Возвращение Скарамуша

Глава XIII. ОТЪЕЗД

Господин де Бац снова предстал перед регентом в той же простой комнате того же шале в Гамме. Он стоял перед письменным столом его высочества в ромбе света, падавшего через окно на крашеный пол. Плотно закрытые окна и дверь не пропускали свежего воздуха, и в комнате стоял тяжёлый земляной дух горящего в глиняной печи торфа. Утром началась оттепель, и с карнизов частыми каплями падала талая вода.

Помимо барона на встрече присутствовали ещё трое. Изящный граф д'Аварэ, английскую внешность которого подчёркивал простой синий сюртук для верховой езды и высокие сапоги с отворотами, сидел в центре комнаты, слева от барона. Рядом с ним с самым кислым видом восседал мрачный граф д'Антраг. Брат регента, граф д'Артуа, беспокойно мерил шагами комнату. Его пригласили сразу же, как только стало понятно, куда клонит барон со своими предложениями.

Де Бац закончил свою речь, и в комнате повисла тишина. Регент в задумчивости покусывал кончик гусиного пера. Наконец, он пригласил господина д'Антрага высказать мнение по поводу только что прозвучавших предложений. Д'Антраг не потрудился скрыть своё презрение.

— Дикая затея. Совершенно безнадёжная. Замысел азартного игрока.

Господин д'Артуа остановился. Он умел напустить на себя умный вид, хотя в действительности умом не отличался. Вот и сейчас он благоразумно хранил многозначительное молчание.

Регент поднял глаза на де Баца.

— Согласен, — невозмутимо сказал барон. — Совершенно справедливо. Но смертельную болезнь нельзя вылечить обычными средствами.

— Неверно называть эту болезнь смертельной, — угрюмо поправил его граф д'Артуа. — До этого ещё далеко.

— Я имею в виду положение августейших узников, монсеньор. Оно, я думаю, вы согласитесь, отчаянное, и время работает против них. Нельзя терять ни дня, если мы хотим спасти её величество от ужасной участи, которая выпала покойному королю. Господин д'Антраг называет мой замысел диким. Допустим. Но что может предложить господин д'Антраг взамен?

Господин д'Антраг брезгливо пожал плечами и закинул ногу за ногу.

— Думаю, вам следовало бы ответить, — сказал граф д'Артуа холодным ровным тоном.

Д'Антрагу пришлось подчиниться.

— Что касается попытки спасения её величества, я не вижу оснований, почему бы её не предпринять. Я бы даже сказал, что господин де Бац совершает героический поступок, если он готов рискнуть своей головой. Но что до других, более широких вопросов, которые затронул господин де Бац, то тут я должен сказать честно — его вмешательство серьёзно осложнит работу моих агентов в Париже.

— Другими словами, — задумчиво произнёс Мосье, — вы советуете нам санкционировать действия барона, направленные на спасение королевы, и не давать ему полномочий на деятельность в более широких масштабах?

— Именно так, монсеньор.

На этом обсуждение, возможно, и закончилось бы, если бы не тихое замечание д'Аварэ. Он редко позволял себе высказывать собственное мнение, но регент никогда не оставлял его слова без внимания.

— Но что, если возможность для смелого удара представится сама? Неужели ею следует пренебречь?

Д'Антраг подавил раздражение, вызванное вмешательством фаворита, которого он ненавидел, хотя и не осмеливался высказывать открыто свою неприязнь. Он заговорил самым сдержанным тоном, на который был способен.

— Если такая возможность представится, мои люди будут начеку. Могу заверить вас, господа, я дал им самые подробные указания.

Но неожиданная поддержка д'Аварэ воодушевила барона.

— А что, если они не увидят возможности, которая представится мне? И в этом случае я всё-таки должен пренебречь ею? Мне кажется неразумно упускать благоприятный случай, монсеньор. И потом, я не понимаю, как может повредить агентам господина д'Антрага моя деятельность, пусть даже неудачная.

— Меры, которые они предпринимают, могут быть аналогичны вашим, — вскричал д'Антраг, не дожидаясь приглашения говорить. — Ваши неуклюжие действия вызовут настороженность властей, направят их внимание в самую нежелательную для нас сторону, и в итоге мы можем потерпеть поражение.

Так начался спор, который тянулся битый час. Господин де Бац оставался внешне спокойным, в то время как господин д'Антраг всё больше горячился, и несколько раз его опрометчивость в выборе аргументов позволила противнику нанести ему довольно чувствительные удары.

