Шестьсот лет назад испанский король пошел войной на город Алхесирас, занятый в то время арабами. Как и все воины тех времен, испанцы были вооружены копьями, мечами и луками. Они уже готовились к приступу, когда на городской стене появилось вдруг что-то невиданное и, казалось, совсем неподходящее для войны — железная труба на подставке. Это ничуть не было похоже на лук или на копье. В трубу что-то заложили. Потом к ней подошел человек, поднес к трубе раскаленный железный — прут. И сразу же раздался гром, из трубы вырвались пламя и дым, в ряды испанских солдат ударило ядро.
Это было так неожиданно, что все оцепенели. Испанский король решил, что в трубе сидит «нечистая сила». Он приказал солдатам помолиться и потом двинуться на приступ.
Но труба, видно, не боялась ни молитвы, ни креста.
Араб поднес к трубе раскаленный прут..
Снова к ней кто-то подошел, поднес раскаленную палочку, и опять гром, дым, огонь! Новое ядро полетело в испанцев.
Сражаться с дьяволом король не решился. Он увел своих солдат подальше от стен города.
Быстро распространились по всем странам тревожные вести о «неведомой силе, которая с шумом и громом, с дымом и огнем бросает ядра, не знает пощады и не боится даже креста». Церковь поспешила проклясть это новое «дьявольское» оружие.
Но не все были так пугливы. Нашлись такие люди, которые утверждали, что дело здесь совсем не в дьяволе, а в порохе. В далеком Китае, говорили они, давно уже научились изготовлять порох и начинять им ракеты, которые затем взлетают к небу и там рассыпаются и сгорают. Такие ракеты пускают китайцы по праздникам для потехи. А арабы, узнав от китайцев секрет пороха, применили его на войне: порох взрывается в трубе и вышибает из нее ядро.
Вскоре китайский секрет узнали и европейские мастера. Они тоже стали изготовлять пушки. Но эти пушки были очень непрочные, и с ними то и дело случались разные беды. При выстреле они вдруг разрывались и, вместо того, чтобы наносить урон неприятелю, убивали своих же солдат.
Понятно, что солдаты сторонились нового оружия. Говорили, что оно не так опасно для неприятеля, как для своих же войск.
Среди полководцев шли споры о том, стоит или не стоит применять новое оружие. И большинство склонялось к тому, что не стоит.
Скоро, однако, произошло событие, которое положило конец всем этим спорам.
В 1541 году французский король Карл VIII двинулся на Италию. Навстречу ему выступили итальянские рыцари. Они были уверены в победе: их собралось много, они были опытны в боях и отлично вооружены. Каждый из них носил железные латы, укрывавшие все тело с головы до пят. Пробить латы копьем или мечом было очень трудно, так что рыцари чувствовали себя почти в безопасности.
На широком и ровном поле построились гордые рыцари в несколько рядов. Неподалеку, на другом краю поля, выстроилось французское войско.
— Смотрите, мой синьор, — сказал оруженосец своему рыцарю, — французы захватили с собой много железных труб.
— Эти жалкие ремесленники не умеют драться, как подобает рыцарям, — отвечал синьор. — Пусть они возятся у своих трубок! Мы изрубим их войско прежде, чем оно успеет выстрелить.
Сперва шагом, потом галопом двинулись рыцари. Около каждого из них ехали оруженосцы и слуги.
Все ближе, ближе французское войско. Отчетливо видны орудия, их около сотни, около них копошатся люди. Еще минута, другая, — и эти люди падут под ударами рыцарских мечей и копий, будут растоптаны копытами коней!
Но что это? Огонь, дым и свист, пронзительный и унылый.
Конь синьора странно наклонился набок и на всем скаку грохнулся оземь, придавив своего хозяина. Не успевший сдержать своего коня оруженосец свалился на своего господина. Кони других всадников на всем скаку остановились. Кое-кто, не удержавшись, выпал из седла.
Снова пронзительный свист.
Едва успел оруженосец подняться на ноги, как на его глазах маленькое чугунное ядро легко пробило латы рыцаря, и тот свалился на землю, весь залитый кровью.
Латы перестали служить рыцарю надежной защитой!
Третье ядро оторвало голову одному из слуг и ранило еще двух коней.
Оруженосец оглянулся. Кругом, по всему полю, насколько хватал глаз, падали рыцари и слуги.
А французы всё стреляли и стреляли из своих орудий.
Рыцари так и не доскакали до французского войска: рыцарские ряды дрогнули, поле покрылось бегущими. Ядра с апельсин величиною догоняли бегущих и валили их на землю.
Уцелевшие рыцари бросились в свои крепкие каменные замки и заперлись там. Но и это их не спасло.
Прошло немного дней, и французы подвезли к стенам замков свои тяжелые орудия. Эти орудия, в отличие от полевых, стреляли большими ядрами: с голову взрослого человека. Ядра быстро разрушили каменные стены, разбили железные ворота замков.
Вскоре почти вся Италия оказалась в руках завоевателя, который раньше остальных оценил силу артиллерии и запасся множеством орудий. Весть об этих победах распространилась по всей Европе. Теперь уж никто не сомневался в силе артиллерии. Она стала новым, полноправным родом войск.
Петр I был совсем еще маленьким, когда его отец умер и он сам стал царем. Конечно, царем он был только на словах, а не на деле: государством управляла его старшая сестра. Петр и жил-то не в Москве, а неподалеку от нее, в селе Преображенском. Здесь он играл вместе с соседними мальчиками, гулял, проводил время, как хотел.
Как это часто бывает, мальчикам очень хотелось называться как-нибудь по-особенному, так, чтобы по одному названию было видно: хоть они еще и мальчики, а ничем не хуже взрослых. Но какое название придумать?
У Петра была забавная игрушка: маленькая деревянная пушечка, стрелявшая деревянными ядрами. Всем мальчикам она очень нравилась. Может быть, назваться пушкарями? Так в то время звали русских артиллеристов. Но мальчики слышали о том, что пушкари стреляют не так уж хорошо, часто промахиваются. А говорят — есть за границей какие-то особо искусные артиллеристы, которые знают все секреты стрельбы. Правда, и там таких немного. Зовут их бомбардирами.
Вот это хорошее слово: бомбардир. Мальчики стали так называть друг друга.
Правда, эти маленькие «бомбардиры» настоящей пушки никогда в глаза не видели. Но это их не смущало. Не всё сразу, дойдет и до этого.
