Водородная Соната

9 (С -19)

Она снова ощущала свет и звук. Слабый свет, который ее глаза старались усилить, и звук ее собственного сердца — но хоть какой-то свет, какой-то звук. Должно быть, заснула. Тут было очень холодно. Коссонт воспользовалась моментом, чтобы вспомнить, где она находилась.

И вспомнила: сбитый шаттл на холодной безвоздушной поверхности Эшри после атаки. Она вздрогнула.

Напротив нее андроид Эглиль Паринхерм очень внимательно смотрел на тело мертвого солдата в скафандре, безвольно висевшее на перевернутом сиденье.

Костюм подёргивался.

Коссонт почувствовала, как Пиан напряглась у нее на плечах.

— Это… — прошептала она, — …неестественно.

Паринхерм нахмурился, взглянул на Коссонт и фамильяра и приложил палец к губам, прежде чем перевести взгляд на подрагивающий костюм мертвого солдата.

Андроид медленно протянул к нему руку.

МСВ класса Пустынник «Проходил Мимо И Решил Заглянуть» дрейфовал по ветру над мелководными морями, широкими каналами и просторными линейными городами тропического субконтинентального пояса Зис. Корабль выглядел как гигантский телесного цвета воздушный змей длиной три километра, плывущий наперегонки с облаками в нескольких километрах над поверхностью. Он находился здесь, представляя Культуру, демонстрирующую таким образом солидарность с двоюродным видом/цивилизацией Гзилт, готовящейся совершить большой прыжок в немеркнущее великолепие Возвышенного. Пожелание родственникам доброго пути, своего рода: Мы думаем о вас…

Проходящий мимо… наблюдал, как тени облаков — и его собственная гигантская тень — скользили по сомкнутым зданиям и паркам покинутых городов, по взъерошенным ветром гладям извилистых озер и небольших внутренних морей, опутанных геометрически сложной вязью древних великих каналов. Каналы, как правило, были безмолвными и темными, за исключением тех мест, где по ним все еще скользило несколько прогулочных судов и небольших барж. Кусты синей, зеленой и желтой травы окаймляли берега забытых отныне водоемов.

Мир, подумал Проходящий мимо…, пуст и заброшен. Такое ощущение, что никого не осталось, чтобы поднять голову и поприветствовать его.

Это было немного грустно, но по-своему мило.

Независимо от того Корабль свел свои внешние поля к минимуму как количественно, так и по мощности, так что он мог поддерживать их сейчас почти идеально прозрачными, что, хоть и незначительно, но улучшало обзор. Он также экспериментировал с различными цветовыми схемами корпуса, прежде чем остановился на телесном. К слову, ночью он иногда принимался сиять, имитируя отражение звёздного света.

Он мог ощущать прохладный ветер, почти неизменный, с легкими порывами у дальнего поля, мягко давивший на него с одной стороны. Отрегулировав инерцию/импульс так, чтобы его движение соответствовало движению воздушных масс, среди которых он плыл, он направлял компоненты антигравитационного поля, отталкивая себя от любых облаков, способных посягнуть на его клочок неба. Он чувствовал себя очень довольным тем, что казался сейчас таким нематериальным, а его движения настолько зависели от чего-то столь же слабого, неустойчивого и глубоко естественного, как планетарные бризы.

Тем временем его аватар Зиборлун — серебристокожий среди бледнокожих гзилтов и различных других видов во плоти, их аватаров и костюмированных обличий — ходил и дипломатично разговаривал с придворными в паре тысяч километров к северу от этих мест. Аватар наблюдал, слушал и свидетельствовал. Он лишь изредка выдавал какие-либо комментарии, кроме самых очевидно вежливых и формальных, контролируемый кораблём. Необходимость ныне — во времена, когда дела начали приобретать интересный оборот.

Часто аватарам предоставлялась почти полная автономия, их личности были так точно откалиброваны по отношению к Разуму, который они представляли, что было почти немыслимо, чтобы они говорили или действовали столь небрежно, чтобы Разум впоследствии не одобрял их действий. Проходящий… как правило, был вполне доволен таким положением, но не сейчас: сейчас он вынужден был отвлекаться, находясь со своим аватаром в постоянной связи в реальном времени, контролируя его.

