Война на Финском побережье 1854-1855 гг.

VI. В ОЖИДАНИИ КАМПАНИИ 1855 Г.

Кампания 1854 г. была закончена: во второй половине августа отправился обратно во Францию десантный отряд, а в октябре ушли из Балтийского моря последние суда неприятельского флота. — Но война продолжалась и потому приходилось думать о новых средствах защиты. В ожидании возвращения союзных флотов западных держав, у нас чинились, возводили новые укрепления, строили суда, набирали и передвигали воинские части. Об увеличении числа войск, расположенных в Финляндии, ген.-л. Рокасовский стал хлопотать еще в июне 1854 г. Тогда он особенно озабочен был охраной берегов Эстерботнии. Но все силы, какие только возможно было уделить для Финляндии, уже предоставлены были в его распоряжение. Оставалось только раздавать оружие населению и надеяться, подобно Его Величеству, что Гамле-Карлебю «послужит ободрительным примером для всего верного и мужественного народонаселения Финляндского побережья». Опасение за оголенный Эстерботнийский край, по мере прихода лета к концу, уменьшалось, так как становилось очевидным, что неприятель не произведет там серьезного десанта. Тем не менее командующий войсками своевременно вменил в обязанность Улеоборгскому и Вазаскому губернаторам, на случай высадки французов в значительных силах на берега Эстерботнии, немедленно собирать народное ополчение для партизанских действий в тылу неприятеля, при его движении внутрь края. Кроме того, с той же целью поднятия народа на защиту родины, предполагалось послать в северную Финляндию ген.-лейт. гр. Армфельта. Главные же силы имелось в виду держать сосредоточенными около Гельсингфорса. Эти распоряжения были одобрены Государем. Французский десант, как потом выяснилось, предназначен был для высадки на Аланде.

Из дальнейшей переписки ген.-лейт. Рокасовского с военным министром видно, что в Финляндии в течении лета 1855 г. находилось только 35 ¾ батальона пехоты, 6 сотен казаков и 52 орудия. — В начале сентября (1854 г.) командующий войсками представил свои соображения о дальнейшей обороне края, признавая необходимым иметь «хотя бы небольшие гарнизоны в приморских городах, как для успокоения жителей, так и для предохранения их от набегов неприятельских крейсеров». Исходя затем из предположения, что неприятельский десант не будет превышать 25 тыс. чел. и что отношения к Швеции не изменятся, командующий войсками находил, что, по его исчислению, войска Финляндии надо довести до 57,5 батальонов пехоты, 24 сотен казаков и 76 орудий.

С этой силой он признавал возможным обеспечить окраину от неприятельских покушений. Вслед за этим состоялось Высочайшее утверждение расписания войск на 1855 г., при чем усматривалось, что, в виду значительного протяжения берегов Финляндии, нельзя было иметь на всех пунктах силы достаточные для отражения неприятеля, а раздробление войск являлось опасным и бесполезным. Решено было составить, подобно предыдущему году, два отдельных отряда — в Вазе и Або, — а остальные силы сосредоточить вокруг Гельсингфорса. Для усиления обороны тогда же состоялось Высочайшее повеление сформировать еще два поселенных батальона для приморских городов.

Но все это являлось в виде отдельных разрозненных ходатайств и распоряжений. Нужно было их привести в стройную систему и подчинить одному общему плану. Подобного требования не упустили из вида в Петербурге, где в это время озабочены были уже общей оценкой кампании 1854 г. и проектом предстоящей обороны.

В сентября1854 г, ген.-м. Милютин подал в Гатчине Государю Императору особую записку, вслед за которой последовало учреждение комитета по выработке мер для обороны Балтийского, побережья. Председателем комитета назначен был Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич, а членами: генерал-адмирал Вел. Кн. Константин Николаевич, ген.-адъютант барон Жомини, генерал-квартирмейстер главного штаба Его Императорского Величества, инспектор по инженерной части и начальник его штаба, инспектор всей артиллерии и его начальник штаба, ген.-адъют. барон Дивен и сверх того военный министр. Производителями дел комитета состояли ген.-м. Милютин и полк. Карцев.

Записка ген.-м. Милютина, которая, видимо, легла в основу работ комитета, указывала прежде всего на то, что для защиты Черного и Балтийского морей нужно было бы расположить на каждые 500 верст береговой линии по крайней мере до 80 тыс. передвижного войска, не считая местных гарнизонов. По этому расчету для защиты берегов Балтийского моря потребовалось бы не менее 400 тыс. чел. Но так как непосредственно воспрепятствовать высадке неприятеля на каждом пункте берега не было никакой возможности, то ясно, что нужно было «отказаться от непосредственной защиты всего протяжения берега и уменьшить до последней крайности число тех пунктов, которые должно упорно отстаивать». Тут рукой Государя отмечено: «Разумеется».