30 мая 1684 года был праздник: Петру исполнилось двенадцать лет. В честь такого дня была устроена стрельба из пушек, из настоящих пушек. И вот Петр сказал, что он хочет выстрелить из пушки сам. Взрослые растерялись, стали упрашивать Петра отказаться от такого желания, стращали его всякими опасностями. Но Петр никого не слушал. Он взял горящий фитиль, подошел к пушке — и выстрелил!
С того дня Петр увлекся артиллерийским делом так, как иные мальчики увлекаются шахматами, или собиранием бабочек, или катанием на коньках.
Все, что только имело какое-либо отношение к артиллерии, занимало и интересовало Петра- Он полюбил порох, взрывчатые вещества. Он пристрастился к фейерверку и научился пускать ракеты, которые рассыпались красивым разноцветным пламенем, точно огненные цветы в небе. Так он приобрел привычку к пороху, узнал, как осторожно с ним надо обращаться, чтобы не случилось несчастья.
— Тем менее страшимся мы военного пламени, — говаривал впоследствии Петр, — чем более привыкаем обходиться с увеселительными огнями!..
В тот самый год, когда Петр впервые выстрелил из пушки, он устроил у себя в селе «потешный полк» для военных игр. В этот полк могли вступать солдатами и взрослые. Первым пришел здоровый двадцатилетний парень, конюх, по фамилии Бухвостов. Петр так ему обрадовался, что сейчас же велел отлить из бронзы статую Бухвостова.
Конечно, для своего полка Петр потребовал не только барабаны, трубы, луки, стрелы, копья, но и артиллерию. Ему привезли пушки из Кремля. Правда, они оказались неисправными. Но Петр заставил их починить.
Петровские бомбардиры.
Мальчики, среди них и Петр, зачислились рядовыми в «бомбардирскую роту» потешного полка,
И вот начались военные занятия, пушечные стрельбы, постройка крепости с валом, рвом и башнями, осада, подкопы, штурмы. Грохотали выстрелы, клубился дым, войска сражались совсем по-настоящему. Но штыки у ружей были деревянные, а снаряды были сделаны из толстой бумаги.
Все шло хорошо. Одно было досадно: стреляли «бомбардиры» без всяких расчетов, на-глаз, не лучше, чем пушкари. А как стреляют настоящие бомбардиры, Петр не знал, и спросить было не у кого.
Петр, правда, отыскал в Москве одного голландца-ремесленника, который видел на своем веку искусных артиллеристов, кое-чему даже научился от них. Но все же бомбардиром он никогда не был.
Петр старался сам разгадать секреты меткой артиллерийской. стрельбы. Он завел себе особую тетрадь и записал в нее те правила, которые узнал от голландца. В этой же тетради стал он отмечать после каждой стрельбы, как было наведено орудие и как далеко упали ядра.
Скоро мальчики стреляли уже лучше пушкарей. Но до настоящих бомбардиров им было еще далеко.
Когда Петру исполнилось семнадцать лет, он устранил от дел свою сестру и стал управлять страной сам.
Все думали: теперь-то Петр уже бросит свои военные игры, забудет о них навсегда.
Но Петр вел себя попрежнему, совсем не как царь. Как и прежде, дружил он со своими «бомбардирами». На много недель уходил он с «потешными» в дальние походы, устраивал «примерные бои». Однажды его привезли, раненого, все лицо было обожжено. Оказывается, царь неудачно бросил ручную гранату, она разорвалась прежде времени. Петр отлежался, поправился, и снова двинулся в поход.
Так закалялись и совершенствовались в военном деле «потешные» полки.' Они стали лучшими полками русского войска, годились теперь уже не для потехи, а для войны.
И действительно, скоро они отправились на войну.
Воевала Россия с Турцией. Петр осадил турецкую крепость Азов. Петр сам стрелял из орудий по турецкой крепости. И теперь, как во время детских игр, Петр и его товарищи состояли в бомбардирской роте Преображенского полка.
Но теперь это была уже не игра, а настоящая война.
Много пришлось потрудиться молодым артиллеристам на войне. Некоторые из них были убиты. Но своей цели они добились: летом 1696 года турецкий гарнизон сдался. Азов был взят.
Все же на осаду ушло слишком много времени, израсходовано было чересчур много снарядов. Русские артиллеристы все еще не умели стрелять так, как надо.
В следующем году из России. за границу уехало «великое посольство». В это посольство Петр включил самого себя и еще нескольких бомбардиров. А для того, чтобы скрыть от посторонних, кто он, Петр выбрал себе фамилию Михайлов.
Посольство прибыло в немецкий город Кенигсберг. Здесь Петр отыскал знатока артиллерии, военного инженера, который обучил на своем веку многих бомбардиров.
У него-то Петр и его товарищи стали брать уроки.
Четыре месяца прилежно занимались они артиллерийской теорией и математикой.
И когда занятия подошли к концу, военный инженер выдал
Петру аттестат, в котором было написано: «Господина Петра Михайлова следует признавать и почитать за совершенного в метании бомб, осторожного и искусного огнестрельного художника».
Так русские бомбардиры оправдали название, которое они себе выбрали еще в детстве. Они стали, действительно, отличными артиллеристами, настоящими бомбардирами, не хуже заграничных.
Каждый, кто читает газеты, встречал, наверное, выражения вроде таких: «были подвезены крупнокалиберные орудия...», «множество орудий мелких калибров...», «пушка калибром в 76 миллиметров...»
Что же значит слово «калибр»?
Для того чтобы растолковать это, придется начать издалека.
В старину артиллерийские орудия отливались не на заводах, а пушечными мастерами у себя в маленьких мастерских. Правил, какого размера делать орудия, не было. Каждый делал такое орудие, какое ему было удобнее отливать, и называл его, как ему вздумается. Была, например, пушка, по имени Волк. На другой было вырезано ее имя: Василиск. Еще были такие названия: Дракон, Змей, Тигр, Аспид, Трескотуха, Погремуха, Разъяренная Маргарита. Сколько было орудий, столько и имен для них.
Оттого, что пушкам давали имена, точно кошкам или собакам, вреда, конечно, не было. А вот оттого, что все пушки были разные по размеру, вред был большой.
