Воины Беловодья

Глава 1 О странной старухе, о хвором лесу, о чудесах, коими он полон, и о тварях, населяющих его

Отъехав на края поляны, подальше от полусгнившего сруба, венды остановились и еще раз глянули на чудную могилу. О том, что так хоронят ушедших, они слыхом не слыхивали.

— Я знаю, что некоторые народы своих покойников на деревьях подвешивают. Или на помосты кладут, их тоже на деревьях делают… — морща лоб вспоминал Любомысл. — Сжигают не везде. В иных странах в горах оставляют, чтобы птицы склевали. Тогда душа быстрее на небо попадает. Но про такие домовины я не слышал…

— А теперь услышишь… — раздался из ближних кустов старческий шипящий голос.

От неожиданности венды вздрогнули. Ведь вокруг поляны только что никого не было! Они в этом твердо уверены! Они же охотники! Лесная мышь в норке запищит — и то сразу узнают, под каким деревом у нее жилье! А тут… Кто смог так тихо подкрасться!..

Прозор и Борко выхватили мечи. Милован спешно тащил из налучья лук, а тот будто прилип и никак не хотел вылезать!

Лишь Любомысл и княжич ничего не успели сделать. Они даже не шевельнулись и сидели в седлах как истуканы. Им не хватало проворства, которым обладали те, кто родился и нею жизнь провел к лесу. Проворства — которое в крови их спутников!

Венды были ошарашены невесть откуда раздавшимся голосом…

Скрипучий старческий голос внес в их сердца сумятицу и заставил вздрогнуть даже предводителя — бесстрашного дружинника Прозора. Да это и понятно: тяжелые и страшные события последних суток отразились и на нем, не говоря уж о молодых дружинниках Борко и Миловане, и, тем более, о старике Любомысле и маленьком княжиче Добромнле.

Они оказались в неведомом мире, за туманом, именуемым Радужный Путь; спустились с горы в лес, деревья которого сплошь и рядом покрыты серым, будто пыль налетом; чудом избегли встречи со страшенными ящерами, коими предводительствовали люди в черных балахонах и тут на тебе!

Приключения не заканчивались. Только отъехали от диковинном могилы — рассохшегося маленького сруба, стоящего на большом пне — как из кустов раздался этот неожиданный, страшноватый голос.

Кто смог подкрасться к ним так близко и остаться незамеченным? Не иначе как тут скрывается какое-то колдовство! Ведь в лесу — пусть он даже такой хворый, как этот, что окружает их сейчас, — им нет равных!

Они охотники, и загодя чуют, какими тропками будет красться любой зверь. А уж о людях и говорить нечего — они ходят по лесу шумно! Но сейчас, перед тем как их окликнул этот скрипучий голос, они не слышали даже шороха.

Прозор даже был уверен, что округ поляны со срубом не шелохнулась ни одна веточка, не пригнулась ни одна травинка.

А вот гляди ж ты! Кто-то сумел к ним подкрасться и внезапно себя объявить.

— Вы бы свои мечи опустили-то, добры молодцы, — снова прозвучал все тот же скрипучий старческий голос. — Да и ты, отважный, с луком-то своим не шибко балуй! А то выскочит невзначай из налучи, не удержишь и зашибешь старую ненароком.

Это говорилось Миловану. Молодец все тянул из чехла лук, а тот застрял, словно сросся с ним! Борко здоровой рукой пытался выдернуть меч, но тот никак не хотел вылезать из ножен, твердая кожа словно прилипла к булатной стали.

А у всегда сильного и ловкого Прозора будто бы застыли все мышцы. Каждое движение богатыря было вязким и медленным, да вдобавок давалось с трудом.

«Точно! Морок наслала! — мелькнуло в голове предводителя. — Не иначе колдунья!»

Лишь княжич Добромил и старый мореход Любомысл могли спокойно двигать руками. Они не успели сообразить, что случилось, и оружие не трогали, так как никакой беды они не чуяли: слишком уж внезапно все произошло.

И вот из-за ближнего куста на поляну вышла — да нет, не вышла, а выползла! — древняя старуха.

Сгорбленная чуть ли не вполовину, она при каждом шаге с трудом приподнимала кривую сучковатую клюку. Бросит ее конец в траву, обопрется тяжело и сделает шаг. Потом с усилием поднимет, казалось легкую деревяху, переставит клюку чуть дальше и снова мелкий шажок.

«Будто улитка, право слово! — У Любомысла защемило сердце. — Неужто я тоже таким стану?»

Как старуха смогла незаметно подкрасться к вендским охотникам, Любомысл не понимал. Скорее бабка все это время стояла за кустами, поджидая их. Это вернее.

Старуха была облачена в длинный и грубый дерюжный сарафан. При каждом движении бряцали густо усеявшие ее одежу обереги. Постукивали друг о друга высохшие косточки каких-то зверушек и диковинно вырезанные маленькие деревяшки — ими был обшит подол сарафана.

Из-под выцветшего, замызганного холщового платка выбивались неровные пряди седых косм. Старуха сделала еще несколько мелких шажков и остановилась. Блеклые, вылинявшие глаза на высохшем, темном как печеное яблоко лице, испытующе смотрели на ошалевших дружинников.

Первым опомнился Любомысл. Старый мореход видел всего лишь старуху, а не бесплотного духа с насквозь проржавевшим голосом.

Правда княжеского наставника смущала то, что средь оберегов, коими была увешана старуха, он не увидел серебряных. И все они неведомы Любомыслу: диковинные, хитро изогнутые, сотворенные непонятно от чего и — как догадался старик — сделанные в незапамятные времена.

Но это ни о чем не говорит: может, эти обереги не положено делать серебряными. И опять же — нечистым духам защита не нужна. Нежить — она сама себя оберегает! А эта чудная старуха, вон, — даже тень отбрасывает. Нечистой силе такое недоступно, как она не старайся. Да и не будет нечисть средь бела дня при ясноликом Хорсе вот так свободно по лесу разгуливать.

Что же, вроде ничего дурного в этой нежданно объявившейся бабке не видно.

— Здравствуй, бабушка! — Любомысл учтиво склонил голову. Старый мореход соскочил на землю и сделал навстречу старухе несколько шагов. Старость надо уважать. Тем более, они попали в незнакомый мир и наверняка эта пожилая женщина сможет подсказать, разъяснить, где они находятся, и как ловчее отсюда выбраться.

— И ты здравствуй, добрый молодец, — раздался в ответ приветливый и уже не такой скрипучий голос.

