Воины Беловодья

Глава 5 Беседа о грешниках и об искуплении

Лорд Абигор и Балор выжидающе глядели на Кирилла. А у него рефреном повторялась одна мысль — он в пекле, он в аду!

На краткий миг, показавшийся ему вечностью, Кирилл впал в ступор. Впрочем, ничего удивительного: у каждого человека порой бывает такое состояние, когда он не замечает ничего — ни того, что его окружает, ни где он находится. В эти минуты исчезает и без того малозаметное незаметное течение времени, и нет понимания того, что оно вообще существует. Что время, хоть и незримо, но проводит человека через всю его жизнь. Ведь человек жив прошлым, человек живет будущим. А вот если он живет настоящим, то перестает быть человеком. Он становится растением. Именно таким растением сейчас и был Кирилл. Он себя не ощущал. Время сжалось в одной точке.

Впрочем, то, что время все-таки есть, напоминало мерное тиканье больших напольных часов, что стояли в углу зала. Мерно и неторопливо качался маятник, стрелки незримо глазу совершали свой бесконечный ход. Но Кирилл ничего не замечал. Он погрузился в себя.

Все те странности, что ему довелось увидеть в величественном замке лорда Абигора и в его окрестностях, все те несуразности, которые никак не поддавались логическому объяснению, все это сложилось в одну изящную, красочную и пока малопонятную картину.

В долго и мучительно возводимое здание догадок наконец-то лег неприметный, последний, угловатый кирпичик. Толчком к пониманию того, где он все-таки находится, послужил кровавый цвет вина в искрящемся на солнце кубке, который стоял перед Кириллом.

И вот, наконец, потихоньку жутковатая реальность предстала перед ошеломленным Кириллом во всей своей малоприглядной, замысловатой и коварной красе.

Он попал на тот свет! Это ад! Пекло! А может и еще существует какое-нибудь иное название этому месту — неважно! Называйте как хотите, но суть от этого ни на йоту не изменится!

Это невозможно было представить, но все оказалось именно так!

И пока еще не ясно, к горю все то, что с ним случилось каких-то семь дней назад, или наоборот — если не к радости, то хотя бы к приобретению бесценного опыта.

Ведь по уверениям хозяев этого места, сейчас он пребывает в добром здравии. Иначе — он жив. Словам лорда Абигора и его гостя, большого рыжего кота Балора, Кирилл поверил как-то сразу и безоговорочно. Он каким-то немыслимым образом умудрился при жизни попасть на тот свет. И не куда-нибудь, а в ад, в пекло… Или инферно, называйте как хотите.

Вот только ад этот совсем не походил на ортодоксальный, скажем так, привычный. На тот, что был придуман в незапамятные времена неведомо кем и обросший за тысячелетия массой всяческих подробностей. Придуманный людьми ад жуток, он должен вызывать такой страх, чтобы никто не захотел очутиться в нем. В этом же месте все выглядело по-иному.

Этот ад на первый взгляд выглядел каким-то простым, незамысловатым и свойским, что ли. Хотя… Хотя кто из живущих мог бы похвастать что побывал в аду? В настоящем аду, а не в тяжкой передряге, потом обозванной так для красного словца. Кто? Да никто! После реинкарнации стирается память о прошлых жизнях. И это правильно. Ни к чему душе тащить на себе груз тысячелетий. Иначе она не сделает того, что ей предназначено, и человек не проживет жизнь так, как надо.

Здесь, в этом пекле, которое и пеклом то вовсе не было — вон, за окном чудесная осень, — Кирилл как-то сразу обвыкся. Будто всю жизнь тут провел.

Ничего его в этом месте особо не тревожило. Никакого дискомфорта он не испытывал. Наоборот, тут ему даже нравилось. Очень нравилось. Красивая природа, море рядом — рукой подать. Величественный замок, на осмотр которого ушел бы не один день. Жеребец Ульв, на котором он часто выезжал к горам. Впрочем, Кирилл сразу подметил одну странность: в этом месте он не увидел ни птиц, ни зверей. Во всяком случае, он их не заметил. Только собаки и лошади. Ну еще люди.

Мысли Кирилла до сегодняшнего вечера ничем не были затуманены. О будущем он особо не задумался. На земле его никто не ждал. А питомица, кавказская овчарка Шейла, почти всегда находилась рядом. Верно говорят, что все-таки человек такое существо, которое ко всему быстро привыкает. Это давно подмечено.

А может то, что он тут так легко обвыкся, заслуга лорда Абигора? Наверное, одному из хозяев пекла сделать такую вещь не составляло особого труда.

Хотя… Хотя у Кирилла иногда возникала смутная, гнетущая неосознанная тревога. Она приходила неизвестно откуда, вспыхивала сама собой. Отчего, он не догадывался. Иногда ему казалось, что он вот-вот вспомнит нечто важное. Что ему откроется нечто тяжкое, жуткое и безотрадно ужасное. Порой бередило, держало его душу в смятенном состоянии какое-то даже не воспоминание, а мимолетный, легкий, как ветерок в осенней долине, намек на него.

Будто прочитав мысли Кирилла, Балор улыбнулся, топорща длинные, чуть подкрученные вверх усы. Из-под черных губ показались кончики острейших клыков. Улыбка у него вышла немного странная, но, в общем-то, замечательная. Как улыбаются коты, Кирилл видел только в мультфильмах. Впрочем, выражение довольства порой можно заметить и у настоящих кошек, для этого надо лишь нежно погладить пальцем подбородок. Улыбка Балора располагала.

