Вой молодых волков

Глава 22

Месяцем позже. Декабрь 658 года. Александрия.

Волей императоров Владимира и Святослава заработал телеграф на Сицилии и в Южной Италии, и вновь потекли бурным потоком сообщения между столицами, наполнив Приказы Словении и Секреты Константинополя массой шокирующих новостей. Столько всего свалилось на головы бедным чиновникам, что они уже и не знали, чего ждать дальше. Мятеж князя Кия в Словении подавлен, и там снова мир. Большой Торг в Новгороде заработает уже летом, как обычно. Открылись таможенные пункты в Белграде, готовились к весенней навигации купцы Александрии и Триеста. Вновь оживала торговля, а люди на востоке Дельты возвращались в свои дома. Ведь у императора Святослава и халифа мусульман Муавии (одного из двух халифов на тот момент), заключен мир на пять лет. Сам халиф бросил все силы на войну с соперником Али и на усмирение Хиджаза. А сто тысяч солидов в год, предложенные ему за это, весьма поспособствуют победе. Правда, ходили слухи, что халиф, получив вести из Египта, чуть было не нарушил клятву, данную именем Пророка, но делать этого не стал, и всего лишь зарубил какого-то раба, который попался ему в тот день под горячую руку. Он мог получить беззащитную страну, но клятва… Это все меняло.

Еще одной новостью для чиновников Константинополя, стала гибель армии, отправленной на борьбу с мусульманами в Египет. Правда, там до того мутная история вышла, что умные люди в это вникать не стали, справедливо опасаясь последствий. В конце концов, это не первая толпа наемников, которую истребляют мусульмане. Были бы деньги, а уж восточная империя наймет новое мясо, мечтающее продать за серебро свою кровь. А вот то, что император Владимир загостился у старшего брата в Александрии, не на шутку пугало всех причастных, и особенно его мать. Впрочем, все спорные вопросы уже были сняты. Ждали только погоды, чтобы отправить его царственность в обратный путь. Зимой по Средиземному морю плавали либо отчаянные храбрецы, либо почтовые яхты. Уж больно холодно в это время, да и море весьма неспокойно.

— Итак, брат, — произнес Святослав, потягивая вино из кубка. — Повторим условия мирного соглашения. Дядюшка, запиши! Мы потом оформим это пурпурными чернилами и приложим печати. Епископ Александрии заверит и его, и принесенные клятвы.

— Давай повторим, — криво усмехнулся Владимир, который уже потерял надежду выбраться из этого проклятого города.

— Первое, — сказал Святослав. — Ты выплачиваешь контрибуцию в размере один миллион двести шестнадцать тысяч триста сорок солидов с третью.

Стефан кивнул. Это была ровно та сумма, что хранилась в казне на момент пропажи. Собственно, она и сейчас там хранится. В Константинополь поехали сундуки, плотно забитые купеческими кошелями с серебром, и лишь сверху засыпанные слоем золотых монет.Пока они бились, казначей трясущимися руками менял императорские печати, вешая их на сундуки с чужими деньгами. Государево золото просто закопали, оставив на виду средства купцов, что были отданы на хранение. Ничего другого он сделать просто не успел. Но и то хлеб. Серебро ведь дешевле почти в 12 раз…

— Второе! Подати из Южной Италии, Сицилии, Сардинии и Корсики сроком на пять лет поступают в мою казну. Мы должны компенсировать ущерб от твоих действий, брат.

— Третье! Ты облекаешь в пурпур своего племянника Ярослава Бериславича. Он становится цезарем и твоим наследником.

— Расплатился с братцем за кровь Кия? — хмуро посмотрел Владимир. — Ладно, черт с тобой. Лучше он, чем этот придурок Феодосий. Охлос все равно не даст мне покоя и заставит взять соправителя.

— И если мой племянник умрет, — продолжил с нажимом Святослав, — до того, как умрешь ты, то наследует кто-то из моих детей или детей Берислава. На мой выбор.

— Согласен, — процедил Владимир.

— Наша сестра Власта выйдет замуж за сына покойного магистра Вячеслава. Ее дети займут достойное место в империи.