Старуха улыбнулась. Улыбка у нее вышла добрая. Ничего пугающего, несмотря на изрезанное морщинами лицо и диковинный облик неведомой лесной обитательницы, венды в ней не увидели. Глаза бабки сверкнули неожиданно голубым, ясным, как весеннее небо, цветом.

У очухавшихся от неожиданности молодцев губы поехали к ушам. Надо же, деда Любомысла добрым молодцем нарекли! Вот уж они поподтрунивают над ним всласть! Потом, конечно. Не сейчас и не здесь.

Поначалу надо поприветствовать старуху. Они-то тут пришлые, вроде как в гостях. А бабушка видимо давно в этом лесу живет. Вон, лукошко, что на землю поставила, наполовину полное. В нем и спелые ягоды, да и грибы знакомые. Такая благодать и у них, в родных лесах, водятся. Значит, знает, где в этой хворой изуродованной чаще грибные да ягодные места есть.

И, о чудо! Как только они заулыбались, как только исчез первоначальный испуг, так сразу же как в воду канула непонятная, сковывающая тело сила. У Борко меч шелестнул в ножнах, Милован почувствовал, что лук из налучи он снова может выхватить быстро и без помех. Но молодцы уже поняли, что обнажать оружие им ни к чему.

Прозор, смущенно улыбаясь, вогнал в ножны свой меч. Уже ничто не мешало это сделать без помех: сила и ловкость вернулись так же внезапно, как и исчезли. Ушла сковывающая тело тяжесть.

Богатырь досадовал. На себя, ясно дело. Надо же, оплошал! Чуть было на женщину оружием не замахнулся! Боязлив больно стал. Как поговаривает Любомысл — у страха глаза как плошки, а не видят не крошки. Да станешь тут пугливым, за последнее-то время!

— Здравствуй, бабушка! — прогудел богатырь. — Поздорову ли живешь-здравствуешь! Прости, что за меч я схватился. Да молодцев моих извини. Неразумны они, увидели, что я обеспокоился, да вслед за мной за оружием и потянулись. Прости нас! Откуда ты, бабушка?

— И тебе поздорову, добрый молодец! — улыбнулась старуха, а потом, казалось, удивилась: — Как откуда? Из лесу я вышла. Аль по мне не видно?

— Видно, видно! — засмеялся Прозор. — Вон вижу, что лукошко твое лесных даров полно. Я потому спросил, что подкралась ты так же тихо и незаметно, как лисонька, когда мышь скрадывает.

— Ну уж — лисонька! Скажешь тоже! А я и не подкрадывалась, — ехидно усмехнулась диковинная бабка. — Я вас давно слышала. Потом увидела. Больно сильно топаете! На весь лес вас слышно! А в нем нельзя так шуметь. Что вы своими ножищами, что жеребцы ваши копытами грохот подняли. Различья меж вами нет. Да еще и разговор промеж себя ведете, чуть ли не в крик. А они далеко разносятся, людские-то речи. Горласты больно и самоуверенны, охотнички… — старуха пренебрежительно махнула рукой. — Сами знаете, в лесу надо себя блюсти, тихонько жить. Тогда батюшка-лес примет вас, родным станет. Вот услышала я вас, затем увидела. Решила, что этим путем пойдете. Вот тут вас и поджидала — на краю полянки-то. И еще неизвестно, кто откуда пришел: я-то знаю, откуда я. А вот вы?

Старуха замолчала, оглядывая вендов лучистыми синими глазами.

Прозору оставалось лишь густо багроветь и качая головой смущенно покряхтывать. Ведь говорил же увальням: тише надо идти! Все разговоры на потом отложить! Так разве молодым эту непреложную истину втолкуешь? Они ведь что: они думают, что раз от одной опасности ушли, так другая впереди не ждет? Ан нет! Так не бывает! Нельзя так! Прозор погодя займется их воспитанием: краснеть будут почище чем он сейчас! А ведь почти убедили его, что опасности нет. Вон, какие словеса плели: «Да день же ясный, Прозор! Ну сам посуди: ни души кругом. Ящеры ушли на гору. В лесу бродить некому, тихо округ. А мы сами кого хошь первыми учуем: хоть зверя, хоть человека. Учуем, да в засаде подождем…»

Вот и учуяли. Стыд-то какой. Да и сам виноват: он предводитель и не должен был к речам молодцев прислушиваться. Прозор корил себя на чем свет. Богатырь явственно чувствовал, что от его щек сейчас хоть лучину запаливай.

— А что это за место? Как лес называется, бабушка? — спросил Любомысл.

Старуха пожала плечами. Чего, мол, спрашивать? Лес — он и есть лес. Но в глазах ее мелькнул лукавый огонек.

«Ох, не проста ты, мать, ох не проста!» — мысленно ухмыльнулся Любомысл, увидев, как на миг переменились ее глаза.

А старуха помолчала, пожевала губами, и вроде как нехотя добавила:

— Не знаю, милый. Не знаю… Нет у этого места названия. Просто лес.

— А тогда что ж это за земля-то такая? — не унимался Любомысл. — Какие страны поблизости есть? Моря? Мы, вишь ли, не отсюда. Случайно в эту сторону забрели. Не по своей воле. Вот и хотим знать: где оказались, в какой земле, в каком государстве находимся.

— А вы нигде не находитесь, — едко усмехнулась старуха и загадочно покачала головой.

Ее слова обескуражили вендов. Такого ответа они не ожидали.

— Как это — нигде? — воскликнул Прозор. — Вот же, лес кругом! Не такой как в нашей земле, но лес! Деревья, трава… Звери бегают, хоть и диковинные! Птицы…

Старуха усмехнулась, снова пожевала губами, видимо размышляя, что ответить. Но ничего не сказала и, подняв лицо, с прищуром посмотрела на солнце. Светило уже низко висело над верхушками деревьев. Время в этом лесу странным образом пролетело быстро, и незаметно для вендов подкрадывался вечер.

— А ты тоже силы ищешь? А к чему она тебе, ты ведь и так ей обладаешь! — Старуха, пристально глядя в глаза Любомыслу, сказала неожиданные, странные, совсем не к месту слова.

Старым мореход недоуменно захлопал глазами и приподнял седые брови.

— Какой силы, бабушка? Чем я обладаю?

