Воссоединенные

Глава 11. Кай

— Ты прыгаешь сегодня? — спрашивает меня один из пилотов. Наша эскадра шагает по тропинке вдоль реки, змеей извивающейся по Камасу. В одном месте — рядом с Сити-Холлом и стенами — река превращается в каскад водопадов. Неподалеку серая цапля разрезает быстрые воды речного потока.

— Нет, — говорю я, не скрывая раздражения в голосе. — Я не вижу смысла в этом.

— Это знак единства, — объясняет он. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на него поближе.

— Мы все работаем на Восстание, не так ли? — спрашиваю я. — Разве этого единства недостаточно?

Пилот, Люк, замолкает и ускоряет шаг, так что я один остаюсь в хвосте группы. Прошло уже несколько часов, и каждый хотел попасть в город. Для многих из нас все еще небезопасно свободно разгуливать по улицам города, некогда бывшего оплотом Общества, несмотря на то, что Восстание еще несколько недель назад захватило в Камасе власть. Как и ожидалось, для Восстания Камас стал первой и самой легкой для захвата провинцией — ведь здесь живут и работают так много мятежников.

Инди поравнялась со мной. — Ты должен прыгнуть, — говорит она. — Они все хотят, чтобы ты сделал это.

Другие группы уже начали прыгать в реку. Хотя официально сейчас весна, вода, стекающая с гор, еще очень холодная. Я не планировал прыгать в воду. Я не трус, но и не глупец. Это не тот безопасный, теплый, голубой бассейн в Кленовом городке. После мифа о Сизифе и того, что случилось, когда погиб Вик...

Я больше не доверяю воде.

Сегодня много народу вышло прогуляться по берегам реки. Солнце пригревает наши спины. Восстание попросило каждого остаться на той работе, на которую их распределило Общество, пока чума окончательно не отступит, так что большинство людей заняты делами. Но, как и раньше, работники службы соц. защиты приводят маленьких детей покидать камешки в реку, а рабочие наслаждаются новообретенной свободой и едят свой обед из жестяных банок там, где захотят. У всех этих людей должен быть иммунитет или лекарство, чтобы гулять так беззаботно. Они похожи на нас. Они знают, что опасность им не грозит.

Я бросаю взгляд на стену заграждения, которая так же изгибается вдоль реки.

Несмотря на то, что Восстание прочно взяло бразды правления, некоторые ограничения все еще существуют, например: куда мы можем идти. Медики и рабочие за ограждения выйти не могут. Они едят, спят и дышат чумой.

Кассия говорила мне, что Ксандер попал по распределению в Камас. Странно, что он сейчас, возможно, по ту сторону стен, работает в медицинском центре. В Камасе наши пути еще не пересекались, хотя мы оба находимся здесь уже несколько месяцев. Я надеялся, что увижу Ксандера. Я хотел бы поговорить с ним. Мне интересно узнать, что он думает о Восстании — обрел ли он в нем то, на что так страстно надеялся?

Я не удивлюсь, если он до сих пор любит Кассию. Уверен, что любит.

Я ничего не слышал о ней со времени нашествия чумы, но повстанцы привили каждого в своих рядах, у кого ранее еще не было иммунитета. Я думаю, что она в любом случае в безопасности. Но я не знаю точно.

Я отправил ей сообщение так скоро, как смог, рассказывая, как мне жаль, что не смог попрощаться с ней той ночью на озере. Я спрашивал, все ли у нее в порядке, и говорил, что люблю еу.

За эту сделку я отдал четыре порции своей еды, но оно того стоило, хотя я не должен делать это слишком часто, чтобы не попасть в неприятности.

Отсутствие новостей от Кассии сводит меня с ума. Каждый раз, когда я летаю, мне приходится удерживать себя от того, чтобы рискнуть всем, сбежать и попытаться отыскать ее. Если даже удастся украсть корабль, Восстание собьет меня. Я напоминаю себе, что мертвым не принесу ей никакой пользы.

Но и оставаясь живым, я не делаю для нее ничего хорошего. Не знаю, сколько еще смогу ждать до того, как плюну на все и рискну.

— Почему бы не прыгнуть? — спрашивает Инди, протиснувшись ко мне. — Ты умеешь плавать.

— А что насчет тебя? Ты собираешься? — интересуюсь у нее.

— Возможно, — отвечает Инди. До сих пор все немного недоумевают на ее счет, но в то же время все больше людей проникаются к ней уважением. Невозможно не зауважать эту девушку после ее мастерского пилотажа.

