Война

Глава 10-11

Глава десятая

Для войны нужны три вещи: деньги, деньги, и еще раз деньги. Эту святую мудрость, сколь простую, столь и точную, изрек кто-то из итальянских полководцев, каковую фразу затем успешно приписали прощелыге Наполеону. Однако тяжело готовиться к войне, даже имея деньги, в том случае, когда почти все твои действия происходят под надзором врага.

Совет, как я и планировал, состоялся вечером. Но прежде я, еще не окончательно протрезвев, велел Блоджетту вызвать для серьезного разговора послов Сакрана и Армада. По счастливой случайности — или попущением Ашара — оба посла все еще гостили в Варлойне. На самом деле, они устраивали политику своих стран, плели сети и вынюхивали в имперской резиденции и я не мог удалить их, не вызвав законных подозрений. И именно чтобы отвести подозрения в своих будущих действиях, я снова призвал послов в апартаменты Силы Духа.

Сразу предупредил Блоджетта, что грянет спектакль в двух действиях. Чтобы ничему не удивлялся, выглядел растерянно, поддакивал. На подходе к апартаментам я выставил несколько караулов Алых, дабы вовремя передали, что послы приближаются, передали, естественно, не словами, а уговоренными звуками. Первый караул ронял на пол щит, второй, услышав дребезжание, сигнализировал третьему громким чиханием, ну а третий банально стучал в мои двери — что означало: минутная готовность!

Так и случилось. «Бум-чих-стук», и вот я, пошатываясь, опираюсь на стол, заставленный батареей недопитых бутылок и разными объедками. Пару бутылок я бросил на пол заранее, вино вытекло и пропитало воздух алкоголем. Отсчет пошел. Один десяток секунд, другой…

Наконец, время настало. Я крикнул, став возле двери:

— Все пропало, Блоджетт! Казна пуста и армии нет, а флот уничтожен, я сам видел сегодня. Там одна немощь, одни старики вокруг разбитых страшных кораблей! Бежать! Только бежать! Но где гарантии?

Затем я метнулся к креслу-жабе, схватил его поудобней и как следует хряпнул о столешницу. Зазвенели бутылки, стекло изумрудными пригоршнями сыпануло по мрамору. Кресло, однако, не поддавалось. И я ударил еще раз, затем добавил им с разворота о стену, и тут оно, наконец, рассыпалось, так что в руках у меня остался позолоченный обломок спинки.

Раздался деликатный стук в дверь. Надо же, стучат, в прошлый раз их секретари отворяли двери без стука. Мало того, в прошлый раз послы заставили себя ждать, а ныне явились почти сразу, как их позвали. Чувствуют, что хочу сказать им нечто важное.

— Войдите! — крикнул я, тяжело дыша. Всклокоченные волосы, красное лицо и лихорадочно бегающие глаза прилагались. Насчет аутентичного перегара я мог не волноваться, после свидания с Ритосом я бы, если бы кто поднес ко рту спичку, мог выдохом сжечь Варлойн.

Они вошли, Сакран деликатно пропустил Армада перед собой, и сразу стало ясно, кто в их дуэте главный. Сакран, разумеется. Умные люди, наделенные властью, почти всегда скромны и незаметны. Особенно — разнообразные серые кардиналы.

Я бросил золоченую спинку кресла под стол, выпрямился и неряшливо отряхнул позолоту прямо о шелковый мягкий камзол, который напялил по случаю.

— Выйдите! Немедленно выйдите, старший секретарь! — крикнул Блоджетту. — У нас… — я икнул, пьяно покачнулся, — конф… конфидеци… ик!.. альный разговор!

Старший секретарь на миг спал с лица, затем пригладил волосы дрожащей рукой и отвесил деликатный поклон.

— Я буду ждать в коридоре, ваше… ваше величество.

Отлично. Пусть все выглядит так, словно он уговаривал меня принять корону, а я противился.

— И не подслушивать! — гаркнул я, как пьяный прапорщик.

Блоджетт содрогнулся, ответил холодно:

— Не имею такого обыкновения, государь.

— Во-о-он! — заорал я, схватил последнюю, чудом не скатившуюся со стола бутылку и метнул в стену рядом с Блоджеттом.

