Война в потемках

Глава 7 О принуждении к миру

На девятый день после товийской «ночи паники» Маоней Талу шел по улицам Соары, направляясь в местное управление ЧК. Он никогда прежде не бывал здесь, и потому удивленно вертел головой. Маленький, тридцатитысячный городок был застроен стандартными четырех-этажными зданиями, — типичное военное поселение на захваченной территории, одно из множества построенных после Второй Войны. Все здания здесь были покрашены в грязно-желтый цвет, олицетворявший солнце, но у Талу это вызвало только тоску. Здесь почти не было его соплеменников и ему было немного неловко идти по улице. Большинство местных жителей ходило в мешковатой, несуразной одежде, дешевой и отвратительно сшитой. Они сами были какие-то неправильные — сутулые, слишком худые или слишком толстые. Здесь правили тоска и бедность и файа не пользовались здесь уважением.

Здания ЧК занимали огражденный трехметровой стеной квартал на северной окраине Соары; его окружали обширные незастроенные поля. Желтая стандартная коробка главного здания ничем не напоминала Центральное управлении в Товии, состоявшее из множества уступов, пристроек, перемычек, так что никто уже не знал, какой была его исходная форма. Все сходились лишь на том, что построенное полтора века назад здание являлось на редкость мрачным. Это же было просто унылым. Когда Талу вошел внутрь, его впечатление не изменилось.

Как и в каждом таком управлении, полутемные коридоры были уставлены множеством статуй, изображавших героически павших сотрудников местной ЧК. Ряды унылых чугунных болванов в старинных длинных шинелях и со старинными огромными пистолетами производили отталкивающее впечатление. Его усиливали таблички на пьедесталах — в каждой бросалось в глаза слово «убит», «отравлен», «замучен»…

Талу быстро проскользнул на второй этаж, в отведенный ему кабинет. Там он прежде всего включил все лампы, потом сбросил куртку и сандалеты и запер дверь. Уютно устроившись за уставленным множеством древних телефонов огромным столом, он принялся с интересом изучать лежавшие на нем бумаги. Истории спасенных им «беглых» оказались весьма занимательными.

Нэркис Уэрка, бывший полковник Внутренней Армии, попал в лагерь за мятеж. Истми Сурт когда-то был учителем — по крайней мере, до тех пор, пока не создал из старшеклассников подпольную группу, которая, впрочем, тут же провалилась — вероятно, из-за плохой конспирации. Сурт и пять его учеников были арестованы и отправлены в областной центр для суда. Конвой по причине незначительности арестантов состоял всего из одного полицейского. Сурт как-то завладел его оружием, в результате чего охранник был убит, а арестанты сбежали. В погоню за беглецами были отправлены трое бойцов из спецроты истребительного отряда с приказом убить их, что и было исполнено со всеми — кроме самого Сурта. Тем не менее, спецназовцы доложили об успешном выполнении задания, поскольку дело Истми Сурта было закрыто.

Через месяц, когда командир размещенной в его городке роты Внутренней Армии встречал возвращавшегося с аэродрома полицейского комиссара, кто-то обстрелял его машину из засады. Оба офицера были убиты на месте, машина подбита и сожжена. Следствие не обнаружило следов, но Маоней не сомневался в виновнике.

Скрываясь от властей, Сурт несколько месяцев работал водителем. Второй раз он был арестован за наезд на группу Высших — один из которых погиб, а пятеро получили ранения. Злой умысел доказать не удалось, но и без него казус потянул на полновесный лагерный срок.

Сурми Ами сам был жертвой — у него Черми убил всю семью — жену и трех детей. Он сам чудом спасся. Это было в Офинки, шесть дней назад. Но Талу помнил, как он стрелял по Черзмали, и по нему самому тоже. Вспомнив, что стало с фургоном, за которым прятался пулеметчик, он поразился, как Ами остался жив.

Философ, он же Окрус Ватпу, родился в Ревии сорок пять лет назад, что уже многое объясняло. Он был разведен и не имел детей. Бывший государственный ученый Товийского института общественной истории, доктор наук, имевший благодарности руководства, семь лет назад попался на критике нового Единого Правителя и был арестован по доносу. При аресте всплыли другие свидетельства антигосударственной деятельности, далее все было уже вполне обычно — громила-следователь ЧК, побои, переломы, но никакой ценной информации от арестованного получено так и не было. В лагере Окрус совершил побег, был пойман и направлен в штрафной лагерь. И то, что он там уцелел, тоже говорило о многом. Но больше всего Талу увлекла история Уэрки.

