(В 14–19 гг. считался одним из наследников императора Тиберия, сонаследником его родного сына Друза Младшего.)
Клавдий Германик — Claudius Germanicus (24.05.15 до н. э. — 10.10.19 н. э.). С 26 июня 4 года, после усыновления Тиберием, Германик Юлий Цезарь — Germanicus Julius Caesar.
Германик, сын Друза Старшего и Антонии Младшей, родился 24 мая 15 года до нашей эры и получил свое имя в честь побед своего отца в Германии. Отец Германика был сыном Ливии, жены Октавиана Августа от ее первого брака. Мать Германика была дочерью триумвира Марка Антония и Октавии Младшей, сестры Октавиана Августа.
В шестилетнем возрасте Германик потерял отца, который упал с лошади и вскоре после этого умер. Из-за этого, несмотря на то, что Германик рос в полном достатке, несколько лет его положение было довольно неопределенным и он не числился среди возможных наследников престола.
Германик получил прекрасное образование, еще в юности проявив «замечательные способности к наукам и к красноречию». Причем литературой он с удовольствием занимался и в дальнейшем. Как пишет Светоний Транквилл: «Среди памятников его учености остались даже комедии, написанные им по-гречески». Однако наибольших успехов ему удалось достичь на военном поприще.
В 4 году нашей эры положение Германика резко изменилось. Ранее наследниками Октавиана Августа были его внуки Луций Цезарь и Гай Цезарь, но во 2 году умирает один внук Октавиана, а в 4 году второй. Третьего же своего внука, Агриппу Постума, Октавиан недолюбливал и хотя, лишившись двух других внуков, и усыновил его, наследником не назначил, а через три года и вовсе сослал в ссылку. Не имея других прямых наследников, кроме Агриппы Постума, Октавиан усыновил и назначил наследником сына своей жены Ливии от ее первого брака — Тиберия, а ему, хотя тот и имел родного сына (Друза Младшего), приказывает, в свою очередь, усыновить еще и Германика, который с этого времени именуется Германик Юлий Цезарь. Вскоре Германик женился на Агриппине Старшей — внучке Октавиана Августа, и уже в 5 году у них родился первенец.
В те годы империя вела много войн. Ведение наиболее важных войн Октавиан Август поручал Тиберию. Германик сопровождал в этих походах своего приемного отца и учился, а учиться было чему, ведь Тиберий был одним из опытнейших полководцев империи.
За короткое время Германик и сам сумел проявить себя как талантливый полководец: в 7 году он назначается квестором и в ранге квестора вместе с Тиберием подавляет восстание в Паннонии и Далмации, за что они оба в 9 году удостаиваются триумфа. Проведению триумфа помешал траур, объявленный в связи с поражением в Германии войск Квинтилия Вара и гибелью трех легионов. Тиберий был срочно послан в Германию. Германик уже в ранге претора участвует в германских походах Тиберия. После того, как Тиберию и Германику удалось наконец стабилизировать обстановку в римских владениях в Германии, отложенный паннонский триумф все же состоялся. 23 октября 12 года Тиберий с Германиком во главе триумфальной процессии въезжали в Рим. Вот как писал об этом в своих «Фастах» Овидий:
Плеск раздавался толпы, камни краснели от роз.
Из серебра перед ним литые несли изваянья
Взятых им городов и побежденных врагов,
Изображения рек, и гор, и лесов, где гремели
Битвы, и груды щитов, дротиков, копий, мечей;
Столько он вел мятежных вождей в оковах на шее,
Что представлялось, идет вся их несчетная рать.
Рим ликовал, а имя Германика становится одним из самых популярных и в народе, и в армии. В 12 году Германик назначается консулом. Несмотря на молодость, Германику поручается командование самой мощной группировкой римских войск — войсками, дислоцированными на Рейне, а также верховное управление римскими владениями в Галлии и Германии. Германик блестяще справляется со своими обязанностями. Он успешно сочетал личную смелость и мудрость полководца, а потому был очень любим солдатами. Согласно Светонию Транквиллу, Октавиан даже колебался, назначить ли ему своим наследником Германика или Тиберия, и лишь после долгих раздумий склонился в пользу Тиберия.
После кончины Октавиана Августа ставший императором Тиберий потребовал от сената предоставить Германику пожизненную проконсульскую власть, на что сенат немедленно согласился (этого Тиберий не попросил тогда даже для своего родного сына Друза Младшего, всего лишь избранного консулом на следующий, 15 год нашей эры). Скорее всего дело тут было не в особой любви Тиберия к своему приемному сыну, а в том, что в подчинении Германика тогда имелось очень много войск и Тиберий постарался сделать все, чтобы у Германика не появилось желания побороться за престол.
Весть о кончине Октавиана застала Германика, когда он занимался сбором налогов в Галлии. Ему были подчинены войска Верхней Германии во главе с Гаем Силием и Нижней Германии во главе с Авлом Цециной. В войсках нижнегерманской армии начался бунт. Воины требовали различных льгот и поблажек. Войска Верхней Германии роптали, но были более сдержанны.
Легионеры хотели провозгласить Германика императором, но, как пишет Тацит, «чем доступнее для Германика становилась возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия». Он привел к присяге Тиберию племена секванов и белгов, а затем, узнав о бунте в германских легионах, поспешил к ним.
Собрав солдатскую сходку, Германик выступил с яркой речью, где, начав с восхваления Октавиана Августа, w перешел к победам и триумфам Тиберия, упомянул о единодушии всей Италии, о верности Галлии и других провинций. Надо сказать, что его речь была психологически очень точной. Перечисление побед Тиберия и присягнувших ему войск и провинций, хотя и не являлось угрозой, но ясно давало понять, с какой силой придется столкнуться тем, кто будет упорствовать в мятеже.
