Восточней Востока

Там, где пахнет типографской краской

Громадное современное здание в центре столицы с характерными, асимметрично расположенными цилиндрическими башнями с первых дней привлекло мое внимание. Однажды я даже завернул позавтракать в одно из многочисленных кафе, расположенных в его цокольном этаже. Я еще не знал тогда, что принадлежит этот билдинг крупнейшему газетному концерну «Майнити», одно из зданий которого — английскую «Майнити дейли ньюс» — я приспособился покупать и читать каждый день. Впрочем, поднимись я еще на этаж, на два — я все равно не смог бы еще догадаться об этом: ниже этажи здания заняты многочисленными магазинами, ресторанами и прочими учреждениями, не имеющими ни малейшего отношения к типографскому свинцу, гранкам, версткам и прочим атрибутам газетного мира. Колосс «Майнити» как бы стоит по колено в стихии зримой, крупной и мелкой торговли, как Афродита — в пене морской, ее породившей.

Подобно своим коллегам по «большой тройке» — «Асахи» и «Йомиури» — «Майнити» не является чьим-либо органом. Это коммерческое предприятие, мощное и высокодоходное, для которого газетно-издательская деятельность является безусловно главным, но не единственным приложением сил. «Майнити» выступает, например, и как туристская компания. Мне случалось путешествовать по области Тохоку на автобусе с туристской группой, организованной «Майнити». «Будучи объединенной акционерной компанией, чьи акции принадлежат исключительно ее руководителям и сотрудникам, «Майнити» абсолютно независима от какого-либо влияния извне», — заверяет декларация в красочном проспекте, который вручила мне девушка-гид в синем форменном костюмчике, сопровождавшая нас с переводчиком по этажам здания «Майнити». Замечу кстати: в Японии, куда бы, в какую бы фирму или учреждение ни пришли вы, первое, что встречает вас при входе — конторка с табличкой «Информация» и приветливо улыбающаяся девушка за конторкой. Если компания солидная, принимающая много посетителей, — девушек будет несколько. Целая шеренга одинаковых девушек. Они отыщут по телефону нужного вам сотрудника, и вам не придется совать голову по очереди во все кабинеты: не здесь ли такой-то. Они дадут вам все первоначальные сведения, снабдят необходимой справочной литературой, и, если затем вы встретитесь с кем-то из ответственных руководителей, вы не будете занимать его время всяческими детскими вопросиками, а можете прямо приступить к главному. Очень удобная система. Недостатком ее является, безусловно, то, что требуется довольно много сотрудниц, работающих уж явно не на общественных началах, — но, надо думать, раз уж владельцы той же «Майнити» держат такую службу — следовательно, опыт убедил их, что без нее накладнее.

«Майнити» — значит просто «ежедневная».

«Ежедневной» уже исполнилось сто лет: первый номер ее вышел в 1872 году и назывался «Нити-нити», что означает также «ежедневная».

Сегодняшняя «Майнити» — это прежде всего восемь утренних и пять вечерних выпусков «главной» газеты «Майнити симбун». Впрочем, каждый выпуск — это не целиком новая газета: основной материал остается прежним, вверстывается лишь новая оперативная информация.

Кроме Токио, «Майнити» печатается еще в четырех главных городах Японии. Не в том же «столичном» виде, а с некоторыми изменениями: добавляются страницы местного материала, подготовленные отделением компании, каждое из которых занимает тоже многоэтажное здание.

С галереи, опоясывающей большой типографский цех, я слежу за бегом бумажной реки. В день «Майнити» расходует пятьсот больших рулонов бумаги, в каждом из них — шестьсот килограммов, или 6826 метров, каждого из них хватает на десять минут работы большой ротации. Расходуется двадцать больших чанов типографской краски, отливается три с половиной тысячи стереотипов в сутки. Централизованная телевизионная система позволяет из одного помещения следить за всеми процессами производства номера, на плоскую крышу здания может при случае сесть вертолет, доставляющий срочные снимки, репортер передает информацию прямо и? редакционного микроавтобуса, фотолаборатория тем временем снимает на микропленку только что вышедший номер. — Это практичнее, чем хранить пыльные и громоздкие подшивки: вся газета за месяц умещается в небольшой кассете.

Как-то между делом выпускается еще газета для детей, английская газета, несколько названий журналов, рассчитанных на разные круги читателей, немалое число непериодических изданий…

Стихия! Опа гипнотизирует, захватывает.