Оборона Балтийского моря представляла особенно большие трудности, не только вследствие своего протяжения, но и потому, что нельзя было иметь резерва, который, по требованию, мог бы явиться и в Финляндские, и Прибалтийские губернии.

В течении кампании 1854 г. мы имели на берегах Балтийского моря 165 тыс. (209 бат., 114 эскадр. и 412 орудий). Отразить неприятеля ими было невозможно, если бы он вздумал произвести высадку всеми своими силами, подобно Крыму, на избранном им месте. В Финляндии, в течении кампании 1854 г., имели не более 30 тыс. войск и ими приходилось охранять более 1200 верст берега твердой земли, не считая островов. Для встречи в поле оставалось всего 11 батальонов, 4 эскадр. и 32 орудия, так как 19¹/₃ бат. оберегали главный пункт страны Гельсингфорс, (из них в Свеаборгском гарнизоне находилось 5¹/₄ бат.). Резерв из Петербурга в Гельсингфорс мог прийти не ранее трех недель, так как ему нужно было пройти 417 верст. Войска по берегу разбросали много и все-таки ни один пункт не был надлежащим образом обеспечен. Так, например, весь берег Ботнического залива на протяжении 800 верст, можно было считать совершенно беззащитным. Государь надписал: «То и Я думаю». Або в последнее время (1854 г.) имел до 3000 войска, но легко мог сделаться добычей неприятеля. Маленькие укрепленные пункты (Гангэ, Роченсальм, Свартгольм) требовали только затрат и труда. В Роченсальме наскоро набросали батареи, которые не выдержали-бы огня неприятеля в течении нескольких часов. За исключением Выборга, «все укрепленные пункты Финляндского берега, не доставляя нам ни малейшей выгоды в борьбе с неприятелем, существовали, как будто для того только, чтобы доставить неприятелю легкую добычу». Отметка Государя: «Справедливо».

Прежде, когда парусному флоту трудно было проникать в шхеры, малые укрепления, форты и башни, имели значение при наличности гребного флота, а при паровых судах их роль прекратилась. Все эти обстоятельства, по мнению ген.-м. Милютина, указывали на то, что надо было уменьшить число защищаемых пунктов, иначе ни один из них не будет в состоянии отстоять себя. Финляндия и Прибалтийский край должны составлять самостоятельные районы обороны.

Важнейшим пунктом в Финском заливе, после Кронштадта, являлся Гельсингфорс с Свеаборгом и его прекрасным рейдом. Они были естественными центрами расположения войск и обороны Балтийского побережья. Выборг — ворота в Финляндию — мог держаться самостоятельно. Або трудно было защищать и упорной обороны тут создавать не представлялось надобности.

Роченсальм и Свартгольм предложено было взорвать — как ничтожные и бесполезные пункты — и воспользоваться их пушками, запасами, канонерскими лодками для иных пунктов обороны. Рукой Государя обозначено: «Быть может».

Затем составитель записки находил полезным сосредоточить главные силы в Гельсингфорсе, а в Або расположить только наблюдательный отряд.

Кроме того, ген.-м. Милютин предлагал по отношению к Финляндии: 1) Сверх находящихся там 20 батальонов 1-й Гренадерской дивизии, добавить сколько нужно. Государь находил, что это «Весьма трудно». 2) Поощрять формирование финляндских поселенных войск и возлагать на них защиту городов, особенно в Эстерботнии, придав им только казаков. 3) При первой возможности эскадру из Свеаборга перевести в Кронштадт. 4) Из Або канонерские лодки и пароходы также отправить в Кронштадт, где собрать всю гребную флотилию, за исключением разве только необходимой части для Свеаборга. Государь находил, что «Выгоднее в Свеаборге. Здесь и без того достаточно». 5) В Свеаборге озаботиться сокращением круга обороны. 6) Из Або вывести строящиеся суда и сократить вообще потребность в большом числе войска. Рукой Государя приписано «Да». 7) Роченсальмские укрепления уже предположено упразднить. «Да». 8) Свартгольмские укрепления тоже срыть. Артиллерию из обоих пунктов взять в Свеаборг и Кронштадт. «А Свартгольм надо было бы рвать. Кажется, не стоит того». 9) Выборг — вновь осмотреть и привести в такое положение, если возможно, чтобы мог держаться с небольшими гарнизонами, без внешней помощи. «Да, недели две» — гласит здесь резолюция Царя. 10) Озаботиться тем, чтобы устроить складочные пункты не на самом берегу, но так, чтобы войска могли свободно действовать. Государь разделил это мнение, надписав: «Необходимо». 11) Те части Финляндского берега, которые не охраняются главными силами, разделить на участки и назначить военных начальников, которым подчинить расположенные по городам команды поселенных войск и казачьи посты; на тех же начальников возложить обязанность доставлять поспешно сведения о происходящем в их участках, также наблюдать за местным народонаселением. Государь выразил на это Свое согласие отметкой: «Да». 12) Устроить электромагнитный телеграф от Петербурга по направлению в Финляндию. Телеграф ускорит не только передачу известий, но и сосредоточение войск. Все пометки Государя Императора положены на записке 2-го ноября 1854 г., а 3-го ноября состоялось Высочайшее повеление об учреждении комитета, под председательством Наследника Цесаревича. 25-го ноября Его Императорское Высочество Александр Николаевич подал уже докладную записку Государю, с изложением тех выводов, к которым пришел комитет.