Кот из пекла мягко прищелкнул пальцами. Сверкнули белоснежные острые когти.

— Кирилл! — мурлыкающим голосом произнес Балор. — Прости за глупый вопрос, а что же ты ожидал тут увидеть?! Черных, пропахших серой волосатых чертей с рогами, раздвоенными копытами и хвостами? Что они запихивают вилами несчастных грешников в кипящие котлы? И что потом прихлопывают его тяжелой крышкой и пляшут на ней, уминая поплотнее, для того чтобы больше вместилось? Или может, ты думал, что в аду всюду горят костры, а на них стоят большие чугунные сковороды, опять же с визжащими на них пресловутыми грешниками? Или, может, еще что-то? Мне стало даже интересно… Ну же, пришпоривай свою фантазию! Вспоминай, что было выдумано людьми за века, — да какое там «века»! — за долгие тысячелетия.

Вопросом, что Кирилл вообще не знал, где он находится, кот не задавался. Считал, видимо, что у гостя стальные нервы.

— Хотя, — посерьезнел Балор, — ты, Кирилл, уже все вспомнил. Уже сам все знаешь. Понимаешь, что на самом деле все совсем не так, как считают некоторые. В аду нет никакой видимой жути. Для наказания, а, вернее, исправления душ грешников не надо ни котлов, ни сковородок. Ни к чему невыносимый жар огненной геенны. Скажу тебе так, Кирилл! Все людские домыслы, все истории, что сочинили люди об этом месте, мне просто смешны. Еще раз повторюсь, в месте высшей справедливости — так я называю этот мир — каждый получает по своим грехам и заслугам. Причем, замечу, получает справедливо! Не больше и не меньше того, что он сотворил при жизни. Тут, как в надежном банке — сохранено все, что вложено. Правда, вот проценты по вкладам набегают такие, я скажу!

Балор развел лапы, показывая, какие набегают проценты.

Кирилл не знал, что и ответить. Сидел, осмысливая все сказанное котом-демоном. Это было поразительно. Хотя известно — угол падения равен углу отражения. А проще: как аукнется — так и откликнется.

В разговор, по привычке размеренно и четко выговаривая слова, вступил лорд Абигор. Все то время, что Балор произносил спич, демон внимательно наблюдал за своим гостем. И, как видимо, остался доволен его выдержкой. Кирилл растерялся лишь в первый момент. Но потом быстро вошел в привычную колею.

— Ну что же, Кирилл! Скажу вам такую удивительную для меня вещь. Еще при нашей первой, столь необычной встрече, я подметил, что у вас необычайно сильно развито самообладание. И еще добавлю — это ваша главная и достойнейшая черта характера. И я рад, что вновь нашел этому подтверждение. Поверьте, я знаю, что вы сейчас чувствуете. Не каждый вот так легко возьмет себя в руки, узнав, куда он попал. Не каждый… Вы молодец, Кирилл. Вы большой молодец.

— Лорд, — вмешался кот, — да прекрати ты ходить вокруг да около. Поясни все простыми словами.

— Хорошо, — кивнул лорд Абигор. — Итак. Кирилл, вы неглупый человек. Вы должны понимать, что все объясняется достаточно просто. Первая, главнейшая и единственная заповедь, которую должен исполнять любой человек при своей жизни, укладывается в два слова. НЕ ГРЕШИ! — раздельно произнося буквы, сказал демон. — Вы понимаете, что в эту заповедь входят и все остальные: весьма, кстати, и правильные, и, безусловно, мудрые. Вы их помните? Они от рождения заложены в любом человеке.

— Помню, лорд. Не убий…

— Вот-вот! Именно так! — снова встрял неугомонный Балор. — Не убий, не прелюбодействуй… Ну и так далее. В общем, нет ничего сложного. Будешь соблюдать заповеди — обережешь свою душу от больших проблем. А если с душой все в порядке, то и желать больше нечего. Видишь ли, Кирилл, душа — это самое важное. Она основа всего. Сам должен понимать. Все остальное, что человек имел при своем земном существовании — это так, пустое. Подчеркиваю, все — включая даже отменное здоровье. Все суета сует. А вот заповеди, оберегающие душу — они не просто так созданы. Будешь их соблюдать, относиться не то что трепетно, а хотя бы с должным уважением, и потом все будет в порядке. Награда будет соответствовать прожитой жизни. И уверяю тебя, она не заставит себя ждать. После смерти, разумеется. Или, иначе, того состояния, которое по недоразумению у людей принято принимать за смерть. Ха! — ухмыльнулся Балор. — Смерть — это небытие. Навыдумывают же! Мол, смерть — это конец всему. Как бы не так! Подтверждение этому ты уже видел в нашем мире. Конца нет, а если он и приходит, то в крайне редких случаях. Вот! Однако, я отвлекся. Века назад людям в очередной раз дали понять, что есть еще несколько — да что там несколько! — совсем иная жизнь. И для этого надо лишь следовать мудрым заповедям. Повнимательней к ним относится. Все просто.

— Я понимаю тебя, Балор, понимаю… — сказал Кирилл. — Веришь ли, о чем-то таком я догадывался. И старался жить по правде.

— Нам это известно. — Лорд Абигор улыбнулся и проницательно взглянул на гостя. И в голубых глазах его заиграли веселые солнечные искры, те, что поразили Кирилла при их первой встрече неделю назад, в круглом зале.

Балор продолжил.

