Вразнос

14. ГЛАЗА НА СТЕБЕЛЬКАХ

Настенька — заинька. У меня челка на глаза, а у нее — гладкий доб. Брови тоненькие. И губы маленькой смешной губошлепочкой, как будто она говорит «тютечка, чапочка» — и при этом улыбается.

— Бобик в гостях у Барбоса, — говорит Макс, когда я отпрашиваюсь. — А ну как дедушка нагрянет? Ну, поезжай, поезжай.

А мне нравится, что у нее все заемное, дорогущая квартира — ее — и не ее, и нравится, как она смотрит, как вещи разлетаются у нее из рук. Она не жадная. Добрая. Хотя не была бы она практичной — ей нечем было бы делиться.

Мы стоим посреди пустой и чистой квартиры, как две девочки в гимнастическом классе. Чисто, светло, просторно. Спинки пряменько, носки развернуть. Дисциплина бала. Быть легкими, держать спинку, мы идем спать в сквот — так конечно у нас должны быть платья от Карен Миллен, лучшее белье, и мы должны быть чистенькие-чистенькие! Это новая сказка про Золушку: Золушке дали пожить во дворце и немножко подружить с принцем. Это лучше, чем жить во дворце и замуж за принца. Значительно, значительно лучше!

Мы ходим по парти, двумя этакими Жучками. В зубах аккуратно носим поводок. Вообще домашние, и только недавно — ничьи. Подходим и заглядываем всем в глаза: хочешь побыть хозяином?

Ах, хорошо! Все — легко-легко.

Но Настенька — там. А тут — Рейчел. Должно же быть домашнее, в своем городе чудо, смелая и ласковая подруга, должно же быть?.. Я — попыталась.

— А где эта твоя подруга, c глазами на стебельках? Уже родила?

— Не знаю. Наверное.

Подруга с глазами на стебельках — Рейчел — пропала в гулком свете дня.

Мы познакомились на местном трансовом балу — балу кожевенников и мастеровых, бешеных тинейджеров и редких студентов-расстриг, под потертым зелено-розовым драконом — старым знакомцем, из которого лезет пакля.

Как странно, да — все то же, что в Лондоне — и совсем не то?! В Лондоне все — свежесрезанные, только здесь и сейчас. И с каплями росы.

Здесь они одним глазом косят за дверь, пересчитывают в кармане мелочь.

Законы физики здесь пожестче. Реальность стоит на страже у двери. Не врывается — но и не уходит. И в чилауте слышится: Шеффилд? Дыра. Да я оттуда родом, я знаю! — И еще: «Я совсем поиздержался! — Нет, это у меня в кармане — дыра».

…В ту ночь старые кожевенники и мастеровые вели себя весело и прилично. Совсем старики колосились в углах. Молодые ужирались в хлам. Была пара девочек в неоновых купальниках, со слегка подбитыми жирком животиками. И — красивая, с белыми ручалочьими волосами, с пластинкой на прозрачных зубах.

Дракон летал и вертелся, как новенький. Посередине ночи девушка с обручем во лбу разносила фрукты.

Я ежилась ключицами, как Наташа Ростова на балу, я раз за разом ныряла в музыку — чтоб окончательно расплясаться, раззадориться, забыться. Взмахивала руками знакомцам. Как приятно встретить их на парти! И как кривит от мысли, что те же люди — будут снова и снова попадаться, до скончания времен!.. Вот этот, дрожащий одной левой икрой, но удивительно в такт дядечка — он всегда. Столетний беззубый диджей — он всегда. Вот эта веселая тетка, толстая, в полном трансовом прикиде, зелено-розовые перышки на толстых руках — она всегда. Бабушка с грибами продает грибное варенье по пять рублей ложечка — всегда.

…Ах, Ольга, не бурчи! Все еще наладится. Только как бы самой не стать «ну, эта — всегда»!

Наконец — я легла на диванчик и попыталась наментить Лондон. Там вместо кожевенников и сантехников — итальянские официанты и прованские принцессы, сбежавшие из дома. Там Настенька… Все сладко поплыло и забумкало внутри головы. Мир свернулся в клубок. Может, развернется — и будет что-то новое.

И как всегда, надеясь на то, что меня найдут, я закрываю глаза…

Просыпаюсь оттого, что кто-то перекладывает мои ноги:

— Привет. Спи-спи. Смешно спишь.

У тетечки глаза там, где должны быть уши. Не могу понять, красивая — или уродина. Нос — словно срезан лопатой. Круглая голова.

