Время для жизни

Глава 10

- Ну ты, паря, даешь! Я ж не знал, куда мне деться! Ох она и кричала! Думаю, да что ж он… убивает ее там, что ли? Дак… ежели так-то, что ж так долго-то убивает! Вот же кат где! – это Мироныч его так «троллит», поводу той ночи, с Зиной, усмехается, сидит рядом, - я уж и на улицу вышел, погулял, да покурил. Ну думаю, все… унялись! А захожу… слышу – нет! Все дальше идет!

- Мироныч! Ты мне сейчас завидуешь, что ли? – пытается как-то пресечь дальнейший разговор Иван, - так, говорят, что зависть – плохое чувство! Да брось врать-то, что уж так она кричала. Может так… вскрикнула пару раз тихонько, да и все.

- Зависть, говоришь? Ну – может и так… Эх-ма… молодость-то прошла! Да быстро так, зараза! А и не пару раз она вскрикнула… не-е-ет… ты, Ваня, брось! Ты, однако, тот еще кобель! Это ж надо – так девку довести, чтобы она голосила, как плетьми ее дерут!

- Ну ладно, ладно! Хватит уж! Чего там… а я тебя и не видел тогда!

- Так как же ты бы меня увидел? Вы ж мимо меня пронеслись, как гонится за Вами кто-то! Ну ты-то пер, как лось во время гона, ничего не видел! А она-то что, пьяная была, что ли? Да вроде нет… своими ногами шла. Это тебе, паря, повезло, что не Яков дежурил. Он бы молчать-то не стал, выматерил бы Вас, да всю охотку бы и сбил!

- А что Яков, такой высокоморальный тип?

- Да ты знаешь, он как брюхом-то маяться начал, такой злобный стал. Все ему не так, все не эдак! Так-то он тоже… раньше… блудливый был. Но горяча, горяча девка тебе попалась! Прав ты! Аж завидки берут!

- Да будет тебе! Хватит уж… Скажу лучше – это правда, что опять дрова привезут?

Мироныч помолчал, попыхивая самокруткой:

- Да не… Там директор совхоза… вроде как – мало, говорит, дров запасли. А что ж?! Шесть печей топить зиму, может и правда – мало. С Лесобиржи согласились еще пару машин привезти. Только – горбыля. Там его колоть-то не нужно будет, только пилить.

Это их посетил директор совхоза, Тихонюк Николай Ефимович. Прошелся по клубу, кое-что указал Илье. Ну так… больше для порядку! И потом заявил, что, так как «концерт они, значит, на открытие-то подготовили куда как хороший, то уж и к двадцать первой годовщине Революции, стал быть… нужно не хуже сделать! А еще лучше – чтобы, значит, поэты-композиторы и новыми песнями, про революцию, стал быть, порадовали! Пусть, значит, знают, что вот все поют известные песни, а у нас – вона как! свои, да не хужее!».

Илье оставалось только почесать затылок и с надеждой посмотреть на Косова.

Приходится морщить лоб и вспоминать что-нибудь… соответствующее. Наброски у Ивана уже есть, но Илья торопит – мало того все это написать, нужно и музыку подобрать, да разучить. Подготовиться! А времени остается – чуть больше месяца!

- А что, Мироныч, вот директор-то, Тихонюк, он местный, или тоже откуда-то приезжий?

- Не совсем местный, но он еще до революции сюда приехал. Из переселенцев, что ли? А потом, уже в Гражданскую… ага, партизанил здесь. Даже каким-то начальником был. Ну и партейный, опять же! Одно время он на «Металлстрое», это так раньше «Сибкомбайн» назывался, каким-то снабженцем был. Ну… мужик он хоть и строгий, но хозяйственный. Серьезный такой… руководитель.

Илья, наконец-то, нашел библиотекаря. Молодая женщина, зовут Лидия Тихоновна. По фамилии – Сергеева. Она, наверное, была бы вполне симпатичной, но вот только сейчас была как-то болезненно худа, даже – казалась изнеможденной. Одета вполне себе со вкусом, правда одежда на ней сейчас… болтается как на вешалке.

- Ты, Мироныч, нашу новую библиотекаршу знаешь, что ли? Вроде здоровкался, как со знакомой?

- Ну так… она же у нас здесь в школе года два, или три учителкой проработала! Особо я ее не знаю, но – мимо же в школу ходила, здороваемся! Она, вишь ты, заболела тяжко. Как бы не год проболела, может и поболее… Со школы-то ушла, вот… к нам решила, значит. Ну да – все ж в библиотеке полегче будет, после болезни-то! Они с мужиком ее – домишко прикупили, на станции. Он у нее какой-то инженер… все по реке туда-сюда носится. С весны и до осени. Путеец, вроде это называется.

Новую библиотекаршу Илья представил работникам. Она была приветлива, улыбчива.

«А что вид такой больной… Ну – может и оправится»!

А Иван выдохнул с облегчением – библиотека, как угроза дополнительной на него нагрузки, отпала! Сергеева быстро разобралась с временной библиотекаршей, и приняла бразды правления книжным царством в свои руки.

Узнав, что Лидия Тихоновна учитель русского языка и литературы, Иван договорился с ней, что она с ним позанимается, по утрам, когда в библиотеке практически никого не бывает. А то столкнулся тут Косов с фактом, что некоторые правила русского языка несколько отличаются от тех, что он изучал когда-то в школе. Немного, но все же он допускал досадные ошибки. Сослался на то, что подзабыл уже школьную программу. Все эти «итти» вместо «идти», «чорт» именно с буквой «О», да еще что-то с предлогами, и глаголами. Библиотекарь похвалила его за хороший почерк – не зря он тогда тетрадки исписывал, да руки чернилами пачкал!

Библиотекарь была благодарна ему еще и за то, что он, после ее слов о скудности книжного фонда, проехался в свободное время по известным ему местам, из которых получали книги, да и собрал… разную макулатуру. Макулатурой он считал все эти… дамские романы. Всяких Мопассанов, Бальзаков, и прочих… Стендалей. Даже Бунина где-то откопал, в залежах, списанных из библиотек, но пока, по разным причинам, не отправленных в макулатуру книг. Здесь Бунин тоже был в запрете, по причине эмиграции и явной антисоветской деятельности в «заграницах».

- Иван! А ты читал Бунина? – с интересом посмотрела на него Лидия.

Он постарался сдержать улыбку, но получилось не совсем:

- «Темные аллеи»? Читал, да.

И отвернулся, увидев, что дама чуть покраснела.

«Ну да… это уже штамп – интеллигентным дамам, как правило, не хватает нормального мужика, чтобы… «отвлек» от лишних умствований!».

- А как ты относишься к русской классике? Вот я думаю предложить Илье Николаевичу попробовать создать театральный кружок…

- Знаете, Лидия Тихоновна… Где-то прочитал такую фразу, что классическая русская литература писалась «барами, о барах, и для бар». Поэтому, наверное, она – не очень близка большинству школьников, которые все же больше – из народа. То есть, переживания Анны Карениной не близки простым русским женщинам. А князь Андрей, с его размышлениями – не очень понятен большинству мужчин. Нам ближе Платон Каратаев… Или тот же капитан Тушин. У простых людей вообще… Проблемы другого рода. И мне больше по душе произведения Шолохова, Алексея Толстого. Там все как-то ближе и понятнее. Но «Темные аллеи» - да, интересны! – не преминул опять вогнать в краску библиотекаршу.

Как оказалось, Лидия Тихоновна приятельствует с Елизаветой Николаевной, школьным учителем пения. Та уже несколько раз забегала в библиотеку, поболтать, да попроведовать подругу. А Ивану было интересно общаться с этими двумя женщинами – Лидочкой и Лизой, как он их назвал для себя. Они были совершенно другими, чем его новые знакомые. С некоторыми претензиями на интеллектуальность, и даже – утонченность. Ну – как ведут себя типичные русские интеллигентные дамы, с высшим образованием, начитанные, но… несколько оторванные от жизни.

Если с молодежью – Кирой и ее компанией, можно было позволить себе подурачиться, дать волю этакому «внутреннему босяку», то здесь все по-другому. Нет, так-то и его знакомые из молодежной компании вовсе не были глупыми. И Виктор, и Илья. И Кира с Зиной. Но все же они были другие. Новая молодежь нового общества.

Тут же приходилось несколько сдерживать себя, фильтруя шутки, анекдоты. Иногда и пошучивая, этак… на грани флирта, но не явно. Больше показывать свою начитанность, как бы невзначай.

«Интересно… Вот для Косова – эти дамы явно старые. А для Елизарова – молоды. Но почему-то с ними… оттачиваешь юмор. Да и выглядеть стараешься все же поумнее».

С подобными представительницами интеллигенции Елизарову приходилось много общаться в той еще жизни. Ну – так и жена была из того же круга. Вообще и тогда, и сейчас Иван с некоторой долей снисходительности относился к таким дамам. Был им присущ некий апломб, даже, и не редко, определенный снобизм. Не очень умный, ага. Забавно наблюдать со стороны. Но некоторые дамы были не лишены определенного шарма.

Вот и Лиза, с Лидией были ему интересны. И Елизавета – уже сейчас. И Лидочка - когда оправится от болезни, то обещает стать вполне симпатичной женщиной.

«Так что – оттачиваем слог и ум в словесных баталиях!».

Были ли у него какие-то намерения по отношению к ним? Да Бог весть! Но – интересно, интересно пофлиртовать чуток с ними.

