний, когда-либо потрясавших империю. Главной причиной восстания были поборы римских чиновников. Начавшись в Паннонии и Далмации, восстание быстро распространилось на Иллирию и охватило почти весь Балканский полуостров, за исключением Греции и Фракии, причем к восстанию примкнули вспомогательные части римской армии, набранные из местных жителей. В Паннонии во главе восставших встал вождь бревков Батон, а в Иллирии и Далмации Батон, вождь племени десцдиатов. Были ли оба эти Батона родственниками, неизвестно, но они часто действовали согласованно. Третьим выдающимся полководцем восставших стал некий Пиннет (некоторые называли его еще Пинн). Пользуясь тем, что основная масса находившихся там ранее римских войск во главе с приемным сыном Октавиана Августа Тиберием была отведена на север и готовилась вторгнуться в земли царя германского племени маркоманнов Маробода, восставшие быстро овладели Паннонией и Далмацией, подняли на борьбу Иллирию и вторглись в уже более века не знавшую вражеских вторжений Македонию.

По словам Веллея Патеркула, лично участвовавшего в подавлении этого мятежа, — «общая численность племен и народов, которые восстали, превышала восемьсот тысяч. Они выставили почти двести тысяч пехотинцев, годных к несению оружия, и девять тысяч всадников — огромную массу, покорную свирепейшим и опытнейшим вождям». Натерпевшись под римским гнетом, иллирийцы, паннонцы и далматы беспощадно расправлялись со всеми римлянами — как военными, так и гражданскими. Как пишет Веллей Патеркул, «все и повсюду было опустошено огнем и мечом. Мало того, вызванный этой войной страх был настолько велик, что поколебался и ужаснулся даже стойкий и укрепленный опытом стольких войн дух Цезаря Августа».

Насчет того, что восстание поколебало дух Октавиана Августа, Веллей Патеркул, безусловно, преувеличивает, стараясь подчеркнуть полководческий талант Тиберия, которому было поручено наведение порядка. Но восстание действительно имело невиданный размах. Отряды восставших оказались у Навпорта (Любляны) и Тергеста (Триеста) и даже начали вторгаться оттуда в Северную Италию. Любое промедление могло привести к разорению Италии. По словам Веллея Патеркула, Октавиан Август заявил в сенате: «Через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться на виду города».

Поскольку Веллей Патеркул был очевидцем тех событий и писал об этом, когда еще были живы многие из сенаторов, лично присутствовавших тогда в курии, сомневаться здесь в точности его слов не приходится. И все же Октавиан, даже если и произнес те слова, не испугался и не запаниковал. Как опытный полководец, он понимал, что за десять дней восставшие никак не могли прорваться к Риму. Даже при отсутствии сопротивления поход занял бы значительно больше времени, а на пути восставших стояло немало хорошо укрепленных римских крепостей. Столь суровые слова нужны были Октавиану Августу для того, чтобы сплотить римскую знать и обеспечить себе максимальную поддержку. Октавиан действовал решительно: «был произведен набор войска, а также повсюду и полностью призваны все ветераны. Мужчины и женщины в соответствии с имущественным цензом должны были выставить в качестве воинов вольноотпущенников». На Балканы было брошено десять римских легионов и большое количество вспомогательных отрядов из ветеранов и добровольцев. По приказу из Рима против восставших отправился со своей армией и царь Фракии Реметалк. Выдержать удар такой военной махины было непросто, ведь римляне были прекрасно вооружены и хорошо обучены.

Даже если восставшим действительно удалось собрать столько войск, как утверждает Веллей Патеркул, им явно не хватало оружия, не хватало опыта, не хватало запасов продовольствия. Добившись поначалу заметных успехов, восставшие затем начали терпеть поражения и отступать. «Великое» восстание в Иллирии, Далмации и Паннонии длилось около трех лет, но уже в 8 году Тиберию удалось разбить и взять в плен возглавлявшего паннонцев Батона. В том же году ему сдался Пиннет. А когда летом 9 года нашей эры римляне разгромили наиболее яростно сражавшиеся с ними племенные ополчения перустов и десидиатов, последние отряды восставших были вынуждены сложить оружие.

Хотя восстание на Балканах и было подавлено, оно не прошло бесследно для империи. В усмиренных землях пришлось оставить крупные контингенты войск, что помешало в дальнейшем подавить вспыхнувшее в 9 году восстание в Германии, о котором будет рассказано далее.

Условия службы римских солдат в Далмации, Иллирии и Паннонии были нелегкими. Опасаясь новых волнений, полководцы не спешили увольнять ветеранов. Солдаты роптали. В 14 году это привело к невиданному солдатскому бунту. Но это случилось уже после смерти Октавиана Августа, и об этом будет рассказано в главе, посвященной его преемнику, императору Тиберию, а также в главе, посвященной сыну Тиберия Друзу Младшему.

5) ЗАВОЕВАНИЕ ГЕРМАНИИ. УСПЕХИ И НЕУДАЧИ

Овладев Галлией, римляне стали вторгаться и в Германию. В 38 году до нашей эры Марк Випсаний Агриппа, разгромив восставших галлов, напал и на поддержавших их германцев, причем, преследуя их, впервые переправился на правый берег Рейна. Римляне не стали тогда развивать свой успех и закрепляться на этих землях — Октавиан начал тогда войну против Секста Помпея, и Агриппа был отозван, чтобы принять участие в Сицилийской войне. В 29 году до нашей эры римский наместник Гай Каррина вел войну против свевов, поддержавших очередное восстание в Галлии. Рим не только воевал, но и торговал с германцами, однако и торговля нередко приводила к конфликтам. Так, по словам Диона Кассия, в 25 году до нашей эры римский наместник Марк Виниций вынужден был совершить карательную экспедицию против германцев, убивших римских купцов.

Стычки между римлянами и германцами происходили и далее. В 16 году до нашей эры германские племена сигамбров, узипетов и тенктеров, переправившись на левый берег Рейна, разграбили земли подвластных Риму племен и даже смогли нанести поражение римскому легату Марку Лоллию. Потери римских войск тогда были невелики, но германцам удалось захватить орла (знамя) пятого легиона, что было для римлян большим позором.

Ухоженные земли Галлии с диковинными римскими товарами манили германцев. В свою очередь и римлян манили к себе богатства Германии, но до 12 года до нашей эры Германия рассматривалась римлянами как второстепенный театр военных действий, и в силу этого германцам поначалу удавалось сдерживать захватчиков. С покорением Норика, Реции и Винделикии римляне смогли перебросить в Германию гораздо больше войск и обеспечить лучшее их снабжение. Покорение Германии, в первую очередь германских земель к западу от Рейна, ускорилось.

Особенно прославились своими победами в Германии сначала пасынок Октавиана Августа Друз Старший, младший брат будущего императора Тиберия, а затем и сам Тиберий. В то время как Тиберий покорял паннонцев и далматов, Друз Старший в 12 году до нашей эры, покорив германские племена по левому берегу Рейна, вторгся на правый берег.

Поход был тщательно спланирован и подготовлен самим Октавианом Августом, который в течение более чем трех лет, с 16 по 13 годы до нашей эры, лично находился в Галлии. Видимо, продумано было все, что можно было продумать и предусмотреть в тех условиях. К 10 году до нашей эры Друзу удалось покорить херусков, хаттов, тенктеров. При этом Друз Старший успешно привлекал к военным действиям и выходцев из союзных германских племен. Так, Тит Ливий упоминает, что в этой войне «показали себя в числе лучших трибуны Хумстинкт и Авекций из племени нервиев» (кельтизированного германского племени, обитавшего на берегах средней Шельды и Мааса). Одно за другим германские племена, населявшие территорию между Рейном и Эльбой, вынуждены были склоняться перед завоевателями. Немаловажным обстоятельством, способствовавшим военным успехам Тиберия и Друза Старшего, было то, что в то время Октавиан рассматривал их как своих наследников, а потому они имели почти полную свободу действий и надежную поддержку. Друзу Старшему удалось почти полностью завершить покорение германских племен между Рейном и Эльбой, но в 9 году до нашей эры Друз Старший во время похода в Германию у берега Эльбы упал с коня и умер. Завоевание Германии продолжил Тиберий. В 7 году до нашей эры он был удостоен триумфа за победу над сигамбрами, но в 6 году до нашей эры в расцвете славы покинул Рим и удалился на остров Родос. Одной из причин была его ссора с женой Юлией (Юлией Старшей), дочерью Октавиана, но главной причиной было, скорее всего, то, что Октавиан к тому времени стал склоняться к мысли передать власть не Тиберию, а своим подросшим родным внукам — Гаю Цезарю и Луцию Цезарю, которых усыновил еще в 17 году до нашей эры, торжественно выкупив их тогда по древнему обряду у их отца, Марка Випсания Агриппы.

