Во все Имперские ТОМ 8 Рюрик

Глава 187 — Государева перфокарта

«Шефу политического департамента Его Величества Охранного Отделения дивизионному генералу Меньшикову, СРОЧНО:

В ответ на ваш запрос сообщаю следующее.

Инженер Петербургского Метростроя Семён Копай умер в Омске, от язвы желудка, в 1992 году.

Последние годы он жил под чужим именем. Его могилу я на всякий случай вскрыл — останки на месте.

Поэтому не знаю, с кем именно полез исследовать Петербургское метро ваш подчиненный, но гарантирую, что не с Копаем.

Потому что Копай гниёт в могиле, это достоверная информация.

С уважением,

штабс-секретарь Охранного Отделения по Омской губернии, барон Боровович»

Таню посадили в коляску мотоцикла, так что сейчас она ехала по тоннелю в компании дюжего жандарма, который и вёл мотоцикл.

В принципе поездка Тане нравилась, она даже почти перестала бояться. Присутствие рядом сотни вооруженных людей полковника Резакова успокаивало, Тане в лицо дул теплый подземный ветер, волосы девушки развевались позади неё, как командирский плащ. Мотоциклы рычали, света от их фар в тоннеле теперь было столько, что ни один уголок не оставался неосвещенным.

Вот теперь Таня на самом деле ощущала себя начальником экспедиции, она рвалась в бой!

Впрочем, долго эта поездка не продлилась, уже через десять минут впереди показались серебристо блестевшие гермодвери, перегородившие тоннель. Здесь, как и везде в этом тоннеле, была вода, но гермодвери были сделаны на совесть, так что от влаги не пострадали — на них не было ни пятнышка ржавчины.

Мотоцикл остановился, следом за ним остановились и остальные мотоциклы отряда полковника Резакова, и замыкавший процессию грузовик, куда Таня приказала посадить своих финнов.

Здесь, возле гермодверей, царила странная тишина, Таня теперь слышала только, как испуганно шепчутся участники экспедиции позади, да еще гул подземного ветра.

Этот гул усилился, как и сам ветер. Вправо и влево от гермодверей уходили тёмные тоннели, именно по ним и гуляли мощные потоки воздуха.

— Все ко мне! — крикнула Таня своим людям, вылезая из мотоцикла прямо в черную воду, покрывавшую пол тоннеля и доходившую Тане до середины сапога.

Первыми к Тане подошли Самосборов и лейб-стражница Сигурд, их сопровождал полковник Резаков.

Старик Самосборов оглядел преградившие путь отряду циклопические гермодвери с каким-то религиозным благоговением, как будто созерцал древний храм.

— Кха-кха… Дальше не пройдем, — дребезжащий голос Самосборова разнесся по тоннелю, — Эти двери аварийно закрылись, когда тоннели затопило, сорок лет назад. И больше они не откроются — нет электричества, смотрите.

Самосборов указал на ряд ламп, укрепленных на гермодверях. Ни одна из ламп не горела, а парочка из них вообще была разбита.

— Намертво закрылись, — прокашлял Самосборов, — И открыть их можно только изнутри, если запустить генератор на станции. Но на станцию мы не попадём. Других путей туда, кроме этих дверей, нет.

— Насколько я понимаю, Жаросветовская — не конечная станция, — заметил Резаков, постучав кулаком по гермодвери, как будто рассчитывал, что ему сейчас откроют, — Так что должен быть еще один проход на Жаросветовскую — с другой стороны.

— Этот вход был, господин, — кивнул Самосборов, — Но сейчас его нет. Тоннель с другой стороны станции полностью завален, уже как сорок лет.

— А куда ведут эти тоннели? — Таня указала на тонувшие в темноте проходы слева и справа от гермодверей.

— Правый — на Дубравинскую, левый — в депо, — сообщил Самосборов, — Но в депо такие же гермодвери, и они тоже закрылись в момент первой аварии. А на Дубравинской мы сегодня уже были.

— Ага, помню, — ответила Таня.

Дубравинская была первой станцией, которую они сегодня посетили на Третьей линии. Эта станция Таню особо не впечатлила, потому что выглядела просто мерзко. Когда-то на Дубравинской росли живые дубы, но теперь они обратились в заплесневелую гниль, а еще станция была вся завалена строительным мусором и металлоломом.

Когда в 1991 году линию безуспешно пытались повторно запустить — весь мусор решили свалить именно на Дубравинскую, да так там и оставили. Так что Таня чуть не переломала себе ноги, лазая по горам камней на Дубравинской.

