Военное искусство и военная культура Евразии

Н.П.Рябченко[244] Причины и характер советско-китайского конфликта 60 - начала 80-х годов XX века

Чтобы выявить коренные причины советско-китайского конфликта, имеет смысл сначала попытаться разобраться в том, что же привело к сближению, а затем тесному сотрудничеству и даже союзу двух стран в предшествующий период, какие противоречия существовали или были заложены уже тогда и в чем их суть.

Начало советско-китайского сближения относится к первым годам советской власти. Тогда Сунь Ятсен, стремясь создать государство, хозяином в котором был бы народ, обратил свой взор к Советской России как республике нового типа, сочетавшей, по его мнению, народовластие и социальную справедливость. Пример России был тем более привлекателен, что в нем ему виделось сходство с опытом радикальных социальных преобразований в Тайпинском государстве[245].

Положительное восприятие Сунь Ятсеном Советской России, кроме политических и эмоциональных моментов, в немалой степени было связано с выдвинутым им учением о приоритете познания по отношению к действию. Испокон веку в Китае было принято считать, что «познание легко, а действие трудно». Основатель Китайской Республики увидел в таком пренебрежительном отношении к познанию главную причину неудач своей страны и посвятил первую часть «Программы строительства государства» доказательству особой ценности познания как источника эффективной деятельности[246]. Он уделял большое внимание как разработке идей, так и их пропаганде и опыту Советской России в этом деле.

Сунь Ятсена интересовали «подлинно научные знания, основанные на строго научных положениях». Он считал необходимым приглашать иностранных специалистов и перенимать западные методы, как это делали Япония и Сиам, но при этом «использовать иностранный капитализм для создания социализма в Китае и, гармонично сочетая эти две экономические силы, движущие человечество вперед, заставить их действовать вместе и тем самым ускорить развитие будущей мировой цивилизации»[247]. Однако его ждало разочарование: капиталисты не спешили на помощь Китаю. Но вскоре самая активная поддержка, в основном военная и политическая, которая больше всего в тот период была нужна Сунь Ятсену, была получена со стороны Советской России[248].

Большевики с симпатией относились к китайским революционерам - сторонникам Сунь Ятсена и рассматривали их как своих союзников по антиимпериалистической борьбе. При всех отличиях и особенностях для них также была характерна настойчивая приверженность к познанию, вершиной которого они считали марксизм. Хорошо понимая сложность обстановки в Китае, большевики старались «не увлекаться целями насаждения коммунизма» в этой стране[249]. Но полностью удержаться от конфликтов на этой почве, а потом и разрыва с Гоминьданом все же не удалось.

Демократия и социализм, которые послужили толчком к сближению Советской России и Китая, а потом немало способствовали раздорам между ними, указывают на общую западную культурную основу их отношений. Учение Сунь Ятсена - европейски образованного мыслителя, обладавшего энциклопедическими знаниями, - несомненный результат западного влияния на Китай. Пришедший из Советской России марксистский социализм - также плод западной культуры. Их встреча означала, что эта культура охватила мир. Но сама контактная зона оставалась слабым звеном. Программные установки Сунь Ятсена еще только предстояло осуществить. Китайское общество оставалось в основном традиционным, и Запад не хотел признавать этого «больного человека Азии» равным партнером. Что касается Советской России, то она своим радикализмом сама противопоставила себя Западу. Попытки большевиков разжечь «мировую революцию» потерпели провал, и только в Китае у них была возможность действовать, оказывая помощь в борьбе против местных милитаристов и в организации революционного движения.

Волны западной культуры, соединившиеся в Китае, оказались предвестниками нового наступления индустриальной цивилизации, которая за годы первой мировой войны распространила влияние на прежде не развитые в промышленном отношении территории и заметно укрепила позиции в таких странах своего второго эшелона как Россия.

В 1919 г. Сунь Ятсен разработал грандиозный промышленный план, в котором намечалось строительство дорог, портов, городов, развитие всех отраслей промышленности. С самого начала этот план задумывался как международный, служащий интересам не только его страны, но и других государств. Для них участие в индустриализации Китая было бы хорошей возможностью переключить на мирные цели те производственные мощности, которые прежде работали на войну, и таким образом избежать послевоенного кризиса. Разработка китайских природных ресурсов и использование возможностей нового огромного рынка сбыта позволили бы, по его мнению, поглотить избыточные капиталы, избавиться от конфликтов на почве торговой конкуренции и даже от войн[250]. Тогда не удалось развернуть осуществление задуманного. Однако, как только гоминьдан установил контроль над большей частью территории страны, правительство стало уделять промышленности первостепенное внимание.

В 1926-1936 гг. среднегодовой прирост производства составил более 7%[251]. В период антияпонской войны на незанятых противником территориях выпуск промышленной продукции увеличился почти в четыре раза[252]. Крупнейшая в стране база тяжелой промышленности была создана на оккупированном Японией Северо-Востоке. Тем не менее, к 1949 г. Китай все еще оставался преимущественно аграрной страной. Доля промышленности в валовом общественном продукте составляла 25,2%, а в произведенном национальном доходе - 12,6%[253].

