Вой молодых волков

Глава 8

Месяц спустя. Август 658 года. Валенция. Королевство вестготов.

Римская Валенция еще не принимала таких гостей никогда. Может, и случалось этакое диво, ведь говорили, что сам Траян родился где-то неподалеку, но на веку живущих здесь людей визит римского императора стал тем событием, о котором потом рассказывают внукам у очага.

Святослав ехал на коне по узким улицам, с удивлением разглядывая все вокруг. Этот город очень давно отказался от широты Александрии и Константинополя. Жить в беспокойной Испании лучше за стеной, а потому домики горожан лепились тесно, поднимаясь ввысь на два, а то и на три этажа. Здесь земля была дорога, а потому людям не до роскоши. Так и жили. На первом этаже — лавка, мастерская или пекарня, а на втором — комнатушки, где ютилась семья хозяина.Но и такое тут почиталось за счастье. Это куда лучше, чем иметь лачугу в пригороде, которая с неизбежностью восхода солнца будет сожжена очередным бунтующим герцогом или графом, которого не успел казнить его величество король.

Горожане жались к стенам и выглядывали из окон вторых этажей, пытаясь рассмотреть все, до самой последней пуговицы. И уж, конечно, многоголосые охи и ахи вызвало созерцание чисто выбритого подбородка государя, чего у здешней знати отродясь не водилось. Готы, как и все германцы, были записными щеголями. Они отращивали волосы до плеч, а бороду холили и чесали гребнем едва ли не тщательней, чем их жены ухаживали за своими прическами.

Его величество Реккествинт и принц Виттерих скакали чуть позади, выражая почтение его царственности, и старый король ликовал. Этот визит работал на его репутацию куда лучше, чем отрубленная голова мятежного таррагонского герцога. Виттерих-младший тоже не скрывал радости, ведь жена шепнула ему по секрету, зачем именно приедет ее старший брат.

— Испания уцелела, когда рухнул Запад, как я посмотрю! — с удивлением сказал Святослав, когда они прибыли во дворец графа, сложенный, как и все вокруг, из дикого камня и кирпича. — Много старых домов, церквей. Александрию почти превратили в руины. И от Рима сохранилось немного. А вот в Норике не осталось и вовсе ничего. На месте Новгорода, Солеграда и Будапешта когда-то стояли города, но их пришлось отстраивать заново. Хотя… Я только что гостил в Марселе у дочери. Тот город тоже нетронут. Если бы не чума, которая туда приходит каждые лет десять-пятнадцать, совсем райское место было бы!

Они расположились в покоях здешнего наместника, безжалостно изгнав того из собственного жилища. Грубый деревянный стол по обычаю, привезенному княжной Видной из Братиславы, застелили белоснежной скатертью, а служанки бегали от кухни к залу, едва не спотыкаясь от усердия и ужаса. Здесь ведь не Константинополь, где прием пищи императором — это сложнейший ритуал, прописанный пошагово еще сто лет назад. Здесь все было куда проще. И сам Реккесвинт, крепкий седой мужик лет за шестьдесят, впечатление хитреца не производил. Он, по большей части, решал вопросы мечом, хотя и глупцом отнюдь не был. По крайней мере, его Судебная Книга, свод законов Испании, привела в некоторый порядок здешние дела. И да, короли вестготов даже не думали рушить римское наследие. Они лишь меняли его под себя.

— Мы бережно храним римский дух, ваша царственность, — заявил Реккествинт. — Сколько вы пробудете здесь?

— Пару недель, не больше, — ответил Святослав. — Пообщаюсь с сестрой и племянниками, короную твоего внука и уеду.

— Коронуете моего внука? — растерялся Реккесвинт. — Виттериха?

— Мой отец дал обещание, — Святослав бросил на стол буллу патриарха. — Здесь стоят печати папы Римского и патриарха Александрии. А я утвердил ее своим эдиктом. Виттерих будет коронован. Я не могу себе позволить, чтобы твои епископы пренебрегли словами моего отца. У вас тут весьма странные обычаи.