И он с готовностью отзывался на все просьбы Лидии Тихоновны помочь в делах библиотеки – то стеллажи по-другому разместить, то книги расставить. То – вот, помочь карточки оформить. А то им бланков не дали – сами сделаете! Но он с удовлетворением видел, что библиотека становиться какой-то более уютной, обжитой.

Хотя… он и вообще по клубу не отказывал в помощи. И Илье, и той же Тоне.

Тоня, которая все-таки перешла к ним в клуб, развила бурную деятельность, и теперь после обеда и до самого вечера в зале полно ребятни. Илью Тоня «припахала» в качестве аккомпаниатора. А вот знай, как хорошо раньше-то было, когда сам директор, и ходи – руки в брюки и указывай подчиненным! Ну хоть порядок навела теперь в кабинете директора.

Илья, видать, уже понял, насколько свободно себя чувствовал ранее. И налившись злобой в тоске по утраченной свободе, заставляет Ивана заниматься, кроме гитары, еще и аккордеоном.

- Илья! Может все-же гармонь, или там… баян? Ну что – аккордеон-то? Он же, зараза, сложный!

- Не ной! Мы с тобой договаривались! Вот! Будь добр, занимайся!

И, сатрап, каждый день проверяет, как Иван усвоил предыдущий урок.

Инструментов у них сейчас вполне хватает. Гитар пять штук, из которых одну, что получше, Косов уволок к себе в комнату. Обосновал тем, что – занимается и музыку подбирает. К песням.

Вот еще – пара аккордеонов, несколько гармоней и баянов. Балалаек штук семь, если не больше. Иван инструменты не считал, так только, на глаз определяет. Даже парочка барабанов есть, и горн. Или – труба? Тут Косов вообще разницы не знает. Далек он от духовых инструментов.

Директор набрал ребят в ансамбль, сейчас готов с ними с утра до вечера возится. Поэтому в клубе подчас – сплошная какофония! Они с Тоней даже цапаются, когда требуется освободить зал для занятий танцевального кружка. Все перепираются, кому заниматься в зале, а кому – и фойе достаточно.

Но фойе… дело такое. Люди все же ходят в библиотеку, отвлекают от занятий ребятишек.

Но вся эта суета, в основном – после обеда. А с утра – более или менее спокойно!

Иван показал Илье свои наброски песен. Опять большинство песен получились женскими. Илье, как видно, это не особо по нутру, но – терпит. Интересно, что Тоня довольно спокойно относится к упоминаниям о Варе, и к тому, что песни Иван сочиняет, получается для бывшей пассии Ильи. Может она избрала такую линию поведения – дескать, смотри какая гнусная женщина была рядом с тобой раньше, а вот сейчас – какая хорошая я?

Хотя – вряд ли. Больше похоже, что Тоня и правда такая легкая на характер, и незлая. Но вот, когда занятия с ребятишками ведет – дисциплина у нее есть, и довольно жесткая.

Но занимаясь всеми этими делами, Иван, не переставая думал про ситуацию с Хлопом. И даже не столько о том, что остался целым, можно сказать – случайно; а о том, что его эмоции по отношению к ситуации и этим бандитам были… странными. Не очень-то и понятными, если рассуждать логически. Ну, давно понятно, что разум – это одно, а вот эмоции – это несколько другое. Иван не был специалистом в области психиатрии, просто во время учебы прошел курс судебной психиатрии, да потом несколько раз по уголовным делам приходилось консультироваться с врачами. То есть – только в общих чертах.

«Вот есть разум… и тут я проблем у себя не вижу… в общем-то. А вот с эмоциями… порой – просто беда! Головой понимаю, что нужно делать вот так, а захлестнет эмоциями – и все! Никаких доводов разума! И эмоции подчас такие… не свойственные в прошлом Елизарову. Получается они – больше Чибиса, эти эмоции? Выходит – шизофрения, это не раздвоение разума, а раздвоение эмоций? Значит что? Значит – говорить «сошел с ума» - неверно! Вернее будет – «душевнобольной», если душа - это эмоции? Ну не разум же является душой?!».

Сейчас он разумом понимал, что одним из способов его дальнейшего поведения является «уход в тину». Сидеть в клубе «тихэнько» и не отсвечивать. Возможно такое? Вполне! Жить есть где, одежда есть, деньги есть, в деревне есть магазин, то есть с голоду не помрешь. Вот и живи так! Но – не хочется так жить! Как-то… противно! И самому себе – стыдно.

Какие еще варианты? Сдать Хлопа ментам? Не… не вариант! Тогда и сам он сядет, и надолго. Вообще не вариант!

Что еще? Отдать деньги, все что есть? Эти… суки… показали, что деньги им особо не нужны. Нет, забрать-то они – заберут, только Ивана все равно отмудохают и покуражатся, или просто зарежут.

Тогда что? Получается – ударить первым… И в эмоциях были сомнения в осуществимости этого, но отрицания как такового – не было. Понимал ли он, что придется убить и Хлопа, и Цыгана? Да, понимал. Причем – как-то по-разному понимал. С точки зрения Елизарова, оба этих мудака давно уже зря топчут землю. Никакой пользы людям от них нет, а вот вреда – полно!

К примеру, есть другие представители преступного мира. Тот же Шрам, или Савоська. Но Шрам, преступным путем поимев денег, на эти деньги дает жить другим, тоже пусть не самым лучшим людям – тем же торгашам, у которых одевается; тем же проституткам, чьими услугами пользуется. А от тех – эти деньги уже идут другим.

Савоська – тот вообще встроен в какую-то сложную преступную схему по обороту денег. Там тоже столько жучков крутиться, все кушают-пьют, да еще и родных обеспечивают. То есть – тоже небесполезен для определенной части общества.

А эти… мразоты… только гадят другим, причем гадят – жестко, вплоть до увечий, а все полученное – прожирают, пропивают бездарно. Такие даже для самих урок – не очень удобны. Да что там неудобны, от таких стараются держаться подальше! Они как взбесившиеся собаки, которых просто необходимо даже не изолировать, а уничтожить!

Есть отрицание необходимости убийства Хлопа и Цыгана? Нет, отсутствует. И в прежней жизни Елизаров не понимал где-то читаной фразы, так любимой русской интеллигенцией, что, дескать, если не можешь вернуть жизнь умершему хорошему человеку, не отнимай жизни у плохого. Где здесь связь? Где логика? Ну… русская «интель» много чего взяла на вооружение, из мыслей разных умных людей. Но! Возможно, мысли были поняты неправильно, или просто выдернуты из контекста. Да и кто сказал, что пусть и умные люди всегда «сыплют» только умными мыслями? Им что, вообще не свойственно ошибаться?

Эмоции же Чибиса… несколько другие. Он просто очень боится этих отморозков. А где такой сильный страх, там и сильнейшее желание избавиться от причин данного страха. Причем радикально избавиться!

И херней маются те, кто блеет про «не убий»! Они просто не видели никогда своими глазами убитых такими отморозками людей, изнасилованных женщин, не видели горя пострадавших от таких зверей. А если и видели, но все равно – «не убий», значит – сами твари равнодушные, и лицемерные, не способные сопереживать чужому горю. Их, таких «гуманистов» просто не касалось подобное.

То есть – решение принято. А вот как его воплощать? Ну… найти-то их можно. Пробежаться осторожно по известным Чибису малинам, да хавирам. Поспрошать людей. Его многие знают, а не знают – так все равно видели с кодлой, а потому такой интерес будет понятен. Ну вот нашел… и что? Против всей кодлы? Нет, не реально! Там и Хлопа, с Цыганом – «за глаза»! А по одиночке эти твари не бродят, всегда парой. А то и с остальными. Как-то стараться подгадывать? Ладно… будем думать. Война план покажет!

Шли дожди. Погода совсем уж испортилась. И даже вода в Оби прибыла. Мироныч с Яковом несколько раз звали его с собой, на рыбалку. Тут многие, живущие рядом с рекой, занимаются этим. У Мироныча и лодка есть, небольшая, деревянная. Вот они несколько раз порыбачили, по Оби с сетями. Как называли мужики – со сплавной сетью, или – в другой раз – с «донкой». Выбор снасти проходил по неизвестному для Ивана алгоритму. Только что понял – со сплавной сетью рыбачат на отмелях, а вот с донкой – по глубине. Рыбы было немало. Тут были и белорыбица, попадались и стерляди. Иван себе рыбу не брал, неохота возится и готовить на керосинке. Но от ухи в гостях у Мироныча, или жарехи, то есть жареной рыбы, принесенной Яковом ему в клуб – не отказывался.

- Весной-то… в талах, на фитили язь хорошо идет! Тут же водой все заливает – да иной год чуть не до клуба нашего вода доходит! Вот он и прет, язь-то, в кусты на прожор! Но то – весной, а сейчас рыбы, конечно, поменьше, - объяснял Мироныч, выбирая рыбу из сетей.

Как понимал Иван, мужики брали его с собой как рабочую силу, на веслах работать. Пока он греб, куда указывали, Яков с кормы лодки выкидывал сеть. Рыбачили, как правило, уже в сумерках. Косов не очень понимал, что заставляет мужиков в дождь и ветер заниматься этим – промокнешь, да замерзнешь на ветру, аж зубы чакают.

- Ты, Иван, какой-то неженка – чуть ветерок подул, все – замерз. А рыбки-то тоже хочется! Как без рыбки-то, да рядом с рекой жить? – пенял ему Мироныч.

А вот после этой рыбалки хорошо было, придя домой к Миронычу, попариться в бане, а после и за столом посидеть, принять рюмку-другую очищенного самогона, да под душистую ушицу!