С удалением Тиберия от государственных дел завоевание Германии было временно приостановлено. Лишь через несколько лет успешный поход в глубь Германии совершил Луций Домиций Агенобарб, дед императора Нерона, причем он единственный из римских полководцев осмелился переправиться через Эльбу. Луций Домиций Агенобарб был удостоен за свой поход триумфальных знаков отличия, однако этот поход не имел сколько-нибудь существенных последствий. Римляне и германцы избегали тогда сражений. В период пребывания римских войск за Эльбой Агенобарбу удалось заключить ряд союзов с местными германскими племенами, он даже пытался ввести среди этих племен культ поклонения Августу, однако римляне были слишком оторваны от своих баз снабжения — без полного усмирения германских земель между Рейном и Эльбой завоевание земель за Эльбой пришлось отложить. В 1 году нашей эры в глубь Германии (не переходя Эльбы) вторгся полководец Октавиана Августа Марк Виниций, уже воевавший там двадцатью шестью годами ра нее. Веллей Патеркул именует действия Марка Виниция «грандиозной войной», причем сообщает, что «за то, что в одних местах она им велась, а в других успешно поддерживалась, ему были присуждены триумфаторские знаки отличия с блистательным описанием его деяний». Но по-настоящему натиск римлян на германцев вновь усилился тогда, когда после восьмилетней ссылки и двух лет вынужденного бездействия смог вернуться к делам Тиберий. После смерти Луция Цезаря и гибели Гая Цезаря (о чем будет рассказано далее) Октавиан Август усыновил Тиберия и вновь поручил ему возглавить войну против германцев. Своему приемному сыну и наследнику Октавиан дал, конечно же, значительно больше и войск, и полномочий, чем любому наместнику. В 4-м и 5 годах нашей эры Тиберий нанес германцам ряд поражений и вышел к Эльбе. К 6 году нашей эры все германские племена между Рейном и Эльбой вынуждены были признать власть Рима, и казалось, что эта власть установлена там навсегда. Тиберий уже готовил дальнейшую экспансию, планируя вторгнуться в земли германского племени маркоманнов, проживавшего на территории нынешней Чехии, но летом 6 года нашей эры, как уже говорилось выше, подняли восстание племена Паннонии, Иллирии и Далмации. Тиберию пришлось отправиться туда. Туда же была переброшена и значительная часть войск. Римляне остановились на берегах Эльбы. Продвинуться далее они не пытались, но мало кто сомневался в том, что они сделают это, как только будет окончательно подавлено восстание паннонцев, иллирийцев и далматов.

В течение трех лет германцы на покоренных Римом землях не доставляли римлянам сколько-нибудь серьезных хлопот. Римские военные лагеря между Рейном и Эльбой начали мало-помалу превращаться в города — помимо солдатских бараков там стали появляться жилые дома, причем порою с портиками и внутренними двориками. В лагерях работали различные ремесленные мастерские. На раскопках римского военного лагеря в Хальтерне на реке Липпе в 25 км к северо-западу от современного Дортмунда, археологи нашли даже фрагменты свинцовых водопроводных труб — римляне любили комфорт. На Балканах шла тяжелейшая война, здесь же царило спокойствие. Но германцы лишь выжидали. Когда летом 9 года нашей эры римлянам сдались последние отряды паннонцев и далматов, германцы восстали. Германскому вождю Арминию удалось окружить и почти полностью уничтожить римскую армию под командованием Публия Квинтилия Вара, состоявшую из 20 тысяч человек пехоты и почти 9 тысяч кавалерии (три легиона с большим количеством вспомогательных частей), в Тевтобургском лесу (к северу от современного города Оснабрюк). Весть о поражении в Тевтобургском лесу пришла в Рим менее чем через пять дней после того, как командовавший римскими войсками на Балканах Тиберий сообщил о полном подавлении восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации.

До этого Арминий неоднократно участвовал в походах на стороне римлян, «по праву заслужил римское гражданство и был введен во всадническое сословие», пользуясь, таким образом, полным доверием римлян. Служа в римской армии, он хорошо узнал ее сильные и слабые стороны. Именно это позволило ему заманить Квинтилия Вара в ловушку. Арминий тщательно подготовил восстание. Одного за другим убеждая остальных вождей, «он сделал своими соучастниками сначала немногих, а вслед за тем — большинство». Важнейшее внимание уделялось внезапности. Как пишет Веллей Патеркул, для того чтобы усыпить бдительность римлян, составившие заговор германские вожди «придумывали один за другим вымышленные поводы для тяжбы: то втягивали друг друга в ссоры, то благодарили за то, что римское правосудие кладет им конец, и за то, что их дикость смягчается новизной неведомого им порядка, и зато, что ссоры, обычно завершавшиеся войной, прекращаются законом. Всем этим они привели Квинтилия в состояние такой беззаботности, что ему казалось, будто он в должности городского претора творит суд на форуме, а не командует войском в центре германских пределов». Один из германских вождей, Сегест, попытался предупредить Квинтилия Вара, но тот отказывался верить в заговор «в надежде, что расположение к нему германцев соответствует его заслугам по отношению к ним». Такая самоуверенность и беззаботность обошлась римлянам очень дорого. Арминий сумел заманить основные силы Квинтилия Вара на крайне невыгодную для обороны местность и внезапной атакой застать врасплох. По словам Веллея Патеркула, «армия, прославленная своей доблестью, первая из римских армий по дисциплине и опытности в военном деле, попала в окружение из-за вялости своего полководца и несправедливости фортуны. Воины даже не имели возможности сражаться и беспрепятственно производить вылазки, как они того хотели. Некоторые из них даже жестоко поплатились за то, что вели себя как подобает римлянам по духу и оружию; запертые лесами и болотами, попавшие в западню, они были полностью перебиты теми недругами, которых прежде убивали, как скот, так что их жизнь и смерть зависели от гнева и милости римлян». Сам Квинтилий Вар погиб, а возглавивший остатки имевшихся по правому берегу Рейна римских войск легат Квинтилия Вара Луций Аспренат располагал только двумя легионами и, дабы спасти их, вынужден был срочно отойти на левый берег Рейна, где также начались волнения. Отойдя в нижние зимние лагеря и укрепившись там, Аспренат решительными действиями сумел ограничить распространение восстания по левому берегу, но все земли от Рейна до Эльбы римляне потеряли.

При вести об этом поражении Октавиан Август приказал расставить по Риму караулы во избежание волнений, а сам после этого несколько месяцев не стриг волос и бороды. Досада Октавиана Августа усиливалась тем обстоятельством, что погибший Публий Квинтилий Вар был его родственником. Спасшийся с частью конницы Нумоний Вала, второй легат Квинтилия Вара, был казнен как беглец. Рассказывали, что, узнав о гибели стольких солдат, Октавиан Август плакал, рвал на себе одежду и причитал: «Вар! Вар, верни мне мои легионы!»

Это была единственная крупная военная неудача Октавиана Августа в его войнах с внешними противниками.

Разгром римской армии в Тевтобургском лесу имел важнейшие стратегические последствия и положил конец продвижению римлян в глубь Германии. Ранее потеря всего лишь 20 тысяч человек ни за что не остановила бы римлян, но к этому времени нравы римлян сильно изменились. Римляне все больше привыкали к роскоши. Служба в армии их не прельщала. Их заботило прежде всего получение удовольствий. Нравы падали (об этом еще будет подробнее рассказано далее), римлянки, дабы не обременять себя, рожали все меньше детей. В этих условиях потеря трех легионов воспринималась Октавианом Августом примерно также, как в свое время было воспринято римлянами поражение от войск Ганнибала в битве при Каннах.

Во время недавнего восстания в Паннонии, Иллирии и Далмации Октавиан впервые прибег к набору в армию рабов. Теперь ему пришлось прибегнуть к этому вновь.

Карательный поход против германцев был поручен Тиберию, однако собрать достаточно войск и вторгнуться за Рейн ему удалось только в следующем году. Действуя осторожно и «не полагаясь на удачу», Тиберий смог подавить сопротивление восставших германских племен по левому берегу Рейна и, переправившись на правый берег, совершить карательный поход, но за два года боев ему так и не удалось разгромить основные силы Арминия. В 12 году крупномасштабные боевые действия в Германии пришлось прекратить. Германские племена за Рейном остались непокоренными.