Но я же всегда на парти сплю! Утомившись, устав от восхищения, уютно сворачиваюсь на диване, на больших подушках. Когда открываю глаза — нежные, сидят и улыбаются рядом, охраняют и стерегут. Кто-нибудь — всегда новый. Этот закон я угадала! Работает всегда. По крайней мере… по крайней мере — в Лондоне.

«Смешно спишь». Смешно?

— Да я… хм. Так. Не сплю. Я дремлю, мечтаю.

— А я Рейчел. Спи…

Повозилась, поерзала — и опять:

— …Ну как, все спишь? Мне поболтать хочется!

— Да я уже проснулась.

— Ты откуда?

— Я — из России.

— Ага. А я Рейчел. Отсюда я. Нет, сначала я жила в Лидсе, а потом была в Лондоне, а потом сюда переехала.

— Ага. Прекрасно. Прекрасное парти, да?

— Я расплясалась! Ты на чем? Мы еще дома добавили! Мы с Клер.

— Привет, Клер.

— Привет… э… Как тебя?

— Ольга.

— Привет, Ольга!.

— Она русская, прикинь!

— Ага. Я пописать пойду.

— Давай! (Ко мне.) Знаешь, я чувствую… вот что! Надо всем ехать в Хэптон Бридж! Ты поедешь со мной в Хэптон Бридж?

— А что там?

— Там — невероятные люди! Вот кого я ни встречаю, если он — невероятный — то можно спорить, не проиграешь — он оттуда. Там хиппарское поселение. И все-е-е-е просто здоровские! Ты кто? Писательница? Прекрасно! Поедем в Хэптон Бридж! — Привет, Клер! Вот ты и вернулась! Представь, Ольга — писательница. И она — из России. Прикинь!

— Превосходно!

— И мы все едем в Хэптон Бридж!

— Хорошо. Поедем. Завтра. Что ты пьешь?

— Бренди!

Рейч сворачивает джойнт. Глаза плывут, а руки аккуратно, умело — сворачивают.

Большой опыт. Большой опыт быть немного не в себе. Но самой по себе.

И вдруг остро, подозрительно, отрезвляюще — смотрит на меня:

— Тебе сколько лет?

— Поехали ко мне!

— Давай. Я за такси заплачу.

Красный дом. Подсвечники. Камин. Диваны, горы всяких приятных вещичек, металлические подсвечники (ах да, она же — кузнец!). Почти русский по безалаберности дом. Было бы уютно, если бы не — холод.

Рейчел подкручивает камин, дергает за штырьки: «Что, неужели кончилось на счетчике? — идет на кухню, залезает на стул и долго светит свечкой куда-то под плиту. — Нет, вроде должно остаться»… Я знаю, что Англия — не изобретательная Япония, не богатая Америка, но не встречала такой присохший к позвоночнику минимализм: чтоб только в гостиной топилось, и ветер выл в остальных комнатах. Это невероятно, это прошлый век, это «Незнайка на Луне», этого не бывает. Я сижу притихнув, я не хочу, чтоб все рухнуло в мизерабельность.

Я хочу, чтоб и здесь, не только в Лондоне — был дом и друзья. Я хочу — кусок этой страны, не только иностранцы. Почему же все так быстро — рушится в мизерабельность, почему — ну уж ни шагу не отходи от дома, держи базу, шаг шагнешь — и вино уже — невообразимая болотная водица?

Рейч дергает за шпенек, и, о радость! — сипелка разгорается. И через полчаса мы — печеные, по крайней мере с одной стороны.

Пытаюсь забыть чаплиновскую трагедию со счетчиком. Но это и не важно — согрелись же.

Зато есть — настоящая живая (красивая?) местная подруга, (ужасное) вино и — чужой заповедный дом.

Диски на полу. На колени вскакивает кот. Он пестрый. Другой вьется сбоку.

Рейчел подхватывает одного кота на руки и начинает длинную сагу про его судьбу и привычки… Скучно. Я сбрасываю кофту, остаюсь в праздничном платье, волосы торчат от высохшего пота. У Настеньки я бы помылась и залезла в халатик… Здесь пережидаю, улыбаюсь… и все же чего-то жду.

Вот сейчас предложат (как у нас водится) — дринк, чай, еду, секс… Пожалуй, мне она нравится. Сильная женщина. Томбой. Сорванец. Не девочка-девочка, как Настенька.

Может, и не красавица — но надо же делать поправку на местность.

Хожу-хожу. Жду-жду. Глажу по волосам… А она с котом играет.

Спать будем!

Дома — я закрываю ухо ухом от одеяла и устанавливаю вокруг глаза книжку, и слушаю топот и стуки и кашель в соседней комнате… а потом утягивает и думается какая-то мысль, которая не может быть правильной, — и так я понимаю, что сплю.