Агриппина Старшая
Но когда Германик принялся укорять солдат в учиненном ими бунте и стал спрашивать, где их центурионы и трибуны, солдаты обступили его и, обнажив свои тела, принялись показывать следы плетей и рубцы от ран и жаловаться на скудность жалованья, изнурительность работ, на то, что отпуск им приходится покупать за взятки. Громче всех шумели ветераны, кричавшие, что служат уже более тридцати лет. Некоторые легионеры требовали раздачи денег, завещанных Октавианом Августом, «при этом они высказывали Германику наилучшие пожелания и изъявляли готовность поддержать его, если он захочет достигнуть верховной власти». Это было открытым предложением возглавить мятеж против Тиберия. Германик соскочил с возвышения и хотел удалиться, но вооруженные легионеры преградили ему дорогу, требуя вернуться. Тогда Германик обнажил свой меч и занес над своей грудью. Находившиеся рядом не дали ему покончить с собой. На часть собравшихся это произвело впечатление, но часть наиболее рьяно настроенных легионеров раскусила этот трюк, понимая, что если бы он действительно хотел покончить с собой, то сделал бы это. Как пишет Тацит, они подошли к нему и стали «всячески побуждать его все же пронзить себя, а воин по имени Калузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее. Эта выходка показалась чудовищной и вконец непристойной даже тем, кто был охвачен яростью и безумием».
Воспользовавшись замешательством собравшихся, приближенные Германика увлекли его в палатку.
Мятежники тем временем не унимались и послали делегатов к войскам в Верхней Германии, пытаясь склонить их на свою сторону. Звучали призывы разорить город германского племени убиев и, захватив там добычу, устремиться в Галлию, где также заняться грабежом.
Видя все это и посовещавшись со своими советниками, Германик решил составить письмо от имени императора, где говорилось, что «отслужившие по двадцать лет подлежат увольнению, отслужившим по шестнадцать лет дается отставка с оставлением в рядах вексиллариев, причем они освобождаются от каких-либо обязанностей, кроме одной — отражать врага; то, чего они домогались, выплачивается в двойном размере».
Германик. Мрамор
Воины поняли, что уступки сделаны с расчетом выиграть время, и потребовали немедленно осуществить обещанное. Трибуны легионов немедленно произвели увольнение, однако денежные выплаты отложили до возвращения в зимние лагеря. Среди легионеров возникли разногласия. Воины пятого и двадцать первого легионов отказались покинуть лагерь, пока им не выплатили денег на месте. Первый и двадцатый легионы легат Цецина отвел в близлежащий город племени убиев, причем, как пишет Тацит, «их походный порядок был постыден на вид, так как денежные ящики, похищенные у полководца, они везли посреди значков и орлов».
Тем временем Германик, отправившись к войскам Верхней Германии, тотчас по прибытии привел к присяге на верность Тиберию второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы. Видя, что воины четырнадцатого легиона проявляют некоторое колебание, Германик приказал выдать им деньги и предоставить увольнение, хотя они и не выдвигали никаких требований. После этого и четырнадцатый легион принял присягу на верность Тиберию.
После того как Германик отбыл в Верхнюю Германию, в Нижней Германии начались беспорядки среди вексиллариев взбунтовавшихся легионов, размещенных на землях племени хавков. Для пресечения беспорядков префект лагеря Маний Энний, опираясь «скорее на необходимость устрашающего примера, чем на свои права», отдал приказ казнить двух воинов. Это вызвало еще большее возмущение, и Энний попытался бежать и спрятаться, но был схвачен. Тогда Маний Энний «нашел защиту в отваге, воскликнув, что они наносят оскорбление не префекту, но полководцу Германику, но императору Тиберию. Устрашив этим тех, кто его обступил, он выхватил знамя и понес его по направлению к Рейну, крича, что кто покинет ряды, тот будет считаться дезертиром», и таким образом «привел их в зимний лагерь — раздраженных, но ни на что не осмелившихся».
Между тем к Германику, возвратившемуся в главный город племени убиев, где он разместил на зиму первый и двадцатый легионы, прибыли уполномоченные сената. Солдат, «обеспокоенных прибытием делегации и тревожимых нечистой совестью, охватил страх, что этим посланцам сената дано повеление отнять у них добытое мятежом. И так как обычно водится находить виноватого в бедствии, даже если само бедствие — выдумка, они прониклись ненавистью к главе делегации, бывшему консулу Мунацию Планку, считая, что сенатское постановление принято по его почину». Поздней ночью ветераны сбежались к дому Германика, выломали дверь, подняли Германика из постели и заставили передать им знамя, а затем, рассыпавшись по улицам, столкнулись с представителями сената, которые, услышав о беспорядках, направились к Германику. Солдаты накинулись на посланцев сената с оскорблениями и готовы были расправиться с ними. Мунаций Планк смог укрыться в лагере первого легиона. «Там, обняв значки и орла, он искал спасения под защитой этих святынь, но если бы орлоносец Кальпурний не уберег его от насильственной смерти, случилось бы то, что недопустимо даже в стане врага: и посланец римского народа, находясь в римском лагере, окропил бы своею кровью жертвенники богов».
На рассвете, когда уже стало видно, кто полководец, кто воин и что происходит, Германик прибыл в лагерь и приказал привести Планка к себе в трибунал (место в лагере, обычно находившееся на возвышении, где полководец принимал решения). Поставив Мунация Планка рядом с собой, Германик объяснил цель прибытия делегации, осудил оскорбление послов и укорил воинов позором, каким они покрыли свой легион, но, видя, что легионеры «скорее приведены в замешательство, чем успокоены его речью», отослал послов с охраной отряда конницы.
В эти дни приближенные упрекали Германика в том, что он не направился к Верхнему войску, с которым мог бы обрушиться на мятежников и подавить бунт. Упрекали его и в слишком больших уступках, и в чрезмерной снисходительности, и в том, что, не дорожа своей жизнью, он подвергает опасности жизнь своей беременной жены и малолетнего сына.
Как уже говорилось выше, женой Германика была Агриппина Старшая — дочь Марка Випсания Агриппы и единственной дочери Октавиана Августа, Юлии Старшей. Это была женщина красивая, властная и очень любившая своего мужа, с которым жила в полном согласии (за время совместной жизни она родила Германику девять детей, из которых выжили шестеро: Нерон Цезарь, Друз Цезарь, Гай Юлий Цезарь по прозвищу Калигула, Агриппина Младшая, Друзилла и Юлия Ливилла).
Германику долго не удавалось уговорить жену покинуть лагерь, но в конце концов он «со слезами, прижавшись к ее лону и обнимая их общего сына, добился ее согласия удалиться из лагеря. Выступало горестное шествие женщин и среди них беглянкою жена полководца, несущая на руках малолетнего сына и окруженная рыдающими женами приближенных, которые уходили вместе с ней».