- Так ты что, ни лодку не прибираешь, ни весла не уносишь? – удивлялся Иван небрежности Мироныча.

- Так тут, считай, у каждого своя лодка! Все про всех знают, на реке-то. Кому чужая-то нужна? Да и увидят люди, потом – нехорошо может быть… если кто возьмет!

Вот с Верой… как-то было все не хорошо. Выходит – расстались они с ней. Она еще дважды приезжали к нему. Но чувствовалось, что никакого особого желания у нее – не было.

- Ванечка! Ну ты сам подумай – раньше же никто о нас с тобой не знал, и не видел. А тут… все же люди видят, что я к тебе езжу. Пусть и незнакомые люди, но все же… стыдно мне так-то!

В ее приезды они не столько занимались сексом, сколько лежали и болтали. Настаивать Иван не считал возможным. Нет, конечно и секс был. Но все какой-то… Быстрый и неловкий, будто и впрямь стыдились оба чего-то. Она по-прежнему была нежна, и теперь – очень умела, но того накала, той прежней страсти не было.

- Андрюшка-то мой… согласился все же на бригадирство-то. Хоть и материться, да вроде как привыкает, людьми-то руководить. А мы ему такой костюм заказали, так хорошо ему будет! На примерку уж пару раз сходили. Слушай! Он такой представительный в нем, в костюме-то! Я смеюсь, говорю – прямо начальник! Ага!

- А что он по тканям-то сказал? – Иван лежал на спине, курил, стряхивая пепел в поставленный рядом с топчаном, на табуретке, черепок. Вера лежала, укрывшись одеялом, закинув ногу и руку на него.

- Ой! Что ты! Сначала так ругался, так ругался! Орет – на кой ты его подобрала, сверток этот! Я же, как ты и сказал, говорю ему – шла по тропинке, да вот – нашла. Наверное, кто-то из жуликов, когда облава была, выкинул! Он говорит – вот узнают эти прощелыги, что тряпки их у нас, да придут разбираться! Чем отдавать будешь? Кункой своей будешь рассчитываться? А если с ребятишками что уделают?

- Ну… потом успокоился, - она хихикнула и покосилась на Косова, - ну… я его успокоила. Как ты меня научил!

- Ты что, ему минет делала? – поперхнулся Иван дымом.

- Ну а что такого? Муж же он мне! Не все же только тебе сладенького пробовать!

- И что? Не побил он тебя за такое?

Вера помолчала.

- Сначала-то опешил… А потом орал. Кричит – «блядь ты, Верка, поганая! Как ты только после этого-то детей целовать будешь?!». А я что… молчу. Но я же видела – понравилось ему. Очень понравилось! А потом… уже и не кричит.

- А я и себе юбку, да жакет пошить заказала. Да ребятишкам и рубашонки, и штанишки. Приоделись мы, Ваня, в общем! Спасибо тебе, хороший мой!

- Ну а как у тебя на новой-то работе дела? Привыкаешь?

- Дак что ж… привыкаю. Так-то… там же ничего нового для меня нет. Так же с детишками возишься целый день, да убираешь там все, моешь! Просто ребят там много. Устаю, конечно, к вечеру. Но – заведующая наша вроде бы довольна. Я тут ей заикнулась… ну – что думаю вот, в педтехникум заочно поступить. Так она так обрадовалась – говорит: «Конечно надо поступать! Выучишься – воспитателем станешь!». А я Андрею сказала, так он хмыкнул, головой покрутил, когда, говорит все успевать-то будешь? А я, такая, так вот – попривыкну, присмотрюсь, да и поступлю! И ему говорю – да и ты присмотрись, может в какое училище поступишь. Сейчас вот бригадиром стал, а там глядишь и до прораба дорастешь! Молчит он… но вроде бы задумался.

Получалось… что Веру нужно было – отпускать. Жалко, конечно. Да и привык он к ней. Хорошая она, и ласковая. А уж как в постели – так и вообще! Но… что же женщину-то неволить, если без желания она теперь к нему едет. Нет! Расставаться нужно по-хорошему, не озлоблять Веру.

Второй раз он постарался показать ей все, что мог… как раньше. Им было хорошо. Но видно и женщина почувствовала что-то.

- Ты, Ванечка, очень хороший! А уж сладкий-то какой! Только… ты уж прости меня. Я ведь от тебя только хорошее и видела.

- Ладно, Вера… Чего уж там. Я же все понимаю – у тебя семья, дети. Зачем же мне все это рушить? Нет. Я тебе только добра желаю.

- Вот все ты понимаешь, хороший мой… Как я тебе благодарна за это!

Напоследок Вера… показала, как она благодарна ему. Аж до звона в голове и сбившегося дыхания! А уж какая ласковая была, горячая, умелая…

Он проводил ее до станции, посадил на передвижку.

- Ваня… ты же все-таки не забывай меня… совсем уж. Мы же и недалеко живем… Может, когда и получиться еще повидаться…

Косов, выбрал время, и по пути из киносети, обменяв ленты с фильмами, заехал в парикмахерскую, а потом, подумав, зашел и в швейную мастерскую. Николай Яковлевич немного засуетился, и шепнул ему:

- А что? Деньги-то я Игнатьичу передал! Так что – с ним сам разбирайся. У нас перед Вами долгов нет!

- Да я по другому поводу, и без претензий, - «ага… значит нужно навестить «Штехеля», что-то он мне… задолжал!», - мне, Николай Яковлевич, кое-что из вещей нужно.

Купил он себе толстенный, ручной вязки свитер, с высоким воротом и с подворотом, лыжную шапочку, да пару теплого нательного белья. А еще – отрез байки на теплые портянки, да одеколон еще, ну да – все тот же «Шипр». И на будущее договорился, что в конце ноября приедет, что нужно ему будет зимнее пальто, валенки, да шапка… пусть хоть и кроличья.

Вот только пальто сейчас мужские… м-да… они же чуть не до щиколоток! Сговорились, что Ивану подберут полупальто, до середины бедра.

Александр, который и приносил все это в ту самую, знакомую Ивану комнату, негромко спросил:

- Девушкам, дамам подарок не желаешь сделать? Есть чулки фильдеперсовые, есть белье заграничное.

Иван сначала хмыкнул, покосившись на портного, потом задумался.

- Ну… белье-то нужно брать по размеру. А сейчас… я размеров не знаю. А вот чулки… и, если еще и с поясом, там размер и не нужен. Принеси! Глядишь, кому и презентую.

Потом он осмотрел все-таки принесенное Александром белье и развеселился:

- Заграничное, говоришь?! Александр! Так это белье я же тебе и рисовал, в какой-то из своих приходов к вам! Ты что – забыл, или… несколько обнаглел, мне это впаривать?

Тот смутился, но ненадолго.

- Извини… А ты знаешь – пользуются у дам спросом, между прочим! Мы даже несколько швей дополнительно на это дело посадили!

- Да ради Бога! Пусть Вам в прибыток! Только… отстегивать нам с Игнатьичем не забывайте. А так – успехов и прибылей!

Он взял пару чулок, да пару поясов – черный и белый. Выбирал… чтобы поуже были. А то сейчас это – как отдельная деталь туалета, ага… широкая такая! Нет – если у дамы есть животик, то может и неплохо, и даже – вполне оправдано. Подтянуть там что-то и где-то… Только Иван не был поклонником «рубенсовских» дам!

В следующий свой приезд в город, он забежал к «Савоське», и тот, немного помявшись, отдал ему сто пятьдесят рублей.

- Твоя доля! Как договаривались – пятьдесят процентов, из того, что мне отдают в мастерской.

Иван не возражал. К сожалению, никакой новой информации о бывших приятелях Чибиса, «Штехель» не владел. К сожалению? Или – к счастью? Тут так сразу и не скажешь.

Однако, человек предполагает, а Бог – располагает! Уже в самом конце октября, топая из киносети к вокзалу, Иван заметил у входа в рюмочную, знакомое лицо. Перейдя на другую сторону улицы, зайдя в проулок, он закурил, пытаясь немного успокоиться и сосредоточится, осмотрелся.

«Вроде бы больше никого не видно!».

Постоял еще немного, потом перешел улицу, и толкнул входную дверь. Окинул взглядом сумрачное помещение. Народу немного, и слава всем Богам! из его бывшей компании – здесь только самый адекватный, а именно – Димка Плехов, который «Чилим». Тот сидел, уставившись в кружку с пивом и чего-то бурчал себе под нос.

«Пьяный что ли?».

- Здорова, Димка! – Иван все-таки решился и подойдя к столу, уселся на стул, так, чтобы видеть и входную дверь в забегаловку.

«Да нет, не пьяный. Хотя и перегар от него есть».

- А… Чибис. Здарова! – Чилим не горел желанием общаться, хотя и злобой не пыхал. Был хмур и несколько… растерян, что ли.

- А ты чего один? Где братва лихая?

Димка покосился на него с непонятной усмешкой, прикурил папиросу, помахал рукой перед лицом, разгоняя дым.

- Да так… Кто где, - Чилим отвернулся.

- Пиво-то хоть ничего здесь? Или – моча? И да – тут пожрать можно, или отрава голимая?

- Да нет… и пиво – нормальное. Если вон буфетчику лишний рублик накинуть, и что-то похавать тоже есть.

- Ты будешь? Я плачу! – Косов встал, намереваясь пройти к стойке.

Димка вздохнул, чуть подумал:

- А-а-а… пожрать нужно, это – точно!

Вдвоем они прошли к стойке, взяли по паре кружек пивка, еще какие-то жареные колбаски с тушеной капустой.