43. ОКТАВИАН АВГУСТ И АРМИЯ. ПРИЧИНЫ, ПОБУДИВШИЕ ОКТАВИАНА УДЕЛИТЬ ВНИМАНИЕ УКРЕПЛЕНИЮ СЕМЕЙНЫХ УЗ РИМЛЯН И БРАЧНОМУ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВУ. О СВЯЗИ НРАВСТВЕННОСТИ, РОЖДАЕМОСТИ И ВОЕННЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ СТРАНЫ. ПОЧЕМУ РИМЛЯНЕ НЕ ПЫТАЛИСЬ ПЛАВАТЬ В АМЕРИКУ

По окончании гражданской войны Октавиан редко командовал войсками лично. После победы над Антонием Октавиан лично провел только один поход против испанских племен кантабров и астуров, остальные же походы всегда поручал своим легатам, хотя при некоторых походах в Германию и Паннонию присутствовал сам или выезжал из Рима поближе к местам боевых действий. Он часто повторял: «Осторожный полководец лучше безрассудного», «Спеши не торопясь», «Лучше сделать поудачнее, чем побыстрее» — и старался следовать этим принципам. Такой подход позволял более эффективно использовать войска и лучше обеспечивать управление империей.

В армии Октавиан старался поддерживать суровую дисциплину. В когортах, отступивших перед врагом, проводились децимации (казнь каждого десятого), а остальные переводились на ячменный хлеб (тогда в походах ячмень давали вьючным животным, а солдат кормили пшеничным хлебом). Одного римского всадника, отрубившего двум своим юным сыновьям большие пальцы на руках, чтобы избавить их от воинской службы, Октавиан приказал продать с торгов со всем его имуществом.

Однако к концу правления Октавиана во многих провинциях было неспокойно. Происходили бунты, перераставшие в восстания. Постоянно тревожили империю и племена германцев, упорно сопротивлявшиеся завоевателям.

Захват огромных территорий и поступление несметных богатств из завоеванных стран имели для Рима как положительные, так и отрицательные последствия. Римляне изнежились, упала нравственность, стали непрочными семейные узы. Сам Октавиан в молодые годы также вел себя довольно развратно. Жену одного консуляра он на глазах у мужа увел к себе в спальню, а потом привел обратно растрепанную и красную, а своей жене Скрибонии дал развод за то, что та попыталась ревновать его к сопернице. Друзья подыскивали ему любовниц, раздевая и осматривая взрослых девушек и молодых матерей семейств, словно рабынь на рынке. По словам Светония Транквилла, «сладострастным утехам он предавался и впоследствии и был, говорят, большим любителем молоденьких девушек, которых ему отовсюду добывала сама жена». Нам трудно судить о том, насколько слова Светония Транквилла соответствуют действительности. Не вызывает, однако, сомнений тот факт, что на Ливии Октавиан женился по любви, и если он и сравнивал ее с другими, то его расположения она не теряла никогда. Постепенно Октавиан стал примерным семьянином, а в дальнейшем, поняв, насколько важно для крепости и благополучия государства ограничить беспорядочные связи и укрепить семьи, принял в 18 году до нашей эры специальный закон о браке, направленный на борьбу с безбрачием и бездетностью. Отцам запрещалось излишне препятствовать бракам детей. Мужчины в возрасте от 25 до 60 лет и женщины в возрасте от 20 до 50 лет должны были состоять в браке. Нарушавшие это карались тем, что лишались права свободно передавать свое имущество по завещанию. Незамужние женщины этого возраста, кроме того, облагались налогом в размере 1 % от их имущества. Рождение каждого нового ребенка давало родителям льготы. Разведенной жене или вдове давался определенный срок, чтобы найти себе нового мужа, после чего против них начинали действовать предусмотренные законом санкции.

Суровый закон о браке не решил всех проблем в этом вопросе и в 9 году до нашей эры был несколько смягчен по инициативе сенаторов Папия и Поппея, которые оба были к тому времени неженаты. Так, если старым законом предусматривалось вступление в новый брак не позднее чем через год после вдовства и через полгода после развода, то новым законом этот срок увеличивался до 3 лет.

Анализируя вышесказанное, следует отметить, что столь пристальное внимание, уделяемое Октавианом этому вопросу, объяснялось не чудачеством или прихотью, а тем, что от крепости семьи и от числа рожденных детей зависела экономическая и военная мощь государства. Рим подчинил себе огромные территории, однако римские граждане составляли там явное меньшинство. Проверенным способом удержания покоренных земель было создание на них римских колоний, а для этого нужен был рост собственно римского населения, нужна была высокая рождаемость. В период после установления режима принципата Октавиан Август сумел создать значительное число новых римских колоний в Испании, Галлии, Германии и других провинциях. Достаточно назвать ставшие крупными городами Цезаравгусту (Сарагосу), Августу Треверов (Трир), Могонциак (Майнц), Августу Тауринов (Турин), Виндобону (Вену). Но обусловленное длительной войной и многими другими факторами падение нравов привело к снижению рождаемости и, соответственно, стало мешать далеко идущим планам Октавиана. В распоряжении Октавиана Августа было более чем достаточно земель для заселения и создания римских колоний, но некого стало туда заселять — темпы создания римских колоний к концу его правления резко снижаются и процесс колонизации практически приостанавливается. Возможно, именно этим объясняется и то, что римляне никогда не предпринимали плаваний к Америке (хотя умели строить корабли значительно большей грузоподьемности, чем корабли Христофора Колумба), или к югу Африки (хотя задолго до этого карфагеняне предпринимали подобные плавания и сведения об этих плаваниях сохранились в римских библиотеках), или даже к лежащим всего в 100–120 километрах от африканского континента Канарским островам. О существовании Канарских островов римлянам было известно — даже само нынешнее название их («Canaris» — буквально переводится как «собачьи») появилось оттого, что, по словам римского ученого Плиния Старшего, на этих островах водились большие собаки, но если карфагеняне ранее неоднократно посещали эти острова и вели с ними торговлю — на Канарах находят монеты Карфагена, то римлян Канары уже не интересовали — римских монет там не находили. Из всех объяснений тут наиболее вероятным представляется то, что экспансию римлян стала сдерживать их низкая рождаемость. Зачем было открывать новые земли, если не хватало римских граждан, чтобы эффективно осваивать уже завоеванное?

Денарий Октавиана Августа

В армию приходилось брать все больше и больше выходцев из провинций и все меньше римлян и италиков. Но и это не решало проблемы. В 5–6 годах нашей эры, в период завершения покорения германских земель между Рейном и Эльбой, Октавиан, готовясь к дальнейшему завоеванию Германии, вынужден был провести военную реформу, увеличив срок службы солдат преторианской гвардии с 12 до 16 лет, а срок службы легионеров с 16 до 20 лет. Чтобы погасить недовольство, ему пришлось несколько увеличить жалованье военных и размеры выходного пособия, получаемого ветеранами при отставке. Увеличение сроков службы свидетельствовало об острой нехватке людских ресурсов и отрицательно сказалось на боеспособности войск. Это заметили не только римляне, но и их противники. Неудивительно, что сразу же вслед за этим последовали восстания сначала в Паннонии, Иллирии и Далмации, а затем и восстание в Германии. Причем то, что римляне вынуждены были оставить завоеванные ими ранее германские земли между Рейном и Эльбой, в первую очередь объясняется тем, что Риму уже трудно было вести кровопролитные войны даже с хуже вооруженным и хуже обученным противником — для этого просто не хватало людей.

На флоте, где условия службы были тяжелее, вообще редко можно было встретить матроса римлянина или италика — даже большинство командиров кораблей были римскими гражданами лишь в первом поколении, получив римское гражданство за верную службу.