Трудно сказать, было ли это шествие специально так продумано, но момент был выбран чрезвычайно удачно, и оно произвело громадное впечатление на воинов. Как пишет Корнелий Тацит, в них проснулись стыд и раскаяние, легионеры начали вспоминать о славных предках Агриппины, о том, что «сама она, мать многих детей, славится целомудрием; и сын у нее родился в лагере (Калигуле было тогда всего два года), вскормлен в палатках легионов, получил воинское прозвище Калигулы, потому что, стремясь привязать к нему простых воинов, его часто обували в солдатские сапожки воинов. Но ничто так не подействовало на них, как ревность к треверам» (под защиту которых направилась Агриппина). Легионеры стали удерживать ее, умолять, чтобы она вернулась, некоторые устремились за ней, а большинство возвратилось к Германику.
Воспользовавшись удобным моментом, Германик собрал сходку и обратился к легионерам со словами: «Жена и сын мне не дороже отца и государства, но его защитит собственное величие, а Римскую державу — другие войска. Супругу мою и детей, которых я бы с готовностью принес в жертву, если б это было необходимо для вашей славы, я отсылаю теперь подальше от вас, впавших в безумие, дабы эта преступная ярость была утолена одной моею кровью и убийство правнука Августа (имея в виду своего сына Калигулу), убийство невестки Тиберия не отягчили вашей вины. Было ли в эти дни хоть что-нибудь, на что вы не дерзнули бы посягнуть? Как же мне назвать это сборище? Назову ли я воинами людей, которые силой оружия не выпускают за лагерный вал сына своего императора? Или гражданами — не ставящих ни во что власть сената?» Упомянув о победах, одержанных этими легионами под началом Тиберия, и о том, что из всех провинций поступают приятные вести, Германик посетовал на то, что вынужден будет доложить отцу, «что его молодые воины, его ветераны не довольствуются ни увольнением, ни деньгами, что только здесь убивают центурионов, изгоняют трибунов, держат под стражей легатов». После этого Германик заявил, что лишь из милости влачит существование среди этой враждебной толпы, и выразил сожаление в том, что в первый день его приезда у него вырвали меч, которым он хотел пронзить свою грудь, и в то же время некому отомстить за гибель трех римских легионов Квинтилия Вара, разгромленных германцами за пять лет до этого.
Через много веков вникая в эти события, отметим, что хотя его речь и была чрезвычайно эмоциональна, она была в то же время и глубоко продумана: не угрожая, Германик напомнил, что у власти в Риме находится славный полководец Тиберий, что все провинции присягнули новому императору, и если они продолжат бунтовать, то на них обрушится вся мощь Рима, причем, упомянув о своем происхождении, дал понять, что если они поднимут на него руку, то расправа с ними будет беспощадной. Одновременно Германик как бы подсказал бунтовавшим легионерам, что он — единственный, кто мог бы спасти их от наказания, если они прекратят неповиновение.
Правильно и вовремя произнесенная речь Германика в корне изменила настроение войск. Легионеры, «изъявляя покорность и признавая, что упреки Германика справедливы, принялись умолять его покарать виновных, простить заблудших и повести их на врага», а также стали упрашивать его вернуть жену и сына.
Жену, ввиду приближавшихся родов, Германик возвращать не стал, а сына вернул, легионеров же призвал схватить зачинщиков бунта. Легионеры бросились ловить зачинщиков мятежа, доставляя их к легату первого легиона Гаю Цетронию, которому было поручено творить суд. Тацит описывает этот суд следующим образом: «Собранные на сходку, стояли с мечами наголо легионы; подсудимого выводил на помост и показывал им трибун; если раздавался общий крик, что он виновен, его сталкивали с помоста и приканчивали тут же на месте. И воины охотно предавались убийствам, как бы снимая с себя тем самым вину; да и Цезарь (Германик) не препятствовал этому; так как сам он ничего не приказывал, на одних и тех же ложилась и вина за жестокость содеянного, и ответственность за нее».
После этого Германик предпринял ряд мер с тем, чтобы стабилизировать обстановку. Как пишет Корнелий Тацит, «ветераны, последовавшие примеру легионеров, вскоре были отправлены в Рецию под предлогом защиты этой провинции от угрожавших ей свебов, но в действительности — чтобы удалить их из лагеря, все еще мрачного и зловещего столько же из-за суровости наказания, сколько и вследствие воспоминания о свершенных в нем преступлениях. Затем Германик произвел смотр центурионам. Каждый вызванный императором (Тацит употребляет по отношению к Германику титул «император» по двум причинам: во-первых, слово император тогда обозначало и главнокомандующего армией из нескольких легионов, а во-вторых, Германик имел данный ему сенатом и Тиберием «империум» — высшую военную власть) называл свое имя, звание, место рождения, количество лет, проведенных на службе, подвиги в битвах и, у кого они были, боевые награды. Если трибуны, если легион подтверждали усердие и добросовестность этого центуриона, он сохранял свое звание; если, напротив, они изобличали его в жадности или жестокости, он тут же увольнялся в отставку».
Бронзовый сестерций. На аверсе — изображение Агриппины Старшей и надпись «Агриппина — мать Германика Цезаря». На реверсе надпись «Клавдий Цезарь Август Германик. Отец нации. Император»
Единственным местом, где еще не был наведен полный порядок, оставались Старые лагеря, где находились воины пятого и двадцатого легионов, отказавшиеся их покинуть. Именно они в свое время первыми подняли бунт и именно они до сих пор были возбуждены и не хотели смириться.
До той поры, пока в состоянии брожения находились все войска, Германик не предпринимал никаких действий против этих двух легионов. Но теперь, когда они остались единственными неподчинившимися, он подготовил к возможному походу против мятежников остальные легионы, причем для полной уверенности в успехе подтянул еще войска союзных германских и галльских племен, а также имевшийся в его распоряжении флот. После этого Германик отправил письмо командовавшему этими легионами легату Авлу Цецине, известив его, что если он до его прибытия не расправится с главарями мятежников, то он, Германик, казнит всех поголовно. Цецина доверительно зачитал это письмо орлоносцам, значконосцам и наиболее благонадежным из солдат. Те заявили, что большинство солдат поддержат их. Вместе с Цециной они назначили время, «когда им напасть с оружием в руках на самых непримиримых и закоренелых мятежников». После этого, разойдясь по лагерю и предупредив товарищей, они по условному знаку вбежали в палатки и набросились на тех, кого было намечено уничтожить.