«Смотри-ка – прямо Бавария!» - усмехнулся про себя Иван.

Они сначала молча поели, и уже после, отхлебывая пиво, закурили.

- Так что за проблемы? Может и я чем помогу? Ты же знаешь, Димка – у нас с тобой всегда все ровно было! – Косову нужно было вытянуть Чилима на разговор.

Похоже, что пиво, да «на старые дрожжи», у Плехова легло… хорошо. Он явно повеселел, да и расслабился.

- Хреново все, Чибис! Жука и Лаврена неделю назад… нет – десять дней назад, ага! замели возле рынка. Жук там лопатник у кого-то подрезал, да… неровно получилось, спалился. Его там крутить стали. А Лаврен… придурок! вытащил шабер и ну им размахивать… долбоеб! Вот его и помяли там… торгаши эти. Да здорово, говорят, помяли! На тюремную больничку свезли, цинканули нам. А Жук в предвариловке чалится.

- Ну а где… эти Ваши… блатная элита, бля! Или в тину ушли? – Лаврена Ивану было нисколько не жалко, сдохнет – туда ему и дорога!

- Ага… Хлоп и Цыган… мать их! Эти два утырка пару дней назад… в сквере, в центре. Базарят – приметили парочку, карась такой жирный, и с ним цыпочка… тоже ничего так прикинута. Парочка эта там… в любофф играла, кароче! Вот Хлоп с Цыганом и повели их, подождав, когда голубки созреют в гнездышко лететь!

- Ну… в подворотне, как водится, карась огреб по башке кистеньком. Ты ж знаешь – Хлоп это дело уважает! Но… вроде мужичок-то крепкий оказался. Хлоп говорит – пришлось добавить! А Цыган в это время цыпу под ножом держал.

- Да ладно бы так… это же все понятно. Ну… гоп-стоп и все дела! Так нет же – цыпа эта Хлопу чем-то приглянулась… Бля… сука, ну до чего же долбоебы! Ну… в общем, Хлоп давай эту кобылку распрягать… Карочь… задвинул он ей лысого, а она… тоже дура, бля… заявила, что, дескать, мужик ее – какой-то начальник и типа – пиздец вам! Цыган грит… Хлоп-то разъярился и давай ее там… всяко, карочь… и туда, и сюда! А потом еще и Цыган! А когда уже уходили, Хлоп этой дуре еще и по голове кистенем тюкнул!

- Пиздец какой-то! Они что – совсем ебнулись, что ли? Уже со скачков на взлом мохнатых сейфов перешли? Это же зашквар! Бля… я даже не знаю… так опарафиниться… пиздец просто! А как их сейчас в хате встретят, если менты примут?

- Так вот же… о чем и разговор! Они в последнее время вообще… ебнулись! Цыгану уже месяца два, а то и все три кто-то дурь привозит. Забористая такая шала! Вот они и пыхали, на пару! Похоже… они и в этот раз вообще без головы были!

Ивана опахнуло жаром: карась жирный… цыпочка прикинута! Это не Сергей ли с Кирой? Гневом обдало лицо, затряслись руки!

«Убью, суки! Убью! На лоскуты резать буду!!!».

Потом выдохнул, чуть успокоился, подумал – нет, не похоже. И цыпа кричала, что мужик ее начальник, да и не стояла бы Кира «под ножом»! И Сергей – тоже парень крепкий, вряд ли бы просто так сдался бы!

Но полного успокоения все же не пришло – вот же твари, что творят! Ну, гниды! Мелькавшее ранее желание убить этих двоих получило очень сильную подпитку! Нельзя, чтобы такие твари по земле ходили! Нельзя! Не правильно это!

- Ну и где сейчас… эти взломщики? – процедил Иван.

Чилим с интересом посмотрел на него, видно что-то почувствовал.

- Сейчас… погоди. Нужно еще пивка взять! – парень сам сходил к прилавку, вернувшись, принес еще по паре пива.

- Они сваливать решили. Хлоп говорит… солнца южного хочется, на хрен эту Сибирь, и зиму эту. Вдвоем, прикинь, да?! Мне сунули пять сотен… базарят – все, дальше сам по себе! Сука! Да у них же сейчас бабло-то всяко есть! Гниды, бля! У Фатьмы они… помнишь, где это? Ага… Вроде бы седня вечером на товарняк прыг – и к морю! У Цыгана там, на «железке» какие-то концы есть. Говорит – нам бы только из города чухнуть, а там – ищи ветра в поле!

«Так… у Фатьмы. Сегодня… товарняк».

По памяти Чибиса, Иван помнил, что есть такая толи «тычка» у Цыгана, толи – вообще родственница. Живет она… ага! На берегу Оби, почти в конце города. Там еще тропинка вдоль берега есть, потом – через овражек, а там и до «железки» - рукой подать.

«К мосту они не пойдут! Там охрана. Да и неудобно там подсаживаться на товарняк – насыпь высокая, голая, ни кустов, ни деревьев… пока еще туда залезешь, можно и назад слететь! То есть… пойдут они вдоль берега, чтобы не выходить на улицу, на всякий случай! А тропинка… неудобная, узкая совсем. Берег подмывает постоянно, можно и в воду ухнуть! Там нормальные люди-то и не ходят. Но к Фатьме той же – вполне нормально, по тропинке, потом по проулку – и вот он, ее домишко! Потом… после овражка… они свернут направо, чтобы выйти к железке. Потом есть… одна будочка. Еще стрелка на путях, паровоз едет медленно. Вот там они и будут садиться!».

Как помнил Иван, Чибис был пару раз у той Фатьмы. Ничего так бабенка, молодая, лет двадцати пяти. Смуглая очень, а глаза… глаза у нее всегда были злые. И шпану она ни во что не ставила. Только Цыгана признавала, да вот Хлопа, похоже, побаивалась.

«Да и хрен с ней, с Фатьмой этой! Она мне и в хрен не уперлась! Тут у меня другой интерес!».

Косов и сам не заметил, как задумался, перебирая варианты. Прихлебывал пиво, да изредка затягивался папиросой.

- Ты что задумал-то, Чибис? – он встряхнулся и поднял взгляд на Чилима, - на кой хрен они тебе нужны? Пусть катятся! Тебе же спокойнее будет!

- Ты чего? Ничего я не надумал! Вот тоже думаю – съебутся они отсюда и мне спокойнее жить станет!

- Ага… А Хлоп и правда на тебя злой был! Тогда, в парке, я уж думал – все, не разойдетесь вы миром! – было видно, что Димка уже изрядно опьянел.

- Ладно, хрен с ними! Ты-то что надумал? – надо переключить Чилима на другое.

Димка посопел, поплюмкал губами:

- А не знаю я… Я тут пока прибился к одной… Но тоже – долго не поживешь у нее. Вот видишь, как у тебя ловко вышло – соскочил, да еще и с деньгами. Пристроится сумел. Нормально, чё! А я… хрен знает! Вот думаю… может мне в Кунгур податься? Это на Урале есть городишко такой. У меня там тетка живет. Я же после детдома к ней поехал. Вот же где дурак был! Не понравилось мне, что тетка давай мной командовать – вот устроим тебя туда-то, вот – девушка по соседству живет хорошая, поженим тебя. Ты бы, Чибис, видел – какие у этой соседки были сиськи! Обалдеть! А я что-то испугался – думаю, а ну как придавит она меня ночью этими сиськами, и пиздец Митрию придет! И – сбежал, дурак! Сейчас бы жил – как сыр в масле катался!

- Так может еще не вышла замуж, соседка та?

- Да где там! Уже два года прошло! – видно, что сейчас эти сиськи испуга у Димки не вызывали, только грусть от своей прошлой дурости.

- Ну… не проверишь, не узнаешь! Так ведь?

- Ну… так-то… да. Как вариант… Наверное, так и сделаю! Сегодня еще заверну к своей марухе, а завтра… на хрен все это! Надоело! Тетка командовала видите ли! А Хлоп не командовал? Не… дурак я был! Как есть – дурень!

Они посидели еще с полчаса, и Косов оставил Чилима за кружкой пива.

Домой он возвращался «на автомате». Из головы все не шло: «у Фатьмы… сегодня… товарняк». Сосредоточенность прерывалась какими-то непонятными приступами азарта, которые, нужно признать, приходилось подавлять. Что было – непросто!

Он все крутил в голове:

«Так… туда перееду на лодке. По нашему берегу на веслах пройду выше моста, и даже чуть дальше, чем нужно. Потом – уже вдоль того берега спуститься по реке ниже. Главное – не промахнуться, а то с воды все по-другому кажется. Там… придется подождать… где-то возле тропинки. Даже прямо рядом с проулком, что ведет к дому Фатьмы, чтобы не пропустить этих выблядков! Потом… потом… ага. Там есть несколько кусков берега, подмытые водой. Там только тронь их – рухнет все вниз, похоронит – хрен кто найдет!».

Вспомнился случай из прежней жизни Елизарова и его милицейской практики.

Приехал как-то в конце весны участковый из одной прибрежной деревни. Привез мужичка с собой. А мужичок готов написать явку с повинной. Рассказывал, что глубокой осенью предыдущего года поехал он на Иртыш, порыбачить. Осенний метляк, если кто понимает, стерлядь бывает, что даже и с икрой попадается! Ага… А так к нему подгреб еще один рыбачок, изрядно уже налитый самогоном. Из соседней деревни. Ну – костерок, ночь, самогонное вино, мужицкие разговоры. И выясняется, что тот, кто подгреб на лодке – зечок со стажем; а тот, что с явкой – служил прапором на одной из зон Севера. И ведь так совпало – что примерно в одной местности. Один сидел, другой – охранял! Ну… зечка этого пьяный гонор взбудоражил схватиться за нож, а бывший прапор… топор рядом лежал. В общем – закопал он этого зечка тут же – под речным яром, прямо рядом с урезом воды. Лодку – отправил в свободное плаванье по Иртышу – пусть думают, что этот мудень из лодки по пьянке выпал и утоп!