— Вот и все, Кирилл, что требуется от человека. Но… опять все без толку. Вновь ничего не получилось. Люди остались прежними. Сколько же можно с вами биться?! Не знаю, не знаю… — покрутил головой кот. — Видимо, вам нужно дать больше времени. Я верю, что когда-нибудь человечество поумнеет. И мы займемся более важными делами, чем надзор за искривленными душами. А пока… пока грешникам приходится расплачиваться вновь и вновь. Мне их жаль. Но изменить я ничего не могу. Все зависит от них самих. Вот поэтому и существуют такие места, как это — инферно, или более понятное тебе слово — пекло.

— Вы видели, драгоценный гость, каково искупление в этом месте, — сказал лорд. — Поверьте — все эти муки придумали не мы. Это плод фантазий сломанных душ. Вы видели, как расплачиваются грешники за все то зло, что они совершали при своей земной жизни. Видели в первую же ночь, как только сподобились попасть сюда. Уверяю вас, вы не должны были знать всего этого, но… — Лорд Абигор развел руками. — Но так уж получилось. Ведь вы все-таки живой человек и, как говорится, ничто человеческое вам не чуждо. Зов мертвых оказался слишком силен, и он — я не могу понять почему — подействовал на вас. Хотя вы пока и не относитесь к сонму так называемых мертвых.

И вновь перед Кириллом молнией мелькнуло воспоминание о первой ночи, что он провел в пекле. О том ужасе, что он видел будто наяву…

…Кирилл вздрогнул и присел на огромной кровати. Отодвинул тяжелый балдахин. Странно, он почему-то внезапно проснулся. Будто что-то тяжелое и холодное внезапно стукнуло в затылок.

Сдавило виски, и сердце стучало и трепыхалось, будто вот-вот вырвется. Будто ему тесно в груди и оно хочет на волю. Сердцем безраздельно завладело странное, непонятное, тоскливо-щемящее чувство. Какая-то неосознанная тревога. Сердце будто положили на лед.

Кириллу показалось, что где-то вдалеке раздаются непонятные странные звуки. Он прислушался. Нет, не показалось. На грани слышимости несся глухой, бесконечный, на одной ноте гул. В этом гуле слышались шаги. То твердые, уверенные. То робкие, будто шаркали мягкие тапки. Доносились звуки, схожие со скрежетом ржавых петель. Порой будто хлопала железная дверь. Издалека неслись приглушенные крики. Кричали женщины…

Непонятно.

Кириллом вдруг овладело малопонятное желание: сию минуту встать, выйти из спальни и куда-то идти. Куда — он не понимал, зачем — не знал. Но желание это было не то что сильно, оно оказалось могущественно. Оно твёрдо и непреодолимо принуждало его действовать.

Не в силах ему противиться, Кирилл встал, спешно накинул роскошный халат, сунул ноги в шлепанцы и бесшумно, будто бы сомнамбула, пошел к двери. Шел и ощущал, что тело его как ватное. Из него куда-то исчезла жизненная энергия.

Взявшись за витую бронзовую ручку, Кирилл немного задержался и с усилием попытался разобраться в своих чувствах: что за неведомая сила им руководит? Откуда пришло это насилие над его волей и разумом? Отчего он чувствует себя таким ослабевшим? Странно…

И почему ему кажется, будто бы он давно, изначально знает, что следует делать дальше, куда идти? Откуда пришло это знание? Ведь ему просто-таки необходимо идти в конец коридора, дойдя до лестницы, спуститься по ней в главный зал на первом этаже и, пройдя через него, выйти на крыльцо!

Только и всего. «Но зачем? — мелькнула в глубине сознания слабая невнятная мысль. — Ведь сейчас ночь. Зачем я иду?» Но тут же внутренний голос был заглушен сильным, которому невозможно было противиться, посылом: «Надо!»

Ему необходимо попасть наружу. Ему нужно выйти из замка в долину! Сейчас же! Немедленно! Не в силах больше совладать с собой, Кирилл приоткрыл высокую тяжелую дверь, намереваясь выйти из спальни.

Безмятежно спавшая Шейла, видя, что вожак встал, чуть приоткрыла глаза. В глазах овчарки отразился язычок пламени от светильника, который висел на стене. Она потянулась и лениво, будто бы нехотя, пару раз стукнула хвостом об пол. Соня приветствовала своего обожаемого вожака.

Ротвейлер Грей вскочил. Что-то невнятно проурчал. В полумраке засверкали пламенеющие рубиновые глаза. Он пристально глядел на гостя. А Шейла же, видя, что Кирилл хочет выйти в коридор, стремительно вскочила и бросилась к нему.

Собака выскользнула в приоткрытую дверь впереди вожака. Следом за ней неторопливо поднялся и ротвейлер. Грей потянулся, зевнул. С укоризной посмотрел вслед овчарке и, с тоской оглянувшись на теплый камин, неторопливой рысцой потрусил вслед гостям.

Странное то было шествие.

Кирилл медленно и почти беззвучно брел но длинному коридору. Шаг его был бесшумен, лишь легкий шелест халата намекал, что в коридоре кто-то идет… Он ступал как во сне — в том состоянии, когда вроде бы все сознаешь, понимаешь, что это всего лишь тяжелый сон, но прийти в себя окончательно, изгнать кошмар нет ни сил, ни воли.

Собаки, цокая по гладкому паркетному полу, трусили впереди. Они то отбегали подальше вперед, то возвращались и пристраивались по бокам. Грей изредка поглядывал на гостя, и когда он смотрел, глаза его вспыхивали рубиновыми искрами.