Приняв за основание своих совещаний соображения военного министра (или, точнее говоря, вышеприведенную записку ген.-м. Милютина) комитет высказал следующее:

Имея в виду обширные средства, которыми неприятель располагает на морях, для предприятия высадки в значительных силах, и важность тех результатов, которых он может достигнуть успехами своими на берегах Балтийского моря, комитет единогласно признал справедливой основную мысль означенной записки (29 сент.): что для успеха предстоящей нам борьбы в Прибалтийском крае необходимо с одной стороны уменьшить число пунктов, требующих упорной обороны, а с другой усилить по возможности все оборонительные средства в тех местах, которых защита будет необходима.

Разделив мнение, что всего Финляндского берега от значительных сил охранить невозможно, комитет полагал, что должно ограничиться защитой преимущественно 4-х пунктов, которые при том имеют различную важность, а потому требуют и различных мер к их обеспечению. Эти пункты суть: Або, Гельсингфорс, Свеаборг и Выборг.

Охранение Або важно не столько в военном отношении, сколько в политическом: ибо город этот значительнейший из торговых и промышленных пунктов края, имеет при том для жителей особое значение, как бывший главный город Финляндии. Но, с другой стороны, по отдаленности этого пункта, большего числа войск к защите его употребить невозможно, а защищать его упорно с малыми силами, значило бы напрасно жертвовать войсками и самый город подвергнуть неминуемому разрушению. Вследствие сего комитет полагал: сохранить оборону Або в том виде, в каком она находится в нынешнем (1854) году, т. е. не укреплять города с сухого пути, а п ограничиться защитой подступов со стороны моря по обеим сторонам острова Рунсала, употребив для сего и канонерские лодки, в таком числе, какое признается для него нужным, по ближайшему усмотрению командующего войсками в Финляндии. Равномерно предоставить ему же определить и силу тех сухопутных войск, которые необходимо будет отделить для охранения г. Або.

Гельсингфорс имеет важность не только политическую, но и военную: ибо неприятель, владеющий морем, заняв этот город, может оттуда с выгодой действовать против Свеаборга и приобрести надежную опору для дальнейших своих предприятий. Посему для защиты Гельсингфорса надлежит употребить наибольшую часть тех сил, которые для действий в Финляндии будут назначены.

Свеаборг, по неоспоримой важности его в военном отношении, должен быть усилен всеми возможными средствами и приведен в такое положение, чтобы мог с успехом противостоять самым решительным покушениям неприятеля. Для сего комитет полагает весьма полезным привести в исполнение те меры, которые уже имеются в виду для занятия укреплениями некоторых из прилежащих к крепости островов, а в особенности Скансланда. Комитет полагает также необходимым, для самостоятельной защиты Свеаборга, доставить надлежащую оборону и тылу сей крепости, т. е. к стороне берега. Оставленные там канонерские лодки и другие суда будут содействовать защите входов на рейд. Для той же цели комитет полагал бы полезным, по примеру нынешнего года, занять и остров Сандгам, если только командующий войсками признает возможным защищать его.

Вообще, кроме вышеизложенных главных пунктов обороны: Або, Свеаборга, Гельсингфорса и Выборга, предполагаемые другие приморские города Финляндии занимать только небольшими отрядами не с тем, чтобы упорно отстаивать эти пункты, но единственно для прикрытия их от частных нападений неприятельских крейсеров, в особенности же для ободрения жителей края. С этой целью могут быть преимущественно употреблены финляндские поселенные батальоны, с присоединением к ним некоторого числа казаков или пехоты, по ближайшему усмотрению командующего войсками.

Говоря о распределении сухопутных войск, комитет указал, что гарнизон Выборга состоит из 3498 чел., ожидается в пополнение 810, таким образом, всего будет 4308 чел.

Сверх того, можно надеяться, что оборонительным действиям сухопутных войск окажет значительное пособие, соответственное употребление морских наших сил. Опыт минувшего лета вполне убеждает в том, что при нынешнем состоянии морского искусства, парусный флот без соразмерного числа паровых судов, не в состоянии меряться с многочисленными паровыми эскадрами, а потому оставлять нам парусный флот вооруженным значило бы парализовать часть наших средств, которым можно дать иное полезное назначение. Отказываясь от употребления флота, как самостоятельной силы для действия на море, Его Высочество генерал-адмирал полагал ограничиться снаряжением в Свеаборге 3-х кораблей и 1-го фрегата для защиты проходов к рейду.