Впервые тот отличился во время событий в Окруру, когда повстанцы захватили этот городок. В нем был небольшой гарнизон — взвод полицейских и рота Внутренней Армии. Повстанцев было почти вдвое меньше, но они напали ночью, внезапно и гарнизон с ходу был деморализован. Среди солдат и полицейских началась паника, они обратились в бегство в одном белье. Городок пал. Из тюрьмы было выпущено полсотни заключенных (большей частью, правда, уголовников), само ее здание сожжено, как и здания гарнизона, убито шестьдесят солдат и чиновников Фамайа. Повстанцы захватили радиостанцию, однако поднять всеобщее восстание им не удалось. Реакция властей была поначалу замедленной и недостаточной — лишь через сутки Окруру атаковал батальон Внутренней Армии под командованием тогда еще майора Нэркиса Уэрки. Фактически, из-за проблем с горючим и запчастями, на место прибыл лишь штабной БТР и пятнадцать грузовиков, вместивших пять взводов солдат и два минометных отделения — всего около двухсот человек.

Отряд повстанцев в городке вырос вдвое и они решили оборонять Окруру, вероятно, всё ещё рассчитывая на всеобщий мятеж. Они сражались до последнего, но Уэрка показал себя прекрасным командиром, а его озлобленные гибелью товарищей солдаты атаковали с неожиданной яростью. Пленных не было. Двадцать оставшихся в живых повстанцев прорвали кольцо окружения и ушли в леса. Потери Уэрки составили более шестидесяти человек убитыми и столько же ранеными, но победа оправдала все. Вскоре молодой майор-тисс дослужился до полковника и Талу не понимал, почему Уэрка решил обратить оружие против страны, которая дала ему так много. Без всяких видимых причин он вдруг призвал свой полк к восстанию во имя освобождения Тиссена. Лишь письмо семи генералов Внутренней Армии и блестящие способности позволили ему избежать расстрела, замененного пожизненным заключением. Впрочем, семь лет в лагере ничуть не притупили его военного дарования. Черми сосредоточил под Кен-Каро все силы истребительного отряда — 70 «Химер», 150 тяжелых орудий, 380 бронетранспортов МКХ-30 и почти десять тысяч прекрасно подготовленных солдат. Маоней не сомневался, что они сровняли бы город с землей и перебили все его население… если бы Уэрка не остановил их. Ему удалось совершить настоящее чудо — в основном, правда, потому, что колонна истребительного отряда растянулась и ему удалось бить ее по частям.

Первоначально Уэрка как-то разыскал одного из своих бывших подчиненных, капитана Внутренней Армии Лайано, и заставил его примкнуть к мятежу. Тот привел с собой четыре взвода опытных солдат и батарею из шести безоткатных орудий и Уэрка устроил засаду лишь с целью пустить врагу кровь. Но в нее попалась разведрота истребителей, усиленная ротой «Химер» — в ней было девять танков, но по дороге к Кен-Каро моторы двух машин вышли из строя и их пришлось бросить.

Повстанцы смогли остановить колонну, сосредоточив огонь гранатометов на танках и бронетранспортах, в результате чего один МКХ-30 был подбит, а истребители понесли большие потери от меткого огня повстанцев. Они залегли и не двигались ни вперед, ни назад. «Химеры» тоже остановились, продолжая вести огонь с места. Когда четыре танка начали обходить повстанцев с юга, Лайано приказал своей батарее открыть огонь по скучившейся технике, уничтожив свыше ста бойцов восьмого отряда, пять танков и семь бронетранспортов, после чего уцелевшие файа бежали с поля боя.

Черми Эрно не заставил ждать долго. Поскольку повстанцы обычно не давали второй бой на том же месте, он послал во вторую атаку лишь один моторизованный батальон истребителей с тридцатью бронетранспортами и один танковый батальон с двадцатью «Химерами»,[19] при поддержке с воздуха четверкой боевых вертолетов. Развернувшись, истребители начали атаку под прикрытием огня танковых орудий. Повстанцы подпустили их поближе, а затем открыли внезапный огонь с новых позиций, первым же залпом уничтожив один танк и четыре бронетранспорта, а также подбив ещё два. Атака Черми провалилась. Потеряв еще два танка и два БТР и оставив на поле боя более 60 убитых, файа отошли; еще более 50 из них было ранено. Подоспевший взвод крупнокалиберных пулеметов сбил один вертолет истребителей, который упал в реку; три остальных вертолета были повреждены и выбыли из строя.

