Война в потемках

Глава 1 Страх в темноте

Он очнулся во мраке, нагой и дрожащий от страха, не понимая, кто он, где, почему его так страшит темнота, и собрал все силы, пытаясь прогнать страх, пытаясь вспомнить…

Только что он шел по темной, уходящей в бесконечность равнине — а навстречу ему плыло нечто бледное, неясное, огромное, и он ощутил впереди смерть.

Страх сжал его сердце ледяными когтями. Он поджал ноги и одним рывком вскочил, тревожно осматриваясь, внимательный, с напряженными мышцами.

— Анмай? Что случилось?

Какое-то мгновение Анмай Вэру удивленно смотрел на проснувшуюся девушку. Хьютай отбросила покрывало и поднялась с едва уловимой быстротой. Тяжелая масса черных, блестящих волос, спутанных крупными кольцами, окутывала ее крепкие плечи, струилась по спине, доставая до широких бедер. Хмурое, широкоскулое, широкоглазое лицо, очень красивое, — но темное пламя ее больших глаз делало красоту Хьютай тревожной, даже угрожающей, как и широковатая для девушки высокая грудь. Богиня ночи.

На миг Анмай ощутил суеверный страх перед подругой, потом улыбнулся ей и, окончательно очнувшись, поднял глаза.

Бледный слабый свет едва проникал в комнату через окно-призму в центре потолка — отражение тусклой желтой зари на горизонте, иззубренной острыми силуэтами зданий; их окна мерцали, подобно тусклой пыли.

Анмай протянул руку к выключателю, потом замер. В темноте была угроза — но она и защищала их; в ней их смуглые тела казались почти неразличимыми. И он словно падал куда-то — не было никаких причин, но его не отпускало странное, тревожное томление.

Рука Хьютай скользнула под подушку, потом вернулась, сжимая тяжелую автоматическую «Бексу». Нагая, растрепанная, она была готова сражаться.

— Что с нами происходит, Анмай? — она говорила очень тихо.

— Успокойся. Просто страшный сон.

— Который снится сразу двоим?

— Ну, у нас с тобой много общего…

Они быстро оделись. На Хьютай были только короткие серые шорты и белая свободная футболка, на Вэру — черные свободные штаны, открывавшие щиколотки, и черная куртка, расшитая на плечах странным серебряным узором — он казался объемным. Рубчатый стальной пояс, плотно охватывающий талию, дополнял его наряд. Ноги пары остались босыми — дома они всегда ходили босиком.

Анмай пристегнул к поясу маленький телефон с герметичным корпусом и защелкнул на запястье левой руки массивный кодовый браслет из стали. Повернув рубчатое кольцо ручки, он первым выскользнул в коридор, темные стены которого слабо поблескивали в фиолетово-зеленом мерцании тонких ламп-трубок.

Беззвучно ступая в мертвой тишине, пара подошла к темному боковому проему. Анмай протянул руку к замку. Переключатель щелкнул, толстая стальная плита с рокотом сдвинулась вправо, открывая пустынный простор террасы. Упругий ветер волной ворвался внутрь, ударил в лицо Вэру влажным холодом, растрепал густую гриву его черных волос. Тревожно осматриваясь, пара подошла к парапету. Черные, шершавые стальные плиты обжигали их босые ноги льдом.

Отсюда, с высоты ста девяноста метров, открывался ничем не загражденный горизонт. Далеко внизу — словно они летели на самолете — Анмай видел часть огромного восьмиугольника крепостных стен. Резкие, ярко-красные огни на крышах гигантских угловых башен казались венцами кровавых глаз. Внешние уступы их прямоугольных, с закругленными передними торцами массивов венчали граненые орудийные башни — из каждой торчало три толстых ступенчатых ствола 16-дюймовых пушек.

На пустынном просторе двора возвышались призмы вентиляционных башен. На них из трапециевидного портала главных крепостных ворот — отсюда он казался очень маленьким — падал широкий веер бледных отблесков сиявшей в них ртутной синевы. За их громадным прямоугольным зданием с тремя ярусами сужающихся плоских крыш начиналось широкое шоссе, тоже залитое ярким, мертвенно-синим светом. Сначала прямое, оно принимало вправо, обходя первый форт внутреннего обвода, ныряло в туннель, показывалось вновь, резкими зигзагами рассекая поля гранитных надолбов, вновь ныряло в туннель у внешнего обвода и едва заметно мерцавшей, светящейся полоской спускалась с плато вниз, теряясь в океане искристо мерцавших огней Товии, ковром простершихся на юг — до едва заметных отблесков реки и водохранилища, сливавшихся со смутным горизонтом. Над ними, казалось, в бесконечности, застыло тускло-желтое перистое сияние, переходившее в зеленоватую дымку. Его рассекали длинные печальные облака, далекие и равнодушные. Это не был ни закат, ни рассвет — солнце никогда больше не взойдет в этом мире.

Поджав от холода пальцы босых ног, Анмай посмотрел вверх. Мутно-черное, беззвездное небо, все в спутанно-бледных, туманных разводах, казалось перекрывшим весь мир сводом колоссального зала. Его рассекала тусклая, острая полоса неровного света, необозримой аркой протянувшаяся от горизонта до горизонта — Нить, привлеченная притяжением Бездны. В ее еле заметно мерцавшем сиянии было нечто зловещее — даже если забыть, что это был свет космической пыли, аннигилирующей в поле Нити. Рядом с ней, в сумеречной бесконечности, светился тускло-красный, ущербный и мутный диск. Справа едва виднелся вдвое меньший, пепельно-бурый диск второй блуждающей планеты, подобной их собственной.