Выработанный план обороны в пределах Финляндии осуществлялся следующим образом:

Уже в декабре 1854 г. имелось новое расписание сухопутных войск. Оно показывало, что к 20 апреля (1 мая) в Финляндии будут сосредоточены, — кроме инвалидных и местных команд, а также, не считая выборгского гарнизона и отряда расположенного от Выборга до Петербурга, — 69,5 батальонов, 12 сотен, 8 эскадронов и 104 орудия.

Расписание это последовательно приводилось в исполнение: в январе военный министр уведомлял, например, о высылке Донского казачьего полка № 64; в январе же (1855 г.) Высочайше повелено было, для укомплектования 20-ти Финляндских линейных батальонов до тысячного состава, дать из предстоящего набора в России 6000 чел. В виде справки прибавим, что о сформировании последних десяти финляндских батальонов состоялся приказ военного министра только в октябре 1854 г. Всем двадцати двум финляндским линейным батальонам повелено было присвоить нумера и дать распределение по бригадам 22 пех. дивизии, которая уже до начала кампании находилась в Финляндии, имея штаб-квартиру в Гельсингфорсе, а штабы бригад — в Выборге и Або. Из дальнейших сведений, сообщенных командующим войсками, видно, что 19 апреля (1 мая) 1855 г. военная сила Финляндии достигла 43425 чел., и наконец, во всеподданнейшем отчете военного министра за 1855 г. значится, что в Финляндии от Торнео до Выборга, под начальством ген.-адъютанта Берга, находилось 69 батальонов, 18 сотен и 100 орудий.

В декабре 1855 г. состоялось Высочайшее объявление о формировании еще трех поселенных финских батальонов. Для них нужно было собрать с гейматов, обязанных ставить солдат, 1800_ чел. из Абоской, Нюландской и Выборгской губерний, се поселенные финские стрелковые батальоны получили следующую нумерацию и названия: № 1, Абоский, № 2, Вазаский, № 3, Улеоборгский, № 4, Куопиоский, № 5, С. Михельский, № 6, Тавастгуский, № 7, Бьернеборгский, № 8, Нюландский и № 9, Выборгский. Тавастгуский назывался еще имени Его Императорского Высочества Вел. Кн. Владимира Александровича батальон, а Выборгский — Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича.

Три новых батальона повелено было окончить формированием к 1 (13) мая 1856 г. Таким образом к началу 1856 г. (или к концу войны) население Финляндии выставило всего 10711 чел.,. причем в поселенных войсках состояло 6,057 чел., а остальные — 4,654 чел., — были навербованы. Лейб-гвардии финский и Гренадерский стрелковый батальоны были сформированы вербовкой, причем первый из них в самом начале войны был командирован в Петербург.

В манифесте 14-го декабря 1854 г. выражена была уверенность в том, что если обстоятельства потребуют, то все сословия принесут жертвы для чести и славы отечества. 29-го января 1855 г. сословия России призывались к участию в государственном подвижном ополчении. Русское сердце сейчас же, конечно, отозвалось и 323 дружины выросли, как из земли.

Первая С.-Петербургская дружина государственного ополчения была отправлена в Финляндию, где ей пришлось принять участие в деле, бывшем под Выборгом 1-го июля 1855 г. Честь быстрой организации её принадлежит Петербургскому дворянству. Первое собрание этого дворянства состоялось в феврале 1855 г. и тогда же ст. сов. Яковлев дал на её расходы, в запечатанном пакете, 300,000 руб. Начальником её дворянство избрало ген.-м. Струкова, который принял это назначение, не взирая на свои лета, большую семью и значительное состояние. Ротными командирами были избраны: д. с. с. и камергер Бучычев (с чином майора), полк. кн. Шаховской, майор Сороченко и майор Шауман. Некоторые из офицеров ополчения оставили свои места по гражданской службе, чтобы стать в её ряды. Дружинным адъютантом состоял Андрей Байков, в чине штабс-капитана. Он же явился и историком этого ополчения.

Дружина № 1 государственного ополчения называлась «аристократической», говорит В. Д. Кренке; офицеры в ней были из хороших фамилий, богатые и вполне образованные, нижние же чины из мещан самой столицы, бойкие, смышленные и на половину такие мошенники, за которыми нужен был постоянный и бдительный присмотр. Дружина через Сестрорецк и Лахту направилась в Финляндию. Ратников усадили по 4 и 5 человек на телеги. В Кивинеббе был привал. В Кюрюля (Красном Селе) ночевали, сделав в первый день 52 версты. На другой день прибыли в Выборг. На походе пели. За три версты до города построились. В городе были встречены губернатором. Ратников угостили водкой и дали по булке. Затем они, вместе с другими войсками, участвовали в фортификационных работах.

Кроме дружины, в защите Финского побережья у Выборга принимали участие еще вольные стрелки. Их наняли в ограниченном числе, всего 100 чел., снабдили казенным оружием и платили по 1 рублю в день. Уже 8-го (20-го) мая 1854 г. Выборгский губернатор, ген.-м. Теслев, ходатайствовал о выдаче 200 ружей для вольных стрелков, кои предполагалось призвать для содействия в обороне шхер. Государь соизволил на это ходатайство.