Он вышел, держа спину неестественно прямо, на совершенно не гнущихся ногах. Оскорбленная невинность.

Послы проводили его взглядами. «Бедняга старик!» — вот что читалось в их глазах.

Первое действие спектакля закончилось.

И сразу, без антракта, началось второе, едва старший секретарь нервно захлопнул двери.

Я указал дрожащей рукой на свободные кресла.

— Присаживайтесь, господа, присаживайтесь!

Послы не стали противиться, похрустывая осколками, будто шагать по остаткам винных бутылок для них обычное дело, последовали к столу и сели, нахохлились, как два грифа — а именно грифами они казались в своих одинаковых черных плащах.

Падальщики.

Я заходил возле окна, схватил штору, вытер дрожащие руки, лицо, затем трубно высморкался. Обернулся к послам, поднес руку к глазам и сильно потер, вроде как хочу проснуться.

— Господа…

Они молчали, ждали продолжения.

— Господа, — произнес я снова голосом дребезжащим, как надтреснутая ваза. Я указал руками на битые бутылки. — Я много думал… Низменная реальность, в которой я оказался… Вы не понимаете… Не понимаете! — Мой голос сорвался на крик. — Фракции уже прислали свои депутатов… Они злы и считают, что в катастрофе, повлекшей столь многие смерти, повинен я! Флот уничтожен… армии почти нет…

Я сделал паузу, тяжело, с всхлипами, задышал, вроде как приглушал пьяные рыдания идиота. Ненавижу, когда здоровенные мужчины по пьяни начинают рыдать и пускать сопли, это превращает их махом в каких-то слабых, слюнявых детей. Послы обменялись едва заметными и очень характерными взглядами. Думаю, они разделяли мое мнение насчет пьяных рыданий.

— Продолжайте, господин Торнхелл, — мягко, отечески ответил Сакран.

Ах ты чертов психолог, ты же меня сейчас опустил этим обращением — «господин», не «государь», не «ваше сиятельство», а «господин», читай, ничтожество… Ты намеренно сыплешь соль на мою рану, играешь в доминатора, чтобы еще сильнее мене загнобить, чтобы я обсопливился и потерял остатки мужества.

— Что такое, в сущности, эта корона… — проговорил я, нервно комкая руками штору. — Корона… кусок золота… И пуд ответственности. И зачем и к чему мне это? И не погуляешь, и не выпьешь толком… А государство ведь развалено… Все, все что можно — все развалено. Я проверял! Армии нет, и флот разрушен… и казна пуста совершенно! Я… не вполне думал… Хотя думал и понимал… — Мой голос понизился до жалкого лепетания. — Я сильный человек! Я умею убивать! Но даже я не думал, что… Все настолько, все так ужасно плохо! — Я порыскал глазами по полу, нашел целую бутылку и, схватив ее, сцедил в рот десертную ложку вина. Затем бросил на пол, отфутболил к стене и рассмеялся, ухватившись за волосы.

Послы молчали, слушали меня с возрастающим вниманием. Я изображал загнанного в угол, мечущегося в панике зверя. Не труса, отнюдь. Но такого зверя, который просчитал все варианты и понял, что бежать некуда, который морально сломался, сорвался, потерял остатки мужества.

Я прошел к дверям, сделал вид, что навострил ухо, затем резко распахнул створки, вроде как проверял, не подслушивают ли. Блоджетт стоял на другом конце зала, рядом с Алыми, смотрел на меня испуганно. Я ему подмигнул. Захлопнул створки и обернулся к послам.

— Господа, я принял решение!

Грифы синхронно моргнули.

— Слушаем вас, господин Торнхелл, — проговорил Армад.

Я рубанул с пьяным отчаянием:

— Я готов… уступить вам свои интересы! Уступить целиком! Но…

— Отрадно это слышать, — произнес Сакран, и я видел, как в глазах его проскользнула искра. — Но?

— Мало денег! — выпалил я, покосившись на дверь. — Я уйду, конечно же, уйду, передав корону принцу Варвесту, за… сто тысяч! Да, я молился Ашару, и имел от него знак: не уступать корону менее, чем за сто тысяч!