Анмай опустил взгляд. На плоской крыше облицованного сталью прямоугольного дома блестело окно-призма его спальни — словно узкий, огромный зрачок, горящий тусклым желтым пламенем. Над ней нависала глухая стена седьмой террасы центральной пирамиды Цитадели, наклоненная наружу под углом в тридцать градусов — шесть метров железобетона, прикрытых двадцатью дюймами стальной вороненой брони. Тем не менее, Вэру казалось, что нависавшая стена сейчас рухнет.

Он коснулся руки подруги. Пара быстро, беззвучно пошла вправо. Плоские бронированные короба для малых зенитных ракет, и другие, побольше, увенчанные башнями шестиствольных противоракетных пушек, делали террасу похожей на странную сумеречную улицу из сна, где все дома высотой по плечо…

С верхних террас свисали густые проволочные сети, растянутые на тросах — защита от десантных вертолетов и излучения мощных локаторов, чьи решетки сплошь покрывали отклоненные наружу стены верхнего, восьмого уступа. Дойдя до угла, они повернули на север, в темноту; холодный влажный ветер мягко подталкивал их.

Затененный сетями восточный уступ напоминал колоссальный призрачный коридор без потолка, с клиновидно сходящимися стенами. На северной стороне было совсем темно, но тише — ветер задерживала громада пирамиды.

В темноте пара добралась до окна, где часть защитной сетки была поднята перед орудием на раме из труб. Едва касаясь друг друга тыльными сторонами рук, они замерли, настороженно всматриваясь в темноту.

За монолитной стеной, во мраке, едва угадывались очертания внутреннего и внешнего обводов — черные на темном провалы рвов, треугольные и трапециевидные массивы почти полностью погруженных в скалу фортов. Редкие фонари на соединявших их дорогах мерцали, словно множество крохотных огненно-синих глаз; маленькие клочки освещенного грунта казались рассыпаными осколками какого-то иного, прежнего мира. Широкий, ярко освещенный пояс внешнего обвода едва заметно колебался зыбкой дорожкой света. Анмай посмотрел налево.

Под пепельным диском блуждающей планеты целое созвездие цветных огней отмечало лабиринт главного столичного аэропорта. В заливавшем крошечную отсюда стеклянистую громаду главного здания и грузовые площадки ярком бело-желтом свете отблескивали корпуса тесно стоящих самолетов. Один из них бесшумно катился по бескрайней плоскости летного поля. Вот он остановился на минуту в начале полосы, окаймленной двумя рядами мерцающих красных огоньков, и, бесшумно разбежавшись, взлетел.

Набирая высоту самолет повернул на запад, потом на юг, мигая сигнальными лампами и, сверкнув напоследок золотисто-белым огнем выхлопа, исчез с глухим замирающим гулом, казалось, исходившим из всего беспредельного сумеречного пространства.

Хьютай чуть повернула голову, искоса глядя на любимого. Он был рослый, гибкий и мускулистый, почти не изменившийся со дня совершеннолетия — хотя ему было уже двадцать шесть лет, — широкогрудый, с чуть впалым животом и длинными крепкими ногами. Смуглое скуластое лицо Вэру, почти неразличимое в темноте, было спокойно, большие, широко расставленные серые глаза казались залитыми сплошной чернотой, впитывая мрак севера. Именно они дали ему имя — Анмай, Широкоглазый.

Там, сразу за внешним обводом, начиналась бесплодная каменистая равнина Пустыни Тьмы — плоская, безжизненная, неизмеримо печальная в неизменном сумеречном свете. Над ней, уже за много миль, поднималась неровная цепь мертвых, разрушенных гор, чьи южные склоны окрасил бледный свет негаснущей зари. Их очертания казались очень четкими в прохладном чистом воздухе пустыни; на них, уходя далеко вправо и влево, мерцали, почти угасая, созвездия темно-синих, призрачных огней сторожевых фортов, охранявших спуск на низменность. За ними залегла полоса мглистой, беспросветной темноты, сливавшейся с беззвездным небом. Казалось, что там нет земли — один бесконечный мрак и в нем можно падать… и падать… и падать…

Вдруг в этой тьме вспыхнул огонь — крошечная, быстро угасшая искра — и острые глаза Вэру тревожно сузились. Там, за последней линией обороны, не могло быть никого — ни людей, ни фай[1] а, ни животных. Даже беглые одичавшие гексы[2] никогда не заходили так далеко на север, к Пустынному Морю.

Внезапно его охватила тоска неутолимого любопытства. Что там случилось? Выстрел из огнемета? Взрыв? И кто мог это сделать? Для чего?

Задумавшись, он почувствовал, что весь дрожит — не только потому, что промерз до костей под неутихающим ветром. Хьютай поежилась.

— Я замерзла, — тихо сказала она. — И мне страшно. Пошли домой.

Закрыв вход, Анмай не почувствовал себя увереннее и вдобавок никак не мог согреться. Хьютай тоже обхватила руками плечи. Чувствуя неутихающую тревогу, он вызвал командный бункер крепости… но никто не ответил ему.

— Никого нет у пульта, — предположила Хьютай — Или…

— Я пойду схожу в штаб, — стараясь, чтобы голос звучал небрежно, ответил Анмай, надевая ременные сандалии.

— Я с тобой.

— Боишься меня отпустить? — он легко притянул Хьютай к себе, зарылся лицом в ее волосы. — Не надо. Мы же дома.

Направляясь к главному выходу, он с трудом стер с губ невольную улыбку. Лицо его сделалось серьезнее, на нем появилось суровое и решительное выражение, подобавшее ему, Единому Правителю Фамайа.

Тем не менее, его сердце сжимал отчаянный страх.