Черми был в ярости. Он не знал, что несколько десятков повстанцев смогут противостоять атаке двух батальонов элитных сил Фамайа. На сей раз ему понадобилось почти полчаса, чтобы подтянуть свои силы и возобновить наступление. Он использовал десять батарей тяжелой артиллерии, а также большое количество танков и БТР с крупнокалиберными пулеметами для жестокого обстрела позиций повстанцев. Увы, он не удосужился выяснить, что те заблаговременно отошли и что он напрасно тратит боеприпасы, стреляя по пустому месту.

После обстрела началась новая атака, однако когда истребители, ведя бешеный огонь, ворвались на позиции повстанцев, они никого там не обнаружили. Черми, очевидно, пришел в бешенство, увидев, как глупо его провели. Он приказал использовать дивизион многоствольных ракетных установок и четырех дивизиона тяжелой артиллерии для массированного обстрела Кен-Каро с большого расстояния, из-за чего погибло 320 мирных жителей. Но тут собственная жестокость повернулась против него: теперь все обитатели города поняли, чем им грозит его падение. Именно после этого 241-й полк Внутренней Армии перешел на сторону мятежников — и очень кстати, так как истребители уже подходили к Кен-Каро. Два первых танка и четыре БТР восьмого отряда были уничтожены на взорванном мосту, но Черми не обращал внимания на потери. Он направил в лобовую атаку более тридцати подошедших танков и БТР. Вновь накрытые артиллерийским огнем, истребители, потеряв ещё 80 файа убитыми, два танка и семь бронетранспортов, прекратили атаку и отошли от реки. Тем временем Уэрка, пропустив боевую технику, напал на тыловую колонну истребителей. Четыре взвода его солдат уничтожили дюжину тягачей и грузовиков, более ста истребителей, захватили несколько тяжелых орудий, много военного снаряжения и боеприпасов. Еще несколько файа были убиты своими же в начавшейся суматохе. После всего этого Черми приказал использовать всю тяжелую артиллерию истребительный отряда, включая 10-дюймовые минометы и ракетные установки для обстрела города. Он обрушил на Кен-Каро не менее пяти тысяч ракет и снарядов. Его уже вряд ли интересовало, что такой обстрел Кен-Каро приведет к страшным жертвам среди мирного населения.

Талу не сомневался, что всего через пару часов город исчез бы с лица земли, однако Уэрка бросил в контратаку один танковый и один мотострелковый полк общей численностью более трех тысяч человек, причем лично командовал более чем 70 танками при атаке через реку. Пользуясь неожиданностью, они ворвались на артиллерийские позиции истребителей, превратив их в море огня, уничтожили дюжину ракетных установок, девяносто орудий, сотни грузовиков и других машин. Данные о потерях Черми не предоставил, но, судя по числу уничтоженной техники, они составили не менее полка — около двух тысяч файа, из них не менее 700–800 только убитыми. Таким образом, Уэрка одержал величайшую победу за всё время истории Сопротивления. Окончательные потери истребителей превысили тысячу файа убитыми; еще более пятидесяти были расстреляны Черми Эрно за трусость. Талу, впрочем, уже знал, что истребительные отряды вовсе не относились к элитным частям Фамайа. Напротив, это, скорее, был «отстой» ее армии — штурмовики, в задачу которых входило полное истребление противника, неважно, какими способами. Их набирали из тех, чьей излюбленной пищей были смерть и кровь, и командование было даже заинтересовано в том, чтобы они побыстрей погибали. Тактика истребителей также не отличалась утонченностью — массированная атака под прикрытием всех огневых средств, в сущности, простой «навал» и ничего больше. Черми не проявил особого военного дарования — а действия его подчиненных были и того хуже: они не смогли даже тупо следовать тактическим принципам, записанным в их уставах. Пехотинцы-истребители были откровенно слабы и находились в полной зависимости от танков и бронемашин. Если противник мог противопоставить этой технике точный огонь гранатометов и орудий, они сами не могли атаковать.

Вздохнув, Талу отложил папку, поудобнее устроился за столом и приказал приводить по одному спасенных им «беглых».