Но вот за время прошедшее стало мужика что-то доводить. Говорят – что где-то и у кого-то еще остался такой атавизм как совесть. Наверное – это про данный случай. Вот, спустя полгода, мужик и не выдержал, пришел к участковому, с повинной головой.

Ну, как водится, собрали опергруппу… Эксперт там, следак из прокуратуры, «це понятые, це – подставные», в общем – все как положено! Только вот… не нашли они ни хрена! Две недели копались вдоль берега – весной разливом подмыло несколько участков берега, и они рухнули. Берег – изменился, масса упавшего грунта была… весьма изрядной, да еще и водой замыло все это. Перекопали «туеву хучу» кубометров песка и ила, протыкали берег щупами на несколько раз, да на несколько километров! Ни хрена! Потом – плюнули! Тем более, покойный характер имел поганый, успел «достать» всех родных и соседей по месту жительства. Да и сожительнице его – все его тумаки не терпеть больше!

Нет, так-то… «убивец» что-то ей там заплатил. Неофициально, что бы шум не поднимала. Да и поменьше разговоров было. А сам «убивец»? Да домой отпустили – «нету тела – нету дела»! И такое бывает…

Боялся ли Иван? Сложно сказать… Что-то мелькало такое… на периферии чувств. Но он старался сразу же гнать от себя это, накачивал, накачивал себя. Вспоминал рожу Хлопа, ухмылку Цыгана… А еще – этот рассказ, про последнюю пакость этих уродов! Это – особенно хорошо отгоняло всякий страх перед задуманным! Злость, злость и только злость! Убить сук! Убить как бешенных собак!

Он немного раздумывал, что взять с собой. Финка… или тот, найденный в сарае у Петровны штык? Штык был длинный, тяжелый. Он еще когда шил сбрую для финки, обрезками кожи замотал треснувшую рукоять. Получилось вполне удобно и крепко, пусть и неказисто. Ну – его не в музее на витрину вешать! И сам клинок он отчистил, отполировал. Даже какое-то клеймо стало чуть проглядывать и надпись… Остеррайх… Австрия, значит?

Потом все-таки отложил штык в сторону. Ну не умеет он им работать! По типу клинка – тут больше рубящие удары предполагались, чем колющие. Представил, как этот штык смотрелся бы на длинной старинной винтовке – бердыш какой-то получается! Да и хрен с ним!

Так… лопата, веревка… спички, завернутые в кусок кожи, чтобы не промокли…

Вроде бы все. А времени еще – полно, и ехать рано. Завалился на топчан, взял гитару, начал что-то бренчать-наигрывать… и не заметил, как уснул.

Проснулся рывком – «бля! проспал! ф-у-у-х, нет… еще только начинает смеркаться! Но – пора выдвигаться, пора!».

С собой Иван взял еще купленную на рынке, старую и уже изрядно запаянную фляжку, тоже непонятного производителя. Во фляжке плескался фирменный самогон Мироныча. Постоял у клуба, покурил…

«Хочешь-не хочешь, а делать – надо! Вперед, мля!».

Он прошел по берегу, столкнул лодку на воду, нашел в кустах прислоненные к иве весла, и потихоньку погреб вдоль берега, вверх по течению. На берегах уже было изрядно темно, и даже огоньки стали появляться – все больше и больше. А на воде – еще светло!

«Так… достаточно. Вот здесь нужно переплыть на ту сторону! Ага! Вон этот поселок… та-а-а-к… значит, Фатьмы хата… вот где-то здесь должна быть!».

Он нашел требуемое только после третьего причаливания к берегу – далеко вверх ушел. А за ивами, которые росли вдоль берега, домов было почти не видно. Ткнул лодку в кусты ив, привязал ее к коряге. Аккуратно, чтобы не брякнуть, сложил вдоль лодки весла. Не торопясь, вылез на берег, размял ноги, и постоял, покурил. Здесь было тихо, только иногда, поодаль взлаивали собаки во дворах.

«Ну да… дом Фатьмы еще и расположен удобно… для разных темных дел. Вроде бы и не с краю поселка, а так… чуть ближе остальных к берегу. Поэтому стоит как бы наособицу».

Он прошел вдоль по тропинке, вглядываясь в берег. Шел аккуратно – было уже темно и свалиться с обрыва вниз сейчас – вот вообще не надо такого!

Это только кажется, что ночью – совсем уж темно и ничего не видно. Всегда есть хоть какой-то источник света, хоть самый мизерный. Да и глаз человека все же устроен так, что чуть постой в темноте, и начинаешь уже что-то различать – вот какое-то строение; вот – дерево; и вот тропинка под ногами, хоть чуть-чуть – но посветлее окружающей земли. Ага, спасибо тому же «тяжелому», который и учил их всему этому в Чечне, тогда – почти семьдесят лет вперед… или двадцать назад. Как посмотреть!

«Вот вам нужно патрулировать улицы этого села ночью. Хотя, как по мне – дурь, бля, несусветная! Ты не видишь ничего, не слышишь – из-за своих шагов – тоже ничего, а тебя и видят, и слышат! Ну – это дело вашего начальства, не буду его критиковать! Как по мне – толковее было бы садить вас в секреты, каждый раз меняя места «засидок». И выдвижение в секрет должно быть скрытным! Так… ладно! Вот – тебе нужно идти от точки А до точки Б. Не включай фонарь! Ни в коем случае! Без фонаря тебя видно метров за двадцать максимум – если без «ночника»! А с фонарем – да, блядь, за все триста метров ты виден! Ну кто тебя не наебнет? Только ленивый, слепой, да… пьяный комендантский контрабас! Хотя и он тоже… наебнет! Тут же как… Враг толи попадет, толи нет… а свой по своему – попадает всегда! Иди без фонаря, не торопясь, чувствуй куда ногу ставишь! Не громыхай подошвами! Тебе чего – лень ногу выше поднять? Блядь! Вы меня слышите или нихуя не слышите? Нет… мне, конечно, говорили, что менты тупые, но я не думал – что настолько! Так! Продолжаем! Разговаривать не надо. Не надо разговаривать, я сказал! Заткнись, блядь! Так понятнее? Ну вот – умные же люди, все понимают! Только – русские! Пока, мля, матом не покроешь – нихуя не понимают! А как покроешь – ну умницы, интеллектуалы же… Бля! Уступают по уму только «шпицам», а это, если кто не знает – сама тупая собака из всех пород! Так! Что, бля, непонятно?! Какого хуя? Кто меня просил «тактику» провести? Вы просили? Так заткнитесь и не пиздите! Продолжаем! Вот… разговаривать не надо! Все нужно обсудить еще до выхода – порядок действий, кто как идет, кто и куда падает… ну – в случае чего! У хороших групперов – это уже автоматом выходить, а у вас… ну – как выходит. Поэтому – обговаривайте все – ДО выхода! И если вдруг… ВДРУГ! я сказал – что-то нужно сказать другу Коле – только шёпотом, на ушко. Выбрали место, присели, чтобы не отсвечивать и на ушко, ласково… не привлекая внимания. А чтобы получилось все это – сначала… ну вот так, антабкой – стук-стук негромко. Все знают – камрад хочет привлечь внимание! И тогда – рукой… рукой вот так… да подойди ты ближе, вот! Отошли вот так в сторонку и ты скажешь ему все, что думаешь… и по поводу его самого, и про его жену… и даже – про любимую собаку! Кто курит ночью в патруле?! По ебальнику мерзавца! Потому как – он враг твой! Зашли в укрытие… сели на дно окопа… накрылись чем-нибудь. Вот тогда можно покурить! Но – лучше – не надо! В располаге покуришь! Нихуя с тобой за эти пару часов не будет, не помрешь!».

Вот и сейчас он постоял, подышал… и начал вполне себе видеть. Нет, не так, как днем, конечно, но – сносно! Взял из лодки лопату, отошел на выбранный участок берега и поглядывая по сторонам, прислушиваясь, выкопал канаву в песке – два метра в длину, да в глубину с полметра. Хватит!

Подошел к яру, посмотрел:

«М-д-я-я-я… тут на честном слове все держится. Чуть толкни сверху и вот этот кусок… метров пять длиной… ага, метра четыре высотой… а толщиной? А хрен его знает! Все это рухнет вниз, нахуй! Пошли-ка отсюда, пока не похоронило!».

Он вернулся к проулку, поднялся на яр, нашел куст толи черемухи, толи ивы – в темноте уже хрен различишь! А нет… все же – черемуха, размял сорванный прутик в пальцах, понюхал! И присел в этом кусту. Чтобы не затекали ноги, приспособил на два сучка лопату черенком, получив этакий насест. Накинул капюшон на голову, покурил.

«Блядь! Дождь начинает накрапывать! Хотя… это даже и к лучшему!».

Откуда-то Косов помнил, что «движ» товарных составов начинается примерно с одиннадцати вечера и примерно до двух часов ночи.

«Время еще есть! Даже рановато я сюда прибыл, как бы не околеть тут под освежающим октябрьским сибирским дождиком!».

