Воздушный корабль

Да, онъ полетѣлъ надъ Атлантикой.

Опасенія плѣнниковъ оправдались. Впрочемъ, Робюра этотъ громадный перелетъ очевидно нисколько не заботилъ, да и для экипажа онъ, очевидно, былъ, дѣломъ привычнымъ. По крайней мѣрѣ каждый всталъ на свой постъ какъ ни въ чемъ не бывало.

Куда Альбатросъ летѣлъ? Въ кругосвѣтное путешествіе? Хорошо. — А потомъ куда? Вѣдь гдѣ-нибудь да долженъ же былъ кончиться его полетъ… Вѣдь не могъ же Робюръ всю жизнь свою только и дѣлать, что летать, никогда не спускаясь на землю. Бралъ же онъ гдѣ-нибудь запасы для аэронефа, чинилъ же гдѣ-нибудь машины. Безъ этого онъ обходиться не могъ, а слѣдовательно у него на землѣ было гдѣ-нибудь убѣжище. — Гдѣ же?

Да, наконецъ, кто же такой былъ онъ самъ? Каково его прошлое? Разумѣется, эти неразрѣшимыя загадки не переставали занимать баллонистовъ. Положеніе послѣднихъ было, дѣйствительно, очень непріятное. Они летѣли, летѣли, летѣли, сами не зная куда и постоянно недоумѣвая, чѣмъ кончится ихъ полетъ. Это хоть кого могло довести до крайности, а не только вспыльчиваго президента Вельдонскаго клуба.

А воздушный корабль летѣлъ себѣ да летѣлъ надъ Атлантическимъ океаномъ. На другой день послѣ приключенія въ Дагомэ, то-есть 12 іюля, солнце взошло уже надъ необозримой водною равниной. Нигдѣ на всемъ огромномъ пространствѣ не было видно ни клочка земли, Африка давнымъ-давно скрылась на горизонтѣ.

Когда Фриколенъ взялъ на себя смѣлость выйти на палубу и увидалъ подъ собою море, имъ снова овладѣлъ прежній ужасъ. Но онъ и на этотъ разъ воздержался отъ своихъ обычныхъ причитаній, а только зажмурилъ глаза и ощупью прокрался назадъ къ себѣ въ каюту.

Атлантическій океанъ самый большой изъ всѣхъ океановъ. Онъ занимаетъ четвертую часть всей поверхности водъ на земномъ шарѣ. Инженеръ не выказывалъ особенной торопливости перелетѣть черезъ него и не отдавалъ приказанія прибавить ходу. Впрочемъ, Альбатросъ и самъ не могъ летѣть надъ океаномъ съ тою же скоростью, какую онъ обнаружилъ, несясь надъ Европой. Надъ океаномъ дули вѣтры, которые сильно замедляли. ходъ. Въ той тропической полосѣ, гдѣ теперь несся аэронефъ, скрещиваются пассаты, какъ то показываютъ новѣйшія научныя изслѣдованія.

Альбатросъ не желалъ бороться съ противными вѣтрами всею силою своихъ поступательныхъ винтовъ. Онъ шелъ умѣреннымъ ходомъ, но этому умѣренному ходу позавидовалъ бы любой почтовый пароходъ.

13 іюля аэронефъ пересѣкъ равноденственную линію, о чемъ и было возвѣщено всѣмъ находящимся на кораблѣ.

Такимъ образомъ дядя Прюданъ и Филь Эвансъ узнали, что они покинули сѣверное полушаріе и вступили въ южное. Этотъ переходъ не сопровождался на аэронефѣ никакими торжественными обрядами, которые въ подобномъ случаѣ совершаются на нѣкоторыхъ военныхъ и купеческихъ корабляхъ.

Только Франсуа Тапажъ пошутилъ надъ Фриколеномъ, выливъ ему за воротникъ пинту воды. Но такъ какъ за этимъ крещеніемъ послѣдовало возліяніе нѣсколькихъ стакановъ грога, то Фриколенъ изъявилъ готовность переѣхать черезъ экваторъ сколько угодно разъ, только не на спинѣ механической птицы, въ прочность которой негръ ни крошечки не вѣрилъ.