Я люблю газету. Люблю, зная все не парадные стороны газетной жизни, все тяготы, выпадающие на долю рядового газетчика. Люблю самое «черновое», например процесс правки какого-нибудь издалека пришедшего письма, в котором сквозь авторскую неумелость, а иногда и претенциозность, проглядывает живая мысль. Люблю запах свежей полосы, тяжеловатость влажных гранок, — может быть, еще и потому, что с газетой связаны мои первые самостоятельные шаги в жизнь, первое чувство житейской независимости.

Так или иначе, я мог с профессиональной заинтересованностью оценить масштабность, отлаженность и оперативную гибкость сложного организма «Майнити», мог попять и гордость, с которой говорила о «своей» компании девушка гид, хотя, наверное, такая гордость может быть, как и улыбка, и «дежурной» и «служебной».

Но тут же бросились в глаза и такие черты газетной жизни — тоже чисто профессиональные, не имеющие, по крайней мере на первый взгляд, прямого отношения к идеологии, — которые несколько озадачили.

Большой-большой, уходящий в бесконечность зал: если бы не низкие потолки, хоть играй в футбол. Только для этого пришлось бы, конечно, убрать тянувшиеся по залу в несколько рядов непрерывные столы-пульты с вмонтированными в них телефонами. Здесь как раз размещалось то, что по нашим понятиям является святая святых редакции. Здесь впервые ложились на бумагу строчки. Иероглифические, вертикальные — они рождались в трескотне сотен телефонов, в шуме голосов сотен людей, работавших бок о бок, чуть ли не касаясь друг друга локтями.

Мне вспомнились наши редакции, где мы сидим по трое, по двое или даже по одному в кабинете, во всяком случае стремимся к этому, и если оказываемся в одном помещении вчетвером — уже недовольны, уже ворчим на то, что нет никакой творческой обстановки.

Когда я рассказал об этом одному из японских журналистов (было это не в «Майнити», а в редакции крупной местной газеты «Хокку симбун» в Канадзаве), он искренне изумился:

— Как же вы работаете? Ведь журналистская работа требует ежеминутного кооперирования, контакта! Допустим, что-то случилось, какое-то происшествие или преступление. Я связываюсь с полицией, мой товарищ принимает информацию от репортера, выехавшего на место происшествия, еще один звонит в какие-то другие точки, имеющие отношение к событию. И тут же, на ходу, мы мгновенно монтируем наши данные в единое целое…

— И кто же такой «монтаж» подписывает? Все вместе?

— Никто не подписывает. Вы, наверное, заметили, что в наших газетах большинство материалов, даже крупных, идет без подписи.

Да, я заметил. И говорил об этом еще в «Майнити» с молодым журналистом Мацусимой. Правом подписи в японских газетах пользуются немногие: регулярно печатающиеся обозреватели, приглашаемые для выступлений литераторы и политические деятели. Подавляющее большинство из двух тысяч пишущих, которые состоят в штабе «Майнити» (включая местных корреспондентов), подписи своей в газете не видят. И могут прожить целую журналистскую жизнь, вполне даже благополучную, так и не увидав ее.

Что же касается местных, «внутренних» собствен-пых корреспондентов, то они зачастую даже и не пишут в точном смысле этого слова. Они только передают по телефону, что случилось. В тот самый зал с длинными пультами. А сидящие там — пишут. Это литсотрудники в чистом виде. Они не репортеры. Они не бегают за фактами.

Разумеется, ни о каком индивидуальном стиле, ни о каком творческом лице журналиста речи быть не может. Оно и не нужно никому. Нужен сухой, точный информационный язык. Максимум фактов при минимуме слов.

Это вроде бы даже и странно: в обществе, главным принципом которого является, по его же собственным заверениям, ориентация на отдельную человеческую личность, на обеспечение ей всех возможностей для самопроявления, самоизъявления и самовыражения, поставлена на конвейер, обезличена одна из самых творческих работ!

Разумеется, вся эта система организации труда не просто так придумана. В большом трещащем телефонами зале на глазах у сотен товарищей, включая непосредственное начальство, не поиграешь в шахматы, не затеешь с забежавшим приятелем длинный разговор о последних событиях на хоккейных полях. Газета определенно выигрывает в продуктивности своих сотрудников. И, безусловно, — в оперативности. Существует настоящий культ оперативности. Рассказывают, что советские артисты, встреченные на аэродроме фоторепортерами, по прибытии в гостиницу нашли у себя в номерах свежие выпуски газет со снимками, запечатлевшими их первые минуты на японской земле. Ничего не скажешь, в этом есть завидный профессиональный шик! И даже если что-то здесь чуть преувеличено — знаменательно, что пошла-таки гулять по свету эта история.