Старуха промолчала, но продолжала окидывать Любомысла упорным, испытующим взглядом. Потом, видимо что-то для себя решив, тихонько пробурчала:

— Нет, непохож… Уж больно добр. Не за этим сюда пожаловал. За другим пришел. Или привели…

Пожав плечами, и ничего не поняв, Любомысл глянул на Прозора. Стоит ли говорить диковинной бабке, что ночевать им негде? Что там голову приткнут, где удобней. Дело уже к ночи, и когда они еще до озера, что посередь зеленого пятна сверкало, доберутся!

Богатырь отрицательно мотнул головой: «Не говори…»

— Вижу, что негде вам головушки преклонить. — Тонкие губы старухи раздвинулись в улыбке. — Туда, куда вы путь держите, далеко идти. Ох, как далеко! Другим вовек не добраться! Ну, у вас, может, и получится, — загадочно добавила бабка. — Получится, вы упрямые. Да душой не попорчены. Доберетесь. Вижу, кони ваши не поены. Притомились. Вы их жалейте, не место им тут, чтоб знали. Вот что! — Старуха возвысила голос, видимо что-то твердо решив. — Идите-ка вы, милые, туда, куда наметили. К зеленому лесу, к озеру. До темноты поспеете, я вам путь короткий укажу. Должны поспеть, а иначе… — старуха не договорила, махнув рукой. — Ладно, загадывать не будем. Идите к озеру, я у него обитаю, там и жилье мое. Там коней напоите, там и разговор у нас иной сложится. Путь вам, во-он по той тропе, что меж тех деревьев начинается. — Старуха указала совсем в другую сторону, не туда, где по мысли Прозора и Любомысла находилось лесное озеро. — По этой тропке скорей дойдете, а иначе заплутаете и во тьме сгинете. По тропке езжайте, молодцы, не сворачивайте!

Прозор глянул на противоположный край поляны, куда указывала старуха. В самом деле, средь изломанных покрытых пыльным налетом деревьев возвышалась два здоровых: прямых и ветвистых. Он мог поклясться чем угодно, что совсем недавно эти деревья там не росли.

Богатырь раскрыл было рот, но бабка опередила. Она повернулась к Любомыслу и вновь задала непонятный и неожиданный вопрос.

— Значит, не за силой сюда пожаловал? Ну-ну…

— Не пойму я, бабушка, о чем ты толкуешь? — не переставал удивляться Любомысл.

— Ладно, — махнула рукой старуха. — Потом поймешь. Столкуемся. Еще одну вещь знайте: воды в этом лесу нигде нет, а если и увидите — то не пейте и коней не поите! Не годна лесная водица для жизни. Поспешайте… — бабка снова махнула рукой на два здоровых дерева. — Я вас у озера жду. Только болота берегитесь. Осторожней там. Мерзость всякая водится.

— Постой, бабушка! — спохватился Прозор. — У озера место открытое. А на нас какие-то люди охотятся, на ящерах разъезжают. Тучу наслали, градом побить хотели…

— И с ними еще десяток пеших. Все они в балахонах и безликие. Будто под одёжой ничего нету. На гору пошли, — добавил Любомысл. — Сверху увидят, что мы у озера. Оно ведь с горы как на ладони видно. Увидят!

— На ящерах? — усмехнулась старуха. — А вы их не бойтесь, милки. Они в тот чистый лес не сунутся, не дано им этого. Не могут они этого, да и не видят его. Пока не видят… Им не все доступно. Ладно! Недосуг мне с вами лясы точить. Дела у меня еще есть, да много их! Времени нет, да и вам поспешать надобно.

Произнеся эти слова, старуха приветливо улыбнулась. Венды почуяли, будто вечерняя заря их вдруг озарила и теплом обдала. Эх, не со злом эта бабушка к ним подошла. Не со злом!

— Вам туда! — старуха вновь махнула рукой. — На тропку! Иного пути к озеру нет. По тропке пойдете и по пути сами разберетесь — что к чему. Вижу следопыты вы изрядные. Разберетесь…

С этим словами старуха как-то незаметно подошла к кустам, из-за которых недавно так внезапно появилась, и… И исчезла! Будто растворилась в них. Даже ни одна веточка не шелохнулась!

В этот раз, когда она шла, не было слышно ни побрякивания оберегов, ни шелеста травы под ногами. Старуха ступала так, будто и не тянулся за ней груз годов. По земле будто лебедь по воде плыла.

Прозор соскочил на землю, бросился за ней вслед, видимо намереваясь еще что-то уяснить. Да куда там! За кустарником богатырь уже никого не увидел. Диковинной старухи след простыл. Не увидел он ее тени ни за ближними, ни за дальними деревьями.

Ему только и оставалось, что только досадливо крякнуть: «Надо ж как! Я ведь охотник не из последних! Куда ж она делась!»

Старуха исчезла.

Предводитель вернулся. Ему только и оставалось, что беспомощно развести руками. Прозор оглядел спутников. Лица их стали серьезны: на губах молодцев нет обычной смешливости, серые глаза княжича потемнели. Добромил, хоть и не проронил ни слова во время беседы, но слушал напряженно. Голос этой бабушки показался ему смутно знакомым. Княжич мог бы поклясться, что он его где-то слышал.

— Ну что, Прозор? — спросил Любомысл. — Едем тем путем, что нам бабушка указала? Как поступим? — Старик задумчиво покачивал седой головой: — И откуда она узнала, что мы к озеру путь держим? Есть у тебя к ней вера? А? Я отчего-то верю.

— Едем! — вместо Прозора отозвался Добромил. — Ей верю, знайте! И вы верьте!

— Ну что ж, в путь! — кивнул Прозор. — Коней поить нечем, да и у нас воды в обрез. И после бабушкиных слов мне что-то расхотелось в этом лесу ночевать. Хоть она и диковинная, старушка эта, но и у меня к ее словам вера есть. Верю и надеюсь, что ящеры и эти, погонщики в балахонах, по нашему следу не пойдут и в зеленый лес не сунутся!

Любомысл пожал плечами. Хорошо, коли бы так было. Устами Прозора — да мед пить! Старик оглядел спутников: у молодцев лица кислые и в глазах недоверие плещется.

— Ох-хо-хо… — вздохнул Любомысл. — Вижу, какие мысли у вас бродят. О бабушке этой думаете. Пора бы понимать: старость — она никого не красит. Годы, что отмерили боги для быстротечной людской жизни — они как летний дождик. Прокапал он, чуть прибил землю, напоил растения и вот будто не было его вовсе — земля снова сухая. Так же и жизнь: подходит к концу незаметно — будто и не было ее вовсе. И вы такими когда-нибудь станете, это я вам обещаю.