Одновременно два сопровождающих его Быстрых Пикета — Оценочное Суждение и Неизменно Беспечен К Любым Вульгарным Требованиям, закончив свою неспешную милитаризацию в паре закрытых средних отсеков, осторожно пробирались к выходу в главный корпус, окруженный двумя небольшими косяками подъемных буксиров. Полевые комплексы двух кораблей деликатно, почти нерешительно выдвинулись наружу, в намерении сцепиться с его собственными, обеспечивая тем самым достойный, обнадеживающе точный, плавный выход.

Двери среднего отсека сомкнулись, встав на место. Маленькие лифтеры отмежевались от Бандитов. Два корабля — теперь снова боевые корабли, даже если теоретически они все еще оставались Быстрыми пикетами — медленно раскачивались среди многослойных полей большого корабля, постепенно создавая гигантские пузыри полевой оболочки, выпиравшие из основной конструкции и готовые полностью отделиться.

Корабли — темные, довольно невзрачные на вид остроконечные цилиндры с раздутыми задними крыльями — теперь были сами по себе, поддерживаемые новообретённой оболочкой полей, как видимых, так и не зримых. Едва отделившись, они устремились вверх, в сине-зеленое небо Зис, не встречая ни единого облачка, медленно ускоряясь в слоях атмосферы — в некотором смысле собственного полевого комплекса планеты, — как подумалось Проходящему Мимо… — пока не достигли космоса, среды, для которой они и были предназначены.

Они мчались прочь, исчезая из Реальности почти одновременно, туда, где действительно чувствовали себя как дома. Каждый выход в гиперпространство был чем-то сродни крохотному тривиальному Возвышению, с грустью подумал корабль.

Он полностью сосредоточил свое внимание на аватаре.

Рука андроида коснулась дрожащего предплечья скафандра мертвого солдата. Тонкие пальцы скользнули вверх и вниз, к плечу, затем к затылку — Паринхерм осторожно наклонился. Коссонт почувствовала, как Пиан задрожала, как будто то, что заставляло дергаться скафандр мертвого солдата, каким-то образом передалось ей. Было бы шоком осознать, что это действительно могло произойти. Ее фамильяр могла находиться под действием какого-то злобного коммуникативного заклинания, трансформировавшего костюмом мертвого солдата. Или солдат на самом деле не умер, подумала Вир, хотя и не верила до конца в такую возможность.

Раздалось слабое жужжание, после чего скафандр солдата снова обмяк, замерев. Паринхерм, казалось, расслабился, медленно убрав руку от шлема.

Он посмотрел на Коссонт.

— Теперь мы можем поговорить, — объявил он.

— Что это было? — спросила она, непроизвольно понизив голос.

— Я думаю, что мы — или это судёнышко — находимся под наблюдением, так сказать, — прошептал он. — Что в свою очередь указывает на то, что вражеский корабль, вероятно, всё ещё где-то неподалёку. Или, возможно, блуждающий суббоеприпас, поскольку атака/вторжение были совершены грубо.

— Костюм…?

— Не был полностью выведен из строя или убит, если хотите. Мои извинения. Очевидно, сценарий продолжается! — Он выглядел довольным.

— Если вы имеете в виду сценарий симуляции, — сказала Коссонт, — то это — говорю в последний раз — не симуляция.

Андроид кивнул.

— Я слышу, что вы говорите, — сказал он предельно серьёзным тоном.

— Уффф…, - выдохнула Пиан.

Коссонт поймала себя на том, что её без перебоя трясет. Штаны и куртка автоматически распушились до максимума, но они не были предназначены для работы при столь низких температурах, особенно если голову владельца ничто не прикрывало.

— Отчего же… — спросила она, вздрагивая — так чертовски холодно?

— Пожалуйста, говорите тише, — попросил Паринхерм. — Мы должны позволить теплу естественным образом отводиться от корабля, в противном случае станет ясно, что внутри него есть генерирующая тепло, возможно, биологическая жизнь, и он, вероятно, подвергнется нападению.

— В нём больше не будет никакой биологической жизни, если я замерзну до до-до-смерти, — сказала Коссонт, не в силах унять охватившую её дрожь. Она не чувствовала сейчас ни рук, ни ног, наблюдая, как клубы пара выходят из лёгких.

Андроид нахмурился:

— Хм… сложный баланс.