— Что же, — глубоко задумался Реккесвинт. — Это отличная новость, ваша царственность. Уж слишком много воли взяли попы у нас в Испании. Никакого спасу от них нет. Чуть что, приходится созывать церковный собор, чтобы мирские дела решить. Зато теперь они не посмеют противиться вашей воле и воле двух патриархов. Я едва успел перебить мятежников под Сарагосой, как ко мне прибыл монах Фруктуоз. Эту сво… э-э-э… этого божьего человека при жизни святым почитают. Он потребовал их всех пощадить. И даже когда я ему показал монастырь, где васконы до последнего человека всех вырезали, этот старый муд… в смысле, этот праведник Фруктуоз не унялся! Епитимью суровейшую на меня наложил! Слава богу, я раньше успел!

— Вот и правильно, — кивнул Святослав. — Нечего щадить поганое семя, один вред от такой жалости. А теперь поговорим о плохом. Сюда еще не дошли новости, король, но ты должен знать, что император Само убит. Я короную Виттериха, чтобы твое положение обрело настоящую опору. Слишком много желающих переделить власть появится здесь, когда узнают о смерти государя.

— Как? Кто посмел руку поднять на священную особу? — разинул рот король.

— Какая-то ненормальная старуха, которую он благословил в церкви, ударила его ножом, — с каменным лицом ответил Святослав. — Он был там без оружия. Великого воина не смогли сразить в бою, но господь распорядился вот так.

— Упокой, господи, его душу! — перекрестился король. –Великий был человек! Тогда ваш визит вдвойне кстати, государь. На меня остатки знати словно волки кидаться начнут. Виттерих поможет мне справиться с этим мятежным сбродом. Жаль, всех до единого перебить не могу, мне тогда воевать совсем некем будет.

— Воти славно, — кивнул Святослав. — Епископа местного предупреди, что венчание на царство в его соборе будет.

Все прошло быстро и без лишних церемоний. На голову Виттериха возложили золотой венец, а во все графства Испании поскакали гонцы, чтобы объявить волю римского императора, которая впрямую противоречила воле церковных иерархов. Это породит новый виток противостояния, но сейчас у Виттериха будут развязаны руки. Он теперь младший король, а не внук ненавидимого всеми правителя, загнувшего знать в бараний рог. Виттериху не придется поступаться своей властью, чтобы его избрали на престол после смерти деда. Впрочем, Реккесвинт умрет в возрасте, не сильно уступавшем возрасту его отца, разменявшего девяносто. Ему предстоит править еще четырнадцать лет.

— Братик! — свежеиспеченная королева увлекла императора за локоть. В ее огромных глазах стояли слезы. –У меня в голове все это не укладывается! Я думала, такие, как отец, никогда умирать не должны! Как же мы теперь жить будем? Ты отомстишь за его смерть?

— Некому мстить, сестра, — невесело ответил Святослав. — Будет нам всем наука: не оставляй в живых своих врагов.

— Да, это я и так знаю, — так же грустно ответила Видна. — Мы тут изо всех сил стараемся. Кровь как водица льется.

Видна и раньше была очень похожа на мать, а сейчас расцвела еще больше. Но от той несносной пацанки, которой запомнил ее Святослав, не осталось почти ничего, кроме веселых бесенят в небесно-голубых глазах. После получения страшной вести бесенята спрятались глубоко-глубоко, скрытые душевной болью. Королеве было очень плохо, но даже сейчас она сохраняла горделивую осанку и непроницаемое лицо.

— Муж не обижает, сестра? — спросил ее император.

— Кто? — горестно усмехнулась Видна. — Виттерих? Да пусть только попробует! Это он на войне боевой. Что бы он без меня делал!

— Люди Косты помогают? — понимающе спросил Святослав.

— Без них нам совсем скверно пришлось бы, — прелестное лицо Видны исказила легкая гримаса. — А так мы о мятеже герцога Фройи узнали день в день. Если бы не наш человек в Тарагоне, все куда хуже пошло бы. Он же меня предупредил, что епископы милости для бунтовщиков попросят. Едва успели перерезать всю эту шваль под Сарагосой. Я тебе так скажу, Святослав: здешние попы — это что-то! Они театр сатанинскими игрищами называют, представляешь? А я без него с тоски умру. Тут ведь из развлечений только церковная служба и казни, или церковная служба за упокой души казненных. Я, братик, от этих святош только одним спасаюсь: беру крест в руку и благословляю тех, кто оспой болеет. Ко мне же эта дрянь не липнет после прививки. Тут до того дремучий народ живет, что я даже удивляться перестала. Они все считают, что меня господь своей милостью наградил и от оспы бережет. Это Радегунда меня научила, стерва продуманная.

