Время возвращаться домой

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ "Москва! Звенят колокола..."

В голове помутнело. Лешка выскочил из квартиры, огромными шагами, в полпролета, сбежал вниз и вылетел из подъезда. Старухи лениво повернули свои очки на него.

Промчавшись несколько десятков метров, он остановился. Сердце колотилось о грудную клетку, как бешеная канарейка.

"Трус! Трус!" - билась одна-единственная мысль. "Струсил, бросил девчонку!"

Он присел на пустой скамейке, снял пилотку и, зажав голову ладонями, замычал от боли и бессилия.

Вот как же так - он, лейтенант Красной армии, не смог защитить беззащитную девочку от бандитов, не стоящих и ногтя ее? Ведь он как раз и должен защищать. Это же его работа. Почему не сумел? Потому что - трус.

Трясущимися руками он развязал вещмешок и достал початую бутылку коньяка. Глоток, как ни странно, слегка отрезвил его. Так бывает, когда адреналин глушится спиртом.

"Спокойно, товарищ лейтенант, спокойно..." - уговаривал Волков сам себя, глубоко дыша.

Ну что бы он сделал, уйдя в магазин минут на пять-десять позже?

Пристрелил бы убийцу Тани, и рука бы не дрогнула.

На самом деле, человека убить очень легко, если ты не видишь его на прямой дальности. Из миномета, например. Удачный выстрел - и ты даже не узнаешь, что по твоей команде погибли три-четыре человека. В общем, неплохих человека, у которых были женщины, дети, были мечты, было прошлое. Вся вина их оказалась в том, что они оказались врагами. Причем, врагами оказались не в том месте и не в то время.

Труднее убить из нагана или винтовки, когда ты видишь глаза того, кого убиваешь. Недаром палачи завязывали глаза своим жертвам. Дабы не видеть глаз их.

Очень трудно убить человека своими руками - ножом, топором. Прикладом, лопаткой...

А что делать, если за твоей спиной женщины и дети? Они должны жить ценой твоей жизни. Вся твоя жизнь сводится к одному единственному моменту. К одной единственной точке пространства. К моменту истины. И да не дрогнет твоя рука, наносящая удар лопаткой поперек рожи ублюдка, изнасиловавшего твою дочь. И дальше - будь что будет? А ведь вчера он даже не задумался над этим... Просто выстрелил. Просто выстрелил вчера, а чужая пуля догнала Таню сегодня.

Волкова одолевали самые разнообразные мысли. Что делать дальше?

У себя там, в сорок первом, он просто вернулся бы к Тане, вызвал милицию и они вместе бы искали преступников. И нашли бы, это без сомнения. Не сразу, но нашли бы.

А здесь? Как это происходит здесь? Судя по тому, как кривилось лицо Тани при слове "полицай", связываться с ними было себе дороже. Да и кто он такой для них? Бродяга с сомнительными, естественно, сомнительными для местной полиции, документами.

Лейтенант сам не заметил, как встал и побрел в неопределенном направлении, не видя ничего перед собой.

Очнулся лишь тогда, когда уперся животом в заграждение. И оцепенел. Огромный проспект был забит сотнями, а может быть, тысячами автомобилей. Все они гудели, фырчали, воняли. Воняли так, что солнце скрывалось за угарной дымкой. На него можно было смотреть, не прищуриваясь - бледный лик в сером тумане.

Здесь были и громадные грузовики, и хищно-приземистые двухместки типа старинного, только модернизированного, рондо, и вообще смешнючие четырехколесные коробчонки, на которые, кажется, дунешь, - и перевернется или сломается.

Только чего вот они стоят, словно дорога заперта пробкой?

"Богато живут..." - позавидовал лейтенант "этим". И начал считать. Досчитав до второй сотни - а машины стояли в четыре ряда - сбился. Побрел вдоль ограждения, разглядывая всевозможные масти и породы автомобилей.