В предшествующих главах этой книги я уже не раз ссылался на материалы газет, в основном английских изданий. Некоторое представление — о чем и как пишут газеты, — наверное, могло уже сложиться. Повторяться я не хотел бы и здесь лишь дополню кое-что необходимое.

Каждая газета имеет, как правило, девиз. В «Майнити дейли ньюс» это: «Национальная газета для интернационального читателя» — точно определенный адрес. В «Джапан таймс» старое, как мир: «Все новости без опасения и предвзятости». Ох, и живуч же этот последний лозунг, принимающий множество словесных форм, — «только правда», «независимость», «абсолютная объективность», «отсутствие тенденциозности!» Много было у меня разговоров на эту тему, и самое удивительное, что многими еще подобные декларации принимаются всерьез, хотя, казалось бы, достаточно немного подумать, чтобы раз и навсегда убедиться, что подобные слова могут быть только пустым звуком. По той хотя бы простой причине, что невозможно втиснуть «все новости без опасения и предвзятости», без всякого отбора, в несколько газетных страниц — даже если не отдавать половину из них рекламе. Отбор предполагает тенденцию. И вовсе не в том дело, кто тенденциозен, а кто нет, а в том, чья тенденция выше, прогрессивнее, благороднее, человечнее.

И японская пресса, конечно же, отбирает.

Об этом можно судить хотя бы на примере корреспонденций, касающихся нашей страны.

Тональность их мгновенно теплеет, как только речь заходит о возможностях расширения экономических контактов: в этом отношении японская пресса весьма последовательна. Возможности получения советской электроэнергии и нефти, развития локальных торговых отношений с советским Дальним Востоком, поиски форм сотрудничества в развитии Сибири — все это обсуждается весьма оживленно.

Но как только деловые соображения отступают в сторону, меняется и «температура» корреспонденций, хотя некоторые попытки сохранить мину объективности по-прежнему остаются. Могу себе представить, какой радостной в этом смысле находкой явились для редакции «Майнити» путевые заметки художницы Мисако Сисидо, публиковавшиеся в нескольких номерах под сенсационным заголовком «Японская женщина одна путешествует по Европе».

Вот первые впечатления — путешествие на корабле от Иокагамы до Находки:

Далее следует очень длинное и подробное описание того, как в московской гостинице «заело» дверной ключ, как путешественница и горничная, «которая была около пятидесяти лет от роду», долго открывали дверь и обе вспотели, «хотя было достаточно прохладно для того, чтобы надеть свитер», как на просьбу о замене комнаты дежурная по этажу сказала «ньет» и как потом мисс Сисидо мучительно решала проблему, запирать или не запирать дверь на ночь: не запрешь — страшно, а запрешь — вдруг опять не откроется. «Так или иначе, я плохо спала мою первую ночь в Москве», — заключает бедная путешественница. К счастью, ей повезло: горничная, оказавшаяся «более гуманной», чем дежурная по этажу, смазала ключ маслом.

Все это выдержано в интонации этакого милого женского лепетания. Услышь я подобные признания в частной беседе, в кругу друзей — все было бы вполне уместно. Чему-то можно было бы улыбнуться, что-то уточнить, а с чем-то и согласиться, например с тем, что сервис в наших гостиницах доныне, увы, не всегда на должной высоте. Но когда те же слова появляются на страницах солидной газеты, которой пристал более серьезный уровень разговора о чем бы то ни было, — возникает иное ощущение. Вроде бы все доброжелательно: русские, слава богу, не рычат при встрече на каждого иностранца, умываются (ходят чистые!) и простецкую свою одежду, оказывается, все-таки стирают, поют неплохо, несмотря на то что сидят, бедняги, на колбасе да сыре. Но как-то сам собой складывается образ страны, с которой, может быть, и стоит иметь деловые отношения, и даже можно без особого риска приглашать ее артистов, но вообще-то держаться надо подальше — вот ведь и непосредственная женская душа, не какой-нибудь там стреляный газетный волк, говорит то же самое.