— Обрадую сестрицу, что за безродного пойдет, — усмехнулся Владимир. — Видна — в Испании королева, Умила — в Баварии, Радегунда — в Аквитании, и даже Катя твоя — в Бургундии… А дочь императора Само за слугу замуж выйдет. У него хоть деньги есть? Или наша сестра будет жить как нищенка? Нет! Я не согласен. И она на это не пойдет. Примет постриг в тот же день. Она у нас девушка с характером.

— Тогда за Косейлу, сына царя Джедара, — начал торг император. — Он царского рода…

— Он ливиец-верблюжатник, — поморщился Владимир. — Ну ладно, пусть хоть так. Все же царь, а не простой воин. За что ты со своей сестрой так?

— За твой грех, брат, — с каменным лицом ответил Святослав. — Пусть Власта служит интересам Золотого рода, как и пристало княгиням. Вячеслав был моим побратимом, а ты его убил. И не смотри на меня так. Тут все всё знают.

— Я не виновен! — упрямо посмотрел на него Владимир.

— Я признал тебя виновным! — ударил кулаком по столу Святослав. — Я, старший август империи! Понял? И этого достаточно! Скажи спасибо, что я не взял на пытку никого из твоих людей. Иначе никакой суд не оправдал бы тебя!

— А, кстати, почему не взял? Я никак не могу этого понять. — заинтересовался вдруг Владимир, который вальяжно откинулся в кресле. Он порой откровенно издевался над братом. Это началось ровно тогда, когда он понял, что ему ничего не угрожает.

— Отец не велел лить братскую кровь, — с каменным лицом ответил Святослав. — А если я получу их показания, то придется. Понял ты, безмозглый осел? Ты наплевал на его волю, а ведь только из-за нее тебе еще не отсекли нос, язык и руки!

— А может, потому, что кроме меня некому сдержать натиск арабов в Анатолии? — хмыкнул Владимир. — Да если я умру, тут же восстанет Армения и переметнется под крыло мусульман.

— Ты отдашь мне Балеарские острова, — продолжил Святослав, который не стал реагировать на последние слова. Он знал, что это правда. Владимир со свирепой эффективностью смирил армянских князей, своих родственников по жене. Убрать его из этой головоломки не выйдет, иначе добрая четверть земель восточной империи тут же присягнет мусульманам. Попытки уже были.

— А если нарушишь хоть букву из этого договора, — добавил Святослав, — то я конфискую Южную Италию, Корсику, Сардинию и Сицилию. Я и так бы это сделал, но тогда твоя казна просто вылетит в трубу.

— Ты меня уже разорил, — со злобой выплюнул Владимир, — мне войско заново собирать! А на что?

— Могу занять миллион, — усмехнулся Святослав. — Под десятую долю в год. Подумай, брат! Это отличное предложение. Тем более что он уже у тебя в казне лежит. Не потратил еще, надеюсь?

Владимир свирепо засопел, но не сказал ничего. Он знал, что его обманули, но не обвинишь ведь в жульничестве старшего августа империи. Тогда придется самому признаться в краже… Владимир понимал, что проиграл эту партию вчистую. Ему поставили мат. И кто? Старший брат, которого он всегда считал недалеким воякой. Впрочем, он ли сам это сделал? Или это отец, языческий колдун, дотянулся до него с того света. Владимир вздрогнул и пугливо перекрестился. Нужно отринуть греховные мысли, иначе быть беде. Он примет свою судьбу со смирением, раз уж господь карает его. А потом он приедет в Константинополь, и там уж мать что-нибудь обязательно придумает…

***

Пару недель спустя. Братислава.

— Где мой сын? — голос Людмилы отдавал ледяной стужей.

Она впервые за многие месяцы заговорила с Бериславом, и даже сама пришла к нему в кабинет. В Братиславе на хозяйстве оставался только великий логофет, а наследник Александр с тысячей конницы усмирял мятежные земли, принимая присягу на верность. Там уже почти не осталось знати. Вся она либо сбежала, либо была казнена, либо, в знак особой милости, махала киркой в соляной шахте. Следом за войском шли егеря и подьячие из Тайного Приказа со списками людей. Усадьбы владык разорялись вчистую, а их близкую родню и слуг расселяли по разным концам огромной страны, от Киева до Италии. Увидеться еще раз им уже будет не суждено. Выселят и те роды, которые дали своих воинов для участия в мятеже. Они уйдут в другие земли, а на их место поселят верных людей. Такова была воля покойного государя Само, которую с точностью водяной клепсидры исполнил его второй сын.