Германик на монете его сына Калигулы
«Тут не было ничего похожего на какое бы то ни было междоусобное столкновение изо всех случавшихся когда-либо прежде. Не на поле, не из враждебных лагерей, но в тех же палатках, где днем они вместе ели, а по ночам вместе спали, разделяются воины на два стана, обращают на себя оружие. Крики, раны, кровь повсюду, но причина происходящего остается скрытой; всем вершил случай. Были убиты и благонамеренные, так как мятежники, уразумев, наконец, над кем творится расправа, также взялись за оружие. И не явились сюда ни легат, ни трибун, чтобы унять сражавшихся: толпе было дозволено предаваться мщению, пока она не пресытится. Вскоре в лагерь прибыл Германик. Обливаясь слезами, он сказал, что происшедшее — не целительное средство, а бедствие, и повелел сжечь трупы убитых».
Так в 14 году был подавлен бунт римских войск в Германии — один из самых крупных бунтов в войсках за всю историю Римской империи. Германик не только сумел подавить мятежи и примерно расправиться с зачинщиками, но и сделал это так, что не навлек на себя ненависть солдат, а наоборот, заслужил еще большее их уважение.
Чтобы отвлечь легионеров от дум о погибших товарищах и пользуясь их желанием загладить прежние провинности, Германик немедленно после подавления бунта начал давно планируемый поход против непокорных племен к востоку от Рейна. Для переправы был наведен мост, и первыми на восточный берег Рейна были выведены наиболее надежные войска — двенадцать тысяч легионеров, двадцать шесть когорт союзников и восемь отрядов конницы, дисциплина которых во время восстания была безупречной. Двигаясь с большой скоростью, римляне пересекли Цезийский лес (лесистое нагорье в северо-западной части Германии между реками Липпе и Исселем) и линию пограничных укреплений, возведение которой начал во время своего похода в 10–11 годах Тиберий. Здесь был устроен лагерь, защищенный с фронта и тыла валами, а с флангов засеками. Опираясь на этот укрепленный лагерь, римляне начали продвижение в глубь Германии, причем Германик приказал возглавлявшему авангард Авлу Цецине двигаться впереди с когортами налегке и расчищать дорогу через лес. Следом на небольшом расстоянии двинулись легионы.
Римляне пошли не той дорогой, какой перед этим несколько раз ходили римские войска, а более длинной, но не охраняемой неприятелем. В ясную лунную ночь римские войска вышли к большому селению враждебного германского племени марсов, которые, не ожидая нападения, даже не выставили постов.
Чтобы разорить как можно большую площадь, Германик разделил рвавшиеся вперед легионы на четыре отряда, построив их клиньями, после чего начал атаку. Без особого труда римляне перебили всех, не взирая на пол и возраст. «Среди воинов, истреблявших полусонных, безоружных, беспорядочно разбегавшихся в разные стороны, ни один не был ранен». Надо сказать, что такая жестокость римлян объяснялась желанием отомстить за своих товарищей, — за три легиона Квинтилия Вара, разгромленные и уничтоженные германцами в 9 году в Тевтобургском лесу. Римляне уничтожили не только поселение, но даже храм-святилище германской богини Танфаны, хотя обычно храмы во время своих походов римляне не трогали. Была начисто разорена вся местность на пятьдесят миль в окружности.
Устроенная римлянами резня и разграбление храма возмутили соседние племена, и на обратном пути в одном из ущелий дорогу римлянам преградило ополчение племен брукгеров, тубантов и узипетов, но благодаря умелому командованию Германика и лучшей обученности римляне прорвали боевые порядки врагов и разгромили их. Успешно завершив поход, войска отошли обратно за Рейн на зимовку.
Этот поход, состоявшийся в конце 14 года, не только прибавил военной славы Германику, но и позволил поднять настроение войск и их дисциплину. Император Тиберий, с одной стороны, был рад подавлению мятежа, но с другой — встревожен возросшим авторитетом Германика. Сенату Тиберий доложил об успехах Германика в столь напыщенных выражениях и так прославлял его доблесть, что никто из сенаторов не поверил в его искренность.
В следующем, 15 году Германик предпринял новый поход за Рейн. Этому походу способствовало то, что в это время началась вражда между двумя германскими вождями — Арминием, разгромившим в 9 году три легиона Квинтилия Вара, и Сегестом, стоявшим за дружбу с римлянами.
В новый поход отправилась огромная армия: четыре римских легиона и пять тысяч воинов вспомогательных войск, набранных из союзных германских племен с левого берега Рейна, Германик отдал под командование Авлу Цецине, а еще четыре римских легиона и десять тысяч воинов вспомогательных войск возглавил лично. В качестве опорной базы он восстановил крепость на горе Тавна в среднем течении Рейна, построенную ранее еще Тиберием, но затем оставленную римлянами и заброшенную. Обеспечению тыла Германик уделял очень большое внимание, и его действия, хотя и были стремительны, но всегда являлись еще и чрезвычайно продуманными. Создав опорную базу и оставив одного из своих помощников (Луция Апрония), с необходимым количеством рабочих для прокладки дорог и мостов, Германик обрушился на племя хатгов, «причем подошел настолько внезапно, что все, кто из-за возраста или пола не мог спастись бегством, были либо захвачены в плен, либо перебиты на месте». Разрушив главный город племени хаттов — Маттий — и опустошив местность, Германик отступил к Рейну. Хатты были настолько сломлены, что не решались даже тревожить тылы римской армии. На помощь хаттам пыталось подойти ополчение племени марсов, но эта попытка была успешно отбита римлянами.
В это время за помощью к римлянам обратились послы Сегеста, осажденного Арминием. Вместе с послами прибыл и сын Сегеста — Сигимунд, ранее воевавший против римлян, но теперь вынужденный доставить им письмо своего отца. Германик принял посольство благосклонно и повернул войска на помощь Сегесту, «произошел бой с державшими в осаде Сегеста, и он был вызволен с большим числом родичей и клиентов». В этой битве римляне вернули себе много доспехов, захваченных в свое время германцами в качестве добычи при поражении Квинтилия Вара. В плен попала и беременная жена Арминия, которую отправили в Равенну.