По стенам меж высоких стрельчатых дверей и проходов в другие помещения здания висели жирандоли. Зажженные через один, они давали тускловатый неяркий свет. Язычки пламени трепыхались, отбрасывая на стены причудливые тени.

Что-то непонятное и необъяснимое вело Кирилла. Впрочем, страха он не испытывал. Никакого. Ведь случается, что во сне ощутишь такие ужасы, которых наяву никогда и не прочувствуешь. Сейчас нынешнее состояние Кирилла никак не походило на ночной кошмар — с ним творилось нечто иное. Хотя в сердце колкой льдиной так и застыл тоскливый холодок. И он не исчезал.

Кирилл спустился по широкой мраморной лестнице в главный зал и пошел через него к выходу. Ночью зал казался мрачным и неживым. Темнели витражи высоких стрельчатых окон. Тускнели расставленные в нишах рыцарские латы и развешанное по стенам оружие. Гобелены на стенах выглядели сумрачными и древними.

Путь казался ему бесконечным, ноги ватными. Колени предательски дрожали. Откуда-то появилась одышка. Одолевала непонятная слабость. Хотелось присесть прямо тут, растянуться на гладком полу, отдохнуть. Но надо идти. Кирилла манил непонятный зов.

Наконец он добрел до нужного ему места. То есть до двери, выводящей наружу, на замковую площадь. Никакого ливрейного лакея, который днем выскакивал из неприметной ниши и распахивал створки, сейчас и в помине не было.

Кирилл медленно протянул руку к начищенной бронзовой ручке.

Неожиданно любимая собака, выпестованная и выдрессированная кавказская овчарка Шейла с рычанием ухватила полу длинного роскошного халата. Шейла упиралась, тащила Кирилла назад, в здание. Затрещала прочная материя. Халат порвался. Шейла ухватила полу с другой стороны. Видимо, собака очень не хотела, чтобы ее вожак выходил наружу.

Но, какой бы силой ни обладала Шейла, она его собака, и справляться с упрямицей Кириллу не впервой. Впрочем, прикрикивать на нее он отчего-то не стал. Просто распахнул дверь и шагнул в темный проем. Халат трещал — в него бульдожьей хваткой вцепилась Шейла. Кирилл медленно вышел на крыльцо, таща за собой тяжелую, упирающуюся мощными лапами кавказскую овчарку.

«Странно… — где-то в глубине разума мелькнула мысль. — Зачем Шейла меня останавливает? Ведь мне надо идти дальше, туда, на крепостную стену. Что на нее нашло? Ведь она послушная…»

Выйдя на полукруглое, вымощенное мрамором крыльцо, Кирилл остановился. «Надо передохнуть, и так идти тяжело, а тут еще и Шейла».

Кирилл стоял, неторопливо оглядываясь. Холодный свежий воздух немного привел его в чувство. Из головы исчезла липкая муть. Сознание прояснялось. Но желание подняться на крепостную стену не исчезало.

Высоко в небе неторопливо переливался синеватый, казавшийся призрачным и потусторонним свет. Изредка в нем проскальзывали всполохи. Будто сверкали грозовые зарницы. Ни звезд, ни луны…

Кирилл медленно направился в сторону крепостных ворот. Идти мешала Шейла. Овчарка ну никак не хотела разжать клыки и выпустить полу халата. Ротвейлер Грей трусил поодаль. Порой оглядывался и сверкал своими глазищами.

«Ох, ну почему она не разожмет пасть и не скажет, что ей надо? — скользнула отдаленная мысль. — Чего уж проще?» Кирилл хоть и мало, но уже стал кое-что соображать.

«Все правильно, как только проснулся, я хотел выйти из замка в долину. Потом решил — зачем выходить за ворота? Я ведь могу просто подняться на стену и оттуда посмотреть, что это меня так неудержимо влечет. Значит, идем наверх».

Неподалеку как раз находилась широкая пологая лестница, ведущая на огораживающую замок стену. Кирилл направился к ней. Шейла, видя, что ее вожак не собирается выходить за пределы замка, сразу же разжала пасть и выпустила многострадальный халат. Собака довольно уркнула и виновато завиляла пушистым хвостом. Мол, ты уж прости меня, виновата — вон какую роскошную одежку попортила, но так лучше.

Путь наверх казался тяжелым, не то что вечером, когда он поднимался с монахом Яковом. Кирилл дышал так же тяжело, как бедный Яков накануне. На крепостной стене поджидал ротвейлер Грей. Глаза его уже не вспыхивали.

Вид сверху поразил Кирилла. От неожиданности он намертво вцепился в каменный зубец. Волосы затрепетал пронизывающий ледяной ветер. А Кирилл стоял и смотрел на то место, где еще вчера вечером простиралась долина.

Сейчас он ее не видел. Не видно ни утеса, ни лунной дорожки на море, ни маленьких багряных осенних рощиц. Не видно темных крыш ночного городка.

Все изменилось. В долине он видел лишь какое-то тускловатое свечение над землей, а в нем переливались огоньки. Их еще называют блуждающими. Порой земля как бы исчезала и вместо нее возникал бездонный провал, а в нем лишь клубились озаряемые синими сполохами черные рваные облака.

И замок величественным кораблем плывет в бездне. А черные облака медленно обтекают его со всех сторон и уходят вниз, под основание стен.

