Вой молодых волков

Глава 2

Май 658 года. Через две недели после смерти императора Самослава. Александрия.

Александрия никогда уже не приблизится к блеску времен первых Птолемеев или Константинополя. Но за последние годы здесь стало совсем неплохо. Великий логофет худо-бедно расплатился с казной, наладив производство сахара и хлопка. А потом, когда на трон восточной столицы сел Владимир, туда пошло зерно из Египта, возвращая назад полновесное золото. Стефан и Святослав выбили уступки из императора Само, и тот позволил им оставлять у себя половину податей. И даже этой малости оказалось достаточно, чтобы вдохнуть жизнь в истерзанную тысячелетним гнетом страну.

Вдоль всего Нила поставили цепочку телеграфных башен, и наместники провинций тут же перестали быть удельными князьями, получая указание из столицы день в день. Крестьяне расчистили заиленные протоки Дельты, и даже к Пелузию провели канал, снова оживив тамошнюю безрадостную пустыню. Огромное количество колес перекачивало воду дальше и быстрее, чем обычно, почти заменив собой привычный тысячелетиями «журавль» с ведром. Множество новых прудов давало крестьянам рыбу, и подросшее поколение, которое питалось теперь не только зерном, выросло чуть ли не на два пальца выше, чем их родители. Эти дети редко голодали, а ведь пока здесь такого не случалось. Большой голод наступал в Египте каждые семь-восемь лет, так было во все времена. Но сейчас огромные склады с запасами зерна сглаживали эту проблему. И пока люди молились о новом урожае, чиновники империи перенаправляли сюда зерновозы из Африки, Сицилии, Апулии и даже Болгарии. Египту давали зерно в долг, зная, что он вернет его в следующем году. Так население уверенно перевалило за пять миллионов человек.

Нубийское золото перечеканивали в монету, и ее излишек уходил на север, возвращая назад разменное серебро. Денежная масса оживила торговлю, и даже у крестьян, собранных в артели, стала водиться кое-какая копейка. Здесь, в Египте, имений местной знати было намного меньше, чем в той же Анатолии или Африке. Почти вся земля принадлежала императорам.

В Александрии и крупных городах вовсю работали отделения государева Сберегательного банка, и все попытки купцов создать что-то похожее пресекались быстро и жестко. Император Само не любил делиться, вызывая зубовный скрежет купцов, мечтавших о ростовщических процентах. Но шансов у них не было. Сбербанк давал под десятую долю в год, а на такой марже ни один ростовщик работать не станет. Даже иудеи Испании и Галии ощущали на себе гнет императорского банка. Все крупные купцы и знать ушли именно туда, не позволяя ростовщикам накопить существенные капиталы. Они пока что оставались обычными менялами, которые перебивались мелкой рыбешкой.

Доходы этой провинции стали такими, что Стефан сломал свой дворец и дворец Святослава, и теперь новое здание занимало почти целый квартал, к вящей радости псов-алаунтов, которые расплодились там в немыслимом количестве. Юлдуз по-прежнему оставалась степнячкой, которая любила охоту и скачки. Правда, императрица давно не была щуплой девчонкой, как раньше. Годы добавили ей солидности и объема. Все же она достигла того возраста, когда здесь вовсю становятся бабушками. Но ее первенец, Александр, жил в Братиславе, а его нареченная жена — здесь. Дочь вождя самого крупного берберского племени крестили под именем София, и теперь они со свекровью ездили на охоту вместе.

Улицу Канопик замостили камнем от ворот Солнца до ворот Луны, и на боковые улицы пустили подати самих горожан, превратив центр города в каменный мешок. Хотя так было куда лучше, чем прежде, когда разбитые дороги давали тучи песка под порывами ветра.

И даже собственные покои Стефан, наконец-то отделал со вкусом, как подобает царственной особе. Его крыло было выложено мозаиками и уставлено статуями, а стены спальни великий логофет приказал затянуть обоями из шелка. Ему показалось, что так станет уютнее, и он не ошибся. Огромную кровать с балдахином покрыли множеством тюфяков, набитых пером, где его светлость любил тешить свое изрядно раздобревшее тело. Тут он читал первую почту.

Вот и сейчас слуга с поклоном протянул ему свиток, привезенный кораблем с севера. Стефан потянулся, сломал печать и погрузился в чтение. Совсем скоро его рука бессильно упала вместе с письмом.