В России первая мировая война подготовила новый этап индустриального развития. Военно-инфляционные концерны при поддержке банков смогли установить контроль над хлебными рынками, металлургическими и машиностроительными заводами, источниками сырья, транспортными путями. Стянутая воедино экономическая мощь давала возможность перевести производство на новую техническую базу, увеличить его объем и прибыльность. В расчете на послевоенную перспективу начали создаваться заделы и разрабатываться проекты развития металлургии и машиностроения, особенно в связи с необходимостью механизации сельского хозяйства[254]. После Октябрьской революции крупная частная собственность была национализирована, и процесс индустриализации продолжен. В 1920 г. был принят план электрификации России. В 1925 г. партия большевиков на своем XIV съезде объявила курс на индустриализацию страны. К началу 50-х годов эта цель была в основном достигнута.

Различие СССР и Китая в уровне развития оказалось фактором, способствующим экономическому и техническому сотрудничеству между двумя странами, которое начало активно разворачиваться после образования КНР. Китаю нужна была помощь в создании современной промышленной системы. А СССР был заинтересован в том, чтобы более полно задействовать потенциал собственной тяжелой промышленности, переживавшей сложный период, связанный с перестройкой своего ведущего звена - военного производства на выпуск принципиально нового, еще находившегося в стадии разработки, ракетно-ядерного оружия[255]. Важным обстоятельством, сближавшим две страны, было то, что в обеих индустриализация осуществлялась по одной модели: ведущая роль государственной собственности и плановость. Кроме того помощь Китаю рассматривалась как проявление интернационализма, укрепление позиций «социалистического лагеря».

С другой стороны, различие этапов индустриального развития двух стран было источником серьезных противоречий. В 50-е годы КНР вступила в очень напряженный период ускоренного перехода от аграрной экономики к индустриальной. Одним из наиболее существенных аспектов этого перехода, как и в большинстве стран, было то, что основным источником средств для его осуществления стала деревня. В результате сплошного кооперирования, которое по данным на 1956 г. охватило 96,3% крестьянских хозяйств[256], а затем создания в 1958 г. народных коммун, соединивших в рамках уезда производственные и административные функции, в руках государства оказались сосредоточены огромные материальные и людские ресурсы. Это не только дало возможность форсировать индустриализацию, но и порождало иллюзию открывшихся безграничных возможностей, включая «скачок в коммунизм». Тогда же был выдвинут курс «опоры на собственные силы», занята воинственная позиция по отношению к Западу и усилилось стремление к независимости и самостоятельности в отношениях с Советским Союзом. В целом повторялась ситуация, которая была в СССР при Сталине, когда, опираясь на ресурсы, изъятые в основном у деревни, советское государство длительный период могло противопоставлять себя всему миру. Однако к началу послесталинского периода Советский Союз уже стал индустриальной страной и был заинтересован в более широком международном сотрудничестве, в том числе с Соединенными Штатами, в стабильной мирной обстановке. С точки зрения Пекина, все это было проявлением «ревизионизма», с которым следовало вести непримиримую борьбу.

Разногласия между СССР и КНР продолжали обостряться. Сравнительные исследования СССР и КНР показывают, что в значительной степени это было связано с расхождением типов их правящих режимов. Тоталитарный режим был характерен для периода ускоренного создания целостной системы тяжелой промышленности и ускоренного перехода от аграрного или аграрно-индустриального общества к индустриальному. Внешняя политика при таком режиме под стать внутренней: жестка и конфронтационна. В СССР такой режим существовал с 1929 г.(года «великого перелома») по 1953 г., в КНР - с 1957 г. (кампания борьбы с «правыми») по 1976 г. Пришедший ему на смену авторитарный режим отражал необходимость дальнейшего становления индустриального общества, решения более сложных экономических, политических и социальных проблем и отличался большей гибкостью в международных отношениях. Его власть установилась через несколько лет переходного периода от тоталитаризма к авторитаризму. В СССР - в 1957 г., после устранения «антипартийной группировки», и сохранялась в разных вариантах до 1991 г. В КНР - в 1978 г., когда к руководству страной пришел Дэн Сяопин и был принят новый политический курс. Таким образом, расхождение типов правящих режимов в конце концов было преодолено. Однако в первое время это не дало видимых результатов в урегулировании китайско-советского конфликта. Потребовалось несколько лет, чтобы найти точки соприкосновения и перейти к нормализации отношений[257].

Развитие промышленности тесно связано с наращиванием производства вооружений. Так, из 250 объектов, созданных в КНР с советской помощью к 1960 г., 30% относились к оборонному сектору промышленности[258]. Уже в те годы на почве развернувшейся в мире гонки вооружений, в которой СССР и КНР выступали на одной стороне, между ними возникли серьезные разногласия. В 1958 г. Китай отказал Москве в просьбе разрешить строительство на его побережье длинноволновой радиостанции для связи с подводными лодками, резонно усмотрев в этом угрозу собственному суверенитету, тем более что вырисовывалась нежелательная для него перспектива появления там советских военно-морских баз и совместного флота. В 1959 г. резкое недовольство Пекина вызвало прекращение Советским Союзом помощи в создании китайской атомной бомбы[259].