— Так где Кий? — не выдержала Людмила, голос которой дрогнул. Берислав, который в считаные месяцы стал ей чужим, смотрел на нее хмуро и неприветливо.

— Погиб в бою, как и подобает воину, — сухо ответил князь. — Не знал, мама, что у тебя всего один сын. Если бы ты любила нас одинаково, может быть, он был бы сейчас жив? Ты не думала об этом?

Он опустил голову вниз и начал перебирать бумаги. Так он показал матери, что разговор закончен, и Людмила поняла намек правильно. Она, не меняясь в лице, вышла и направилась к себе. Берислав же позвонил в серебряный колокольчик, который достался ему от отца, и на его звук вошел секретарь.

— Княгиню Ирмалинду позовите ко мне!

— Слушаюсь, царственный, — поклонился евнух.

Это был тот самый мальчишка, которого Вацлав освободил когда-то в Константинополе. Это его отец показал дорогу к предателю Любушу, похитителю княгини Милицы. Никчемный калека бесполезен в крестьянской семье, а потому его забрали с собой. Евнух вырос здесь и получил лучшее образование. Он не слишком умен, но неболтлив и предан Золотому роду как собака, за что его и ценят.

— Ты звал меня, государь-муж мой?

Ирмалинда смотрела на Берислава с затаенным страхом. Он ни разу не заговорил с ней за последние недели, и это его молчание пугало больше, чем если бы он на нее орал. С тех пор как Кий погиб, Ирмалинда не спала ночами и почти не ела, отчего похудела так резко, что многие считали ее больной. Круглые когда-то, налитые румянцем щеки опали, а глаза ввалились и смотрели на мир со страхом и затаенной болью. Только блеск драгоценностей никуда не делся. На голове княгини сиял золотой обруч, усаженный по кругу самоцветными камнями, а пальцы унизывали массивные перстни.

— Я знаю, что ты сделала, — ответил Берислав. — И тебе нет прощения. Ты предала меня, обрекла на смерть. И мать моих детей обрекла тоже… Ты больше мне не жена.

— Нет! Нет! — в отчаянной попытке спасись замотала головой княгиня. — Я не делала ничего! Наговаривают на меня!!!

— Вот запись твоего разговора с Кием, — Берислав равнодушно бросил перед ней густо исписанные листы бумаги. — Два человека за стеной сидели. Они слышали каждое слово.

— Так это ты… — схватилась она за сердце. — Ты все подстроил! Ты ко мне ту боярыню прислал… Правду люди говорят про тебя… Как же тебя земля носит, изверг поганый! Ты же полстраны кровью залил! Да что же ты за человек такой!

— Я хороший человек, — сухо ответил Берислав. — Я делаю то, что полезно для державы. Но иногда я бываю излишне добр, и потому ты останешься жить. Но не здесь, Ирма. Для тебя приготовили келью в дальнем монастыре.

— Прости, умоляю! Дай мне уехать в Тюрингию, к брату! — Ирмалинда залилась слезами и сумбурно запричитала. — Это все она, колдунья твоя! Она порчу навела, потому и не родила я! Знаю, что не люба тебе… так что ж теперь… Мы рода великого, для нас это и неважно совсем. Мое дело женское, дитя на свет произвести. А ты… Ты! Ты ни за что меня считал! За грязь! А я королевская дочь, а не селянка черноногая! За что ты так со мной?! Умоляю! Отпусти! Век буду бога молить за тебя!

— Отпустил бы, — холодно ответил Берислав. — Но ведь ты, Ирма, моей смерти у брата попросила, а это измена. Я бы тебя, сука, собственной рукой порешил, да только батюшка покойный не велел кровь Золотого рода лить. Сказал, что ящик Пандоры это откроет, и истребим мы друг друга в вечной войне. А ты как-никак княгиня и жена мне. Для того чтобы собраться, даю тебе час. Драгоценности, шелка и золото оставишь здесь. Они тебе больше ни к чему. Я за тебя все, что положено, заплатил уже. А теперь, дура постылая, пошла вон отсюда!