Насколько серьезен был этот вопрос, говорит нам сохранившийся эдикт императора Октавиана Августа, посвященный делам в провинции Киренаика, найденный в 1927 году археологами на мраморной стеле на месте древней рыночной площади в Кирене, бывшей столице этой провинции (современный город Шаххат в Ливии): «Император Цезарь Август, великий понтифик, в семнадцатый год трибунской власти (6 год до нашей эры) говорит: «Мне известно, что в провинции Киренаике римлян всех

возрастов, имеющих ценз в 2500 денариев или более, проживает всего 215 человек, из каковых и назначаются судьи, и, как пожаловались посольства из городов этой провинции, среди них существуют некоего рода тайные общества, угнетающие эллинов при процессах, грозящих смертной казнью, ибо одни и те же лица поочередно выступают то в качестве обвинителей, то свидетелей. Я и сам установил, что некоторые невинные угнетены таким образом и подвергнуты высшей мере наказания. Поэтому впредь до того, как сенат вынесет какое-либо постановление по этому вопросу или я сам найду что-либо лучшее, по моему мнению, справедливо и целесообразно поступят те, кто будет управлять провинцией Критом и Киренаикой, если назначат в область Кирены в одинаковом числе судей как из эллинов, обладающих высшим цензом, так и из римлян…»

Так называемая Французская камея. Сардоникс 37 г.

Приведенный выше отрывок из эдикта ясно показывает, насколько мало было римское население Киренаики. Имущество, оцениваемое в 2500 денариев, весьма невелико (для сравнения укажем, что выходное пособие простого легионера, увольняемого в запас, составляло в те годы 3000 денариев), а римлян, имевших такое или большее состояние, в провинции всего 215 человек! Даже если предположить, что на каждого из них приходилось еще по пять римских бедняков, то и тогда число римлян в Киренаике, провинции пусть и не самой населенной, но бывшей когда-то отдельным царством, чрезвычайно мало. В таких условиях римляне не могли сами обеспечить эффективное управление. Неудивительно, что Октавиан Август был серьезно обеспокоен разногласиями, возникающими у римлян и греков, которых было во много раз больше, и просто не мог не считаться с мнением неримского населения. Подобные проблемы возникали и в других провинциях.

Падение нравов, приводившее к малодетности или бездетности, существенно ограничивало военную мощь империи, вело не только к снижению возможностей по набору солдат в легионы, но и подрывало моральный дух воинов, не уверенных, что их любят и ждут.

44. ОБ ОТНОШЕНИИ ОКТАВИАНА АВГУСТА К ДРУГИМ НАРОДАМ

Единственным выходом, позволившим бы римлянам сохранять свое доминирующее положение в империи, могло бы быть повышение уровня рождаемости, а это было совершенно невозможно без повышения нравственности, однако меры, предпринятые в этом направлении Октавианом Августом, имели лишь косметический эффект, и римляне, в силу своей недостаточной численности, просто вынуждены были привлекать во власть представителей других, покоренных ими народов.

Октавиан весьма скупо давал чужестранцам право на римское гражданство и ограничил право владельцев отпускать своих рабов на свободу, так как, по словам Светония Транквилла, особенно важным считал, «чтобы римский народ оставался неиспорчен и чист от примеси чужеземной или рабской крови». Тут следует сказать, что скорее всего это было вызвано отнюдь не отвращением к кому-либо из представителей других народов — этого никто из историков Рима не отмечает, и наоборот, среди тех, с кем Октавиан любил вести беседы, было много представителей иных народов. Тот же Светоний Транквилл упоминает, что во время своего последнего выезда из Рима в Путеолы Октавиан раздавал многим живущим там римлянам и грекам в подарок «тоги и греческие плащи с тем условием, чтобы римляне одевались и говорили по-гречески, а греки по-римски». Нежелание Октавиана Августа «портить римский народ примесью чужеземной крови» объяснялось всего лишь тем, что мононациональная правящая верхушка обеспечивала более стабильное управление покоренными Римом территориями. Раздавать римское гражданство слишком многим было опасно — вспомним, сколько неприятностей сумел причинить Октавиану Августу в Германии удостоенный римского гражданства Арминий. Скупо давая чужестранцам римское гражданство, Октавиан за большие заслуги выдвигал и рабов, и вольноотпущенников. Приведенный ранее отрывок из эдикта в честь отличившегося в битве при Акции Селевка Розосского наглядно свидетельствует о том, что Октавиан не забывал отличившихся у него на службе представителей других народов, щедро награждая их и наградами, и почестями, и римским гражданством. Причем случай с Селевком Розосским отнюдь не единичен. Так, бывшему вольноотпущеннику Менодору, оказавшему неоценимые услуги в борьбе с Секстом Помпеем, Октавиан не только «предоставил римское гражданство, но и часто приглашал к себе на обеды, попасть на которые было очень почетно и куда допускались лишь немногие избранные, а вольноотпущенники не допускались вообще.

45. АРХИТЕКТУРА РИМСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРИОД ПРАВЛЕНИЯ ОКТАВИАНА АВГУСТА. РИМ СТРОИТСЯ. РАЗВИТИЕ РИМСКОЙ КУЛЬТУРЫ. «ЗОЛОТОЙ ВЕК» РИМСКОЙ ПОЭЗИИ. ВОССТАНОВЛЕНИЕ ВВЕДЕННОГО ЮЛИЕМ ЦЕЗАРЕМ, А ЗАТЕМ ЗАБЫТОГО КАЛЕНДАРЯ. МЕСЯЦ СЕКСТИЛИЙ СТАНОВИТСЯ АВГУСТОМ. ЗРЕЛИЩА ПРИ ОКТАВИАНЕ АВГУСТЕ

В столице и по всей империи при Октавиане велось активное строительство и было воздвигнуто много величественных архитектурных сооружений. При строительстве использовались все новейшие на то время достижения науки и техники. Неудивительно, что древнейшей датированной постройкой, при возведении сводов которой в кладке был использован бетон, является мавзолей Августа, строительство которого было начато в 28 году до нашей эры. Невиданным сооружением, поражавшим воображение римлян, были и огромные солнечные часы, установленные по приказу Октавиана Августа в 9 году до нашей эры на Марсовом поле. Высота специально привезенного для них из Египта и используемого для отбрасывания тени монолитного обелиска достигала 100 римских футов — более 29 метров. Как пишет Плиний Старший, обелиску «божественный Август нашел замечательное применение для отметок тени от солнца и определения таким образом продолжительности дней и ночей». Спроектировавший эти часы римский математик Факунд Новий сумел установить медные рейки на окружавшем обелиск каменном настиле так, что по тени можно было определить не только время дня, но и время года, знак Зодиака и даже конкретный день, причем он «добавил к вершине обелиска покрытый золотом шар, чтобы тень благодаря такой макушке заканчивалась четкой, иначе вершина отбрасывала ее расплывчатой». Это были, пожалуй, самые большие солнечные часы в мире.

Ливия, третья жена Октавиана Августа. Мрамор

Восхищение римлян вызывали и построенные Октавианом Августом Септы — прекрасно отделанное крытое помещение для голосования на народных собраниях, к которому его соправитель, Марк Випсаний Агриппа, пристроил не менее величественный Дирибиторий — помещение для подсчета голосов. Но из всех сооружений, построенных тогда в Риме, «самым замечательным памятником», как писал вскоре после смерти Октавиана Августа в своей «Географии» Страбон, «является так называемый Мавзолей — большая, на высоком фундаменте из белого мрамора могильная насыпь у самой реки, до вершины густо усаженная вечнозелеными растениями. На вершине стоит бронзовая статуя Августа Цезаря. Под насыпью находятся гробницы его самого, родственников и близких. За Мавзолеем расположен большой парк с прекрасными аллеями для прогулок. В середине поля стоит стена — ограда места кремации Августа, также из белого мрамора; стена эта окружена железной решеткой, а пространство внутри засажено черными тополями». Беспощадное время не сохранило для нас этот шедевр римской архитектуры, оставив от него лишь развалины на «Via de Pontifici», и мы можем судить о его великолепии лишь по этим развалинам да по описанию Страбона, римлян же это сооружение, безусловно, восхищало.

Октавиан много строил сам и побуждал к возведению общественных строений римскую знать (много сооружений, в том числе знаменитый новый водопровод, были построены соправителем Октавиана Агриппой; один из ближайших помощников Октавиана — Луций Статилий Тавр в 30 году до нашей эры построил на Марсовом поле каменный амфитеатр, Луций Статилий Филипп построил на том же Марсовом поле храм Геркулесу, а Луций Корнелий Бальб в 13 году до нашей эры воздвиг там же театр).