— Да мы ничего… — зарделся Борко. — Верно, Милован? Просто неожиданно все получилось. Опешили мы. И оберегов таких, как на этой бабушке, я не видел.

— Обереги разные бывают, — нравоучительно заметил Прозор. — Помогают ей — и ладно! А косточки ли, щепочки — это неважно.

— Эх, сгинули наши мечты ручеек найти, да у него заночевать, — вздохнул Милован.

— Устал, что ли? — удивился Прозор. — Вишь, вон как все повернулось: думали, в лесу скрытно идем, никто нас не видит да не слышит! Оказалось, нет! Гремим в нем, как иноземная пьянь по виннетским причалам. Отныне — молчок! Если уж эта старушка нас ущучила, так те, другие, и подавно нас найдут. Еще раз повторю — я ей верю! Раз говорит, что вода в округе для питья непригодна, значит, так оно и есть. Враг предупреждать бы не стал. Хорошо, что хоть какой-никакой запас воды имеется. Ладно, мы-то перетерпим, а вот кони…

— Поехали! — Любомысл махнул рукой.

Прозор тронул повод и направил жеребца к двум стройным деревьям на краю поляны.

Любомысла снедало любопытство: про какую такую силу пытала его неожиданная гостья? Причем спрашивала аж два раза и говорили какими-то загадками.

Впрочем, ничего скверного старый опытный мореход пока не углядывал. Не раз предостерегавшее его во время странствий по морям и дальним землям предчувствие беды молчало. Тем более, к чистому озеру посередь зеленого леса, они решили ехать еще утром, как только узрели его с вершины горы. И податься все равно некуда: на горе ящеры и колдуны их дожидаются. А у озера место чистое, и воды там вдосталь, не то что тут. Кругом сплошной серый налет, плесень и изломанные деревья. У озера хотя бы без опаски заночевать можно, раз колдунам с горы оно не видно. Да и старуха сказала, что у нее жилье есть.

Любомысл усмехнулся про себя: неизвестно, какое еще там жилье. Может, такая же изба, что на краю поляны стоит. А в ней неупокоенные кости.

Старик отогнал глупые мысли. Потом. А сейчас жеребец Прозора ступил на тропку, что начиналась меж двух здоровых деревьев.

Путь до зеленого пятна оказался не таким скорым, как казалось поначалу, с вершины горы.

Узкая тропа, схожая со звериной, петляла, уводила далеко в сторону. Путь часто преграждали высокие завалы и труднопроходимые не только для коней, но и для людей места.

Коням доводилось особенно тяжело в этом — то ли лесу, то ли… Название тому, что окружало вендов, подобрать было трудно.

Прозор мысленно прозвал эти места лесной топью. А по-иному и не наречешь!

Вендов окружали причудливо изломанные, усыпанные коричневой, пузырящейся, дурно пахнущей плесенью стволы деревьев. С ветвей свисали желтые полупрозрачные грибы. Около них кишмя кишели омерзительные личинки неведомо каких насекомых. Они пожирали рыхлую плоть грибов. Насытившиеся же собирались в толстые кисти, и кисти эти подрагивали на стволах и мерно сползали вниз, к корням, и там зарывались в мокрую почву.

Прозор молча кивнул на такую гроздь: «Мол, берегитесь, парни! Неведомо, какую беду эти маленькие твари несут».

— Верно, Прозор… — тихонечко отозвался Любомысл. — В других землях такие жучки обитают, что если человек невзначай их только коснется, так сразу же прямиком в царство Мораны уходит. Порой букашки ядовитей иных змей бывают!

Молодцы серьезно и напряженно оглядывались по сторонам, и попутно смотрели не крадется ли какая беда к Добромилу. Борко держал руку на черене меча. Милован вытащил лук. Но никаких подозрительных движений они не видели. Казалось, звери в этом месте не живут, а растет лишь всякая гадость.

Изредка вендам встречались испещренные пятнами, будто змеиная кожа, высокие стебли. Их покрывали лиловатые чешуйки. Казалось, стебли покачиваются и тянутся к всадникам.

Увидев первое такое растение, Прозор поднял руку — мол, стойте — и соскочил на землю. Предводитель пригляделся.

Ближний стебель сразу же немного склонился и потянулся к его ногам, будто хотел ухватить. На конце его богатырь увидел маленький венчик. Венчик этот раскрылся темным зевом, послышалось тихое шипенье.

Недолго думая, Прозор рубанул широким ножом под самое основание стебля. Рубанул — и отпрянул. Корень, что остался в земле, прыснул в воздух тонкой струйкой багровой, схожей с кровью жидкости. От нее исходил густой трупный запах.

Прозор поморщился, тщательно вытер нож о жесткую траву, и вскочил в седло.

— Лучше тут ничего не касаться, ребята, — мрачно заметил он. — Первый раз вижу, чтоб растение шевелилось. И растение ли это? Что думаешь, Любомысл?

— Не знаю… Думаю, они сродни тем мухоловкам, что на наших болотах водятся. Тоже вроде растения, а шевелятся.

— Кого ж эти твари тут ловят? — недоуменно прошептал княжичи. — Мух-то тут я еще не видел.

— Кого-нибудь ловят, мальчик, — задумчиво произнес Прозор. — И хорошо, если только мух. Уж больно сильно падалью от них смердит…

Кусты вдоль тропки казались сплетенными в дикие клубки и щетинились острейшими зазубренными шипами. Если какой-нибудь жеребец ненароком задевал ветку такого куста, то вздрагивал: уколы оказались болезненными даже для толстой конской шкуры.

Несколько раз, в особо труднопроходимых местах, венды спешивались и шли пешком, ведя коней на поводу.

Вскоре путники уперлись в большое болото. Тропка обрывалась прямо перед топью. Сквозь темно-бурые кочки мха проступала мутная вода. Жижа чавкала под копытами, кони косились на булькающие в воде вонючие болотные пузыри и испуганно прядали ушами, когда особо большой пузырь с шумом лопался. Эти места им крайне не нравились.

Прозор окинул взглядом топь.

— Не полезем через него. Кто знает, что там кроется? Уж очень это место ненадежным кажется. Пути через него мы не знаем. Все равно гати тут нет — ни прямой, ни кривой. Еще какой болотник на дно утащит! Возвращаемся, объедем. Видимо это та топь, о которой старушка упреждала. Говорила, что у него какие-то опасные твари водятся. Будьте наготове, други.