Четыре дня спустя, уже сидя в штабе крепости Соара, Талу не мог вспоминать об этом допросе без злости. Сколько было потрачено времени и сил! Он сам чуть не погиб — и что же? Эти «беглые» не сказали ему ни слова, точнее, сказали много всяких слов, но смысла в них было мало. Больше всего ему досталось от Ами: Маоней со стыдом вспомнил, как, лежа на полу, призывал охрану — если бы не она, тот просто задушил бы его. А ведь он не без оснований считал, что может постоять за себя!

Сейчас его «беглые» были разлучены. Истми Сурта, на счету которого уже был один офицер ЧК, отправили в полицию Товии, Окруса забрал Найте, как знал Талу — по просьбе Анмая. Случайно услышав имя Философа, тот почему-то необычайно заинтересовался и потребовал отправить его на плато Хаос — на этот раз ничего не объяснив. Остальные — Нэркис Уэрка и Ами — сейчас находились в соарской тюрьме. По крайней мере, Талу исполнил свое обещание и все они остались в живых.

Выкинув из головы все мысли об этих, столь неблагодарных людях, он стал собирать бумаги, готовясь к переговорам. Собрав все в большую черную, блестящую папку — подстать его форме, он вышел из комнаты.

Спустившись к машине, Маоней посмотрел на белое железобетонное здание дворца, которое только что покинул — огромное, уступчатое, двенадцатиэтажное, оно было словно составлено из нескольких коробок. В нем размещались местные власти и жили немногочисленные здесь Высшие. Возле синей трехосной правительственной машины с высоким бронированным корпусом его ожидала делегация — водитель, переводчик, не нужный Талу (он хорошо знал язык Суфейна), и двое советников — оба старше его, оба из разведки и в немалых чинах. Это было все.

Когда они выезжали, Маоней с презрением оглянулся на крепость. Очень старая, она представляла собой всего несколько зданий, окруженных надолбами, рвом и шестиметровой высоты валом со встроенными в него бетонными казематами для пулеметов и трехдюймовых пушек. Это сооружение, предназначенное для защиты недалекой границы от одичавших после Второй Войны тиссов, выглядело грозно, но вряд ли устояло бы под артиллерийским огнем.

Когда машина миновала кварталы Соары и помчалась на юг по широкому прямому шоссе, он задумался. Уже то, что переговоры поручили ему, неопытному, ничем не отличившемуся, показывало истинное отношение Вэру к этой затее. Впрочем, Маоней и сам знал, что пробить стену взаимной ненависти, воздвигавшуюся в течение двух веков, нелегко.

Да и что могли дать переговоры? Договор о ненападении, даже если бы его и заключили, не стоил бы и гроша. Единственным реальным способом предотвратить войну была угроза гарантированного взаимного уничтожения. Угроза вполне реальная, но покажется ли она такой ССГ при утечке информации о Эвергете? В том, что утечка неизбежна, Маоней не сомневался — научные открытия, особенно столь крупные, скрыть нельзя.

Когда машина свернула в сторону границы, его сердце вдруг забилось во внезапном волнении. Он был очень любопытен и именно поэтому выбрал работу Наблюдателя. А теперь ему предстояло увидеть совсем другую жизнь, не похожую на организованную и подчиненную единой цели жизнь Фамайа. Достоверных сведений о ней не было. Вся информация черпалась из данных радиоперехвата, спутниковых снимков — впрочем, очень точных и подробных, и наблюдений с пограничных постов и кораблей. Насколько ему было известно, после окончания Второй Великой войны ни один файа не ступал на территорию ССГ — вот уже больше семидесяти лет. Точнее, это не происходило официально — вдоль границы на Арке и в морях шла никогда не прекращавшаяся шпионская война.

Его размышления прервал вид показавшейся заставы, стоявшей на берегу неширокой пограничной реки, — Талу не знал ее названия. Он ожидал увидеть бетонные укрепления, орудия, солдат — его, как и всех жителей Фамайа, воспитывали так, чтобы они не чувствовали к ССГ ничего, кроме ненависти. Но Талу ощущал лишь любопытство. Сама застава была очень маленькой. Двухэтажный бетонный дом для пограничников, небольшая площадь, на другой ее стороне гараж с патрульными автомобилями — вот и все. Дорога пересекала площадь, подходила к реке и по мосту шла дальше, уже на сторону Тиссена — до сих пор самого крупного из государств ССГ на Арке.