Еще недавно казалось, что СССР и КНР смогут если не объединить, то хотя бы скоординировать свои усилия в области военного производства, но опасения Китая попасть в зависимость от «старшего брата», разногласия в вопросах войны и мира, распространения атомного оружия показали нереальность такой перспективы. Расхождения двух союзных государств в этой очень важной сфере деятельности подталкивали их ко все большему обособлению друг от друга. Пожалуй, это был один из главных моментов назревавшего конфликта. Каждой из сторон было психологически тяжело сознавать, что интернационализм как главный принцип коммунистического движения не срабатывает, и его основной партнер по «социалистическому лагерю» предпочитает придерживаться собственной позиции и исходить из своих интересов в борьбе с капиталистическим Западом.

Взаимная заинтересованность СССР и КНР в экономическом и техническом сотрудничестве сглаживала и смягчала возникавшие между ними противоречия. Китай был вынужден проявлять сдержанность, так как индустриализация не была завершена и надо было опираться на помощь Советского Союза[260]. Советская сторона также, как могла, обходила острые углы, избегала критиковать своего друга и союзника. И если в 1960 г. конфликт между двумя странами все же разгорелся - идеологическая полемика, борьба в коммунистическом движении, отзыв советских специалистов, - то для этого были серьезные объективные причины, связанные прежде всего с экономикой как фундаментом политики.

К тому времени в Китае уже были заложены основы тяжелой промышленности, и он стремился к самостоятельному развитию, хотя и не оправдавшими себя методами «большого скачка». СССР все больше ощущал чрезмерность взятых на себя обязательств по оказанию помощи КНР в строительстве и реконструкции более 400 промышленных предприятий, в том числе 100 в оборонной промышленности, 12 металлургических комбинатов и заводов, рассчитанных на выпуск 30 млн. т стали и 25 млн. т проката, 7 заводов тяжелого машиностроения и т.д.[261] К тому же Советский Союз начал помогать многим развивающимся странам. Но, главное, подходил к завершению период перестройки советского военно-промышленного комплекса, и предстояло сосредоточить все силы и средства на массовом производстве новейших видов ракетно-ядерных вооружений.

Именно в те годы создавался советский атомный подводный флот, стали запускать все более мощные ракеты. За 1957-1961 гг. расходы на ракетно-космическую технику выросли в 10 раз. В 1959 г. СССР приступил к осуществлению комплексной программы развития военного судостроения, рассчитанной на постройку к 1965 г. 750 кораблей и подводных лодок, оснащенных по последнему слову техники. В конце 1959 г. были созданы ракетные войска стратегического назначения, которые также требовалось оснащать и развивать. С 1961 г. начался переход к крупносерийному производству новых образцов военной техники и вооружений[262]. Наступил новый этап гонки вооружений и соперничества с Западом. О масштабах гонки вооружений с американской стороны свидетельствуют данные, приведенные Джоном Кеннеди в выступлении в Форт-Уорте 22 ноября 1963 г. Он сообщил, что за последние три года бюджетные ассигнования на оборону выросли на 20%, число заказанных подводных лодок с ракетами «Поларис» выросло с 24 до 41, ракет «Минитмен» - более чем на 75%. США удвоили число стратегических бомбардировщиков и ракет, находящихся в состоянии полной боевой готовности, увеличили расположенные в Западной Европе оперативно-тактические ядерные силы на 60% и т.д.[263] Советский Союз, естественно, воспринимал все это как угрозу собственной безопасности и безопасности «социалистического лагеря». Он старался не только не отставать от США, но и перегнать их по основным видам вооружений. Военные расходы тяжелым бременем легли на советскую экономику, которая и без того находилась в сложном положении. СССР действительно уже не мог себе позволить с прежним размахом оказывать помощь КНР.

За десять лет интенсивного сотрудничества двух стран в КНР была создана промышленная система, в целом способная к самостоятельному развитию. С советской помощью были построены или реконструированы более 250 предприятий тяжелой промышленности. В 1960 г. на них было произведено около 40% выплавленной в КНР стали, более 50% проката, 80% грузовых автомобилей, более 90% тракторов, 25% выработки электроэнергии, 55% производства паровых и гидравлических турбин, 25% производства алюминия и т.д. Китайской стороне были безвозмездно переданы 24 тыс. комплектов технической документации. Для нужд производства, образования и науки были подготовлены десятки тысяч специалистов[264]. Усилия СССР в индустриализации Китая были дополнены посильным вкладом других стран Восточной Европы[265].

Этот десятилетний период в масштабах истории выглядит как краткий миг взаимного притяжения двух стран, но его значение чрезвычайно велико. С советской помощью в КНР были созданы огромные производственные мощности, позволявшие в год выплавлять 8,4 млн.т стали, добывать 17,2 млн. т угля, производить 250 тыс. т серной кислоты, 60 тыс.т продукции тяжелого машиностроения, паровые и гидравлические турбины мощностью 1,7 млн. квт., генераторы - 0,6 млн. квт., 3,7 тыс. штук металлорежущих станков и т.д.[266] В 1960 г. доля промышленности в валовом общественном продукте КНР составила 61,1%, в произведенном национальном доходе - 46,3% по сравнению с 25,2% и 12,6% в 1949 г.[267] Таких масштабов внешней помощи и темпов развития тогда не знала ни одна из стран «третьего мира».