Из этой черной облачной бездны доносились далекие стоны и надсадные вопли. Кирилл понял — это от невыносимых страданий кричат люди.

Вторгались иные звуки: тихо позвякивали цепи. Слышались шаги. Побрякивали связки ключей. Порой скрежетали ржавые петли распахиваемой железной двери. А потом дверь будто бы гулко захлопывалась.

Затем долина вновь возникала, и снова земля тускло светилась, и по ней, будто светлячки, с место на место перебегали блуждающие огоньки. Перебежит, застынет, а потом снова в путь — к одному ему ведомой цели. Что творится внизу, Кирилл не понимал.

Ночной воздух и шлифованные камни под ногами Кирилла задрожали. Будто бы их сотрясли удары огромного невидимого колокола. Когда вибрация стихла, неслышимый для уха удар раздался еще раз. Уже сильнее. Кирилл ощутил, как сотряслись толстенные каменные стены замка. Потом еще удар, еще…

Тело Кирилла вдруг охватила промозглая ледяная сырость. Он внезапно осознал, что это не зимний холод. С ним он имел мало чего общего. Такая затхлая сырость стоит в глубоких подземельях, а может, в могилах. Хотя лежать в могиле Кириллу пока как-то не доводилось. Ни просто так, ни в качестве покойника, разумеется.

Этот промозглый ледяной холод как-то неожиданно и окончательно привел Кирилла в чувство. Он покачал головой, мол, надо же, что это со мной такое творилось, и взглянул на собак.

Ротвейлер Грей стоял рядом и с любопытством смотрел ему в лицо. Глаза у собаки уже не вспыхивали рубиновыми огнями. Они выглядели мудрыми и усталыми. Грей что-то ждал от него. И Кирилл вдруг понял, что этот ротвейлер очень умен, что это самая умная собака, которую ему когда-либо доводилось встречать. Что разум ротвейлера острей человеческого — он более глубокий и совершенный. Что он владеет такими знаниями, которыми никогда не будут обладать люди.

Грей смотрел на Кирилла снисходительно — так смотрит взрослый человек на расшалившегося ребенка. Мол, развлекайся, малыш. Придет время, и ты поймешь многое.

Шейла же стояла у самого края стены и провожала глазами плывущие черные тучи. Ноздри ее раздувались — собака чутко и тревожно ловила воздух. Жесткая шерсть на загривке медленно приподнялась. Кирилл чуть слышно присвистнул, подзывая питомицу. Положил руку ей на голову, почесал за ухом. Но овчарка не успокаивалась.

— Так, — сказал Кирилл. — На стену я поднялся. Увидел, что происходит в долине. Правильно делала, Шейла, что не пускала меня. Сунулся бы сдуру! Но все же, ведь не просто так я проснулся и пошел незнамо куда? А начатое надо доводить до конца. Верно? Есть у меня одна мысль. — Кирилл прищелкнул пальцами. — Ну что же. Если ты от меня чего-то ждешь, господин Грей, то я, пожалуй, готов удовлетворить твое любопытство. Только вот чего тебе надо? Хочешь, угадаю?

Грей любопытством склонил голову набок. Слушал. А Кирилл уже понял, что ротвейлер ждет, как он себя поведет дальше. Испугается ли? Или все-таки проявит любопытство и захочет выяснить причину непонятного зова? А чего Кирилл должен бояться? Да, действительно, как только проснулся, в сердце закрался легкий холодок непонятного страха.

И этот легкий страх этот присутствовал, чуть покалывал сердце, пока он не поднялся на стену, пока не исчезла сонная одурь. Но она улетучилась, а страх Кирилл загнал вглубь. И сразу все пришло в норму.

Кирилл прокрутил в памяти последние минуты. Так, поначалу, когда он шел как во сне, его влекло в долину. Но Шейла не пускала, вон как халат изодран! Собака его обожает. Вот и сейчас смотрит дружелюбно. Но черные глаза серьезны. Наверно, рада, что удержала и не дала сделать чего-то, по ее мнению, неправильного.

И что же он делал не так? Правильно — он хотел выйти прочь из замка, в долину. Значит, ротвейлер ждет, выйдет ли он за крепостные стены. Ну что ж!

Опустившись на корточки перед Шейлой, Кирилл обнял собаку и стал потихонечку нашептывать ей на ухо:

— Шейлочка, милая моя! Пойми же, мы же с тобой не трусы! Ведь верно? Мы молодцы, мы умницы! А ты самая смелая девочка! Самая-самая! Давай не будем бояться! Ведь недаром что-то тянуло меня выйти из замка. А ты не пускала, и правильно делала. Я не мог понять, что со мной происходит. Но сейчас все прошло, я чувствую себя как прежде. Так давай не будем бояться! Давай взглянем, что там в долине, почему меня туда так тянуло. Посмотрим, и сразу же обратно! Я это тебе обещаю. Чего бояться-то? Я же с тобой, и ты со мной. Ну, милая, будь молодцом! Ничего не бойся! Тем более смотри, вон с нами какой могучий молодец. Уж он точно не даст тебя в обиду. Да и меня, наверное, тоже. И вообще, кажется, он к тебе не равнодушен — значит, вдвойне оберегать будет. Пойдем, посмотрим? А?

Шейла вздохнула. Кивнуть не кивнула — пока еще не научилась, но тихонечко пробурчала:

— Пойдем. Но смотри, вожак, у камина не в пример уютней, чем там. Я знаю.