— Помилуй господи, несчастье-то какое! — утер вспотевший лоб Стефан. — Да как же это могло случиться? Куда стража смотрела?

Яхта из Сиракуз принесла сообщение о смерти брата. Там была крайняя точка, куда добивал телеграф, дальше приходилось посылать корабль. — Хорошо хоть, Святослав в городе! Пойду-ка я к нему! — И он позвонил в серебряный колокольчик, стоявший рядом. — Одеваться!

Младший август, который уже давно проснулся, вопросительно посмотрел на дядю. Ему исполнилось тридцать семь, и его лицо задубело от пустынного солнца, которое он видел чаще, чем сень собственного дома. Хотя, по прошествии стольких лет, в Египте царил относительный мир, а с мелкими шайками ливийских туарегов, синайских арабов и нубийцев справлялись наместники провинций. Они, собственно говоря, для этого и были поставлены. А четыре легиона, как и в незапамятные времена, охраняли восток Дельты, запад Дельты, Вавилон в центре и крайний юг, у первого порога. Пока что этого было вполне достаточно. В случае опасности сообщение шло солнечным телеграфом, и войско перебрасывалось по реке в любую точку страны. Здесь, в Африке, телеграф работал днем, а не ночью, как в Европе. Потому как солнца тут было полно, а дров, строго наоборот, кот наплакал.

— Твой отец убит! — с горечью сказал Стефан. — Пока об этом никто не знает, но утечка с телеграфа будет, я уверен. Тебе нужно уезжать, племянник!

— Да, я буду собираться в Братиславу! — решительно ответил император.

— Ни в коем случае, — покачал головой Стефан. — Тебе нужно попасть в Тергестум, не привлекая внимания. Так написал твой брат Берислав.

— Да что там такое происходит? — вскинулся император.

— Думаю, брат хочет сказать тебе что-то с глазу на глаз, — пожал плечами Стефан. — А твое внезапное появление или, наоборот, отсутствие, он захочет разыграть в будущей схватке как козырь. Ему в Братиславе виднее, а в его верности тебе нет сомнений.

— Зато в верности Кия сомнения есть, — невесело усмехнулся Святослав. — И сомнения немалые, дядя. Он никогда не удовлетворится уделом в Закарпатье. Это же просто нищий угол. Там даже железа нормального нет, только болотная руда. Кроме меха и рабов везти оттуда ничего!

— Наверное, об этом и пойдет речь, — согласно кивнул великий логофет. — Плыви туда, племянник, и поскорее. Он написал, что будет тебя ждать. А мы тут пустим слух, что ты поплыл в Тингис (1).

— Почему именно в Тингис? — изумился Святослав. — Что я там забыл? Это же на краю света!

— Да я просто не представляю места еще дальше, чем это! — развел руками Стефан. — Представляешь, какая морда будет у тамошнего наместника, когда он тебя увидит!

— Хорошо! — сказал Святослав. — На всякий случай, дядя, отправь сообщение в Гибралтар. Пусть пошлют гонцов в Испанию и Бургундию. Я заодно навещу сестру и дочь. Пусть они ждут меня с Валенсии и Марселе. Мне нужно успокоить Запад, иначе там все тут же передерутся. И вот еще что! Я, кажется, догадался, что на уме у моего братца.

— У которого? — с горечью спросил Стефан. — У Владимира?

— Проклятье! — выругался Святослав и обхватил голову руками. — Я совсем забыл про него и про его мать! Нас ждут неприятности, дядя! Нас ждут большие неприятности!

***

Май 658 года. Через месяц после смерти императора Самослава. Константинополь.

Злая весть пришла в столицу сразу же, ведь линия телеграфных башен протянулась вдоль Via Militaris (2), что шла от Белграда до самого Константинополя. И хотя минуло четыре недели, она никак не могла в это поверить.

Когда ей принесли сообщение, Мария плакала целый день, не пуская никого в свои покои, ведь, кто бы и что ни думал, Само был мужчиной всей ее жизни. Тем, кому она оставалась верна все годы разлуки. Он навещал ее раз пять за все время пребывания в Константинополе, гостя там пару-тройку месяцев. Этого вполне хватало, чтобы убедиться в том, что дела ведутся образцово. Она не подвела его, да и Владимир оказался весьма смышлен и ничуть не похож на высокомерного и недалекого Константа. Видимо, годы, проведенные в Сотне, сделали свое дело. Ее сын твердо стоял на земле.