Я пишу не обозрение печати и поэтому не стану более касаться материалов на экономические или социальные темы, тем более что о них так или иначе заходила речь в предшествующих главах. Мне хотелось бы рассказать еще о том необычном, странном или экстравагантном, на наш взгляд, что можно найти на газетной полосе в Японии. Ну, например, никогда мне не приходилось читать в газетах астрологических гороскопов. А вот «Йомиури» (английское издание, во всяком случае) печатает их регулярно. Неподалеку от биржевых бюллетеней. «Ваша судьба на эту неделю», автор — Констанс Шэйрп.

Для тех, кто рожден под созвездием Водолея, то есть между 21 января и 19 февраля, неделя, начавшаяся 17 августа, обещала, например, следующее: «Путь к новым успехам будет порой не идеально гладок, но неделя должна быть удовлетворительной. Никому не позволяйте видеть неуверенность или сомнение в вашей душе, ибо это может помешать выполнению ваших планов. Старайтесь не возбудить излишнего внимания коллег и соперников. Друг может явиться неожиданно».

Рожденным под созвездием Рыб (20 февраля — 20 марта) надлежит поддерживать отношения с сотрудниками дипломатически и не поступаться ради новых романтических увлечений давними прочными привязанностями.

Тем, кто родился под созвездием Льва, то есть празднует свой день рождения в дни, близкие к дате составления гороскопа, рекомендуется надеяться, что их дела и заявления скорее привлекут людей на их сторону, чем побудят к бегству в лагерь соперников. Удовлетворение наступит скоро, причем может выразиться «как в эмоциональной, так и финансовой форме».

Что ж, все понятно: у человека всегда были, есть и будут основания интересоваться своим будущим. Интерес к будущему так же вечен и ревностен в человеке, как любовь к правде, желание знать самую-самую истину. Пророков иногда забрасывают камнями. Гадальщиков слушают. С улыбкой — но слушают. Мода на гороскоп — привозная. В Японии существуют свои, традиционные и модернизированные способы гадать о будущем. Гадают в храмах — однажды и я решился на это, тем более что гадание стоило двадцать иен — вчетверо дешевле пачки сигарет. Священник удалился в темное помещение, было слышно, как он хлопнул там в ладоши, потом что-то заурчало металлическим голосом, как автомат, который продает кока-кола, — и мне был вручен тонкий листочек с «судьбой». Среди множества уклончивых формул два пункта были для меня конкретны: то, что для меня благоприятно южное направление, и то, что заниматься торговлей мне следует в небольших масштабах. В одном из храмов Киото гадал старик с ученой птичкой. Птичка была очень «образованная»: сама брала клювиком из рук клиента монетку, относила ее в коробочку, потом скакала к игрушечному храмику, звонила, дергая за веревочку, в колокол, открывала дверцу и приносила сложенную вчетверо «судьбу». Причем от предлагаемой таким образом «судьбы» можно, в принципе, и отказаться: если «судьба» нравится, ее необходимо повязать на ветку ближайшего дерева (многие деревья близ храмов похожи на расцветшую пе ко времени черемуху), а если нет — просто выбросить. На телевизионной башне в Саппоро «гадает» — выдает перфокарты — некое подобие компьютера. В некоторых харчевнях «гадает»… пепельница: стоит только опустить монету в специальную щель, и выскочит бумажка с «судьбой». А вечерами вдоль токийских улиц, особенно той, что ведет к парку Уэно, зажигают свои желтые фонари многочисленные хироманты. Вы можете выбрать соответственно своему вкусу и настроению гадальщика, который вызывает у вас наибольшее доверие. Может быть, вот этот сомнительной чистоты лохмач? Что-то, знаете, есть в нем этакое индийское, мистическое… Или вот эта пожилая женщина с таким добрым и участливым лицом? Или вон тот явно подозрительный тип — свой кошелек вы бы ему, конечно, пе доверили, но предсказания— товар специфический, вроде наркотика, марихуаны, и чем подозрительней продавец, тем больше шансов получить «самое настоящее». А может быть, наоборот, вас привлекает солидный и современный молодой человек ученого вида, в черном костюме и очках? Он даже плакаты вокруг себя расставил с изображением человеческой ладони и линий на ней — дескать, говорит он, во всяком случае, не просто что бог на душу положит, а придерживается некоторых «объективных» показателей. Так что — выбирайте по своему вкусу. И не бойтесь прогадать: дерут все одинаково — по пятьсот иен за сеанс. Это вам не двадцать иен в храме, не по-божески.