Оба берега реки оплетали заборы из колючей проволоки; с каждой стороны моста были ворота из массивной решетки. У них стояли часовые — здесь солдаты в круглых шлемах и черно-серых пятнистых комбинезонах с нашивками Внутренней Армии, с той стороны — Талу с любопытством вытянул шею — рослые тиссы в той же расцветки форме, но странно мешковатого покроя. Их автоматы были снабжены множеством непонятных и, по мнению Талу, совершенно ненужных приспособлений.

Они остановились, ожидая, пока произойдет неизбежный обмен формальностями с обеих сторон, хотя их приезд, конечно, был обусловлен заранее. Наконец командир заставы отсалютовал им, двойные ворота моста распахнулись — и они въехали на ту сторону.

Керт Рисси, майор пограничной стражи Тиссена, с интересом наблюдал, как огромный трехосный автомобиль файа медленно пересекает пограничный мост. Он знал, что за все время существования этой границы такого еще никогда не происходило. Машина, не останавливаясь, направилась в Хонахт — столицу приграничного округа; там были подготовлены помещения для переговоров. Впереди и за ней двинулись полицейские машины. Рисси тоже последовал за ними в машине военной миссии.

Когда машина Талу въехала в Хонахт, он едва не свернул себе шею, беспрерывно оглядываясь. Его поразило удивительное многообразие и пестрота — даже в Товии не было ничего подобного. Огромные стеклянные здания вздымались на немыслимую высоту — в отличие от правителей Фамайа, тиссы предпочитали растить свои города вверх, а не размазывать бесконечными кварталами пятиэтажных коробок. Еще больше его поразило разнообразие и количество автомобилей — в Фамайа выпускалось всего несколько моделей. Здесь же Талу насчитал три десятка куда более изящных разновидностей, а потом сбился. Жители его, выросшего в свободной Товии, не очень поразили, но изобилие цветных реклам и фантастическое многообразие выставленных на продажу вещей потрясали, как и царившая повсюду суета…

Он вспомнил Черную Корону, как в Товии называли Цитадель. Да, в одном мире было две цивилизации — одна бурлящая, как вода, предприимчивая и многообразная, но живущая лишь сегодняшним днем — и вторая, замкнутая, обращенная в свое бесконечное мрачное прошлое и безжалостная. Он не знал, какой суждено выжить.

В зале на втором этаже гарнизонного штаба Хонахта, где должны были проходить переговоры, было многолюдно. Кроме военных и дипломатов здесь присутствовали многочисленные люди в штатском — журналисты и разведчики. Большинство их никогда не видело ни одного файа.

Когда делегация Фамайа наконец появилась, в зале поднялся шум. Она состояла всего из четырех файа, одетых в черную форму, которую, как знал Рисси, носили лишь члены ЧК и государственные служащие. Уже два века она обозначала врага, коварного и безжалостного. Хотя со времени Последней Войны прошло уже больше семидесяти лет, страх перед теми, кто носил ее, был еще жив.

После официального обмена приветствиями в зале на минуту повисла тишина. Обе стороны с затаенным любопытством разглядывали друг друга. В своих черных мундирах с блестящими стальными поясами файа выглядели странно, грубо, по-варварски. Керт с интересом рассматривал главу делегации — худого высокого юношу, обутого в сандалии на босу ногу, что было вопиющим нарушением дипломатического этикета. Впрочем, подумал Рисси, откуда файа могут знать об этикете, не имея ни одного посольства и не одного посла?

Наконец, возглавлявший делегацию файа вынул из папки несколько листов бумаги, объявив, что это мирные предложения, составленные Советом.

— Правительство Государства Фамайа во всех своих действиях исходит из несомненного факта: по истечении примерно двухсот или трехсот лет наш мир станет непригодным для жизни. — Талу читал громко, с оживленно блестевшими глазами. Ему понравилось быть дипломатом. — Исходя из этого, оно осуществляет программу разработки технологий межзвездных полетов для эвакуации жителей нашей планеты на другие миры, находящиеся в менее угрожаемом положении. К сожалению, ввиду состояния враждебности между Фамайа и остальным миром и колоссальных затрат на обеспечение нашей безопасности завершение этих работ представляется совершенно нереальным. С целью устранения столь прискорбной ситуации мы предлагаем прекратить бессмысленную и расточительную гонку вооружений, прежде всего — отменить состояние боевой готовности для ядерных ракет и полностью уничтожить ядерное оружие. Правительство Фамайа было бы чрезвычайно заинтересовано в экономической помощи и притоке молодых специалистов для строительства спасательного флота. В обмен оно обязуется предоставить Союзу Свободных Государств права на пользование им в точном соответствии с объемом его вклада. Это все.

