А в следующее мгновенье что-то произошло. Я даже не успела понять, что именно и как, лишь очнулась, обнаружив себя… лежащей на столе. На том самом, где минуту назад были выставлены разнообразные блюда. Целое множество угощений и роскошная посуда для нашего с Рейтоном обеда. В этот раз я не стала удивляться количеству наготовленного, поняла уже, что мужчина привык ни в чем не отказывать. И себе, и тем, кого пригласил на этот самый обед.
Вот только оказалось, что моя невинная шалость возымела совершенно непредсказуемые последствия. И Рейтон решил заменить прием пищи совсем другими удовольствиями… Иначе как еще объяснить его до безумия голодный взгляд и прямо-таки звенящее в воздухе возбуждение?
Мужчина склонился надо мной, нависая с обеих сторон и опираясь руками возле моей головы.
— Основное правило ты тоже забыла, да, Лиаль? — он еще не дотронулся до меня, но бархатный, горловой шепот, казалось, проник под покровы одежды, запретной лаской касаясь кожи. — К зверю нельзя подкрадываться вот так. Нельзя делать то, чего он не ожидает. Теперь пеняй на себя.
В голове роем вспыхнуло сразу множество вопросов. Почему он назвал себя зверем? Намекнул на то, что может быть жестоким? О каких правилах идет речь? Я ведь не рабыня. Или в этом мире семейные отношения строятся совсем по другим принципам, не тем, которые мне известны? И что значит его предостережение? Надо бояться? Тогда почему меня так волнует его близость? Почему хочется не спрятаться, не убежать, а позволить ему реализовать все угрозы. Любыми возможными и невозможными способами…
Я как-то умудрилась расслышать скрип открывшейся двери: одна из девушек заглянула в зал, видимо, отреагировал на грохот свалившейся со стола посуды. Но Рейтон наградил служанку таким свирепым взглядом, что она тотчас попятилась, захлопывая за собой дверь и ограждая нас обоих от прочего мира.
А потом мужчина что-то хрипло прошептал — и впился в рот жадным поцелуем. Его ладони обхватили мое лицо, не давая пошевелиться, а губы принялись исследовать каждый миллиметр, снова и снова возвращаясь к моим губам.
Вроде бы никогда я не испытывала сложностей с тем, чтобы подобрать подходящие определения, но сейчас ничего не выходило. Все знания, весь опыт работы — а я ведь считала себя почти филологом! — оказались бессмысленны, потому что нужных и правильных слов в принципе не существовало. На человеческом языке не имелось обозначений для этого одновременно неистового и ласкового, нежного и страстного, всепоглощающего поцелуя.
Пальцы Рейтона скользнули к плечам, погладили шею, а в следующее мгновенье я почувствовала, как они хозяйничают на моей груди, почему-то уже обнаженной. И едва сдержала возглас изумления, обнаружив, что от моего королевского платья осталось одно упоминание. И еще — жалкие обрывки, валяющиеся на полу вместе с перебитой посудой.
А мужчина все не останавливался. Его губы делались все настойчивее, руки — увереннее. Я тонула в сладком, пьянящем жаре, которого становилось все больше. И понимала, что совсем скоро не смогу себя контролировать. А значит, и его тоже.
Нужно было как-то отвлечься. Сделать хоть что-нибудь, чтобы сохранить последние остатки самообладания. Например, попробовать сосчитать осколки от роскошного сервиза. Или ошметки ткани от моей одежды… Или оценить, как мило смотрится одно на фоне другого…
Но ничего не выходило. Я забыла и счет, и все подходящие определения. Мысли продолжали кружиться в голове беспорядочным роем, рассыпаясь на такие же осколки, как те, что были на полу. И хотя собрать эти мысли воедино никак не удавалось, я совершенно точно знала, что все они связаны с горячими губами, исследующими мое тело. С пальцами, жесткими и ласковыми одновременно. И со ставшими бездонными глазами, в которые я боялась взглянуть.
Это грозило катастрофой. Я терялась в жадных ласках, впитывала их, как измученный пустыней путник втягивает иссохшим ртом долгожданную влагу. И мне это невероятно, до безумия нравилось.
Запах возбуждения пропитал воздух, оно выплескивалось наружу с каждым вздохом и стоном, и я уже не могла разобрать, кто из нас издает эти звуки.
И куда только делась моя хваленая сдержанность и уверенность в себе? Сейчас я была убеждена лишь в том, что больше всего на свете желаю, чтобы Рейтон не останавливался. Чтобы эта сладкая пытка продолжалась как можно дольше. Меня слепило от удовольствия: так ярко было то, что он делал со мной. Слишком смело, но вместо того, чтобы краснеть, я представляла, как повторю все это с ним. Слишком вкусно: прошло всего лишь мгновенье с тех пор, как он оторвался от моего рта, а я уже соскучилась по его губам. И слишком мало, мне хотелось большего: всего его, рядом, на мне, внутри, даже под кожей. Чтобы не осталось ни одной клетки на теле, не впитавшей его присутствия.
Но все это совершенно не походило на попытку просто «договориться». Если я теряю рассудок от одних только ласк, что будет дальше, когда мы, наконец, доберемся до постели? Хотя, похоже, в ближайшее время на это можно не рассчитывать… Нельзя было сказать, что мне не нравился стол в замке, но более предпочтительным казалось принимать за ним пищу, чем исследовать поверхность собственной обнаженной спиной.
Я все-таки как-то сумела вынырнуть из жаркого омута страсти и, дотянувшись до плеч склоненного надо мной мужчины, прошептала:
— А мне казалось, новое платье тебе понравилось… Если я выбрала что-то не то, нужно было сказать об этом в салоне, а не превращать мою одежду в гору лоскутков.