В больших крепостях — Свеаборге и Выборге — работа по укреплению верков продолжалась; малые крепости, — как форт Слава и Роченсальм, — были упразднены и вооружение с них развели по разным местам. В особой записке ген.-адъют. Огарев обратил внимание на Вильманстранд, на случай разрыва со Швецией, но эта записка, очевидно, осталась без последствий.

В декабре 1854 г. последовало Высочайшее повеление об экстренном сооружении к навигации 1855 г. 38 новых винтовых канонерских лодок, которые должны были составить шхерную паровую флотилию. Лодки строились в пяти различных пунктах и к сроку были окончены.

В течении 1855 года гребные канонерские лодки были распределены следующим образом: в Свеаборге их находилось 42, в Або — 30, в Выборге — 8.

27-го ноября 1854 г. Главное Управление Путей Сообщения (гр. Клейнмихель) уведомило министра статс-секретаря Великого Княжества Финляндского, что Государь Император соизволил повелеть устроить электромагнитный телеграф от Петербурга по дороге через Выборг, Вильманстранд и Тавастгус до Гельсингфорса. Устройство телеграфа на шестах отдано было по контракту прусским инженерам и фабрикантам Сименсу и Гальске, с обязательством окончить его к 1-му мая 1855 года.

Как всегда, в периоде военных осложнений, правительство стало получать с разных сторон от частных лиц проекты, предложения, советы и указания. Еще до начала войны ожидался в Россию какой-то американский гражданин Паско, с надлежащим числом рабочих, для постройки плавучих батарей, по образцу французских. Об этом Канцелярия Военного Министерства доносила Его Императорскому Высочеству Генерал-Адмиралу, прося его заключения. — Великий Князь Константин Николаевич отклонил это предложение, в виду того, что мы сами могли построить их по чертежам, которые были тогда уже известны (Арх. Канц. Воен. Мин.; дело 1856 г., № 58).

Некто француз Транблан в 1855 г. предложил генерал-адъютанту Катенину представить ему проект устройства особых плавучих судов для противодействия неприятельским паровым судам, во время атаки ими наших приморских пунктов. Проект передали на заключение морского ученого комитета и дальнейшая судьба его нам неизвестна (Арх. Канц. Воен. Министерства, дело 1855 — 1856 гг. № 43).

Значительно больший интерес, чем предложения Транблан и Паско, представляет проект подводной бомбардирской лодки. Этот проект отыскан профессором Серг. Павл. ф.-Глазенап в бумагах свиты Его Величества контр-адмирала Богдана Александровича фон Глазенапа. Нам не удалось в точности установить года составления этого проекта; мы не знаем также и имени изобретателя лодки, но, в виду интереса, представляемого этим примитивным проектом, решаемся тем не менее дать краткое его описание. Предлагавшаяся лодка должна была состоять из железного элипсоида и иметь три неравные оси: 1-я ось — длина лодки — в 60 фут.; 2-я — ширина — 30 ф. и 3-я — высота — 14 ф. Таким образом, объем элипсоида или его водоизмещение равнялось бы 13.188 куб. фут. (или 343 тонн). Винт лодки должны были приводить в движение четыре человека и это давало бы ей ход от 2-х до 4-х узлов. За винтом помещается руль. В носовой части укреплялась пятипудовая бомбовая мортира. Чтобы вода не могла попасть во внутренность судна при вдвигании орудия, приспособлялись две заслонки из листового железа. Орудие должно было плотно входить в сферическое отверстие, сделанное в борте лодки. Для поднятия лодки из воды и погружения её в воду, с обеих сторон приделывались сферические подушки из гуттаперчи, разделенные на четыре части; подушки наполнялись воздухом воздушными насосами. По расчету изобретателя, объем воздуха в лодке был таков, что в ней могли плавать десять человек под водой почти в течение двух суток. Бомбардирской подводной лодкой имелось в виду наносить повреждения в подводные части неприятельских кораблей.

В бумагах того же адмирала Б. А. Глазенапа сохраняется еще один своеобразный проект. Он составлен поручиком А. Давыдовым в сентябре 1854 г. и назван «Легкий очерк способа обороны шхер». Давыдов предлагал устроить «винто-взрыв». Союзники, как известно, пришли преимущественно на судах с паровыми двигателями. Патриот-поручик задался мыслию воспользоваться свойствами пароходного винта во вред неприятелю. Он исходил из того положения, что винт, сообщая движение судну, в то же время образует в воде воронку, которая имеет свойство притягивать к себе удобоподвижные тела, напр. сети — мережи. В виду этого Давыдов проектировал прикреплять к мине сеть, в надежде, что винт подымет и даже запутает сеть, а лопасть винта, ударом по мине, в состоянии произвести взрыв. Для этого он признавал целесообразным придать мине такую форму и вес, которые были бы чувствительны к малейшему движению сети. Мина, на якорном грузе, должна была находиться на 25 футов от поверхности воды, веревки сети пропитаны смолой и т. п.