Таким образом, был сделан решающий шаг в индустриализации Китая. Но это был лишь этап в его развитии, на смену которому должны были прийти новые. Под этим углом зрения советско-китайский конфликт выглядит как неизбежный отрыв от страны-донора, связанный с рождением нового индустриального государства. В более широком плане период десятилетнего сотрудничества двух стран можно рассматривать как передачу волны промышленного развития от второго эшелона мировой индустриальной цивилизации, к которому исторически принадлежит Россия, в «третий мир», к его крупнейшему представителю.

Но индустриальный переход такой гигантской страны, как Китай, и осуществление тем самым прорыва в развитии «третьего мира», в сущности, является проблемой глобального уровня, которая не могла быть полностью решена в «социалистическом лагере». Поэтому выход за его рамки был неизбежен. Также неизбежны были разногласия и конфликты с Советским Союзом, ведь любые изменения затрагивали и его интересы как центра всей этой системы.

Самым крупным политическим вопросом, по которому впервые разошлись позиции сторон, была оценка деятельности Сталина. Если XX съезд КПСС делал акцент на критике культа его личности, то официальный Пекин предпочел более взвешенную оценку - баланс заслуг и ошибок. Это была выигрышная во всех отношениях позиция. Она демонстрировала стремление Пекина к справедливости, осторожность в отношениях со «старшим братом» и одновременно была проявлением самостоятельности. В действительности реакция Пекина была более острой. Мао Цзэдун считал недопустимым выступать против вождя партии, так как сам был таким же вождем. Вред разоблачительной речи Хрущева на XX съезде состоял, по его мнению, и в том, что она была на руку американскому империализму. Поэтому; несмотря на давнюю неприязнь к «отцу народов», Мао Цзэдун выступил в роли его сторонника[268]. Позже проявилась еще одна причина особой позиции Пекина. Председателю Мао импонировала сталинская бескомпромиссность в отношении классовых врагов и твердость в осуществлении коммунистических идеалов.

В целом в тот период отношение Мао Цзэдуна к Советскому Союзу стало более критическим. Начался поиск новых рациональных и более эффективных, чем в СССР, путей и методов развития страны. Как неправильную он отвергал точку зрения некоторых китайских руководителей, полагавших, что без советской поддержки строительство Китая невозможно[269].

Кроме вопроса об оценке Сталина в Пекине критически относились к идеям XX съезда КПСС о мирном сосуществовании государств с различным социальным строем и продолжали стоять на воинственных революционных позициях. Как отступление от пути Октября и ревизия положений марксизма-ленинизма о государстве и революции была расценена идея мирного перехода от капитализма к социализму[270]. Критика сталинского тезиса об обострении классовой борьбы при социализме, явно ошибочного, с точки зрения советских коммунистов (особенно в связи с теми жертвами, к которым привело его осуществление в СССР), также вызвала недовольство их китайских товарищей, считавших ее необходимой и оправданной, а жертвы не такими уж большими.

Ортодоксальное следование марксизму требовало постоянно держать в поле зрения его основополагающие идеи, углубляться в теорию. Мао Цзэдун был склонен к философствованию. Стремясь к более глубокому научному познанию окружающего мира с целью его революционного преобразования, он исходил из того, что критерий практики является первым и основным в теории познания в диалектическом материализме[271]. В действительности же практика рассматривалась им довольно узко, в основном как опыт, приобретенный КПК в революционной борьбе, а то и вовсе игнорировалась.

Полная уверенность в своей правоте позволяла Пекину смело и решительно высказываться по общим для всего мирового коммунизма проблемам. Особенно шокирующими были рассуждения Мао Цзэдуна на московском совещании коммунистических партий в 1957 г. о том, что не следует бояться войны, даже ядерной, и тех огромных потерь, исчисляемых сотнями миллионами человек, которые придется понести для достижения победы. Он считал, что наибольшую опасность представлял «ревизионизм» в рядах революционеров, а не атомная бомба - этот «бумажный тигр» империализма.

Не встретив поддержки среди коммунистических партий, Китай сам начал активно выступать с радикальных революционных позиций. Была усилена критика американского империализма и югославского «ревизионизма». Чтобы помешать начавшемуся советско-американскому сближению, была предпринята военная провокация в Тайваньском проливе. При этом преследовалась и другая цель: используя внешнюю опасность, мобилизовать народ на создание «народных коммун» и на осуществление «большого скачка» в коммунизм[272].

Следует отметить, что «большой скачок» возник не без советского влияния. После того, как в 1936 г. в СССР было объявлено о полной победе социализма, коммунизм здесь стали считать делом ближайшего будущего. Вторая мировая война отодвинула достижение этой цели, но затем о ней снова стали вспоминать все чаще, особенно в связи с экономическим и социальным подъемом середины 50-х годов. Официальная пропаганда тогда утверждала, что «построение коммунистического общества в нашей стране уже не далекая, а непосредственная практическая цель всей современной деятельности советских людей и их руководящей силы - Коммунистической партии Советского Союза»[273]. В области экономики ставилась задача догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны. Осенью 1957 г. Мао Цзэдун, находясь в Москве и будучи под впечатлением запуска первого советского спутника, предложил конкретные цели для обеих стран в соревновании с Западом: по производству стали Советскому Союзу за 10 лет догнать США, а Китаю за 15 лет - Англию[274]. После возвращения на родину он занялся осуществлением этой идеи. Причем речь уже шла не только о стали, но и других видах промышленной продукции, а срок был сокращен до нескольких лет.

