Волк в бабушкиной одежке

Глава двенадцатая

— Господа, это лучшее наше дело, достойное быть записанным в скрижали. Нейтрализация двух таких мерзопакостных банд, как Артуро и Обалдука, произведена в самый нужный момент. Пино, я имею удовольствие сообщить вам, что вы восстановлены в кадрах навечно.

Нужно ли уточнять, что мы находимся в бюробинете Старика и что сам он и квакает?

Старая Рухлядь разражается рыданиями! Восстановлен! Он! Целый год сожалений и упреков тут же испаряется.

Он рожден был легавым, наш Пино. И умереть должен легавым. Отставка хороша для генералов. Гектор, участвующий в разговоре, делает козью морду.

— Очаровательно, — говорит он, — если я правильно понимаю, агентство сваливается на мою шею?

— Оно остается в хороших руках! — сообщает Пинюш. — И потом, я буду помогать вам после работы.

— А почему это Берюрье не с вами? — интересуется Старый Хрыч. — Поскольку он разделял опасности, мне бы хотелось, чтобы он разделил и триумф.

— Он разводится, начальник!

Брови Хрыча вздымаются.

— Он!

— Его китиха начинает заново. Такова жизнь. Он был слишком добр и терпелив, когда-то это должно было произойти…

— Храбрый малый, надеюсь он нормально переживет трудное время.

Старик похлопывает пол-листа, лежащие перед ним.

— Жаль, что вы не смогли прибрать и вторую половину, — вздыхает он, — терпеть не могу неразгаданных загадок, но, в конце концов, то, что у нас есть половина, означает невозможность применения формулы, это основное. Господа…

Он поднимается с протянутыми руками. Пожимаем его двенадцать пальцев и эвакуируемся в кабак напротив в надежде застать там Берюрье. Но Берю там нет.

— Да не строй ты морду, — шумит Гектор, — можно подумать, что не получил только что поздравлений от старого Шпрунца!

— Не нравятся мне расследования, которые кончаются столькими вопросами, кузен. Ты же знаешь, у меня тонкий вкус.

— Где ты видишь вопросы? — интересуется Тотор.

— Примо, где вторая половина формулы?

— Ах, признаться…

— Хорошо, я хотел бы еще знать другие вещи: место, где Симмон прятал формулу; почему он покончил с собой, где папаша Фуасса держал свой куш (ничего ведь не нашли), и, наконец, почему команда Обалдука считала его виноватым после смерти дамы Ренар…

— Четыре вопроса, — улыбается Гектор. — Я могу убрать два.

— Что?

— Люди Обалдука знали про Фуасса, так как они следили за ним из павильона на противоположной стороне улицы. Они видели, как он убивал гувернантку, кузен души моей!

— Ты уверен?

— Сам Обалдук рассказал мне во время путешествия…

— Понятно! Осталось три вопроса.

— Минутку, сыщик!

Он выходит, и сквозь витрину я вижу, как он идет к своей «лянчии загато», припаркованной у входа. Берет изнутри коробочку и возвращается. Развязывает ленту, отгибает края картонки…

— Обозревай, душа моя!

Я смотрю. Она набита банкнотами по пятьдесят тысяч. Пиршество!

— Миллионы папаши Фуасса! — бормочу я.

— Да, бэби. Я их надыбал в погребе, когда загрузил туда типа, прибывшего к Обалдуку. Они были в старом шкафчике для провизии, подвешенном к потолочине; забавно, да?

— Почему ты их не сдал?

Он загибает края картонки.

— Кому сдавать, Тото? Это мистические бабки, они от команды, которая уничтожена.

— Гектор! — громыхаю я.

— Заткнись! — парирует красавец Гектор. — Эти бабки принадлежат агентству Пино. Теперь, если ты не возражаешь против своей доли пирога, как родственник, я тебе не откажу!

— Я полицейский на службе, и твое предложение может тебе дорого обойтись, родственник ты или нет, увы!

— Ну и хорошо, поделим мы с Пино.

— Это невозможно, — жалуется Пино, — я тоже стал полицейским!

— В таком случае я заглочу его целиком, я уже давно подумываю сменить мою «лянчию» на «мазерати»… Мне государство не платит и в этом деле, господа, я не получил повышения. Случай послал мне куш и я не откажусь от него! О, нет…

Я говорю себе, что в конце концов его точка зрения выдерживает критику. Плохо, но выдерживает.

— Отдай хотя бы часть на нужды полиции, — вздыхаю я.

Гектор кивает головой.

— Договорились. Я отстегну ту часть, которая предназначалась тебе.

Мы заказываем выпивку, чтобы отпраздновать возвращение Пино в ряды. Дух сожаления витает над столом: гигантский дух — отсутствие Толстяка.

— Берю не видел? — спрашиваю я у чудака на букву «м» из бара.

— Нет, господин комиссар.

— Что тебе надо от Берю? — громыхает голос, который я узнаю с закрытыми глазами.