Итак, согласие получено. Кирилл поплотней запахнул халат и быстро сбежал вниз по лестнице. Когда он решительно шел к крепостным воротам, Шейла уже не делала попыток удержать его. А ротвейлер же выскочил вперед. Он оглядывался и порой сверкал глазами. Но шел неторопливо и важно. Вел. Что ж, он тут хозяин. Сейчас покажет, что творится снаружи.

А дрожь от беззвучного колокола все так же сотрясала стены замка. По беззвездному небу, озаряемые сполохами зарниц, плыли рваные черные тучи.

У ворот мелькнула тень. Человек! Тень быстро проскользнула в красноватый полумрак крепостных ворот.

Фигура женская и очень походит на домоправительницу Магду.

«Точно — она! — понял Кирилл. — Но что ей нужно снаружи? Ночь!»

А ротвейлер ощетинился, заурчал. Глаза его вновь загорелись. Но вслед Магде не бросился. Лишь обернулся на спутников, будто хотел их поторопить.

— Магда! — что есть сил крикнул Кирилл. — Вы куда? Постойте! Подождите меня, вместе пойдем!

Но, кажется, Магда не слышала, что ей кричат. Женский силуэт скользил над каменной мостовой бесплотной тенью. Кирилл чуть прибавил шаг. Потом чуть ли не побежал трусцой, пытаясь ее нагнать. Но тщетно. Магда непостижимым образом оказывалась на все том же расстоянии от него — далеко впереди.

А ведь она не бежала! Кирилл видел, что женщина идет размерено. Не спешит, но и не задерживается. Странно все это. Кирилл не знал, что и подумать. Но ведь не призрак же она! Видно, что по полукруглым сводам прохода пляшут отбрасываемые Магдой тени!

Кирилл прибавил ходу, затем побежал. По бокам пристроились собаки. Но тщетно: как и прежде женщина шла далеко впереди.

«Ай, ладно! — махнул рукой Кирилл. — В самом-то деле! Не Магда же мне нужна. Я ее и не знаю совсем. Только вечером в первый раз увидел. Мало ли какие у нее дела. Я просто иду посмотреть, что случилось с долиной». Он вновь пошел обычным шагом.

Вот и выход. Кирилл выскочил наружу и в раздумье остановился: а стоит ли вообще идти в долину? Не лучше ли вернуться? Решил, что раз уж пришел, то стоит. Он не любопытен — он любознателен. Получит полезные знания. Как-то не доводилось еще встречать чудеса такого рода.

Он сделал шаг вперед. Затем еще. Ничего необычного не произошло. Под ногами Кирилл ощущал твердую дорогу. Магды он нигде не увидел. В долине все так же тускло переливалось причудливое свечение, и в нем блуждающие огоньки.

«Эх, жаль сигареты в куртке остались! И кто мне мешал собраться как следует, одеться? Сейчас бы постоял, покурил, обдумал, как дальше действовать. А то в халате и шлепанцах на природу выбрался. Неудобно, да и некрасиво».

О том, что его вела необъяснимая чужая воля, Кирилл уже как-то не думал.

— Ладно, поступлю так. Слышишь, Шейла? Пройду по дороге чуть вперед, метров двадцать-тридцать. Погляжу, не изменится ли чего. Ты будь начеку, чуть что — рви халат дальше. Потом вернемся, спать пойдем. Ну их, эти чудеса!

Он неспешно двинулся вперед. Под ногами твердь. Дорога, ведущая в долину и морскому побережью, вымощена камнем. Отсчитав тридцать шагов, остановился, отошел в сторону. Под ногами зашелестела палая листва.

— Ладно, возвращаемся. Приедет хозяин, спрошу его, что тут ночью творится. Или Магду. А может и Якова. Уж он-то точно знает. Идем.

Но как только Кирилл дошел до ворот, воздух задрожал. Будто вновь бухнул беззвучный колокол. Послышалось тихое рычанье. Кирилл оглянулся. Рычала Шейла, а Грей сверкал кровавыми глазами. Собаки смотрели в одно место — на основание стены недалеко от ворот.

Кирилл пригляделся. Вроде бы там что-то или кто-то есть. Да! Подойдя, он увидел, что у стены, безвольно привалившись к ней спиной, сидит Магда. Женщина не шевелилась. Застыла в одном положении. Грей смотрел на женщину горящими глазами и тихонько порыкивал, шерсть на загривке ротвейлера поднялась. Ему вторила Шейла.

— Фу! — цыкнул Кирилл. — Лежать!

Зашелестела опавшая листва, собаки послушно улеглись. Кирилл присел на корточки рядом с женщиной.

— Магда, вам плохо? Что с вами? Помощь нужна?

Женщина не отвечала. «Обморок, — решил Кирилл. — Надо ее уложить на землю». Он взял Магду за руку — первым делом необходимо прощупать пульс…

И тут его глаза пронзила яркая — да что там яркая! — ослепительная вспышка! Будто в глаза влетел колючий горячий песок пополам с кайенским перцем! По затылку стукнуло тяжелым молотом. Виски нещадно заломило, словно в них гвозди забили. Кирилл аж застонал, боль казалась невыносимой!

Он зажмурился и сдавил голову руками. Медленно заваливаясь набок, Кирилл упал на землю.

Какое-то время перед его глазами стоял лишь белый ослепительный свет. Вскоре боль в голове утихла. Свет померк, и Кирилл раскрыл глаза. То, что он увидел, оказалось в высшей степени непонятным.