Представьте себе: идет горячий бой, одна из пушек израсходовала все свои ядра. А около другой пушки лежит целая гора ядер, но стрелять она не может, потому что в бою она получила повреждение. Казалось бы, чего проще: взять у поврежденной пушки ее ядра и передать той, которая может стрелять. Но сделать это нельзя: пушки различаются друг от друга по своему размеру, и ядра одной не лезут в другую.
Так бывало очень часто.
Или другой случай: перед битвой привезли на возах ядра. Лежат они кучей, одни побольше, другие поменьше, точно арбузы. Много часов приходится возиться артиллеристу, пока он отыщет в этой куче нужные ядра: ядер много, а подходящих нет.
Разные орудия.
Начинается бой, пушке стрелять нечем. А ядра так и лежат кучей, не нужные никому.
Вот для того, чтобы не происходило таких бед, Петр Великий приказал: делать орудия и снаряды к ним не любых, а строго определенных размеров. С того времени у нас и стали различать артиллерийские орудия по калибрам, то есть по толщине их снарядов.
Если вы услышите, например, «пушка калибра в 75 миллиметров», это значит: такая пушка, которая стреляет снарядами толщиной в 75 миллиметров, то есть в семь с половиной сантиметров. Если же о пушке скажут, что ее калибр 150 миллиметров, это значит: она стреляет снарядами толщиной в 150 миллиметров, то есть в пятнадцать сантиметров.
Самые маленькие орудия бывают калибром в 20 миллиметров. Они предназначены для стрельбы по неприятельским танкам и броневым автомобилям. Эти орудия такие маленькие, что их легко упрятать за любым холмиком, за кустиками. Они легкие и, в случае нужды, их можно даже переносить на руках.
Самые большие орудия имеют калибр в 520 миллиметров. Орудия эти так тяжелы, что их нужно перевозить по железной дороге, да и то не по всякой. Такие орудия ставят иногда на береговых укреплениях, чтобы стрелять по неприятельским кораблям, если они осмелятся подойти близко к берегу.
«Мы пошли на вал — возвышение, образованное природой и укрепленное частоколом. Там уже толпились все жители крепости. Гарнизон стоял в ружье. Пушку туда перетащили накануне. Комендант расхаживал перед своим малочисленным строем. Близость опасности одушевляла старого воина бодростью необыкновенной. По степи, не в дальнем расстоянии от крепости, разъезжали человек двадцать верхами...
«Люди, разъезжающие в степи, заметя движение в крепости, съехались в кучку и стали между собою толковать. Комендант велел Ивану Игнатьичу навести пушки на их толпу, и сам приставил фитиль. Ядро зажужжало и пролетело над ними, не сделав никакого вреда. Наездники, рассеясь, тотчас ускакали из виду, и степь опустела».
Так описывает Пушкин в «Капитанской дочке» работу артиллерии Белогорской крепости. Работа эта, как видите, не была особо плодотворной.
Ядро, выпущенное комендантом Белогорской крепости, перелетело. Но если бы даже Иван Игнатьич не промахнулся, все равно его ядро сделало бы немного: ведь это был просто-напросто чугунный шар чуть-чуть побольше крупного яблока. Такой снаряд мог вывести из строя неприятельского солдата только в том случае, если попадал прямо в него. Но стоило ядру пролететь хотя бы за полметра от человека, — и тот оставался жив и невредим. Только попадая в густую толпу, ядро могло вывести из строя нескольких человек.
В наше время ядрами, конечно, не стреляют. Стреляют разрывными снарядами; их называют бомбами или гранатами.
Вот что происходит, когда такой снаряд попадает, например, в неприятельское укрепление. Прежде всего он ударяет со страшной силой, пробивает укрепление. К тому же снаряд взрывается, и сила взрыва такова, что земля огромным черным фонтаном взметается вверх: на месте, где упал снаряд, все рушится, появляется большая яма. И, наконец, сам снаряд при этом разлетается на тысячу осколков, они летят во все стороны, убивают и ранят неприятельских солдат.
Ядро наносило неприятелю вред только своим ударом. А граната наносит ему тройной вред: и ударом, и взрывом, и своими осколками.
В стихотворении Лермонтова старый солдат-артиллерист так рассказывает о Бородинской битве:
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
— Пора добраться до картечи! —
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Тысячи людей знают эти стихи, но мало кто понимает их настоящий смысл.
Прежде всего: почему артиллерийскую перестрелку старый солдат называет так пренебрежительно «безделкой»? Потому, что артиллерия в те времена стреляла ядрами, а они причиняли врагу, как мы уже знаем, небольшой вред, особенно если стреляли на большое расстояние.
А что такое картечь? Почему пошли о ней толки в войсках? И почему о картечи все говорили с уважением?
Картечь — очень давнее изобретение. Уже первые артиллеристы заметили: ядра хороши тогда, когда надо разрушить неприятельское укрепление, пробить крепостные ворота или стены; но стрелять по пехоте ядрами — смысла мало.
И вот артиллеристы стали вкладывать в орудие, вместо ядра, целую кучу камней. Раздавался выстрел, — камни вылетали широким снопом, убивали или ранили множество неприятельских солдат.
Это и называлось: стрельба картечью. Впоследствии камни заменили свинцовыми шариками-пулями.
Картечь наносила врагу большой урон. Но у нее был важный недостаток: ее пули летели не так далеко, как ядра.
Теперь становится понятным смысл стихов, которые мы привели. Солдат хочет сказать: «Хватит стрелять ядрами, они все равно наносят врагу мало вреда; надо подойти к неприятелю поближе и начать стрельбу картечью!»
В наше время, когда надо поразить неприятельскую пехоту, стреляют шрапнелью.
Шрапнель — это снаряд, в которой вложено несколько сот пуль. Снаряд разрывается в воздухе, так что пули летят вниз, на неприятеля, словно град.
Самое удивительное в шрапнели то, что ее можно заставить разорваться на любой высоте: в начале ее полета, или в середине, когда она взлетит высоко, или же в конце полета, когда она окажется уже над самой землей. Для этого нужно только перед выстрелом повернуть на несколько делений колечко на головке у шрапнели. И она разорвется и выпустит свои пули как раз на той высоте, какую вы ей назначили.
Можно положить в шрапнель не пули, а зажигательный состав. Тогда она превратится в зажигательный снаряд, зажжет крыши домов, вызовет в неприятельском городе пожар.
1. Дистанционная трубка.
2. Головка.
3. Пули.