Затем Давыдов придумал особый прибор, названный им «винтолом»; он работал над тем, чтобы приспособить мину специально для шхер, создать шхерную береговую артиллерию и проч. Ему представлялось возможным замаскировывать входы в шхерные фарватеры наклонно поставленными плотами. Описывать его проектов не будем, в виду их фантастичности. Этими мерами энергичный поручик едва ли не более рассчитывал поднять «нравственную силу» финских защитников края, чем причинить тревогу неприятелю.

В сентябре 1854 г. в Финляндию прибыл камергер Двора Его Имп. Величества ст. сов. Вонлярлярский для установки подводных мин, его собственного изобретения. Мины эти были двух родов. — одни нужно было прикреплять к тому судну, которое желали истребить, а другие — ставились под водой, на некотором расстоянии от поверхности. рассчитывалось, что они будут разрываться, при прохождении неприятельского судна над ними, именно в то время, когда вращательное движение его винта втянет и намотает на себя веревку, прикрепленную к мине. — Вонлярлярский желал расставить свои мины второго разряда в 15 — 17 верстах от Свеаборга; но так как они могли подвергнуть опасности наши собственные суда, то изобретателю предложено было воспользоваться водами около Поркалаудда.

Патриотизм побуждал частных лиц, по мере их сил и разумения, содействовать правительству в трудных обстоятельствах военного времени. Одни, как мы видели, становились в ряды ополчения; другие, как напр. гр. Алексей Толстой, хлопотали об организации отдельных боевыхь средств; третьи, подобно Вонлярлярскому и А. Давыдову, спешили со своими изобретениями; четвертые писали проекты и высказывали свои соображения по текущим вопросам. В августе 1854 г. на имя Государя Императора было получено письмо от анонимного автора. Николай Павлович, видимо, остался особенно доволен общими соображениями, высказанными этим неизвестным корреспондентом, так так собственноручно отметил карандашем сверху: «Замечательное письмо». Составитель письма сделал сводку из своих наблюдений, чтений и бесед «с людьми сведущими, во время недавнего своего пребывания за границей». — Иностранцы отдавали справедливость высоким доблестям Государя и признавали рыцарские свойства его души. «Но возле похвал стоят и обвинения». Упрекали наше правительство в нерешительности, в неимении положительной цели и в неудачном выборе людей. Все это поддерживало в неприятелях надежду на удачу. Стремились же они к ослаблению России «во что бы то ни стало». — Наступила торжественная минута: или величие России должно было взойти в новом блеске, или померкнуть «на сто лет». Англичане и французы решились на слишком большие пожертвования. Австрия слишком вероломна, а Пруссия, да впрочем и вся Германия, слишком к нам неравнодушна, чтобы возможно было на них рассчитывать. «В сердце своем Россия неприступна; на оконечностях сделать ей много вреда нельзя; но наша морская сила... ее легко коснуться и против неё-то и направлены все попытки, все пожертвования врагов». — Истребить наш флот как на Балтике, так и в Черном море — вот к чему направлены все средства союзников. — Аландские острова заняты. «Если неприятель не встретит сильного и удачного отпора, то он перейдет к Або, двинется к Гельсингфорсу и вытеснит флот из Свеаборга; — потом, если будет возможно. проберется к берегам, противоположным Кронштадту, и опять-таки вытеснит флот. Этого им только и нужно: с двойными морскими силами, победа их на море несомненна. Обладание Финляндией и Остзейскими провинциями, разорение даже внешней нашей торговли, суть теперь для враждебных кабинетов вопросы второстепенные, или, лучше сказать, рановременные. Решить их в ущерб России могут они тогда только, когда не будет Балтийского флота... Подобное должно повториться и в Черном море». Для неприятеля теперь главное и единственное: «заставить наш флот выйти на открытую зыбь» ... и уничтожить его. Достигнув этого, он затем одним своим кораблем заблокирует все наше Балтийское приморье, а ныне ему приходится держать на севере до 80-ти вымпелов. Но коль-скоро усилия Англии и Франции будут безуспешны, то Россия «наверное» восторжествует. Пусть Австрия дойдет до Киева, пусть Пруссия достигнет самого Петербурга — «беда не велика»: «подойдут с потерями, отойдут с уроном. Но без флота — наше влияние на Европу пропадет».

Таково главное содержание этого «замечательного письма». Надо полагать, что, в виду приведенной надписи Государя, оно не прошло без известного влияния; но в какой мере руководились его указаниями в кампанию 1855 года, за неимением у нас данных, определить не можем. Во всяком случае оно звучит твердым тоном и удачи союзников за 1854 г. не поколебали стойкости и надежд русского автора письма.