В конце концов их высочества крайне неохотно согласились выслушать в подробностях план низвержения революционного правительства. Весь их вид говорил, что они оказывают господину де Бацу высочайшую милость, снисходя до его объяснений. И тут барон едва не лишил себя счастья рискнуть своей шеей на службе у неблагодарных принцев. Он заявил, что предпочёл бы раскрыть свои планы в присутствии человека, который в большой степени является их автором и будет ближайшим помощником барона в их претворении в жизнь.

Мосье властно потребовал, чтобы барон назвал имя этой личности. Когда господин де Бац удовлетворил его любопытство, принцы и два их советника недоуменно переглянулись. Господин д'Артуа выразил мнение, что им следовало бы побольше узнать об этом господине Моро, прежде чем наделять его полномочиями действовать в их интересах.

Господин де Бац по-прежнему не выказал никаких признаков нетерпения, что достаточно красноречиво свидетельствует о его самообладании. Он сходил за Андре-Луи, который ждал приглашения неподалёку.

Их высочества разглядывали опрятную подтянутую фигуру молодого человека без всякого энтузиазма. Господин д'Артуа, который не помнил Андре-Луи по имени, но узнал его в лицо, нахмурился. Первым заговорил регент.

— Господин де Бац рассказал нам, сударь, о вашем желании содействовать ему в выполнении миссии, которая по его расчётам послужит нашим интересам во Франции. Он сообщил нам, что вы приняли участие в составлении плана, на основе которого он предлагает действовать. Но мы пока ещё не знаем подробностей. — Он повернулся к господину де Бацу. — Ну-с, господин барон, мы вас слушаем.

Барон был краток.

— Наш план призван не столько очистить Авгиевы конюшни, сколько показать их зловоние народу Франции с тем, чтобы он восстал и сам выполнил необходимую работу. — Он вкратце изложил основные принципы, которыми они руководствовались при составлении плана, и некоторые предлагаемые ими меры. — Если всё пойдёт, как задумано, — заключил он, — мы добьёмся, чтобы продажность нынешних правителей больше невозможно было скрывать.

Господин д'Артуа заинтересовался. Тонкое лицо д'Аварэ вспыхнуло энтузиазмом. Д'Антраг продолжал держаться с холодной враждебностью. Мосье переводил серьёзный взгляд с одного на другого, словно искал подсказку в выражении лиц ближайших помощников.

Господи д'Артуа пересёк комнату и встал у кресла брата. Мосье вопросительно поднял на него глаза.

— Замысел подкупает своей смелостью, — сказал младший принц. — Иногда смелость приводит к успеху. Что ещё тут скажешь?

— Насколько я понимаю, — заговорил регент, — не существует причин, в силу которых такую попытку не следовало бы предпринимать. Что скажете, д'Антраг?

Граф пожал плечами.

— Разве что те, о которых я уже имел честь сообщить вашему высочеству. Но, если бы я послал с господином бароном своего человека, я получил бы какую-то гарантию, что деятельность господина де Баца не вступит в противоречие с работой моих агентов в Париже.

Мосье важно кивнул.

— Что скажет на это господин де Бац?

Барон улыбнулся.

— Я буду рад любому помощнику, при условии, конечно, что он обладает мужеством и умом, необходимыми для такой работы.

— Других я не привлекаю, сударь, — высокомерно заявил д'Антраг.

— Разве я мог допустить такую нелепую мысль, сударь?

Но тут вмешался господин д'Артуа, который до сих пор хранил хмурое молчание.

— Это задание требует ещё одного качества. Не знаю, обладает ли им господин Моро.

Регент, на губах которого заиграла было задумчивая улыбка, вскинул глаза, словно во внезапном испуге. Но его брат ничего не заметил — он не отводил холодного неприязненного взгляда от Андре-Луи.

— Господин Моро, я припоминаю один разговор, который мы с вами вели в Шенборнлусте. Тогда вы назвали себя конституционалистом. До сих пор я неукоснительно требовал от наших сторонников большей чистоты идеалов. Мы не ставим перед собой цели восстановить монархию во Франции, если это будет конституционная монархия. Мы выступаем за монархию в той форме, которая освящена веками. Мы убеждены, что если бы наш несчастный брат не отступил от неё, нынешнее плачевное положение вещей никогда не возникло бы. Вы должны понять, господин Моро, что, поскольку таковы наши идеалы, мы вправе сомневаться в потенциальном союзнике, который их не разделяет. Вы улыбаетесь, господин Моро?