Помимо строительства новых зданий и сооружений по приказу Октавиана Августа было восстановлено много старых общественных зданий и сооружений, пришедших к тому времени в упадок, причем если ранее на восстановленном здании обычно высекалось лишь имя того, кто его восстановил, то Октавиан велел оставлять и имена тех, кто первым построил эти здания. В дальнейшем он «по праву гордился, что принял Рим кирпичным, а оставляет мраморным». Наиболее известными сооружениями, построенными по его приказу, были театр Марцелла, арка Августа на Священной дороге, Алтарь мира Августа, форум с храмом Марса Мстителя, храм Аполлона на Палатинском холме и храм Юпитера Громовержца на Капитолийском холме (интересно, что этот храм был построен в память избавления его от опасности после того, как во время кантабрийской войны при ночном переходе молния ударила прямо перед его носилками и убила раба, шедшего впереди с факелом).

Возведение храмов, величественных общественных зданий и дворцов стимулировало развитие живописи и декора. Именно при Октавиане Августе стены римских зданий стали украшать пейзажами, и в это же время их впервые стали расписывать не только изнутри, но и снаружи. Плиний Старший пишет, что при Октавиане Августе римский художник, некий Студий, «первым ввел прелестнейшую стенную живопись, изображая виллы, гавани и парки, рощи, леса, холмы, пруды, каналы, реки, берега, какие кто пожелает, с разными видами там разгуливающих или плывущих на кораблях, подъезжающих по земле к виллам на осликах или в повозках, а то с рыболовами, птицеловами или охотниками, или даже сборщиками винограда. Есть среди его образцов и такой: знатные, из-за болотистого подступа к вилле, побившись об заклад, несут на плечах женщин и шатаются, так как женщины трепещут в страхе от того, что их переносят. Кроме того, очень много других таких выразительных очаровательно-забавных сценок. Он же первым начал расписывать стены в помещениях на открытом воздухе, изображая приморские города, с достижением приятнейшего вида и наименьшей затраты».

В Риме строились не только дворцы, театры и храмы. Население города быстро росло, и большей части простолюдинов приходилось ютиться в многоэтажных трущобах — земля в городе стоила дорого. Владельцы домов старались возвести как можно больше этажей, чтобы заселить в дома как можно больше постояльцев. Ветхие дома нередко обваливались. Как пишет Страбон, учитывая это, Октавиан Август «для предотвращения обвалов ограничил высоту новых зданий и запретил постройку домов на общественных улицах высотой в 70 футов» (римский фут равнялся 29,6 см).

На аверсе монеты профиль Августа со звездой и молнией. На реверсе — сидящая Ливия со скипетром и патерой

Построив большое количество прекрасных общественных зданий, Октавиан не стал возводить каких-либо дворцов для себя, и его дом на Палатинском холме, где он прожил последние сорок лет, был по понятиям римской знати очень скромным, как и его убранство: портики его дома были короткие, с колоннами из простого альбанского камня (дешевого вулканического туфа), а в комнатах не было ни мрамора, ни штучных полов. Но, ведя очень скромную личную жизнь и тратя лично на себя сравнительно мало, славу Октавиан любил и даже писать о себе разрешал «только лучшим сочинителям и только в торжественном слоге и приказывал преторам следить, чтобы литературные состязания не нанесли урона его имени». Больших успехов при Октавиане Августе достигла историческая наука. Достаточно сказать, что при нем написал свою «Историю Рима от основания города» Тит Ливий.

Большую известность как автор трагедий и стихов, а также как литературный критик получил бывший полководец Гай Азиний Поллион. Еще большую популярность, чем трагедии, стихи и литературные заметки Гая Азиния Полл иона, получило его сочинение в 17 книгах о гражданских войнах, к сожалению, до наших дней не сохранившееся. В 39 году до нашей эры Азиний Поллион разгромил далматов, за что был удостоен триумфа в Риме. После этого он отошел от всякой государственной деятельности и ограничился занятиями литературой. На деньги, захваченные им после похода в Далмацию, он основал в храме Свободы первую в Риме публичную библиотеку, где устраивал чтения новых литературных произведений. В своих сочинениях Азиний Поллион писал многое из того, что не нравилось Октавиану Августу, тем не менее Октавиан ограничивался лишь критикой, не предпринимая против него никаких жестких мер воздействия, а в дополнение к библиотеке, созданной Азинием Поллионом, основал еще две библиотеки — одну в портике Октавии рядом с театром Марцелла, а другую в храме Аполлона на Палатинском холме, причем в храме Аполлона имелась и латинская и греческая библиотеки. Но в творчестве позволялось далеко не все — так по решению во всем послушного Октавиану Августу римского сената было сожжено огромное сочинение оппозиционно настроенного римского историка Тита Лабиена, после чего Лабиен заперся в родовой усыпальнице и уморил себя голодом. Однако случай с Титом Лабиеном был все-таки исключением. В целом же свобода творчества при Октавиане Августе ограничивалась мало.

Октавиан Август и сам весьма много писал. Он был автором биографии Друза Старшего, им были написаны воспоминания в 13 книгах, охватывающие период до 25 года до нашей эры и посвященные Агриппе и Меценату. Октавианом Августом был написан труд «Поощрение к философии» и многое другое, но из всего его творчества до нас дошли лишь жалкие остатки. Время правления Октавиана Августа было «золотым веком» римской поэзии. В Риме были открыты две публичные библиотеки, Покровительством императора пользовались такие известные поэты, как Вергилий и Гораций, а до 8 года нашей эры и Овидий (о причинах, по которым он затем попал в немилость, будет сказано далее).

По приказу Октавиана был восстановлен в употреблении календарь, введенный Юлием Цезарем, «но затем по небрежению пришедший в расстройство и беспорядок». При этом льстивые сенаторы не преминули предложить ему назвать его именем месяц его рождения. Октавиан с таким предложением согласился, но предпочел назвать своим именем не месяц своего рождения (сентябрь), а секстилий, месяц, когда взятием Александрии была завершена гражданская война. Так секстилий стал августом, а чтобы в месяце, посвященном императору, не было меньше дней, чем в каком-либо ином, один день в август был добавлен из февраля.

Привилегией жителей Рима при Октавиане стало бесплатное получение «хлеба и зрелищ», ставшее носить не случайный, как при республике, а организованный и постоянный характер (предотвращая возникновение голодных бунтов). Что касается зрелищ, то, как пишет сам Октавиан Август, он трижды устраивал для римлян бои гладиаторов от своего имени и пять раз от имени своих усыновленных сыновей и внуков. Для граждан Рима постоянно устраивались различные состязания атлетов, представления. Двадцать шесть раз в римских цирках и амфитеатрах Октавиан устраивал травлю африканских зверей. Нынешние защитники животных содрогнутся, узнав, что на этих кровавых зрелищах было затравлено 3500 животных — львов, слонов, леопардов, однако тогда были иные нравы, и Октавиан гордился тем, что дал своему народу возможность увидеть это. Кроме того, надо учитывать, что зрелища имели тогда и большое политическое значение, и в этом плане необходимо упомянуть о проведении Октавианом Августом особых — столетних «секулярных» игр. Этим ритуальным играм, проводившимся в Риме издавна по указанию древнего пророчества сивилл, Октавиан Август сумел придать новый характер, превратив их в символ одобрения богами установления новой системы правления и обновления государства после долгих гражданских войн. Согласно прежнему порядку, секулярные игры следовало справить в 49 году до нашей эры, то есть на 32 года раньше, однако тогда этому помешала гражданская война. Чтобы устранить это несоответствие, Октавиан Август приказал отсчитать срок игр по 110-летнему этрусскому циклу. Проведя с большим блеском эти празднества, совпавшие с десятилетием его пребывания в ранге императора, принцепса и Августа, Октавиан эффектно подчеркнул божественность своей власти и укрепил свой и без того высокий авторитет. Особенно же он гордился устроенным для римлян зрелищем морской битвы, когда в специальном бассейне, размерами в 1800 на 1200 футов, в бой вступило 30 трирем и бирем, снабженных специальными носами для тарана, а также еще большее количество меньших кораблей. Только гребцов в этом сражении гладиаторов было более трех тысяч. В дальнейшем императоры Рима будут устраивать и более грандиозные гладиаторские навмахии, но тогда для Рима это было нечто новое и невиданное.

