Вразнос

15. СЕКС-ТУРИЗМ

Время течет бесконечно, как сопля. Чем дальше, тем тошнее. Серый Манчестер, за окном гадость. Хоть молотком по пальцам бей, чтоб развеселиться. Весь день сидишь и, как монотонный дождь, — клик-клик-клик мышкой… И ничего там нет, пусто, серо.

И Сашечка, как заведено, бойко отвечает на первый СМС — и потом замолкает. И я отдергиваю руку после второго СМС — бью себя по пальцам — опять суешься, лезешь, пристаешь, опять выдумываешь, что там есть что-то «легко, на ход ноги»? Так тебе и позволят там «ход ноги»!..

Надо куда-то себя бросить, как пульку из рогатки. И тут как раз у Настеньки — новая идея: «Поедем в Турцию? Билеты дешевые, вполне! — Ннннну… — Соглашайся-соглашайся, будет фан-фан-фан!»… Ах, мое солнце, моя розовая зайка, ты так веришь в прекрасное «где-то»!

Не могу устоять против фан-фан-фан! Начинаются долгие сборы: «эту маечку взять? — нет, эту»…. Все лучше, чем клик-клик-клик по пустому серому Интернету.

Да и правда ведь, хорошая идея — Турция, национальный заповедник, солнечное затмение! Заманчиво. Пусть не сказка — но разумная перемена. А английское лето — это английское лето. Даже если солнце будет жарить — как-то проскочит незаметно. А уж если дождь зарядит — все только и будут ходить и жалиться: «ужас, а не лето».

Настенька — сейчас вроде — in full power, искрится и сверкает, и Найджел слегка покровительственно, но по правилам — играет свою роль. Он устроил все с организаторами — они с Настенькой будут жить в районе «для диджеев» — и продумал потом, когда нам «все уже надоест» на фестивале — возьмем машину и поедем в поездку по местным красотам. Все складывается замечательно. Надо ловить момент.

Все, покупаю? У меня палец на кнопке «buy». Ну все, жму!

Мы привычно танцуем среди непривычных холмов за тридевять земель от дома. На языке — горечь, в палатке есть еще пять чистых футболок. Вокруг — холмы.

Первый день шел дождь, все поплыло, главная сцена сломалась… В грязюке мы брели по тропинке на вторую, запасную сцену. Но зажгли потом, зажгли, и погода сдалась — на третий день «по заказу зрителей» — вышло солнышко. Попробовало бы оно не выйти… тысячи народу, вдали от дома, из всех стран — мы б его вручную выкатили!

Настенькин голенький животик соблазнителен. Найджел надменно хрюкает. Но рад — видно, что рад. Вот и славно! Мы — слегка замазюканные чистенькие леди, со слегка покореженными драгз, но здоровыми мозгами. Радость для всех.

А может, мы — клоуны, размалеванные до ушей морщинистые жабы с хлопающими по коленям животами? Кричим детям «А вот и я! А вот и я!» — а дети и рады развлекухе?..

Настенька заглядывает в палатку.

— Это платье? — Нет, это? — Сотри немного мейк-ап. Дай я… Вот, так хорошо.

Ночью мы танцуем — днем сидим в отеле в расположенном рядом городке и пьем коктейли. Коктейли — почти по той же цене, что кусок пиццы на фестивале. Гады! Своих обирают.

Весь усы, пиджак и улыбка, пожилой турок Керим вкручивает нам, как он невероятно крут. У него бизнес здесь и в Европе. Его хвастовство даже не напрягает. Он в восторге от себя, он накручивает себя, еще немного и вжжж, как ракета, взовьется в космос — сможет с нами танцевать под «Астрикс» без всяких таблеток. А мне плевать, старый смешной дядечка.

В руке бокал, голые ключицы, на джинсах — позавчерашняя грязь. Я — леди-бродяжка, я здесь проездом, мне все внове, и потому — смешно и легко. Я вежлива со всеми, в том числе и с усатыми турками.

Разговор сходит на нет. То ли нам надоело вежливо кивать, то ли он унесся до звездных высот и видит себя в окружении сказочных красоток, а вовсе не нас. Мы делаем все больше пауз в разговоре и, наконец, удираем. Хихикаем: смешной, смешной дядька! И — обратно в палаточный городок, где просторно, и просто, и наши.

Перед палаткой лежу с книжечкой, загораю. Бродят люди — молодые и красивые, полуголые, с поразительными спинами. Усесться за и долго гладить такую шелковую спину… вечером они все, блестя от пота, будут отплясывать, а я пристроюсь за кем-нибудь, подпитаюсь энергией, оторвусь…

Ни вины, ни беды моей нет, что все мы выглядим одинаково, от двадцати до сорока, — загорелые, поджарые, глаза как плошки, медленные улыбки, живот к ребрам прилип…. «Она замечательная, правда?» — «Мне так хорошо!» Обняться — хорошо-хорошо-хорошо.