После окончания заявления в зале поднялся шум. Все перешептывались, совещались, но к делегации никто не обращался. Талу пришлось долго ждать ответа.

— Чем вы можете объяснить столь резкую смену курса после двух веков противостояния? — наконец спросил председательствующий, старик с властными и суровыми чертами лица. Талу не смог определить его национальность.

— По-моему, я уже все сказал. Никто из нас поодиночке не сможет спастись. Лишь вместе мы сможем это сделать.

— Насколько я понял, вы не собираетесь делится с нами вашими технологиями. О каком сотрудничестве может идти речь?

Маоней улыбнулся.

— Мы вовсе не те наивные дикари, какими были когда-то. Мы не будем делать ничего, что пойдет во вред нашей безопасности. Лишь после того, как ядерное оружие будет уничтожено и наши армии будут сокращены до разумного предела, научный обмен станет возможным. Наши технологии мы разработали сами. Если вы хотите их получить — платите. Равноценных знаний вы явно не сможете нам предложить.

— Но ликвидация ядерного оружия сделает вас практически беззащитными!

— Как и вас!

— Судя по вашему заявлению, экономическое положение вашей страны далеко не блестящее. Мы не намерены оказывать помощь тирании, до тех пор, пока не освобождены порабощенные вашей расой народы и у власти не находится правительство, избранное законным образом!

— Освобождены все? — удивленно спросил Талу. — А где мы, файа, тогда будем жить?

В зале вдруг стало очень тихо — такой мелочи явно никто не учел. Талу продолжил.

— Фамайа обогнала вас в науке лет на двадцать — почему же вы не хотите установления между нами нормальных отношений?

В зале вновь повисла тишина. Превосходство Фамайа в научно-технической области было известно всем. Каждый в ССГ знал, что именно файа первыми открыли атомную энергию и применили ее на практике — убив 310 миллионов человек. Они первыми вышли в космическое пространство, несмотря на заполняющую его метеорную пыль и убийственное излучение. Они также достигли значительного перевеса в производстве компьютеров и в биологии, создавая по своей воле новые виды живых существ. И какое значение имело то, что файа опередили их лишь потому, что в их руки попала единственная уцелевшая Цитадель Межрасового Альянса? Или то, что Фамайа не пришлось, как Суфейну, за свой счет восстанавливать почти полностью уничтоженное войной хозяйство Свободного Арка? Или то, что уровень жизни в Фамайа был вдвое ниже, чем в ССГ? Поэтому, предложение об установлении отношений прозвучало зловеще. После того, как предыдущий раунд переговоров об этом завершился неудачей, Фамайа послала к соседям более ста восьмимоторных самолетов с водородными бомбами, большинство которых достигли своих целей.

— А как мы сможем убедиться, что вы выполняете соглашения? — спросил председатель.

— Своими глазами, — удивился Талу. — Вы сможете наблюдать за этим с помощью постоянных инспекций, как и мы. Конечно, уничтожение ядерного оружия займет несколько лет. Но снятие ракет с боевого дежурства возможно уже сейчас! Если вы считаете, что установление тесных отношений не в интересах наших стран, мы не станем спешить. Но разоружение даже чисто экономически было бы очень выгодно.

В зале вновь зашептались.

— Скорее для вашей стороны, чем для нашей, — иронически ответил председатель, и Талу вдруг понял, что он из Суфейна.

— Я знаю, что ваш экономический потенциал вдвое больше нашего, — ответил он. — Я знаю, что у нас действительно нет многих ваших вещей. Но наши вычислительные машины, например, компактны и удобны для индивидуального применения. Более того, они связаны в единую сеть. Это нечто такое, чего нет у вас — нечто такое, о чем вы и понятия не имеете. Так что в общем мы равны и должны общаться, как равные.

Вновь стало тихо.

— Вы действительно готовы пойти на разоружение? — спросил председатель. — А взамен получить наше? — Талу кивнул. — Насколько я понял, вы хотите установить прочный мир и подождать лучших времен, пока не ослабнет ненависть, не так ли?

— Да. Но самое важное — устранение угрозы войны. Без этого нельзя двигаться дальше!

