Вой молодых волков

Глава 3

В то же самое время. Южная Дейра. Остров Британия.

— Покажем этим дерьмоедам! — Сигурд надвинул на голову шлем и перехватил поудобнее свой чудовищный топор. Слева от него стояла шестнадцатилетняя дочь Гудрун со щитом и секирой, а справа — сын Эрик, который родился на год позже. Они оба прилично уступали отцу по габаритам, что не мешало принцу и принцессе быть на полголовы выше самого высокого воина. Впрочем, Эрик еще рос и обещал догнать отца, в ширину точно. А вот Гудрун… Она стала настоящей головной болью для старого короля…

— Эй, вы! — заорала девушка, выскакивая перед строем войска. — Есть еще в Дейре и Берниции настоящие мужики? Ну, кто сразит Гудрун Сигурддоттер, старшую дочь короля Британии? Ну же! Чего зассали? Или вы только овец пасти можете?

— Да уймите уже кто-нибудь эту несносную кобылу! — обреченно сказал Сигурд. — Эрик, какое я давал за нее приданое? Сто коров? Дам двести! И выкупа не нужно! Пусть хоть кто-нибудь возьмет замуж твою скорбную на голову сестру! Видят боги, даже дикие норвежцы из северных фюльков по сравнению с ней кажутся вполне приличными людьми!

— Отец, — сплюнул на траву Эрик, — так не помогает твое приданое. Она же дерется со всеми, кто к ней подкатывает, и пока не признала никого достойным своей неописуемой красоты. Чтобы найти ей мужа, надо договориться с кем-нибудь из великанов Ётунов. Он сначала отдубасит как следует нашу Гудрун, а потом заделает ей пяток детишек. Вот она и уймется.

— Неописуемая красота? — хмыкнул Сигурд. — Это ты сейчас про мою дочь сказал? Отличная шутка! На пиру повторю, когда твоя сестра напьется и заснет в хлеву, иначе гости смеяться не будут. С этой кровожадной стервой никто связываться не хочет. И как у нас с твоей матерью могло получиться такое!

— Дядя Харальд рассказывал, что покойный дед Эйнар точно так же говорил про тебя! — усмехнулся Эрик. — Вот прямо слово в слово. И как, мол, у нас с матерью мог уродиться Сигурд — разбойник, полоумный берсерк и беспутный пьяница.

— Братец Харальд мне просто завидует, — обиженно засопел король. — Мне королевство не свалилось на голову после смерти отца! Я свою землю мечом взял, как и положено настоящему конунгу.

А по рядам воинов Нортумбрии прокатилась волна изумления. Они что-то слышали про ненормальную дочь короля южных земель, но еще никто не видел ее в деле. Она до этого воевала с бриттами Уэльса и северо-запада.

— Ну же, дерьмоеды поганые! — надрывалась Гудрун. Она уже исчерпала весь запас ругательств и просто трясла топором.

Девушка и впрямь не слишком удалась на лицо, она выросла точной копией своего отца. Здоровенная башка с густой гривой волос, совиные глаза, шрамы от оспы и крупный нос могли бы считаться просто некрасивыми, но свирепая ухмылка, то и дело мелькавшая на ее лице, отталкивала будущих ухажеров. Всегда ли так было? Вовсе нет. Гудрун росла обычной девчонкой, только очень уж крупной, страшненькой и оттого довольно стеснительной. Она даже плакала порой в подушку, потому что ее чуть ли не в лицо дразнили Ётуном, ледяным великаном из сказок. Впрочем, непривлекательная внешность — вовсе не проблема для дочери короля. Претендентов на ее руку хватало, но она влюбилась в простого хирдмана из отцовской дружины, и это все изменило. Тот воин был красавцем и щеголем, он нравился женщинам, а потому Гудрун, которая оказалась на полголовы выше, была осмеяна, как только попыталась пофлиртовать с ним. Воин, стоявший на страже у ворот дворца, хохотал так заразительно и громко, что Гудрун просто затрясло от ярости и обиды. Да, она не красотка, как некоторые служанки, но она же дочь короля! И не простому воину глумиться над ней. Решение пришло тут же: наглец должен понести наказание. Гудрун вихрем ворвалась во дворец, взяла топор и вернулась так быстро, что воин даже не успел унять смех. Он не ждал нападения, а потому уже через пару секунд его голова треснула от макушки до подбородка. Он и не догадывался, что эта нескладная девчонка настолько сильна.