— Я останусь на две недели, Видна, — погладил ее по щеке император. — И я сразу отвечу на вопрос, почему я здесь, а не в Братиславе: так нужно! И больше ни о чем не спрашивай! Ты все узнаешь, когда придет время.

***

В то же самое время. Прага.

Кий наслаждался своей новой жизнью. Ему казалось, что даже солнце стало светить ярче. Префектура Чехия частично перешла на его сторону, как и левобережье Дуная почти до самой столицы. Своих послов прислали сербы, далеминцы, нишане, худичи, лужичане, мильчане и совсем уж крошечные племена Севера, которых отец оставил вассалами, позволив их знати остаться при власти. Южнее было хуже. Дулебские владыки рвались к власти тоже, но их даже не все старосты поддерживали, не говоря уже о простых родовичах. Примолкли устрашенные чехи, хорваты, лучане и седличи. Они для себя ничего хорошего от перемен не видели. Хорутанское Правобережье твердо стояло за законную власть, а особенно за нее стоял Новгород, который крепил оборону и завозил припасы. Префект Норика спешно тренировал ополчение и намечал места для засек. Попробовала было шевельнуться Силезия, но тамошний префект просто собрал пять тысяч хуторян-отставников и утопил бунт в крови. Бобряне, дедошане и всякие слензяне вытерли слезы и дали присягу верности новому государю. Давали ее в церквях и на капищах, украшенных телами бояр, старост и самых крикливых родовичей, еще умиравших в этот момент на кольях.

За Кия были кочагиры, чьи кочевья располагались узкой полосой рядом с Братиславой. За него же встали сыновья Арата, которые смогли перетянуть за собой половину клибанариев из мораванского полка. С пехотой было куда хуже. Первый Германский послал его лесом, второй Дакийский и третий Иллирийский находились слишком далеко, а пятый Молниеносный колебался. С одной стороны, там его уважали, а с другой — воины только что приняли присягу новому государю. Да, воевать можно и словенами, и наемниками-лютичами, но это ведь совсем не то. Простой пахарь для обученного воина — просто смазка для копья, а потому Кий напряг весь свой недюжинный ум, чтобы продумать тактику, которая будет работать исходя из имеющихся у него сил. Получалось так себе, и вдобавок к этому, захватив Рудный городок, он не получил железа. Его не осталось ни единого прута. А еще там не нашлось ни одного мастера. Все они ушли за Дунай вместе с семьями, разобрали мельницы и увезли оттуда молоты. Наладить выплавку с нуля оказалось просто некому. Деревенские кузнецы чесали затылки и обещали за год-другой что-нибудь придумать. Только вот года у Кия не было. Года не было, пехоты нормальной не было и железа не было. Воюй, не хочу! Но тут ему несказанно повезло…

— Княже! — в его терем, запыхавшись, забежал Мирослав Святоплукович, или, по-простому, Мирко. — Там такое! Там такое! Тебе это самому увидеть надо.

Мирко, как его брат Сташко, был невысок, толст и бородат. Умом они не блистали, и Кий до сих пор дивился, как это им удалось провернуть такую непростую операцию по его освобождению. Они подкупили двоих хорутан, охранявших его флигель, и те засунули его в керамическую трубу, по которой стекало дерьмо из замка. Они же набросали туда всякой дряни, а потому решетка, перекрывавшая выход из канализации, забилась, и ее вытащили для прочистки. Кий, которому пришлось проползти две сотни шагов по лужам дерьма, едва не завыл от унижения. Он вылез наружу грязный и вонючий, а дулебских бояр, что встречали его, чуть не прикончил голыми руками. Впрочем, им хватило ума взять с собой чистую одежду, но как ни полоскался князь в Дунае, воняло от него так, что он еще две недели не рисковал к людям выходить. Гадостно от него воняло… А потом он прискакал в Прагу, где на его сторону сразу же встал префект и открыл ему ворота, как и обещал раньше.