— И что нам делать? — спросила Таня у Самосборова, — Взорвём гермодвери?

— Ни в коем случае! — в ужасе запротестовал старик, — Над нами полностью затопленный тоннель, неизвестно в каком он состоянии. Я же говорил — если будем здесь взрывать, то все тут и останемся! А что делать я не знаю. Эти гермодвери не открыть…

— Открыть, — произнёс хриплый голос позади Тани.

Девушка обернулась, к ним уже шагал инженер Копай, его ноги шлепали по воде.

Копай, как и требовал Самосборов, снял с себя респиратор, очки и даже капюшон. Под всем этим у Копая оказалось хоть и очень неприятное, но вполне себе человеческое лицо.

Инженер Копай был уже стар, рожа у него какой-то странно-серой, а еще очень волосатой — пучки седых волос торчали у инженера Копая из ушей и даже носа. Нос у него был острым, а глазки — мелкими и крысиными. И вообще инженер больше всего напоминал престарелую облезлую крысу. Крайне мерзкий тип. Но бесплотным духом он точно не был. Кроме того, Самосборов так и не смог ответить, Копай это на самом деле или не Копай, потому что не помнил, как выглядел инженер, построивший Третью линию.

Поэтому полковник Резаков и его люди подняли Самосборова с его обвинениями на смех. Но Таня чувствовала, что с инженером Копаем что-то не так, от этого низкорослого дедка в костюме ОЗК фонило чем-то крайне нехорошим. Да и Самосборов все еще боялся и избегал Копая.

Сейчас, когда Копай подошёл ближе, Самосборов даже отступил подальше в сторону.

— Эти гермодвери можно открыть, — повторил Копай, его крысиные глазки бегали, разглядывая гермодвери, и бегали, пожалуй, слишком быстро для человеческих, — Я просто напомню, что за дверями Жаросветовская. А эта станция должна была служить городским убежищем в случае солярис-бомбардировки Петербурга. Поэтому Охранное Отделение выпустило специальные перфокарты, открывающие эти двери, на случай войны и обесточивания метро.

— Это так, — подтвердил Резаков, — Вот только перфокарты было три. Первая у Павла Вечного, вторая у Шефа Охранки, и третья вроде у начальника городской гражданской обороны. И их все уничтожили после того, как Третью линию затопило…

— Нет, — отрезал Копай, — Не знаю, что стало с первыми двумя перфокартами, но третья цела. И она была не у начальника гражданской обороны. Третья перфокарта у меня, господин.

Копай покопался в подсумке, висевшим у него на поясе ОЗК, и действительно достал оттуда завернутый в целлофан кусок картона. Копай развернул целлофан и Таня узрела пожелтевшую от времени бумагу, испещренную многочисленными аккуратными отверстиями и украшенную старыми имперскими печатями.

— Это что? — с искренним интересом поинтересовалась Таня.

— Перфокарта, моя маленькая госпожа, — усмехнулся Копай, — Древний носитель информации. В 1976 такие еще использовались…

Самосборов уставился на перфокарту, как будто увидел призрака, потом в ужасе ахнул и замахал руками:

— Откуда это у вас? Все перфокарты, открывавшие двери на Третьей линии, были уничтожены!

— А это тогда что такое, м? — Копай ткнул перфокарту Самосборову под нос, Самосборов отшатнулся.

— Мы все равно не откроем двери, нет электричества! — законючил Самосборов, на этот раз уже совсем жалобно.

Старик явно боялся, и эта его тревога передавалась всем остальным.

Не тревожился только Копай. Инженер прошёл к стенке тоннеля и указал на небольшой стальной ящичек:

— У системы открытия гермодверей автономное питание.

Копай старчески крякнул, а потом дернул пару рычагов на ящичке. Рычажки с громким треском опустились, ящик загудел, на нём загорелась одинокая желтая лампочка.

— Вуа-ля, — удовлетворенно сообщил Копай.

— Стойте! — вдруг закричал Самосборов, — Остановитесь! Не открывайте! Зачем нам вообще открывать эти двери? У сектантов перфокарт нет, так что они никак не могут прятаться на Жаросветовской. Им же нужно входить и выходить, а без перфокарт они этого не смогли бы! Так что нам нет смысла проверять эту станцию. Нам туда не нужно. Не открывайте, прошу вас! Это не Копай, это даже не человек. Подземный дух ведёт нас в ловушку!

— Вы опять за своё? — полковник Резаков с отвращением покривился.