Страха по-прежнему не было. Немного потряхивало, но это скорее – от адреналина. Не перегореть бы! Иван несколько раз поднимался на ноги, приседал, напрягал мышцы, разгоняя кровь. Здесь, на берегу, было довольно темно. А вот на улице, за домами, горели, хоть и редкие, но фонари. Метров через пятьдесят-семьдесят. И горели еле-еле. Но крыши домов, да и верхушки заборов на фоне этой подсветки были видны. Постепенно холод все же пробирал!

«Для меня здесь главное преимущество – внезапность нападения! Нужно хоть одного вывести из строя сразу! Если нет… ну – тогда все будет печально! Кто из них пойдет первым? Да – Хлоп и пойдет, к ворожее не ходи! Он всегда впереди идет, а хитрый Цыган – всегда позади на шаг-два. Так что, первым – Хлоп. Бить в брюхо».

На занятиях по физподготовке, когда обязательная программа пройдена, менты, особенно из молодых, из десантуры, или других «спецов», иногда что-то показывали остальным.

«Не бейте в грудь! Не старайтесь попасть в сердце. Вы точно не попадете! А вот в ребро – попадете наверняка, и либо время потеряете, либо вообще – нож сломаете! Брюхо – вот ваша цель! И бить нужно не один раз, акцентировано, а несколько раз, короткими ударами! Как шилом шьете! Раз-два-три! Отскок! Оценка состояния противника! Если попали как надо – все, он уже не противник! Ему больно, очень больно, и он уже ни о чем не думает, только о том, как ему хреново! Но! Не кидайтесь на него, даже если он уже загибается – вполне можете нарваться на удар! Контролируете его? Просто толкните его – рукой, или ногой. Он упадет. Все – можно добить!».

Т-а-а-а-к… Мля… Момент истины… Брякнула щеколда на калитке. Все. Дождался. Идут.

Иван приподнялся, пару раз чуть присел. Совсем чуть-чуть, только кровь разогнать, напружинил ноги, сгорбился. Слышно было, как что-то негромко сказал Цыган. Хлоп в ответ негромко засмеялся:

- Ничё! Она крепкая, выдюжит! А горячая она, Фатьма-то! Я уж думал – брюхо мне вспорет!

«Они что, напоследок Фатьму «отхарили» что ли?! Она же Цыгана подружка, или родственница? Они что – совсем оскотинились?! Вот же… животные!».

Нет, так-то Косов был вовсе не против свального греха – каждый развлекается как может, и групповуха… ну - кому что! Но… ведь по согласию это должно быть. А эти… Получается, по словам Хлопа, Фатьма была – против?

Пиздец Вам, суки! Косов, как учили, бросил от живота и груди вверх ярость и с глухим рыком, поднимаясь рывком, сделал шаг вперед и вправо, одновременно нанося удар снизу вверх Хлопу в живот. Н-н-н-а-а, сука!!! На-на-на!

И сразу за этим, резкий толчок левой рукой в грудь. Чтобы он, падая, хоть как-то зацепил Цыгана. А сам - еще пара приставных шагов вперед и вправо, выходя из-за падающего.

Удар… С-у-у-к-а! Цыган успел отпрыгнуть от Хлопа и Косова назад. Неловко, взмахнув руками, но – успел! Вот же ж! Удар Ивана вспорол пустоту.

- Сюда иди, блядина! – издав утробный рык, Косов делает шаг вперед.

Как и когда Цыган успел выхватить нож, Иван так и не понял. Он даже не увидел, а скорее почувствовал движение слева снизу и интуитивно выставил чуть согнутую в локте левую руку наружу, ставя блок. Что-то сильно ударило по руке, укололо предплечье. Предполагая, что следующий удар будет прямой в грудь, он попытался отступить назад, отмахиваясь одновременно ножом на уровне груди. Нога поехала по мокрой траве.

«Блядь!».

Но, к его удивлению, Цыган не торопился нападать. Выставив левую руку чуть вперед, отведя правую с ножом назад, для удара, Иван наклонился. Цыган почему-то отступал. Не нападал, не бежал, а пятился назад.

Косов присел пониже, чтобы лучше видеть силуэт противника. Тот, наткнувшись спиной на забор, стал оседать, заваливаясь на бок.

«О как! Это что сейчас было?».

Помедлив секунду, пытаясь понять в чем тут хитрость, он осторожно сделал несколько шагов вперед. Так… слева, свернувшись в позу эмбриона, чуть слышно всхлипывая, лежал Хлоп.

«Здесь, похоже, все удачно! А что с этим… чуркой?».

Приставными шагами, по кругу, как сказали бы в будущем – «нарезая пирог», Иван двинулся вперед. Там, куда упал Цыган, под забором, было особенно темно. Тем более, Косов, пытаясь разглядеть силуэт врага на фоне фонарей, изрядно «засветил» глаза.

«Тихо? Никто не орет… Не стонет. Не, я туда к нему наклоняться – погожу!».

Иван, чуть поворачивая голову, огляделся. Никого. Тихо. Только показалось, что вроде бы что-то побулькивает.

«Может эти… уроды, спиртное несли?».

Потянул носом воздух. Водкой не пахло. Кровью вот пахло… Да. Потом у забора что-то чуть шевельнулось, и Иван сделал несколько шагов назад, присел на одно колено. И опять тихо.

«Да не… не стал бы он столько выжидать! Дурь это! А что тогда случилось-то? С испуга он помер, что ли? Да ну нах!».

Иван посидел еще. Потом, осмелев, аккуратно вытащил из кармана куртки папиросы, закурил. Все было тихо.

«Бля… сиди – не сиди, а делать-то что-то надо! Заканчивать все!».

Он осторожно подошел к забору. Здесь был виден более темный силуэт лежащего. Обойдя его, зайдя под правую руку, Иван толкнул Цыгана ногой. Ни-гу-гу! Потом пригляделся и с трудом различив в правой руке нож, выбил его осторожным пинком. Отошел и подобрал оружие. Снова вернулся и уже смелее подхватил Цыгана за одежду, выволок его поближе к Хлопу, где было чуть виднее.

«Бля-бля-бля… Как так получилось-то?! Это что же – я, пытаясь отмахнуться от него, угадал Цыгану в шею? Да ловко как угадал – чуть не до позвоночника распахал. Кровищи-то, кровищи… То-то он сразу заваливаться начал! Ну да помер Максим – и хрен с ним! Что там с Хлопом?».

Твою же мать! А вот Хлоп был еще жив! Все так же скрючившись, сжав брюхо руками, он был без сознания, но вблизи было видно, как подрагивает от мелких вздохов его спина.

«Ага… в больничку я его сейчас потащу! Нет, сука! Начал дело – надо и заканчивать!».

Вытащив фляжку, Иван присосался к ней, заглотив чуть не треть содержимого. Потом осмотрелся, подошел к Хлопу, примерился.

«Да ну на хер! Не буду я ему глотку пилить! Одного вон… уже хватит!».

Прицелился, приставив финку в спине, и ударом другой руки, резко загнал ее на всю длину лезвия. Хлоп выгнулся, чуть задрожал и опал, как будто из него воздух выпустили.

«Пиздец котенку, больше срать не будет! Это меня видать уже самогон догоняет!».

Вспомнив про укол в руку, на ощупь, нашел порез на рукаве куртки, ткнув туда пальцем, почувствовал небольшую боль. Похоже, что порез, причем совсем небольшой. Приспустив куртку, он, поверх одежды, замотал руку платком и туго затянул.

«Дома более тщательно все обработаю и перевяжу!».

Как не потряхивало Ивана, но нужно было заканчивать. Он оттащил сначала одного, потом и другого вниз, с яра на берег, чуть задумался.

«Вот два фрага. Есть дроп… или это лут?»

Похоже, его неслабо так «ведет». А еще и дождь усиливается! Он аккуратно, чтобы не испачкаться, раздел… теперь уже трупы. С Хлопа снял вещмешок. У Цыгана была небольшая сумка через плечо. Оттащив тела в вырытую канаву, чуть присыпал песком. Собрал шмотки в узел, и, вместе с вещмешком и сумкой, отнес к лодке. Это чтобы, даже если найдут, по одежде не смогли опознать.

Поднялся на яр, укрывшись капюшоном покурил, и, помогая себе веслом, обрушил подмытый кусок берега вниз.

«Вот так! Как здесь и было!».

Уже сверху, как было можно в темноте, он осмотрел обвал.

«А то еще как рассветет, окажется, что вся земля рухнула не туда, куда нужно! Да нет… все вроде бы нормально!».

Затем он прошел к месту схватки, и здесь, уже особо не скрываясь, со спичками, прикрывая их от дождя руками, осмотрел место. Все было в порядке.

«Ну а кровь? Кровь к утру – замоет так, что хрен кто и что заметит! С собачкой-то, конечно, можно найти. Но кто и зачем сюда с собачкой придет?».

Уже сидя в лодке, Иван тщательно осмотрел-обшарил все карманы одежды убитых, все что находил – складывал в свою сумку, для более позднего и тщательного осмотра. Одежду свернул в вещмешок, туда же добавил пару камней, подобранных на берегу и раскрутив мешок за лямки, закинул его метров на тридцать в реку.

«Так… все. Надо домой подаваться… мокрушник, бляха-муха!».

Но что-то не давало ему отчалить.

«Да что же такое-то? На кой хрен мне все это надо?».

Матеря себя на чем свет стоит, он снова вылез из лодки, поднялся на берег и пошел к дому Фатьмы. Ну да, он же помнил, как покойный сука Хлоп сказал, что та крепкая, выдюжит. Может она сейчас кровью истекает, может помощь требуется?

