Воздушный корабль

ГЛАВА XI

Если у плѣнныхъ баллонистовъ пропадала когда-нибудь всякая надежда на. избавленіе отъ плѣна, то ото именно въ слѣдующія затѣмъ двое сутокъ. Вѣроятно Робюръ боялся, что во время полета надъ Европой плѣнниковъ будетъ труднѣе устеречь. Впрочемъ, онъ и такъ зналъ, что они готовы на все, лишь бы убѣжать.

Въ теперешнихъ обстоятельствахъ бѣгство было бы равносильно самоубійству. Можно еще пожалуй спрыгнуть съ поѣзда, идущаго со скоростью ста километровъ въ часъ, но спрыгнуть съ воздушнаго корабля, пролетающаго въ часъ двѣсти километровъ, это, какъ хотите, значитъ идти на вѣрную смерть.

Съ такою именно скоростью несся теперь Альбатросъ. Онъ летѣлъ такимъ образомъ быстрѣе ласточки.

До сихъ поръ во все время полета черезъ Каспійское море дулъ вѣтеръ встрѣчный и дышать поэтому было легко, но вдругъ вѣтеръ перемѣнился, подулъ по пути, и дыханіе вслѣдствіе быстроты движенія сдѣлалось затруднительнымъ. На платформѣ невозможно было дышать, и плѣнные баллонисты ушли къ себѣ въ каюту. Въ каютахъ, благодаря различнымъ приспособленіямъ, атмосфера постоянно поддерживалась въ состояніи, удобномъ для дыханія.

Удивительно, какъ только выдерживалъ самъ аппаратъ подобную быстроту. Винты вертѣлись такъ шибко, что ихъ не было видно: лопасти сливались въ одинъ сплошной кругъ.

Послѣднимъ городомъ, замѣченнымъ съ аэронефа, была Астрахань, расположенная почти въ самомъ сѣверномъ углу Каспія.

«Звѣзда Пустыни» — должно быть ее прозвалъ такъ какой-нибудь восточный поэтъ — съ первостепеннаго мѣста давнымъ-давно спустилась даже не на третье-степенное, а вѣрнѣе на шестистепенное мѣсто. Теперь Астрахань довольно обыкновенный губернскій городъ съ развалившимися крѣпостными стѣнами, съ древними башнями въ центрѣ, съ мечетями мусульманъ и христіанскими храмами вперемежку и съ большимъ пятиглавымъ соборомъ. Расположенъ онъ на устьяхъ Волги, которая достигаетъ здѣсь трехъ верстъ въ ширину.

Отъ этого пункта полетъ Альбатроса представлялъ лишь увеселительную прогулку безъ малѣйшихъ опасностей.

3 іюля въ 10 часовъ утра аэронефъ принялъ опредѣленно-сѣверное направленіе и понесся надъ долиною Волги. По сторонамъ его пути лежали обширныя Донскія и Уральскія степи. Лишь кое-гдѣ виднѣлись рѣдкіе города, села и деревни. Вечеромъ того же числа Альбатросъ пролетѣлъ надъ Москвою съ ея знаменитымъ Кремлемъ. Въ какихъ-нибудь десять часовъ онъ пролетѣлъ все разстояніе между Астраханью и древней всероссійской столицей.

Отъ Москвы до Петербурга по желѣзной дорогѣ считается шестьсотъ верстъ. Пролетѣть такую дистанцію для Альбатроса было шуткой. Въ два часа утра онъ уже несся надъ берегами Невы. При свѣтѣ бѣлой сѣверной ночи съ корабля можно было окинуть взглядомъ всю богатую столицу Сѣвера.

Затѣмъ слѣдовали: Финляндскій заливъ, Балтійское море, Аландскіе острова, Швеція со Стокгольмомъ,

Норвегія съ Христіаніей. Въ десять часовъ пролетѣть такое огромное разстояніе! Нѣтъ, положительно аэронефъ Робюра былъ единственнымъ въ своемъ родѣ аппаратомъ.