Насколько возможно судить об общем настроении по частным письмам и дневникам, оно не было испорчено прошлогодним «визитом» англичан и французов в Балтийские воды. О бодром духе свидетельствуют также карикатуры и стихи того времени.

«Журналы и газеты (Запада) истекают желчью, — писал Погодин, — книги устремляют на нас тяжелую свою артиллерию и вот составляется легион общественного мнения против России, в дополнение к враждебным флотам и армиям». П. X. Граббе прибавляет, что мы были оставлены «в добычу насмешкам и суждениям европейских газет и демагогов». В военное время серьезное дело особенно охотно перемешивается с насмешкой.

Запад изощрялся в насмешке над нами; мы платили тем же. В 1853 году в Париже давали пьесу под названием «Казаки», в которой это войско смешивалось с грязью. И Наполеон III из своей ложи взирал на поражение казаков в театре «De la Gaité».

Приходится признать, что наши карикатуры и стихи, имевшие целью осмеять неприятеля, не отличались ни остроумием, ни легкостью и игривостью языка. Усердия наши стихослагатели проявили много, но при отсутствии у них ума, находчивости и сатирического дарования, произведения их выходили тяжелыми и неуклюжими, стихотворениях мишенью попыток на остроты служили обыкновенно Пальмерстон и «Карлушка». Непир, реже — Дондас и другие известные деятели и, наконец, финляндцы с их дурным произношением русских фраз и слов. Стихотворения эти назывались: «Дондас в Балтийском море», «Бомбардирование Свеаборга или великая морская победа англичан», «Переписка Непира с Пальмерстоном», «Непир у Кронштадта», «Жалоба чухонца», «Воздушное путешествие Непира на Кронштадт», «Смех чухонца», «Дондас и чухонец» (Песня финских рыбаков, 1855 г.), «Замыслы Пальмерстона или и велик союз, да толку мало» (1854 г.), «Английские известия или встреча Непира», «Подвиг англичан на Балтийском море» (1854 г.). В Москве был издан сборник стихотворений «Англичане в Троянской брани 1854 г». Как обыкновенно бывает в подобных случаях, появились и польки, и вальсы, и романсы на современные мотивы: «Смех чухонца», муз. К. Лядова («Маймист плакал, горевал»); Иван Гунгль и А. Абрамович также изощряли свои фантазии, составив «Чухонскую польку» на мотив «Плач чухонца» («Лайба был моя не пуст»). На эти слова имелась также музыка В. Самойлова. Заглавные листы нот были украшены рисунками финнов (финн в шляпе, финн приплясывающий и т. п.). Не забыты были и акростихи на Непира и других героев дня. Едва ли не лучшим из стихотворений было «Непир у Кронштадта», написанное И. Татариновым.

Вот образцы татариновских стихов:

Это, повторяем, наиболее складное стихотворение. В массе же они, очевидно, были предназначены лишь для улицы и малограмотных, которых можно было занимать рассказами о том, как легче всего англичанам попасть в Кронштадт. При этом советовалось им навязать аэростаты к мачтам своих кораблей и таким образом, подняв их вверх птицами, спустить на Кронштадт. Чтобы дать некоторое представление о тех бессмысленных виршах, которыми наполнялись страницы брошюрок, приведем следующее четырехстишье:

Наиболее талантливым в области карикатуры был, несомненно, Н. А. Степанов.

В период зимнего перерыва военных действий произошла перемена главнокомандующего: ген.-л. Рокасовский был замещен генерал-адъютантом Бергом. В числе кандидатов на должность командующего войсками в Финляндию называли H. Н.

Муравьева. Гр. Граббе говорит, что «первоначальное даже по приезде H. Н. назначение было в Финляндию, а потом изменено». Муравьева назначили наместником на Кавказ.

Фридрих Вильгельм Ремберт, или как его называли Федор Федорович, Берг — уроженец Лифляндии (родился в 1794 г.); образование закончил в Дерптском университете; был женат на итальянке-католичке. Вот все, что знали о нем финляндцы при его назначении в край. В отправление должности командующего войсками и генерал-губернатора Берг вступил 14 (26) января 1855 г. — С русскими требованиями при прохождении своей карьеры он считался ровно настолько, насколько это было нужно и выгодно для его личных целей. Фельдмаршал Паскевич аттестовал его генералом, «враждебным ко всему русскому». Во время Венгерской кампании 1849 г. Берг состоял при австрийском главнокомандующем Гайнау и в союзе с ним находил удобным интриговать против кн. Паскевича. Лифляндцем по образованию, воззрениям и симпатиям Берг остался до конца своих дней и потому, естественно, что, попав в Финляндию, у него не было никакой охоты вести в ней «русскую пропаганду». Напротив, утвердившись в ней по окончании войны генерал-губернатором, он содействовал укоренению в её пределах конституционно-сеймовых порядков, подпав в этом отношении под влияние известного финского публициста-патриота Й. В. Снельмана. Вплоть почти до наших дней на Берга смотрели, как на верного стража русских интересов в Финляндии; но теперь, по обнародовании его биографии, написанной (еще в 1874 г.) Снельманом, двуличная политика Берга не может более подлежать сомнению. Когда, в начале шестидесятых годов, в Финляндии усиленно захлопотали о сейме, Берг высказался очень определенно: «Дело для меня не новое; куда я ни приезжал в Финляндии, всюду мне говорили о необходимости сейма. Но об этом не нужно кричать на площадях. Смотрите, в Лифляндии мы имеем ландтаги, однако, о них никто не говорит и, благодаря этому, мы получили возможность сохранить их». Подобными советами он не раз сдерживал финляндцев. Пылкий Снельман рвался с разными объяснениями в печать; Берг сердился и говорил: «Иначе вы испортите мне мою работу»; финляндцы торопили созывом земских чинов, но Берг поучал их, что «нельзя оскорблять Его Величество».