Наступила долгая пауза. Грифы переглядывались.

— И еще! — Я пьяно покачнулся.

Армад приподнял брови:

— Еще?

— Мне нужна грамота, заверенная принцем Варвестом, что, когда я передам правление ему, мне сохранят свободу и отпустят с деньгами!

Послы снова обменялись взглядами. Быстрыми, как шпажные уколы. Я был уже достаточно трезв, чтобы понять — живым меня, может быть, и оставят, но вот свободным — вряд ли. Меня заждался Дирок.

— И еще! — Я воздел палец.

— Еще? — осведомился Сакран с полуулыбкой. Пьяный ее бы не углядел, до того она была незаметна, утонув в складках рта, но я-то был уже почти трезв, вернее — я был в том кратком состоянии между опьянением и трезвостью, когда очертания предметов обретают необыкновенную четкость, а мозг способен мыслить с необычайной остротой.

— Как залог вашей доброй ко мне воли, я требую, ик, прошу… пятьдесят тысяч золотом немедленно!

— Немедленно мы не можем, — тут же отозвался Армад. — Все ваши требования, господин Торнхелл, мы передадим с гонцами нашим правительствам. Но сомневаюсь, что сумма в сто тысяч… Около недели потребуется нам, чтобы получить ответы…

— Сто тысяч — слишком крупные отступные. Семьдесят пять, может быть, — произнес Сакран ласково.

— Да, семьдесят пять, может быть, — подхватил Армад. — И охранная грамота, разумеется.

— Да, разумеется, — сказал Сакран. — С грамотой охранной не возникнет вопросов, это я уже сейчас могу вам гарантировать.

Угу, а после, как Варвест возьмет корону, охранной грамотой можно будет вытереть нос.

— Но пятьдесят я требую как можно быстрее!

Оба синхронно кивнули. Оба понимали, к чему я веду — плевать мне на охранную грамоту, я хочу взять пятьдесят тысяч и куда-нибудь сбежать.

— Возможно… господин Торнхелл, — ответил Сакран, немного поразмыслив, — очень даже может быть — вы получите свои пятьдесят тысяч очень скоро.

— Как скоро? — вскричал я в жадном азартном нетерпении.

— Мы, я полагаю, сможем взять на себя ответственность и без консультаций с нашими государями… — проговорил Армад, переглянувшись с Сакраном.

— Да, без консультаций, — кивнул Армад, и мне привиделось, что в глазах его, направленных на Сакрана, проскользнула ироническая искра. По-моему, во всяком случае, мне так показалось — послы уже обговаривали такую возможность. Вдруг снизошло озарение: они же ломают передо мной комедию! А я думал — это я даю перед ними представление. А ведь они уже все просчитали, они дали себя уговорить, они сейчас со мной играют! Две кошки — и маленькая мышь по имени Аран Торнхелл, которую они перебрасывают лапами друг другу!

Хитрые и коварные сукины дети! Они уверены, что дожали меня, но в глазах, в жестах, никакого упоения победой, сплошной холодный расчет, слегка подчеркнутый иронией. Очень опасные противники, очень. Это не буйный Трастилл Маорай, не самовлюбленный Таренкс Аджи и не маниакально-самоуверенный Ренквист. Эти в разы опаснее. Деловые люди Средневековья, местные бизнесмены-рейдеры, перед которыми поставили четкую задачу — отжать империю.

— Тогда… я жду от вас денег… господа! Жду как можно быстрее!

— Не волнуйтесь так, господин Торнхелл, — проговорил Армад отечески. — Деньги будут. Главное, чтобы вы остались неизменны в своем решении отречься от трона.

Я воздел глаза к потолку, к мучениям святых и непорочных, указал на них дрожащей рукой.

— Я тверд и неизменен в своих решениях, как эти святые! И даже под пытками… Не изменю своему слову!

— Мы верим вам, господин Торнхелл, — молвил Сакран с неясной улыбкой.

— Конечно же, верим, — следом повторил и Армад. — Особенно… под пытками…

Я схватился за желудок, протяжно икнул.

— Господа… прошу прощения… господа… сейчас я буду… блевать…

Оба синхронно встали и направились к дверям.