«Кто не улыбнулся бы, — подумал про себя Андре-Луи, — услышав такое напыщенное обращение из уст принца Безземельного к человеку, который предлагает сложить голову на службе его августейшим интересам». Но, понимая неуместность своего веселья, молодой человек мгновенно напустил на себя серьёзность.

— Монсеньор, — ответил он, — даже если допустить, что это безнадёжное предприятие увенчается успехом, мы всего лишь уничтожим существующий режим и откроем путь к реставрации. В какой форме будет реставрирована монархия, едва ли от нас зависит…

— Возможно, возможно, — холодно перебил его принц. — Но мы всё же должны проявлять разборчивость, даже привередливость при вербовке агентов. Это наш долг перед самими собой, перед достоинством нашего положения.

— Понимаю, — отозвался Андре-Луи ледяным тоном. — Чистота ваших идеалов требует чистоты оружия, которое вы используете.

— Вы очень удачно выразили мою мысль, господин Моро. Благодарю вас. Вы должны понять, что у нас нет иной гарантии искренности наших агентов.

— Осмелюсь думать, монсеньор, что я в состоянии представить такую гарантию.

Такой ответ, казалось, удивил господина д'Артуа.

— Сделайте милость, — сказал он.

— Лучшая гарантия искренности агента — его личная заинтересованность в деле, которому он служит. Реставрация монархии означает возвращение дворянам конфискованных владений. Среди них — и мой крёстный, господин де Керкадью, который получит обратно Гаврийяк. По его настоянию я вынужден ждать, когда это свершится, чтобы выполнить свою самую заветную мечту — жениться на мадемуазель де Керкадью. Теперь вы понимаете, монсеньор, насколько я заинтересован в способствовании делу монархии. Послужив ему, я послужу собственным интересам, которые являются главным предметом моей заботы.

Подобные речи не принято обращать принцам, а ни один принц не придавал своему высокому происхождению большего значения, чем граф д'Артуа.

Когда он отвечал, его голос дрожал от холодной ярости.

— Я прекрасно понял вас, сударь. Ваши слова объяснили всё то, что я до сих пор считал неясным в побуждениях человека с вашей биографией и взглядами, которые сами по себе не заслуживают доверия.

Андре-Луи отвесил чопорный поклон.

— Полагаю мне отказано. Могу ли я уйти?

Господин д'Артуа надменно кивнул. Де Бац в ярости прищёлкнул языком. Но не успел он дать выход своему негодованию — что несомненно ещё усугубило бы положение — как регент, ко всеобщему удивлению, соблаговолил вмешаться. Его обычно багровое лицо слегка побледнело. Мясистая рука, которую он вскинул, призывая присутствующих к вниманию, заметно дрожала.

— Ах, подождите! Подождите, господин Моро! Одну минуту, прошу вас.

Брат воззрился на его высочество в гневном изумлении. Он не мог поверить, что это говорит регент Франции. Мосье, обыкновенно столь корректный, столь официальный, исполненный такого величия, настолько щепетильный в вопросах этикета, что даже здесь, в этой бревенчатой избе, надевал для аудиенций орденскую ленту Св. Духа и шпагу, казалось, совершенно забылся. Иначе, как мог бы он обращаться так просительно к человеку, который позволил себе держаться оскорбительно и вызывающе. Для господина д'Артуа это было концом света. Нет, тут речь идёт не о троне. Ради трона брат не стал бы так унижаться.

— Монсеньор! — воскликнул он с ужасом.

Но всё величие, казалось, оставило регента. Он заговорил вкрадчивым, примирительным тоном.

— Мы должны быть великодушны. Мы должны иметь в виду, что услуги, которые предлагает нам господин Моро, потребуют от него исключительного мужества. — Похоже, принц только сейчас начал осознавать это обстоятельство. — С нашей стороны было бы невеликодушно отвергать их или слишком пристально вглядываться в… э… соображения, которыми господин Моро… э… руководствуется.

— Вы так полагаете? — язвительно поинтересовался господин д'Артуа. Его брови сошлись у основания крупного бурбоновского носа.