Взглянув на бесформенную груду, годящуюся разве что на тряпки, я вздохнула.
— И какой смысл было тратить кучу денег на покупки, если их ждала такая печальная участь?
Показалось, или в сдавленном дыхании Рейтона утонул смешок? Что ж, если мой муж еще в состоянии реагировать на шутки, у нас есть шанс добраться до спальни и продолжить в более подходящей обстановке…
Я обвела пальцем контур его лица, задержалась на губах, влажных от поцелуев и удивительно мягких. На моей коже сомкнулись зубы в легком укусе, и по телу растеклась новая горячая волна желания. Такого острого, что я не удержалась, и, обвив другой рукой шею, потянула мужчину на себя, заменяя ладонь, прикрывающую уста, собственными ртом. Слизнула с кожи возбуждение, наслаждаясь этим вкусом. Но одних его губ, только лица было мало, мне снова хотелось полюбоваться совершенным телом, которое украдкой рассматривала утром, пока он спал. Но на этот раз таиться не собиралась, робкие, неспешные движения не смогли бы удовлетворить сумасшедшую жажду, переполняющую меня.
— Как невоспитанно с твоей стороны до сих пор оставаться одетым и вынуждать меня тратить время на сражение с множеством застежек! Я же не умею так профессионально рвать вещи! Придется или преподать мне соответствующий урок или раздеться самому. И желательно побыстрее.
В следующее мгновенье я снова увидела перед собой хищника. В обращенном ко мне горящем взгляде отражались одновременно ярость и желание обладать. Откуда я это знала? Как нашла в своем разуме подобные определения? Непонятно. Я не сумела бы ответить, но при этом не сомневалась, что все обстоит именно так. Именно хищник, подобный безжалостному, свирепому волку только что раздирал на мне одежду. Но вот он как будто смягчился и спрятал когти. Нет, не превратился в податливого и милого щенка, но контролировал свою рвущуюся наружу силу.
Рейтон встал на колени, нависая надо мной, и начал медленно расстегивать рубашку. Безумно медленно. И при этом он не отрывал от меня жаркого, пронизывающего взгляда. Смотрел глаза в глаза. Сначала гибкие умелые пальцы вытянули поочередно запонки, отшвыривая их в сторону. Раздался звенящий грохот, когда они покатились по полу, и я невольно поежилась, ощущая, как вместе с этим звуком по телу пробежала новая волна мурашек. А мужчина, между тем, потянулся к пуговицам на рубашке, так же медленно расстегивая одну за другой.
Казалось, он специально тянет время. Специально дразнит меня. Но и себя тоже: я прекрасно видела, насколько он напряжен. И возбужден. Вздымающийся бугор на штанах не оставлял сомнений: Рейтон хотел меня ничуть не меньше. Но почему-то медлил. И хотя в буквальном смысле пожирал глазами мое обнаженное тело, руки в ход не пускал.
А после и вовсе спрыгнул со стола, оказываясь на значительно расстоянии от меня. Протянул свою рубашку:
— Оденься!
Голос был низким и хриплым. Минуту назад я подумала бы, что таким его сделало с трудом сдерживаемое желание, но сейчас уже сильно в этом сомневалась. Почему Рейтон остановился? Он властелин в этом доме, нам бы точно никто и ничто не смогло помешать…
Щекам стало горячо, и я одновременно испытала разочарование и злость. Выдернула из его рук рубаху, торопливо кутаясь в нее и стараясь натянуть как можно выше. По самое горло. Спрятать все, что только можно.
Мужчина протянул руку к пуговицам, и в его взгляде на мгновенье мелькнула нежность. Хотя, скорее всего, мне просто показалось. Как и то, что он вознамерился помочь. В любом случае, ни в чем таком я не нуждалась. Одеться была и сама в состоянии!
Наскоро справившись с застежкой, я отступила на несколько шагов и отвернулась. Но все равно успела заметить, как вопросительно изогнулись его брови, а губы опять скрыли улыбку.
— Ты меня боишься?
Да, кажется, я боялась. Но не его. Своей реакции. Своих мятущихся чувств и захлестнувшей обиды. Я чувствовала себя отвергнутой, и понятия не имела, что делать дальше.
— Или злишься, что не стал продолжать? — он уже открыто усмехнулся.
Я машинально продолжала отступать. Сжимающие рубашку пальцы невольно дрожали, и сделать с этой дрожью хоть что-то у меня не выходило. Могла бы — вообще сбежала, но почему-то была уверена, что так просто он не даст это сделать.
— Ты правда хочешь, чтобы наш первый раз случился на столе?
Повторила взглядом движение его руки в сторону устроенного нами хаоса — и в этот самый момент мужчина ринулся ко мне. Не стал дожидаться ответа, не произнес больше ничего сам. Лишь подхватил, подкидывая вверх, как пушинку, и опустил к себе на плечо. Пальцы накрыли обнаженные бедра, сжимая почти до боли. А потом быстрыми шагами, почти бегом, он бросился прочь из зала.
По пути попался кто-то из служанок, но не успел произнести ни звука: грозный, почти звериный рык заставил умолкнуть и в страхе спрятаться за угол, уступая нам дорогу.
Это было совсем не романтично — он нес меня, как тащат мешок с картошкой, но в той силе, что сквозила в каждом его движении ощущалась бешеная страсть. И это сводило с ума. Заставляло с каждым мгновеньем все больше и больше желать продолжения.
— Куда ты… что? — говорить, болтаясь вниз головой, оказалось непросто, и я скорее пропищала, чем озвучила свой вопрос.
Стискивающие меня руки сжались сильнее, а низкий горловой возглас рассыпал по телу короткие ожоги:
— В спальню, малышка. Я наконец-то получу мою брачную ночь! И никакая сила во Вселенной больше меня не остановит!