— М-можем мы как-то подогреть это место? — спросила она, едва выговаривая слова. — Я не притворяюсь — меня действительно колотит.

Паринхерм кивнул.

— Знаю. Я наблюдаю за вами: ваши жизненные показатели вызывают беспокойство. У вас начнут проявляться первые симптомы обморожения в течение следующего часа, если ситуация не изменится. — Андроид беззаботно пожал плечами.— Мы могли бы позволить вам потерять тело, — бодро предложил он, как будто ему только что пришла в голову отличная идея, — позволив аварийному воротнику-шлему сохранить ваш мозг живым. И голову. В основном. — Добавил он смущённо.

Пиан напряглась, словно реагируя на его слова, но тут же поникла.

Паринхерм уставился на существо, которое все еще висело на плечах Коссонт, как толстый шарф, но теперь выглядело жестким, как металл. Андроид снова приложил палец к губам и начал медленно двигаться к Коссонт, не сводя глаз с Пиан.

— Держись от меня подальше! — прошипела Коссонт, внезапно осознав, что собирается сделать Паринхерм. Она с трудом встала на ноги и отпрянула, насколько могла в тесной каюте, наткнувшись на корпус одиннадцатиструнной.

Глаза андроида расширились.

— Не двигайся! — прошептал он отчаянно. — Она выдаст нас! — Паринхерм кивнул на Пиан. — Я могу это отключить! — сказал он ей, продолжая приближаться.

— Ты собираешься убить её! — Коссонт вытянула вперёд три из четырех рук, пытаясь отбиться ими от андроида. Она осознавала, насколько бесполезна эта попытка, даже если бы ей случилось быть кем-то вроде обученного и аугментированного спецагента, которым ей, к слову, быть не случилось. Фантазировать о четырех руках и четырех кулаках, дающих преимущество в бою, можно было сколько угодно, но иллюзии не имели ничего общего с реальностью — у неё не имелось никаких шансов против андроида. Она даже осознавала, что машина в чём-то права, и если то, что завладело скафандром мертвого солдата, попытается теперь захватить Пиан, велика вероятность того, что это взбалмошное, легко управляемое существо устроит драку, в результате которой все они могут погибнуть. Тем не менее, мысль о том, что ее фамильяр отключена, убита андроидом, представлялась ей отвратительной. Возможно, она не могла остановить машину, но могла, по крайней мере, сопротивляться. Вероятно, в подобных обстоятельствах Пиан повела бы себя не столь героически, но какое, спрашивается, это имело сейчас значение.

— Я очевидно мог бы, — прошептал Паринхерм, останавливаясь так, что её вытянутая рука не касалась его, — отключить существо просто через связь, непосредственно через тебя, не прикасаясь, но индукция весьма тонкая…

— Так не делай этого вообще! — прошипела Коссонт. Ее руки дрожали. — Оставь её в покое!

Паринхерм непонимающе посмотрел на неё, затем будто встряхнулся.

— Это оно, а не она, — сердито сообщил он ей. Коссонт поняла, что он — оно — вероятно, думало о себе точно так же, хотя она с самого начала идентифицировала андроида как мужчину. — А теперь, пожалуйста, — сказал он, снова протягивая к ней руку.

Коссонт подумала схватить карабин мертвого солдата, но тот был слишком далеко, позади андроида и она вряд ли успела бы, учитывая скорость реакции машины.

Паринхерм занёс руку, одновременно обходя Коссонт, но неожиданно остановился, прислушиваясь к чему-то. Он непроизвольно выпрямился.

— Ах, — сказал он своим обычным голосом, блаженно улыбаясь. — Вероятно, это конец!

В тот же миг что-то ударило в маленькое перевернутое судно, сбив Коссонт с ног и отбросив андроида назад — к телу мертвого солдата. Задняя дверь шаттла распахнулась и вывалилась. Холодный воздух внутри крошечного корабля белым облаком вырвался наружу, исчезнув над темной и безвоздушной равниной, засасывая Коссонт и андроида в образовавшийся небольшой вихрь, который начал было реветь, но быстро стих.

Кто-то или что-то закричало — это могла быть и она, поскольку её горло сделалось вдруг пересохшим и горящим, как будто из него вырвали последний вздох — но, прежде чем ей удалось осознать это, крик затих, сменившись звенящей тишиной и болью в ушах, в которые, казалось, воткнули шипы.