— Я не могу понять вас, Маоней. Ваш нынешний Единый Правитель — Анмай Вэру, если не ошибаюсь, — успел прославиться своей жестокостью. Он приказал карать высшей мерой самые ничтожные преступления, вроде торговли наркотиками, лишив разума и убив больше миллиона ни в чем не повинных людей, всюду заявлял, что Фамайа станет всем миром — а теперь он предложил перемирие. Я не могу понять его!

— Не можете понять стремления к миру? Или вам тоже нужен враг, чтобы сохранить единство?

— Нас объединяет свобода, — напыщенно ответил старик.

Талу зло рассмеялся.

— Да? Разве? После Первой Войны Суфейн перегрызся с Тиссеном, Тиссен — с Ирмией и дело дошло до резни. Вот почему вы не хотите установить мир, к которому сами же нас призывали!

— Мы не позволим нас оскорблять! — рявкнул председатель. — Не забывайте, что вы гость здесь!

— Я сказал правду! — Талу разозлился. — Сначала закончим главное дело, а с различиями систем можно разобраться и потом. Мы никому не хотим причинять зла. Никому.

В зале вновь засовещались. Талу с любопытством разглядывал рослых тиссов в форме военной полиции, стоявших вдоль стен. Настоящие живые враги. Или уже нет?.. Свет, как много зависит от того, что мелет сейчас его несчастный блудливый язык!..

— Надеюсь, у вас есть конкретные предложения по этим вопросам? — спросил председатель. — Они очень неожиданны, их нужно обсудить. Надеюсь, мы видимся не в последний раз?

— Естественно, — Талу с облегчением улыбнулся. Он извлек из папки пачку бумаг и отдал председателю. Они быстро пошли по рукам. Кроме конкретных предложений по разоружению там была схема объединения усилий двух сторон в рамках Проекта — разумеется, пока только в самых общих чертах.

— Мы тщательно изучим ваши предложения, — сказал председатель, поднимаясь с места. — Надеюсь, вы не откажетесь пообедать с нами?

— Конечно, нет! — Маоней вновь широко улыбнулся.

Во время обеда Керт Рисси наблюдал за Талу с возраставшим интересом. Худое смуглое лицо, очень красивое, но лохматая масса рыжеватых волос и блеск длинных, чуть косо посаженных глаз придавали этому файа особенно дикий вид. Талу сидел, окруженный множеством с интересом слушавших его людей. Остальные члены делегации ели очень мало, но Талу перепробовал, пожалуй, все блюда на столе. Он отказался только от вина, по своему же печальному опыту зная, что тут легко можно увлечься: когда это произошло в последний раз, он обнаружил себя на дереве, в трех километрах от дома — а здесь это было вовсе не к чему.

Один из его соседей принялся допытываться, зачем Фамайа так тщательно душит «естественные свободы». Талу фыркнул.

— Какие свободы? Быть свиньей самому и превращать в свиней своих детей? Хотите свободы? Хорошо. Мы можем пересылать всех, кто приговорен к нейроимплантации, к вам. Мы даже можем отпустить к вам всех, кто этого хочет — в обмен на то, что все желающие смогут переехать в Фамайа. Я знаю, что много вашей молодежи хочет учиться у нас.

Однако это предложение не вызвало ни малейшего энтузиазма. Талу услышал лишь что-то невразумительное об «утечке мозгов».

