Война

Глава 12-13

Глава двенадцатая

Утро явилось вместе с головной болью. Сорок лет — не двадцать, капитальные возлияния даром не проходят.

Я прихватил пустую винную бутылку темного стекла, налил обыкновенной воды и отпил глоток. Неплохо!

Амара была предупреждена с вечера и ждала меня внизу.

— Завтрак? — спросила для проформы, хотя по опыту понимала — какой там завтрак, сначала господину архканцлеру и наследнику престола следует прийти в себя.

— Бу, — сказал я. Она покачала головой.

— Уверен, что выдержишь? — спросила встревожено.

— Не маленький, — сказал я. — Тем более, мы давно собирались.

Она взглянула на меня с легкой улыбкой:

— Это поможет тебе размяться. У тебя давно этого не было.

— Уточню: у меня этого никогда не было.

Улыбка потерялась в уголках ее рта.

— Все бывает впервые. Не бойся, я буду тебя направлять. Ты надел ботинки с каблуками? Без каблуков в стременах не будет толку.

Итак, вместе с восьмеркой Алых мы отправились к дворцовым конюшням. Я решил стать мобильным. Хватит постоянно ездить в карете. Это все равно что раскатывать на такси, имея под рукой собственный автомобиль — лошадь.

Я прекрасно понимал, что за мной следят, поэтому лихо отпивал из бутылки, и в конце пути даже начал немного пошатываться. А что вы хотите — господин будущий император пьют-с, пагубная наследственность сказывается, да еще как сказывается! Так думали придворные, что меня встречали. А вот шпики Адоры и Рендора должны были прочитать мои сигналы иначе: я в отчаянии, пью, чтобы заглушить страх, в общем, картина та же, что и вчера — без изменений, а значит, я целиком и полностью смирился с участью изгнанника, беглеца…

В одном из бесчисленных внутренних двориков конюшен был устроен открытый манеж, посыпанный песком, и на него Амара вывела из денника серую в яблоках, невысокую лошадь. Копыта лошади были припорошены резанной соломой. Я подошел к воротам. Конюший следом за Амарой вынес седло и что-то еще, положил на деревянный помост у входа, затем деловито очистил копыта лошади монструозной щеткой, поклонился, тайком смерил взглядом будущего императора, и ушел.

Амара рассмеялась.

— Смотри, это кобыла. Ее зовут…

— Плотва, — автоматически сказал я.

— Почему Плотва? Ее зовут Ласточка. Ласточка!

Кобыла заржала, кося на меня блестящим глазом. Я ей не нравился. Она мне не нравилась тоже. Вблизи она оказалась огромной, зубастой и не слишком дружелюбной. Я, конечно, насмотрелся на лошадей в этом мире, но все они ранее были запряжены — кто в шарабан, кто в карету и, так сказать, сравнительно безопасны. А вот так, остаться с лошадью практически один на один…

Я погладил Ласточку по горячему шершавому боку. Она всхрапнула. Амара улыбнулась и привязала кобылу за недоуздок к поперечине у входа.

— Вот, теперь она тебе не страшна. Кобылы смирнее жеребцов. Еще лучше верховые мерины, но я не нашла подходящего, только упряжные. Ласточка достаточно смирная и… тебе с нее будет не так больно падать. Она уже почищена, и я сама взнуздала ее, тебе остается только оседлать. Премудрость нехитрая, Торнхелл. Не выказывай страха. Лошади как собаки — чуют страх новичка. Я буду подсказывать.

Это я-то новичок? Да я…

Я отхлебнул из бутылки, затем поставил ее стоймя в песок и, стараясь держаться уверенно, подошел к Ласточке.

— О боже мой, Торнхелл! — Рука Амары дернула меня в сторону. — Никогда, никогда не подходи к лошади сзади! Даже если ты ее знаешь, даже если это твоя лошадь! Достаточно тебе кашлянуть, и с испугу она саданет копытом! Если очень повезет — убьет сразу, ну а нет — станешь навсегда хромцом, слепцом, с поломанными ребрами и вмятиной во лбу! Если планируешь седлать — подходи к ней слева!

Хотел бы я посмотреть, как ты отреагируешь на автомобиль, когда я его заведу… с открытым капотом.

Я подошел к кобыле слева. Ласточка покосила на меня глазом и немедленно наступила копытом на ботинок. Не сильно, но чувствительно. И внушительно. Я отдернул ногу.