Раздался звук, похожий на очень громкий треск, отозвавшийся сначала в её костях, и только потом в изуродованных ушах; вокруг возникло что-то вроде пузыря, окружившего голову Коссонт, в то время как её грудь судорожно сдавило, её разбитое горло, казалось, сжалось, одежда распустилась, как цветок, а затем разорвалась, разойдясь сотнями крошечных трещин — проколов. Она споткнулась обо что-то, похожее на гладкую железную пластину — в конечности тут же вернулось покалывание.

Пиан, наконец, обмякла, безжизненно порхая над пузырем аварийного шлема и закрывая ей обзор, Коссонт успела заметить андроида, который начал вставать на этой ужасной темной поверхности, но, едва приподнявшись, рухнул, как подкошенный.

Запредельной силы гул настиг Коссонт.

Все стало темным, тихим, размытым и удивительно комфортным, словно откуда-то повеяло теплом. Последней её мыслью было: Черт, может быть, это все-таки симуляция…

— Мне сказали, два ваших маленьких приятеля вернулись в мастерскую для ремонта, — маршал Чекври обратилась к аватару Зиборлуну.

Зиборлун кивнул.

— Эти старые корабли, — сказал он, со сдержанным смешком. — Им требуется постоянное обслуживание.

Они находились в одном из вестибюлей здания парламента перед ежедневным собранием Наблюдательного комитета, который должен был заняться всеми нерешенными вопросами в дни, предшествовавшими Побуждению и Возвышению.

Как правило, здесь обсуждались смертельно скучные вещи, но сейчас место выглядело более оживленным, чем после роспуска парламента — небольшая толпа дипломатов и других заинтересованных сторон объединились благодаря слухам об окончательном решении комитета по Падальщикам.

— …И потом, — добавил Зиборлун, — они хотят, чтобы их переоборудовали для более успешного дальнего мониторинга флотов Падальщиков, всех этих хм… кораблей, а в таких случаях то, что хочет один, должен получить и другой, уж поверьте, — серебристокожий аватар улыбнулся маршалу.

— Они похожи на домашних зверьков.

— Я бы скорее провёл аналогию с детьми, но не важно…

Зиборлун оглядел вестибюль, когда двери в зал заседаний открылись. Присутствовали два представителя Лисейдена в своих шаровидных плавучих костюмах, похожих на гигантские аквариумы, рядом с послом Мирбенесом, раздаривавшим улыбки всем и каждому, как будто он пытавшемся поскорее избавиться от этого непривычного мимического недоразумения, стереть его или найти ему какое-нибудь другое, более подходящее место.

Присутствовали и все шестеро Ронте, их громоздкие насекомоподобные экзокостюмы сгрудились в одном углу, заставляя носителей натыкаться друг на друга, мягко выпуская при этом пары. Выглядят более жалкими, чем обычно, подумал аватар.

— Аппаратура дальнего мониторинга? — спросила маршал, когда они присоединились к толпе, направляясь в зал комитета.

Зиборлун снова кивнул.

— Да, — подтвердил он. В зале последние три несохранённых трима и горстка септамов, включая Банстегейна, уже сидели за приподнятым столом. — Дальний мониторинг.

Технически всё было верно, если определять коаксиальные компоненты наведения в кластерах мультисистемного оружия как таковые…

Оба корабля имели разное оборудование, их вооружение так же отличалось: «Оценочное Суждение» выбрал массив, предназначенный в первую очередь для ситуаций технического превосходства, когда эффекторы работают лучше всего, являясь наиболее гуманным выбором (применительно к Падальщикам) — другими словами, максимально совместимым с Падальщиками, в то время как «Неизменно Беспечен…» предпочёл более технологичную артиллерийскую смесь, включавшую в себя снаряжение, способное противостоять кораблям его уровня.

Зиборлун и Чекври сидели сзади. На возвышении какие-то скучные люди вели не менее скучные беседы.

Серебристый аватар нахмурился.

— Септаме Банстегейн выглядит так, словно съел что-то, что ему не нравится, как вам кажется? — спросил он.

Маршал едва взглянула.