Но Самосборов вдруг подбежал к Тане и рухнул перед ней на колени, прямо в черные воды, покрывавшие пол тоннеля:

— Маленькая госпожа, не открывайте, я умоляю! Скажите полковнику. Остановите этого духа!

Копай стоял с перфокартой в руках, насмешливо глядя на Самосборова, на губах инженера играла довольно гадкая улыбочка.

Таня не верила в духов, но с Копаем явно было что-то не так. Таня это чувствовала, чуйка аристо подсказывала ей, что открывать эти гермодвери на самом деле не следует.

Резаков и Таня некоторое время молча смотрели друг на друга, потом полковник недовольно произнёс:

— Я просто напоминаю, что мы пришли сюда за сектантами. Так что мы обязаны все здесь проверить. В том числе Жаросветовскую. Поэтому эти двери будут открыты, хотите вы того или нет. А если вы не успокоите своего проводника, княжна — клянусь, я отрежу ему язык. Его нытье мне надоело.

— Про язык — это вы хорошо придумали, господин полковник, — поддакнул Копай.

Коленопреклоненный Самосборов глядел на Таню с мольбой.

— Дед, да встань уже! — потребовала Таня, — А с вашим Копаем и правда что-то не так, полковник. Я ему не верю, вот что.

Резаков вздохнул так тяжко, как будто сам был подземным духом:

— Слушайте, княжна, только не говорите, что верите в призраков…

— А может и верю, — с вызовом ответила Таня, — И рожа у вашего Копая на самом деле странная. Она мне не нравится. Может это вообще маска, а не рожа!

— Чего? Маска? — Резаков уже был близок к ярости, — Слушайте, мы теряем время…

— Пусть Копай докажет, что он живой человек, — потребовала Таня, — И потом уже откроем гермодвери.

— И как же я это докажу, моя госпожа? — Копай усмехнулся, но его крысиные глазки забегали, — Расстреляете меня из автоматов, чтобы поглядеть могу ли я умереть? Меня такое, честно скажу, не устраивает…

Таня на мгновение призадумалась, но тут же нашла решение:

— Зачем стрелять? Мы тебя просто порежем. Посмотрим, есть ли у тебя кровь. Мне нянька рассказывала, что у духов крови не бывает.

— Да-да, это верно, — торопливо поддержал Таню Самосборов.

— Вы с ума что ли все посходили? — мрачно заметил Резаков, — Впрочем, ладно, леший с вами. Режьте Копая. Но если кровь у него есть — мы открываем гермодвери. И всю оставшуюся дорогу ваш Самосборов будет молчать! Он мне надоел.

— Идёт, — согласилась Таня.

— Ну разумеется, я согласен, — закивал старик Самосборов.

Копай на это в очередной раз усмехнулся:

— Занятно. Я вам показываю дорогу, а вы собрались меня резать? Впрочем, дело ваше, конечно, дамы и господа маги. Мне просто всё это очень странно. Я вижу, что этот Самосборов сумасшедший, а эта юная магичка просто дура. Но вы-то, господин полковник?

— Помолчите, — приказал Резаков, — Просто покажите нам вашу кровь, и пойдем дальше. От одного пореза вам вреда не будет. И у меня в отряде есть целитель, если что. Так что давайте быстрее! Я не хочу провести в этом тоннеле остаток своей жизни.

Сигурд извлекла из ножен на ремне длинный кинжал, Таня кивнула лейб-стражнице:

— Давай.

Сигурд подошла к Копаю, тот поморщился и начал стаскивать резиновую перчатку с руки.

— Не стоит, — остановила его Сигурд.

Лейб-стражница взмахнула кинжалом. Копай вскрикнул, и Тане вдруг показалось, что в его крике она услышала какие-то странные пищащие нотки.

Сигурд оставила на щеке у Копая длинный, но неглубокий порез, сочившийся кровью. Лейб-стражница коснулась раненой щеки Копая, потом лизнула палец.

— Это кровь, — сообщила Сигурд, — Определенно человеческая. Так что он не дух.

— Славно, — Резаков так глянул на Самосборова, как будто готов был убить старика на месте, — Копай, раз вы человек — вставляйте перфокарту.

— Есть, господин полковник, — весело ответил Копай.

— Подождите! — крикнула Таня, — Подождите! Вы на лицо Копая гляньте…

С порезанным лицом Копая происходило нечто примечательное — Таня явственно видела, как заживает порез, и как мечется над раной тёмно-серая аура. Но ведь это невозможно, инженер Копай неодаренный…

— Это не Копай, остановите его! — заорала Таня.