Кровь, смывшая ту обиду, навсегда изменила Гудрун. Ее грусть прошла вмиг, а в голову ударило какое-то незнакомое до этого, пьянящее чувство. Она прислушалась сама к себе и внезапно нашла ответы на все вопросы. Ей понравилось то, что она сделала. Она получила немыслимое удовольствие, глядя, как труп насмешника лежит у ее ног в луже крови. Он никогда больше не сможет поглумиться над ней, и никто больше не посмеет этого делать, потому что она разобьет обидчику голову топором. Так она узнала, что смерть решает все застарелые проблемы, а потому в самое ближайшее время ее родители чуть не разорились, покупая во дворец новых слуг и выплачивая виры семьям убитых и раненых. Гудрун словно с цепи сорвалась, припоминая всем насмешки за спиной и презрительные взгляды. После пятого убийства Сигурд не выдержал. Никакие словесные увещевания и колотушки не помогали, и его дочь забила кочергой смазливую горничную, приведенную откуда-то с севера. Красивых женщин она ненавидела люто, понимая, что ей никогда не стать такими же, как они. И вот тогда Сигурд признал свое поражение, плюнул и отправил дочь на войну. Пусть лучше там сгинет ненормальная девка, которая подсела на кровь, как пьяница на вино, но не будет и дальше позорить семью. Дочь-берсерк! Подумать только. И, словно в насмешку, сын Эрик рос пригожим и на редкость рассудительным парнем, весь в мать. И его успели привить от оспы, в отличие от старшей сестры, которую эта болезнь изуродовала.

Надеждам Сигурда не суждено было сбыться. Гудрун не погибла. Напротив, она вполне успешно прошла два летних похода, а к шестнадцати годам ее знали все от Уэльса до Пролива и совершенно заслуженно считали двинутой на всю голову. Она лезла в самую гущу сражения и упивалась чужой кровью и смертью. Или билась в поединках, как сейчас…

— Вот ведь дура! — крякнул Сигурд, размышления которого прервали радостные вопли и гогот его воинов. Они-то как раз к Гудрун относились хорошо. Воины уважали ее, считая девой Одина, валькирией. Она дочь конунга? Да. Она девственна? Безусловно! Ее еще никто оседлать не смог, иначе растрепал бы о своем подвиге на весь остров. Эти два пункта считались самыми верными признаками спутницы одноглазого бога, которая по случайности сошла на землю. К дочери короля в войске относились со священным трепетом, а то, что она чокнутая… ну бывает. Валькирия же, Дева войны! Наверное, они все такие, ведь никто из живущих других валькирий никогда не видел, а потому сравнить было просто не с чем.

Бой все-таки начался. Гудрун виртуозно владела бранью на всех известных языках и вскоре довела какого-то воина из первого ряда до белого каления. Тот был на голову ниже, чем она, и прилично легче, а потому принцесса, не мудрствуя лукаво, сбила его на землю щитом, а потом измочалила секирой, оставив истекать кровью. Воин все еще был жив.

— Она опять глумится над ними, отец, — сказал Эрик. — Она выбрала слабака, чтобы порезвиться для начала. Она не уйдет оттуда.

Так и вышло. Гудрун нашла нового противника. Из строя Нортумбрии вышел копьеносец, и на этом шутки закончились. Им оказался знатный воин из народа англов, в хорошем доспехе братиславской работы и в шлеме, украшенном золотой чеканкой. И это умелый боец, он не стал брать меч, когда у врага такие длинные руки. Копье — штука простая, да только с секирой против него долго не продержаться. Гудрун подбежала к строю воинов и тоже взяла копье. Даже она понимала, что против такого оружия в умелых руках у нее шансов нет.

— Ну что, малыш, поиграешь со мной? — замурлыкала она. — Посмотрим, есть ли у тебя яйца. Или ты такой же мерин, как и тот, что лежит вон там и пускает пузыри?

— Я отдам тебя своим воинам, бешеная сука, — спокойно ответил англ, — а потом скормлю собакам. Я слышал о тебе. Ты будешь долго подыхать, отродье Преисподней.

Схватка получилась скоротечной. Бойцы прощупали друг друга, а потом воин провалился в длинном уколе, когда принцесса чуть открылась. Англы заорал в восторге, но это оказалось преждевременным. Острие копья лязгнуло по металлу, скрытому тканью, а ответный выпад пробил горло нортумбрийца чуть выше кольчуги.