Утромъ 15 іюля Альбатросъ пролетѣлъ мимо острововъ Вознесенія и Святой Елены, ближе впрочемъ къ послѣдней. Высокія горы острова довольно долго виднѣлись съ корабля.

Если бы инженеръ Робюръ жилъ во времена Наполеона I, то тюремщику плѣннаго цезаря Гудзону До врядъ ли бы удалось усмотрѣть за плѣнникомъ: ужъ навѣрное Робюръ умчалъ бы узника на своемъ аппаратѣ.

Вечеромъ 16 и 17 іюля замѣчалось странное явленіе. Въ сѣверныхъ широтахъ это явленіе непремѣнно приняли бы за сѣверное сіяніе. Дѣло въ томъ, что солнце при закатѣ отбрасывало разноцвѣтные лучи, изъ которыхъ многіе окрашивались ярко-зеленымъ цвѣтомъ.

Что это такое было?

Быть можетъ, лучи проходили черезъ облака какой-нибудь космической пыли и освѣщали ея прозрачность? Такъ, по крайней мѣрѣ, объясняли это свѣтовое явленіе нѣкоторые наблюдатели. Но если бы ихъ посадить на аэронефъ и показать имъ это явленіе оттуда, то они, вѣроятно, отказались бы отъ своего объясненія.

Они тогда увидали бы, что въ воздухѣ носились мелкіе кристаллики пироксена, стекловидные шарики и частички магнитнаго желѣзняка, — вообще частички, очень похожія на вещества, извергаемыя огнедышащими горами. Послѣ этого у нихъ, конечно, явилось бы твердое убѣжденіе, что облако, въ которомъ играли лучи, выброшено какимъ-нибудь вулканомъ и унесено вѣтромъ въ Атлантическій океанъ.

Кромѣ этого явленія замѣчались и другія, не менѣе интересныя. На небо повременамъ наплывали тучки, придававшія ему какой-то оригинальный сѣрый оттѣнокъ; затѣмъ на этихъ тучкахъ вдругъ начинали появляться бѣлыя полосы, усѣянныя какъ будто затвердѣвшими крапинками. Въ такой широтѣ подобное явленіе можно было объяснить только процессомъ, сходнымъ съ процессомъ образованія града въ нашихъ широтахъ.

Въ ночь съ 17 на 18 іюля на аэронефѣ видѣли желтоватую лунную радугу, образовавшуюся отъ дождя, шедшаго надъ океаномъ.

Что могли означать всѣ эти явленія? Не неремѣну ли погоды?

Очень можетъ быть.

Какъ бы то ни было, юго-западный вѣтеръ, все время не перестававшій дуть съ самаго отлета отъ береговъ Африки, у экватора вдругъ совершенно прекратился. Было ужасно жарко, и Робюръ, чтобы избавиться отъ зноя, велѣлъ поднять воздушный корабль повыше. При этомъ пришлось позаботиться и объ охраненіи себя отъ солнечныхъ лучей.

Такія перемѣны въ воздушныхъ теченіяхъ давали право предполагать, что въ скоромъ времени обнаружатся новыя климатическія условія, свойственныя южному полушарію. Надо замѣтить, что іюль мѣсяцъ въ южномъ полушаріи соотвѣтствуетъ январю въ сѣверномъ, то-есть нашей глухой зимѣ. Улетая на югъ, Альбатросу предстояло скоро испытать на себѣ это рѣзкое различіе.

Впрочемъ, оно уже и такъ чувствовалось. 18 іюля, послѣ перелета черезъ тропикъ Козерога, показалось другое явленіе, отъ котораго пришелъ бы въ смущеніе и даже въ ужасъ любой корабль.