Болото объезжали долго и поэтому получился немалый крюк. Прозор вглядывался в землю, озирался на противоположный берег. Предводитель прикидывал, в каком месте они выехали к топи, и где оборвалась тропа.

В самом деле, скоро он увидел, как узенькая тропинка выходила прямиком из бурой воды. Поехали по ней дальше. Никаких опасных тварей у болота — и в нем — венды так пока и не увидели.

И вот тропка пошла недалеко от большого каменного обломка, даже не обломка, а целой скалы. Камень походил на пень, у которого была ровно срезана вершина. По кругу лежали камни поменьше. Казалось, они обвивают пень-камень змеей.

Каким образом камни очутились в лесу, и кто их выложил такой ровной спиралью, осталось загадкой. Ведь по пути венды не видели ни единого валуна, не говоря уже о таком великане со срубленной верхушкой.

Прозору почудилось, что от этого камня исходит угроза и злоба. Когда обогнули каменный обломок, послышался глухой тихий звук. Он шел прямиком от ровной верхушки.

Однообразный шум усилился. В нем слышалось потрескивание и будто далекие редкие удары в большой колокол. И вдруг края камня подернулись рябью. А потом… Потом он исчез. На месте скалы заколыхалось тусклое марево. Оно поколыхалось, рассеялось неторопливо, и перед пораженными вендами открылся кусок иного, непонятного и незнакомого мира.

Дружинники не сразу осознали, что видят. А потом понемногу до них стало доходить…

Перед вендами открылась часть бескрайнего леса. Вдали росли такие же сосны, как и в их лесу, такие же высоте лиственницы и ели.

Но они росли далеко, на краю небосвода. А перед ними огромная часть леса была безжалостно вырублена.

Везде — насколько хватало глаз — в беспорядке валялись стволы поверженных лесных исполинов. Они вели битву и не устояли: силы оказались неравны, и враг оказался силен и коварен.

Меж поверженных деревьев сновали диковинные — вроде бы сделанные из железа — подернутые ржой повозки. Они неуклюже переваливались на больших жирных черных колесах. Повозки бездумно таращили остекленевшие глаза.

Ржавые диковины пыхтели, трещали и иногда выбрасывали в воздух хлопья черного дыма. В носы дружинников ударил удушающий смрад.

Некоторые из повозок были пусты. На других ровными рядами лежали убитые и распиленные деревья. От всего этого гнусного непотребства и исходил тот однообразный шум.

А невдалеке от дружинников, средь поверженных стволов, стоял виновник этой бойни.

Тулово его было обряжено в невиданный вендами наряд: на ногах блестящие коричневые башмаки и нависающие на них серые порты. Сверху схожая с кафтаном рубаха в цвет портов. Из-под нее виднелся кусок белой, исподней. Ее высокий ворот был стянут широкой, завязанной хитрым узлом цветастой лентой.

Лицо душегуба бесстрастно, глаз не видно. Вместо них равнодушные щели с бусинками зрачков. Толстые щеки нависали над воротом. В руках изверг держал тонкую книжицу и что-то высматривал в ней.

По черным жестким волосам и желтому цвету кожи Любомысл понял, что он из тех племен, что живут далеко на восходе. Да и Прозор с молодцами видели таких людей — купцов на виннетском торгу. Они, как правило, торговали пряностями и шелками.

И вот один из них воевал с лесом. Пришлый его грабил, уничтожал… Лес просил защиты.

Прозор почувствовал, как в нем закипает глухое бешенство, недостойное воина и охотника. Голова всегда должна оставаться ясной! Но поделать с собой богатырь ничего не мог: рука потянулась с засапожному ножу — об эту тварь он поганить меч не будет!

И убьет он его так, как вестфолдинги убивают ненужных более рабов: одним махом вырежет из его жирного брюха всю требуху! И душегуб судорожно будет сучить по Матери-Земле короткими ножками, пытаясь впихнуть взад осклизлые лиловые кишки! Умирать ему придется долго и мучительно. Не стоило ему обижать лес!

Но поганому повезло. Как только Прозор привстал в стременах и изготовился в один прыжок очутиться перед врагом леса, так наваждение исчезло. Будто и не было его вовсе! Лишь постепенно стихал гул чадящих повозок. А в воздухе все еще висел запах мерзкой гари. Окно в незнакомый мир захлопнулось. Перед вендами вновь стояла обрубленная скала.

«Морок! — сплюнул Прозор. — Надо же, ведь видел, что это только скала и ничего больше! Надо же!»

Он задумчиво покачал головой. Злоба на поганого ушла и Прозора одолевал тихий стыд: не осмыслив происходящего, сам чуть было не ринулся неведомо куда! Ведь сразу надо было понять: морок это, наваждение, что от колдовского камня исходит! В том мире над поваленными стволами день только занимался, там утро раннее было! По дальней заре видно! А сейчас вечер подходит, над хворым лесом сумерки опускаются.

«Эх! Сколько ж миров-то вокруг! А ведь скрыты…»

Прозор серьезно взглянул на спутников. Лица у них ошарашенные, недоуменные. Молчат, переглядываются.

Рассуждать об очередном наваждении не хотелось, да и времени оставалось мало: хворый лес стремительно окутывал вечер. Не успеешь оглянуться — как ночь наступит. А место для ночлега не выбрано, и до озера не добрались.

Богатырь тронул повод.

— Ладно, недосуг… Будет время — обсудим. Видать, места тут такие, — Прозор покрутил головой, — колдовские, что ли? Кажут то, чего нет. Или то, что в неведомых далях находится. Едем.

Темнело. Из редких лесных прогалин тянуло холодом. Будто не прогрелся за день лес. Внизу, уже над остывшей землей, меж спутанных узловатых корней, тянулись острые язычки тумана — предвестники ночной сырости.

Жеребец Прозора неторопливо шел по узкой тропинке. Хозяин опустил повод и конь сам выбирал путь — будто знал куда идти. Впрочем, все равно свернуть было некуда.

Как-то незаметно начали появляться обыкновенные, не пораженные хворью, радостные для вендского глаза деревья. И трава под копытами пошла привычная: вдоль тропки — подорожник и стелющиеся по земле побеги чабреца. За ними низкорослые ромашки и зацветающие одуванчики, дальше — высокая сныть и чернобыльник. В мокрых местах — заросли осоки и папоротника, где посуше и повыше — иные лесные травы, которым несть числа.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно крякнул Прозор. — Я уж думал, эти лешачьи места никогда не кончатся.