"Живут, может быть и богато, но глупо", - понял Волков. Ну, вот что такое - две сотни машин? Это двести водителей и, в лучшем случае, восемьсот пассажиров. Нет, грузовые считать не надо, это полезные штуковины. Так, если в каждый автобус посадить по пятьдесят человек, то получится не тысяча легковых, а всего лишь двадцать автобусов. Правда, придется от остановки пешком пройтись, но ведь тогда здоровее будешь! И угарного газа меньше в воздухе. Интересно, почему они тут друг о друге не думают?

Немного успокоив себя этими дурацкими размышлениями, Волков понял простую вещь: возвращаться домой к Тане нельзя. Придут ее подруги с хлебобулочного субботника и найдут тело девушки. А рядом - горюющий незнакомец. Как говорится, картина маслом.

Нет, возвращаться никак нельзя.

Не спеша лейтенант вышел к рынку, судя по обилию торговых палаток и снующему туда-сюда народу. На него не обращали особого внимания, хотя изредка бросали любопытные взгляды. Потоптавшись, Алексей обратился к одному из кавказцев, сидевшему на корточках возле лотка с фруктами:

- Извините, не подскажете, где здесь остановка какого-нибудь транспорта?

- Чито? - не понял кавказец.

- Где здесь трамвай останавливается?

- Чито?

- Ну метро, например, где?

- А тебе куда надо, дорогой? Сейчас я брата позову, он тебя довезет куда надо, мамой килянусь!

Лейтенант задумался. И на самом деле, куда ему надо?

- Мне в метро бы...

- За тысячу довезем, слюшай!

"Однако!" - подумал Волков, но вслух сказал:

- Нет, спасибо. Денег нет.

- Пятьсот!

Лейтенант махнул рукой и сделал шаг в сторону.

- Триста, слюшай, и будет тебе метро-петро! - крикнул вдогонку кавказец, но Алексей уже шагал прочь. А в спину ему все неслось:

- Двести! Дешевле никто не возьмет. Сто писят - последняя цена, что ты жадный такой...

Вход в метро оказался в пятнадцати метрах от предприимчивого кавказца, только за угол заверни.

Волков усмехнулся. Очень ему этот тип напомнил родных одесских извозчиков, возивших курортников с вокзала на Дерибасовскую через третью станцию Фонтана. Могли бы и через Люстдорф, конечно, но извозчикам было лень.

Внутри метро было пустынно и прохладно. Волков подошел к турникетам и долго думал, куда совать мелочь. Щелей в турникетах не было. Подошел к тетеньке, сидевшей в стеклянной кабинке:

- Здравствуйте, а где тут платить? У вас?

Тетенька в синем кителе и красной пилотке недоуменно уставилась на него:

- В кассах платить... Вон кассы!

- Ааа... Спасибо!

Лейтенант шагнул к окошечку, низко наклонился и крикнул через стекло:

- Один билетик дайте, пожалуйста!

- На сколько поездок? - ответила ему продавщица билетов.

- А на сколько можно?

- Да хоть на год. Гражданин, вы карточку брать будете или нет?

- А что, у вас и сфотографироваться можно?

- Гражданин, я сейчас охрану вызову! Не задерживайте очередь!

Волков оглянулся. Очереди за ним не было. Тогда он высыпал всю мелочь в лоток и сказал:

- Один билетик на метро.

Тетка покачала головой и быстро пересчитала мелочь. Ее оказалось больше, чем надо. Остатки тетка ссыпала в тот же выдвижной лоток вместе с прямоугольной карточкой синего цвета, видимо, билетом.

Снова подойдя к турникетам, лейтенант показал билет тетке в кабинке и попытался пройти, но железные челюсти хищно щелкнули прямо перед Волковым. Тот аж отпрыгнул от неожиданности.

Тетка в красной пилотке высунулась из кабинки и заорала:

- Дурак, что ли? Куда прешь?