46. СУДЕБНАЯ СИСТЕМА РИМА. ПОНЯТИЕ ОКТАВИАНА АВГУСТА О СПРАВЕДЛИВОСТИ

Много внимания Октавиан уделял совершенствованию римской судебной системы и работе судей и часто сам участвовал в разбирательстве различных дел, вынося по ним решения, причем иногда вершил суд, даже будучи больным, с носилок, которые ставились возле судейских мест. Многолетняя гражданская война привела к общему ухудшению правопорядка и бесчинствам многочисленных банд, не только грабивших всех, кого только было можно, но и нередко захватывавших свободных римских граждан и превращавших их в рабов. Поэтому сразу после окончания гражданской войны Октавиан приказал произвести ревизию всех эргастулов (казарм для содержания рабов), выпустив оттуда незаконно обращенных в рабство и вернув рабов, захваченных разбойниками, их законным хозяевам. Поскольку разбойники часто прикрывали свою деятельность якобы участием в какой-либо ими же организованной коллегии, позволявшей им собираться и иметь оружие, Октавиан приказал распустить все вновь созданные коллегии, оставив лишь те, которые существовали издавна. Чтобы навести порядок в имущественных спорах, Октавиан сжег списки давних должников казны, простив им недоимки, а спорные казенные участки земли закрепил за их держателями. Все это позволило значительно укрепить правопорядок в империи и подняло авторитет самого Октавиана. Этому способствовало и то, что при судебном разбирательстве Октавиан старался не допускать беззакония. Так, примерно в 9 году до нашей эры в Риме произошел трагический несчастный случай — друг Октавиана Луций Ноний Аспренат устроил пир, на котором для удивления гостей яства подавались на огромном, прекрасном, специально для этого изготовленном блюде. Однако металл, из которого мастера изготовили это невиданное блюдо, оказался ядовит, и, как пишет Плиний Старший, от яда погибло 130 гостей. Аспрената привлекли к суду. Октавиан, желая спасти друга, перед процессом обратился к сенату, спрашивая, как поступить, и с одобрения сената не стал вмешиваться в процесс, а все время молча просидел среди свидетелей. Такой его жест обеспечил и соблюдение законности и, вместе с тем, не позволил вынести Аспренату суровый приговор.

Надо сказать, что Октавиан, тщательно выбирая себе друзей, умел ценить дружбу, и за все время его пребывания у власти погибло всего двое из числа его бывших друзей — это были Квинт Сальвидиен Руф, замышлявший измену и выданный Марком Антонием, о чем подробно рассказывалось ранее, и Корнелий Галл, назначенный после победы над Антонием и Клеопатрой наместником Египта, но позволивший себе настолько чрезмерное чванство и злоупотребления властью, за что в 26 году был отозван, привлечен сенатом к суду и под давлением неопровержимых улик вынужден был покончить с собой.

Что касается взглядов Октавиана на принципы справедливости и правосудия, то хотя они и были весьма специфическими, но совпадали с представлениями о справедливости большинства тогдашних римских граждан. Так, хотя дача денег взаем под процент и была разрешена, Октавиан осудил некоторых всадников «за то, что они занимали деньги под малые проценты и ссужали под большие». Прощая неумышленные, пусть даже крупные огрехи, Октавиан жестоко наказывал за гнусность и подлость. Когда во время охоты на него выскочил кабан, а шедший рядом с Октавианом его управляющий Диомед с испуга кинулся бежать, бросив хозяина одного, Октавиан всего лишь побранил его потом за трусость. Но когда его писец Талл за пятьсот денариев выдал содержание его письма, Октавиан приказал переломать ему ноги.

47. ЛИЧНАЯ ЖИЗНЬ ОКТАВИАНА АВГУСТА И ЕГО УВЛЕЧЕНИЯ

Праздники и торжества Октавиан обычно справлял с большой пышностью, но иногда делал все просто, как бы в шутку. На Сатурналиях он мог то раздавать ценные подарки, богатые одежды, монеты разной чеканки, а то только самые дешевые предметы, часто с двусмысленными и загадочными надписями. На пиру он любил продавать гостям жребии на самые неравноценные предметы или устраивать торг на картины, повернутые к стене, чтобы покупки то обманывали, то превосходили ожидания покупателей. Что касается пищи, то ел он очень мало и был в еде неприхотлив. Даже в пожилом возрасте он был красив и сохранял привлекательность, хотя особо о своем внешнем виде и не заботился. Одним из любимых его развлечений была игра в кости, в которые он играл со своими друзьями и родственниками. Судя по оставшимся его заметкам, игра шла с большим азартом, но на чисто символические для тех людей суммы. В одном из писем дочери он писал: «Посылаю тебе двести пятьдесят денариев, как и всем остальным гостям, на случай, если кому за обедом захочется сыграть в кости или в чет и нечет». Учитывая то, что его личное состояние превышало несколько сот миллионов денариев, вполне очевидно, что игра в кости для него была вполне безобидным и необременительным развлечением.

Несмотря на огромную власть, Октавиан Август вел довольно скромный образ жизни. Это была не показуха и не жадность — в нужный момент Октавиан всегда легко шел на любые необходимые затраты, — это был стиль его жизни. Собственные виллы он украшал не статуями и не картинами, а террасами и рощами. Интересно, что, увлекаясь историей, Октавиан собирал на своих виллах старинное оружие — «доспехи героев» и, что совершенно удивительно, «огромные кости исполинских зверей и чудовищ, которые считают останками гигантов». Это упоминание Светония Транквилла — первое из известных в истории упоминаний о занятиях палеонтологией, и, таким образом, мы с полным основанием можем считать Октавиана Августа первым в мире известным палеонтологом. К сожалению, его преемники не оценили значения этих малопонятных им костей и дальнейшая судьба палеонтологической коллекции Октавиана Августа неизвестна. Скорее всего экспонаты этой коллекции не уцелели.

Октавиан всегда любил Рим и по-своему заботился о его мощи и процветании, о благосостоянии римского народа. Как уже говорилось выше, он много строил и заботился не только о мнении современников, но больше о том, что скажут о нем потомки.

48. КОМУ БЫТЬ НАСЛЕДНИКОМ? БОРЬБА МЕЖДУ РОДСТВЕННИКАМИ ЗА БУДУЩИЙ ТРОН. ПРОИГРЫШ ОЗНАЧАЕТ СМЕРТЬ. РАСТОПТАННЫЕ СУДЬБЫ. ОВИДИЙ — ПЕШКА В БОЛЬШОЙ ИГРЕ. ЛИВИЯ ПОБЕЖДАЕТ

Октавиан с детства не отличался крепким здоровьем. Еще с молодых лет он страдал болезнями печени и почек. К середине 20-х годов до нашей эры болезнь обострилась. Когда ему было около 40 лет, Октавиан чуть не умер во время одного из приступов болезни, но его сумел вылечить врач Антоний Муза. По решению сената, этому врачу на римском Форуме была поставлена статуя рядом со статуей бога врачевания Эскулапа.

Учитывая проблемы с собственным здоровьем, одной из основных проблем Октавиана стал вопрос о наследнике. В 25 году до нашей эры он выдал замуж свою единственную дочь — Юлию Старшую (от второй жены — Скрибонии) за Марцелла, сына своей сестры Октавии, и начал после этого выдвигать его на различные почетные должности. Самый прославленный полководец Октавиана — Агриппа, посчитав, что его оттирают от власти в пользу Марцелла, обиделся и уехал (а возможно, просто был вынужден уехать) в захудалый городок Митилены на острове Лесбос. Но в 23 году до нашей эры Марцелл умер, и в 21 году до нашей эры Октавиан выдал Юлию замуж за Марка Випсания Агриппу, сделав его своим соправителем. Юлия родила от него пятерых детей, но в 12 году до нашей эры Агриппа умер. Тогда Октавиан выдал Юлию замуж за Тиберия, заставив того развестись со своей прежней женой.

Брак Юлии Старшей и Тиберия оказался неудачным. Тиберий не любил Юлию, тоскуя о прежней супруге, со временем их отношения стали неприязненными, но ни Тиберий, ни Юлия не решались нарушить волю Октавиана и развестись.

Юлия Старшая, единственная дочь Октавиана Августа. 39 г. до н. э. — 14 г. н. э.

Не имея сыновей, Октавиан долго колебался, кого назначить своим наследником. В конце концов, он решил сделать наследниками своих внуков — Гая Цезаря и Луция Цезаря, сыновей Юлии. В связи с этим Тиберий, как видный полководец и опасный претендент, попал в опалу и счел за лучшее отойти от всяких государственных дел, уехав на остров Родос, где провел восемь лет. Сначала Октавиан изображал удивление по поводу этого отъезда и «возражал», но это было лицемерие — когда через несколько лет Тиберий обратился к Октавиану за разрешением вернуться в Рим для посещения родственников, ему было решительно отказано. Формально оставаясь мужем дочери Октавиана, Тиберий вынужден был вести жизнь изгнанника.