В период «большого скачка» Мао Цзэдун по-новому осмыслил возможности своей страны и ее положение в мире в мире. Он считал, что китайский народ обладает наибольшим революционным потенциалом, и сравнивал его с чистым листом бумаги, на котором можно писать самые красивые иероглифы. Китай он стал рассматривать в качестве нового центра мировой революции[275] . Естественно, это отрицательно сказывалось на отношениях между Пекином и Москвой. Постепенно накапливалось взаимное недовольство по самым разным поводам.

Стремясь разрядить обстановку; советская сторона в начале 1960 г. предложила провести встречу на высоком уровне. Мао Цзэдуна пригласили посетить Советский Союз с дружественным визитом. Однако Пекин предпочел выяснить отношения на более широкой арене. С этой целью в китайской печати к 90-летию В.И. Ленина были опубликованы статьи, объединенные затем в сборник «Да здравствует ленинизм!», в которых вновь отстаивались прежние позиции КПК по основным вопросам коммунистического движения, о войне и мире, была поднята тема «современного ревизионизма». Чтобы погасить разрастающийся конфликт, Мао Цзэдуна вновь, и опять безуспешно, пытались пригласить в Москву.

Тогда было решено воспользоваться возможностью встречи с китайскими представителями на III съезде Румынской рабочей партии. Но в Бухаресте не удалось заставить китайцев отказаться от их взглядов. С целью оказать давление на строптивого «брата» в июле 1960 г. было объявлено об отзыве всех советских специалистов из Китая. Пекин же продолжал стоять на своем, рассматривая собственную позицию еще и как отстаивание независимости и самостоятельности. В сентябре на переговорах представителей КПК и КПСС в Москве Дэн Сяопин заявил, что КПК никогда не примет отношений с советской стороной как с партией-отцом и государством-отцом, что китайский народ полон решимости справиться с трудностями, которые повлек за собой отзыв советских специалистов, и строить свое государство[276].

Дальнейшие события показали, что Пекин не собирается отступать с крайне левых позиций. В январе 1962 г. на расширенном рабочем совещании в ЦК КПК, посвященном обобщению опыта работы за 12 лет со времени образования КНР и особенно последних 4-х лет, на котором присутствовали более 7 тыс. человек, Мао Цзэдун повторил прежние политические установки о классовой борьбе, диктатуре пролетариата и угрозе ревизионизма.

Переоценивая значение политического сознания и политической воли, он считал, что в мире более 90% народных масс являются революционными и могут поддерживать марксизм-ленинизм, сознательность их растет, и поэтому мировая революция победит[277].

Из выступления Мао Цзэдуна следовало, что именно Китай, а не его оппонент СССР придерживается верного, по-настоящему революционного курса. После временных неудач предстояло вновь взяться за его осуществление и таким образом еще раз доказать его правильность и подтвердить роль КНР как нового центра мировой революции.

Ситуация как во внутренней, так и во внешней политике складывалась весьма непростая. В стране еще не до конца были преодолены разрушительные последствия «большого скачка», поэтому власти вынуждены были отступить от крайностей «коммунистического поветрия» и дать людям больше возможности работать на себя, а не на государство. Но как только положение в экономике улучшилось, возникло опасение, как бы крестьяне - основной собственнический социальный элемент - не склонились к «капитализму». Для борьбы с такими нежелательными тенденциями в 1963 г. сначала в деревне, а позже и в городе было развернуто «движение за социалистическое воспитание» или «четырех чисток» (идеологическая, политическая, организационная и экономическая). В качестве образца для подражания начали пропагандировать сельскохозяйственную производственную бригаду Дачжай в провинции Шаньси, которая, действуй по принципу опоры на собственные силы, старалась как можно больше производить, поменьше потреблять и не просить помощи у государства. В промышленности в пример ставились Дацинские нефтепромыслы, где рабочие кроме своих прямых обязанностей должны были заниматься еще и сельскохозяйственным трудом, обеспечивая себя продовольствием. Но у Дацина и Дачжая оказалось очень мало последователей. Экономика постепенно восстанавливала структуру, методы организации и управления, аналогичные тем, что практиковались в «ревизионистском» Советском Союзе. Таким образом, противоречия между идеалом и реальностью были налицо. Они продолжали обостряться и вылились в скрытую борьбу двух противоположных тенденций и их лидеров - Мао Цзэдуна и председателя КНР Лю Шаоци.

Мао Цзэдун и его сторонники были оттеснены от решения хозяйственных вопросов, но сохранили свои позиции в сфере идеологии и в армии. Под контролем левых продолжалась разработка теоретических основ политики. В 1963-1964 гг. в стране прошла дискуссия о «раздвоении единого», которая была направлена в русло абсолютизации противоречий и их борьбы[278]. Реальное «раздвоение единого» происходило и в китайско-советских отношениях, причем наиболее острые разногласия вызвали вопросы теории и практики марксизма.