Берислав подошел к камину и подбросил туда пару поленьев. Он знал, что это дурацкая забава, но, подобно своему отцу, живой огонь любил. Есть что-то завораживающее в пляске огненных лепестков, прирученных человеком. Можно смотреть на это и час, и два не отрываясь. Так поступают родовичи зимой, когда делать нечего целыми днями. Они чешут языки, рассказывая всякие небылицы, да играют в шашки и шахматы, дожидаясь прихода тепла. Тяжелая будет эта зима, на редкость тяжелая. Сколько земель разорили, сколько припасов пограбили… Сколько побили народу!

— Людишек бабы еще нарожают, — решительно сказал сам себе Берислав, который не отводил взгляда от огня, — зато знать словенскую извели почти под корень. И половины старых родов владык не осталось. Да и тех, кто выжил, вырвем из привычных мест, словно спелую репку. Станут изгоями, знатными холопами императора, как патрикии ромейские. Славно братец Кий службу Золотому роду сослужил. Всю сволочь на себя собрал, словно губка морская.

Он снова погрузился в бумаги, которых секретарь принес целую кипу. Прошения о помиловании от бояр и владык, замешанных в мятеже. Берислав брал каждое в руку, читал внимательно, а потом накладывал резолюцию: «Отказать, повинен смерти». Докладная из Тайного Приказа. Тело младшего из Аратичей не найдено, скорее всего, ушел.

— Бессрочный сыск объявить, — бормотал Берислав, тщательно выписывая буквы. — Награду дать в тысячу рублей за голову. Вот так-то… Тебя теперь по всему миру гнать будут, дружок… Как волка. Привезут мне башку твою в горшке с медом…

Следующая кипа бумаг. Поздравления от бояр и владык, которые думали отсидеться все это время и не показывались на глаза, пока не стал ясен победитель. Все уверяли в преданности и клялись, что исполнят любую службу, какая государям будет потребна.

— Исполните, — мертвым взглядом посмотрел на кипу бумаг Берислав. — Богом клянусь, что исполните! От вас даже здесь страхом разит и дерьмом. Ненавижу вас всех! Жаль, казнить не могу, не за что. Ну да ничего, сослужите вы службу. Не захотели воинами преданность доказать, докажете палачами. Самолично братьев и зятьев своих казните. Своими руками на колья их рассадите, и головы им рубить будете. Будете знать, как у печки отсиживаться, когда война идет. А не захотите — рядом с ними на плаху ляжете как изменники.

Прошение от префекта Норика и кавалера ордена Андрея Первозванного большого боярина Любима. Бьет челом за Мирко и Сташко Святоплуковичей, братьев жены.

— Хрен с тобой! — крякнул Берислав и черкнул: «Помиловать, отправить на десять лет в соляную шахту, а потом, коли выживут, приписать к крестьянской веси податными людьми.»

— Ее светлость Ванда прийти изволили! — просунул голову в дверь секретарь.

— Зови! — кивнул Берислав и поднялся навстречу. Его жена выжила, только грубый рубец длиной в ладонь украшал безупречное прежде тело. Она была бледна, потеряв много крови, но постепенно приходила в себя. Вот уже и лестницу осилила.

— Государь-муж мой! — Ванда присела и поморщилась.

Раненый бок все еще болел, хоть швы лекари давно уже сняли. Стрела-срезень, которой обычно били крупного зверя, порвала мышцы между ребрами, но не задела ни печень, ни легкое. Ожерелье царицы Рани Суханади и странная прихоть Гудрун, которая хотела принести побольше мук, спасли Ванде жизнь. Бронебойная стрела, пущенная умелой рукой с тридцати шагов, без сомнений, пробила бы ее насквозь.

— Душа моя! — Берислав поднял ее и ласково обнял. — Я же просил тебя не делать так пока. Я обойдусь без твоих поклонов. Ты что-то хотела?

— Наш уговор, — Ванда с трудом села в кресло и выпрямила спину. — Я исполнила свою часть, дело за тобой. Наш сын Ярослав… Ты помнишь о нем?