«Вот же… гуманист сраный! Она же тоже преступница! Блядь! Косов – что ты творишь, а?!».

Он подошел к воротам и постоял, прислушиваясь. Тихо.

Осторожно, не брякая воротиной и щеколдой, зашел в ограду. Опять тихо.

Так же, тихонько ступая с пятки на носок, прошел в сени и легонько потянул дверь. Та открылась без скрипа. И опять тихо! Оглядев через приоткрытую дверь кухню, чуть освещенную керосиновой лампой, буквально просочился внутрь.

«Вот не хватало еще, чтобы хозяйка, в благодарность за «бурный секс» с покойными, охреначила меня сейчас каким-нибудь топором!».

Постоял, стараясь дышать чуть слышно. Потом, чуть отстраняясь от дверного проема, заглянул в комнату, приглядываясь к полумраку. Какой-то огарок свечи, в стоявшей на подоконнике плошке, горел неровно, подергиваясь и моргая.

«Мда… бардак, конечно!».

Как написали бы в милицейском протоколе, в помещении были «явно видимые следы борьбы». Что-то валялось на полу, осколки посуды, тряпки. На развороченной кровати лежала, скрючившись, голая хозяйка.

- Фатьма! Фатьма, ты меня слышишь? – чуть слышно позвал ее Иван.

В ответ женщина застонала, потом резко повернулась на кровати к выходу.

- Что? Ты кто? Тебе чего надо?! – и снова застонала.

Даже в такой ситуации, Косов отметил, что женщина все же – красива. Смуглая, с крепким телом. И черты лица – правильные.

- Не пугайся! Я… ничего плохого я не сделаю. Я… слышал, что тебя… избили. Тебе помощь нужна? Может… в больницу… врача…, - «вот зачем я сюда пришел? Если ей и нужна помощь, то явно – не скорая. Следов крови… ну – по крайней мере обильных следов крови – нет. До утра она вполне доживет, а там и сама, если надо в больницу уйдет. Вот вечно ты, Ваня, какую-нибудь хрень сотворишь!».

- Ты кто такой?! А эти… где?

- Нету их… ушли они! Не бойся их! Они уже ничего плохого не сделают! – «уходить нужно, а я тут… психологическую помощь оказываю».

Что-то видать женщина в его словах разобрала, потому как более внимательно вгляделась в него.

- Ты же из них… Ты же раньше с ними был? Ты бывал уже здесь, у меня? – она пыталась прикрыться обрывками одежды.

- Ладно, Фатьма… пойду я, все уже кончилось! Это точно, не бойся!

- Ты… ты что… где они?

«Твою мать, Ваня! Все! Что ты прикипел здесь?».

- Еще раз спрашиваю, Фатьма – тебе нужна помощь?

Она помолчала, глядя на него:

- Ты их что… убил?

- Твою мать! Женщина! Ты слышишь, я тебя спросил – нужна ли тебя помощь? – Иван начал злиться и на себя, и на нее, и на дурацкую ситуацию.

- Подожди… сейчас, - она чуть помотала головой, - дай воды…

Он вернулся на кухню, нашел более или менее чистую кружку, зачерпнул из бачка воды и зайдя в комнату, протянул кружку женщине.

Она судорожно пила, закашливаясь и расплескивая воду.

- Дай еще… пожалуйста…

Пока она напилась, он смог оценить, что особой помощи ей не требуется. Ну да, вон щека припухшая, и глаз начинает заплывать, губы разбиты. Руки в синяках, царапины и ссадины на теле. Но… в общем-то состояние… не смертельно все, в общем!

- Фатьма! Мне идти нужно.

- Погоди…, - вот чего не было у нее, так это слез.

«Мда… сильная дамочка. А может – привычно для нее такое? Да нет… вряд ли. Вон глазами как сверкает!».

- Они ушли… или…

- Или, Фатьма… Или…

Она задумалась, не отводя взгляда от него.

- Ты же… этот… Хлоп все на тебя матерился. Говорил, что кишки тебе выпустит!

- Ну… не вышло у него.

- А… а Ильяс? – «вот сейчас как прыгнет она на тебя, за милого дружка мстя!».

- И он… там же. Мстить будешь? Ты же вроде его подружка… была? – вот тут и правда интересно. А то Цыгана «завалил», а здесь еще какая вендетта вылезет?

- Ты сдурел что ли, парень?! – она была искренне ошарашена, потом выругалась на каком-то неизвестном Ивану языке. Но что это ругань, было понятно сразу.

- Я тебе ноги за это целовать должна! Скажи… ты точно их… убил? – она с такой надеждой смотрела на него, что…

«Блядь! Тут какие-то прямо шекспировские страсти разыгрываются! Цыган и правда был ебнутый, что за спиной такие… обиды оставлять!».

- Точно, Фатьма, точно… Они сейчас… по Оби, к Северу движутся. По течению.

Она снова выругалась, а потом заплакала. Но не как девочка – навзрыд, а молча, но как-то – облегченно. Просто слезы катились из глаз.

- Как же так… Фатьма? Я думал, вы с Цыганом… ну с Ильясом – любовники, или вообще – родственники. А тут вон как…

Она вытерла слезы рукой и снова засверкала глазами:

- Ильяс, он…, - и снова яростная ругань, - пес он! Об одном жалею, что не сама я его зарезала! Не знаю, как ты их убил, но – плохо убил, быстро! Я бы не так убила! Я бы…, - и она чуть слышно завыла, покачиваясь.

- Ну ладно, Фатьма… Мне и правда уже идти надо. Если тебе помощь не нужна, я пойду. А ты… не убивайся так. Все прошло, этих… собак… больше нет. И никто не узнает… ну… ты поняла.

Он повернулся уходить.

- Подожди! Как тебя найти? Как зовут тебя?

«Зовите меня Супермэн, бля! Надо заканчивать этот водевиль! Цыганщина какая-то!».

- Иван меня зовут! И искать меня не надо. Все – я ушел!

- Да подожди ты… Ты… если что, на рынке меня найти сможешь, на центральном рынке. Где фруктами торгуют. Я умею… быть благодарной! И я должна тебе!

Уже уходя, он все-таки отметил, что женщина и правда красива. Даже сейчас, после всего, что ей пришлось пережить.

Вернулся он домой уже под утро. Довольно быстро докатившись вниз по реке, он долго искал место, где обычно оставлял лодку Мироныч. Потом весла поставил на место. Вроде бы все нормально.

Придя домой, отмахнувшись от Якова с его подколками – «к кому же паря здеся нырял-то, да чуть не всю ночь?!», он, скинув только куртку, согрел чайник, попил чаю, а потом стал разбирать. Прежде всего – свою одежду. Как не берегся, а кое где темные капли, похожие на кровь были. Замочил в тазике костюм, потом хмыкнул, разглядев, что же его спасло от более серьезной раны на руке. Оказалось, что, когда он еще собирался, решил чуть ослабить сбрую на ножнах, что вешал на предплечье. Побоялся, что перетягивать руку будет, и та будет затекать. Вот, когда он финку выдернул из ножен, похоже и ремни, и сами ножны чуть провернулись, вокруг предплечья. Изрядный прорез был на ножнах, изрядный. Б-р-р-р… что бы могло быть, если бы вышло по-другому!

«Распластал бы мне руку мудак Цыган! И кровищи бы потерял не меряно, а то и там бы скопытился. Ну… по крайней мере, не прибрался бы за собой!».

Да и вообще, стоило себе признаться, что только благодаря везению все закончилось так, а не иначе.

«Кто-то видать мне там шепчет! Спасибо ему, этому – кому-то!».

А вот с Фатьмой… Стоило ли туда идти? Сейчас-то понятно, что нет. А тогда? Ладно, все по поговорке – буду жалеть о том, что сделал! Да и вряд ли она побежит в милицию. И молчать будет. Скорее всего… Похоже она не столько с преступниками якшалась, сколько с конкретным Цыганом. А с остальными – поскольку те были с Цыганом.

Потом стал разбирать «трофеи». А что? Схватка была? Была! Значит – что с бою взято, то – свято!

Ну что сказать… деньгами вышло больше пяти с половиной тысяч. Очень солидный кусок. Очень. Не зря Чилим обижался на этих двух мудаков – выделить пацану пятьсот рублей, когда у самих больше пяти тысяч на кармане? Это даже не жадность… Это – хрен пойми, как называть! Все больше и больше оправданий этому убийству он находил. А когда распаковал два свертка – один поменьше, другой побольше, так и вообще у него сомнений не осталось! И там, и там были всякие цацки. Рыжье, рыжевье, рыжики… В свертке поменьше, похоже это – Цыгана, этак с кулак размером, украшений было, само собой поменьше. Но, даже не будучи знатоком ювелирки, Косов мог сказать, что, похоже, этот сверточек куда как больше стоит, чем сверток побольше. Тот, который в два кулака. Там все больше предметы простенькие были.

«Так! Вот это мне – на хрен не всралось! Все это, понятно, что снято с людей! Палево это все! На кой хрен Хлоп и Цыган с собой это тащили – вообще в голове не укладывается! Они что – не могли это барыгам спихнуть? Идиоты! А у меня как раз есть такой барыга на примете! Есть! Вот ему и спихнем за долю!».

Иван решил не откладывать это в долгий ящик, и побыстрее избавиться от золота.

«Вот отосплюсь и к обеду рвану к «Савоське», скину это все. Поменяю на обезличенные денежные знаки!».