Полемика между правящими партиями двух стран была уже в полном разгаре, когда летом 1963 г. Пекин выступил с «Предложениями о генеральной линии международного коммунистического движения». В них был сделан акцент на идеях классовой борьбы, резко критиковались ошибочные, с точки зрения Пекина, взгляды, связанные с недооценкой основных противоречий современного мира[279]. Фактически Пекин выступил с собственной программой для мирового коммунизма. Это был еще один вызов «старшему брату». Разногласия окончательно обозначились. Китайская сторона исходила из того, что империализм и капитализм находятся в упадке, 2/3 населения мира стремятся совершить революцию, 1/3 (народы, ставшие на путь социализма) хотят довести ее в своих странах до конца. Но как СССР, поддерживавший, в отличие от КНР, широкие и разнообразные связи с Западом, мог выступать за окончательное разрешение противоречий капиталистического общества путем осуществления там пролетарских революций и установления диктатуры пролетариата? Не было смысла отказываться и от компромиссов с западным миром в вопросах разоружения. Также совершенно нереальным был возврат к практике разжигания классовой борьбы в социалистических странах.

Появление «Предложений» ухудшило отношения между двумя странами. Опасаясь, что основанные на марксизме левые идеи могут найти последователей, Москва попыталась не допустить распространения в СССР китайских пропагандистских материалов. Последовал ряд связанных с этим эксцессов, обмен дипломатическими нотами, некоторые китайские дипломаты и студенты были высланы на родину. Позже за меньшее зло сочли все же опубликовать данный документ, сопроводив его «Открытым письмом партийным организациям, всем коммунистам Советского Союза» в качестве комментария. В ответ в КНР началась новая волна критических публикаций о политике советского руководства.

Из-за крайней левизны выдвигаемых идей, а также сохраняющегося авторитета Москвы среди «братских партий» и ее косвенного контроля над ними Пекин смог получить открытую поддержку своей позиции лишь среди маргиналов коммунистического движения. К их числу принадлежали Албания, несколько не пользующихся влиянием в своих странах коммунистических и социалистических партий и отколовшиеся от уже имеющихся или созданные заново с помощью Китая «марксистско-ленинские» компартии.

Более широкие возможности открывались для Пекина в «третьем мире». Подъем национально-освободительного движения, казалось бы, подтверждал, что это «зона бурь». Многие из возникших здесь государств и революционных движений по тем или иным причинам были склонны к сближению с КНР. Наиболее тесные отношения у нее сложились с Индонезией. Даже вынашивался совместный проект создания «революционной ООН»[280].

Смена руководства в Москве в октябре 1964 г. давала некоторую возможность улучшить отношения с СССР. И если этого не произошло, то главным образом потому, что разногласия между двумя странами уже давно вышли за рамки двусторонних отношений. Каждая из них выступала уже как представитель определенной тенденции (СССР - «научного социализма» или, по оценке его противников, «ревизионистской тенденции», КНР - леворадикальной фундаменталистской), имела собственную обоснованную и распропагандированную позицию, которую не собиралась менять, и пользовалась поддержкой своих сторонников среди зарубежных компартий. Все более очевидно дело шло к полному расколу не только «социалистического лагеря», но и всею коммунистическою движения. Поскольку соотношение сил в нем было не в пользу КПК, то Пекин, чтобы не ставить себя под удар, в феврале 1965 г. выступил категорически против проведения международного совещания коммунистических и рабочих партий не только через 4-5 лет, как он сам же недавно предлагал, но и через 8-10 лет[281]. Когда же через месяц, в марте 1965 г., в Москве без участия Китая и еще 6 стран состоялась консультативная встреча «братских партий» по подготовке такого совещания, это вызвало негативную реакцию. Встреча была расценена как угроза единству мирового коммунистического движения. В эти же дни взаимное раздражение и неприязнь двух «братьев» вылились в конфликты с китайскими студентами в Москве и антисоветские митинги протеста в КНР.

Опасный оборот в середине 60-х годов приняли китайско-американские отношения. Эскалация вьетнамской войны привела к тому, что военная угроза приблизилась к границам КНР. Тогда Пекин, продолжая на словах выступать за продолжение борьбы с американским империализмом методами «народной войны», поспешил довести до сведения США информацию об умеренности своей позиции и готовности к сдержанности.

Наконец, сильнейший удар по планам Пекина был нанесен в Индонезии. В результате неудачной попытки переворота, предпринятой 30 сентября 1965 г., там была разгромлена коммунистическая партия, и Китай потерял своего наиболее значительного союзника.

Внешнеполитические неудачи 1965 г. завершили пятилетний период особенно активной деятельности Пекина на международной арене, который показал, что Китаю так и не удалось стать ни новым центром «мировой революции», ни силой, способной успешно противостоять Западу. Единственная цель, к которой сознательно стремились в Пекине и которая была достигнута, - независимость от «старшего брата». В 1965 г. Советскому Союзу были выплачены все долги. К этому времени экономические связи КНР были переориентированы на Запад. Контакты с КПСС фактически прерваны.