— Хм. Кажется, в последнее время вы много думали о мониторинге, — тихо сказала она, повернув голову к аватару. — Наши ИИ ближнего действия, в свою очередь, думают, что вы проявляете повышенный интерес к тому, что происходит у нас в эти последние дни.

— Что ж, это правда, — признал аватар. На борту «Проходящего Мимо…», Разум, управляющий как системным транспортным средством, так и аватаром, сделал глубоко индивидуальный эквивалент гримасы: «Дерьмо». — Мы ощущаем потребность в более надежных источниках здесь, учитывая общее истощение информационного потока в последнее время. Так мало приходит новостей из этих мест…

— Большинство людей пребывают теперь в Хранилище, — ответила маршал. — И многие корабли уже сублимированы. Так что, конечно, здесь немного пустынно.

— Да. — Аватар нахмурился. — Вы действительно думаете, что это было здравым решением? Я имею в виду, посылать вперед так много кораблей?

Такая стратегия не была в диковинку, когда общество готовилось к Сублимации, но всё же встречалась не часто. Она напоминала разведку незнакомой местности, позволявшую, как предполагалось, убедиться, что люди действительно совместимы с процессом, даже несмотря на то, что обильная и исчерпывающе аннотированная со ссылками история, накопленная за эоны лет, указывала, что в такой перестраховке не было абсолютно никакой необходимости. Кроме того, гзилты настроили ИИ на своих крупных кораблях таким образом — целая команда некогда человеческих личностей, загруженных, значительно ускоренных объединились для осуществления этой задачи в многократно разделенную, но сущностно целостную вычислительную матрицу, — что корабли уже отчасти находились в свернутом состоянии, поэтому шаг к истинной Сублимации был для них относительно лёгким, своего рода продолжением предшествующей подготовки.

— Конечно, мы думаем, что поступили разумно, — сказала маршал Чекври. — Иначе мы бы не приняли такого решения.

— Хм, меньше силы и больше концентрации… Впрочем, вы совершенно правы — я очевидно не могу оценить всю полноту картины. Однако, несмотря ни на что, наблюдаются странные… пробелы — можно их так назвать — в коммуникациях в последнее время — никаких известий из системы Изенион в течение целого дня, например — в связи с чем мы подумали улучшить собственную сеть мониторинга и связи. За свой счёт, конечно. И естественно, мы рады поделиться.

— И все эти новые меры, о которых вы говорите, — маршал поморщилась, — продолжали бубнить голоса на возвышении. — Это ваша личная инициатива?

— Разумеется, нет, — сказал аватар, улыбаясь. Иногда лучше сказать часть правды, скрыв целое. — Меня попросили сделать это. Я даже не совсем уверен, почему.

— Кто просил вас об этом? — спросила маршал.

— Другие корабли Культуры, — невинно сообщил аватар.

— Странно, — сказала маршал.

— Я знаю! — Аватар энергично кивнул и протянул тонкий серебристый палец, чтобы постучать Чекври по ее эполету. У корабля возникло ощущение, что он уже начал слегка перебарщивать с бесхитростным фарсом, но все же он решил, что должен довести его до конца. Кроме того, имелось определенное удовольствие в том, чтобы резонировать метафорическим жезлом, торчащим из-за задницы маршала. — Я об этом думал.

Чекври кисло посмотрела на создание Культуры и открыла было рот, чтобы что-то ответить. Однако аватар кивнул в сторону помоста:

— Ну вот…

— …присуждается Ронте, — объявил триме Кваронд, бросив быстрый торжествующий взгляд на Банстегейна, сидевшего с каменным лицом в дальнем конце длинного стола. — Статус предпочтительного партнера должен быть немедленно предоставлен цивилизации Ронте, дальнейшие подробности будут обнародованы сегодня в соответствии с указом. Деловая сессия закрыта!

Зал комитета внезапно наполнился по отдельности тихими, но сливавшимся в единый гул голосами. Два сферических гидрокостюма лисейденов поднялись в воздух ещё выше. Посол Мирбенес выглядел глубоко потрясенным. Шестеро Ронте в своих экзокостюмах подпрыгивали вверх и вниз и издавали щелкающие звуки. Казалось, они вибрировали.

Даже маршал Чекври на мгновение выказала удивление. Аватар подтолкнул ее: «Согласитесь — никто этого не предвидел!»