— И эта деревенщина не знает, что такое бригандина, — усмехнулась довольная донельзя Гудрун. — Вот ведь скука!

Она не в первый раз применяла эту уловку. Сначала открывалась, а когда противники били в якобы незащищенную грудь, разила их насмерть. Тут, на северо-востоке Британии, и впрямь бригандин никто не видел. На острове доспех — привилегия знатного воина или вождя рода. Ополчение королевства Нортумбрия, опять слившейся из Берниции и Дейры — это не легионы императора Само, который отдает доспех в рассрочку на пять лет. Тут такая роскошь встречается нечасто.

— Вперед! — заорал Сигурд. — Мне уже надоело ждать!

***

Они победили в том бою, и даже немного пограбили южную Дейру, но, в целом, и эта война не задалась. Успехи первых лет, когда германский каток шел по острову смертельной волной, закончились. Натиск данов и саксов остановился на севере. Южный и Северный Регед на северо-западе поглотили Дунотинг и Селговию, слились в одно государство и устояли, а Дейра и Берниция снова и навсегда соединились в Нортумбрию. Королевство англов и королевство бриттов выступали против Сигурда единым фронтом, чего отродясь не бывало. Пришлые германцы презирали островитян, а исконные хозяева этой земли платили им полной взаимностью. А тут они не только воевали вместе, но и нанимали скоттов с севера, а это и вовсе ни в какие ворота не лезло. Откуда у них вообще взялись деньги? В горах и лесах Уэльса гегемоном стал владыка Поуиса, а остальные правители присягнули ему на верность, признав верховным королем. Уэльс тоже отбивался вполне успешно, перекрыв деревянными замками удобные тропы. Все эти страны получали помощь и железо с материка, от короля Бретани. Но по какой-то странной причине то железо приходило в виде одинаковых прутов, а такие делали только в империи.

Война становилась невыгодной, это понимали все. Она забирала жизни и деньги, а добыча не окупала потерь. Так граница устоялась по линии, разделяющей остров пополам — от устья реки Хамбер до северной оконечности Уэльса. И в этих новых королевствах вызревала своя собственная власть и свои институты, чему немало способствовали епископы, поставленные братиславским патриархом Григорием. Связи по церковной линии стали так прочны, что порой короли обращались к святым отцам, чтобы решить вопросы политики.

Епископы дальнейшие войны не одобряли и призывали к миру. Власть их только крепла с каждым годом, и по острову раскинулась целая россыпь монастырей, откуда шла проповедь слова божьего и распространялась грамотность. Там же ночевали купцы, через них шла почта, ибо иной просто не существовало, а на монастырских землях испытывали словенские косы, жатки и сажали виноград, выводя новые сорта, устойчивые к здешней погоде. Монастыри оказались крайне полезны для всех, и так уж вышло, что редкое ожерелье обителей стало негласно считаться неприкосновенным. Даже язычники-ярлы не связывались с монахами, во избежание гнева своих королей.

И поэтому все сразу поняли, почему содрогается от рева королевский шатер. Его величество снова изволил гневаться на свою дочь, которая ушла из лагеря, прихватив с собой три сотни буянов. Им было мало того, что они уже взяли.

— Ты! Ты! — брызгал слюной Сигурд. — Да как ты посмела это сделать? Ты уже перессорила меня с множеством знатных семей, а теперь решила навлечь гнев церкви?

— Мне плевать на попов, — упрямо ответила Гудрун. — Я чту Одина и Тора. А распятого бога почитают только слабаки.

— Ты со своими скотами вырезала весь монастырь святого Григория! До последнего человека! — Сигурд влепил дочери затрещину, но она устояла на ногах. — Меня до костей разденут теперь! Я должен буду засыпать попов золотом после твоей выходки, кровожадная ты дура! Чего тебе не хватает?

— Добычи мало взяли, — исподлобья взглянула на короля дочь. — Воины должны принести что-то домой.

— Зачем было убивать монахов и жечь там все? — заревел Сигурд и отвесил дочери еще одну затрещину. И она опять устояла на ногах.

— Так получилось веселее, — усмехнулась Гудрун разбитыми губами. — Слабаки пусть дохнут, их не жалко. Наши боги любят кровь, отец. Ты и сам пролил ее немало.

— Да, я много сделал глупостей, — едва сдерживаясь, ответил Сигурд, — но я взялся за ум и стал королем.

