Волчья ягода (СИ)

Глава 11. Суть вещей

— Да не волнуйтесь так. Я просто выясняю, что вы помните. Воды хотите?

— Нет, — в тишине небольшой комнаты непроизвольно и громко клацнули зубы.

— Значит, с потерпевшим вы познакомились недавно?

— Да.

— Какие у вас с ним отношения?

— Мы… Мы… Любовники мы.

Дверь кабинета открылась, заглянувший в комнату человек кивнул.

— Минутку! — старший кто-то там, имя, а уж тем более звание которого я даже под угрозой расстрела не вспомнила бы, подошел к двери.

Мужчины о чем-то негромко говорили, а я уставилась на свои ладони, лежащие на коленях. В больнице сердобольная медсестра принесла старые списанные пижамные штаны, и теперь мой наряд выглядел весьма живописно, что не добавляло уверенности в себе ни на грамм.

— Ну вот! — дознаватель широко улыбнулся. — Отпускаю я вас пока, Евгения Николаевна! Ваш приятель пришёл в себя и сообщил важные сведения о нападавших!

— Спасибо!

— Вот здесь подпишите... Ага. Я в ту сторону, довезти?

— Нет, спасибо вам, меня брат заберёт.

Спустя десять минут я сидела на переднем сиденье, крепко схватившись за натянутый ремень безопасности, и ждала, когда Миха начнёт спрашивать. А он молчал. Щелкали поворотники, моталась из стороны в сторону ёлочка освежителя, но кузен не произносил ни слова.

— Миш…

— Мамке пока ни слова не говори, поняла! Ни сло-ва! — вдруг прорвало брата. — Там, — он кивнул назад, — шмотки твои, к дому подъезжать будем, я у леска встану, переоденешься. Она на работу должна была уйти, но мало ли. Вся деревня гудит, что Егора убили.

— Он же живой!

— А я тебя не спрашивал! — вдруг заорал Миша, с силой ударяя по рулевому колесу. — Как представлю, что тебя тоже могли...

— Мишенька!

— Что? Что Мишенька? — брат говорил уже гораздо спокойнее. — Ладно, проехали.

Леском в Кленовом стане называли маленький кусочек настоящего леса, чудом сохранившийся вокруг небольшого оврага, в котором местные жители привели в порядок и обустроили два родника, бьющие метрах в пяти друг от друга. По обе стороны от выложенной камнями, осколками бетонных плит и щебенкой низины, поднимались вверх по склонам лестницы с перилами из сваренных немного неровно труб. Лесок состоял из сосен и елей, и шагнув внутрь этой узкой полосы зелени, можно было укрыться от любопытных глаз почти полностью.

Потоптавшись на разорванной коробке из-под макарон — где только он её нашёл — я оделась, засунула в пустой пакет свитер Егора. Холода совсем не чувствовала, только дикую усталость и стыд — Мишка отыскал в вещах и принес лифчик и трусы.

К моему огромному облегчению, тётя Таня уже ушла. Я забросила в стиралку свитер и пару грязных Мишкиных рубашек, попыталась поесть, но ни крошки в себя затолкать не сумела.

— Мне на работу, — угрюмый Михай достал из холодильника трёхлитровую банку молока и принялся пить так, словно на улице плюс тридцать, и измучила его нестерпимая жажда, — с остальным сама справишься, не маленькая.

— Спасибо, братишка! — с тайной надеждой на примирение произнесла я.

Но ответа не дождалась, и причина была понятна: Мишка всю ночь занимался решением собачьих и моих проблем, стараясь при этом не растревожить мать.

Я снова всё разрушала вокруг себя, снова закружила вихри, что сшибали с ног близких. Так было с самого детства. Стоило мне испытать сильный эмоциональный подъем, как тут же на голову всем, кто рядом, и мне в первую очередь, опускался кулак судьбы, крушащий планы и надежды.

Глядя вниз, на потоки грязной воды, устремляющиеся к стоку белой сидячей ванны, я машинально тёрла мочалкой плечи, не понимая и не принимая случившееся. Потом села на холодный выступ — конструкция была разработана для хрущевок, но Мишка где-то урвал этот раритет и установил вместо чаши душевой кабины. Было удобно — и тазик есть, куда поставить, и сидя мыться приятнее. Красивый голубой кафель быстро нагрелся от тепла спины, и я незаметно уснула, разомлевшая от горячей воды и слишком уставшая, чтобы сопротивляться.

Золик вернулся лишь рано утром. Я впустила его в окно, обрадованно погладив гладкую голову.

— Передал привет? Молодец!

Ворон деловито сел на край стола и принялся изучать содержимое плошек и кружек, смешно перепрыгивая с места на место.