Изменения, произошедшие в отношениях между двумя странами, означали раскол «социалистического лагеря». С другой стороны, это было закономерным следствием развития созданной Советским Союзом системы государств.

К началу 60-х годов «социалистический лагерь» достиг определенного рубежа. Его территориальное расширение прекратилось. Темпы роста экономики оставались высокими, но в большинстве случаев это было связано с ее низким исходным уровнем. По многим отраслям сохранялось техническое и технологическое отставание от Запада, так как оказалось невозможным компенсировать научно-технический потенциал, которым обладала наиболее развитая часть мира. Советский блок стал все сильнее ощущать ограниченность своих возможностей и испытывать потребность в широком международном сотрудничестве.

Н.С. Хрущев пытался навести мосты с Западом, в том числе с Соединенными Штатами, но вскоре вынужден был отступить. Обособление «социалистического лагеря» зашло уже слишком далеко. Легче было вернуться на прежние позиции, чем продвигаться вперед. В начале мая 1960 г., воспользовавшись инцидентом с американским самолетом-шпионом, он вновь пошел на конфронтацию с Западом. Хрущевский демарш положил начало новому витку «холодной войны». В 1961 г. разразился берлинский кризис, в 1962 г. еще более тяжелый - карибский. Для «социалистического лагеря» это означало усиление изоляции от внешнего мира.

В сложившейся обстановке нужны были какие-то новые идеи, долговременные цели, сплачивающие «социалистический лагерь» в его противостоянии капиталистическому миру. Такие цели и идеи были выдвинуты. В 1961 г. в СССР была принята новая Программа КПСС, в которой на ближайшие 20 лет ставилась задача построить коммунистическое общество и таким образом победить капитализм в мирном экономическом соревновании. Советский Союз как лидер брал на себя самую трудную обязанность - в кратчайшие сроки превзойти США по основным экономическим показателям.

Переориентация на новый подход в достижении стратегических целей мирового коммунизма видна даже в терминологии. Привычное сочетание «социалистический лагерь» было заменено на «социалистическое содружество». Тем самым подчеркивался мирный, созидательный характер этого объединения государств, что шло вразрез с позицией Пекина. В тексте Программы КПСС также заметны и другие следы разногласий между двумя коммунистическими партиями[282].

Дальнейшие перспективы «содружества» в Москве связывали с укреплением Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ). В рамках этой организации быстрыми темпами развивались кооперирование и специализация производства. В устав организации были внесены изменения, позволяющие неевропейским странам становиться ее членами. Первой была принята Монголия. Китай не собирался воспользоваться такой возможностью. В январе 1964 г. в интервью американской журналистке Анне Луизе Стронг Мао Цзэдун заявил: «Проблема с социалистическими странами состоит в том, что Хрущев хочет заставить их создавать однобокую экономику, отвечающую потребностям Советского Союза. Трудно быть сыном патриархального отца»[283].

Сравнение СССР с патриархальным отцом семейства верно схватывает суть проблемы, но требует некоторых уточнений. Для патриархального отца на первом месте всегда сохранение и укрепление своей семьи, а не какие-то корыстные соображения. У Советского Союза была сходная задача. Надо было устоять в противоборстве с Западом, и все было подчинено этому. В том числе распределение обязанностей в «семье»., которое строилось в зависимости от потребностей военно-промышленного комплекса, уже вышедшего за пределы СССР. Однако наибольшие усилия в укреплении военного потенциала «содружества» приходилось прилагать самому Советскому Союзу. Расплачиваться за это приходилось усилением дефицита продукции гражданского назначения, особенно потребительских товаров. Восполнить дефицит пытались за счет импорта из социалистических стран на достаточно выгодных для них условиях. Отсюда и возникала некоторая «однобокость» экономик. Конечно, она не шла ни в какое сравнение с действительно однобоким развитием многих стран, особенно производящих сырье.

Критический настрой Пекина в отношении «патриархального отца» имел еще одну основательную причину: нарастание противоречий между СССР и Китаем как государствами системного типа. Своими корнями они уходят в далекое прошлое. Когда между двумя странами еще не существовало границы, оба государства с переменным успехом вели соперничество за влияние на обитавшие здесь племена. После того как граница была установлена, они нередко «заступали» на территорию друг друга[284]. С конца XIX в. это чаще делала Россия как более сильное в тот период государство. Если бы это было лишь проявлением империалистической политики, то со сменой общественного строя в России все должно было измениться. Но и после 1917 г. Россия продолжала активно действовать на приграничных территориях. В результате здесь возникли Монгольская, Тувинская, Восточно-Туркестанская республики. Маньчжурия на период японской оккупации выпала из-под советского влияния, но затем оно было восстановлено. После второй мировой войны советское влияние распространилось на Корею и Вьетнам, что также затрагивало сферу традиционных интересов Китая. Поэтому после завершения гражданской войны он начал восстанавливать утраченные ранее позиции. Участием в корейской войне, активной поддержкой народов Индокитая в их антиколониальной борьбе Пекин подтвердил свой прежний статус регионального лидера. Затем он вплотную занялся усилением контроля над национальными окраинами. При этом не обошлось без конфликтов с соседями - Индией и Советским Союзом, то есть теми странами, которые издавна были соперниками Поднебесной за влияние на местные народы.