Возможно, Тиберий остался в живых лишь потому, что был сыном Ливии, но возможно, что Октавиан, страхуясь от неожиданностей, просто оставил его на всякий случай в резерве. И это пригодилось ему, когда во 2 году нашей эры внезапно умер Луций Цезарь, а в 4 году нашей эры погиб Гай Цезарь. После смерти Луция Цезаря Тиберию было разрешено вернуться в Рим, хотя и воспрещалось заниматься делами, а после гибели Гая Цезаря, не видя больше никого из близких родственников, кому бы мог передать власть, Октавиан Август уступил уговорам жены и в том же 4 году усыновил и назначил Тиберия наследником. Правда, привыкший всегда иметь запасной вариант, Октавиан Август одновременно усыновил и своего третьего внука — Агриппу Постума, которому исполнилось в том году 16 лет.

Почему Октавиан так долго медлил с усыновлением своего младшего, единственного оставшегося в живых внука? Вспомним, что его старшие братья были усыновлены Октавианом вскоре после рождения. Почему, усыновив и сделав, таким образом, наследником Агриппу Постума, Октавиан одновременно усыновил и своего пасынка Тиберия?

Причина была в том, что в доме Октавиана Августа всегда шла борьба между его дочерью Юлией Старшей и его женой Ливией, мачехой Юлии. Ставкой в этой борьбе была власть над империей.

Отношения Октавиана Августа с дочерью были более чем сложными. Октавиан, сам в свое время дважды женившийся из чисто политического расчета, и свою единственную дочь использовал прежде всего как инструмент в сложной политической игре, но не был к ней слишком привязан. Личная жизнь Юлии не сложилась. Еще будучи женой Агриппы, она завела себе любовника Семпрония Гракха. В дальнейшем это привело к тому, что Октавиан недолюбливал ее младшего сына, Агриппу Постума, полагая, что тот родился от ее внебрачной связи. Внебрачные связи предосудительны, но вряд ли мы можем слишком осуждать за это юную женщину, отданную замуж за человека, который был старше ее на двадцать с лишним лет. Семпроний Гракх был достаточно известного происхождения и мог бы стать мужем Юлии после того, как внезапно умер Агриппа, однако Октавиана интересовали не чувства дочери, а прежде всего политические соображения, и она была выдана за Тиберия. Юлия добивалась любви Тиберия и родила ему сына, но после того как младенец умер, они рассорились, и Юлия вновь стала встречаться с Семпронием Гракхом. Это не устраивало Октавиана и явилось одной из причин, по которым Тиберий удалился из Рима. Семпроний Гракх не устраивал Октавиана в качестве жениха своей дочери и был выслан им из Рима. Оставшаяся в Риме неразведенной, но без мужа, Юлия завела себе нового любовника — им стал Юл Антоний, сын триумвира Марка Антония и Фульвии. Разгромив Марка Антония, Октавиан казнил его старшего брата — Антулла, но Юла Антония пощадил, а в 21 году до нашей эры даже женил на своей племяннице Марцелле, чей брат Марцелл был первым мужем Юлии. В 13 году до нашей эры Юл Антоний стал претором, в 10 году до нашей эры избирался консулом. Этот человек вполне мог бы стать мужем Юлии, если бы этого захотел и Октавиан. Однако Юлия Старшая была обвинена в разврате, и во 2 году до нашей эры обозленный на дочь Октавиан Август, согласно введенному им закону о прелюбодеянии, своей властью расторг ее брак с Тиберием и выслал дочь в ссылку на остров Пандатерия. Римские историки, описавшие те события, сокрушаются по поводу развратного поведения Юлии, но не приводят никаких других примеров ее разврата, кроме того, что сначала она любила Семпрония Гракха, а затем Юла Антония. Скорее всего обвинение Юлии и ее высылка явились результатом придворных интриг жены Октавиана Ливии, действовавшей в пользу своего сына Тиберия, во всяком случае, мать Юлии, Скрибония, женщина по всеобщему мнению весьма добропорядочная, добровольно отправилась сопровождать дочь в ее изгнании.

Во 2 году нашей эры в Массилии (Марселе) при загадочных обстоятельствах умирает Луций Цезарь, сын Юлии Старшей, и в том же году происходит возвращение из ссылки Тиберия. Тиберию все еще запрещено было заниматься государственными делами, но сам факт его возвращения говорил о многом и, безусловно, свидетельствовал об усилении влияния Ливии.

Преемником Октавиана Августа оставался Гай Цезарь — старший сын Юлии Старшей, и она могла надеяться, что с его приходом к власти будет освобождена, однако когда через два года он умер, ее надежды исчезли. Октавиан усыновляет, делая своим наследником, Тиберия. Тиберию, в свою очередь, было приказано усыновить Германика, сына брата Тиберия, Друза Старшего.

Германик, внук Ливии, был женат на дочери Юлии Старшей, Агриппине Старшей, но этого родства оказалось явно недостаточно, чтобы возвратить Юлию Старшую из ссылки.

Несмотря на то, что сначала было объявлено, что Юлия Старшая ссылается на 5 лет, ей так и не удалось вернуться в Рим. Через некоторое время ей разрешили перебраться в захолустный город Регий в Кампании (на юге Италии), но вернуться в столицу не разрешили. Когда в 14 году нашей эры Октавиан умер и к власти пришел ненавидевший Юлию Тиберий, условия ее ссылки были настолько ухудшены, что она умерла в том же году.

Агриппа Постум, последний из оставшихся в живых сыновей Юлии Старшей, несмотря на свое усыновление в 4 году Октавианом, не смог уцелеть в вихре дворцовых интриг. В 7 году Октавиан Август счел его непригодным к государственной деятельности «ввиду жестокости и буйного нрава» и выслал из Рима в Суррент (современный город Сорренто около Неаполя), причем есть все основания считать, что Агриппа Постум попал в опалу в результате наговоров Ливии, действовавшей в пользу Тиберия.

Дионисийские мистерии. Роспись виллы Мистерий в Помпеях. Середина I в. до н. э.

В 8 году нашей эры вслед за матерью из Рима, также по обвинению в разврате, была выслана на остров Тримерий в Адриатическом море сестра Агриппы Постума, внучка Октавиана Августа Юлия Младшая. Октавиан был так разгневан, что приказал разрушить до основания ее роскошный дворец в Риме, чтобы ничто не напоминало ему о ней. Одновременно из Рима было выслано несколько известных лиц из окружения Юлии Младшей, в том числе и знаменитый поэт Овидий, высланный в Мезию, в захолустный городишко Томы (ныне порт Констанца в Румынии). Овидию вменялось в вину написание развратных стихов — «Наукой любви» Овидия зачитывался весь Рим.

Казалось бы, все просто. Дочь позорила отца, отец разгневался и, обладая властью, сослал ее с глаз долой. При более пристальном рассмотрении событий того времени причины, приведшие к ссылке Юлии Младшей, представляются значительно более сложными и даже совсем иными — Октавиан старел, вопрос о его преемнике становился все более и более актуален. Возможными преемниками могли стать или потомки его дочери Юлии, или сыновья его жены Ливии от ее первого брака. Между этими двумя кланами завязалась закулисная, но отчаянная борьба. Внешняя благопристойность соблюдалась, однако эта борьба шла, во всяком случае она не могла не начаться после того, как стало ясно, что брак Юлии Старшей и Тиберия, брак, призванный объединить эти два клана, терпит крах.

Смерть сына Ливии Друза Старшего, упавшего в 9 году до нашей эры с лошади во время похода в Германию, скорее всего не имела отношения к борьбе за власть, и все же это объективно усилило позиции Юлии Старшей. С удалением в ссылку Тиберия, казалось, ничто уже не могло бы помешать потомству Юлии Старшей наследовать власть, но, проиграв на первом этапе, Ливия, признанная мастерица плести интриги, начала затем одерживать верх, последовательно расправляясь со своими противниками.