— Рано обрадовался, — хмыкнул Любомысл. — Глянь, эвон куда тропка ведет. Снова к болоту заворачивает.

И верно, тропинка круто брала влево и уводила под мрачный покров. Там опять шли изломанные деревья, ветви которых обметал серый налет.

— Может, не поедем туда? — нахмурился Милован. — А если напрямки?

— Напрямки-то напрямки… — задумчиво молвил Прозор. — Только вот сдается мне, что прямой путь никуда не выведет. Помните, что старушка сказала? По тропке и никуда не сворачивать!

— Эх! — вздохнул Борко. — Тропка-то, она опять к топи выводит. А бабка говорила болота беречься. А я с одной рукой мало что сделаю. — Молодец кивнул на перебитую руку.

— Болит? — участливо спросил Добромил.

— Нет, княжич. Не болит. Только все равно я себя ущербным чувствую: не повернуться как следует, ни мечом толком не взмахнуть. Одно слово — калека. А я ведь оборонять тебя призван! Ну какой из меня охранник? — Молодец горестно покачал головой.

— Обережемся! И тебя обережем, друг! — улыбнулся Милован. — Ты главное вперед меня не высовывайся, а я уж за тебя мечом поработаю.

Прозор хлопнул жеребца по крупу и чмокнул губами.

— Ладно, едем… Лес незнакомый, а пути мы не знаем. Места тут сами видели какие! Колдовские! Тут даже солнце по-иному ходит. За мной!

Въехали под промозглый покров хворых деревьев. Сразу потянуло холодом. И тут же стемнело, будто не озаряло сейчас солнышко верхушки чистых деревьев, будто ночь близится.

Предводитель глянул вверх. Небо стало бездонным, темным. На нем ни единой тучки, а ведь только что в сапфировой глубине кучерявились барашковые облака.

Тишина стояла прямо-таки звенящая. Ни дуновения воздуха над мокрой землей, ни шевеления средь высокой жесткой травы.

— Странно, — почесал затылок Прозор. — Там светло — тут мрак… Ухо востро держите, парни, — уже по привычке соразмеряя голос, тихо прогудел предводитель — Чую, в этих проклятых местах еще не то увидим и не с такой диковиной столкнемся! Не бросайтесь очертя голову, куда не след! Тут что ни место — то сплошное наваждение и тяжелый морок. Хотя, чую не кажется нам это. В разных местах — все по-разному. Берегитесь…

Тропинка вела под уклон и вот они снова выехали к болоту. Сейчас от него несло холодом, будто окутала его осенняя стужа. Меж низких, поросших мхом кочек курился туман.

Под копытами коней хрустела подмерзшая болотная жижа.

Путники ехали но узкому берегу. Они спешили обогнуть край болота, видели, что тропка снова резко берет вбок и выводит в светлое место. Там алел закат. Там привычные деревья и травы, там похожий на родной лес мир.

Споро проехали шагов двести, как вдруг Прозору показалось, что росшее у поворота дерево шевельнулось. От его корней росли какие-то толстые побеги, и они буквально оплели ствол — будто хотели удушить дерево.

Богатырь пригляделся. Эх, как в воду он глядел, произнося последние слова. Накаркал, пуганая ворона!

Не побеги это у дерева растут — а колышутся длинные, толстые — с запястье мужчины — многоногие змеи. Точь-в-точь, как в Древней Башне. Только там змей был огромный и призрачный, а тут настоящие. Эх, в самом деле, занесло их в гнилые места!

Змеи мерно, почти неприметно раскачивались, будто они замерзли и их одолевала стужа. Будто спали. Порой одна из них словно вздрагивала и по темному блестящему телу пробегала судорога. Вот это-то движение и увидел Прозор.

Предводитель поднял руку, призывая не двигаться и замереть. Там, у края болота не наваждение. Оно не идет ни в какое сравнение с тем, что они недавно видели у гудящего камня. Но засыпанной подмерзшей ряской полоске суши вендов ждало нечто иное. Это не морок — это очередная беда. Дерево оплели невиданные жуткие твари. Что от них ждать — неизвестно. Но придется пройти рядом, иного пути нет.

Многоногие змеи шевелились, от дерева несся едва слышимый шорох и поскрипывание — это терлись друг о друга чешуйчатые твари.

Вдруг сзади раздался приглушенный хрип. Прозор резко обернулся. Нападение!

Хрипел Милован. Молодец бился в змеиных кольцах! Как тварь смогла подкрасться к опытному охотнику — Прозор не размышлял. Змея окрутила парня, прижав руки к телу. Схожие с большими рыбачьими крюками ножки стремительно шевелись, оставляя на толстой холщовой рубахе маленькие дырочки. Молодец оказался спеленатым. А под горло Милована, в то место, где бьется живчик, впилась плоская башка твари. Из-под нее текли тонкие струйки крови. Лицо молодца почернело, в полумраке белели оскаленные зубы. Парень пытался отодрать змеиную голову от груди, но тщетно — вцепилась клещом.

Рядом с жеребцом княжича вилась быстрыми кольцами еще одна многоногая гадина. Вот она наполовину приподнялась над землей и ее голова раскачивается на уровне стремян. Мерзкая тварь готовилась к прыжку. А за ней — от коряги, что в десяти шагах сбоку, — шурша острыми лапками, ползли еще несколько.

А Добромил будто окаменел. Ничего сделать не может! И его жеребец Дичко замер — ему ни отпрянуть, ни на дыбы встать!

Старик Любомысл, видя происходящее, лишь разевал рот. Растерялся старый мореход. Он ведь с водой дело имел, он не воин и не охотник.

Лишь Борко молчаливо бился с нежданной бедой. Парень низко свесился с седла и рубил тварей, что подкрались сбоку. Но ему с покалеченной рукой сложно было и Добромила защитить, и Миловану-другу помочь. Хотя двух уже достал — их части скакали по земле толстыми обрубками.

Глухую тишину нарушал лишь хруст льдинок под копытами да хрип задыхающегося Милована.

Происходящее Прозор оценил в одно мгновение. Времени на размышления не оставалось.

В воздухе коротко свистнуло — это полетел в сторону змеи один из метательных ножей, что висели на левом боку богатыря.