4. Центральная трубка.
5. Корпус, снаряда
6. Порох (разрывной, заряд).
1. Разрывной заряд.
2. Пугессер.
3. Взрыватель.
1. Баллистический наконечник.
2. Бронебойный наконечник.
3. Взрыватель.
4. Корпус снаряда.
5. Разрывной заряд (тротил).
6. Ведущий поясок.
Можно положить в снаряд пакет с осветительным составом и парашют. Мы получим осветительный снаряд. При разрыве из него вылетит парашют, развернется и, медленно опускаясь, будет светить точно плавающий в воздухе фонарь.
Такие снаряды применяют ночью: они показывают, где находится враг.
Если же (нужно скрыться от взгляда врага, тогда пользуются дымовым снарядом.
Осветительный снаряд.
Когда этот снаряд разорвется, из него выползет целое облако дыма и растечется кругом.
Можно, наконец, положить в снаряд не дымообразующее, а отравляющее вещество. Получится химический снаряд, дающий ядовитое облако...
Граната, картечь, шрапнель, химический снаряд, дымовой, зажигательный, осветительный, — вот какими разнообразными снарядами стреляют артиллеристы!
Только несведущие люди называют все без различия артиллерийские орудия пушками. Сами артиллеристы пушкой называют такое орудие, у которого ствол скорее длинный, чем толстый. А то орудие, у которого ствол короткий и толстый, они называют гаубицей.
Если вам показать два артиллерийских орудия одинакового веса, вы, верно, сами догадаетесь, какое из этих орудий пушка, а какое гаубица.
Разница тут не только в виде, а по самой сути.
Чем длиннее ствол у орудия, тем сильнее успеет разогнаться снаряд и тем дальше он полетит. Поэтому пушка и может стрелять дальше, чем гаубица такого же веса.
Пушечный снаряд летит очень быстро. Гаубичный снаряд по сравнению с ним — тихоход. Он летит не так далеко. Но зато он гораздо толще, тяжелее; в нем много взрывчатого вещества, и он может причинить очень сильное разрушение.
Различие очень важное: не меньшее, чем разница между скорым поездом и товарным или между скаковым конем и ломовой лошадью...
Понятно, что в одних случаях гораздо выгоднее стрелять из пушек, а в иных случаях — из гаубиц.
Вот, например, мчится неприятельский танк. Какой снаряд послать в него? Конечно, снаряд-быстроход. Иными словами: по быстро движущейся цели, по неприятельским самолетам, танкам, броневикам, всегда следует стрелять из пушек.
Если же мы хотим разрушить неприятельские окопы или укрепления, то мы, наверное, станем стрелять из гаубиц: гаубичный снаряд разворотит землю, точно чудовищным плугом, разнесет в щепы самые крепкие постройки.
Всего труднее стрелять по самолету. Он несется на такой высоте, что снаряду приходится лететь иногда почти минуту, пока он долетит до нужной высоты. А самолет ведь не будет терпеливо ждать снаряда: за минуту он успеет умчаться на десять километров.
Поэтому никогда не целятся туда, где сейчас находится летящий самолет. Целятся в пустое место: туда, где самолета сейчас нет, но где он будет к тому времени, когда сюда примчится снаряд. Такая стрельба называется «стрельбой с упреждением».
Однако высчитать, где окажется самолет через двадцать или сорок секунд, совсем не просто. Для этого надо определить, на какой высоте несется самолет, в каком направлении и с какой скоростью. После этого произвести сложные математические вычисления. На все это требуется немало времени. И, наконец, надо еще навести орудия и выстрелить. На это опять-таки уйдет время.
Словом, если бы все это делали сами бойцы и если бы они стреляли из обычных пушек, то, как бы они ни спешили, все равно они бы почти всегда опаздывали: начинали бы стрельбу тогда, когда самолет уже скрылся из виду.
Зенитная батарея.
Чтобы этого не случилось, на зенитной батарее большую часть вычислений производят не люди, а особые машины-автоматы.
Да и сами зенитные пушки мало похожи на обычные пушки. Они тоже почти автоматы.
У зенитных орудий очень длинные стволы. Это значит — они дальнобойны; снаряд вырывается из пушки с огромной скоростью и поэтому может лететь очень далеко.
Стоит зенитная пушка не на колесах, а на стальной крестовине, похожей на ту крестовину, на которую обычно ставят новогоднюю елку. Достаточно повернуть небольшое колесико, и пушка подымет свой ствол вверх. Она может поднять ствол так, что будет глядеть прямо в небо.
Для определения высоты, на которой летит неприятельский самолет, у зенитной батареи имеется особый прибор — толстая и длинная труба. Эта труба называется дальномер-высотомер.
Высотомер передает результат — число сотен метров — другому прибору, который называется — «центральный прибор управления артиллерийским зенитным огнем» — или, сокращенно, — «пуазо». Один из 130 бойцов ставит стрелку циферблата пуазо на указанное число. А трубу пуазо он держит так, чтобы в нее все время был виден летящий самолет.
И вот этот хитроумный прибор пуазо сам мгновенно высчитывает, в каком направлении летит самолет, и с какой скоростью, и сколько секунд потребуется снаряду, чтобы нагнать самолет, и как надо целиться, чтобы попасть в самолет.
И сейчас же пуазо шлет по проводам свои вычисления зенитным пушкам. От этого на циферблатах у пушек красные стрелки приходят в движение и становятся на нужные цифры. Артиллеристам, стоящим у пушек, не надо самим ловить цель: они только передвинут зеленые стрелки на циферблате так, чтобы они совпали с красными. И от этого пушки сами повернутся, как нужно.
Все это рассказывать довольно долго, но делается это очень быстро, почти мгновенно.
Раздается свисток командира — и пушки разом выпускают свои снаряды.
Заряжаются зенитные пушки тоже автоматически. Поэтому они гораздо скорострельней обычных орудий. Они могут давать выстрел за выстрелом подряд: за минуту двадцать выстрелов.
Пуазо — это как бы мозг зенитной батареи. Но у батареи имеются еще свои глаза, которые видят ночью, и две пары огромных ушей, которые ловят звук лучше, чем человеческие уши. Эти глаза — прожекторы. А уши — звукоулавливатели. Звукоулавливатели замечают шум самолета издалека и определяют, где именно он находится сейчас. Пользуясь ими, можно целиться в самолет на слух, даже не видя его.