Я уже открываю рот, чтобы сказать еще что-то, но тут узнаю лицо в толпе. Один из тех торговцев, кто обычно передает мне записки от Кассии. Именно эту девушку я не видел уже долгое время. Есть ли у нее сегодня что-нибудь для меня?

Характер проводимых архивистами сделок теперь изменился. Восстание позакрывало музеи Общества, объясняя это тем, что они хранили одну лишь ненужную пропаганду. Поэтому, чтобы встречаться и находить друг друга в толпе, нам приходится ждать снаружи у дверей музеев.

Передача происходит, как всегда, быстро. Она проходит мимо, не меняя выражения глаз, мы немного сталкиваемся, как это часто бывает в толкучке. Со стороны, я уверен, все выглядит совершенно естественно, но при этом она кое-что передает мне — послание.

— Простите, — на краткий миг она ловит мой взгляд. — Я спешу.

Она ведет себя так, будто налетела на меня, торопясь по своим делам, но я понял, что она имела в виду. Сообщение запоздало, вероятнее всего, потому что она заболела чумой. Как ей удалось сохранить бумагу? Кто-нибудь читал ее, пока она была неподвижна?

Мое сердце скачет, будто кролик, ищущий укрытие на равнине. Это сообщение должно быть от Кассии. Никто другой никогда и ничего не присылал мне. Как же хочется прочитать его немедленно. Но придется подождать, когда будет безопасно.

— Если бы ты мог улететь куда угодно, куда бы ты направился? — спрашивает Инди.

— Думаю, ты знаешь ответ, — говорю я. А сам сжимаю бумагу в кармане.

— Тогда, в Центр, — кивает она. — Ты бы полетел в Центр.

— Куда угодно, где будет Кассия.

Калеб оглядывается на нас, и я думаю, уж не заметил ли он передачу послания. Меня терзает сомнение. Девушка-торговец действовала быстро. Я не могу понять, кто такой Калеб. Он был единственным, кто отвез кейсы обратно, в то время как мы всего лишь доставили лекарство. Ни один другой корабль не взял на борт этот груз. Командир обычно говорит нам, что мы повезем, но на этот раз, думаю, все гораздо сложнее, чем мы предполагали. И еще я думаю, что Калеба приставили следить за одним из нас, только не знаю точно, за мной или Инди. Может, даже за обоими.

— А что насчет тебя? — спрашиваю я Инди, сохраняя непринужденный тон. — Если бы ты могла улететь куда угодно, то какое место бы выбрала? Соному?

— Нет, — говорит она так, будто подобное предположение нелепо. — Я бы не стала возвращаться на родину. Я бы полетела туда, где еще никогда не бывала.

Мои пальцы сжимают клочок бумажки в кармане. Однажды Кассия сказала, что она хранит некоторые страницы рядом с кожей. Это ближайшая вещь, которой я могу коснуться и увидеть ее прямо сейчас.

Инди пристально смотрит на меня. А затем, как она часто делает, говорит кое-что, сбивающее с толку. Неожиданное. Она наклоняется ближе и тихо, чтобы никто не услышал, шепчет. — Я всегда хотела спросить у тебя. Почему, когда мы были в Каверне, ты не стащил ни одной пробирки? Я видела, как Кассия и Элай взяли по одной. А ты нет.

Инди права. Я не взял пробирку. Хотя Кассия с Элаем взяли. Кассия взяла пробирку дедушки. А Элай украл ту, что принадлежала Вику. А потом они передали их мне на хранение. Я спрятал пробирки под деревом у ручья, который протекал до лагеря повстанцев.

— Мне не нужно было, — отвечаю я.

Мы с Инди останавливаемся. Остальные члены группы что-то выкрикивают и шумят. Они нашли глубокое место, откуда удобно прыгать, сразу за одним из уступов. Почти там же, где прыгали другие эскадры, и недалеко от пешеходной тропинки, где люди могут остановиться и поглазеть.

— Давайте сюда, — зовет Коннор, один из пилотов. Он смотрит прямо на нас с Инди. — Или боитесь?

Я даже не думаю отвечать. Коннор — парень любопытный, высокомерный и заурядный. Он думает, что он лидер. Но я-то знаю, что это чушь.

— Нет, — отвечает Инди и тут же скидывает форму, оставшись в майке и шортах, и с разбега плюхается в воду. Когда она ударяется о водную поверхность, ее приветствует каждый. У меня перехватывает дыхание, когда я думаю о том, какая, должно быть, холодная там вода.