И только одно печалило сердце августы. У Владимира не было наследника. Проклятая кровь, что текла в жилах его жены Анастасии, напитала ядом и ее внуков. Двое сыновей умерли в колыбели, а единственная дочь Ирина не сможет царствовать. Такова цена императорской диадемы. Дочь Ираклия стала ключом к трону, но она плод греховной связи, и никакие жертвы на церковь исправить этого не могли. Мария ненавидела свою невестку всей душой, хотя очень тщательно скрывала это. Ведь та поставила дело ее жизни на грань катастрофы.

Констант был очень молод, когда погиб, и его жена Фауста не успела родить ему детей. Зато в живых остался Феодосий, его младший брат, и лишь чудовищными усилиями Мария предотвращала провозглашение его вторым августом Восточной империи. Проклятый гадюшник — Григория, мать Константа II, Фауста, его жена, и Феодосий, его младший брат, то и дело пытался интриговать, но пока ей удавалось пресечь эти жалкие потуги. Ведь Само сделал все, чтобы вырвать зубы этому проклятому роду. Он истребил половину сенаторов по обвинению в заговоре и выслал из столицы почти всех высокопоставленных евнухов, но угли еще тлели… Сделано это было небыстро. Все эти люди умерли в глуши, всеми забытые, не прожив и трех лет. А еще Само прямо запретил Феодосию жениться, и титула цезаря не удостоил, невзирая на требования патриарха. Он тогда просто приказал старцу Павлу II пойти и публично отречься от монофелитской ереси, пригрозив судом церковного собора и отлучением от церкви. И показал письма епископов Рима и Александрии в подтверждение сказанного. Патриарх внял. Он не был закоренелым монофелитом, в отличие от Ираклия и его потомства. Вся эта история про единую божественную волю была придумана ради примирения с верующими Египта и Леванта. Но какой в ней смысл, если Восточная империя не управляет больше ни тем ни другим?

— Мама! — Владимир ворвался в ее покои, движением руки разогнав служанок и немногочисленных евнухов-веститоров. — Я прискакал сразу же, как только получил весть. Кто это сделал?

Владимир стал ровно таким, каким и ожидалось. Ростом он не уступал дяде Никше, и его рубаха пузырилась мускулами, чуть не лопаясь от натуги. Император и дня не проводил без воинских упражнений, став первым государем после Ираклия, кто мог держать копье. Господь не обидел его разумом, и превратиться в пленника золотой клетки, подобно Ираклону и Константину III, он не захотел. Хотя, положа руку на сердце, именно к тому все поначалу и шло. Юный август был очарован дворцовой роскошью и церемониями. И тогда отец отвел его к могилам Ираклона и Константа, чтобы показать, к чему приводит праздная дворцовая жизнь. Целый год Самослав натаскивал его, словно сторожевого пса, и только когда что-то переломилось в мальчишке, он оставил его с матерью.

Собственно говоря, большую часть времени Владимир проводил не во дворце, а в анатолийских фемах, сколачивая из тамошнего дурно обученного и скверно экипированного сброда нормальное войско. Новый император отдельным указом запретил пагубную практику, когда не служивший ни дня евнух или сенатор мог стать полководцем. Слишком много империя потеряла из-за этой глупости. И это решение принесло свои плоды. Наступление арабов на Каппадокию в 647 году захлебнулось, и их отбросили за отроги Тавра. А потом он привел к покорности Армению, которая почти уж было перешла под власть халифа Усмана. Он потратил на это годы, и о возвращении Антиохии и Дамаска пока даже не мечтал. Слишком большим трудом ему дались даже эти свершения. А столичные дела он оставил матери, которая, словно паук, раскинула свои сети из Юстинианова дворца. Переехать в Буколеон она не пожелала, ведь там все еще жила семья покойного Константа. Отец много раз предлагал выслать их из столицы, но она не соглашалась, предпочитая держать своих врагов поближе к сердцу. Она знала каждый их шаг и каждый вздох. Получится ли так, если выслать их в имение? Совсем не факт, да и неуемный константинопольский охлос мог взбунтоваться. По иронии судьбы жестокий и вздорный неудачник Констант стал императором-мучеником, пострадавшим за веру, и это сделало неприкосновенным его семью.