— Да ты голодный что ли? Сейчас!

С вечера остался недоеденным пирог с рыбой, и я быстро развернула тряпицу в которую он был завернут.

— На, ешь, бедный мой мальчик! Никто не покормит маленькую птичку! Никому и дела нет, что птичка кушать хочет.

Однако чёрный приятель лишь смешно наклонил голову и моргнул, но есть не стал. Большой графитовый клюв с силой стукнул по кувшину с узваром. Потом ещё. И ещё, и несколько раз с усилием, даже яростью.

— Чего творишь-то, хам? Разобьёшь ведь! — увещевала я Золика, но тот продолжал колотить по обожжённой глине, пока последний мощный удар не пробил толстую стенку. Кувшин треснул, и верхняя его часть, расколовшись, провалилась внутрь сосуда. Удовлетворённый содеянным ворон подскочил к пирогу и принялся спокойно склевывать кусочки теста.

— Ты ведь не просто так это сделал, да? А зачем? Пить не хотел, видно же. Не хочешь, чтобы я пила?

Резко вздернув вверх голову, птах хрипло каркнул.

— Думаешь, мне нельзя это пить? Почему? Вредно? Отравлено?

Еще раз каркнув, Золик поставил лапу на пирог, ухватил корочку и рывком оторвал ее, открывая себе доступ к вкусной сочной начинке.

— Но ведь не убили же меня. Смысл какой? Чего молчишь? А…., — я в раздражении махнула рукой, — лишь бы пожрать! Что за мужики пошли!

В медной чаше было немного воды, и я умылась, расчесала волосы красивым костяным гребнем, заплела косу.

— Как там… все? Как дядька Лешак? Нормально всё? Хоть бы записку написали. Что за люди? Ну да, Волче же некогда, он же у нас сильно занят личной жизнью. Раненый опять же. Как там его живот?

Пирог давно исчез в недрах ворона, а сама птица, пристроившись на спинке стула и свернув голову набок, наблюдала за мной с заметным интересом.

— Нет, ты не подумай, мне так-то плевать, что там у него. Я просто из вежливости интересуюсь. Принято у воспитанных людей интересоваться, понял?

— Утро доброе, красавица! — сияющий Слава входил в горницу с широкой улыбкой, которая слегка померкла, едва он заметил Золика. — Как почивала?

— Знаешь, а хорошо! — наверное глупо, но мне хотелось, чтобы ворон увидел, как я довольна жизнью

— Ничего не снилось?

— Нет, а должно было?

— Ну, — Мстислав помялся немного, — бывает, что после травм всяких...

— Так, давай-ка не строить планов относительно моих так называемых волшебных способностей, ладно?

— Не злись! — хозяин, наконец, оглядел стол и удивленно поднял бровь: — Не поранилась?

— Чем? А, кувшин. Нет. Неловко поставила, видимо.

— Сейчас новый принесу.

— А он у тебя из чего? — я наблюдала, как едва уловимо напрягается спина и в неловком повороте назад замирает голова. Секунда, и Мстислав расслабился.

— Травки всякие, ягодки, всё натуральное! — нервно хохотнув, он переступил порог комнаты.

Заворчал Золик, улыбнулась я.

— Молодец, птах. Тебе бы в наркоконтроле работать — цены бы не было. Значит, Мстислав Годинович привязать меня к себе хотят, беспокоятся, боятся. Ну-ну.

Вернувшийся хозяин выглядел все так же оптимистично радостно.

— Горячий! Вот и пирожка тебе с курочкой. Завтрак, так сказать.

— Слушай, Слав, а ведь мне снилось что-то. Вот сейчас ты заговорил про завтрак, и я вспомнила.

— Да? — напрягся Мстислав.

— Ага. Пирог мне снился, вроде как едим мы его вдвоем, и ты вдруг подавился. Хлопаю тебя по спине, хлопаю, а ты все никак вздохнуть не можешь! Представляешь, какой ужас! Лицо синее, и упал прямо на пол. Кошмар! Но ведь это не то самое, да? Это же не предвидение?

— Ты ешь, — стараясь не выдавать волнение проговорил Слава, — завтракай, я пойду. Дела.

— Что, Золик, — прижав румяный пирожок к носу и вдыхая дивный аромат, улыбнулась я. — Устроим товарищу Мстиславу шоу?

Чёрные крылья взмахнули, и ворон спустился на плечо, целясь в клювом в мой завтрак.

— Чтобы такого еще придумать, а ?

— Ну пожалуйста! Понятно, что нельзя, но ведь как-то можно? — фраза получилась смешной, и я невольно улыбнулась медсестре средних лет, которая сейчас перекрывала доступ в коридор.