Но было уже поздно, Копай пихнул перфокарту в стальной ящик. Ящик сожрал картонку, гермодвери гулко ухнули и начали разъезжаться…

Сигурд подсекла Копая, повалив его на колени, и приставила старику кинжал к горлу:

— Кто ты такой?

«Копай» ответил, но не словами. Из его глотки вдруг вырвался самый настоящий писк, не человеческий, а скорее крысиный…

— Ладно, Арум, убери с него ногу. А вот самого его поставь на ноги, — приказал я лейб-стражнице.

Мы все еще стояли на неизвестной промозоне, где кроме нас было лишь четверо наших пленников в серых робах с номерами. Впрочем, из двух девок-холопок информации явно было не выжать, от высокого мужика, которых валялся в нокауте, тем более не было толку. А вот этот низенький мужичонка с цифрой «пять» на робе явно был готов говорить.

Арум убрала сапожок с груди пятого, пятый поднялся с бетонного плаца, отряхнулся и злобно оглядел нас.

— Ну и кто ты такой? — поинтересовался я.

— Я граф Слизняков, — заявил мужик с цифрой пять, — Я умею кидаться слизью!

В доказательство своих слов он поднял руку, вокруг которой заметалась густо-зеленая аура.

— Остыньте, граф, — посоветовал я, — И руку опустите. Иначе я вам её сейчас сломаю.

Парень последовал моему совету, а герцог Кабаневич вежливо кашлянул.

— Что такое, герцог? — осведомился я, — Дать вам таблетку от кашля?

— Да нет… — задумчиво произнёс Кабаневич, — Просто графов Слизняковых не существует. И баронов Слизняковых тоже, как и князей. Такого клана вообще нет. И не было никогда.

— Так…

— Ну да, раньше такого клана не было! — с вызовом запротестовал Слизняков, — А теперь есть! Я же есть. Вот он я — перед вами!

Парень старался дерзко глядеть мне в глаза, но постоянно отводил взгляд. Явно старый рефлекс человека, воспитанного в неволе. Проще говоря — привычка раба.

— Ты холоп, — заявил я, и это был не вопрос, а констатация факта, — Как и все твои друзья. Ты тоже принадлежал Цветковым?

Парень мрачно уставился на меня.

— Язык проглотил? Отвечай давай.

— Я принадлежал Душеведовым, — обреченно вздохнул «Слизняков».

От этой новости я аж присвистнул:

— Вот это уже прям очень интересно…

— Вы о чём? — поинтересовался Кабаневич.

— Душеведовы — это владельцы земли в Петербургской губернии, возле села Пудомяги, — объяснил я, — Именно на их землях располагалась вторая подобная промзона Ордена. Но её сожгли, несколько дней назад. Там камня на камне не осталось, кто-то подчистил все следы. Я звонил Душеведовым, но они рассказали мне только, что землю под промзону у них купил Мальтийский Орден. И он же приобрел несколько холопов, по хорошей цене. А сами Душеведовы вообще не при делах. Картинка начинает складываться… Ладно, Слизняков, рассказывай.

— Да что рассказывать-то? — заныл совсем сдувшийся Слизняков, — У меня же магия теперь есть! А значит я АРИСТО! Вот почему я не могу быть графом?

— Потому что чтобы стать аристо — тебе нужна бумажка от Имперского геральдического совета, а еще герб и родовой сказ, — великодушно объяснил я, — А пока у тебя всего этого нет — ты никакой не аристо. Ты одарённый холоп, вот что. А таких у нас в Империи сразу убивают. И если ты продолжишь ныть вместо того, чтобы рассказывать — клянусь, я немедленно вынесу тебе приговор и приведу его в исполнение. Так что отвечай — ты кто такой вообще? В смысле, как тебя звали до того, как ты сам себя назначил графом Слизняковым?

— Савва я, барин, — вздохнул парень, — Савва Саввович, по батюшке.

Я кивнул:

— Славно. По крайней мере, вижу, что Душеведовы давали свои холопам нормальные имена. Так что повезло тебе, Савва. Если бы ты принадлежал Цветковым — был бы каким-нибудь Лютиком.

— Душеведовы — хорошие господа, — согласился Савва Слизняков.

— Оно и заметно. Вижу, что ты парень дерзкий. Тебя явно мало на конюшне пороли…

— У Душеведовых вообще не порют, — обиделся Савва.

— Это уважаемо. А твои друзья кто?