Он ощущал себя идеально контролируемым, окруженным и защищенным чем-то безмерно могущественным, послушным и решительным одновременно.

Полковник Кагад Агансу, изначально служивший в Полку Внутренней Системы — Первом, как его иногда называли, — находившемся теперь под непосредственным командованием септаме Банстегейна в юрисдикционных целях (маршал Чекври поддерживала связь), лежал глубоко в сердце корабля Гзилта 7*Уагрен, окружённый концентрическими слоями защиты и обработки — компрессирующими, экранируюшими, всепроникающими, — запертый внутри и подключённый к системам молниеносного реагирования корабля.

Человек, подверженный клаустрофобии, в такой ситуации мог закричать. Мысль пришла в голову полковнику, когда он впервые лег на кушетку в своем бронированном костюме, и челюстеподобная машина сомкнулась вокруг него, зажав намертво. Мысль заставила полковника улыбнуться. Бледно. Хотя даже такое минимальное искажение лица требовало в его случае некоторых дополнительных средств — гелей и пены, растекавшихся по коже и внутренней части бронированного шлема, что сам полковник находил вполне обнадеживающим. Дыхание его было таким же сдерживаемым, быстро адаптируемым и подконтрольным — бронированная грудь скафандра и защитная оболочка изгибались вместе с ним, как если бы металлический панцирь являлся частью его организма, а сам он являлся частью корабля.

Другая, независимая система готова была наполнить его лёгкие пеной, поддерживая их при любом давлении, которое потребуется, пока его кровь будет насыщаться кислородом с помощью машины, если кораблю понадобится вдруг ускориться, замедлиться или маневрировать так резко, что даже нынешние устройства, защищающие его, могут оказаться недостаточно эффективными.

Рядом с полковником, менее чем в метре — невидимый пока глазу, смотревшему сквозь потенциально сокрушительное богатство корабельных датчиков на звезду Изениона — расположился боевой арбитр Ухтрин, единственный соратник полковника в этой миссии, за исключением самого 7*Уагрена.

Уровень изоляции арбитра был не столь внушительным, как в его случае: как чистой машине, лишь отдаленно напоминавшей человека, арбитру не требовались слои амортизации и защиты при ускорении или смене направления. Он даже мог быть приварен к внутренней переборке корабля, не испытывая при этом никаких неудобств и без малейшей угрозы для функционирования. Тем не менее, своё скромное пространство у него имелось.

До сих пор арбитр бездействовал — его участие могло понадобиться позже. Полковник чувствовал машину рядом с собой, безмолвно поглощающую, производящую какие-то расчёты, запоминающую.

Экипаж 7*Уагрена существовал в виде загруженных сущностей внутри многораздельного субстрата ИИ — уже ни в каком доступном пониманию смысле они не являлись человеческими существами, но, тем не менее, сохраняли некоторую индивидуальность и представляли то, что делало боевые корабли гзилтов такими исключительными, превосходящими, по крайней мере, по мнению гзилтов, конструкции, полагавшиеся на полностью искусственный ИИ или даже Разумы, как последние величественно себя именовали. Разумеется, в процессе взаимодействия с Агансу команда напоминала свои первоначальные человеческие сущности, являя себя фигурами в соответствующей униформе внутри виртуального пространства, смоделированного на последнем физически реальном мостике военного корабля Гзилта, построенного несколько тысяч лет назад.

Это виртуальное пространство предстало теперь перед полковником в виде проекции, наложенной на открытый взгляду простор звезды Изениона, висевшей в пространстве, казалось, прямо перед ним: громадный, изумительный, бешено кипящий котел желто-белого пламени, расположенный так близко, что инстинкт подсказывал — невозможно было не сгореть заживо от чистой силы его пламени. Было почти облегчением оторвать внимание от неумолимой свирепости этого солнца и перенаправить его на изображение капитана корабля.

— Мы нашли их, полковник.

Счётчик демонстрировал, насколько виртуальному существу капитана пришлось замедлиться, чтобы поговорить с Агансу. У полковника была аугментация боевого уровня, которая позволяла ему думать и реагировать намного быстрее, чем любому обычному человеку, и сейчас он использовал ее на максимуме, понимая, что все еще чудовищно уступает в скорости виртуальным личностям экипажа, размещенным и работающим в вычислительной матрице корабля.