— Девушка, ещё раз повторяю: у нас карантин по гриппу! Случай у вас не тяжёлый, спецпропуска нет, так что звоните по телефону своему… жениху.

Такие крепости с наскока не берутся, но и я сдаваться не собиралась. Притворно вздохнув, огляделась. В достаточно просторном холле районной больницы сновали туда-сюда люди, которым, похоже, карантин не указ. В квадратном проеме гардероба скучала пожилая женщина в медицинской маске и очках с внушительными диоптриями. В сумочке лежала шоколадка, в голове окончательно оформлялся жалостливый рассказ.

— Здравствуйте, можно к вам за помощью обратиться? — всхлип получился натуральным и проникновенным.

Через несколько минут я шагала по больничным коридорам в белом халате и пакетом с продуктами в руках, лицо было прикрыто маской, голова белым колпаком на завязках. Гардеробщица Валентина Степановна, мужу которой, как к счастью выяснилось, Егор чинил раритетную "Окушку", очень чётко объяснила, куда сворачивать, чтобы проникнуть в плату номер двадцать и не попасться на глаза старшей медсестре.

Вот и заветная дверь! Оглянувшись, я быстро юркнула внутрь палаты, прошла небольшой коридорчик и оказалась в помещении с четырьмя кроватями, две из которых были аккуратно заправлены. Егор спал, чуть нахмурив брови. Его сосед нацепил наушники и смотрел что-то на смартфоне. Он равнодушно скользнул по мне взглядом и снова уставился в экран телефона.

Набольшие порезы на руках Егора были заклеены пластырями, ладонь перевязана — за лезвие ножа хватался, пытаясь отвести удар. Коснуться этого тела было страшно, вдруг что-то сломается?

— Женька…

— Разбудила, да?

Внезапно оказалось, что я страшно стесняюсь смотреть Егору в глаза. Словно и не было между нами ничего. Теряясь и, кажется, даже краснея, начала что-то лепетать про отсутствие нормальных апельсинов и “зато гранаты полезнее”.

— Женька, как хорошо, что ты пришла.

Заставить себя посмотреть в глаза собеседнику было трудно, но я отважилась, и стеснение мгновенно улетучилось.

— Тебе больно? Есть хочешь? А я тут тебе гранаты…

Здоровой рукой Егор схватил меня за воротник и притянул очень близко к своему лицу.

— Тебя никто не обижал?

— Нет, — отчего-то шёпотом ответила я.

— Это хорошо, — бледный рот приближался всё ближе, — я переживал. Очень переживал.

Вот и встало всё на свои места. Тёплое касание губ восстановило наш общий кровоток, и сразу задышалось легче, и руки встретились в таком новом, но уже необходимом сплетении пальцев.

— Знаешь, думал тут..., что ты приснилась мне такая.

— Какая? — я понимала, о чём говорит Егор, но, так же как и он, не могла найти нужных слов.

— Подходящая мне. Необходимая. Как воздух.

— Да. Я чувствую то же самое! — целительная сила наших поцелуев вернула краски на бескровное мужское лицо.

— Как Луша?

— Нормально. Ей повезло, как и тебе.

— Я верну деньги за операцию. Дорого, наверное?

— Не смей меня обижать, Егор. Я такого отношения не заслуживаю. Не смей! Она тебя защищала! Это я ей должна осталась.

— Какая грозная у меня невеста!

— Невеста?

— А ты сомневалась?

— Ну, предложения мне еще никто не делал.

— Погоди, вот смогу встать на одно колено и непременно сделаю. Дождёшься?

— Дождусь.

— Ты же обещал! Разочаровываете, Мстислав Годинович. Очень разочаровываете!

— Одну не пущу!

— А с твоими волками я и сама не поеду! Неуютно мне под присмотром хищников. Травмируют мою нестабильную после удара по голове психику.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Дай мне водителя. Довезёт до места, а обратно дядька Лешак доставит.

— Нет.

— Слав, ты реально достал! Я ведь могу и совсем уйти отсюда. И домой вернусь без тебя, как только пойму, что нужно сделать. А? Как тебе такой расклад?

— Хорошо, — поиграл желваками Славик, — езжай! Но чтобы через день вернулась, иначе сам приеду.

Молчаливый возница подозрительно напоминал того, что треснул меня по голове, но кто старое помянет... Золик летел параллельно, присаживаясь на ветки и поджидая, пока сани поравняются с ним. Рысья шуба, что подарил мне Мстислав, хорошо согревала и была очень лёгкой и красивой.