Благодаря всем этим приборам зенитные батареи и могут стрелять по самолетам в любое время — не только днем, но и ночью.
Есть простое военное правило: старайся сделать так, чтобы враг тебя не видел, а ты его хорошо видел. Именно поэтому артиллеристы прячут обычно свои орудия где-нибудь в лесу или за холмом.
Первая половина правила, таким образом, выполнена: место для батареи — «огневая позиция», как говорят артиллеристы, — выбрано так, что неприятелю батарея не видна. Ее заслоняет пригорок, лес.
Наблюдатели — «глаза батареи.
Но не выполнена вторая половина правила: самому видеть врага. Ведь отсюда артиллеристам никак не увидеть неприятеля: мешают деревья впереди, мешает холм.
Спрятавшись в лесу, батарея стала невидимой. Это очень хорошо. Но она стала вместе с тем как бы слепой: артиллеристы не видят цели, не знают, куда стрелять. Это уж плохо, с этим никак нельзя примириться. Надо что-то предпринять, как-то вернуть батарее зрение.
Вот как поступают артиллеристы: где-нибудь в Стороне от батареи они устраивают наблюдательный пункт. Устраивают его на верхушке дерева, на пригорке или на крыше дома, там, откуда все хорошо видно. Артиллеристы-наблюдатели — во главе с самим командиром батареи — отправляются туда и начинают наблюдать за неприятелем. Они вычисляют, как надо натравить орудие для того, чтобы попасть в неприятеля. По телефону или по радио они сообщают об этом на огневую позицию.
И там артиллеристы сразу же поворачивают орудие в указанную сторону, подымают, насколько нужно, их стволы, дают «выстрел за выстрелом.
Они стреляют, не видя, куда стреляют. Они не знают, попали их снаряды в цель, или нет. Зато это видит тот, кто находится на наблюдательном пункте. Он как бы «глаз батареи».
Он управляет батареей наподобие того, как капитан управляет кораблем со своего мостика. Ведь сам капитан не прикасается к машине, он передает свои приказы по телефону в машинное отделение. А машинист, который нажимает рычаги, меняет скорость, дает, когда нужно, кораблю задний ход, — машинист сам не видит моря, не видит, куда идет корабль: он всецело доверяет капитану и выполняет его приказы...
Так же работают и артиллеристы у орудий. Если снаряды падают не совсем верно, наблюдатель командует по телефону: правее, левее, ближе или дальше. И вскоре снаряды попадут в цель.
Такую стрельбу называют стрельбой с закрытой позиции.
Старый артиллерист рассказал нам:
— Летом 1920 года наступали мы на город В. Неподалеку от пункта Б. столкнулся наш полк с неприятелем. Завязался горячий бой. И особенно донимала нас одна вражеская батарея. Она, казалось, все видела: только начнет какой-нибудь наш взвод двигаться вперед — батарея сейчас же переносит на него свой огонь; лощиной, за бугром, начали двуколки подвозить нам патроны — и сейчас же эта батарея перенесла огонь на двуколки и разогнала их.
— Надо непременно разыскать наблюдателя этой батареи, — сказал мне командир. — Наверное, он укрылся где-то там. — Командир указал рукой вдаль, на пригорок, где виднелись копны сжатого хлеба.
Разыскать артиллерийского наблюдателя — дело не легкое: где-нибудь в укромном месте сидят два-три человека, хорошо замаскировавшись, — попробуйте-ка их найти среди поля!
Но найти их надо было.
Стал я рассматривать пригорок в бинокль. Поле было усеяно копнами. На нем не было ничего подозрительного. За всем полем зараз не уследишь, конечно. Я направлял бинокль то на одну копну, то на другую, то на третью. Больше часу так прошло. У меня руки устали держать бинокль. Я начал думать: не в другом ли месте где-нибудь устроился неприятельский наблюдатель, не трачу ли я время по-пустому?
И вдруг из-под одной из копен что-то ярко блеснуло. Я насторожился, стал смотреть на эту копну. Немного погодя блеск повторился. Что это? Может быть, просто разбитая бутылка или брошенная жестянка, на которую упал солнечный луч. А может быть — в этой копне устроился наблюдатель: луч солнца попал в стекла его бинокля, и от этого они ярко сверкнули?
Я глядел теперь только на эту копну, почти не отрываясь. Долго не было видно ничего подозрительного- Но вот я заметил человека, который пригибаясь подбежал к копне и скрылся за ней. Немного погодя из-за копны высунулась голова и сейчас же скрылась. И вскоре еще раз блеснули стекла, а затем опять начала стрелять батарея противника.
Теперь я был уже уверен, что именно под этой копной сидят наблюдатели.
Три часа пришлось мне потратить, чтобы их разыскать.
Я заметил место, где стоит подозрительная копна, и передал об этом своему командиру.
Он сделал расчеты и, как только наша пехота снова начала наступать, открыл огонь по копне.
Снаряды наши ложились очень удачно — поблизости от копны.
И вот наши бойцы наступают, а неприятельская батарея теперь уже не мешает им: она то молчит, то стреляет явно наудачу, по пустому месту.
А еще через час мы атаковали противника. Он бежал, мы перебрались на пригорок с копнами. Я разыскал копну, по которой мы стреляли. Внутри копны действительно был устроен наблюдательный пункт. У копны лежали мертвые офицер и два солдата, а все поле вокруг изрыто было воронками от разрывов наших снарядов.
Артиллерист никогда не расстается с биноклем.
Глядя в бинокль, можно различить человека даже за два километра, разглядеть его фигуру, цвет его одежды. А без бинокля вы видели бы просто серое пятнышко, о котором нельзя даже сказать с уверенностью, что это такое — человек или пень.
Приложив к глазам бинокль, вы сразу становитесь таким же зорким, как орел или чайка.
Бывают, однако, такие случаи, когда пользоваться биноклем не вполне удобно.
Представьте себе, например, что вы находитесь в окопе. Пока вы сидите в окопе, врагу вас не заметить: вас прикрывает стенка окопа. Но для того, чтобы увидеть врага в бинокль, вам придется высунуть голову из окопа. И тут-то враг вас может заметить.
В таких случаях удобнее пользоваться не биноклем, а перископом.
Перископ — это трубка с двумя зеркалами, верхним и нижним. Вы выставите над стенкой окопа верхнее зеркало, а сами будете смотреть в нижнее. И в нижнем зеркале вы увидите все то, что отражается в верхнем.