— Но пятьдесят тысяч я требую! Требую! Требую пятьдесят тысяч прежде, чем подпишу отречение! — крикнул им в спины.

Они ушли, немного погодя вошел Блоджетт. Я встретил его широкой улыбкой.

— Должен принести извинения, старший секретарь. Я не предупреждал о нюансах спектакля, мне нужна была ваша… непосредственная реакция.

— Все, что вы г-говорили здесь…

— Разумеется, спектакль. Но, я полагаю, они поверили, что я отчаялся и хочу бежать, прихватив пятьдесят тысяч. Думаю даже, они привезут мне эти деньги задолго до прибытия Варвеста. Но главное — я так полагаю, по крайней мере — я убедил их, что не буду готовиться к войне, что я отчаялся и готовлю бегство. Рассуждая так, они не будут удивляться моим перемещениям из Варлойна в Норатор и обратно. Я, можно сказать, значительно ослабил их подозрения и заработал для насущных нужд пятьдесят тысяч. Теперь же, Блоджетт, прямо с этой секунды, мы начнем подготовку к будущей войне.

Глава одиннадцатая

За окном было рваное серое небо. Краски заката таились далеко на горизонте, за клочковатыми тучами цвета мышиных шкур. В парке ветер гулял по верхушкам деревьев, и, как обычно, над деревьями кружились не выбитые до сих пор вестники лихолетья — вороны. Тоже серые. Гнусные.

Я созвал ближний круг в ротонду, в свой кабинет, вместо вина приказав Бришеру доставить хороший бочонок горного виски, каковой капитан и принес с радостью. Вино — праздничный напиток, водка — кризисный, и не важно, что вместо нее пьется выдержанный в дубовых бочках самогон.

Борьба за власть делает духовно нищим, но только не в том случае, когда ты планируешь употребить полученную власть на всеобщее благо. И не в том случае, когда те, кому ты можешь уступить власть без борьбы, готовы превратить страну… в еще большее болото, чем она есть сейчас.

Под конец речи я показал ультиматум и, пока он ходил по рукам, отпил приличный глоток из своего кубка.

У стола сидели Бришер, Фальк Брауби, Литон, Бернхотт и Амара Тани, моя берегиня. Эвлетт в одежде служанки рядом с Шутейником, и по тому, как держатся рядом, сразу ясно — ночи они проводят совместно, разумеется, тогда, когда работа позволяет. Шутейник теперь распоряжается Тайным приказом, набирает шпионов, создал небольшое ядро будущей секретной службы… Нельзя сказать, что от работы он в восторге, однако исполняет ее весьма ревностно. И пьет. А кто не пьет в кризисные времена?

Кот не выдержал такой массы гостей, надул щеки и ушел на нижние этажи, только хвост мелькнул.

— Ладушки-воробушки, мастер Волк… — проронил Шутейник с трепетом.

— Мессир… — это Бернхотт.

— Милый господин… — а это Амара. Краска схлынула с ее битых оспой щек.

— А… е… — это Брауби. Он ерзал на стуле, сжимал огромные кулаки.

— Ах ты ж… е… е… е… Простите мою дерзость, но я… е… е… е… — это Бришер. Ругательства вылетали из его рта, как свинцовые пули.

Я кивнул — жизнерадостно и небрежно.

— Такие дела.

Шум в кабинете нарастал, в основном это были восклицания, и почти все — матерные. Самые забористые, такие, что заставили бы матроса покраснеть, я слышал со стороны Амары Тани. Сразу же после первой реакции руки потянулись к кубкам.

Прогнозируемое действие.

Брат Литон отхлебнул горячительного и молвил рассудительно:

— Словом сказать: если вы возложите на себя корону Растаров, принц Варвест может объявить и, конечно, объявит вас узурпатором, в котором нет ни единой капли наследной крови!

— Или что-нибудь еще придумает. Но…

— Но? — воскликнул Бернхотт Лирна. Пылко воскликнул, как юноша горячий. Ждал от меня нужных слов.

Все ждали.

Я подошел к окну. Под деревьями виднелись силуэты Алых.