А затем вспоминаю Кассию и тот далекий день в Ории, когда она прыгнула в теплый голубой бассейн.

Инди показывается на поверхности, мокрая, смеющаяся и дрожащая.

Несмотря на то, что она прекрасна, с этим диким взглядом, я ничего не могу поделать и думаю, вот бы Кассия оказалась здесь.

Инди замечает это. Слабый огонек в ее глазах меркнет, когда она отводит взгляд, выплывает из реки, тянется за своей одеждой и пожимает руки другим пилотам. Кто-то еще прыгает с обрыва, и толпа снова взрывается криками.

Инди дрожит, выжимая свои длинные волосы.

Придется это прекратить, думаю я. Мне не нужно любить Инди так же, как люблю Кассию, но я должен перестать думать о Кассии всякий раз, когда смотрю на Инди. Я знаю, каково это — когда люди смотрят сквозь тебя, или еще хуже — видят в тебе кого-то другого, а не тебя самого.

Над головами пролетает строй воздушных кораблей, и мы дружно задираем головы, уже чисто автоматически, так как сами почти все время проводим в небе.

Инди забирается на один из камней у реки и наблюдает, как прыгают другие. Она откидывает голову и прикрывает глаза. Сейчас она напоминает мне одну из маленьких ящериц, которые водятся в Отдаленных провинциях. С виду они кажутся ленивыми, но если ты попытаешься схватить их, они умчатся быстрее молнии, разрезающей небо перед раскатами летнего грома.

Я присаживаюсь рядом с ней и смотрю на реку и на все, что в ней плавает — птицы, обломки скал. Из всего, что там проплывает, можно построить десяток лодок за час-другой, особенно по весне.

— Я удивлюсь, если вам разрешат летать поодиночке, — говорит Коннор. Конечно, он произносит эти слова достаточно громко, чтобы все слышали, и подходит еще ближе, пытаясь запугать нас. Его фигура огромная и неповоротливая, около двух метров роста. Во мне хоть и метр восемьдесят, но я намного проворнее его, и не волнуюсь, если придется драться. Он не успеет словить Инди или меня, если мы решим убежать. — Кажется, Лоцману вы всегда будете нужны в паре. Наверно, он думает, что вы друг без друга не справитесь с полетами.

Инди громко смеется. — Это смешно, — говорит она. — Лоцман знает, что я могу летать одна.

— Может быть, — сомневается Коннор, и его так легко разгадать, те грязные вещи, которые он, очевидно, собирается сказать еще до того, как открывает рот, — причина, по которой вы двое летаете вместе, в том, что вы...

— Лучшие, — перебивает Инди. — Естественно. Мы лучшие.

Коннор смеется. После прыжка в реку вода стекает с него крупными каплями. Он выглядит по-дурацки промокшим, совсем не так, как красивая и сияющая Инди. — Ты слишком высокого мнения о себе, — говорит он. — Может, ты думаешь, что в один прекрасный день станешь Лоцманом? — Он оглядывается через плечо, посмотреть, смеются ли все, как и он, находя это забавным. Но люди притихли.

— Конечно, — говорит Инди так, будто не верит, что он вообще спрашивает об этом.

— Мы все на это надеемся, — вмешивается девочка по имени Рея. — А почему нет? Теперь мы можем мечтать.

— Но не ты, — обращается Инди к Коннору. — Тебе нужна другая мечта. Ты не достаточно хорош на роль Лоцмана. И я не думаю, что когда-нибудь будешь.

— Серьезно? — с насмешкой он нависает над девушкой. — И откуда же тебе это известно?

— Потому что я летала с тобой, и ты не доверяешь небу. — Коннор смеется и собирается сказать что-то, но Инди перебивает его: — Ты всегда думаешь только о себе. Когда ты что-то делаешь, ты рисуешься. А кто заметит?

Коннор отворачивается от нее. Через плечо произносит что-то оскорбительное — что бы он сделал ей и с ней, если бы она не была такой чокнутой. Я порываюсь броситься за ним.

— Не обращай внимания, — абсолютно равнодушным тоном говорит Инди. Я хочу сказать ей, что это опасно, что нужно быть начеку с такими людьми, как Коннор. Но что это изменит?

Веселье окончено. Люди возвращаются в лагерь за сухой одеждой. Некоторые пилоты и бегуны дрожат. Почти каждый побывал в реке.