Это очень удобно: вы можете озирать местность, не высовывая головы из окопа. Вы видите врага, а сами врагу не видны.
В этом смысле перископ гораздо удобнее бинокля. Но зато он уступает биноклю в другом отношении: бинокль повышает зоркость глаз в шесть раз, а перископ совсем не повышает зоркость, не дает никакого увеличения.
Выходит так, что у бинокля есть свое преимущество, у перископа — свое.
Самое лучшее было бы, если бы существовал такой прибор, который соединял бы в себе достоинства и бинокля и перископа.
Такой прибор существует. Это как бы бинокль-перископ. Называется этот прибор стереотрубой.
Стереотруба состоит из двух труб, похожих на рога; их можно по желанию сводить или разводить. Вы можете, например, спрятаться за стволом дерева, а оба рога стереотрубы выставить по бокам ствола. Находясь в окопе, вы можете, не высовывая головы, наблюдать за врагом: вам достаточно выставить из окопа рога стереотрубы.
Стереотруба — это как бы раздвижные глаза, которые можно разводить и сводить так, как вам удобно.
Стереотруба дает еще большую зоркость, чем бинокль, она повышает остроту зрения не в шесть, а в десять раз.
Там, где простым, невооруженным глазом вы видите темное пятнышко, глядя в бинокль, вы разглядите человеческую фигурку, различите голову, туловище, ноги.
Стереотруба.
Но лица вы все же не разглядите. А через стереотрубу вы отчетливо различите лицо человека, его глаза, нос, рот.
Стереотруба дает такую зоркость, какой не обладает ни один зверь, ни одна птица!
Артиллерийский наблюдатель не ходит в атаку на врага, не бросает в него гранаты, не бьется с ним врукопашную. Он и не стреляет сам: не он, а другие наводят орудие в цель, заряжают его, дергают за курок. Все дело наблюдателя — смотреть и замечать. Казалось бы, не такое уж трудное дело. И все же какой настойчивости требует оно, какого мужества, хладнокровия, бесстрашия!
Вот один пример из многих.
Во время гражданской войны одна из наших батарей, прибыв на врангелевский фронт, расположилась на закрытой позиции в кустах. Надо было послать скорее наблюдателя на наблюдательный пункт, чтобы открыть стрельбу по врагу. Таким пунктом могла быть только находившаяся неподалеку водокачка. С нее, действительно, открывался хороший кругозор. Вся беда в том, что водокачка была заметна врагу и ему не трудно было догадаться, что- именно отсюда ведется наблюдение. Следовательно, находиться на водокачке было довольно опасно.
Один из артиллеристов вызвался отправиться на наблюдательный пункт. Взобравшись на водокачку, он начал озирать местность. Вскоре он заметил неприятельские орудия и сообщил на огневую позицию, чтобы наша батарея открыла по ним огонь.
Но тут случилось то, что предвидели заранее: неприятель, в свою очередь, открыл огонь по водокачке.
Конечно, неприятель предпочел бы открыть огонь по самой нашей батарее, чтобы уничтожить ее. Но он не знал, где юна укрылась, и не мог об этом догадаться. А где находится наблюдательный пункт, он догадался. И поэтому он решил не уничтожить, а «ослепить» нашу батарею: убить ее наблюдателя. Ведь батарея, лишившись наблюдателя, станет, действительно, слепой: артиллеристы не будут знать, где цель, и вынуждены будут прекратить стрельбу.
Оставить батарею без наблюдателя — это все равно, что выколоть человеку глаза.
И вот наша батарея била по неприятельской, а неприятельская — по одному-единственному человеку, которого она решила уничтожить во что бы то ни стало.
Сначала неприятельские снаряды падали довольно далеко от водокачки: неприятель еще не пристрелялся. Наблюдатель не обращал на эти снаряды никакого внимания: весь обратившись в зрение, следил он за внезапно взметавшимися вдалеке дымками и сообщал поправки на огневую позицию.
Но вот снаряды начали ложиться все ближе и ближе к водокачке… Наблюдатель был достаточно опытен, он понимал: не в эту минуту, так в. следующую, но каким-нибудь снарядом его непременно убьет.
Кольцо из разрывов неприятельских снарядов, кольцо смерти, все теснее смыкалось вокруг наблюдателя.
Наша, батарея за это время тоже успела уже пристреляться.
Еще совсем немного времени — минута-две, — и наши артиллеристы заставят неприятеля замолкнуть, прикончат его. Но найдутся ли эти минуты? Или гибель придет раньше, боевое задание останется невыполненным?
Кольцо смерти стало совсем узким. И в этом кольце стоял на своем посту один человек и под грохот разрывающихся снарядов производил в уме необходимые математические вычисления.
Он был совершенно спокоен: он заставил себя остаться спокойным потому, что знал: тот, кто волнуется, тот ошибается, путается. А в такую минуту допускать ошибок нельзя.
Его глаз должен быть верен, его вычисления должны быть безукоризненно точны!
Обе батареи — и наша, и неприятельская — стреляли так быстро, как только могли.
Вот дымок разрыва взвился почти у самой неприятельской батареи.
Молодцы наши артиллеристы, хорошо стреляют!
Но в ту же секунду прогудел ответный снаряд, едва не задев наблюдателя... Неужели же наши опоздают на несколько секунд, и ему не придется увидеть плодов своей работы?
Кто окажется быстрее, искуснее, кто стреляет точнее?
И вдруг совсем близко раздался грохот, и осколок разорвавшегося снаряда вонзился наблюдателю в ногу- Нужно было сейчас же перевязать раненую ногу. Но потратить время на перевязку значило прекратить наблюдение, оставить наших артиллеристов без руководства.
Кровь текла широкой струей. А наблюдатель все не выпускал из рук бинокля, не переставал сообщать в телефон цифры.
Он уже не надеялся на спасение, но он выполнял свой долг до конца и не уходил с поста. Он ждал, когда же прилетит следующий снаряд и прикончит его.
Последнее, что он увидел, это были дымки, заслонившие на миг неприятельскую батарею. Но попали ли снаряды в неприятельскую батарею или не долетели до нее, он уже не успел решить.
Бинокль выскользнул из ослабевших рук, наблюдатель, не выдержав потери крови, потерял сознание...