— Роза, она была холопкой Цветковых, — Савва кивнул в сторону рыжей девки, — А вот та, которую вы за волосы таскали — Ромашка, ихняя же. А вон этот, который без сознания — Попарок. Так его звать. Он Взвешиным принадлежал. А потом нас всех купил Орден. И привёз сюда.

— И…? Дальше давай.

— А что дальше? Ну, жили мы тут. Кормили нас хорошо — сыр местный вкусный, опять же рыба…

— Плевать на сыры и рыбу, — перебил я, — Чем вы здесь занимались? Вы работали на этой промзоне?

— Работали? — Савва растерялся, — Да вроде нет, барин. Совсем не работали. Мальтийский Орден — добрые христиане, они нас работать не заставляли. Мы тут просто жили. Кушали, в городки играли. Еще в шашки, еще нам книжки читали. Роза вон грамоту знает, она нам всем сказки читала…

— Короче говоря, это не промзона, это пионерский лагерь, — подытожил я, — Дальше давай. Откуда у тебя магия?

Савва растерянно развёл руками:

— Да не знаю я, барин! Сама появилась. Но не сразу, конечно. Я-то здесь уже пару месяцев. Нам какие-то лекарства давали. Еще иголками кололи. Вот магия и взросла…

— Магия не может сама взрасти, — жестко произнёс Кабаневич, — Это абсурд. С магией можно только родиться. Магия требует наличия чакр и астрального тела. Холоп не может стать магом!

Я насмешливо глянул на Кабаневича:

— Ого, герцог. Вот уж не ожидал, что вы такой ретроград. Мне всегда казалось, что вы человек просвещенный, открытый новому…

— Я на самом деле открыт новому, князь, — несколько раздраженно ответил Кабаневич, — Но холопу не стать магом, поймите. Это противоречит самой сущности магии.

— А как же тогда мой Дрочило, ставший бароном Рукоблудовым?

— Это другое, — нахмурился герцог, — В случае вашего Дрочилы проявилась древняя магическая кровь, текшая в его венах. А эти холопы — непонятно что. В любом случае, я уверен, что ни у Саввы, ни у этой Розы и остальных никаких магов в роду не было.

— С этим я согласен, — кивнул я, — Только факты налицо, герцог. Мальтийский Орден накупил себе холопов и каким-то образом вывел из них полноценных магов. Вон поглядите, как тот парень регенерирует. У него магия полноценная, не как у моего Дрочилы!

Я указал на высокого мужика, которого Савва назвал Попарком. Попарок, вырубленный мощным ударом моей телохранительницы, уже полностью оклемался и теперь встал на ноги.

— Арум, тащи его сюда, — приказал я.

Лейб-стражница притащила мне Попарка. У этого на серой робе было нашито число «22».

— Что означают эти цифры на одежде? — поинтересовался я у Саввы, — Ты же знаешь, что такое цифры, я надеюсь?

— Читать не умею, а цифры знаю, барин, — признался Савва, — Вот только, что они значат, не скажу. Тут каждому из нас свою цифру дали. Я так понимаю, кто раньше приехал — у того и цифра меньше. Меня, например, сюда пятым привезли. И я до сих пор живой! А вот из тех, кто со мной приехал, многие померли…

— Померли? От чего померли? Ты же говоришь, с вами тут хорошо обращались.

Савва на этот раз потупил взор, зато мне ответил Попарок:

— Закурить дай, барин. Я уже неделю без табака. И я тебе всё расскажу. А Савву не спрашивай. Он глуп. Он себя бароном Слизняковым возомнил!

Савва на это что-то пробурчал и ткнул Попарка кулаком под ребра.

— Не ссорьтесь, мужики, — посоветовал я, — Герцог, есть у вас табак?

Кабаневич достал сигару, раскурил её и протянул Попарку.

Попарок затянулся и закашлялся:

— Хороший табачок. Прямо ух!

— Выкладывай давай, — потребовал я.

Попарок оказался человеком деловым, так что сразу перешёл к сути:

— Я тысячу рублей хочу. Дай мне их, тогда всё выложу, как есть.

— Чего? Тысячу рублей?

Для меня сумма была просто смехотворной, но Попарку она очевидно казалась целым состоянием. Я достал бумажник, извлёк из него купюру с портретом Павла Вечного и сунул Попарку:

— Держи. А теперь рассказывай. И смотри, чтобы я не пожалел, что заплатил за твой рассказ.