— Буду говорить без церемоний: принц Варвест не получит ни шиша. После долгих раздумий я принял решение. Я буду отстаивать трон Санкструма и свою корону, ибо при Варвесте Санкструм станет всего лишь еще одной провинцией Адоры.

— Откуда мою расу изгнали, как… сотни лет прошли, но мы помним! — Шутейник вскочил, махом опрокинул кубок. Щеки раскраснелись, желтые глаза сверкали, как куски полированного янтаря. — Мастер Волк! Мастер Волк! Да если Адора придет… Куда нам бежать? В горы? В Степь к этой… дуре белобрысой… извините за… Коникам задницы намывать? — Его душили эмоции. Не увидел, но почувствовал руку Эвлетт, что нервно сжала его запястье. Ох, женщины… ну что вас тянет влюбляться в певцов да актеров, они же любят сразу весь мир. — Даже и не думайте бросать трон! Война? Пусть война! Все хогги с вами пойдут! Дюка дюков заставим… А вот если бы вы отказались…

Я кивнул. В хоггах я не сомневался. И в том, что самые светлые головы из хоггов заставят Баккарала Бая раскошелиться — тоже. В деньгах, как и говорил Блоджетту, у нас не будет недостатка.

Тут же поймал долгий взгляд Амары. Глаза ее цвета стали были острыми, как хорошо наточенные засапожные ножи.

«Все еще хуже, чем я могла представить, милый господин… Все намного хуже», — сказали ее глаза. А шум в кабинете тем временем нарастал.

— Вот зачем пушки потребовались так скоро! — грохотал Брауби. — Но я их не рожу! Не смогу! Проще и быстрее — отнять!

Бришер просто ругался. Брат Литон совершал Знаки Ашара, словно отгонял злых духов.

Бернхот пристально взглянул на меня:

— Простите меня за прямоту, мессир, но противостоять войскам Адоры и Рендора…

— Сложно. Но можно. И нужно. Я знаю — как.

— Однако мы не сумеем удержать границы, мессир!

— Не сумеем. И не будем пытаться… Рендор вторгнется в пределы Санкструма, перейдя рубежи… и окажется в не самом богатом краю… А дальше… Я скажу, что делать. Я знаю, что делать, Бернхотт.

Я не стал описывать теорию партизанской борьбы, сейчас не время. И не время ставить насущные задачи — их я поставлю каждому из соратников по отдельности. Не то чтобы я им не доверяю, скорее, наоборот, доверяю слишком сильно, но в существующем положении — пока я нахожусь под колпаком Адоры и Рендора и война не объявлена — лучше будет, чтобы каждый из моих приверженцев знал только свой фронт работ. Элементарные правила безопасности.

— Если кто-то захочет отказаться… Хм… Я не стану препятствовать. Борьба будет тяжелой, и если я проиграю — всех моих ближайших сподвижников, несомненно, лишат голов. Но время отказаться… у вас еще есть. — Отказаться и предать, мог бы я добавить, ибо только своевременным предательством можно было сберечь свои головы.

— Лишат голов — это как минимум, — поддержал Блоджетт. — Суровые кары обрушатся также и на родичей близких и дальних. Целые знатные роды будут стерты с лица Санкструма.

— Но я уверен, старший секретарь: мы добьемся победы. У противника есть новое оружие…

— И весьма действенное оружие! Хм-м, да! — отозвался Бришер.

— И у нас оно скоро будет, уверяю вас, капитан. Мы окажемся на равных и с Адорой, и с Рендором.

Бришер кашлянул, на его лице появилась гримаса неуверенности.

— Я… все же… Я и мои люди будем исполнять свою задачу. Мы будем делать то, за что нам платят деньги, охранять монаршию особу и врата Норатора, однако… Вот однако, м-да… Да, однако!

Как и все профессиональные солдаты, он мыслил шаблонами, за которые трудно шагнуть. Дескать, у меня контракт на охрану дворца и Норатора, но мы не часть регулярной армии Санкструма, а значит, регулярные военные действия для нас побоку, но сказать это прямо в лицо мне не мог — все-таки я был ему симпатичен, фактически, мы были друзьями.

— Для вас и ваших людей будет отдельное предложение, капитан. Весьма выгодное предложение. Позже. Сначала скажите просто: вы со мной?