Пока мы идем, Инди заплетает свои длинные влажные волосы. — Что, если бы тебе дали шанс вернуть кого-то? — спрашивает она, продолжая прерванный ранее разговор. — И ни слова про Кассию, — добавляет она, нетерпеливо фыркая. — Она не в счет, она ведь не умерла.

Приятно слышать, что Инди говорит это, хотя, конечно же, у нее нет стопроцентной уверенности. Все равно, если Кассия отправила мне сообщение, это хорошая новость. Я снова сжимаю клочок бумажки и улыбаюсь.

— Кого бы я вернул после смерти? — переспрашиваю я Инди. — Почему ты задаешь мне такие вопросы?

Инди сжимает губы. На мгновение я думаю, что она не собирается отвечать, но затем она произносит: — Теперь все возможно.

— Думаешь, Восстанию подвластны такие вещи, которые никогда не давались Обществу? — спрашиваю я. — Думаешь, Восстание обнаружило способ возвращать людей к жизни?

— Пока нет, — продолжает она, — но разве тебе не кажется, что им это когда-нибудь удастся? Не думаешь, что это и есть единственная цель Лоцмана? Все древние истории и песни толкуют о том, что он спасет нас. И, возможно, не только от Общества или чумы, а от самой смерти...

— Нет, — я понижаю голос. — Ты же видела те образцы в Каньоне. Как вообще возможно вернуть кого-то из этого? Даже если использовать эти образцы и создать кого-то, похожего на оригинал, то он все равно никогда не будет тем же самым человеком. Никого нельзя вернуть, никогда. Понимаешь, о чем я говорю?

Инди упрямо качает головой.

И тут я ощущаю толчок в спину, теряю равновесие и лечу прямо в воду. У меня едва хватает времени вытащить руку из кармана и зажать бумажку в кулаке, прежде чем окунуться в воду. Держа руку высоко над водой, я со всех сил отталкиваюсь ногами от дна реки.

Но ясно, что бумага все равно намокла.

Остальные думают, что я поднял кулак в виде своеобразного приветствия, поэтому начинают кричать, свистеть, и поднимают в ответ свои кулаки. Мне приходится поддержать эту игру, и я выкрикиваю: — Восстание! — и все подхватывают этот клич.

Я уверен, что это Коннор толкнул меня. Он наблюдает с берега, сложив руки на груди.

***

Река Камас протекает прямо рядом с нашим лагерем, и, как только народ расходится по баракам, чтобы сменить одежду, я бегу к груде камней у воды, по дороге разворачивая бумагу. Если он испортил ее послание...

Часть написанного в самом низу оказывается размытой. Сердце замирает. Но большая часть слов остается четкой, и видно, что их писала Кассия от руки. Я бы понял это, в любом случае. Она немного изменила наш шифр, как мы всегда делали, но мне хватает совсем немного времени, чтобы сложить кусочки головоломки.

Я в порядке, но большинство моих бумаг украдено.

Поэтому не волнуйся, если не часто получаешь весточку. Я найду тебя так скоро, как только возможно. У меня есть план. Кай, я знаю, что ты собираешься искать меня, что хочешь спасти меня. Но тебе нужно довериться мне — я сама могу защитить себя.

Скоро весна. Я чувствую ее. Я продолжаю сортировать, но письма пишу везде, где только могу.

Я был прав, это старое письмо. Чума ускорила ход одних событий и замедлила остальные. Торговля уже не такая надежная вещь, какой была раньше. Сколько недель назад она написала это послание? Через неделю после наступления чумы? Через две? Она вообще получила мое письмо, или оно до сих пор лежит где-нибудь в кармане неподвижного больного в медицинском центре?

Временами, когда я чувствую несправедливость того, что мы вынуждены общаться урывками, я напоминаю себе, что нам повезло больше других, потому что мы можем писать друг другу. Этот дар, который ты, прежде всего, передал мне, с каждым днем становится ценнее для меня. Мы можем держать связь друг с другом, пока снова не соединимся.

Я люблю тебя, Кай.

Так мы всегда заканчиваем послания друг другу. Но в этот раз там есть кое-что еще.

Я не могла позволить себе такую роскошь, отправить два отдельных сообщения в Камас. И раньше я никогда не просила тебя об этом; я пыталась связаться с ним разными способами, сказать, чтобы вы не разделялись. Но ты же найдешь выход и передашь это Ксандеру? Следующая часть предназначена ему, и она важна.