Я прятала подбородок в длинный шелковистый ворс и представляла себя русской дворянкой, якобы объезжающей свои родовые владения, а на самом деле думающей о том, по кому так сильно билось сердце. Добавляло волнения и предвкушение скорой встречи с Волче, который грезился мне в гусарском ментике в обстановке охотничьего домика с непременным камином и оленьими рогами над входом.

Безошибочно выбирая дорогу, слуга Мстислава быстро довёз меня до знакомого места и, не попрощавшись, принялся разворачивать сани.

Стучать или не стучать? Сразу войти? Я мялась у порога минуты две, пока не поймала на себе взгляд Золика, сидевшего на ветке большого дерева.

— А вдруг люди заняты? — слегка обижено парировала я его невысказанное ироничное замечание. — Я же не предупредила никого!

Но тут, разрешая все мои сомнения, дверь открылась, и на пороге возник дядька Лешак.

— Ой ты! Прибыли гости, убыли печали! — он широко улыбнулся, протянул руку, но коснуться моего плеча не решился. — Подомовничай, покуда я силки проверю. Малушка по воду пошла до речки, колодец помёрз. На вас, девицы, хозяйство оставляю. Косы друг дружке не повырвете?

— Попробую…, — настроение отчего-то сразу испортилось, — лишь бы она к мне не лезла!

Старик крякнул, расправил усы:

— Полешки в печку подкидывай, водицу согревай, а я скоренько обернусь! — и зашагал по хрусткому снегу вглубь леса.

Я пожала плечами: моё дело предупредить!

В горнице было тихо, потрескивали дрова, было тепло, и спокойствие растекалось по венам без всякого на то моего согласия.

Скинув шубу, заглянула в горшки на столе — вода и овсяный кисель. Не густо. Пирогов не наблюдалось, а есть уже немного хотелось. И тут взгляд упал на топчан с перинами: Волче спал на них, будто и не вставал с момента моего отъезда.

Невольно залюбовавшись его позой, я подошла ближе, еще ближе, а потом и вовсе села на краешек постели. Мне никто не мешал рассматривать спокойное бледное лицо, крепкие натруженные руки, белые отметины шрамов на коже. Видать, доставалось молодцу по первое число и раньше.

— Горюха…

— Ой! Не хотела будить тебя, прости! Светло-карие, почти жёлтые глаза, опушенные густыми ресницами, снова брали меня в плен. По щекам расплывался огонь — краснею что ли? Вот ещё новости!

— Я так-то к дядьке Лешаку приехала, — да, нужно говорить хоть что-то, пока мозг не превратился в желе окончательно. — Думала, ты у себя дома уже.

— Красна ты девица, глазам отрада.

— Чего? — я попыталась вскочить с перин, но тёплая ладонь обхватила запястье.

— Не пущу более никуда.

Размечтался, инвалид-дрессировщик. Попробуй удержи!

Волче тянул на себя, и я неловко прилегла рядом, стараясь избегать смотреть на его лицо.

— Ты не сильно тут рукам волю давай. Не хватало, чтобы твоя Малуша меня прирезала из ревности.

— Горюха моя, ладушка…

— Бредишь что ли? Да у тебя температура. Ну, точно! — как бы мне не хотелось прижаться к этому мужчине в эротическом экстазе, игнорировать факт затуманенности его сознания было невозможно. — Ты горишь, Волче!

Капельки пота на лбу, пересохшие губы, глаза, будто залитые мутным маслом. Как я сразу не заметила, кокетка городская! Мужик бредит, а я себе уже нафантазировала всякого!

— Пить хочешь?

Волче кивнул.

Я метнулась к столу и налила в глиняную кружку воды. Села в изголовье и приподняла голову охотника.

— Давай помаленьку. Вот так.

Ощущая мелкую дрожь большого и сильного тела, я начинала паниковать. Сколько у него сейчас: тридцать девять, сорок? Ни таблеток, ни лекарств, ни нормальных врачей. Мстислав натёр мне раны какой-то пахучей гадостью, но красные припухлости от укусов до сих пор окончательно не спали, а здесь ножевое ранение!

— Не уходи…

— Нет-нет, миленький, ты что, куда теперь от тебя уйду? Пей ещё.

И Волче пил, и не было важнее и нужнее для меня сейчас человека, чем он.

— Уксус есть? — в лоб атаковала я Малушу, развязывающую платок и уже открывшую рот для обвинений.

— Это что за уксус?

— Так, проехали, спирт? А-а-а-а! У вас и спирта нет! — окончательное осознание, где и в каком времени нахожусь, был слишком горьким. — Горит он, бредит, видишь — дрожит весь. Как это… лихорадка у него, умрёт ведь. Что делать -то?