Такая медлительность по сравнению с другими могла смутить или обеспокоить кого другого, но полковник просто признавал, что возросшие боевые требования привели к тому, что отдельные элементы вооруженных сил заняли новые, недоступные человеку ниши.

— Спасибо, капитан, — сказал он.

За призрачным изображением виртуального хозяина корабля, прямо на его лице мерцал зелёный круг над поверхностью звезды. Одна из подсистем, отслеживающих чувства Агансу, зафиксировала, как он взглянул на выделенный круг, и увеличила для него масштаб, показав — как только круг расцвел почти до того же размера, что и изображение всего солнца несколькими мгновениями ранее — крошечное темное пятно прямо в центре быстро пульсирующего зеленого ореола. Что бы это ни было, оно выглядело микроскопическим на фоне увеличенного огненного пейзажа за его пределами, хотя Агансу знал, что это мало что значит — вся естественно обитаемая планета смотрелась бы не более чем точкой на фоне необъятного солнца.

— У нас есть связь? — спросил он.

— Есть, — ответил офицер связи. — Они только что начали подавать сигналы. В соответствии с приказом, мы еще не ответили. Вам решать.

— И они не могут подать сигнал другим способом?

— Не могут, — сказал капитан. — Мы их отслеживаем, если только у них нет сигнального оборудования такого типа, который мы не предполагали встретить здесь, вроде того, что относится к маленькому кораблю, встреченному нами на Эшри.

— Вы согласны, что я могу единолично вступить в контакт?

— Конечно, — ответил капитан. — Таков был приказ…

— Мне открыть канал? — спросил офицер связи у Агансу.

— Да, сделайте.

Фоновое изображение огромного круглого озера кипящего звездного огня и проекция на переднем плане командного пространства старого корабля с человеческим экипажем исчезли, сменившись поначалу чем-то вроде размытой мглы.

Затем стало видно нечёткое изображение небольшой диспетчерской или командного помещения. Агансу смотрел вниз как бы с высоты на одну из его стен. Там размещались экраны и голографические дисплеи. Большинство были пустыми, хотя на некоторых присутствовали схемы того, что, как он предположил, являлось звездой Изенион. Несколько измученных людей — в костюмах, по большей части повреждённых, раненные и те, кто ухаживал за ними, — сидели или лежали на скульптурных кушетках, похожих на ту, на которой находился сейчас он, хотя и без дополнительных уровней защиты.

Одна фигура стояла к нему лицом, глядя вверх, с выражением, которое, как подозревал полковник, могло означать ненависть. Он предпочёл бы увидеть страх на этом лице.

— Генерал Рейкл, — сказал полковник.

— А ты кто, черт возьми?

Задержки отсутствовали, что обнадёживало. Он предположил, что 7*Уагрен и древняя исследовательская станция находились в пределах нескольких сотен тысяч километров друг от друга.

— Нет необходимости грубить, генерал или — я бы сказал — избранный маршал.

— Ты только что убил две тысячи моих людей, — холодно сказала генерал. — Затем выследил выживших, которых смог найти, включая раненых, и убил их тоже. — Генерал Рейкл сделала паузу, переводя дух, так что, возможно, как подумал полковник, она плохо контролировала сейчас свои эмоции.

-..И, — продолжала генерал, — из тех немногих, кому удалось спастись, пока мы убегали… Ты, может быть, даже один из наших… Перед лицом того, что ты сотворил, ты смеешь говорить мне про мой гребаный язык? Иди туда, откуда ты когда-то вылез, тварь.

— Вы в стрессовом состоянии, генерал, — сказал Агансу. — Я понимаю. И сожалею о том, что случилось… — Генерал начала кричать на него, когда он сказал это, но он продолжал говорить, не обращая внимания на её гнев — …и то, что вскоре должно произойти. Я просто хотел отдать должное вашей храбрости и сообщить вам, что, хотя никакие официальные записи о ваших героических действиях — по крайней мере, тех, что имели место до сего момента, — не сохранятся, сослуживцы не забудут, как хорошо вы выполняли свой долг. Я понимаю, каким слабым утешением это может быть, но это все, что я могу вам предложить.