Тут я замечаю, что внизу страницы шифр частично переходит в набор чисел. Похоже на первичный числовой код, но в самом низу чернила расходятся волнами, именно с того места, докуда я погрузился в воду.

Меня так и подмывает расшифровать это послание. Кассия знает, что я могу, но она так же доверяет мне.

Она имеет право. Я еще не забыл, каким взглядом она смотрела на меня тогда, в хижине ущелья, когда поняла, что я скрыл от нее карту Восстания. Тогда я пообещал себе, что не позволю страху превратить меня в какого-то другого человека, кем я не хочу быть. Теперь я тот, кто доверяет, и кому можно доверять.

Я должен найти способ доставить это сообщение Ксандеру, даже если оно неполное. Даже, если передавая ему письмо, я покажу себя в неприглядном свете, из-за того, что часть послания испорчена.

Я кладу бумагу на плоский валун, прижимая ее камешком поменьше, предоставляя ветру просушить ее. Это не займет много времени, и, надеюсь, меня не станут искать.

Обернувшись, я замечаю Инди, бредущую по камням. Она сменила намокшую форму и уже присаживается неподалеку. Я придерживаю уголок бумаги, опасаясь, что ветер вдруг взметнет и унесет ее прочь. На этот раз, Инди молчит. Не задает никаких вопросов.

В отличие от меня. — В чем секрет? — спрашиваю у нее.

Она смотрит на меня, подняв брови. О чем ты?

— В чем секрет твоих мастерских полетов? Например, в тот раз, когда при приземлении заклинило мотор, ты великолепно посадила машину. — Мы проскребли дном по асфальту посадочной полосы, металл обшивки высекал искры, а Инди даже не выглядела сколько-нибудь взволнованной.

— Я знаю, как дополняют друг друга расстояние и пространство, — отвечает она. — Когда я смотрю на вещи, я чувствую их.

Она права. Она всегда хорошо чувствует размер и размещение объекта в пространстве. Она взяла то осиное гнездо, потому что ей понравилось, как подогнаны друг к другу его части. Когда она карабкалась по стенам Каньона, то делала это с показной легкостью. И все же, отличное пространственное мышление — даже если у нее это происходит на уровне интуиции — не объясняет, почему она так хорошо пилотирует и так быстро обучается. Я тоже неплохо летаю, но Инди — гораздо лучше.

— И я понимаю движение вещей, — добавляет Инди. — Вот, она, например.

Девушка указывает на цаплю, летящую над водой. Птица скользит над водой, широко расправив крылья, паря на воздушных потоках как можно дольше. Я гляжу на Инди, ощущая внезапную боль от того, насколько она одинока, как та цапля. Она знает, как дополняют друг друга вещи и как они движутся, но при этом ее практически никто не понимает. Она самый одинокий человек из всех, кого я когда-либо знал.

Всегда ли она была такой?

— Инди, — спрашиваю я, — а ты взяла пробирку из Каверны?

— Конечно, — говорит она.

— Сколько? — интересуюсь я.

— Всего одну.

— Чью?

— Просто чью-то, — уклоняется она.

— Где ты ее спрятала?

— Я не смогла сберечь ее. Когда мы плыли по реке к повстанцам, лодка перевернулась, и пробирка ушла под воду.

Она говорит не всю правду. Я не знаю, в чем именно она лжет, но уж если Инди решила придерживаться собственной тактики, то никакими клещами не вытянешь из нее правду.

— Вы с Хантером — единственные, кто не сделал этого, — говорит Инди. — В смысле, не взяли пробирки.

Несомненно. Ведь мы с Хантером признаем всю правду насчет смерти.

— Я видел, как умирали люди, — объясняю я. — И ты видела. Когда они умирают, они исчезают. И ничем не вернешь их обратно.

А мы живы. Здесь и сейчас. И нам есть, что терять.

— Что, если тебе понадобится проникнуть за стены заграждения? — спрашиваю я Инди, меняя тему. — Ты скажешь, что это невозможно?

— Конечно же, нет, — отвечает она. Как я и думал. — Есть множество способов проникнуть внутрь.

— Например? — интересуюсь я с усмешкой. Ничего не могу поделать с собой.

— Вскарабкаться по стене, — говорит она.

— Нас заметят.

— Не заметят, если мы будем быстры, — уточняет Инди. — Или мы могли бы перелететь через стены.

— Ну, так нас точно схватят.

— Нет, если нас доставит туда сам Лоцман.