Когда делегация Фамайа попрощалась с изрядно повеселевшей компанией дипломатов и военных, те сразу нахмурились. Никто не верил в искренность их предложений. Менее всего было похоже, что нынешнее руководство Фамайа решило искупить грехи своих страшных предшественников. Керт Рисси вспомнил рассказы отца и деда о ужасной Второй Войне, о страшной ядерной бомбардировке, которая тогда казалась им непостижимым бедствием, физической природы которого они не могли понять. И о миллионах тиссов, умиравших в страшных мучениях. Он знал о отважной борьбе части своего народа, оказавшейся на захваченной файа территории и об исходе этой борьбы. Четыре миллиона его соплеменников были уничтожены или превращены в безмозглых кукол. Правитель страны, которая сделала это, вызывал странное, болезненное любопытство. Он видел фотографии Анмая Вэру — тот походил больше на хмурого мальчишку, чем на правителя тоталитарной сверхимперии. Большинство политологов, впрочем, сходились во мнении, что это — не более чем актер, а настоящий Единый Правитель настолько стар и безобразен, что просто не решается показываться на публике. Другие считали его марионеткой в руках агрессивно настроенной клики. Чуть ли не единственным доказательством этого служила официальная фотография «Единый Правитель со Старшей Подругой», повсеместно висевшая в молодежных центрах Фамайа — на ней рядом с Анмаем присутствовала рослая, великолепно сложенная девица. Оба были в старинных файских одеждах, состоявших из множества деталей сине-фиолетового и зеленовато-серого оттенков, босые, с тяжелыми серебряными браслетами на руках и ногах. На девушке было нечто вроде кофточки и длинная тяжелая юбка, лежавшая на бедрах так низко, что, казалось, вот-вот свалится. Кофточка ее была несколько короткой — правду говоря, лишь чуть ниже ребер — так что почти весь ее подтянутый, гладкий, в призрачном рисунке мышц живот и вызывающе крутые изгибы узкой талии были открыты. Файа были красивым народом — красивым, несмотря на всю свою жестокость — и эта девушка, несомненно, была достойна стать женой правителя. На ее хмуром лице явственно читалось «мой парень — лучший в мире». На лице Анмая присутствовала только широкая и не вполне умная ухмылка и они обнимали друг друга за талии гораздо крепче, чем дозволялось приличиями. Этой фотографии вполне могло быть лет пятьдесят, но она, по крайней мере опровергала другую теорию — о том, что Единый Правитель принимает посетителей, резвясь в бассейне с компанией смазливых мальчиков.

Рисси встряхнулся, слушая совещавшихся. Ни у кого не было сомнений, что Фамайа[20] решила уничтожить ССГ. Эксперты сошлись на том, что она решила прибегнуть к методу культурного проникновения — методу, который тщетно пытались применить к самой Фамайа. А если они откажутся от предложенного мира — файа вполне могут потребовать капитуляции, угрожая войной.

Рисси вскинул голову — почему 1300 миллионов свободных людей вот уже больше двух веков не могут справиться с кучкой грязных дикарей? Впрочем, не дикарей, нет. Дикари не смогли бы из ничего построить огромное государство, выиграть длинный ряд войн, обогнать в науке все остальные страны. Они не дикари… а кто?

Он ощутил приступ отчаяния — о Фамайа им не было известно почти ничего. Густой туман секретности скрывал все, не давая даже поводов для предположений. О военном потенциале врага было известно только то, что он огромен. Впрочем, Рисси получил достаточно хорошее образование, чтобы знать — любое, даже самое лучшее оружие — не более чем хлам, если нет рук, умеющих — и желающих — владеть им. С этим у файа все было в порядке — когда люди бежали или сдавались, они продолжали сражаться, доказывая, что бессмысленного сопротивления не бывает — враги, убитые тут, уже не смогут воевать где-то в другом месте. Но будут ли остальные народы Фамайа сражаться за своих поработителей?..

Он прислушался. Выступавший председатель говорил, что в Фамайа явно произошло нечто очень серьезное. Им было известно о восстаниях в ее западных областях — восстаниях совершенно беспричинных и подавленных с обычной для файа жестокостью. Одинокие, отчаянные беглецы, которым удалось пересечь границу, сообщали ужасные подробности о внезапном бешенстве гекс, нападавших на людей, о массовых расстрелах, бомбежках, а главное, о причине всего этого — эпидемии страха, возникавшего неизвестно откуда.

Новое оружие? Оружие, поражающее психику на расстоянии считалось невозможным, но файа, владевшие последней уцелевшей Цитаделью Альянса, могли думать иначе… В испытании такого оружия на собственном населении не было ничего удивительного, разумеется. И их следовало признать вполне успешными — несколько часов такого воздействия сломят любую страну. Но это не спасло бы Фамайа от ядерного возмездия ССГ, — если у них нет совершенной системы ПРО. А ее — теоретически — вполне можно было создать.

Рисси почувствовал страх — если это действительно так, то файа нападут немедля, страшась потерять преимущество. Впрочем, никто не знал, что они готовят на самом деле. Было лишь известно, что в колоссальном научном центре на плато Хаос непрерывно ведется разработка нового оружия. Что они могли придумать, за те семьдесят лет, прошедших после войны? Ведь им не пришлось подниматься из пепла, как Тиссену — они лишь умножали свое могущество, уже ничего не теряя, а только возрастая от силы к силе.

Керт фыркнул — эта задача была не по его возможностям, но ей занимались те, кто умнее его. Он же будет противостоять надвигающейся с Фамайа тьме — до конца.