Амара рассмеялась, без всякого стеснения демонстрируя мне прореху между зубами, и легонько шлепнула Ласточку по вычищенному до блеска крупу. Та заржала — как мне показалось, обидно. Женская солидарность, короче говоря…

— Черт! Аран, будь увереннее… Лошади блестяще чуют твой страх. И неопытность.

— Раньше в упряжке… — проронил я, но она прервала:

— Упряжные лошади смирные. Верховые — куда строптивей, даже те, что кажутся спокойными. Сейчас я научу тебя седловке… Будь внимателен, лошади это дело не любят.

— Не любят, и?

— Могут укусить. Но не бойся, Ласточка привязана. Хотя… — В этом «хотя…» таилась угроза.

Никогда не думал, что седлание лошади дело настолько сложное. Освоение китайской грамоты, несомненно, было задачей куда более легкой. Амара поясняла терпеливо и спокойно, словно я был учеником в школе для умственно отсталых, хотя, верно, так оно и было, если принять во внимание местные реалии.

От Амары пахло свежестью и чистотой. В какой-то момент наши руки соприкоснулись, затем переплелись, затем я обнаружил, что стараюсь постоянно прикасаться к ее телу… Ее большая грудь под мужским камзолом вздымалась, прижималась ко мне, и я чувствовал ее упругую, горячую мягкость, и от этого кровь моя начала волноваться. По ее участившемуся дыханию и блестящим глазам я понимал, что она испытывает примерно то же самое…

— Правильно, милый господин, в карете лучше ездить зимой. Нет, ты делаешь не так, погоди, я расстегну подпругу… Хм… Это только степняки по зимнему времени умудряются без потерь для здоровья разъезжать в седлах, но на то они и степняки.

— Сколько могут пройти степняки, если вторгнутся… Сколько они пройдут за сутки?

— Нет, вот так… Да, да, умница! А теперь я все сниму, и ты попробуешь надеть подпругу и седло сам. Сколько пройдут? Миль семьдесят при сухой погоде, может и сто, если есть сменная лошадь, а она у степняка есть всегда. В морозы меньше, но ненамного. Вот, теперь пробуй!

Вместо этого я вдруг повернулся к Амаре, сграбастал ее в объятия и поцеловал, с удовольствием ощутив языком прогал между ее зубами. Она впустила язык без малейшего напряжения, ответив на поцелуй с горячностью и пылом юной девицы. Если бы вокруг не было чужих глаз, мы бы…

Но она отстранилась, и я увидел, что ее щеки в рытвинах от оспы разрумянились.

— Черт, милый господин… седлай ее наконец, укроти! Тебе давно пора сделать это! Очень давно! Сразу, как только… Седлай! Да делай же это, черт возьми!

Я начал заново проделывать всю последовательность седловки, так, как поясняла мне Амара. Голова кружилась, и совсем не от похмелья. Кровь и не думала остывать. Судя по блестящим глазам Амары, она испытывала примерно те же чувства. Да уж… Столько держать их под спудом…

— Нет, не так… Вот так, правильно… Затягивать подпругу нужно не слишком туго, но… Ах, Ласточка! — Рябая проводница хмыкнула.

— Что? — не понял я.

— Ничего, Торнхелл, все в порядке, — ответила Амара с неясной улыбкой и лукавым блеском в глазах. — Ты затянул подпругу? Молодец. А теперь — в седло! Ногу в стремя… Руками — за луку седла. Во-о-от так. Одним махом. Взлетай!

Я успешно взлетел. И тут же мир накренился, поехал набок, свернулся в цветную спираль, и я оказался под брюхом лошади, головой на песке. Ноги мои, продетые в стремена, задрались к небесам.

Амара хохотала, хлопая себя по коленям. Ласточка фыркала и ржала, и мне казалось, в этом ее фырканье и ржании тоже был смех.

Наконец рябая проводница помогла мне извлечь ботинки из стремян, и я возделся на ноги. Амара смотрела на меня с широкой улыбкой.

Я остервенело вытряхивал песок из волос.

— Поясни, что я сделал не так?

— Все так, Торнхелл. Все правильно, и ты способный ученик. Но Ласточка… — Слова прервал новый взрыв хохота. — Она хитрюга. Надула живот, это старый трюк лошадей. Как только ты сел, она выдохнула, подпруга седла ослабла — и ты низринулся в бездны…

— Ты знала, — сказал я. — Ты заметила.

— Конечно, Торнхелл.

— И не предупредила.

— Нет. Я не могла упустить такой шанс повеселиться!

— Отшлепаю тебя за это.