Попарок сунул купюру в карман робы, потом еще попыхтел сигарой и только потом произнёс:

— Рассказывать особо нечего, барин. В общем, Мальтийский Орден скупал холопов, по всей России. Потом вёз нас сюда. Тут мы жили, нам давали какие-то таблеточки, кололи какие-то укольчики. И у нас магия просыпалась. Но не у всех. Некоторые померли, их магия разорвала. Как по моим прикидкам, человек полсотни померло. А еще у нескольких дюжин магия проснулась. Так мы и стали магами.

— И где твои несколько дюжин? — я обвёл рукой мёртвую промзону, — Я вижу только четверых.

— Так увели их, — пояснил Попарок.

— В смысле? Кто увёл? И где рыцари Ордена, которые вас сторожили?

— Рыцари все уехали, — ответил Попарок, — Еще неделю назад. Всё тут разломали, и все сбежали. Один из них предлагал вроде нас всех убить. Но другой сказал, что это не по-христиански. Так что они долго спорили, но потом решили нас не убивать. И просто уехали. И доктора, которые нас иголками кололи, тоже уехали.

— Это понятно, — кивнул я, — Судя по всему, рыцари решили побросать все свои секретные объекты и спешно разбежаться, когда Павел Стальной начал громить Мальтийский Орден. Кстати, другим холопам, которых держали в таком же лагере в Петербургской губернии, повезло меньше. Там всё сожгли, а всех холопов убили, насколько я понимаю. Но раз вас тут не убивали — куда тогда все исчезли?

— Их Царь увёл, — ответил Попарок, — Он дня четыре назад приходил. И все, кроме нас, с ним ушли. А мы решили остаться. Не понравился нам этот Царь.

— Кто, блин? Царь?

— Ага, Царь, — подтвердил Савва, — Он правду говорит. Царь странный. Говорил, что он Дмитрий Рюрикович, и что теперь холопы будут вместо магов.

— Леший меня побери…

Я, кажется, начал понимать.

— Что такое, князь? — спросил Кабаневич.

— Да ничего. Всё сходится, герцог, вот что. Вместе с Царём и его женой Алёнкой реально ходят толпы одарённых крепостных. Я их видел, они помогали Алёнке курочить ложу консерваторов в Царском селе. Подозреваю, что Мальтийский Орден вырастил себе волшебных холопов, а Павел Стальной разгромил Орден. И теперь эта армия одарённых холопов досталась Царю и Алёнке…

— Вероятно так, — согласился Кабаневич, — Но я все еще не понимаю, зачем растить магических холопов. И как Орден вообще это сделал. Это какие-то немыслимые технологии. И как это место связано с Алёной Оборотнич и её божественными силами тоже неясно. У этих холопов, над которыми тут ставили эксперименты, есть магия, но она у них обычная. Я бы даже сказал, слабенькая. А Алёна Оборотнич — точно не холопка по рождению. И её МОЩЬ не имеет ничего общего с этими самозванными графьями Слизняковыми.

— Верно, герцог, — я мучительно размышлял.

Мы с герцогом явно упускали нечто важное. То, что было у нас прямо перед глазами. Я ощущал это нутром АРИСТО, но сформулировать не мог.

— Слушайте, мужики, а еще кто-нибудь тут остался, ну, кроме вас?

— А то, — с хитрецой ответил Попарок, — Рыцарь остался.

— Что? Какой еще рыцарь?

— Мальтийский, какой же еще, — покачал головой Попарок, — Я же вам говорил. Рыцари начали спорить, убивать нас или просто отпустить. И решили нас не убивать. А который хотел всех нас убить — он остался, когда его друзья уехали. И реально попытался нас всех жизни лишить. Но он был один, а нас тогда еще была сотня, тогда Царь еще всех не увёл. Так что мы этого рыцаря скрутили и в лабе заперли. Он и сейчас там сидит, если еще не издох.

— В лабе? Что за лаба?

Попарок указал на кирпичный корпус за моей спиной:

— Вот там лаба. Так её рыцари называли. В подвале вот этого дома она. Там мы рыцаря и заперли.

Я повернулся к Кабаневичу и потёр руки:

— Ну что же, герцог… Вы готовы постичь самые глубинные секреты магии? Чуйка подсказывает мне, что мы стоим на пороге чего-то великого. Возможно даже самой тайны События 2012…

— Надеюсь, вы правы, князь, — ответил Кабаневич.

Он старался говорить спокойно, но я видел, что герцогу было страшно. Как и мне. Моя тревога, мучившая меня с самого момента прибытия на Мальту, росла, как будто нечто настойчиво ело меня изнутри.