Через полчаса он очнулся на санитарных носилках и узнал, что неприятельская батарея перестала стрелять в тот самый миг, когда он потерял сознание: наши артиллеристы попали прямо в батарею врага.
Батарея устроилась за холмом, на закрытой позиции. Казалось бы, теперь неприятелю ее никак не заметить. На самом же деле это не так: ведь у неприятеля имеются самолеты. И тут уж никакие холмы и пригорки выручить не могут: пролетая над батареей, летчик, конечно, ее увидит.
Что же делать? Как укрыть батарею от глаз неприятельского летчика?
Вместо того, чтобы объяснять, как это делают, мы расскажем о том, что произошло на самом деле во время мировой войны, в 1915 году.
Случилось так, что на одном из участков фронта, где стояли четыре неприятельские батареи, у нас стояла всего одна. Это уже само по себе плохо: как одной справиться с четырьмя? Но тут прибавилась еще худшая беда: у нас снарядов почти не было, а у неприятеля их было вдоволь. Надо было принять какие-то особенные меры, чтобы выйти с честью из этого тяжелого положения.
И наши артиллеристы эти меры приняли.
Никогда еще не маскировали они свою батарею так тщательно. Они не только накинули маскировочные сети на свои пушки, а еще соорудили над каждой из них особый навес: четыре столба с бревенчатой крышей. На бревна навалили слой земли с травой и воткнули сюда небольшие кустики. Получились «висячие сады», под которыми орудия были совсем не видны, если смотреть на них сверху. Теперь неприятельский летчик их уже не мог заметить.
Но если сама батарея и не заметна, зато ее могут легко выдать следы выстрелов: при выстреле из пушки вырывается пламя, оно выжигает траву перед пушкой, и от этого на земле образуются как бы плешины. Такие плешины очень хорошо заметны сверху. Если неприятельский летчик заметит их, он, конечно, догадается, что тут спрятаны наши орудия.
Чтобы этого не случилось, артиллеристы вырезали с дальней лужайки куски дерна, притащили их к батарее и этими кусками стали после каждой стрельбы прикрывать выжженные куски земли.
Но и на этом их «садовничья» работа не кончилась.
Нужно было еще подумать о следах колес. К батарее время от времени подъезжают повозки со снарядами: зарядные ящики. От их колес остается след: колея, полоска примятой травы. Такие полоски выделяются очень четко, если смотреть сверху.
Артиллеристы набрали побольше мха и каждый раз после проезда зарядных ящиков закладывали колеи мхом.
Кропотливая, нудная была это работа — засаживать колеи во всю их длину мхом. Но ничего не поделаешь, — раз надо, так надо. Артиллеристы проделали и это.
Казалось, теперь сделано уже все, батарею уж никак не заметить! Нет, все-таки еще не все: батарею могут выдать ее же выстрелы. Неприятель начнет прислушиваться, с какой стороны доносится звук выстрелов, и таким способом нащупает, где спрятались наши пушки.
Чтобы этого не случилось, наши артиллеристы решили обмануть врага, сбить его с толку: неподалеку от настоящей они построили ложную батарею.
Они смастерили деревянные «пушки»: положили бревна на колеса и накрыли их сетями с травой. Но накрыли их нарочно небрежно, чтобы неприятельский летчик решил: вот русские артиллеристы пробуют замаскироваться, да плохо им удается.
Перед деревянными орудиями выжгли куски травы, — получились плешины. Потом здесь провезли повозку, чтобы остались колеи. А затем сюда отправилось несколько наших артиллеристов с мешочками пороха и стали поджидать неприятельский самолет.
Вот он прилетел, стал кружить в небе, искать батарею. Наши артиллеристы сейчас же подожгли мешочки с порохом у деревянных «пушек» — получились вспышки, как при настоящей стрельбе. Правда, беззвучные вспышки, но этого летчик из-за шума мотора заметить не мог.
А потом артиллеристы засуетились, забегали, стали прятаться, как будто только сейчас заметили самолет.
Вскоре начала стрельбу наша настоящая батарея. Заговорили тотчас и неприятельские орудия. Со страшным треском рвались их снаряды. Они с корнем выворачивали деревья. На том месте, куда ударял снаряд, оставалась глубокая черная яма — воронка. Но эти снаряды падали не на настоящую, а на ложную батарею, где теперь не было уже ни одного человека. Неприятельские орудия били впустую.
Да и как могло быть иначе? Ведь летчик донес своему командованию, что он видел ясно нашу батарею, даже различал вспышки ее выстрелов!
Ложная батарея.
Аккуратно и точно стреляли неприятельские пушки. Снаряды один за другим били по пустому месту.
А наша батарея стреляла редко, сберегая свои снаряды, но зато по настоящей цели. И в этот день она разбила одну из батарей противника...
Так продолжалось не день, не два, а больше месяца. Неприятель часто посылал свой самолет, чтобы проверить, стоит ли наша батарея на прежнем месте. Иногда наши артиллеристы перетаскивали деревянные «пушки» на новое место, правее или левее, замаскировывали их получше. Хоть и с трудом, но неприятельский летчик все же открывал новую позицию. И враг, обозленный тем, что ему до сих пор не удалось уничтожить нашу батарею, с удивительным упорством начинал вновь стрелять по пустому месту.
В конце концов ему пришлось все же прекратить стрельбу: просто потому, что наши артиллеристы заставили все четыре неприятельские батареи замолчать.
Кто мог бы подумать, что огнестрельная труба, из которой стреляли арабы шестьсот лет назад, снова возродится в наше время!
Вот как это случилось.
Во время мировой войны 1914–1918 годов на всех фронтах протянулись длинные полосы окопов. Местами окопы противников отстояли друг от друга на полкилометра, на: километр. А местами они сходились так близко, что в окопе нельзя было даже разговаривать громко: услышит неприятель.
Казалось бы, если враг так близко, то подстрелить его совсем легко. На самом же деле это было не так. Пули не попадали в глубь неприятельского окопа, а пролетали над ним: ведь пули летят почти по прямой линии. Стрелять же из артиллерийских орудий было нельзя: так близко подходили одни окопы к другим, что осколки снарядов непременно попадали бы в своих бойцов.
К тому же пушки и гаубицы нужны для стрельбы на большие расстояния. Нелепо было бы дальнобойное, дорогое, устроенное очень сложно орудие применять для стрельбы на четверть километра!
