Восемь ночей тетки Лизаветы

10. Любаша

Милая бабуня! Если бы ты знала, каким кладом одарила свою Любашу за эти восемь ночей! Ведь мама и половины того не рассказала. Да и никогда не расскажет. Никогда. Спасибо тебе, бабуня. Огромное спасибо!

Учти: не только мама, но и папа, и я все дедушкины песни назубок знаем. И поем. Да разве папа нелюдим? Ты бы послушала, как они с мамой играют, поют дуэтом: он — на своей целинной гитаре, она — на дедушкиной балалайке в Белогорске режут: «От Тамбова до Ростова есть железная дорога…» Да ногами в лад пристукивают.

Переглянутся, вспомнят тебя с Топорком, всех маминых сестренок и братьев, чьи могилы под Смоленском, под Воронежем, в Москве, в старом Чистом Колодезе возле разбомбленной хаты. И запоют негромко, но так, что вот-вот слезы из глаз брызнут:

— Пожалуй, завтра я тебе спою, родная. А сейчас спать, спать… Вон ты уже снова за сердце хватаешься. Опять переволновалась. Еще бы! Столько пережить…

Взволнованная Любаша долго не могла уснуть… Когда на зорьке проснулась, в комнате было непривычно тихо. Стоп. Тут что-то не так. Обычно в это время бабушка уже на ногах. Хлопочет, суетится. Откуда же взялась эта недобрая, щемящая тишина?

Бабушка спит рядом. До кровати — руку протянуть. Почему же не m слышно ее прерывистого, тяжелого дыхания?

Может, опять всю ночь не спала, вспоминала, мучилась, ворочалась я с боку на бок, а к зорьке забылась? Вот и не распахнула, как всегда, обе двери — в сенцы и во двор, чтобы с росистого двора свежий, пьянящий воздух хлынул в дом. А ведь соседка тетка Одарка скоро принесет кринку парного молока, пенистого, только что от Ромашки.

Любаша наклонилась над сонной Топорихой.

— Бабуня, просыпайся. Слышишь, бабушка Лиза? А?..

Молчание.

Осторожно тронула руку: холодная. И сама оледенела от ужаса, Нет, нет! Видно, все это снится. Еще не проснулась. Но резкая боль внутри властно напомнила: это явь, это жизнь. Это все вправду. Как же так? Да что же это? Любаша пошатнулась.

Бабуня! — вскрикнула. — Родная!..

Не выдержало, не выдержало, бабуня, твое изрубцованное богатырское сердце с восемью кровоточащими рубцами. Разорвалось во сне. «Легкая смерть… — подумала Любаша. — Ну что я мелю? Бред! Ересь! Разве смерть бывает легкой?»

Шатаясь как пьяная, ногой распахнула дверь в сенцы. Дрожащими пальцами еще успела открыть дверь в зеленый двор и, захлебнувшись утренним воздухом, грохнулась возле скамейки.