Волков опять показал ей билет.

- Ты чего мне тычешь? Приложи к кругу и иди, деревня понаехавшая!

Бурча под нос извинения и пряча взгляд, лейтенант снова подошел к турникету и приложил карточку к кругу. Там немедленно загорелась зеленым цифра "ноль". Хм... И что это значит?

Он нерешительно потоптался и крикнул тетке:

- А тут ноль показывает!

Откуда-то из-за будки вышел человек в черном с такой же черной палкой в руках:

- Слышь, мужик, ты больной что ли? У тебя на карточке ноль поездок осталось, проходи!

Волков сделал было шаг вперед, но не успел пройти. Какой-то пацан вынырнул из-за спины и, скользнув ужом, нырнул в метро. Волков пошел за ним, но турникет опять щелкнул перед ним. Вдобавок заорала сирена.

Мужик в черном выразительно постучал себе палкой по лбу и отвернулся.

Пришлось снова покупать билет.

Проходя через турникет, Волков непроизвольно скрестил руки на паху, словно футболист в стенке перед штрафным ударом. Удара, слава Богу, не последовало.

Эскалатора тут не было, обычная лестница прямо на перрон.

Хм... И куда ехать? Ага... Вот указатели вверху. На одной платформе висела надпись "Посадки нет". На другой стороне табличка с десятком различных названий. Выбора нет. Ехать можно только в одну сторону.

Поезда Алексей ждал недолго, даже не успел толком разглядеть станцию. Вообще, он любил московское метро - настоящие дворцы трудового народа. А эта какая-то бетонно-убогая. Ничего интересного.

Вагон был пуст. Конечная станция, оно и понятно. Алексей принялся разглядывать картинки, которыми был оклеен вагон изнутри, словно журнал мод. Картинки завлекали почти обнаженными женскими телами. На одной из них девица в белом купальнике бесстыдно изогнулась на пляже. Надпись же почему-то сообщала о том, что мятежный английский бриг "Баунти" - это рай наслаждения. Рядом с девчонкой висела картинка с мужиком, который буквально вылазил с листа бумаги, выгибая руки, как акробат. Лицо мужика было обезображено чудовищной гримасой, словно ему долбанули по темечку штакетиной, и он от этого выпучил глаза. "Тебе не уйти от "Монстра общения!" - визжала надпись. Алексею захотелось вытащить свой наган и влепить этому уроду пулю между глаз. Ни один "монстр общения" еще не уходил от пули.

На бесстыдную девочку смотреть было приятнее, но на следующей станции в вагон вошли люди, и Волков, смутившись, поспешно отвел от нее взгляд.

Нет, непристойные картинки он видел, конечно. Правда, черно-белые, и на них было больше интимных подробностей, чем на этой красочной. Как-то, в бытность беспризорником, стащил целую колоду порнографических карт у раззявы-нэпмана, который нажрался в хлам и упал в канаву. Остальное ценное - часы с кошельком, клифт и полуботинки - свистнули старшие товарищи. За эту колоду Алешка выменял на базаре целый шмат сала и каравай серого хлеба, за что был нещадно бит Гошкой-Чумой. Гошка узнал о картах слишком поздно и не успел позырить.

Но одно дело - сидеть в подвале и люто-бешено воображать распахнутых красавиц, тасуя порнографические картинки в полном одиночестве, и совсем другое - вот так, на людях, любоваться почти голой женщиной, которая, к тому же, возбуждала сильнее, чем те, разверстые почти наизнанку.

Тем более что рядом села пожилая женщина с большой клетчатой сумкой.

А напротив...

У Волкова даже голова закружилась от того, что он не смог понять - юноша перед ним или девушка.

Оно было неясного пола.

Накрашенное, как дешевая проститутка из одесского борделя, и небритое, как биндюжник после трехдневного запоя.