— Ну вот и я когда-нибудь возьмусь, — усмехнулась Гудрун, — чего ты так переживаешь? Дай мне пока повеселиться всласть.

— Мне придется поступить так же, как когда-то давно поступил мой отец, — могучие плечи Сигурда опустились. — Убирайся с моего острова, Гудрун! И не появляйся здесь больше никогда. Ты — горе своей матери. Она молится за тебя день и ночь, неблагодарная ты тварь! Она родила мне четверых детей, но выжили только ты и Эрик. Ты хочешь подохнуть, не оставив нам внуков? Возьми пример с брата. Он грамотен, и уже вникает в дела королевства…

— Эрик! Эрик! — завизжала принцесса. — Да я только о нем и слышу! Вы с матерью одного его и любите! Конечно, он ведь у нас красавчик, не то, что уродина Гудрун! Он в церковь ходит! С епископом беседует! А я словно замарашка с кухни, а не ваша дочь. Вот и целуйте в зад своего Эрика! Ненавижу вас всех!

— Убирайся отсюда! — устало сказал Сигурд. — И чтобы в Лунденбурге ноги твоей не было. Сразу идешь в порт, грузишься на корабли со своей бандой, и чтобы я тебя больше не видел. Ты получишь десять драккаров с припасами.

— Хм… — Гудрун не расстроилась ни на секунду, а на ее лице появилось мечтательное выражение. — И куда бы мне отправиться?

— Я уже послал гонца в Руан, — мстительно ответил Сигурд. — В Нейстрии, Бретани и Австразии вас прикончат на месте, если вы возьмете без спроса хотя бы курицу. Плыви в Данию, погостишь у дяди, а оттуда иди в Гамбург. Поднимешься вверх по Лабе, до самой Праги. Это имперский город, поэтому советую вести себя там прилично. В империи буянов не любят. Начнете дурить, подойдет легион, и вы все повиснете на кольях кишками наружу. А тебя еще и трахнут скопом, и тогда хрен ты попадешь в Валхаллу. Найдешь моего шурина Арнеберта, он там сейчас большой человек. Дядя пристроит тебя к князю Кию. Тот воюет без остановки.

— Я слышала о нем, — скривилась Гудрун. — Кий — воин знаменитый, конечно… Но что за интерес воевать с нищими словенами?

— Во-первых, — терпеливо пояснил Сигурд, — за челядь император Само платит чистым серебром, а во-вторых, я бы послал тебя в Константинополь, но у василевса Вальдемара Славянина мир с арабами. И как ты думаешь, откуда я это знаю, тупая ты ослица? От нашего епископа, которому мне теперь придется объяснить твое поведение!

— Ну и уплыву, — ответила после недолгого раздумья Гудрун. — Возьму с собой три сотни парней, да и дядя Харальд будет рад сплавить из своих земель всех берсерков и бродяг. Сколько ты там давал за меня в приданое, отец? Сто коров? Я хочу получить их в золоте перед уходом. Мне понадобится своя казна.

— Ты их получишь, — Сигурд не сомневался ни секунды. — А теперь убирайся, Гудрун. И не попадайся мне больше на глаза до самого отплытия.

— Прощай, отец, — недобро усмехнулась дочь. — Тором клянусь, ты еще услышишь обо мне.

Она почти уже вышла из шатра, но вдруг обернулась.

— А знаешь что? А ведь ты слабеешь! Еще год назад ты сбил бы меня с ног, а сегодня уже не способен на это. Может, тебе пора умереть с честью, как это сделал мой дед Эйнар? Смотри, протянешь лишних пару месяцев и подохнешь в постели от того, что слишком громко перднул. Сигурд Завоеватель окочурился, как трусливый трэлль! Вот ведь позор будет!

Дочь вышла, а Сигурд обхватил руками голову и застонал. Старый король вспоминал свой разговор с отцом, когда его самого выгнали из дома. Он прошел почти так же.

— Ты еще услышишь обо мне! — шептал Сигурд. — Ведь именно так я и сказал тогда отцу! Неужели боги карают меня, возвращая мне то горе, что я когда-то принес своим родителям? Что же я услышу о тебе, девочка моя? Надеюсь, ты перебесишься и возьмешься за ум, иначе пропадешь ни за что. Пусть боги даруют тебе удачу, Гудрун. Клянусь Тором, она тебе понадобится.