Нужно было совсем маленькое орудие, которое можно было бы поставить тут же в окоп и которое могло бы стрелять на сотню-другую метров.
Такое орудие изобретали солдаты.
Они взяли трубу, закрытую с одного конца, и всыпали в нее порох. Потом нашли пустую банку из-под консервов, начинили ее пулями,
Миномет.
мелкими осколками от снарядов и порохом. К трубе и к банке прикрепили обрезки бикфордова шнура.
Солдаты подожгли шнуры горящей лучинкой и отошли в сторону. Секунды через четыре порох в трубе взорвался, и консервная банка вылетела из нее со свистом. К тому времени, когда банка долетела до (неприятельского окопа, ее шнур успел догореть, и она с лязгом разорвалась в воздухе, обдавая неприятеля пулями и стальными осколками.
Так было изобретено «траншейное орудие».
Стрельба из миномета.
Эти простенькие орудия, очень напоминавшие старинную огнестрельную трубу и заряжавшиеся подобно ей с дула, оказались необычайно удобными. Не раз они выручали пехоту в бою.
Снаряды таких орудий стали впоследствии называть минами и сами орудия — минометами.
Нынешние минометы, Конечно, несравненно лучше первых траншейных орудий.
Миномет может теперь стрелять на несколько километров. Его не трудно разобрать и перенести во время боя с одного места на другое. Мины его снабжены оперением — крылышками и хвостом — для того, чтобы они летели лучше и дальше.
Вот как стреляют теперь из миномета. Мину опускают хвостом в дуло миномета. Она падает на дно ствол натыкается на стержень, и от этого сам собою происходит выстрел. Мина вылетает с легким стуком и шурша описывает в воздухе дугу.
Сколько мин успеешь вложить в ствол миномета, столько выстрелов он и сделает, — только успевай отдергивать во-время руку, чтобы ее не обожгло! Опытный минометчик за минуту может выстрелить из миномета пятнадцать-двадцать раз. Мины можно начинять не только взрывчатыми, но и отравляющими веществами. Миномет, предназначенный для стрельбы химическими минами, называют газометом.
Кроме минометов, пехота имеет теперь и настоящие пушки, маленькие и очень поворотливые, в том числе и такие, которые предназначены специально для стрельбы по неприятельским танкам, — противотанковые пушки...
Так пехота, можно сказать, обзавелась собственной артиллерией. В тех же случаях, когда такой артиллерии недостаточно, чтобы справиться с врагом, пехоте приходят на помощь мощные и дальнобойные орудия специальных артиллерийских частей.
Люлька — это то же самое, что колыбель: в люльке качается ребенок. А скажите слово «люлька» артиллеристу, и он подумает не о колыбели, а о части орудия, по которой ствол откатывается после выстрела.
Услыхав слово «хобот», вы вспомните о хоботе слона. А для артиллериста в этом слове заключен совсем иной смысл: хоботом называется задняя часть станка. За хобот берутся, когда нужно повернуть орудие правее или левее.
Ствол... Есть ствол сосны, ели, березы, дуба. А есть еще орудийный ствол — та прочная стальная труба, в которую закладывают снаряд.
Салазки. На них катаются с горы зимой. А для артиллериста «салазки» — это та часть орудия, на которой лежит ствол. Ствол тоже катается на салазках, после выстрела откатывается назад, а вслед за этим тотчас же катится вперед на свое прежнее место.
Картуз. Если вас спросить, что означает это слово, вы скажете: это такая шапка. Но картузом называется также мешок с порохом.
Стакан. Вы из него льете лай. На языке артиллериста стакан — стальной корпус снаряда, который наполняют взрывчатым веществом.
Жало бывает у пчелы, у комара. Но жало есть и у каждого снаряда; когда снаряд ударяется о землю, на это жало — острую стальную иглу — накалывается капсюль гремучей ртути, и от этого происходит взрыв.
Номер. Вы понимаете, что это значит: дом номер такой-то, телефон номер такой-то...
«Салазки>. На них лежит ствол орудия.
«Картуз» — мешок с порохом.
УСТРОЙСТВО ПУШКИ
1 —ствол; 2 — молька; 3 — поворотный механизм; 4 — щиты; 5—прицельное приспособление; 6— щиток со спусковым механизмом; 7 —подъемный механизм; 8 — колесо; 9 — станок;10 — правило; 11 — сошник.
А на языке артиллериста номер — один из бойцов, обслуживающих орудие. Потому что каждому бойцу присвоен определенный номер, а с этим номером связаны особые обязанности. Например, номер первый — наводчик — наводит орудие, номер второй — замковый — открывает и закрывает затвор, номер третий — заряжающий — вкладывает в орудие снаряд и заряд, и так далее-
Есть в артиллерийском языке и смешные для непривычного уха, непонятные слова, например: ветошь, стеклядь, правИло (а не прАвило). Ветошью называют старую, много раз стиранную мягкую тряпку, которой чистят орудие; стеклядь — толстая шелковая нить, которой завязывают картуз (а что такое «картуз», вы, наверное, помните); правило — рычаг, с помощью которого поворачивают хобот орудия.
А вот еще одно, очень обычное для артиллеристов слово — вилка. Если артиллерист во время стрельбы скажет вам, что он ищет вилку, вы ему, пожалуй, не поверите. А между тем он говорит правду. Потому что на языке артиллериста вилка имеет свое, очень важное значение.
Артиллерист открыл огонь. Редко бывает так, что первый же снаряд попадает в цель. Получается или перелет: снаряд падает дальше цели, или недолет: снаряд падает ближе цели. Получив, допустим.
перелет, артиллерист меняет прицел, направляет орудие иначе, чтобы получить недолет, — ищет вилку. А когда у него получились перелет и недолет, тогда он говорит, что захватил цель в вилку, то есть уже знает приблизительно, какой прицел надо взять. Потом он «половинит вилку», — чтобы уточнить прицел и класть снаряды как можно ближе к цели.
Не менее важный смысл имеет слово веер. Артиллерист, как принято говорить, строит веер для стрельбы. Так называет он направления орудий батареи: веер параллельный, когда все орудия батареи смотрят параллельно; веер сосредоточенный, когда все орудия батареи смотрят в одну точку.
Есть в языке артиллеристов еще много других специальных выражений. Но пока вы еще не стали артиллеристом, вам, пожалуй, хватит тех, что мы уже перечислили.