— Я так полагаю, — последовал отрывистый ответ, причём категоричный тон ответа явно подразумевал желание говорившего напомнить, кто занимает трон, и чья воля, стало быть, является священной. — Я лично очень благодарен господину Моро за готовность служить нам, невзирая на опасность, которую невозможно недооценить. Если, как все мы надеемся, предприятие окажется успешным, я щедро выражу ему свою признательность. Степень моей щедрости будет зависеть только от политических взглядов, которых господин Моро будет придерживаться к тому времени. Он должен понимать, что это неизбежно. Но до тех пор его прошлые взгляды или деятельность не должны нас беспокоить. Повторяю, с нашей стороны было бы невеликодушно принять другое решение.

Изумление присутствующих достигло апогея. Это беспрецедентное и неожиданное великодушие поразило всех, за исключением, возможно, хитроумного и проницательного господина д'Антрага, который решил, что ему понятна причина беспокойства его высочества.

Лицо господина д'Артуа стало пунцовым. Его самолюбие было болезненно уязвлено этим публичным, хотя и неявным выговором.

— В повторении нет никакой необходимости, — надменно заявил он. — Едва ли я способен забыть такое сильное слово как «невеликодушный». Я не стану сейчас подробно останавливаться на этом. Поскольку наши взгляды по этому вопросу так разительно несхожи, я не могу принять дальнейшего участия в обсуждении. — И он резко развернулся на каблуках и шагнул к двери.

Регент нахмурился.

— Монсеньор! — вскричал он, — Вы не должны забывать, что я занимаю место короля.

— Ваше высочество не оставляет мне никакой возможности забыть об этом, — с горечью ответил младший принц, выказав тем самым непочтительность и к представителю нынешнего короля, и к покойному соверену. С этими словами он вышел, хлопнув за собой дверью.

Регент предпринял неуклюжую попытку сгладить впечатление, которое произвёл уход господина д'Артуа.

— Мой брат, господа, занимает в подобных вопросах бескомпромиссную позицию, которую нам надлежит уважать, даже если мы её не разделяем. — Он вздохнул. — Господин д'Артуа всегда проявлял твёрдость во всём, что касается его идеалов, очень возвышенных, очень благородных. — Принц сделал паузу, а потом заговорил другим тоном. — Думаю, остаётся сказать немногое. Я уже выразил, господин де Бац, свою высокую оценку замыслу, который вы и господин Моро попытаетесь осуществить. Если вам что-нибудь понадобится, господин д'Антраг — к вашим услугам. Я рад, что у вас с ним достигнуто полное понимание.

— Остаётся один вопрос, монсеньор, — сказал де Бац. — Фонды.

Его высочество испуганно всплеснул руками.

— Во имя Неба, господин де Бац! Вы просите у нас денег?

— Нет, монсеньор. Только полномочий раздобыть их. — И барон многозначительно улыбнулся в ответ на озадаченный взгляд регента. — Обычным способом, монсеньор.

Было ясно, что его высочество понял, о чём идёт речь. Но он по-прежнему чувствовал себя неуютно. Он посмотрел на д'Антрага, словно надеялся получить у него подсказку.

Д'Антраг важно выпятил губу.

— Вы же знаете, монсеньор, у нас уже были сложности. И, потом, вы взяли определённые обязательства…

— Но они действительны только за границей, — осмелился вставить господин де Бац. — Не во Франции.

Регент поразмыслил, потом кивнул.

— Вы даёте мне слово, господин барон, что будете использовать эти ассигнации только во Франции?

— Охотно, монсеньор. У меня осталось довольно золота, чтобы добраться до Рейна.

— Что ж, замечательно. Делайте, как сочтёте нужным. Но вы осознаёте, насколько это опасно?

— Это самая несущественная опасность из всех, с которыми нам предстоит столкнуться. Кроме того, у моего художника очень лёгкая рука, монсеньор.

На этом Мосье закончил аудиенцию. Он произнёс на прощание несколько напутственных слов и милостиво протянул двум смельчакам руку для поцелуя.

Когда они вышли на солнышко и тяжело зашагали по чавкающей жиже и рыхлому подтаявшему снегу, гасконец, наконец-то дал выход своему раздражению. Он разразился целым потоком богохульств.

— Эх, если бы я не ценил игру превыше всяких ставок, послал бы без церемоний к дьяволу его высочество вместе с этим проклятым сводником д'Антрагом. Боже милосердный! На коленях умолять о чести рискнуть своей шеей ради этих ничтожеств!

Его ярость вызвала у Андре-Луи улыбку.