Эдикт «О вольности боярской» Кий подписал, и это вполне устроило знать. Потому-то к нему и потянулись посланники от князей и бояр, которые пришли договариваться по старому обычаю. А обычай этот предписывал ему взять в жены дочерей из примкнувших племен, и Кий согласился и на это. Жаль только мать он вытащить не смог, ее держали под стражей сразу полсотни бойцов. Императрица сидела в своих покоях безвылазно, и к ней даже записку не удавалось переслать. Собственно, вся Замковая гора стала одной большой тюрьмой, где княжеская семья оказалась в заточении. Никто туда больше не приходил, никто оттуда не выходил. Туда ничего нельзя передать, только продукты для кухни завозили. Таков был приказ великого логофета Берислава.

— Там такое! Там такое! — продолжал дурным голосом голосить Мирко.

— Да что случилось-то? — недовольно посмотрел на него Кий, которого отвлекли от размышлений. Он как раз пересчитывал свое войско. Уже пора выходить, ведь холода не за горами.

— Сам посмотри, княже, — ответил Мирко, тыча рукой в сторону реки.

— Это еще что за кикимора болотная? — Кий даже остановился в изумлении.

Прямо на него шла девка огромного роста с поклеванным оспой лицом. Большая часть людей едва доставала ей до плеча, а воинский пояс с мечом висел на ней как родной, не стесняя движений. Как и щит, заброшенный за спину. Девка явно была опытным воином и прошла не один поход. Это Кий наметанным взглядом уловил сразу же. С ней на берег высыпало несколько сотен данов, которые вытащили на песок свои корабли.

— Ну до чего страшна! — совершенно искренне восхитился Кий, который по достоинству оценил тяжелую челюсть и широкий нос девушки. Впрочем, она не была лишена некоторого кокетства, а потому длинные рыжеватые волосы заплела в косу, на конце которой болталась какая-то золотая висюлька. Ожерелье на ее шее тоже было золотым, как и браслеты на запястьях. Богатым оказался и пояс, и рукоять меча, и даже рубаха, на которую пошел отрез шелка.

— Кто такие? — спросил Кий, в упор разглядывая эту деваху.

— Я Гудрун Сигурддоттер, походный конунг, — ответила та. — Кто спрашивает?

— Я князь Кий! Зачем ты врешь? Не бывает баб-конунгов.

— Согласна, не бывает, — девка равнодушно пожала широкими плечами. Видимо, она уже привыкла к подобному отношению. — Я такая одна, и свое место отстояла в бою. Троих зарубить пришлось. Они тоже думали, что баба не может быть конунгом. Но те придурки из Ангельна были, они меня просто не знали. Больше желающих надрать мне задницу не нашлось и, пока я кормлю этих бездельников, они меня слушаются.

— Я много слышал о Сигурде Ужасе Авар, но никогда не видел его. Зато я хорошо знаю твою бабушку и мать, — усмехнулся Кий. — Кстати, как поживает королева Леутхайд?

— Плачет и молится за свою непутевую дочь, — криво усмехнулась Гудрун. — А что ей еще остается, если ее единственный сын родился смазливой бабой, а настоящий мужчина — это я.

— Зачем ты пришла сюда, Гудрун Сигурддоттер? — спросил Кий. — Ты ищешь службы?

— Да, — кивнула она. — Отец велел мне найти тебя. Сказал, что ты воюешь с вендами и продаешь в их рабство. Нам не рады в Британии и в датских землях. Со мной без малого пять сотен парней, и они готовы продать свою кровь за твое серебро и еду.

— Я принимаю вашу службу, Гудрун Сигурддоттер, — едва сохраняя спокойствие, сказал Кий. — Я жду вечером на пир тебя, твоих ярлов и самых лучших воинов. Вы будете пировать со мной, а остальных накормят и дадут вина. Я распоряжусь насчет ночлега. А пока я попрошу тебя об одной малости. Ты расскажешь всем, что со своими людьми идешь к дяде Олафу, в Константинополь, чтобы наняться в армию моего брата. Но на самом деле вы пока поживете в лесной усадьбе. Скоро сюда подойдут словене с севера. Твоих воинов они увидеть не должны. Так нужно.

Гудрун посмотрела на него удивленно, но спрашивать ничего не стала и просто кивнула. А Кий вернулся к себе и, едва закрыв дверь, замолотил кулаками по столу от восторга. В его план только что лег последний пазл. Тот самый, без которого не складывалось ничего.