Серые глаза взглянули на меня без улыбки.

— Ты сделаешь сегодня со мной все, что пожелаешь, милый господин, и я не буду противиться. Тебе давно уже пора это сделать… А пока — пусть седло займет назначенное ему место. Вот так… Садись, ты больше не упадешь. Шпоры тебе не потребуются. Ласточка обучена слушаться шенкелей… Ты даже этого не знаешь. Это внутренняя сторона ноги, проще говоря — нажатием ты управляешь скакуном… Можешь немного подбодрить ее шлепком, но не бей сильно… Какой женщине нравится, когда ее бьют сильно?

Глава тринадцатая

Спустя два часа экзерсисов я уже научился кое-как держаться в седле, и даже управлять лошадью. Назад возвращались конными, Амара тоже заняла место в седле. Ее кобыла была менее смирной, она фыркала и косила глазом на Ласточку. Конюх, которому надлежало отвести лошадей обратно, пешим следовал за нами на почтительном расстоянии. Впрочем, он не слишком утруждался, ибо мы двигались шагом; я не мог пустить Ласточку рысью либо размашистым галопом — все-таки родился не самоубийцей и порции адреналина предпочитал извлекать менее, хм, опасным путем, например, гонками на реальной машине. А вот лошади… казались пока непредсказуемыми и опасными.

— Готовься, милый господин, — промолвила Амара с лукавой полуулыбкой.

— К чему готовься?

— Твой милый зад к вечеру весьма разболится. Нужна минимум неделя, чтобы привыкнуть к седлу.

— Что ж, мы, вместе с моим милым задом, перетерпим. Боль не скажется на моей резвости… во всех иных вопросах, кроме верховой езды. А верховую езду мне придется освоить, как бы больно и отвратительно — а это и правда отвратительно! — не было… Мне нужны брай, Амара. У тебя есть на них выход?

— К чему они тебе, милый господин?

— Шпионы. Они вне политики, вне границ, именно поэтому их можно использовать в качестве шпионов.

— Почти все брай покинули пределы Санкструма, устрашившись слухов о новом архканцлере. Да и черный мор подстегнул их резвость…

— Архканцлер оказался не слишком опасен. Мор я победил. Ты слышала, что это…

— Обыкновенный яд. Твой Шутейник мне уже рассказал. Так что брай получат… взамен?

— Значит, у тебя есть способ с ними связаться?

— Возможно. Так что получат брай?

— Всяческие свободы. Их больше не станут притеснять. Брать налоги…

— Они и так не платят налогов.

Действительно…

— Ох! У них есть свои — честные! — способы заработка. Врачевание, предсказание судьбы, музыка… Как минимум, я гарантирую указом — гонения на них навсегда прекратятся. Кроме того — они обретут при дворе Санкструма могущественного друга…

— Или недруга — если откажутся тебе помогать?

— Нет. Я в любом случае не стану их преследовать. Но если они деятельно помогут мне — в деле шпионажа и распространения нужных мне слухов — я гарантирую им всяческие поблажки.

Я на миг утратил контроль над Ласточкой, и эта негодная кобыла тут же сошла с мощеной дороги и потянулась губами к траве. Пришлось натянуть поводья, лошадь недовольно всхрапнула. Я мягко дал ей шенкеля, одновременно потянув узду в сторону дороги. Кобыла нехотя повиновалась. Амара разразилась хохотом. Да, ощущения — словно я за рулем учебного авто, а рядом — не слишком дипломатичный инструктор, который искренне веселится, глядя на новичка.

— Вот так, да, у тебя отлично получается!

— Так ты поможешь мне с брай?

— Я постараюсь. Думаю, я сумею связаться с теми, кто еще остался в Санкструме, но дело это…

— Необходимо завершить до начала войны. Мне нужны шпионы на территории врага. Это единственный шанс для брай получить мою милость. Второго не будет.

— Я понимаю.

— Ты свяжешься с ними?

— Я постараюсь.

— Как можно скорей!

— Я пошлю весть уже сегодня.

— Также мне нужны ведьмы.

— Ты уже говорил это. Что получат ведьмы?

— А ведь я уже говорил это. Свободу.

В серых глазах мелькнула затаенная боль.