Нет сумрачной долины. Не видно собак. Исчезла привалившаяся к стене Магда. Да и самого замка нет. Он очутился в незнакомом месте. Кирилл ощущал себя бесплотным и невесомым. Перед ним простиралось бескрайнее каменистое поле. Поле это делили на ровные прямоугольники широкие бетонные полосы. Вдали, твердо печатая шаг, шла женщина в черной форме.

Каким-то образом Кирилл сразу догадался, что видит Магду. Только она уже не в отутюженном тщательно заштопанном платье. На ней другая одежда, новенькая, с иголочки, безукоризненно сидящая.

Фигуру женщины обтягивали ладно пригнанный китель и юбка немного ниже колен. На голове Магды чуть сдвинутая набок пилотка, ноги в блестящих черных сапогах. Все черное. На плече лишь один погон. На левой руке красная повязка. На повязке белый круг, а в нем символ солнца — ломаный крест, или иначе свастика. Это эсэсовская форма.

Кирилл бесплотным призраком устремился вслед за Магдой. И вдруг внезапно невдалеке возникли жутковатого вида строения. Виднелись длинные приземистые бараки с провалившимися крышами и выбитыми окнами.

Бараки были огорожены рядами покосившихся, сверху загнутых в сторону территории, толстых бетонных столбов. На белых фарфоровых изоляторах была натянут ржавая колючая проволока. Кое-где она порвалась и спуталась в хаотичные клубки. Там, где проволока сгнила, меж столбов открывался проход на территорию. Вдоль жуткой ограды стояли пулеметные вышки. Вдали, из-за бараков, виднелась полуразрушенная приземистая квадратная труба крематория. То, что это именно крематорий, Кирилл понял сразу. Дым из трубы не шел…

«Это разрушенный немецкий концлагерь. Видел историческую хронику. Тут уничтожали людей…»

Посередине ограды стояли высокие ржавые ворота. Одна створка распахнулась, а вторая, сорванная то ли ветром, то ли временем, лежала невдалеке на бетоне. Над воротами висели проржавевшие, в рост человека, железные буквы. Они покосились, иные болтались в воздухе, чудом не падая. Но все равно можно было без труда прочитать надпись на немецком языке:

«Труд освобождает, — машинально отметил Кирилл. — Немцы любили украшать вход в свои фабрики смерти пафосными лозунгами. Сентиментальные! Вот что мир ждало. Они со своей педантичностью аж до Сталинграда дошли. Пёрли, отнюдь не лютики нюхая. Аккуратисты, мля!»

Высоко неся голову, твердо печатая шаг, Магда вошла в ворота. Ветер трепал выбившиеся из-под пилотки белокурые локоны. Кирилл, скользя по бетону бесплотной тенью, проследовал за эсэсовкой.

Минуя бараки, женщина направилась к отдельно стоящему двухэтажному серому зданию. В лагере Кирилл не увидел ни души. Лишь ветер тихо гудел в зияющих черными провалами окнах. И еще порой неслись странные звуки: далекий лай собак, автоматные очереди, гортанные обрывки команд на немецком языке и стук тысяч деревянных подметок по бетону.

Неожиданно время скакнуло вперед, и Кирилл оказался в просторной, светлой, выложенной белоснежным кафелем комнате. Лампы, подвешенные на потолке и на стойке около мраморного операционного стола, давали ровный мощный свет. На самом же столе, в ряд по бокам, часто висели длинные кожаные ремни с пряжками. Рядом с операционным столом стоял маленький столик с разложенным на нем сверкающим хирургическим инструментом. В углу обыкновенный письменный стол, а на нем раскрытый на чистой странице журнал. Около двери большой железный контейнер без крышки. И все…

«Что за стол-то такой? — недоумевал Кирилл. — Зачем столько ремней?»

Дверь распахнулась, и вошла облаченная в белые халат и шапочку Магда. На руках женщины Кирилл не увидел хирургических перчаток. Магда подошла к маленькому столику и в задумчивости принялась перебирать хирургический инструмент. Поблескивала сталь, тихо позвякивали ампутационные ножи и пилы. Названий иных инструментов Кирилл не знал и даже предположить не мог, что они существуют и имеют такой устрашающий вид.

Раздался тихий звонок, и сразу же в противоположенной от входа стене распахнулась неприметная, выложенная кафелем небольшая дверь. В операционную вошла женщина. Вернее, не вошла — ее втолкнули, и дверь сразу же бесшумно закрылась.

На женщине была пошитая из грубой материи полосатая роба и тяжелые башмаки на деревянной подошве. На груди заключенной Кирилл увидел пришитую белую полоску с отштампованным на ней шестизначным номером.

Женщина проворно сдернула полосатую шапку и что-то заученно быстро проговорила по-немецки. Что — Кирилл не разобрал, но догадался. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы не понять, что заключенная скороговоркой произнесла свой лагерный номер.

И снова скачок во времени. Заключенная уже лежала на операционном столе. Голая. Ее роба грязным бесформенным комком валялась возле контейнера. Запястья и лодыжки узницы оказались пристегнутыми к операционному столу ремнями. Еще один ремень перехватывал горло. Свет мощных ламп заливал обнаженное синеватое тело.

Волосы Кирилла, хоть он и ощущал себя бесплотным призраком, зашевелились. Заключенная была беременна… И по-видимому, до родов ей оставалось лишь несколько недель. Беспомощно выпирал вверх большой живот.

К операционному столу со страшной похотливой улыбкой подходила Магда. В правой руке садистка держала операционную пилу.