По поверхности океана распространилась странная зыбь свѣтящихся волнъ. Волны катились съ необыкновенною быстротою, сохраняя между собою промежутки приблизительно въ двадцать — четыре фута и оставляя послѣ себя слѣды въ видѣ длинныхъ свѣтлыхъ бороздъ. Благодаря ночной темнотѣ, до Альбатроса достигалъ яркій, ослѣпительный отблескъ, и въ этомъ свѣтломъ отраженіи аэронефъ на этотъ разъ, дѣйствительно, можно было принять за болидъ, глядя на него снизу. Робюру въ первый еще разъ приходилось летѣть надъ огненнымъ моремъ. Но этотъ огонь не грѣлъ, а только свѣтилъ, и потому не было надобности спасаться отъ него въ поднебесье.

Это явленіе можно было объяснить только электричествомъ, такъ какъ присутствія тѣхъ мелкихъ живыхъ тѣлецъ, которыя производятъ электрическое свѣченіе моря, на его поверхности въ это время не замѣчалось.

Вслѣдствіе всего этого слѣдовало предположить, что напряженіе электричества въ атмосферѣ усилилось до весьма значительной степени.

И дѣйствительно, на другой день, 19 іюля, на морѣ разыгралась буря, отъ которой легко могъ погибнуть всякій корабль. Но Альбатросу ни почемъ были вѣтры и волны; когда онъ почему-нибудь находилъ неудобнымъ летѣть надъ поверхностью моря, какъ чайка, онъ всегда могъ подняться далеко за облака, какъ орелъ.

Въ это время воздушный корабль находился на сорокъ-седьмой параллели. Долгота дня не превышала семи-восьми часовъ. Оно понятно: вѣдь, аэронефъ летѣлъ къ Южному полюсу, гдѣ, какъ мы уже сказывали, стояла въ это время зима.

Буря разыгралась нешуточная. Поднялся огромный смерчъ и началъ быстро надвигаться на аэронефъ, находившійся въ это время не выше ста метровъ надъ поверхностью моря. Смерчъ былъ настолько высокъ, что столкновеніе являлось неизбѣжнымъ: аэронефъ не успѣлъ бы подняться отъ него вверхъ. Тогда инженеръ велѣлъ просто сдѣлать поворотъ въ сторону, но въ это время вокругъ перваго смерча поднялось десятка два новыхъ, и всѣ они, быстро вертясь вокругъ самихъ себя, помчались на аэронефъ. Пришлось лавировать между ними, но и это средство оказывалось ненадежнымъ. Который-нибудь изъ смерчей

неминуемо долженъ былъ обрушиться на аэронефъ и разнести его въ куски.

Тогда даже самые хладнокровные изъ экипажа потеряли голову. Только одинъ Робюръ сохранилъ свое неизмѣнно-величавое спокойствіе.

— Смѣлѣй, ребята! — крикнулъ онъ. — Все уладится.

И затѣмъ обратился къ Тому Тернеру съ приказаніемъ:

— Дать выстрѣлъ изъ пушки!

Помощникъ инженера поспѣшно подошелъ къ орудію, зарядилъ его бомбой и выстрѣлилъ въ ближайшій изъ смерчей.

Сотрясеніе воздуха разбило смерчъ, разлетѣвшійся мельчайшими брызгами воды и пѣны.

Освобожденный аэронефъ отлетѣлъ въ сторону и затѣмъ торопливо поднялся вверхъ на нѣсколько сотъ метровъ.

— Все ли цѣло на бортѣ? — спросилъ инженеръ.

— Все цѣло, — отвѣчалъ Томъ Тернеръ, — но въ другой разъ я бы не совѣтовалъ затѣвать такую опасную игру въ волчокъ.

Дѣйствительно, Альбатросъ подвергался большой опасности. Не увернись онъ такъ счастливо отъ смерчей, его бы раздавило какъ картонку.

Затѣмъ, послѣдовало нѣсколько однообразныхъ, скучныхъ дней, во время которыхъ не случилось ничего необыкновеннаго, никакое замѣчательное явленіе не развлекало путешественниковъ. Баллонисты тщетно вглядывались въ даль, не покажется ли хоть клочка земли, но глаза ихъ всюду встрѣчали только одно неизмѣримое море.