Надъ знаменитымъ Ньюканрисскимъ водопадомъ въ Норвегіи Альбатросъ остановился. Вершина Густы, господствующая надъ всею прелестною мѣстностью Телемарка, явилась какъ бы гигантскою гранью, черезъ которую воздушный корабль не хотѣлъ переступать въ своемъ стремленіи на западъ.

Съ этого мѣста Альбатросъ круто повернулъ на югъ, не уменьшая своей скорости.

А что во время этого невѣроятнаго полета подѣлывалъ Фриколенъ?

Фриколенъ все время сидѣлъ у себя въ каютѣ тише воды, ниже травы и по большей части спалъ, исключая времени завтрака, обѣда и ужина. Когда же не спалъ, то бесѣдовалъ съ Франсуа Тапажемъ, которому доставляло наслажденіе потѣшаться надъ страхомъ негра.

— Что, миленькій, — говорилъ Тапажъ, — пересталъ кричать-то, пересталъ?.. Напрасно. Отчего не поупражняться маленько? За это только повисѣть заставятъ на канатѣ часочка два, но вѣдь это пустяки… При быстротѣ нашего полета это висѣніе на чистомъ воздухѣ представляетъ прекрасный случай схватить отличнѣйшій ревматизмъ. Что скажешь?

— Право, мнѣ кажется, что все это рухнетъ, — отвѣчалъ Фриколенъ.

— Можетъ статься и это, миленькій мой Фриколенчикъ. Чего на свѣтѣ не бываетъ. Впрочемъ, мы несемся такъ быстро, что даже и упасть-то пожалуй некогда. Вотъ что утѣшительно.

— Вы думаете?

— Очень даже думаю.

Впрочемъ, въ это время скорость Альбатроса нѣсколько уменьшилась. Онъ скользилъ по воздуху нѣсколько на манеръ конгревовой ракеты.

— И долго это такъ будетъ? — освѣдомлялся Фриколенъ.

— Долго ли?.. О, нѣтъ! — отвѣчалъ поваръ. — Только всю жизнь, а велика ли жизнь-то?..

— Ахъ, ахъ, ахъ! — ахалъ негръ, принимаясь за свои причитанія.

— Берегись, Фриколенушка, берегись! — вскрикивалъ тогда поваръ. — Опомнись, что ты дѣлаешь! Вѣдь этакъ тебя пожалуй опять на веревочкѣ качать начнутъ.

И Фриколенъ умолкалъ, въ утѣшеніе запихивая себѣ въ ротъ двойные куски пищи.

Тѣмъ временемъ Филь Эвансъ и дядя Прюданъ приняли важное рѣшеніе.

Они пришли къ убѣжденію, что при данныхъ условіяхъ борьба невозможна. Оставалось только дать какимъ-нибудь образомъ знать на землю о безсовѣстномъ плѣненіи президента и секретаря Вельдонскаго института.

Легко сказать: дать знать; но какъ и кому? Бросить бутылку, что ли, какъ дѣлаютъ моряки?

Но вѣдь тутъ не море, тутъ воздухъ; брошенная бутылка не выплыветъ, она останется лежать тамъ, гдѣ ее бросятъ, на нея не обратятъ на землѣ вниманія, если только она не свалится на голову какому-нибудь прохожему и не расколетъ ему черепъ.

Однако, у плѣнниковъ другого средства не было. Они уже собрались было пожертвовать одною изъ бутылокъ, какъ вдругъ дядѣ Прюдану пришла въ голову замѣчательная мысль.

Кажется, мы ужъ говорили, что онъ имѣлъ привычку нюхать табакъ. Это, разумѣется, слабость простительная, потому что американцы дѣлаютъ вещи и похуже. Въ качествѣ нюхальщика дядя Прюданъ имѣлъ конечно и табакерку. Она была у него изъ алюминія. Если ее бросить, то ее подниметъ какой-нибудь прохожій; если прохожій человѣкъ честный, то онъ отнесетъ ее въ полицейское управленіе; въ полицейскомъ управленіи ее откроютъ и увидятъ записку; записку прочитаютъ и узнаютъ, что Робюръ захватилъ въ плѣнъ и не отпускаетъ двухъ почтенныхъ гражданъ Сѣверной Америки.