Тут — громадная постель с высокими сырыми одеялами в нетопленой спальне. Стаканы и пакеты из ALDI c клюквенным соком из концентрата. Размах приготовлений ко сну пугает меня. Может, еще и тазики для кала и рвоты? Мы что же, наркомаааны, как в «Trainspotting»?

Я немного жду, может, все-таки — что-нибудь?

Но потом понимаю, что и самой не хочется.

Каменное одеяло погребает меня под собой, сминает, как травку под метровым снегом. Я вдавлена в матрас. Матрас пахнет слежавшейся сыростью. Не простудиться бы.

Вот коты верхом на красных каминных щипчах запрыгали по комнате… Сплю.

Утром — трогаю грудь. Свою. На предмет простуды. Там — ком. Но вроде не в ушах. Прокашляться — и пройдет. Не заболела…

Но долго, долго еще чихаю и хриплю, вспоминая этот дом.

Через неделю встречаемся. Рейч в ажитации:

— Я познакомилась с таким молодым, молодым, мне даже стыдно, насколько молод! И секс какой! Но сам — такой хрупкий — мне прям не по себе. Как ребенок. А я привыкла, чтоб мужик был — как кирпичный дом! Чтоб он был — как гора! Чтоб руки не сомкнуть, когда обнимаешь! Вот какой должен быть мужик! А к этому — ну никак не привыкну!

— Ну, рада за тебя. Покажешь это свое чудо?

— Жди. Натрахаемся — придем.

И вот я прихожу уже в два, чтоб уж всяко у них было время. Но — просчиталась, жду еще час. Любопытство разгорается. И вот, наконец, в начале четвертого — что это за чертенок впрыгнул в середину толпы?

Кто это прыгает, как на углях, кто — чуть не идет колесом?

И что это за бледное тело с пузцом, в кожаных штанах — прыгает рядом с нею?

Я знаю, знаю! Это — Рейч, а рядом с ней ее — молодой, хрупкий, загадочный!

Спросите меня — мужик как мужик, за тридцать, рыжий, бледный, квелый, на руке татуировка, под соском — прыщ.

— Здравствуй.

— Ольга.

— Стив.

— Сколько лет ему? — спрашиваю, когда уходит пописать и мы остаемся с Рейч.

— Двадцать восемь. Бейби!

— Мне он не кажется хрупким.

— Да ты что! Я привыкла, что мужик — как гора!

И она демонстративно уволакивает с парти свою новую игрушку. Меня, конечно, не зовут.

— Я, кажется, беременна, — говорит Рейч.

Мы стоим в очереди в «Зев». На мне платье с золотым хомутом, на ней — черные леггинсы и клетчатая мини. Ей идет. Хотя зад великоват.

— Подожди, сейчас, — она ныряет за машину, и я не знаю, идти за ней или не идти.

— Бюе, — облевана еще одна машина. Рот — вытерт.

— Девочки, проходите, — поворачивается всем телом монументальный охранник.

Штамп на ладонь.

— Ты держишься?

— Держусь. Плясать хочу!

— Ну и как? Стив знает?

— Конечно! Он был такая лапочка! Сказал — давай сохраним, я перееду к тебе, будем вместе жить…

— Молодец! Что пьешь?

— Бренди с колой.

— Бренди с колой, и джин, и тоник. Ну, ты решила — ты с ним?

— Я… хочу опции сохранить. Он так юн! Я хочу детей, но не сейчас. Позже. Но — точно детей. И много! — говорит Рейч и гордо вскидывает круглую голову.

Представляю: рой маленьких Рейчел — все с широко расставленными глазами и скошенным носом. Картинка приобретает выпуклость. Маленькие Рейч множатся.

— А на свадьбу мне плевать. Но уж если свадьба — чтоб все ужрались в хлам! Каждому — по три марочки! Вот у папаши была свадьба — ну помнишь, он был на парти с Меган — вот они с Меган когда поженились — у них свадьба была прямо в лесу! Человек пятьдесят, и развесили фонарики, и ходили по лесу, и там в дуплах и под камушками были запрятаны стихи — папа сам написал. Вот как сказочно!

— Да… прекрасная идея. Представляю, в каком все были восторге! — кисло поддакиваю я.

— Ну вот, так что свадьба — не вопрос. Я больше беспокоюсь, как мы вместе-то жить будем. Не уверена. Уж очень юн.

— Но видишь — он все же молодец.

— Да, он очень sweet.

… А через еще пару месяцев:

— Я беременна! Стив переезжает. Будет жить со мной. Я все же немного боюсь…

…Да, милая. Вот и реальность наплыла.

…И после этого она пропала.