К полуночи ко мне прилипает сказочный. Как заказывали. Даже если бы хотела — ничего не могу возразить. Глаза, губы, скулы… гордая осанка… Где ж у него изъян? Рука на… О! Ого! Нет, и тут все в порядке. Целуемся, как в пятнадцать… искренне, хорошо. Надо брать! Чтоб и глаза, и губы, и ручки, и не волосатый, и рост… черт!.. Даже на раз такое сокровище мне не должно было достаться! Нас притягивает друг к другу быстро, искренне, без вопросов… Еще и лучше, что его английский — почти как мой турецкий, почти нулевой.

У него из носа немного пахнет, воздух выходит с тонким свистом…

Ох! Подожди, подожди… Пойдем на другую сцену, там — сказка!

Мы стоим, обнявшись, и смотрим на жонглеров. На каждом пальце у танцовщицы — по длинной проволоке со свечкой, руки — как веера с огненными ногтями. Он обнимает меня сзади, нам невероятно хорошо, мы не спешим.

Сейчас все это будет мое.

…Говорю что-то через плечо — и эти пухлые, прекрасные чужие губы ловят мои. Можно поверить, что до того — я не жила, что все это нарисовали только сейчас, что в этот момент — как в ямке на ладошке, — все самое чистое и спонтанное, собралось в одну точку…

Когда — самый прекрасный, единственный момент моей жизни? Сейчас!..

Он мне про ты ангел, а я ему про колледж, он мне про глаза, а я ему про спинку, он мне про мотоцикл и как мы объедем все горы… а у него такая спина и какие горы, чтоб я туда поехала, я ж его не знаю совсем, заскучаю… Кто он? Хитрец? Глупец? Или — чистая душа без задних мыслей, и ему просто хорошо?

Мы идем в палатку, я мажу руки кремом (медленно, томно, чтобы не сломать настроение). Запах косметики забивает запах пота.

— Ты такая романтичная — говорит он. И сквозь языковой барьер пробивается только грубое обожание, грубая похоть. Все красиво, произнесенное такими губами. Все ново, когда вдали от дома.

МДМА вымела у меня из души ложь. Мне все красиво, мне все — нежно. Он ни на чем — мальчик из соседней деревни, только пару банок пива.

Майка. Давно не видела на мужиках майки. Ну, Макс майки носит, так на то он и Макс. Мальчик, а одет, как старичок.

Мобильник, конечно, навороченный — это важно, я знаю, я сама из России. Рядом — мой потертый пластиковый инвалид.

Секс немного хуже, чем поцелуи… губы его я уже успела полюбить. «Ты так приятно пахнешь!»…

Идет пописать. По уму, надо его проводить: темнотища, грязь вокруг, а просто за дверью не пописаешь — палатки плотно. Переворачиваюсь на живот, потягиваюсь… А, будь что будет.

Не найдет путь обратно — так не найдет. Тогда — засну и высплюсь. Надо только не забыть задернуть «дверь» палатки, а то проморожусь.

Надо же, нашел дорогу обратно! «Не спеши, детка, не спеши»… Я тебе не детка, малек!.. Майка… смешная майка. Детка, бейби.

Мальчик, ты знаешь, насколько ты хорош? Или тут это не ценится? Или как раз ценится? Что сказали б про меня твои усатые родственники? Ты с ума сошел, ей же сто лет?! — или — Давай, давай, жми, добейся приглашения, очаруй!.. Сколько иностранных туристок ты снимаешь в год? Показывают ли они тебе всякие штуки — или расслабляются и позволяют тебе работать? Спорим, что ты все думаешь — русский ли у меня паспорт или английский, но не под силу сформулировать, с твоим английским!.. Был ли у тебя соблазн взять «за это» деньги? Хочешь ли ты, чтоб твоя будущая жена была девственницей?

…Вместо этого мы говорим про глаза и звезды…

А на следующий день опять идет дождь. Мокрые холмы. Все бродят по лужам в сапогах. Перекликаются. Курят. Щурятся на горы. Все копят силы, помаленьку собирается веселье, там, под серой кожей дня — копятся силы на радость.

Пока еще — в палатках, по двое-трое — на маленьких примусах люди варят ночь. Скоро, скоро вынесут ее из палаток.

А мне уже грустновато и не верится. Я тут никого не знаю, кроме Настеньки — и мальчика в белом. Он хочет заехать за мной на мотоцикле и поехать в горы. Я — его ангел. Но мне лень.

Было весело, и совершилось чудо, а потом стало грустно, и все поехало, как петля на чулке. И не танцуется, после такой скачки. И ничего романтичного нет в маленькой деревушке, в усатых родственниках, в работе в гостинице, в иностранных туристках и дискотеках, в майке и в старом мотоцикле, и в попытках выучить английский, и в брошенном колледже… Скоро ему — в армию. А мне — уезжать в серую Англию.

И вот там, в нашем сером городе, в слякоти, после осточертевшей работы — я буду вспоминать… Руки на плечах, ночь и жонглеры, и нельзя ничего сказать, потому что только повернешься и откроешь рот — начинаешь целоваться.

С хитрецом, глупцом, чужаком, охотником за паспортом.