Такъ и сдѣлали. Записку написали краткую, но обстоятельную. Въ ней было разсказано все дѣло, и разсказъ заключался просьбою о заступничествѣ.

Записку вложили въ табакерку, а табакерку тщательно завернули въ суконку и перевязали веревкой, чтобы при паденіи она не разбилась и не раскрылась. Оставалось только дождаться удобнаго случая.

Въ самомъ дѣлѣ, исполнить задуманное было не такъ-то легко. Нужно было сдѣлать все въ тайнѣ, чтобы никто не видалъ; нужно было позаботиться, чтобы табакерка не упала ни въ море, ни въ озеро, ни въ рѣку. Въ противномъ случаѣ она только погибла бы понапрасну.

Въ данную минуту былъ день. Удобнѣе было подождать до ночи и воспользоваться первымъ же замедленіемъ хода или первою остановкой. Хорошо, если бъ въ это время подъ аэронефомъ оказался какой-нибудь городъ или вообще населенное мѣсто.

Альбатросъ, какъ мы уже говорили, изъ Норвегіи повернулъ на югъ, держась парижскаго меридіана. Пролетая надъ Нѣмецкимъ или Сѣвернымъ моремъ, онъ привелъ въ изумленіе тысячи кораблей, плавающихъ въ этомъ морѣ. Если бы баллонисты вздумали бросить табакерку на палубу одного изъ этихъ кораблей, то это было бы довольно рисковано. Табакерка могла, конечно, попасть въ корабль, но могла и пролетѣть мимо, угодивъ прямо въ море.

Поэтому дядѣ Прюдану и Филю Эвансу приходилось ждать болѣе благопріятной минуты. Впрочемъ, имъ вскорѣ представился великолѣпнѣйшій случай…

Въ десять часовъ вечера Альбатросъ достигъ береговъ Франціи близъ Дюнкирхена. Ночь была довольно темная. На минуту мелькнулъ маякъ Грине, скрещивающій свои электрическіе огни съ маяками Дувра, стоящими напротивъ него по другую сторону Па-де-Калэ. Затѣмъ аэронефъ понесся надъ французскою землей, держась въ среднемъ на высотѣ тысячи метровъ.

Скорость оставалась все такая же. Онъ, какъ бомба, летѣлъ надъ городами, посадами, селами и деревнями, которыхъ такъ много въ богатыхъ сѣверныхъ провинціяхъ Франціи. Послѣ Дюнкирхена по тому же мередіану слѣдовали города: Дюлленъ, Амьенъ, Крейсъ, Сенъ-Дени. Альбатросъ не сходилъ съ линіи парижскаго меридіана и къ двѣнадцати часамъ ночи очутился надъ «городомъ свѣта», вполнѣ заслуживающимъ это названіе даже тогда, когда его жители спятъ или должны спать.

Съ какой стати вздумалось Робюру сдѣлать маленькую остановку надъ Парижемъ, этого мы не знаемъ, но дѣло въ томъ, что аэронефъ замедлилъ свой ходъ и опустился на нѣсколько сотъ метровъ. Робюръ и весь экипажъ вышли на платформу подышать болѣе сгущеннымъ воздухомъ.

Дядя Прюданъ и Филь Эвансъ не преминули воспользоваться превосходнымъ случаемъ. Оба они вышли изъ каюты и прижались къ сторонкѣ, чтобы улучить подходящую минуту. Главное — нужно было, чтобы ихъ не видали.

Альбатросъ тихо пролеталъ надъ городомъ, точно огромный жукъ. Вотъ рядъ бульваровъ, освѣщенныхъ лампами Эдисона. До воздушнаго корабля донесся стукъ экипажей и гулъ желѣзнодорожныхъ поѣздовъ, по безчисленнымъ рельсовымъ путямъ мчавшихся къ Парижу и изъ ІІарижа. Вотъ верхушки высокихъ зданій, вотъ куполъ Пантеона, вотъ крестъ Инвалиднаго Дома, вотъ два минарета Трокадеро и вотъ, наконецъ, металлическая башня Елисейскихъ Полей, огромный рефлекторъ которой наводняетъ всю столицу электрическимъ свѣтомъ.