Таким образом, и в 15 году поход Германика прошел чрезвычайно успешно. Корнелий Тацит пишет, что после этого похода Германик «по внесенному Тиберием предложению получил титул императора», но тут надо сказать, что «империум» по предложению Тиберия Германику был предоставлен еще в 14 году, сразу после прихода Тиберия к власти, и, видимо, в данном случае Тацит имел в виду то, что Германик был удостоен очередного триумфа (провозглашенный императором полководец считался императором с момента провозглашения и до проведения триумфа).
В 16 году Германик снова вторгся за Рейн. Его противник, Арминий, сумел объединить часть германских племен, убеждая их вождей, что если сам Октавиан Август и прославленный Тиберий не смогли их покорить, то неопытному юнцу это и вовсе будет не по силам (Германику шел тогда 31 год, но Арминию желательно было представлять его значительно более молодым и неопытным). Германик же, надо сказать, опять проявил себя как опытный и предусмотрительный полководец. Поход был тщательно подготовлен, а снабжение войск продумано до мелочей. Помимо задействованных римских легионов Германику удалось привлечь к походу ополчение германского племени хавков, воины которого хорошо знали местность. Римские войска и их союзники наступали не по одному маршруту, а сразу по нескольким, но действовали согласованно. Для быстрого и внезапного выдвижения войск Германик использовал и флот, который по рекам и озерам доставил в нужное место четыре легиона.
Полководец Луций Стертиний, посланный Германиком с отрядом легковооруженных воинов против племени бруктеров, рассеял их и сумел отбить орла девятнадцатого легиона, захваченного брукгерами при разгроме войск Квинтилия Вара. Римская армия прошла все владения бруктеров, опустошила их земли между реками Амизией и Лупией (реки Эмс и Липпе) и вышла к Тевтобургскому лесу (холмистой, поросшей лесом гряде между реками Эмс и Везер).
Римляне, конечно же, хотели поскорее отдать последний долг своим павшим там воинам, но Германик продвигался в глубь этой чащи очень осторожно. Вперед он выслал авангард во главе с Авлом Цециной, солдаты которого вели разведку и наводили мосты и гати. Все делалось так, чтобы войска Германика могли свободно маневрировать и чтобы их нельзя было застать врасплох.
Наконец римляне вышли к остаткам первого лагеря, построенного когда-то тремя легионами Квинтилия Вара.
Как пишет Тацит, «полуразрушенный вал и неполной глубины ров указывали на то, что тут оборонялись уже остатки разбитых легионов: посреди поля белели скелеты, где одинокие, где наваленные грудами, смотря по тому, бежали ли воины или оказывали сопротивление. Были здесь и обломки оружия, и конские кости, и человеческие черепа, пригвожденные к древесным стволам. В ближних лесах обнаружились жертвенники, у которых варвары принесли в жертву трибунов и центурионов первых центурий. И пережившие этот погром, из тех, кто уцелел в бою и сумел избежать плена, рассказывали, что тут погибли легаты, а там попали в руки врагов орлы; где именно Вару была нанесена первая рана, а где он нашел смерть от своей злосчастной руки и обрушенного ею удара; с какого возвышения произнес речь Арминий, сколько виселиц для расправы с пленными и сколько ям было для них приготовлено, и как, в своем высокомерии, издевался он над значками и орлами римского войска».
Римляне собрали своих погибших и через шесть с лишним лет после гибели похоронили их, насыпав, согласно римскому обряду, над их общей могилой холм, на который первую дернину положил сам Германик. Большинство римлян рассматривали действия Германика как великий подвиг, но Тиберий впоследствии не одобрил их, заявив, что вид погибших мог вызвать у воинов страх перед врагом, а полководцу, облеченному саном авгура (жреца), не подобало заниматься погребением мертвых (по представлениям древних римлян, прикосновение к мертвым оскверняло священнослужителей). Но, как бы там ни было, в глазах большинства римлян Германик приобрел еще большую славу.
В дальнейшем, после ряда новых сражений с войсками Арминия, Германик вновь погрузил свои легионы на корабли и обратно армия возвращалась реками и морем. Конница прошла вдоль реки Амизии к морю, а затем вдоль берега моря к устью Рейна. Часть же войск, возглавляемая Цециной, проследовала обратно по наведенным ранее гатям. На эти войска, растянувшиеся вдоль болот, и напал Арминий. Одно время казалось, что повторится трагедия, случившаяся с легионами Вара, но германцы, захватив часть обоза, увлеклись грабежом и ослабили натиск, позволив римлянам выбраться на твердую почву и создать укрепленный лагерь.
Утром следующего дня германцы, вместо того чтобы держать римлян в осаде, начали штурм лагеря, чего как раз и ждал Цецина. Когда германцы сгрудились у окаймлявшего лагерь вала, римляне совершили внезапную вылазку и нанесли германцам поражение. Боевой порядок германцев смешался, и множество их было истреблено. Арминию удалось отойти, но его ближайший соратник Ингвиомер получил серьезное ранение.
Между тем в римских частях, охранявших переправу через Рейн, распространился слух, что римское войско окружено и несметные полчища варваров вот-вот вторгнутся в Галлию.
В это время проявила свой ум и властный характер жена Германика — Агриппина Старшая. Как пишет Тацит, «если бы не вмешательство Агриппины, был бы разобран наведенный на Рейне мост, ибо нашлись такие, которые в страхе были готовы пойти на столь позорное дело».
Нанеся поражение германцам, римские войска вышли к своим, а Агриппина «при возвращении легионов стояла в головной части моста и встречала их похвалами и благодарностями». Вскоре вернулись и легионы, возвращавшиеся на кораблях. Их обратный путь был также нелегок, так как они попали в бурю и много воинов утонуло, но в целом поход считался успешным.
После этого похода римлянам сдался один из германских вождей — Сегимер — со своим сыном. В Риме прославившимся в ходе данной кампании полководцам Германика — Авлу Цецине, Гаю Силию и Луцию Апронию — присудили триумфальные знаки отличия. Все прославляли Германика. «Галлия, Испания и Италия, соревнуясь друг с другом в усердии, предлагали в возмещение понесенных войском потерь оружие, лошадей, золото — что кому сподручнее. Похвалив их рвение, Германик принял только оружие и лошадей, необходимых ему для военных действий, а воинам помог из собственных средств».