Всего их было пять — пять острейших клинков с обмотанными кожаными полосками ручками. Не успел первый нож долететь до нападавшей на княжича твари, как в воздухе уже крутился второй. За ним третий, четвертый… Никогда Прозор не метал ножи так быстро! Время для него замедлилось, богатырю казалось, что и его спутники, и невиданные твари застыли.

Первый клинок коснулся толстого тулова твари, и, казалось, она лопнула! По мерзлой земле, судорожно сплетаясь в кольца, колотились две длинных половинки змеи. Брызгала но сторонам тягучая бледно-зеленая кровь.

Второй нож отсек голову той, что душила Милована. Кольца змеи развилась, длинный остов забился сполошно, и уже в воздухе, рубанув мечом крест-накрест, змею добил Борко.

Остальные ножи поразили трех из пяти ползущих сбоку гадин. Им до вендов оставалось всего ничего — один прыжок. Две оставшихся змеи замерли. Они, стоя на хвостах, сучили в воздухе ножками. Слышались тихое шуршание и писк. Твари будто переговаривались. Потрескивали чешуйки.

Прозор видел, броситься они не решаются, видимо, у змеюк есть какой-то разум… Гадины быстро поползли обратно к коряге и вмиг под ней скрылись. Улетевшие ножи венд подбирать не стал, времени нет. Да и не жалел: будет металл, откует другие. Твари опасны, жизнь дороже железа.

Борко тяжело дышал. Меч в его руке подрагивал. Молодцу казалось, что вот-вот снова появятся змеи. А Милован приложил руку чуть ниже шеи. Укушенное место саднило режущей болью.

— Жив? — озабочено спросил Прозор. — В седле удержишься?

— Жи-и-в, — прохрипел Милован. — Удержусь. Пройдет…

— Давай выдавлю… — Прозор подъехал к парню и сильно сжал место вокруг одной маленькой — будто булавочный укол — ранки. Появилось несколько капелек крови. Прозор выждал и даванул еще… Затем еще раз: — Пока все, потом всерьез займемся — щас недосуг. Яда всего ничего попало.

— Хорошо… — отозвался Милован.

Молодец морщился, острые ножки изодрали рубаху и оставили на теле маленькие ранки. Они горели — будто их солью посыпали.

— Княжич, ты как?! Любомысл?! — рявкнул Прозор. — Что молчите?

— Я-я… — только и смог вымолвить Добромил. — Я цел…

Мальчик так ничего и не понял. Слишком уж стремительно все произошло. Видел лишь, что Милован неожиданно схватился за горло и захрипел. И тут же Борко выхватил меч и начал рубить каких-то толстых и длинных червяков. Оказались это змеи. Добромил не успел опомниться, как одна из них — располовиненная — уже билась рядом с Дичко.

— Убираться отсюда надо, Прозор, — хмурился Любомысл. — И чем скорее, тем лучше. Вон, видишь? У того дерева их целый клубок. Шевелятся…

Прозор это давно видел.

Предводитель оценил расстояние до ствола и до того места, где тропинка выводила из этого глухого места на светлый путь. Там, меж деревьев струился закатный солнечный свет. Решение пришло мигом.

— Скачем! Скачем что есть мочи! Успеем проскочить! Милован — впереди. За ним Борко, княжич и Любомысл. Я замыкаю. Если что — помогу. Ну! Вперед!..

Отряд мигом перестроился. Жеребцы пошли вскачь, из-под копыт полетели комья мерзлой земли. По левую сторону мелькали покрытые серым налетом деревья, по правую — мерзлое болото. На ходу Прозор выдернул лук и наложил на тетиву стрелу с широким наконечником-срезнем. Если твари, что обвили ствол, нападут — будет бить на скаку. Не впервой, сумеет.

Богатырь замыкал отряд. Ум его стал холоден и расчетлив. Он отстраненно следил и за спутниками и за тем деревом. Черные тулова змей у ствола пришли в движение: они уже не плавно колыхались, а резко изгибались, вертя головами в разных направлениях. Твари, видимо, не понимали, отчего содрогается земля.

«Точно, у них разум есть! — отрешенно думал Прозор. — Ага, вот первая!..»

Одна из змей вдруг отделилась от дерева и стремительно поползла к тому месту, где тропка уводила от тони.

Стрела, глухо визжа, полетела в извивающуюся тварь. Есть! По мерзлой земле запрыгали две змеиные части. От ствола отпала еще одна. Богатырь наложил следующую стрелу, но бить пока не стал. Стрел мало — надо поберечь.

Охотник соразмерял расстояние до дерева, следил за шевелящимся клубком и уже облегченно думал: «Проскочим! Кони быстрей идут!»

И впрямь проскочили! Прозор краем глаза видел, что только тогда, когда его жеребец прошел поворот, от ствола отвалились остальные змеи. Гадины сворачивались в тугие кольца, и, резко разворачиваясь, прыгали. Но догнать вендов они не могли — кони скакали быстрей.

А вот и светлое место близится. Еще немного, и отряд выскочил на залитую закатными лучами широкую просеку. Проскакали еще немного. И тут, обернувшись, Прозор увидел ошеломительное зрелище. Из темноты леса на просеку выскакивали змеи и, попадая на теплое место, на свет, тут же рассыпались прахом. Будто сгорали на лету! Лишь серый пепел легкими облачками оседал на траву!

— Стойте! — что было мочи заорал Прозор. — Да стойте же! Твари дохнут! Их Хорс бьет!

Венды остановились и развернули коней. Они зачаровано смотрели, как из мрака выпрыгивают диковинные гадины и, попадая на закатные солнечные лучи, гибнут, обращаясь в пыль.

Любомысл покрутил головой.

— Надо же! Столько морей исходил, сколько миров видел, а о таком не слышал!

Прозор помрачнел.

— Думаю, тут ты и не такое увидишь. Занесло же! Ты как, Милован? — богатырь повернулся к парню. Увидев его лицо, вздохнул и покачал головой: зря спросил — и так понятно. Видимо, частица яда успела попасть в кровь.

Молодец сидел бледный. Губы и сжимавшие повод руки дрожали. Тело бил озноб. Когда скакали, Милован не чувствовал слабости, а как попали на светлое место, как напряжение схлынуло и тело будто цепи сковали. И под горлом жжет. Ему, когда эта тварь вцепилась, показалось, что из груди кусок вырвали.

— Квел я, — Милован махнул рукой. — Чую, отрава во мне. Упаду скоро…

— Да ты что, друг! — всполошился Борко. — Терпи! До озера доедем, я рыбки наловлю, у меня в суме снасть лежит. Ушица тебя мигом на ноги поставит! Про хворь забудешь!