Фриколену поручено было поразспросить Франсуа Тапажа насчетъ личности Робюра, и негръ принялся за дѣло съ большимъ усердіемъ. Но хитрый гасконецъ наговорилъ дураку-лакею такой чепухи, въ которой никакъ нельзя было разобраться. По его словамъ, Робюръ оказывался то отставнымъ министромъ Аргентинской республики, то президентомъ чилійскаго адмиралтействъ-совѣта, то низвергнутымъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ, то испанскимъ генераломъ, изгнаннымъ изъ отечества за неудавшееся военное пронунсіаменто, то, наконецъ, вице-королемъ Индіи, отозваннымъ вслѣдствіе министерской перемѣны въ Англіи. То инженеръ оказывался милліонеромъ, то человѣкомъ, разорившимся въ пухъ отъ постройки аэронефа. Подъ конецъ поваръ по секрету шепнулъ Фриколену, что Робюръ собирался летѣть на луну и тамъ поселиться…

— А что, Фриколенъ, вѣдь, не дурно будетъ на луну-то прокатиться? Какъ ты находишь? Тамъ, говорятъ, отлично…

— Я не поѣду!.. Ни за что не поѣду!.. Я отказываюсь! — вопіялъ глупый негръ, принимая въ серьезъ чепуху, которую несъ поваръ.

— Что такъ, миленькій?.. Нѣтъ, это ты напрасно… Мы тебя женимъ на какой-нибудь лунаркѣ, и ты расплодишь тамъ негровъ… Развѣ плохо?

И когда Фриколенъ передавалъ эти разговоры своему барину, тотъ выходилъ изъ себя отъ досады, такъ какъ очень хорошо понималъ, что этотъ вздоръ говорится нарочно. Все это еще болѣе распаляло въ дядѣ Прюданѣ жажду мщенія.

— Филь, — сказалъ онъ однажды своему коллегѣ,— вы теперь достаточно ли убѣдились, что бѣжать нѣтъ никакого средства?

— Совершенно убѣдился, дядя Прюданъ.

— Хорошо. Но вѣдь всякій человѣкъ надъ собою воленъ. Если нужно, то можно пожертвовать жизнью и…

— Если настало время пожертвовать жизнью, то для меня чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше! — вскричалъ Филь Эвансъ, который хоть и былъ менѣе вспыльчивъ, нежели президентъ Вельдонскаго института, но все-таки слишкомъ большимъ терпѣніемъ не обладалъ. — Да, пора съ этимъ кончить. Куда летитъ Альбатросъ? Въ Патагонію? Въ Огненную Землю? А еще куда?

Къ полюсу? Очень можетъ быть. Отъ этого проклятаго Робюра все станется. Но вѣдь мы тогда можемъ погибнуть. Слѣдовательно, какія бы мѣры мы теперь ни употребили, все дозволительно, потому что каждый имѣетъ право всячески защищать свою жизнь.

— Если намъ суждено погибнуть, — отвѣчалъ дядя Прюданъ, — то мы погибнемъ, отмстивъ за себя. Мы уничтожимъ эту проклятую машину и погубимъ всѣхъ, кто на ней летаетъ.

Баллонисты дошли до самой высшей степени безсильнаго гнѣва. Дальше этого въ сосредоточенной злобѣ идти ужъ было некуда. Они рѣшились погибнуть сами, чтобы погубить вмѣстѣ съ собою и ненавистный аппаратъ.

Эта мысль окончательно утвердилась у нихъ въ умѣ. Но какъ приступить къ дѣлу? Проще всего имъ казалось украсть разрывную бомбу и взорвать аэронефъ на воздухъ. Для этого нужно было пробраться какъ-нибудь въ кладовую, что конечно было не легко сдѣлать.

Хорошо, что Фриколенъ ничего не подозрѣвалъ, а то онъ изъ трусости былъ бы способенъ донести на своего господина Робюру.

23 іюля на юго-востокѣ показалась земля. Это было недалеко отъ входа въ Магеллановъ проливъ. Въ это время года на пятьдесятъ четвертой южной параллели ночь продолжается восемнадцать часовъ. Путники чувствовали холодъ: температура была шесть градусовъ ниже нуля.