Взгляд Малуши уперся в дверь, ведущую по коридору к подземелью Моревны, девушка что-то явно мысленно обдумывала и взвешивала.

— Живой воды надоть.

— И где взять?

Но гордая подруга Волче не удостоила ответом, а решительно направилась к двери. Постояла еще немного и шагнула вперёд.

— Матушка, ты ли?

Опешив от того, как далеко заплутало сознание охотника, я кивнула:

— Я, ...сынок.

— Спать хочу, а не спится, гнёт спину, руки выворачивает, угомони матушка, упокой. Укачай, матушка, как бывало, спой.

В голове внезапно возникли слова колыбельной, что, как мне помнилось, пела мама:

{Баю-баюшки-баю,

Не ложися на краю -

Придёт серенький волчок

И укусит за бочок.

Он укусит за бочок

И утянет во лесок.

За пень, за колоду,

Под белу березу.

Станет ямочку копать,

Дитяточку засыпать,

Тамо чащи темны

Тамо звери злы

Тамо волки воЮт,

Малым спать не дают.}

Конечно, Волче забылся не от хриплого пения. Температура росла, влажное тяжелое тело вдавливало меня в угол, и я уже с нетерпением ждала возвращения Малуши, которая все не шла.

Как же Лешак допустил, или в порядке вещей такое отношение к раненым? Умрёт так умрёт?

Наконец скрипнула дверь, и торопливые шаги подруги охотника сначала замерли у печки, а потом направились к топчану.

Из кожаной баклаги Малуша выливала в кружку странную жидкость, на воду совсем не похожую.

— Это что?

— Живая вода. Подсоби, держи-ка.

Вдвоем мы напоили Волче, который вообще перестал реагировать на происходящее, Малуша обтерла лицо жениха влажной тряпкой и глубоко вздохнула, приложив мокрую ладонь к собственному лбу.

— Она же ведунья или как там вы ее называете. Почему помощи не попросили?

— Не то не просили! — девушка нахмурилась и заправила за ухо выбившуюся из косы прядь. — Не чета нам боярыня — бела лебедь, мужнина жена, богатырка. Не ровня чёрной траве.

— Ну да, характер у Моревны не мёд, — я вдруг учуяла тот самый запах, о котором Марья говорила за давешним завтраком — от Малуши и вправду несло псиной, — а чего она злая такая?

— Того не ведаю, — усмехнулась девушка, — должно по за мужем скучает. Все очи проглядела, дожидаючи.

— А муж у неё кто?

— Знамо кто — Иван, княжий сын. Как уехал сестёр навещать по осени, так и не возвернулся ещё. Только весточки шлёт.

— М-да, если вместо горячего молодого мужа под боком леший да волки, не то что злой станешь — в Бабу Ягу превратишься.

— Угомонился, — Малуша укрыла Волче по самый подбородок и выразительно посмотрела на меня. — Лешаку не сказывай.

— Ладно.

Пришлось вылезать из угла и укладывать больного на подушку.

Лешак вернулся в сумерках, с порога крикнув Малуше:

— Поди разбери! Зайцев принёс, — с улыбкой обратился он уже ко мне. — Будет похлебка нонче. Печку-то смотрела?

— Нормально всё с печкой. А Моревна где?

— Где ж ей быть, — туманно ответил Лешак, — где и была.

Потом я резала большим ножом чуть подвядшую репу, а Малуша рубила на куски потрошённую тушу зайца. Лашак же отмерял какие-то корешки и травки, которые отправились в горшок вслед за остальными ингредиентами. Через полчаса по дому распространился невыносимо аппетитный запах.

Судя по тому, как крепко спал Волче, ему значительно полегчало, однако будить его не стали, сели за стол втроем.

— А Моревна есть будет? — невинный вопрос вызвал напряжение у Лешака.

— Ты пошто пытаешь про Марьюшку? — не глядя мне в глаза, спросил он, — али Мстиславу донести желаешь.

— И ничего не желаю, — я вытащила изо рта тоненькую косточку, — Хотя знаешь, спрашивал он про Моревну вашу. Только я ему ему сказала, что на улице встретила её, мимоходом.

Но старик ничего не ответил, лишь сосредоточенно жевал.

Потянувшись за кружкой, я подняла глаза и чуть не подавилась тушеной зайчатиной: у стены, высоко подняв руки и расставив широко ноги, висел в воздухе очень худой мужчина, больше похожий на обтянутый кожей скелет. Почти провалившись в темные глазницы, горели огнём страшные нечеловеческие очи.

— Девица, подай водички, — громким шёпотом обратился он к мне.