Он подумал, смял кубок железным кулаком, затем подумал еще и, сунув два пальца-обрубка в образовавшееся кривое отверстие, играючи распрямил серебряные стенки. И набулькал из бочонка еще горячительного.

— Разумеется! Я ведь утверждал! У меня нет оснований того, этого! Вас сопровождать… то есть осуждать… то есть сомневаться в бумаге… подписанной Растаром. Варвест — не пройдет! Да, не пройдет! — Он фыркнул презрительно, и вновь смял кубок в волосатом кулаке.

— Пока все будут действовать так, словно никакой подготовки к войне не ведется, — сказал я. — Будем действовать в тайне. Я же буду водить за нос послов Адоры и Рендора и делать вид, что готовлюсь к бегству. Еще раз: я буду делать вид, и прошу не удивляться тем моим действиям, которые покажутся всем вам странными. Я жду от Адоры и Рендора любых неприятностей, но все же уверен, что купил нам немного времени. Говоря точнее — две недели.

На вытянутом, с ранними морщинами лице Бернхотта появилось скептическое выражение:

— Но за две недели подготовиться к войне… И деньги…

— Деньги будут, — мягко проговорил Блоджетт. — Нам хватит на первое время. Его сиятельство господин архканцлер, будущий монарх, обещал также, что достанет еще в самое ближайшее время.

Я старался не выказывать эмоций.

— Пятьдесят тысяч нам вскоре принесут Сакран и Армад, чтобы ускорить мое бегство, каковое, естественно, по их разумению, должно будет посеять в Санкструме хаос и увеличить шансы Варвеста на бескровное занятие престола.

— Остается снискать одобрения фракций, — проговорил Бернхотт как бы про себя. — И если Великие всецело за будущего императора Торнхелла, то Умеренные и Простые…

Вот уж нет! Уцелевшие дворянские роды будут поставлены перед фактом войны Санкструма с Адорой и Рендором. Я не дам им две недели на размышления — к кому примкнуть. Нет, дорогой Бернхотт, я устрою им шоковую терапию внезапной войной и газетными статьями, и пусть они решают, не оправившись от шока: идти им за Варвестом-узурпатором, вызвав вдобавок гнев простого народа (а я позабочусь, чтобы газету развезли по всей империи), либо примкнуть к спасителю нации — то есть ко мне.

Но озвучивать эти мысли я не стал. Сказал дипломатично:

— В этом направлении мы будем работать не раньше, чем разгорится война. Не раньше, чем получим пушки.

— Да что это такое — пушки? — воскликнул Лирна-младший.

Я поднял палец, предупреждая слова Фалька Брауби.

— Вы все сами увидите. Позднее. Сейчас бессмысленно пояснять. Фракциям — ни слова. И даже Великим ни слова, вы слышите, Бернхотт и старший секретарь? Везде есть уши. Скажете им о подготовке к войне — и мы пропали. Инструкции послов вполне ясны: надзирать за мной, и в случае какого-либо подозрения ускорить наступление военных действий… Вы слышите?

Оба кивнули. Блоджетт — охотно, впрочем, я его уже об этом предупреждал, герцог Лирна — после небольшой паузы. Амара неотрывно смотрела на меня, баюкая в кулачке кубок с нетронутой выпивкой.

— Я продолжаю свои испытания, как ни в чем не бывало? — осведомился Брауби.

— Конечно. Однако повторяйте везде и всюду, что император слегка… ошалел. И все, все говорите, буде вас спросят — что я стал, хм… странным. Озабоченным. Не таким как обычно. Я пью, кричу, ругаюсь… Я в панике. Эвлетт, ты слышишь? Ты разнесешь эту весть по дворцу… Очень осторожно. Очень аккуратно.

Рыжуха кивнула:

— Я поняла, господин архканцлер.

Шутейник взглянул на нее с одобрительной улыбкой. Бывшая воровка, прошедшая школу нораторских улиц, в джунглях Варлойна чувствовала себя комфортно, как большая хищница, скажем, пума.