— Ты, самодовольный червь, — произнесла генерал, выплёвывая слова. — Вырви себе голову и засунь её в свой кишечник. — Она отвела взгляд, когда кто-то заговорил с ней, а затем снова посмотрела на него. — О… станция замедляется, — сказала она, ухмыляясь. — Собираешься погрузить нас в фотосферу и поджарить до смерти? Всплеск плазмы или струя частиц слишком быстрая смерть для нас? Где теперь твоя чертова честь?

— К сожалению, мы здесь не одни — по крайней мере, еще одно судно со значительными возможностями присутствует сейчас в системе, и ваше предложение — не скрою, соответствующее моему первоначальному выбору — может привлечь нежелательное внимание. Замедление станции с последующим погружением в звезду с гораздо меньшей вероятностью будет замечено. Приношу извинения. Я предлагаю тем из ваших товарищей, которые не в состоянии усыпить себя до того, как условия станут … некомфортными, совершить требуемый поступок с помощью личного оружия. Полагаю, оно у вас есть.

Генерал некоторое время молчала. Позади и вокруг нее команда, казалось, делала все возможное, чтобы предотвратить падение исследовательской контрольной станции на солнце и отправить сигнал бедствия. Они нажимали кнопки, выкрикивали команды, манипулировали голографическими дисплеями. Все это, конечно, было абсолютно бесполезно, и Агансу знал об этом, отдавая должное не столько попыткам людей спастись, сколько стремлению сделать все возможное при любых обстоятельствах, какими бы неизбежными они не выглядели.

Затем генерал Рейкл совершенно спокойно сказала кому-то за кадром: Вырежьте его за три секунды.

Она повернулась, посмотрела на экран и, казалось, всхлипнула — судорожное движение сотрясло всю верхнюю часть ее тела. В первый момент Агансу был удивлён, потом разочарован, но в конечном итоге странно тронут увиденным.

Рейкл запрокинула голову, после чего сильно дернула ею вперёд, выплюнув удивительно большое количество слюны, мокроты или их смеси в камеру. Изображение расплылось примерно на полсекунды, прежде чем линия связи на станции была полностью отключена. Агансу почувствовал, как вздрогнул, инстинктивно подавшись назад, в свой костюм и невидимую поверхность дивана под ним, когда слюна попала в камеру, хотя находился сейчас на расстоянии сотен тысяч километров от станции, защищённый несметным количеством концентрических слоев брони, изоляции и металла.

Он попытался восстановить контакт, сознавая, что ему необходимо сделать это, но ответа не последовало, и он понял, что был бы разочарован, если бы тот был.

Агансу не знал, что должен чувствовать теперь, когда всё свершилось, понадеявшись, что встретит свою смерть с таким же пылающим презрением и стойкостью.

После этого он вновь вернулся к увеличенному изображению старой исследовательской станции наблюдения за светилом. Её силуэт, как маленькое насекомое, вырисовывался на фоне нависшего над ним багрового лика звезды. Он лежал в тишине и несколько минут наблюдал, как темное пятнышко падает на дугообразные траектории плазмы, формирующие верхние слои ада.

В конце концов, крошечная точка растворилась в коротком, микроскопически малом импульсе пламени, затерянном в вихрях бушевавшего вокруг ядерного огня.

Полковник закрыл глаза в безмолвном приветствии ушедшим воинам. Им теперь никогда не познать Сублимации. Но и для него эта дорога была закрыта. Полковник вызвался остаться после Возвышения в составе Гзилт Ремнантер. Теоретически это было самопожертвованием и потому благородным поступком. Однако истина, которой он стыдился, заключалась в том, что он боялся забвения, а именно забвением ему представлялось Возвышение. Но он не мог никому об этом сказать.

— Кто-то из них был мазохистом, — заметил один из членов экипажа, когда полковник присоединился к ним на виртуальном мостике Уагрена.

— В каком смысле? — спросил Агансу.

— Они продолжали подавать сигнал бедствия на всем пути вниз, — ответил офицер связи. — Телеметрия основных показателей жизнедеятельности была включена — вероятно, просто забыли ее выключить. Все сигналы сработали один за другим менее чем через минуту после разрыва контакта. Все, кроме одного. Тот, что остался, доставил станцию до самого костра, оставаясь живым.

— Он страдал? — спросил Агансу.

— Не особенно. Ничто не указывало на сильную боль. Но тем не менее.