К следующему своему походу Германик подготовил огромную флотилию из более чем тысячи судов. Эти суда были с коротким носом и короткой кормой, но широкие посередине и приспособленные для плавания как по рекам, так и по морю. Для лучшей управляемости рули у них были и спереди и сзади. Многие суда были сделаны с палубами, куда могли быть установлены метательные машины, а также погружены лошади и достаточное количество продовольствия.
После тщательной подготовки Германик начал новый поход, при этом опять часть войск передвигалась судами, а часть по суше. Германцы к этому времени разорили захоронение римлян в Тевтобургском лесу, и Германик приказал вновь воздвигнуть жертвенник над могилами павших, но вновь насыпать холм уже не стал, чтобы не задерживать движения войск. Вскоре путь римлянам преградило ополчение германских племен во главе с Арминием. В двух сражениях Германик нанес ему поражение.
На сваленных после битвы доспехах противника Германик велел установить камень с надписью: «Одолев народы между Рейном и Альбисом (Эльбой), войско Тиберия Цезаря посвятило этот памятник Марсу, Юпитеру и Августу». После этих побед несколько пытавшихся бунтовать германских племен изъявили покорность, не дожидаясь прихода легионов. Германик же опять начал отвод войск на зимние квартиры, намереваясь на следующий год продолжить завоевания. Но и в этот раз возвращавшиеся корабли попали в шторм, и море нанесло римлянам больший ущерб, чем мечи противников. Погибли далеко не все корабли, уцелел и корабль Германика. Но слух о гибели флота возродил боевой дух германцев, и Германик, дабы показать свою мощь, направил 30-тысячную армию во главе с Гаем Силием против племени хатгов, а сам с еще большим войском напал на племя марсов. Римляне опустошили земли германцев, а в одной из священных рощ отбили еще одного орла из принадлежавших тем легионам, что погибли при поражении Квинтилия Вара.
Казалось, скоро вся Германия до Эльбы покорится Риму, во всяком случае именно такие планы строил сам Германик, но это шло вразрез с намерениями Тиберия, который все более опасался чрезмерного усиления Германика, ведь хотя Германик был усыновлен Тиберием, у него был и собственный сын — Друз Младший, который не смог бы наследовать престол при столь очевидном преимуществе своего сводного брата. Тиберий начал все чаще упоминать в письмах Германику о необходимости прибыть в Рим и отпраздновать дарованный ему триумф. Германик пробовал возражать, прося дать ему еще год для завершения начатых завоеваний, но Тиберий настаивал, а кроме того, предложил ему стать консулом на следующий, 18 год вместе с ним, Тиберием (быть консулом вместе с императором было чрезвычайно почетно), и просил его, если необходимо вести войну, дать и своему брату Друзу возможность покрыть себя славой. После этого Германик вынужден был возвратиться в Рим.
27 мая 17 года в Риме был отпразднован его триумф «над херусками, хатгами, ангривариями и другими народами, какие только обитают до реки Альбис. Везли картины, изображавшие горы, реки, сражения; вели пленных; и хотя Тиберий не дал Германику закончить войну, она была признана завершенной». Сам полководец ехал, возглавляя процессию, в колеснице вместе с пятью своими детьми. Тиберий произвел от имени Германика денежную раздачу, выдав каждому гражданину Рима по триста сестерциев, и, как и обещал ранее, выдвинул его вместе с собой в консулы на следующий год. На Римском форуме у подножия Капитолия, рядом с храмом Сатурна начали срочно возводить триумфальную арку по случаю возвращения потерянных при гибели легионов Квинтилия Вара значков и орлов легионов, отбитых войсками Германика. Арку освятили уже в конце года, но к этому времени Германик был отослан из Рима на Восток.
Наверное, неправильно было бы сказать, что Тиберий выбрал для удаления из Рима столь популярного полководца удобный предлог; сложившаяся к тому времени в римских восточных владениях ситуация действительно требовала прибытия лица, обладающего чрезвычайными полномочиями. Незадолго до этого Тиберий лишил власти царя вассальной по отношению к Риму Каппадокии, приняв решение присоединить ее к владениям Рима. В это же время умерли два других римских вассала — царь Каммагены Антиох и царь Киликии Филопатор — и встал вопрос об их владениях. В Армении, где царь традиционно назначался с согласия Рима, но учитывались и желания соседней Парфии, разгорелась борьба за власть и один из претендентов на престол бежал к римлянам в Сирию. Кроме династических и территориальных проблем, накопились и другие: так, жители некоторых восточных владений Рима, и прежде всего Сирии и Иудеи, обратились с ходатайством о снижении налогов, доказывая, что возложенные на них подати являются непомерными.
Германик. Фрагмент геммы Клавдия
Изложив все это перед сенатом, император Тиберий заявил, что «со смутой на Востоке может справиться только мудрость Германика», так как сам он уже в летах, а его родной сын Друз еще слишком молод. Сенат вынес постановление, согласно которому Германик «назначался правителем всех заморских провинций, располагая, куда бы он ни направлялся, большей властью, нежели та, какою обычно наделялись избранные по жребию или назначенные по повелению принцепса». Вместе с тем, Тиберий явно не полностью доверял Германику и одновременно с его назначением отстранил от управления Сирией бывшего там наместником Кретика Силана, дочь которого была помолвлена со старшим сыном Германика — Нероном Цезарем, и назначил наместником Гнея Пизона, человека необузданного и заносчивого, но лично преданного ему, Тиберию. Не лишним будет заметить и то, что два старших сына Германика были оставлены в Риме, — с одной стороны, это было вполне понятно и могло рассматриваться как желание уберечь их от возможных трудностей и болезней, но с другой стороны, Тиберия всегда беспокоило то, что вся семья Германика постоянно находилась вместе с ним, ведь это потенциально облегчало полководцу возможность поднять мятеж. Теперь же часть детей Германика под вполне благовидным предлогом (или действительно ввиду заботы о них) была оставлена в Риме.