Первое время Альбатросъ, прекративъ движеніе къ югу, пустился слѣдовать изгибами пролива, словно собираясь перебраться въ Тихій океанъ. Миновавъ бухту Лома, гору Грегори на сѣверѣ и Брекнокскую цѣпь на западѣ, онъ пронесся надъ маленькой чилійской деревушкой Пунта-Арена, гдѣ въ ту минуту звонили на колокольнѣ, и черезъ нѣсколько часовъ пролетѣлъ въ виду заброшенныхъ построекъ порта Голоднаго.

Пассажиры аэронефа видѣли патагонцевъ, но не могли провѣрить, насколько справедливы разсказы объ ихъ громадномъ ростѣ: съ высоты всѣ люди казались карликами.

Но зато какой великолѣпный видъ открывался все время! Крутыя горы, вѣчно-снѣжные пики, густые лѣса по уступамъ склоновъ, внутреннія моря, многочисленныя бухты и проливы среди острововъ и полуострововъ, и это на всемъ протяженіи отъ мыса Фроварда, которымъ оканчивается материкъ Америки, до мыса Горна, который заканчиваетъ собою Новый свѣтъ…

Отъ порта Голоднаго Альбатросъ снова повернулъ на югъ. Пролетѣвъ между горою Тарномъ и полуостровомъ Брауншвейгомъ, онъ направился къ горѣ Сарміенто, вершина которой, повитая чалмою льдовъ, господствуетъ надъ всѣмъ Магеллановымъ проливомъ.

Это была страна печерасовъ, или фуэджійцевъ, обитателей Огненной Земли.

Будь это не теперь, а полгода раньше или позже, во время лѣта, — какою бы прелестною показалась эта страна, особенно въ южной своей части! Повсюду зеленѣли бы сочныя пастбища и густые лѣса буковъ, березъ, ясней, кипарисовъ, древовидныхъ папоротниковъ, — всюду радовали бы взоръ веселыя долины, оживленныя стадами гуанако и вигоней… Но теперь только пингвины, чайки, пеликаны и разныя другія морскія птицы носились съ крикомъ надъ унылыми, обледенѣлыми берегами. Когда на Альбатросѣ зажгли электрическіе фонари, множество этихъ птицъ съ крикомъ слетѣлось на свѣтъ и большинство ихъ досталось во власть жестокому Тапажу.

Много пришлось повозиться искусному повару, прежде чѣмъ ему удалось приготовить эту дичь такъ, чтобы не былъ слишкомъ замѣтенъ ея жирномаслянистый вкусъ. Не мало заботы выпало и на долю Фриколена, который взялся ощипывать перья.

Въ этотъ же день передъ закатомъ солнца показалось широкое озеро, оправленное въ раму великолѣпнѣйшаго лѣса. Озеро стояло замерзшее, и по льду быстро скользили на лыжахъ нѣсколько человѣкъ туземцевъ.

При видѣ летящаго чудовища, фуэджійны пришли въ ужасъ. Нѣкоторые изъ нихъ поскорѣе убѣжали, а другіе попрятались, то-есть прилегли ничкомъ на землю, какъ дѣлаютъ иногда испуганные звѣри.

А между тѣмъ Альбатросъ несся все дальше и дальше на югъ. Вотъ Бильгскій каналъ, вотъ мелькнулъ островъ Наваринъ, греческое названіе котораго какъ-то особенно странно звучитъ въ этихъ отдаленныхъ мѣстахъ, вотъ подальше островъ Уоллестонъ, омываемый крайними водами Тихаго океана. Наконецъ, сдѣлавъ со времени отлета изъ Дагомэ семь тысячъ пятьсотъ километровъ, аэронефъ миновалъ крайніе островки Магелланова архипелага и достигъ самой южной оконечности суши на земномъ шарѣ,—то-есть страшнаго, рокового, опоясаннаго гибельными бурунами, мыса Горна.