Прозор оглядывался по сторонам. Он выискивал нужную траву. Их тут много растет. В детстве деревенский знахарь учил его разные болезни изгонять. Но пока ничего нужного богатырь не видел. Хотя…

— А ну-ка! — венд соскочил с жеребца. — Добромил, иди со мной. Покажу кое-что!

Богатырь заприметил у дальнего дерева растущее в теньке растение: на невысоком стебле будто светло-лиловые колокольчики висят, а под ними один большой цветок распустился. Прозор бросился к нему. Следом спешил княжич.

— Вот, Добромил, смотри! — Прозор встал на колени перед цветком. — Это растение-братоубийца. Оно силу придает.

— Почему братоубийца? Слово-то какое страшное…

— Потому, княжич, что у него два корешка. Они будто братья-близнецы. Когда молодой корешок подрастает, силы набирается, старший брат гибнет. Запомни этот цвет. И если усталость тебя одолевает или хворь, а ничего другого нет, то обратись к этому цветку. Он тебе свою силу отдаст. И всегда бери растения только руками. Если коснется его железо — силу вмиг потеряет!

Прозор бережно подкопал пальцами цветок. Губы его шептали заветные слова. Без них тоже растение не взять. Добромил прислушивался, запоминал.

Вскоре на ладони Прозора лежало два маленьких круглых корешочка. Он отряхнул их от налипшей земли и отер о рукав. Один корешок протянул Добромилу. Богатырь видел, что княжич тоже устал.

— Вот, княжич! Ты как, силы иссякли?

— Нет-нет, Прозор! Ты лучше Миловану дай! Ему нужнее.

Прозор только внутренне улыбнулся: справный князь из Добромила выйдет! Не о себе думает — о людях.

— И Миловану хватит! Ты, княжич, оглянись. Присмотрись во-он к тому дереву. Видишь? Там еще такой же цвет растет. Заветные слова запомнил? Иди, возьми его. Один корешок твой по праву. Другой хворому отдай…

И верно. Добромил увидел, что у росшего неподалеку дерева растет еще один такой же цветок. Княжич направился к нему…

Возвращаясь к спутникам, Прозор сорвал по пути несколько круглых листочков с неприметного, казалось, растеньица.

— Жуй, Милован! — Прозор протянул корешки. — Один сейчас, другой — как силы вновь иссякать будут. Дай я тебя рану этими листками закрою. Они яд в себя примут и ранку затянут…

Наложив на змеиный укус круглые листки и надежно их прикрепив тронулись дальше. Круглый, похожий на яичко, корешок почти сразу произвел на молодца благотворное действие. Его лицо порозовела, а дрожь в теле унялась. Милован чувствовал себя так, будто ничего не случилось.

Кони раздували ноздри. Умные животные чуяли запах воды. Ехать до озера оставалось совсем немного. Вот меж деревьев блеснула озерная гладь. И вот венды выехали из леса на широкий поросший заливными травами берег.

— Вот это да! — воскликнул Добромил. — А сверху оно небольшим казалось!

Его спутники молчали, пораженные увиденной красотой.

Огромное озеро лежало в окаймлении высоких стройных деревьев… Глаз путников радовался: они привычные, не то что в хвором лесу, и их не счесть. Вот растет могучий ясень, а вот зябкая ольха и разлапистые ели. Вот красавцы клены, а средь них изредка растут величавые неохватные дубы. Единственное — сосен отчего-то мало. Видимо, не очень подходит им для жизни это благодатное место.

Понизу шел кустарник. И росли не буйные колючки, которые даже конскую шкуру продирают, а знакомые, которые и у них в родном лесу есть. Вон малинник, рядом низкорослые заросли ежевики.

Вершины деревьев шевелил ветер и золотило закатное солнце. Дальние берега заволакивала дымка. На самой же — уже темной — воде часто возникали круги. Порой доносился всплеск, — это охотилась на вечернюю мошкару озерная рыба. Значит, будут с едой! Да и без этого венды чуяли, что окружающий озеро лес полон зверья — не будет удачной рыбалка, так поохотятся.

Венды покачивали головами. Дивились тому, что видят. Вроде и немного времени прошло, а уже отвыкли от привычного леса. Не видно плесени на стволах, нет серого налета на ветвях. Не растут на земле бледные истонченные грибы, и в траву можно лечь без опаски.

— Гляньте… — шепнул Борко. — Там, у дубов.

В дубняке паслось семейство кабанов, доносилось довольное хрюканье и повизгивание. Мелькали полосатые спинки молодняка. Лесные свиньи тыкались пятачками в траву, выискивая желуди.

— Охотиться пока не будем, — отозвался Прозор. — Хоть руки и чешутся. Осмотримся поначалу. Еда с собой есть, подождем до утра. Пока светло, поедем за тот озерный выступ. Глянем что за ним… Может, там место для отдыха выберем. Тут слишком близко к тому болоту. Кто знает, что еще в нем водится. Пора ночная идет, мало ли что…

— Да и бабушка сказала, что у озера нас ждать будет, — добавил Любомысл. — Она-то прояснит, где мы очутились, что за мир такой!

Лошади тянулись к воде. Они, бедные, с самого утра и не кормлены и не поены.

Напоив, поехали дальше к вдающемуся в озеро выступу, благо до него недалеко и до темноты успеют. Объедут, глянут, что там дальше, и на ночлег остановятся.

Милован схватился за лук — в кустах мелькнула серая спинка зайца. Молодец уже позабыл, что совсем недавно его ужалила многоногая болотная тварь. Рана под наложенными листами уже не жгла огнем. И слабость ушла — корешки Прозора оказались воистину чудодейственны.

— Эким ты шустрым стал, — улыбнулся довольный Борко. — Не трожь зайчонка, я ж обещал — рыба будет.

— Рыба так рыба, — опуская оружие, охотно согласился Милован. — Даже лучше, ухи-то ведь так и не отведали.

На лица вендов набежала тень. Вспомнили, как позапрошлой ночью варили уху, как на их отряд обрушилась нежданная беда и как погибли друзья.

«Эх, как там Велислав? — опечалился Прозор. — Жаль, нет его с нами. То-то дивится будет, когда мы отсюда выберемся и все ему расскажем…»

В том, что его лучший друг жив и вышел целым из ночной передряги, богатырь не сомневался.

Путники въехали на вдавшийся в воду выступ, обогнули его берегом и…

И онемели!