Вот только что делать с ножом Цыгана, Иван не мог решить! Выкидывать – так ведь такая весчь! Он не разбирался в металлах, но рисунок на клинке был виден невооруженным глазом. Все эти полоски, линии, ворсинки! Серая красивая сталь! А что это конкретно – булат, дамаск, харалуг или еще что-то – Иван не знал. Еще было похоже, что этот нож был сделан из обломка прежнего кинжала, гораздо большего размера. Этот-то… сантиметров пятнадцать-семнадцать в длину. Рукоять сделана… не понять из чего сделана, но оплетена кожей, и аккуратно так оплетена – куда как аккуратнее, чем сам Иван оплел рукоять штыка. И ножны – тоже хороши, из толстой кожи, качественно так прошиты. Даже какой-то орнамент на ножнах выдавлен. Пижоном Цыган… был…

Было ли Ивану как-то… противно, тянуло ли его блевать от содеянного, или от картинок, что пришлось пронаблюдать? Да ни хрена подобного! Он твердо знал, что сделал доброе дело. Вот как-то неприятно было вспоминать… это – да! Но – не противно, точно! Да и если разобраться – вот с тем же Цыганом получилось вообще непонятно! Он же так до последнего и не понял, что произошло. А вот, когда Хлопа добивал… тут – да… неприятно.

Разобрав и попрятав все по нычкам, Иван вышел на улицу, покурил, да и завалился спать. Правда граммов двести… все же принял, ага! От простуды!

На следующий день он, не откладывая в долгий ящик, отправился в гости к «Штехелю». Нашел его, как и не раз прежде, за вкушением обеда в столовой. Ну да – время-то обеденное!

Он чинно поздоровался, взял себе несколько блюд – если уж выпало горячим да жидким напитаться, что, прямо скажем – не каждый день случается, то и нечего тут ерепениться!

После обеда, поглощая чаек с булочкой, Иван сказал:

- Севастьян Игнатьевич! Дело есть, довольно серьезное. Потому не здесь, ага!

Тот только кивнул в ответ.

Они прошли вместе в пакгауз, и зашли в коморку Штехеля.

- Что у тебя опять? А то… у тебя не может же быть что-то простое?! Все у тебя как-то… с подвырветом!

Иван даже чуть обиделся – чего это? Хотя… на этот раз и действительно…

- Игнатьич! Тут дело такое… наследство мне досталось. Только – непростое, а… довольно горячее. Ага! Надо бы его как-то… скинуть. И даже – не здесь, не в Никольске, желательно! Половина – вам!

Савоська насупился, некоторое время смотрел на него не отрываясь:

- Я уж думал ты за голову взялся, а ты – опять за старое, что ли? Дурья твоя башка! Чего тебе не сидится на жопе ровно, а?

- Тут, Севастьян Игнатьич, как сказать… не от меня одного это зависело, вот… Пришлось как-то так…

- Ладно… чего там у тебя?

- Рыжье у меня. И немало!

Вот сейчас Штехеля проняло. Он удивленно смотрел на Ивана:

- Песок что ли? Где ж ты его взял-то?

- Да нет… не песок. Я, Севастьян Игнатьич, дверь-то закрою, а?

Штехель удивленно смотрел, как Иван прошел к двери, приоткрыл ее, посмотрел в склад, а потом закрыл и запер изнутри.

Когда он, достав из сумки сначала один сверток, развернул его, Штехель уставился на кучку золота, почесал нос. Потом Иван достал и развернул второй сверток. В ответ на это Савоська достал из стола початую бутылку коньяка и набулькал себе с половину стакана.

- Игнатьич! Ты бы мне тоже… налил, а?

Они выпили, посидели, покурили. Все это время Штехель молчал. Потом проскрипел:

- Так… откуда все это? Пока не ответишь, я тебе ничего не скажу. Рыжья… и правда немало. Так только… ты чего это, чей-то общак подломил, что ли? Я за такие горячие дела не берусь! С меня люди потом спросят! А мне жить еще охота!

- Нет, Севастьян Игнатьич, ты не так понял. Рыжье это чистое. Ну как чистое… понятно, что с людей оно снято. Но это не людское. Это – ничье теперь!

- Давай, рассказывай!

- Помнишь, ты мне говорил, что Хлоп и Цыган меня ищут. Вот – нашли! Теперь это, выходит, мое наследство. От них осталось.

- Ты что же… замочил их что ли?

- Так, а что мне оставалось делать? Там либо они меня, либо я их! Мне, получается, повезло больше. А им… не повезло!

- От вы ж… мокрушники сраные! Все у вас не так как у людей! Все у вас через жопу! – Савоська разорялся минут пять. Потом успокоился, снова закурил.

- Знает кто, что ты их… уделал?

- Нет… там чисто все получилось, - слукавил Иван, - не найдут их.

Штехель долго смотрел на него с непонятным выражением лица.

- Я вот не пойму вас… что ж вы за люди-то выросли? Те… ушлепки беспредельные… Их уже и на правИло собирались кликнуть, очень уж они… людям жить мешали… безголовостью своей, да наглостью. Так выходит – и ты не лучше! Двоих закопал, и сидит тут… спокойный такой!

- Ты, Игнатьич, меня с ними не ровняй! – вызверился Иван, - они и правда – берегов не видели, для них кровь, что водица была. Мамку родную за пятак зарежут! А я… почистил тут, пока вы собирались их править! За людей выходит работу сделал! Какие ко мне вопросы?

- А ты что ж – законник что ли? По уму если, тебе нужно было людям сказать, предъявить Хлопу и этому… копченому. На толковище бы разобрались!

- Ага… стали бы они того толковища ждать! Нет меня – значит и предъявить некому! Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы, не так что ли? Да и кто со мной на толковище бы базарил? Я же отошел… Один на льдине, ломом подпоясанный! Ты что ли, за меня бы впрягся? Нет? Вот то-то же! Да ладно… чего уж теперь! Что с рыжьем делать будем? Заметь – я со своей доли согласен в общак лавэ отстегнуть! Все как положено!

- Положенец… нашелся тут! Молчал бы в тряпочку, мокродел сраный! Вот же где… берсерки безголовые!

Иван развеселился:

- Тогда уж пусть я буду – ульфхеднар! Это мне больше нравится!

Штехель с интересом посмотрел на него:

- А это кто такие… те, что ты сказал?

- Да все та же скандинавская мифология – викинги там, берсерки, ульфхеднары. Берсерки – это в переводе… что-то вроде – медвежье сердце… воины, которые в бою теряют разум и бьются невзирая на раны и боль. Подчас и не разбирая, кто перед ними – свои или чужие. А ульфхеднары… это тоже воины, только… волчья голова. Те тоже суровые воины, только с головой все-таки дружат.

- Ишь ты… ученые все пошли! Вот я и говорю – не разбирают, где свои, а где чужие.

Они выпили еще. Потом Савоська вышел в склад и поорал того пацана, а когда пацан прибежал, отправил его за закуской, в столовую. Иван понял, что – сошло ему с рук. Скорее всего, Штехель все-таки даст знать кому надо, что Хлоп с Цыганом… все! Но дальше последствий – не будет. Вот и ладушки!

Они, уже под спокойный разговор, допили эту бутылку коньяка.

- Я так думаю, что… тысяч на десять того рыжья будет. Есть там цацки, которые… не просто так. И прав ты – здесь их скидывать… не нужно. Отправлю через людей куда подальше. А там – кто их узнает? Но бабки эти мы получим не скоро. Нет… не так. За часть цацек, что попроще – деньги будут через пару недель. А вот другие… там – разное может быть. Если кому понравится… так деньги сразу отдадут. А нет… так только месяца через два результат будет. Понял ли?

- Понял. Только, Игнатьич, у меня такая просьба – с тех денег, что быстрее будут, мою долю в общак отслюнить надо. И еще… там на киче сейчас два пацана чалятся. Это из нашей… банды шпанята. Погоняла – Жук и Лаврен. Второй на больничке сейчас. Говорят, помяли его сильно, на задержании. Вот этим парням – отдельно бы грев заслать. Должок у меня перед ними, получается. Точнее – не мой должок, а Хлопа с Цыганом, но если лавэ их у меня будет, то я должен грев подогнать. Правильно?

Штехель посмотрел на Ивана… с уважением, что ли:

- Добро! Дело хорошее. Людей на киче греть нужно, то дело благое. Я людям за тебя скажу… не про Хлопа, конечно, а про то, что грев засылаешь, даже когда отошел. Люди это оценят!

«Да и про Хлопа ты тоже… да наверняка скажешь! Только бандитам Хлоп этот – никуда не уперся!».

Так и порешали. Уже идя домой, Иван решил, что деньги, вырученные с золота, он – тоже куда-нибудь отдаст.

«Да вон – Вере, хотя бы! Пусть свою избушонку отремонтируют, все получше жить станут!».

«Да… с Верой как-то… жалко все же. Нравилась она ему, нравилась! Ну что же! Значит нужно снова кого-то для… г-х-м… искать. Зиночка – опять потерялась, носа не кажет! Варя – хитрожопая до изжоги! Ну ничего, ничего! Она еще ко мне придет – вот тогда я и взыщу с нее сторицей! А пока… да хрен его знает! Может стоит как-нибудь вечерком в ресторан к Калошину забежать. И культурно время проведу, да и Игорь, наверняка, кого-нибудь да посоветует! Есть же там… этуали? Не может их по ресторанам не быть! Этакие звезды… полусвета».

Уже вечером, засыпая, у него мелькнула мысль:

«А может и правда… зайти как-нибудь на рынок, да на центральный? В ряды, где фруктами торгуют? Фатьма… она и правда… очень ничего так дамочка!».