— Кто осмелился на такое, матушка? — переспросил Владимир.

— Я не имею ни малейшего представления, — ответила Мария, и ее постаревшее лицо исказила гримаса душевной боли. — Пишут, что какая-то сумасшедшая баба. Это все, что я пока знаю. Такого воина убили в церкви! Просто ткнули в живот отравленным ножом! Я до сих пор в это поверить не могу!

— Что делать будем? — деловито спросил Владимир и заорал пугливо прячущимся евнухам. — Эй! Бездельники! Вина мне! Быстро!

— Думаю, пока нужно выждать, сынок, — спокойно сказала Мария. — Поспешные решения только навредят нам.

Лицо ее сына не омрачила и тень горя. Скорее, на нем читалось любопытство и жадное ожидание. Он носил бороду, в отличие от Святослава и Кия. Здесь, на Востоке, обычай брить лицо так и не прижился.

— Тебе известно, где сейчас мой старший брат? — деловито спросил Владимир, водопадом вливая в себя первый за сегодня кубок.

— Насколько я слышала, он уплыл в Тингис. Только что прибыл корабль с грузом хлопка из Александрии. Там еще не знают о смерти твоего отца.

— Что Святослав забыл в такой дали? — изумился Владимир. — Это же за Геркулесовыми столпами!

— Не знаю, — пожала плечами Мария. — Наверное, приводит в чувство тамошнего наместника. Тот в обморок упадет, когда увидит живого императора. Там отродясь не случалось такого чуда.

— Странно, — постучал пальцами по столу Владимир. — Все это очень странно, мама… А в Братиславе что происходит?

— Я пока не знаю! — резко сказала Мария. — Но у меня есть подозрения, что при таком раскладе твой закадычный дружок Кий захочет получить свою часть наследства. Эта глупая гусыня, его мать, когда-то выговорила ему в удел Закарпатье, и даже город в его честь назвала. Но она просчиталась. Тот острог, как был дырой на границе со степью, так ей и остался. Твой брат поехал туда, посмотрел и отказался от такой чести наотрез. Сказал, что он не полный дурак и, если его матери так хочется, пусть она сама туда и едет.

— Кий потребует свою долю, — уверенно сказал Владимир. — Он мне нипочем не уступит, я его хорошо знаю, мама. И он воин из первых, он Берислава с дерьмом сожрет.

— Не знаю, не знаю, — протянула Мария. — Берислав весьма умен и проницателен. Да, он не воин, но он столько лет руководил Тайным Приказом… Я думаю, ты рано списываешь его со счетов.

— Как ты считаешь, мама, — хищно оскалился Владимир, — не пора ли заявить, что мы не подчиняемся больше Братиславе? Столица мира здесь, а не в лесной словенской глуши!

— Думаю, мы сможем провернуть это дельце, сынок, — ответила после раздумья Мария. — Подождем, как будут развиваться события. Но меня беспокоит совсем не это…

— Африка! — понял ее с полуслова Владимир, и его глаза жадно блеснули. — Я ее хочу, мама! Без нее мы с тобой живем как нищие! У нас мир с Муавией, а значит, пока арабы режут друг друга, мои руки развязаны. А Равеннским экзархатом, так и быть, пусть подавятся.

— Ну почему же… — подумала Мария. — Мы потребуем назад и его тоже. Но после длительных торгов уступим. Нам он все равно ни к чему. Рано или поздно они захотят сожрать Лангобардию, а значит, эту полоску земли между германцами и бывшими герцогствами Сполето и Беневенто нам нипочем не удержать. Да, пусть твои братья ей подавятся. Африка важнее, чем нищая Италия! Но надо проявить терпение, мой василевс. Мы вступим в игру только тогда, когда будем понимать, куда все идет, и ни минутой раньше!

1 Тингис — современный Танжер, город в Марокко, расположенный на берегу Атлантического океана. Он всегда был самой западной точкой римских владений.

2 Via Militaris — военная дорога, которая шла от Сингидунума (совр. Белград) через Софию и Пловдив на Константинополь. Дорога имела ширину 8 метров и была вымощена каменными плитами. Ее остатки нашли в Сербии, когда строили автомагистраль.