При таком интересе к будущему, естественно, и газеты не отстают. Предсказания играют свою роль в привлечении читателей. Кроме гороскопов печатаются время от времени пророчества некоторых профессиональных предсказателей из различных стран, которые пользуются, оказывается, всемирной славой и неизвестны лишь тем народам, которых отделил от света свободной цивилизации «железный занавес». Вот, например, что предсказывал тогда, в 1966 году, прибывший на Тайвань знаменитый индийский пророк Дельсара: режим Пекина падет в результате всеобщего восстания в 1980 году, и объединение Китая свершится пятью годами позже (на какой основе свершится предполагаемое объединение, тридцатидвухлетний пророк не уточняет, но, очевидно, место, где произнесено пророчество, говорит в этом случае само за себя); Мао Цзэ-дун умрет в 1973 году; вьетнамская война будет продолжаться до 1970 года; лекарство от рака будет найдено в США между 1975 и 1977 годами. Теперь мы уже имеем возможность судить, насколько оправдались хотя бы некоторые из предсказаний.

В общем, в предсказаниях будущего нет недостатка. А я вспоминаю другое, тоже многократно слышанное в откровенных беседах:

— Никто не сможет вам здесь сказать, какой вы застанете нашу страну через полтора десятилетия…

О чем еще пишут газеты?

Ну, конечно, спорт.

Ну, конечно, криминальная хроника: жена признается в убийстве мужа, хозяин зеленной лавки, разобидевшись на владелицу бара из-за слишком высоких, по его мнению, цен, похитил двух дочурок последней и сжег одну из них в котельной, шеф полиции со слезами на глазах признается перед сотнями репортеров, что человек, задержанный по подозрению в ограблении банка, доказал свое алиби, и, следовательно, полиция оскандалилась.

Сплетни международного класса: сопоставив многочисленные свидетельства, обыватель имеет полную возможность выработать абсолютно свое, независимое мнение по весьма актуальному вопросу современности, а именно — беременна ли Джекки Онасис, бывшая Жаклин Кеннеди, бывшая первая леди Америки. Бедной Жаклин вообще приходится худо: чего-то ей, видимо, никак не могут простить. Возможно, мир купли-продажи где-то глубоко внутри страдает неким комплексом неполноценности, ему нужны люди-идолы, люди-легенды как свидетельство того, что все-таки не всё в этом мире продается, что есть высшие ценности. Но беда идолу, если он оказывается поверженным, если он в чем-то нисходит до уровня своих поклонников. Тут вместо благодарности начинается злорадство. И печатаются уже статьи и целые книги, доказывающие, что она, Жаклин, «еще тогда» была вовсе не той, за кого себя выдавала, что и подтверждается в книге, написанной ее бывшей личной секретаршей Мэри Галлахер. Статья сопровождается фотографиями Жаклин и госпожи Галлахер — очень респектабельной худощавой леди с приятным лицом, на котором начертаны достоинство и исполнительность.

Сенсация из сенсаций: тридцатидвухлетний английский литератор Гордон Лэнгли Холл, переменивший пол с мужского на женский путем хирургической операции, позирует перед фотоаппаратом со своим мужем — негром-автомехаником. Газеты в смятении: следует ли принимать на веру заявление миссис Симмонс (так теперь называется бывший мистер Холл), что недавно она родила девочку. Медицинские авторитеты, в том числе и те, кто делал операцию, утверждают, что это «определенно невозможно», но миссис упрямо стоит на своем, отказываясь, правда, назвать больницу, в которой состоялись роды.

Благообразный, пышущий здоровьем джентльмен держит в зубах непомерно громадную сигару: первый гурман мира, знаменитый «охотник за бифштексами» посетил Японию и авторитетно высказывается о сравнительных достоинствах американских и японских бифштексов.

Вопль души с «модной» страницы: Париж до сих пор не дает ответа на вопрос о длине юбок в будущем сезоне!

Фотография: в жаркий летний полдень какой-то токиец забрался на железобетонную ферму моста (тридцать метров над уровнем реки и четырнадцать метров над уровнем мостовой) и упорно отказывался слезть оттуда, несмотря на уговоры прибывших пожарных. «Я болен и устал от этого мира», — отвечал он со своей вершины. «Я хотел покончить с собой, — заявил он позднее, — но на высоте мой пыл несколько охладился, и я решил подумать. Но спускаться обратно мне все равно не хотелось».

Это уже серьезно. Серьезно и грустно.