— Не так это просто, милый господин, дать нам свободу. Ведьмовская сила проклята церковью Ашара, проклята основательно, проклята давно…

И сюда прокрался чертов гендерный вопрос. И здесь правят бал ужасные мужские сексисты. И здесь идет жесткое деление на мужскую и женскую силы. Магия в Санкструме — мужская прерогатива, мужская привилегия. Видимо, отголоски патриархального устройства мира, хотя я не углублялся в этот вопрос. В какой-то момент в здешних магических школах случился раскол, и победившая ветвь законсервировала и легализовала свою власть. Мужчины выиграли, женщины проиграли и ушли в подполье. Пока я вижу этот вопрос именно так. Не думаю, что женщины, практиковавшие ведовство до раскола, каким-либо образом злоумышляли против мужчин, хотя идеологию — в том числе и тайную — здешнего ведьмовского сообщества узнать мне будет необходимо. Возможно — просто возможно! — там есть весьма злопамятные пункты типа «Уничтожить всех мужчин-магов», «Захватить мир», «Установить матриархат» и так далее. Идеологию сообщества ведьм мне необходимо узнать. В противном случае — я рискую выпустить джина из бутылки… Но все же ведьмы мне нужны. Раз уж я в мире, где магию используют в том числе и в военных целях, мне необходимы свои чародеи… Не продажные уроды вроде Ревинзера, и не рабы, вроде брата Горишки, а жестко мотивированные, готовые драться за меня и Санкструм — чтобы получить вожделенную сотни лет свободу. То же самое — и к брай. Нет союзников лучше, чем те, которым ты пообещаешь свободу.

— Я подчиню себе церковь и целиком избавлю ее от влияния Адоры. Брат Литон встанет во главе независимой церкви Санкструма и оправдает ведьм.

— Это вызовет волнения.

— Не думаю, что это вызовет сильные волнения. Я позабочусь: я направлю людей к верным мыслям через свою газету. Кроме того, церковников и так не слишком любят в народе. Когда люди узнают, что больше не нужно платить десятину церкви, они весьма… обрадуются. Разумеется, везде есть фанатики… в том числе фанатики буйные. Возможно, случится раскол, но на фоне войны число раскольников, полагаю, не будет велико. Вопрос с ведьмами пройдет… гладко. Так что… ведьмы? Ты ведь понимаешь, зачем они мне нужны.

Амара помолчала. Лошади цокали подковами по булыжникам дороги.

— Понимаю. Но я не…

— Знаю, что ты не решаешь самолично. Мне нужно поговорить с лидерами. С теми, кто имеет реальную власть среди ведьм.

Она приостановила лошадь, и я, натянув узду, с определенным успехом проделал то же. Прежде чем остановиться, Ласточка прошла еще несколько шагов, так что мне пришлось обернуться в седле.

Амара смотрела на меня неподвижно.

— Аран! Великая Мать находится в Дироке…

— Великая Мать?

— Она наш… верховный, духовный лидер! Более десяти лет ее содержат в Дироке… Если ты хочешь говорить — говори с ней. Мы решим так, как скажет она!

— Ты говорила, что ведьм сжигают? Почему же…

Ее пальцы стиснули уздечку, так что костяшки побелели.

— Не решились. Знали, что это может вызвать… волнения. А кроме того — мы бы выбрали новую Великую Мать. Пока же старая Мать жива, мы не можем этого сделать…

— И ведьмы таким образом не имеют верховной власти. Понимаю.

— Простых ведьм сжигают… А она… Более десяти лет она находится в подземельях этого чертова замка… Мы знаем, что она жива, мы ощущаем ее… Поговори с нею, Аран! Мы сделаем так, как скажет она.

Я кашлянул — нервно. Не выпущу ли совсем уж крутого джина из бутылки, если освобожу эту самую Великую Мать? Ох, и зла она, верно…

— В ближайшее время я навещу Дирок. Вместе с тобой. Помни — для шпионов ты моя любовница, и мы собираемся бежать из Варлойна вместе. Итак, мы посетим Дирок и постараемся понравиться Великой Матери.

Сказал и подумал: а ну, как эта самая Мать пошлет меня матерно? Десять лет сидеть в подземелье — тут и святой не выдержит да озлобится.

Кулаки Амары немного расслабились, она улыбнулась — бледно и неуверенно. В этой неуверенности читалась досада: если бы могла, она приказала бы ведьмам помочь мне, но если Великая Мать даст мне от ворот поворот, я останусь без этой помощи.

У входа в ротонду меня поджидал Блоджетт. Старший секретарь был взволнован.

— Господин архканцлер, ваше сиятельство! В приемной послы Сакран и Армад… Они привезли… золото!

Вот этого мне следовало опасаться. Дорогие послы стремились ускорить мое бегство из Санкструма.