Германик вместе с женой и приближенными отправился в Сирию морем на нескольких кораблях, при этом, проходя мимо иллирийского берега, посетил Далмацию и встретился со своим названым братом Друзом Младшим, сыном Тиберия. (Через две тысячи лет очень трудно правильно понять их весьма непростые отношения, но, по свидетельству античных историков, несмотря на опасения Тиберия, Друз и Германик хорошо относились друг к другу. Друз Младший был женат на Ливии Ливилле, родной сестре Германика, и их брак считался тогда вполне благополучным.) Затем, пройдя по Адриатическому и Ионическому морях, Германик прибыл в Грецию, побывав в Актийском заливе, где сражались флоты его деда Марка Антония и его дяди Октавиана Августа, и посетил другие прославленные места Греции и Фракии. Во время его посещения острова Эвбея Агриппина родила ему дочь Юлию, своего последнего ребенка.
Уже во время посещения Германиком Афин у него возникли разногласия с Пизоном. Афиняне приняли Германика с самыми изысканнейшими почестями, а Пизон обозвал их сбродом племен и народов, заявив, что настоящие афиняне истреблены прежними бедствиями. Получилось, что косвенным образом Пизон задел и Германика, после чего их отношения складывались не лучшим образом, но когда в дальнейшем во время бури в Эгейском море корабль Пизона понесло на скалы, Германик послал ему на помощь трирему, что помогло предотвратить кораблекрушение, однако и после этого отношения между Пизоном и Германиком не улучшились.
По приезде Германика и Пизона в Сирию трения между ними усугубились и знать Антиохии (столицы Сирии) разделилась как бы на два лагеря: одни поддерживали Германика, а другие Пизона, за которым, считали, стоит сам Тиберий. Соперничество между Германиком и Пизоном дополнялось соперничеством между их женами, так как жена Пизона Планцина, женщина знатная, богатая и дружившая с матерью Тиберия Ливией, пыталась противопоставить себя жене Германика Агриппине.
Германик первым делом отправился из Сирии в Армению и, разобравшись с тамошними настроениями, поставил царем Армении Зенона, родственника зависимого от Рима понтийского царя Полемона, возложив ему на голову диадему в столице Армении Артаксате и назвав его по просьбе местных жителей Артаксием — в честь этого города. В Каппадокии Германик поставил наместником легата Квинта Вара и позаботился о том, чтобы жители получили надежду, что римское управление будет более мягким, чем предыдущее правление местных царей, для чего приказал снизить ряд существовавших ранее налогов. Коммагену Германик также сделал римской провинцией, назначив ее наместником претора Квинта Сервея.
Дела на Востоке были улажены быстро и успешно, но в это время разногласия Германика с наместником Сирии Пизоном усилились. Пизон не выполнил приказа Германика прибыть с частью легионов в Армению или прислать с ними своего сына. По возвращении Германика в Сирию Пизон и Германик встретились в лагере десятого легиона и Пизон принес за это свои извинения, «в которых, однако, чувствовалось упорство и своеволие: и они разошлись с открытой обоюдной ненавистью».
В 18 году Германик предпринял длительную поездку в Египет. Целью его поездки было объявлено отчасти ознакомление с египетскими древностями, а отчасти необходимость улучшить управление провинцией. В ходе своего визита Германик приказал открыть государственные хлебные склады, что снизило цены на хлеб и принесло ему симпатии простого народа. Египет был населен в то время в основном эллинизированным населением, и Германик повсюду ходил в греческой одежде и без воинской стражи, что также импонировало местным грекам.
Тиберий, узнав о поездке Германика, очень обеспокоился и в письме, слегка попеняв Германику за одежду, «суровейшим образом отчитал его за то, что тот отправился в Египет без специального разрешения» (еще Октавиан Август, объявив Египет императорской провинцией, тайно запретил сенаторам и занимавшим ответственные посты всадникам посещать Египет без разрешения. Это было вызвано элементарной предосторожностью, так как из Египта в Италию поступала основная масса зерна и мятеж в Египте мог повлечь за собой голод в Риме).
Германик, не зная еще, что Тиберий не одобрил его поездку, проплыл на корабле по Нилу и посетил развалины древней столицы Египта — города Фивы, причем приказал прочитать египетские надписи на развалинах. Старые жрецы в то время еще могли это сделать, и Германик был поражен сведениями о том, какой мощью обладал Египет, какие страны ему покорялись и сколько разнообразной продукции производили древние египтяне, от царства которых остались лишь руины. Известно, что Германик посетил и еще одну тогдашнюю достопримечательность Египта — вытесанное из камня изображение Мемнона, издающее утром, когда его касались первые лучи солнца, громкий звук, похожий на человеческий голос.
Сейчас трудно сказать, хотел ли Германик просто посмотреть на египетские диковинки или под видом осмотра египетских древностей налаживал связи с местными чиновниками и рассматривал возможность мятежа. Его поездка в Египет могла быть вызвана и тем, что он, как приемный сын Тиберия, мог не предполагать, что и ему необходимо разрешение на посещение Египта, а мог и специально изобразить неведение, если имел намерение побороться за власть.
В 19 году Германик возвратился в Сирию и по возвращении узнал, «что все его распоряжения, касавшиеся войск и городов, или отменены, или заменены противоположными». Его отношения с Пизоном стали еще более натянутыми, и они осыпали друг друга упреками.
Надо сказать, что вряд ли Пизон осмелился бы вести себя подобным образом, не получив соответствующих указаний от Тиберия. Пизон попал в непростое положение и решил удалиться из Сирии. В это время Германик внезапно заболел. Болезнь Германика началась после пира у Пизона, и Германик решил, что его отравили.
Сейчас уже нельзя выяснить, был ли Германик действительно отравлен или его настигла болезнь. На пиру вместе с сидевшим рядом с ним Пизоном было еще много других приглашенных и их слуг, за каждым, таким образом, наблюдали десятки глаз, и подсыпать что-то незаметно было невозможно. Каждое блюдо, подаваемое Германику, пробовал и его специально отвечавший за это слуга. Тем не менее его могли отравить медленно действующим ядом, во всяком случае, сам он считал именно так. Одно время казалось, что Германик выздоравливает, но затем ему вновь стало хуже. Уверенный, что виновник отравления Пизон, Германик официально отказал ему в дружбе и доверии. Перед смертью Германик просил сообщить обо всем Тиберию, а также подать в сенат жалобу и воззвать к правосудию. Его друзья поклялись ему, что скорее умрут, чем «пренебрегут отмщением».