— Помню, — кивнул князь. — Святослав поклялся, что исполнит любое мое желание. Так что я уже работаю над этим. Наш мальчик получит то, что причитается мне. На, полюбуйся!

Он положил перед ней новенький, только что из-под штемпеля, солид, который Ванда жадно схватила со стола. Она прочитала то, что написано на нем, и ее лицо просияло. Ее сын не прогнется и не станет менять имя на ромейское. Цезарь Ярослав! Пусть кто-то попробует возразить!

— Ваша светлость! — в кабинет, оттолкнув секретаря, ворвался кравчий Милан Душанович и заверещал. — Ее царственность Людмила! Не дышит! Не я! Мне не давали пробовать ничего! Не велите казнить! Я не ведаю, как это вышло!

— Яд? — побледнел Берислав.

— Яд, — толстый, словно колобок, кравчий трясся как осиновый лист. Его тоже учили на совесть, и он не хуже собаки мог почуять сторонний запах. — Тот, что из абрикосовых косточек делают. У ее царственности перегонные кубы свои! Те самые, с которыми она притирания свои готовит! Не велите казнить! Сама она, наверное… Я не говорил никому…

— Слово и дело! — сказал Берислав, а секретарь и кравчий склонили головы. — Никому про яд ни слова! Поняли?

Он встал и пошел в покои матери, а гвардейцы перекрыли второй этаж, заперев людей там. За толстыми резными дверями шла суматоха, и раздавался истошный женский плач. Служанки носились как угорелые, и лишь тычки стражников разогнали их по комнатам, где они и притихли.

Людмила лежала на своей кровати ничком, а пустой кубок валялся рядом, промочив драгоценное парчовое покрывало, расшитое золотыми нитями. Императрица умерла, облаченная в пурпур, с диадемой на голове. Она приняла яд и спокойно легла, пытаясь сохранить достоинство даже после смерти.

— Да что же ты, мама? — по щеке Берислава пробежала одинокая слезинка. — Да как же ты так! Зачем?

Он застыл так надолго, а потом вытер слезы и повернулся к секретарю, который с каменным лицом стоял рядом. Сухим и отрывистым голосом князь приказал.

— Патриарха Григория сюда! Быстро! И святую воду пусть возьмет!

Берислав стоял, глядя на мать, которая не перенесла смерти любимого сына. А, может быть, она не перенесла поражения того, что считала единственно верным. Того, во что верила всей душой. Она ведь знала точно, что если Кий проиграет, то служение старым богам беспощадно выкорчуют по всей Словении. Людмила ведь была неглупа и понимала, к чему все идет. Может быть, живая Богиня не захотела становиться рабой божьей? Может быть, она захотела умереть той, кому поклонялись при жизни?

— Гордыня, мама, — прошептал Берислав. — Грех смертный, совершенный по наущению Сатаны… Ну, да ничего, я спасу твою бессмертную душу! Я не позволю тебе гореть в геенне огненной! За тебя будут молиться все епископы! Я засыплю храмы дарами! Господь милостив, он простит твой грех и твое неверие!

— Господи Иисусе, помоги нам! — услышал Берислав испуганный голос патриарха Григория, которого почтительно, но настойчиво привели с подворья, что стояло тут же, в замке. — Да неужто…

— Императрица еще жива, владыка! — резко повернулся к нему Берислав. — Ее сердце пока бьется, но она умирает! Моя мать перед смертью пожелала принять таинство крещения. Это стало ее последним желанием. Я клянусь, что своими ушами слышал это! Поспеши!

Патриарх Григорий перекрестился и начал нараспев читать положенный чин, а Берислав шептал, искусав до крови губы:

— Прости мне, господи, эту ложь, ибо во благо она… А ты, мама! Славы хотела? Поклонения людского? Будет тебе поклонение! Я на каждом капище языческом часовню твоего имени поставлю. Пусть святая Людмила и после смерти Золотому роду послужит. А я… да, я грешник великий. Я же слово давал патриарху Григорию. Я ему обещал, что ты завет Христов примешь, а он мне за это буллу даровал на брак с Вандой. Не велят отцы церкви вторым браком сочетаться, грех это великий. Но оно того стоило. А деяния свои я искуплю… Я уже знаю как.