Раздался истошный вопль, прерываемый стонами, которые больше походили на рев. Кричала привязанная к столу женщина. Пила Магды уже до половины вошла в ее бедро чуть выше колена. Магда продолжала равномерно и неторопливо водить рукой. Она будто бы перепиливала полено. Ее лицо раскраснелось, с него стекали капельки крови, брызжущие из-под острых мелких зубьев. На искаженном довольной улыбкой лице садиста-хирурга читалось безумное наслаждение.

Вопли несчастной перешли в глухой звериный вой и постепенно стихли. От болевого шока она потеряла сознание, а может, умерла.

Магда отошла, задумчиво сосредоточено посмотрела на узницу и, пожав плечами, принялась за другую ногу…

Кириллу нестерпимо хотелось сжать глаза, не видеть всего этого, но сделать он этого не мог. Он смотрел. И тут ему показалось, что в лице несчастной заключенной произошли странные перемены!

Да, так и есть! Она не та женщина, что втолкнули в операционную. Сейчас на залитом кровью столе лежала сама Магда! Магда-узница была беременна, а Магда-хирург, если можно было применить это слово, отрезала вторую ногу.

Отрезала сама себе!!! Другая, отрезанная, торчала из контейнера, что стоял у двери. Кто и когда ее туда отнес, Кирилл не знал. Когда беременная узница стала Магдой, он не видел.

Но он понял, что тихая домоправительница Магда сейчас была беременной заключенной и одновременно являлась эсэсовкой-хирургом и отрезала ноги сама себе.

Вопли, которая издавала подопытная Магда на операционном столе, уже были ни на что не похожи. Хрипы, стоны, визг… Все эти звуки смешались в один саднящий разум Кирилла крик. Изо рта беременной Магды текла розовая пена, а Магда-хирург с безумной белозубой улыбкой неспешно водила пилой.

Белый халат ее был весь залит кровью, и эта кровь тонкими ручейками стекала на белый кафель пола, собиралась в лужицы, лужицы соединялись в одну большую, и тонкий ручеек из нее стекал в сливное отверстие под столом.

Раздался крик младенца…

Ребенок родился в безумной боли этой мясорубки, что учинила Магда-хирург. Обрубок женщины на столе дернулся. Рывок оказался такой силы, что не выдержал привязывающий руку ремень. Это было последнее ее движение. Подопытная Магда издала хриплый вздох и умерла.

Магда-хирург положила младенца рядом с матерью, сполоснула руки над раковиной и уселась за письменный стол. Подумав, она тщательно вывела в журнале дату. Ребенок истошно кричал на мраморном столе…

Снова скачок во времени. Все началось сначала. Втолкнули следующую узницу. Так же быстро сдернув шапку, она отбарабанила по-немецки свой номер. Так же, как и первая, она была беременна.

В этот раз Кирилл успел заметить, когда она превратилась в Магду. Своей мучительницей она стала, как только ее руки и ноги охватили бурые от крови ремни.

На операционном столе опять лежала Магда. А Магда-хирург с таким же сладострастием резала сама себя. Только на этот раз сначала она отпилила руки. Потом опять положила только что родившегося младенца рядом с хрипящей умирающей матерью — рядом с собой. Магда-хирург снова сполоснула руки, подошла к столу и вывела очередную дату.

Отвести глаза от происходящего Кирилл не мог, отвернуться — тоже. Он чувствовал, что еще немного, и рассудок его не выдержит. Зрелища, разворачивающиеся перед его глазами, были невыносимы для любого нормального человека.

Магда-хирург истязала беременных с небывалой фантазией. Вырезала коленные чашечки, неторопливо, частями, отнимала руки и ноги. Садистка вводила подопытным различные растворы, умерщвляя младенцев в утробах. Она убивала саму себя. Результаты экспериментов Магда с немецкой педантичностью записывала журнал.

От женских воплей Кирилл оглох…

Все прекратилось в одно мгновение. Кошмар как отрубило! Кирилл не видел ни операционной, ни Магды. Вернее, он ее видел.

Занималась заря и домоправительница, вновь одетая в свое старомодного фасона платье, все так же сидела у крепостной стены. Пальцы ее заведенных назад рук судорожно вцепились в шершавый камень. Будто бы она хотела удержаться, не упасть неведомо куда. Она бездумно смотрела широко открытыми глазами. Смотрела вдаль.

Что она видела, Кирилл уже знал. А его, лежащего на шершавой листве, ухватив за полы халата, волокли собаки, Шейла и Грей. Волокли подальше от женщины. Полы халат были разодраны в клочья. Но на это плевать…

Кирилл присел и схватился за голову.

— Что это было! — простонал он. — Что?!

Воздух сотрясался от ударов невидимого огромного колокола. Тихо позвякивали цепи. Доносился еле слышимый скрежет ржавых петель железных дверей. Стучали по бетону деревянные подметки узников.

Постепенно звуки затихли. Смолк колокол. Далеко над морем занималась заря. Страшная ночь закончилась.

Шейла ткнулась черным мокрым носом в запястье Кирилла. Она тихонечко поскуливала — все понимала. А Грей, уже не сверкая глазами, стоял чуть поодаль. Ротвейлер раскрыл пасть, зевнул. А потом как бы нехотя и нравоучительно произнес:

— Ну что? Теперь-то ты понял куда попал, смельчак? Не надо подходить к грешникам, когда они искупают свою вину! Не надо!..