— Я мог бы разнести весть среди хоггов, — предложил гаер. — Это будет быстро…

— Пока — нет. Затем — несомненно. Ты будешь моим посредником в переговорах с дюками и простыми хоггами. Но пока — молчи. И среди хоггов есть длинные языки.

На его совином лице проявилась гримаса неудовольствия, но он смиренно кивнул, принял мой аргумент.

Брат Литон оживленно встал, прошелся по кабинету, остановился подле Законного свода и обернулся ко мне.

— Смогу ли я, наконец, прочесть свою проповедь о новой церкви, новой вере? — спросил с надеждой.

— Да, но не раньше, чем мы подготовимся к войне. Я сам выберу время, и мы все подготовим. Полагаю, речь ваша будет произнесена сразу после моей коронации. Но ни речь, ни реформа церкви не снимают с вас пока обязанности казначея!

Он покорно кивнул. Вздернул голову, прищурился.

— Должен заметить, ваше сиятельство… что высший клир будет на стороне Варвеста!

— Да, конечно. Именно поэтому ваша реформа придется кстати. Мы сделаем нашу церковь автономной… — как в старой Германии и Англии, едва не добавил. — Мы полностью устраним влияние понтифика Адоры и уберем внутренних врагов в лице высшего клира. Я поговорю с вами об этом отдельно, брат Литон. Все высшие чины Церкви Ашара в Санкструме будут… Впрочем, мы поговорим об этом с глазу на глаз. Церковная реформа будет проведена жестко и быстро.

— Мои сподвижники постоянно прибывают в Норатор, — смиренно заметил Литон.

Уже не в первый раз говорит о сподвижниках…

— Как много их уже в Нораторе?

— Более пятисот, господин архканцлер. Они проявляют нетерпение…

Вот так, незаметно, подталкивает меня Литон к тому, чтобы дал ему возможность выступить с проповедью… Средневековый манипулятор!

— Все — братья?

— Не только монахи. Есть и деятельное крестьянство, и бывшие разоренные купцы. Есть и дворяне. Светлая идея ведет их… Свет Ашара сияет перед ними даже в ночи!

— Все вооружены?

Он прикусил губу, сказал дипломатично, чуть скривившись:

— Оружие имеется у многих. Однако…

— Я выделю деньги на его закупку.

Боится и не хочет крови, как истинный гуманист, однако понимает — что крови быть, что великие реформы вряд ли проходят бескровно… И — безусловно готов к крови, ради высшей идеи — готов. Фанатик, дистиллированный фанатик. Но именно такой фанатик нужен мне и понадобится впредь, когда я поставлю его во главе Церкви Ашара взамен кардинала Омеди Бейдара.

— Хорошо. Ваши люди потребуются во время и после коронации. Заранее выделите начальников, разбейте по ротам. До, во время и после моей коронации в городе могут начаться беспорядки. Ваши отряды, брат Литон, сыграют роль городской милиции.

Он кивнул еще более смиренно.

В глазах Амары стояла такая пронзительная смесь жалости и какой-то безысходности, что мне стало скверно. Нет, она верила в меня, но, кажется, полагала, что на сей раз милый ее господин влип по крупному, влип так, что выход у него будет лишь один — на плаху. Скажу больше: она была в этом уверена.

А вот черта с два я продую, подумал с внезапным азартом. Не дамся. Не проиграю. Буду крутиться, буду работать, грызть землю, камень и железо буду, но не проиграю! Не для того меня сюда призвали, не для того я столько пережил, чтобы в конце пути просадить за так целую империю.

Брат Литон опустился на стул, я же прошел к Законному своду и водрузил на него длань. Показалось, что сквозь страницы ощущаю биения веков…

— Теперь я спрошу один единственный раз: все ли твердо уверены, что встанете под мои знамена? Дорога со мной — дорога в один конец. К победе. — Или на плаху.

Но вслух я этого не сказал.

Они были уверены.

Они принесли мне клятвы верности. Искренние клятвы искренней верности.

Мы занялись делом.

Часть вечера и ночи я посвятил чтению Законного свода. Как и раньше, я нашел там много интересного. В том числе, я нашел в Законном своде тех, кто мог удовлетворить мой кадровый голод.

Я отыскал в Законном своде Адженду.