И возникает Берю. Он чисто выбрит. Одет в свежее и, верьте или нет, от него хорошо пахнет.

Широкая дурацкая ухмылка похожа на щедро вырезанную долю тыквы.

— Развод, похоже, пошел тебе на пользу, — признаю я.

— Мы не разводимся! Все уладилось!

— Да ну?

— Я ответил на объявление Берты сам, сечешь? Попросил переписать нашего трактирщика, чтобы она не узнала грамматические ошибки, и послал фото чемпиона по культуризму в спортмаечке. Если бы ты видел, как спешила Толстятина на свидание, которое я назначил. Горшок с геранью на шляпенции и туалет похлеще, чем у королевы шутов! Нахимиченная! Корсет начала века, выходные чулки и копыта с каблуками, как у ходулей овернских пастухов. Я спрятался за шестой страницей «Франс-суар». Наблюдаю, как она вертит фарами, чтобы ущучить своего красавчика. Что вы хотите, у этой Толстятины хобби — котятина. Как у других выпивка, чтиво или киношка. Короче, когда она стала заглядывать в рыло каждому пивососу, я опускаю занавес. О, бедная козочка! Она замирает, как юная дева, встретившая сборщика налогов в глухом лесу. Она вынуждена-с сесть. Пришлось заказать ликеру, чтобы привести ее в себя. «Берта, — сообщил я ей, — это я ответил на публикацию. Извини за ложные надежды, но внутренне я так же красив, как тот тип, рыло которого я послал тебе в фальшивке. Любовь нельзя найти на распродаже, она только в фирменных супермаркетах. Если хочешь, начнем снова коммунальную жизнь». — Две огромные слезины заструились по распухшему лицу Берю. — И она сказала «да», — заключил он. — Вы, ребята, не представляете, что это было.

— Они встретились вновь, были счастливы и народили много детей, — заключил я. — Святой Ионас! Твоя китиха — единственная достойная тебя отрада.

Пино хлюпает. Он обнимает соратника.

— У меня для тебя тоже новость, — бормочет тщедушный. — Я вновь принят в кадры!

Шумная демонстрация Берю, который тут же выставляет бутылку. Гектор мрачнеет все больше и больше, несмотря на свои миллионы.

— Человек живет избитой притворной чувствительностью, — провозглашает он, — и со временем теряет ее!

Но эта сентенция нисколько не омрачает радости двух приятелей.

— Мне нельзя опаздывать, — вдруг, сообщает Мастодонт, — я встречовываюсь с зубником, чтобы восстановить мосты.

Он открывает хлебало и показывает нам обломанные зубы.

— Это приключение стоило мне солидной части клавиатуры. Я переведу оплату на счет за премию, не так ли, господин комиссар моей…

Он вынимает из кармана маленький пакет, открывает и показывает два коренных, два резца и один клык.

— Была хорошая идея собрать материал на поле брани по мере возможности. Представляешь, сколько брака понаделал мой протезист?

И для перечисления:

— Два центровых, два задних и один передний! Многовато для одной столовой, не правда? Заметьте, я хочу полностью заменить игральную доску. Не надо мне передних, они не очень-то нужны. Задние и центральные, и хватит…

Он говорит, говорит, а я, Сан-Антонио, вместо того чтобы его слушать, я зырю на обертку костных остатков. Это маленький листик с печатным текстом, который о чем-то мне шепчет. Я хватаю его, расправляю и испускаю самый лучший из рыков, который производят голосовые связки типового льва.

— Где ты это взял, Берю?

— В лесу, во Фрицландии!

— Что?

— Во время военных действий! Мы были привязаны к дереву, Пинюш и я. Я крутился изо всех сил и срывал виноград, говоря себе, сколько тут его пропадает зря. Около меня стоял кожаный портфель. Я открыл его и взял листок бумаги, чтобы собрать ягодки для пропитания. И затем… Эй! Что ты делаешь с моей бумажонкой!

Я оборачиваюсь, прежде чем прошить дверь, чтобы рвануть к Старику.

— Эй, Гектор! Остался в загашнике только один вопрос, — кричу я, перед тем, как исчезнуть.

Прошло восемь часов.

У меня свидание с хорошенькой малолеткой, чьи голубые глаза необыкновенно зелены. Горбатится она где-то в районе Восточного вокзала, по-моему, в обувном деле. Приятная девчушка с ударным акцентом спереди и пропеллером сзади.

Ей нет еще и двадцати, зато улыбка для обложки модного журнала и тот самый плутовской вид, который проникает прямо в сердце мужчины, перед тем как достичь более секретных мест.

Она выпивает аперитив, смотрит на часы, сообщает, что из-за маминого праздника может уделить мне не больше часа. Я спрашиваю, не может ли она уделить его в гостиничном номере. Если бы времечко не поджимало, она, конечно, поманерничала бы. Но когда приспичит, крошки умеют спрятать свои ужимки. По привычке паломничества к святым местам, я влеку ее в гостиницу «Дунай и кальвадос». Оплачиваю право воспользоваться номером, и дама за кассой нажимает кнопку звонка, вызывая коридорного проводить нас.