Как крупный карьерист и человек черствой натуры, Берг не мог приобрести ни симпатий современников, ни уважения потомства. «Генерал Берг везде посеял семена раздора и беспорядка», отметил (5 апр. 1855 г.) в своей записной книжке гр. П. X. Граббе. Берг обладал подвижным и энергичным характером; он проявил, особенно в Польше, некоторые административные способности, но талантами вождя войск он не был одарен. Военный Министр кн. В. Долгоруков верно подметил его суетливость и нервность. — «В Балтике до сих пор нас берегут, — писал кн. В. Долгоруков кн. Меншикову (19 — 31 апр. 1854 г.). Берг ждет Непира день и ночь; он мечется, как белка и составляет каждый день новые проекты. Вообще кн. Долгоруков иронизировал над ежедневными сообщениями Берга.

Главнейшим же событием периода перерыва военных действий явилась, несомненно, кончина Государя Императора Николая Павловича. Это одно потрясающее для того времени событие наполнило собой весь промежуток между кампаниями 1854 и 1855 гг. Смерть всякого выдающегося деятеля трагична, но кончина незабвенного Николая Павловича — особенно ужасна по окружающей её обстановке. Больной Государь лежал в маленькой неприютной, дурно освещенной и прохладной спальне. Пользовавший его лейб-медик Мандт, по наружности напоминавший собой Мефистофеля, с леденящим хладнокровием объявил Императору, что он должен умереть от паралича сердца. Император приготовился к смерти и с глубоким умилением приступил к великому таинству причащения. Облегчая душу и вспоминая нет ли в ней озлобления против кого-либо, Государь сказал: «Нет, прощаю и Австрийскому императору, который так жестоко поворачивал нож в ране, им нанесенной мне, готов молиться за него и за султана». Наследнику престола Он сказал: «Служи России» ... и при последнем лобзании прибавил: «Мне хотелось принять на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное и счастливое. Провидение судило иначе. Теперь иду молиться за Россию и за вас. После России, я вас любил более всего на свете».

18-го февраля Государя не стало... Он почил смертью праведника. Гримм, служивший при нем с ранней молодости, говорил, что Государь «после Альмы долго не спал, а только два часа подряд проводил в сонном забытьи. Он ходил, вздыхал и молился даже громко среди молчания ночи» — Из Крыма получались одни огорчавшие Царя известия. Пришлось уволить своего «старого друга» кн. Меншикова... «Буди воля Божья, писал Государь кн. М. Д. Горчакову в ноябре 1854 г., буду нести крест мой до истощения сил». — Крест оказался не по силам и под ношей его Он угас.

В духовном завещании покойного Государя, написанном собственноручно еще в 1844 г., сказано между прочим: «Благодарю всех меня любивших, всех мне служивших. Прощаю всех меня ненавидевших» ... России... я «служил по крайнему моему разумению верой и правдой». И это не слова.

Неожиданная кончина императора глубоко потрясла и Россию, и Европу. О том же как она отразилась в Финляндии, дают некоторые представления следующие замечания, сделанные Авг. Шауманом в его воспоминаниях: «Царь Николай скончался! Теперь все знали, что факт был достоверен, но тем не менее трудно было усвоить его и верить ему. Все привыкли в Государе Николае I олицетворять всю Российскую самодержавную власть; нельзя было себе представить власть, отделенную от личности... Император Николай I был представителем такого времени и такой системы, носителем коих не мог бы явиться кто-либо другой, и потому вполне не могли определить, где мы находились, когда этот Властелин отошел в вечность. Для начала чувствовалось только, что как будто отвалилась глыба, сломился железный жизненный устой, разрушилась китайская стена.

У всех родилась потребность встретить друзей и знакомых, пожать их руку, убедиться, что великая новость была в действительности правдой... Все знали, что имел наш край; но что его ожидало — никому не было известно. В основе своей Император Николай все-таки был благородным и справедливым Монархом; к Финляндии он питал явное доброжелательство; он уважал букву наших законов и намеренно не желал нарушать нашего права...