Воздушная прогулка надъ Парижемъ продолжалась съ часъ. Это была какъ бы станція на воздухѣ передъ отправленіемъ въ долгій, безконечный путь.

Инженеръ Робюръ хотѣлъ показать парижанамъ тотъ метеоръ, котораго не могли объяснить астрономы. Разомъ зажглись электрическіе фонари Альбатроса, и два свѣтлыхъ, лучистыхъ снопа ярко озарили площади, бульвары, скверы, сады, дворцы и шестьдесятъ тысячъ обывательскихъ домовъ. Отъ края до края неба протянулись яркія полосы свѣта.

На этотъ разъ Альбатросъ въ Парижѣ несомнѣнно увидѣли, и не только увидѣли, но и услышали, что Томъ Тернеръ сыгралъ на своей трубѣ оглушительный маршъ.

Въ эту минуту дядя Прюданъ, перегнувшись черезъ перила, разжалъ руку и выпустилъ табакерку…

И почти сейчасъ же вслѣдъ затѣмъ Альбатросъ быстро поднялся вверхъ.

Тогда парижское небо огласилось громкимъ ура, поднявшимся съ земли. Бульвары и площади были еще полны народа, и публика съ восторгомъ привѣтствовала необыкновенный метеоръ.

Фонари на Альбатросѣ погасли, вокругъ него снова воцарилась темнота, и полетъ возобновился съ быстротою двухсотъ километровъ въ часъ.

Вотъ и все, что удалось видѣть столицѣ Франціи.

Къ четыремъ часамъ утра Альбатросъ пролетѣлъ въ косомъ направленіи всю территорію и, не теряя времени на перелетъ черезъ Пиринеи или Альпы, пронесся надъ Антипскимъ мысомъ въ Провансѣ. Въ девять часовъ населеніе Рима съ удивленіемъ смотрѣло на несущійся надъ вѣчнымъ городомъ аэронефъ. Спустя два часа, воздушный корабль качался надъ Неаполитанскимъ заливомъ въ дымныхъ облакахъ Везувія, а вскорѣ послѣ полудня его уже замѣтили часовые крѣпости Гулетты на тунисской территоріи.

Послѣ Америки Азія, послѣ Азіи Европа… Въ двадцать-три дня удивительный аппаратъ пролетѣлъ болѣе тридцати тысячъ километровъ.

И вотъ теперь онъ собрался летѣть надъ изслѣдованными и неизвѣстными пространствами Африки…

Быть можетъ, читатель желаетъ знать, что сталось съ знаменитой табакеркой, брошенной баллонистами?

Табакерка упала на улицу Риволи, напротивъ дома № 210, и въ то время, когда эта улица бываетъ пуста.

На слѣдующее утро табакерку подняла какая-то честная метельщица и отнесла въ полицейскую префектуру.

Въ префектурѣ таинственную находку приняли сначала за разрывной снарядъ и осторожно развязали, развернули и открыли.

Дѣйствительно, хлопнулъ въ своемъ родѣ взрывъ… громко чихнулъ полицейскій чиновникъ, открывшій табакерку.

Вынули положенную туда записку и ко всеобщему изумленію прочитали:.

«Дядя Прюданъ и Филь Эвансъ, президентъ и секретарь Вельдонскаго института въ Филадельфіи, похищены инженеромъ Робюромъ и насильно взяты имъ на свой аэронефъ.

«Просимъ сообщить роднымъ и знакомымъ.

«Д. II. и Ф. Э.»

Такъ вотъ чѣмъ былъ въ дѣйствительности необъяснимый феноменъ, волновавшій обѣ части свѣта. Теперь ученые астрономы могли успокоиться: теперь публика должна была отъ нихъ отстать съ своими настойчивыми запросами.