Который не кто иной, как Фирмен.

— Смотрите-ка, господин ко…

Я делаю большие глаза, и он ставит на предохранитель свой речевой аппарат. Не возбуждаясь (это сейчас не для него), он проводит нас в конуру с критским ковром в полевых цветочках на полу. Комнатенка достаточно чиста. Биде сияет коралловым цветом. Но зоркий глаз Фирмена замечает пачку сигарет «Житан», забытую на умывальнике. Он немедленно завладевает ею и отправляет в карман.

— Вот, месье-мадам, — произносит он на два голоса.

Только что не желает нам приятного соития.

И удаляется.

Что-то странное тревожит мне подсознание. Я не смотрю на крошку, которая уже в процессе саморазоблачения. Ее платье раскрывается, как оболочка бобового стручка, лифчик кувыркается на спинку стула, трусики порхают на стол, резинки пояса щелкают по стройным ляжкам и чулочки скользят по маленьким ножкам, но я не обращаю на это внимания.

— Как! Вы не устраиваетесь с удобством, — удивляется кроха, которая наверняка руководствуется справочником «Превосходная маленькая любовница».

— Извините меня, сокровище, я забыл дать коридорному на чай, начинайте без меня, я сейчас вернусь.

И я галопом лечу вслед за Фирменом. Нахожу его в соседней конуре. Он только что закурил и балдеет, глядя на гудящий пылесос.

— Скажите, комиссар, даже легавые желают быть людьми. Поздравляю с лакомым кусочком. Когда вам надоест, не выбрасывайте, он еще может пригодиться…

Я останавливаю сальности.

— Послушайте, Фирмен, вы только что произвели действие, которое заставило меня задуматься…

— Вот как!

— Вы забрали пачку сигарет с умывальника.

— О, там оставалось только две.

— Наплевать, не это меня интересует… Прошу вас вспомнить. Вы что-нибудь прибирали в комнате Симмона в промежутке, когда он выходил из комнаты и когда вернулся?

Коридорный размышляет.

— Даже если речь идет о том, что вы считаете совершенно несущественным, скажите мне!

— Надо же, — говорит он, — действительно, я и забыл. Я брал у него почитать детектив.

— Расскажите…

— Книга лежала на столике в изголовье. Я не думал, что он так быстро вернется. У меня днем бывают перерывы…

Он только это и сделал, милый друг!

…Ну так я позаимствовал у него книгу.

— И затем?

— Подождите, ага. Это был шпионский роман Поля Кенни, захватывающе: история крокодила, который сожрал людоеда, который закусил путешественником, который проглотил секретный документ… Я как раз читал страницу 48, видите, какая у меня память. Параграф 2, где тип из Интерпола вскрывает желудок крокодилу. Тут эта старая шлюха Ренар и прихватила меня. Конфисковала книжку, громко крича, что это скандал!

— И потом?

— Когда Симмон вернулся, он тут же вышел из комнаты опять и спросил меня, не видел ли я книгу, которая была на столике в изголовье.

— Спасибо господу, — заметил я. — И что вы ответили?

— Что не видел. Я же не мог сознаться, так как книги-то у меня уже не было. Если бы я пошел за ней к старой кляче, то должен был бы объяснить, что взял книгу у клиента, а она бы воспользовалась этим, чтобы меня выгнать.

— Что сказал Симмон?

— Ничего. Он запер за собой дверь.

Да, тот умел держать себя в руках. На самом деле, Фирмен его убил, не ведая того. Шпион знал, что потеря документа означает и его собственный конец. Он подумал, что его украли и предпочел расстаться с жизнью, чем быть замученным пытками…

— Это вас печалит? — замечает Фирмен.

— Нет, напротив.

Старуха читала книгу, или же Фаусса… Дойдя до определенного места, он добрались до листка, где была отпечатана формула. Текста они не поняли, но, когда возникли ребята двух команд, их шарики забегали, зашурупили. Они поняли…

Я устремляюсь к лестнице. Вслед мне голос Фирмена:

— Вы уходите, господин комиссар?

— Да.

— Но… как же персона из комнаты 16?

— Скажите ей, что она может одеться, у меня есть другие дела!

— Ваш вкус к законченности является вашей сильной стороной и дает вам класс, дорогой Сан-Антонио. Вы сумели расшифровать полностью все мистические загадки в этом деле…

Он говорит, тряся энергично мою руку.

— Браво, браво! Еще раз браво! Поблагодарите, кстати, вашего кузена за вклад на нужды полиции.

— А сколько он отстегнул? — спрашиваю я.

— Тысяча двести франков…

— Новых?

— Нет, старых, но суть-то в поступке, — заключает Старик, — у каждого свои возможности!