Первой явной жертвой этой борьбы, как уже говорилось выше, стала дочь Октавиана — Юлия Старшая, отправленная в ссылку во 2 году до нашей эры. Через год, в 1 году до нашей эры, был отстранен от должности наставника Гая Цезаря враждебно настроенный по отношению к Тиберию Марк Лоллий. Пытался ли он сам или через Гая Цезаря заступиться за Юлию Старшую, неизвестно, но вскоре Марк Лоллий покончил с собой. В 16 году до нашей эры, потерпев поражение от германцев и потеряв знамя легиона, Марк Лоллий и не подумал о самоубийстве, теперь же, видя, что почти все решения Октавиана определяются Ливией, он счел за лучшее самому лишить себя жизни. Смерть во 2 году нашей эры сына Юлии Старшей Луция Цезаря, а в 4 году Гая Цезаря могла произойти и без вмешательства Ливии, но резко ослабила род Юлиев. В дальнейшем род Юлиев оттеснялся от власти уже совершенно целенаправленно. В 6 году до нашей эры обвинен в заговоре и погиб Эмилий Павел, муж внучки Октавиана Августа — Юлии Младшей. В 7 году «за тяжкий и строптивый нрав» ссылается единственный оставшийся в живых внук Октавиана Августа — Агриппа Постум. В этих условиях ссылка в 8 году Юлии Младшей представляется уже вполне закономерной — клан Ливии одерживает верх. Вполне закономерным представляется и то, что не подверглась гонениям последняя из дочерей Юлии Старшей, родная сестра Юлии Младшей — Агриппина Старшая, ведь она была замужем за Германиком, родным внуком Ливии.

Никто из потомства Октавиана Августа не вернется из ссылок. Юлия Младшая пробудет на острове Тримерии в Адриатическом море до конца своих дней — до 28 года нашей эры. Ливия не даст ей возвратиться, но будет посылать ей деньги на проживание, проявляя лицемерное сострадание.

Все это говорит о том, что ссылка Юлии Младшей и ее друзей также была вызвана не столько ее «развратным поведением», сколько тем, что она пыталась добиться освобождения из ссылки своего брата, Агриппы Постума, высланного из Рима за год до этого, и, конечно же, могла пытаться заступаться за сосланную еще ранее мать. Все это очень похоже на придворную интригу, и очевидно, что немалую роль в принятии решения о высылке Юлии Младшей сыграла Ливия, которая к концу жизни Октавиана все больше и больше влияла на своего супруга. Ссылка же Овидия, известного поэта, просто была призвана скрыть истинные мотивы ссылки Юлии Младшей, замаскировав политические мотивы историей о разврате, в которую легче было поверить, читая сладострастные стихи Овидия.

Ливия. Камея. Оникс. 27–10 гг. до н. э.

Роль Ливии в этом деле понимал и сам Овидий. Находясь, как он писал, «неведомо где, у краев неизвестного мира», Овидий постоянно пытался просить о снисхождении, убеждал, что если и виновен в чем, то не имел злых умыслов, приводил в пример десятки известных тогда поэтов, чьи эротические произведения читались тогда и отнюдь не вменялись в вину их авторам. В надежде заслужить снисхождение Овидий пишет хвалебные стихи Октавиану Августу, славит Ливию, но все тщетно. Великий поэт так и умер в ссылке — ведь в случае его возвращения следовало бы простить и остальных сосланных по этому делу, а значит вернуть претендентов на престол. Ливию это не устраивало, а она умела плести интриги, соблюдая при этом все приличия. Кампания по борьбе с развратом была организована весьма умело. Помимо Овидия, Октавиану Августу в качестве апологета разврата был представлен и еще один популярный писатель — Кассий Север. По словам Тацита, «Август, возмущенный дерзостью, с какою Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях», восстановил действие принятого еще во времена Корнелия Суллы и, казалось бы, забытого закона «Об оскорблении величия». На основании этого закона сенат счел произведения Кассия Севера общественно опасными и постановил их уничтожить, а самого Кассия Севера сослать на остров Крит.

Любому внимательному исследователю понятно, что и произведения Овидия, и произведения Кассия Севера были хорошо известны в Риме. А такая внезапная реакция на эти давно известные произведения со стороны Октавиана Августа последовала, конечно же, после того, как кто-то очень умело подобрал момент, дабы представить их императору с соответствующими комментариями.

Замечал ли Октавиан эти интриги, или к концу жизни он начал воспринимать события несколько неадекватно? На этот вопрос ответить крайне затруднительно. Невозможно сейчас ответить и на вопрос, имела ли Ливия отношение к смерти Луция Цезаря и Гая Цезаря, внуков Октавиана Августа. Однозначно можно сказать лишь то, что к концу жизни Октавиана его жена Ливия имела огромную власть и практически ничего не делалось без ее ведома. Вполне возможно, что Ливия непричастна ни к гибели Луция Цезаря, ни к гибели его старшего брата, но то, что она сумела воспользоваться ситуацией для возвышения своего собственного сына Тиберия и оттеснения других возможных наследников, бесспорно. Так любовь Октавиана Августа сыграла весьма трагическую роль в судьбе его потомства.

49. ЧТО БУДУТ ДУМАТЬ ПОТОМКИ?

Октавиан Август был человеком весьма незаурядным, и его волновало, какую память о себе он сумеет оставить. Он по-своему любил Рим и многое сделал для этого города и своего народа. Об этом свидетельствуют многочисленные выпуски его монет, увековечившие различные его достижения — победы, покорение новых земель, строительство храмов и т. д.

Именно Октавиан Август ввел в систему использование монеты в качестве средства пропаганды во всех областях политической жизни, включая религию. Особую роль здесь играла семантика императорского портрета, представлявшего Октавиана то героем, подобным древним героям республики, то богом, например Аполлоном, то идеальным правителем — «Отцом Отечества», в зависимости от политического момента. После смерти Октавиана Августа монеты с его изображением не только остались в обращении, но стали и элементом его культа, который выгодно было поддерживать и его преемнику Тиберию, и другим императорам. Как пишет Светоний Транквилл, «смертным преступлением стало считаться, если кто-нибудь перед статуей Августа бил раба или переодевался, 7» если приносил монету или кольцо с его изображением в отхожее место или в публичный дом, если без похвалы отзывался о каком-нибудь его слове или деле».

Вместе с тем надо сказать, что в своем восхвалении Октавиан Август знал меру и следил за тем, чтобы славословия в его адрес не превышали меры того, что могло бы одобрить тогдашнее общество.

Уже на пороге своей кончины Октавиан написал некий отчет о том, что сделал за свою долгую жизнь, известный историкам как «Деяния божественного Августа», который приказал вырезать на медных досках и установить у входа в свой мавзолей. Этот же документ был высечен на камне во многих других крупных городах империи. Хотя Октавиан порой пытался там несколько приукрасить свои действия, написанные сухо, коротко и конкретно «Деяния божественного Августа» дают очень много интереснейшей и чрезвычайно важной информации тем, кто изучает историю Рима.

Умер Октавиан Август в городе Ноле в своем имении (в том же доме, где когда-то умер и его отец) 19 августа 14 года нашей эры на руках своей жены Ливии со словами: «Ливия, помни, как жили мы вместе! Живи и прощай!» Он не дожил 35 дней до 76 лет. К старости Октавиан Август стал хуже видеть левым глазом, но ясность мысли сохранял до конца. Свою дочь Юлию и свою внучку Юлию Младшую, если с ними что-нибудь случится, он запретил хоронить в своей усыпальнице.

Императорскую власть и две трети своего имущества он завещал усыновленному им Тиберию, а треть имущества своей жене Ливии, которой после его смерти был присвоен титул «августы» (в дальнейшем такой титул стал присваиваться всем женам римских императоров). 40 миллионов сестерциев, согласно завещанию Октавиана Августа, было выплачено после его смерти римскому народу, три с половиной миллиона сестерциев получили трибы, где он состоял, по тысяче сестерциев получил каждый преторианский гвардеец, по пятьсот сестерциев каждый воин городских когорт, и по триста сестерциев было выплачено всем легионерам, причем все эти деньги были выплачены сразу, так как были у него заранее собраны и отложены.

Октавиан Август был торжественно похоронен в мавзолее, заранее построенном по его приказу между Фламиниевой дорогой и берегом Тибра, и сразу же обожествлен решением римского сената.

Он был первым императором Рима и находился у власти с 44 года до нашей эры до 14 года нашей эры — почти шестьдесят лет, причем более 40 лет правил страной безраздельно, как единственный правитель, приведя страну от разрухи и произвола гражданских войн к стабильности и относительному процветанию. После него ни один император Рима не смог удержать свою власть на протяжении стольких лет. Впоследствии одни из римлян восхищались Октавианом Августом, другие упрекали в различных пороках, но, безусловно, прав оставшийся неизвестным автор «Эпитомы о Цезарях», писавший на рубеже IV и V веков о первом императоре Рима: «Разумеется, он никогда не сумел бы добиться верховной власти и обладать ею столь долго, если бы у него не было великих качеств, как природных, так и достигнутых упорным трудом».