Писатель Ластик-Перышкин сидел, навалившись на письменный стол, усталый после выступления по телевидению. Вы, наверное, знаете, что в помещении телестудии от множества сверкающих прожекторов жарко, как в бане. Однако жара не уморила его синюю бороду. Наоборот, та принялась бесчинствовать пуще прежнего. То вдруг обвивалась вокруг шеи писателя и душила, как удав, то взмывала вверх, как в ясное зимнее утро густой синий дым из трубы. А на дворе была ночь, темным-темно, весь город давно спал.
Писатель смотрел сквозь слипающиеся веки на свою чернильницу и грустно думал, что она-то и есть виновница всех беспокойных и запутанных событий. А ей ничуть не жаль пропавших человечков. Положительный или отрицательный герой погибает — ей все равно. А у него каждый раз сердце разрывается…
Холодная, граненая, стоит чернильница и даже не шелохнется, будто так и надо. На желтой этикетке крупными буквами написано «Чернила», а маленькими — «для авторучек». Но это просто так написано, чтобы не пугали таинственные синие глубины…
Усталый и измученный тяжелыми мыслями, Ластик-Перышкин задремал. Ему приснилось, что он обтесывает бревно и щепки летят, то басовито жужжа, то тоненько-тоненько взвизгивая, как Колобок и Колышек. Он все машет и машет топором, а щепки летят и летят, и он всего лишь плотник — не башмачник! — но ему хорошо, и на душе у него легко-легко.
«Куда девал бороду?» — крикнул ему вдруг кто-то прямо в ухо голосом Распорядкина, и Ластик-Перышкин проснулся. Хвать за бороду, а той и след простыл. Щеки гладкие-гладкие, как оструганные дощечки, подбородок — точно утюгом проглаженный. Свежий холодок со щек просачивается в руки, ноги.
— Уф! Уф! — не мог отдышаться Ластик-Перышкин, все еще не веря, что наконец-то он свободен.
Еще раз ощупал щеки, осмотрелся: кто же мог его побрить? В комнате ни души. Только у двери мелькнула полоска, похожая на хвост кота Сивого. Может, ученый кот изобрел новый химический способ травления бороды и испытал его на писателе? В наши дни все может быть…
Чувствовал писатель, что вместе с бородой пропали Колышек и Колобок, только поэтому и не запрыгал от радости. А он уже привязался к ним, полюбил, как родных детей. Ведь своих детей у писателя не было.
Пока он размышлял о нелегкой доле родителей, воспитателей и писателей, кто-то начал скрестись за дверью. Кого еще несет к нему в гости среди ночи?
— Войдите! Кто там скребется? — не очень вежливо крикнул писатель, решив больше не пускаться во всякие опасные приключения.
Дверь тихонько отворилась, и в комнату проскользнула Мечтышка.
— Ты здесь? — отлегло от сердца у Ластик-Перышкина, когда он увидел проворную секретаршу. — Ох, как ты меня напугала…
— А я-то думала, что после всех этих событий вам уже нечего бояться! — улыбнулась ученая мышка.
— Бояться свойственно человеку, — рассудительно ответил писатель, и Мечтышка, подумав, согласилась с ним. — Ведь ты, кажется, изучаешь психологию?
— Почему ты не удивляешься, что я без бороды? — писатель с удовольствием провел ладонью по своим щекам.
Мышка тихо засмеялась.
— Да она никуда не девалась.
— То есть, как это никуда не девалась?
— Очень просто. Только что я встретила Распорядкина. Он стоял перед витриной магазина и расчесывал бороду.
— Какую бороду? У него же нет бороды!
— Ту самую. Ни рыжая, ни седая, какая-то смешная.
— Так теперь он волшебник? — вытаращил глаза Ластик-Перышкин.
— Нет, он просто дедушка… Вернее сказать, учится быть дедушкой… Носить бороду, рассказывать сказки… Ведь вы сами говорили, что стоит только очень захотеть…
— Да, говорил, — вздохнул писатель. — Но хорошим дедушкой быть нелегко… Ну, а теперь подавай сюда очередную жертву твоего красноречия… Крот уже по ту сторону… Чья очередь сейчас? Спичек?
— Спичек, — вздохнула Мечтышка.
— Ну так где же они?
Мечтышка вынула из портфеля обрывок старой газеты и молча развернула. На стол высыпалось несколько грязных, мокрых горелых спичек.
— И подумать только, что они хотели сжечь мир! Ну-ка, марш в чернильницу! — приказал Ластик-Перышкин, но вдруг заколебался: — А что если сом не захочет их проглотить? Засорят мне чернильницу.
— Сом — сознательный! — успокоила Мечтышка.
Чернильница забурлила, и вынырнула голова сома.
— Давайте их сюда, да побыстрее… Я спешу… Дома жена ждет!
— А как же Зубарь? Ты не переправишь его?
— Сам доплывет! Собака, если ей приспичит, куда хочешь доплывет… Ну, где ваши спички?
Сом разинул пасть, проглотил спички и исчез.
Не дожидаясь особого приглашения, в комнату, ковыляя, вошел Зубарь, уже не генерал, однако с вправленной челюстью.
— И тебе не понравилось в нашей стране? — поинтересовался Ластик-Перышкин.
— Р-р-р! — злобно проворчал Зубарь. Встав на задние лапы, он перемахнул через стул писателя и нырнул в раздувшуюся чернильницу. Как сом и сказал, пес доплыл довольно благополучно, но однако, выбираясь на берег великанов, из мести цапнул зубами край чернильницы.
Мечтышка и Ластик-Перышкин не успели охнуть, как по синему боку чернильницы разбежались белые лучики. Трах! — и лопнуло стекло, густые чернила полились на паркет.
— Ой, беда! Месть злых сил… Страшная месть! — запричитал писатель, хватаясь за голову. — Как я буду жить без чернильницы? Ни дерево тесать, ни перышком скрипеть… Пропал я, пропал!