Как союзник и соратник по «социалистическому лагерю» СССР шел навстречу китайской стороне и к середине 50-х годов отказался от имущественных и арендных прав в Маньчжурии и Синьцзяне. Но там оставалось довольно много постоянно проживавших в КНР советских граждан - не только русских, но и казахов, уйгуров, представителей других национальностей. С ухудшением отношений между двумя государствами они оказались в незавидном положении и вынуждены были почти все выехать из страны. Тогда же стали возникать трения по пограничным вопросам. После вооруженных столкновений на границе в 1969 г. конфликт перешел на стратегический уровень и сопровождался попытками противников привлечь на свою сторону любых возможных союзников вплоть до ненавистного им «американского империализма».

Примечательно, что затем борьба развернулась не непосредственно между самими непримиримыми противниками, а на их периферии (в «промежуточной зоне», как сказал бы Мао Цзэдун). Во второй половине 70-х годов в советско-китайских отношениях даже была предпринята попытка разыграть хорошо известную из китайской истории схему вертикальных и горизонтальных союзов: СССР - Вьетнам, Лаос, Камбоджа; КНР - Албания, Румыния, Югославия. Как известно, СССР оказался более успешным игроком[285].

Подтверждением особой значимости периферийного окружения для безопасности государств системного типа стало выдвинутое Пекином уже в ходе нормализации китайско-советских отношений категорическое требование к СССР устранить «три препятствия»: вывести войска из Монголии, Афганистана и побудить Вьетнам уйти из Камбоджи. Сюда же можно отнести и китайскую инициативу о взаимном отводе войск от российско-китайской границы на 200 км.

Итак, можно выделить три уровня развертывания советского-китайского конфликта:

1) «социалистический лагерь» - остальной мир;

2) отношения в «социалистическом лагере»;

3) двусторонние советско-китайские отношения.

На первом, глобальном, уровне конфликт между двумя коммунистическими гигантами был заметным событием, но существенно не повлиял на положение «социалистического лагеря» как замкнутой, изолированной от остального мира системы государств. Как раз наоборот - эта замкнутость и стимулировала конфликт в разных его проявлениях, не давая возможности для разрядки накапливающихся внутренних противоречий. Кроме того, территориальная стабилизация «лагеря» выдвигала на повестку дня вопрос, как быть дальше: либо проводить умеренную политику и заняться экономическим соревнованием с Западом, либо решительно идти на конфронтацию с ним и, не считаясь с потерями, добиваться победы?

После того как Москве и Пекину, придерживавшихся этих столь разных подходов, не удалось прийти к общей согласованной позиции, каждый из них стал действовать самостоятельно. Раскол уменьшал шансы на победу и тех, и других, зато все острее становились взаимная критика и обвинения в ошибочности занятой позиции.

На уровне «социалистического лагеря» системный характер советско-китайского конфликта проявился еще более отчетливо. Решение Пекина идти своим путем раскалывало социалистический монолит до самого основания - на западную часть, экономически и политически тесно сплоченную вокруг СССР, и восточную, в лице Китая, занятого поисками наиболее совершенных и отвечающих местным условиям путей и методов ускоренного продвижения к коммунизму. С точки зрения системного подхода, началось раздвоение единой системы на две доминирующие подсистемы. Завершение этого процесса зависело от перехода различий их основных элементов в противоположность[286]. А все экономические, политические, социальные и другие различия двух стран в то время сосредоточивались вокруг одного центрального пункта: допущение экономических методов в организации и деятельности общества или решительный отказ от них. В Советском Союзе коммунистические отношения рассматривали как идеал, к которому следует стремиться, но пока не спешили отказываться и от экономических методов. В Китае же выступали за скорейший переход к коммунизму и, несмотря на неудачу «большого скачка», не собирались отказываться от задуманного.

Упорство Мао Цзэдуна и его сторонников нельзя понять, не учитывая того факта, что проводимый ими радикальный курс одновременно был продолжением старых китайских традиций борьбы за создание идеального общественного устройства. Из двух путей - конфуцианского и легистского - симпатии Мао были на стороне последнего, и этот выбор был объективно обусловлен. Конфуцианство, в течение многих веков господствовавшее в Китае, оказалось неспособным обеспечить государству необходимую силу и стойкость перед лицом экспансии Запада. Поэтому его авторитет и влияние в обществе к началу XX в. были основательно подорваны. В страну стали проникать республиканские, демократические и социалистические идеи. Но под тонким слоем современных идей продолжали существовать традиционные взгляды и представления. Там, где отступало конфуцианство, повышались шансы легизма. Использование его методов давало возможность в короткий срок создать сильное государство. Стремясь к осуществлению этой цели, Мао Цзэдун в 1958 г. призвал китайское руководство «сочетать при управлении государством К. Маркса и Цинь Шихуана»[287].

На уровне двусторонних советско-китайских отношений кроме проблемы периферийных территорий, о которой говорилось выше, особый интерес представляет психологический аспект конфликта. Он дает возможность глубже понять и сам конфликт, и этнопсихологию каждой из сторон, а через нее сходство и различие их культур. Но это тема для специального исследования.