— Вы не понимаете, какая это честь — погибнуть за их дело. Будьте к ним снисходительны. Они всего-навсего играют свои роли. А Судьба предназначила им слишком великие роли для их немощных мозгов. К счастью для нас, Мосье под конец сменил гнев на милость.

— Да, и это самое удивительное событие за сегодняшнее утро. До сих пор я считал его самым непримиримым и самодовольным в парочке августейших братцев.

Андре-Луи отмахнулся от этой загадки.

— А, ладно! Я доволен, что он не подтвердил отказ господина д'Артуа. У меня свои интересы в этом деле. Ведь я — Скарамуш, помните? Скарамуш, а не странствующий рыцарь.

Но, когда господин де Керкадью и Алина услышали, какое отчаянное предприятие ему поручено, они сочли Андре-Луи именно странствующим рыцарем. Алина могла думать только об опасности, угрожающей её возлюбленному, и вечером, после ужина, когда они ненадолго остались вдвоём, она дала выход своему страху.

Андре-Луи согрело это новое доказательство её любви, хотя он и расстроился при виде её горя. Он принялся успокаивать девушку, объяснять, что осмотрительному человеку в Париже нечего опасаться. При этом он вольно цитировал де Баца, который не раз однозначно высказывался на данную тему. Но имя барона лишь подстегнуло страхи Алины.

— Этот человек! — воскликнула она с нескрываемым осуждением в голосе.

— О, он очень храбрый господин, — вступился за гасконца Андре-Луи.

— Безрассудный сорвиголова, представляющий опасность для всех, кто с ним сотрудничает. Он пугает меня, Андре. Он не принесёт тебе удачи. Я чувствую это. Я знаю.

— Интуиция? — шутливо спросил Андре-Луи, глядя в её запрокинутое к нему лицо.

— О, не насмехайся, Андре. — Алина, которая вообще-то редко плакала, едва сдерживала слёзы. — Если ты любишь меня, Андре, пожалуйста, не уезжай.

— Я еду именно потому, что люблю тебя. Я еду, чтобы наконец назвать тебя своей женой. Почести, несомненно, тоже будут, как и более существенные блага. Но они ничего для меня не значат. Я еду завоёвывать тебя.

— Какая в этом необходимость? Разве ты уже меня не завоевал? А с прочим мы могли бы подождать.

Как мучительно было Андре-Луи отвечать отказом на мольбу этих милых глаз. Он мог лишь напомнить невесте, что связан словом, данным регенту и барону. Он просил её быть мужественной и разделить, хотя бы отчасти, его веру в себя.

В конце концов она обещала, что попытается, но тут же добавила:

— А всё-таки, Андре, я знаю, если ты уедешь, я никогда больше тебя не увижу. У меня какое-то дурное предчувствие.

— Милое дитя! Это только фантазия, порождённая твоей тревогой.

— Нет. Ты нужен мне. Нужен здесь, рядом. Чтобы защитить меня.

— Защитить тебя? Но от чего?

— Не знаю. Я чувствую какую-то опасность. Она угрожает мне — нам, если мы расстанемся.

— Но, дорогая, когда я уезжал в Дрезден, у тебя не было таких предчувствий.

— Но Дрезден рядом. В случае нужды я могла бы вызвать тебя запиской или сама приехала бы к тебе. Но, если ты уедешь во Францию, ты будешь отрезан от всего мира, словно в клетке. Андре! Андре! Неужели действительно уже слишком поздно?

— Слишком поздно для чего? — поинтересовался господин де Керкадью, который в этот момент вошёл в комнату.

Алина ответила ему прямо. Её ответ потряс и разгневал господина де Керкадью. Неужели её лояльность, её чувство долга так невелики, что она способна в эти страшные времена ослаблять героическую решимость Андре всякой сентиментальной чепухой? Впервые господин де Керкадью по-настоящему разгневался. Он обрушился на племянницу с таким негодованием, какого она ещё ни разу не видела в нём за все годы, что находилась на его попечении.

Она ушла к себе пристыженная и напуганная, а на следующее утро Андре-Луи выехал верхом из Гамма и взял курс на Францию.

С ним рядом скакали господин де Бац и господин Арман де Ланжеак, молодой дворянин из лангедокского рода, которого прикрепил к ним господин д'Антраг.

Все трое старались поддерживать в себе приподнятое настроение. Но в ушах Андре-Луи звенел тревожный крик Алины: «Я знаю, Андре, если ты уедешь, я больше никогда тебя не увижу».