Жену Германик, наоборот, просил, чтобы та, «чтя его память и ради их общих детей, смирила заносчивость, склонилась пред злобной судьбой и, вернувшись в Рим, не раздражала более сильных, соревнуясь с ними в могуществе».
10 октября 19 года Германик умер в Эпидафне, пригороде Антиохии, где была его загородная резиденция. Ему было тогда около 34 лет. Смерть Германика стала одной из тайн римской истории — Пизон был вызван в Рим и уличен во многих проступках, после чего покончил с собой, однако и в своей предсмертной записке он клялся, что не причастен к гибели Германика.
Германик был кремирован в Антиохии, а урна с его прахом в конце марта 20 года доставлена в Рим и там торжественно погребена в мавзолее Августа. С 9 декабря 19 года, когда в Риме узнали о гибели Германика, сенат объявил общенародный траур, длившийся по апрель 20 года (шестимесячный траур исчислялся с момента гибели Германика). Как пишет Корнелий Тацит, «для Германика были придуманы почести, какие только могла внушить каждому в меру его изобретательности любовь к умершему, и сенат постановил следующее: чтобы имя Германика провозглашалось в песнопении салиев (жреческие коллегии из патрициев, заботившиеся об отправлении культа Марса и исполнявшие во время праздников в честь бога войны Марса военные пляски и торжественные песнопения); чтобы всюду, где отведены места для жрецов августалов, были установлены курульные кресла Германика с дубовыми венками над ними; чтобы перед началом цирковых зрелищ было проносимо его изображение из слоновой кости; чтобы фламины или авгуры, выдвигаемые на его место, избирались только из рода Юлиев. К этому были добавлены триумфальные арки в Риме, на берегу Рейна и на сирийской горе Амане с надписями, оповещавшими о его деяниях и о том, что он отдал жизнь за отечество; гробница в Антиохии, где его тело подверглось сожжению, и траурный постамент в Эпидафне, где он скончался». Сословие всадников присвоило имя Германика одному из секторов амфитеатра. В честь Германика в различных местах было воздвигнуто бесчисленное множество статуй. Единственной почестью, предложенной в честь Германика, которую отверг император Тиберий, было предложение поместить среди находившихся в библиотеке Палатинского дворца изображений наиболее прославленных писателей и ораторов Рима большой золотой щит с изображением Германика, превышающий все остальные. Тиберий решительно заявил, что посвятит Германику щит такой же и того же размера, что и остальные, возразив переусердствовавшим льстецам, что «красноречие оценивается не по высокому положению в государстве».
В дальнейшем многие авторы, особенно жившие после времени правления Тиберия, упрекали Тиберия в том, что тот организовал похороны Германика недостаточно пышно, но факты свидетельствуют об обратном, а упреки были вызваны скорее всего желанием очернить самого Тиберия, который имел немало врагов. Правда, большой ’ загадкой похорон Германика было то, что на них не присутствовали ни Тиберий, ни его мать Ливия — бабка Германика, ни даже родная мать Германика — Антония Младшая. Причины этого совершенно непонятны.
Со временем значительная часть римских историков стала идеализировать образ Германика, но он действительно был одним из самых выдающихся полководцев Рима.
Семья Германика пользовалась почетом и уважением, однако история ее чрезвычайно трагична. К детям Германика Тиберий долгое время относился как к родным внукам. Так, после смерти в 23 году своего родного сына Друза Младшего Тиберий вывел перед сенатом старших сыновей Германика и, взяв их за руки, сказал: «Отцы сенаторы, после того как они лишились родителя, я поручил их попечению дяди и попросил его, чтобы, имея своих собственных детей, он лелеял и этих не иначе, чем кровных отпрысков, возвысил и воспитал на радость себе и потомству; и теперь, когда смерть похитила Друза, я умоляю и заклинаю вас перед богами и родиной: примите под свое покровительство правнуков Августа, потомков славнейших предков, руководите ими, выполните свой и мой долг». Но через несколько лет отношение Тиберия к ним изменилось. Жена Германика, Агриппина Старшая, после смерти мужа вела себя все более заносчиво и явно претендовала на большую власть, ее отношения с императором обострялись. Наконец дело дошло до того, что Тиберий произнес в ее адрес греческий стих: «Ты, дочка, считаешь оскорбленьем, что не царствуешь?» — и после этого больше не удостаивал ее разговором.
Ухудшению отношений между семейством Германика и Тиберием всячески способствовал могущественный временщик, префект претория Элий Сеян, сам тайно стремившийся к власти. Он приложил все усилия к тому, чтобы Тиберий стал подозревать старших сыновей Германика и их мать Агриппину в стремлении захватить власть. С 26 года семья Германика попадает в опалу. Три года опала была сравнительно мягкой, так как за Агриппину и ее 422 сыновей заступалась Ливия, мать Тиберия. Но помирить их она не смогла. В 29 году, после смерти своей матери (прабабушки сыновей Германика), Тиберий объявил старших сыновей Германика — Нерона Цезаря и Друза Цезаря — врагами государства. Нерон Цезарь был сослан на один из Понтийских островов, где, по некоторым сведениям, в 30 году вынужден был покончить с собой. Его брата Друза Цезаря заточили в тюрьму в Риме и там через несколько лет (в 33 году) заморили голодом. Агриппина Старшая была сослана на остров Пандатерия, причем, когда она пыталась роптать и сопротивляться аресту, ища защиты у статуи своего деда, императора Октавиана Августа, пришедший за ней центурион выбил ей глаз. Агриппина погибла на острове Пандатерия в 33 году. Однако при всем при том сын Германика и Агриппины Старшей — Калигула всегда пользовался расположением Тиберия, став впоследствии его преемником.
После прихода к власти Калигула чтил память своих родителей и выпустил ряд монет, посвященных памяти Агриппины Старшей и Германика. Сам Калигула, проправив чуть более трех лет, был убит. Сменившему его императору Клавдию было выгодно представить Калигулу исключительно самодуром и тираном. Но Германик и его жена Агриппина так и остались в глазах римлян образцом для почитания.