Лицо существа было истыкано странными гвоздями и кольцами. Даже на носу висело кольцо, словно у племенной коровы. Или бушмена какого-нибудь. Мочки были вообще дырявые. В дыры были вставлены кольца девятимиллиметрового калибра. Ствол "Маузера" запросто может войти. А из самих ушей торчали проводки, которые спускались в дамский ридикюль, который существо держало на коленях. При этом оно беспрестанно подергивалось и кивало головой.

Пожилая женщина равнодушно скользнула взглядом по существу, потом по лейтенанту и прикрыла глаза.

На следующей станции рядом с продырявленным существом села еще одна пассажирка. Молодая девчонка в такой короткой юбке, что когда она села, между ног ее мелькнул розовый треугольник.

Алексей опять попытался отвести взгляд, но это получалось с трудом. Слишком уж манили полные обнаженные ноги девчонки.

Заметив его пошлый взгляд, девчонка презрительно фыркнула, потом одернула юбчонку, больше похожую на широкий ремень, и положила на ноги маленький вещмешочек, увешанный блестящими стеклярусными бусинами. Но колени-то все равно остались открытыми!

Хорошо, что вагон стал заполняться людьми, и эти самые коленки закрыл чемоданом потный толстый мужик. Он вытащил из чемодана непонятный планшет и стал сосредоточенно изучать его, время от времени тыкая в светящийся экран пальцем.

На лейтенанта никто внимания не обращал. Все были заняты своими делами. Здесь, оказывается, никто внимания друг на друга не обращает.

Разглядывая исподтишка нелепых людей, Алексей вдруг подумал - а куда, собственно говоря, он едет? Спросить, куда идет поезд, он постеснялся и стал вертеть головой по сторонам. Ага... Вот...

За спиной, на стенке вагона, висела схема, больше похожая на паутину, сплетенную пьяным пауком. Видимо, схема метро. Найти на ней станцию, на которой Волков сел, не представлялось возможным. Чуть выше, под самым потолком, была еще одна схема, состоявшая из одной темно-синей линии. Теперь уже проще... Волков встал, чтобы разглядеть схему и тут же на его место, не глядя, шлепнулся потный мужик со светящимся планшетом. Хм... Наглость - второе счастье, это точно.

"Бауманская! Следующая станция "Курская" - сказал противный до патоки сладкий голос диктора. Так... А после Курской у нас что? Оппа! "Площадь революции"! Так что, у них тут революция все-таки была? Наверное, только буржуазная, как французская или наша, февральская. А дальше... "Библиотека имени Ленина"!!! Ленина??? Да что же это такое-то? Откуда она тут взялась? Как в этом мире может быть Ленин? Ерунда вообще. Сочетание несочетаемого. Прямо по диалектическому марксизму - отрицание отрицания. Может быть, здесь количество нэпманов перешло в качество? Так их же под корень извели в тридцатых... Эх, сейчас бы учебник по истории этого перпендикулярного мира...

На станции "Площадь Революции" лейтенант решил выйти. Надо прояснить вопрос в самом сердце Союза - на Красной площади. Если там есть Мавзолей...

Что тогда будет, лейтенант додумать не успел. Поезд остановился, и Волкова просто вынесло из вагона людской толпой.

Люди сновали туда-сюда плотными потоками. Алешу постоянно толкали в спину. Загрохотал отходящий поезд метрополитена. Голос из невидимых динамиков мрачно вещал об угрозе террористических актов. Видимо, проблема троцкизма и савинковщины здесь так и не была побеждена. Следуя указателям, Волков пошел к выходу в город, машинально шагая в ногу впереди идущему и чувствуя себя персонажем из "Божественной комедии" Данте. Именно так он и описывал преддверие ада. Только Харона не хватает.

На эскалаторе опять пришлось краснеть. Прямо перед ним стояла очередная девушка. Эта была почему-то в одних колготках. Причем, колготки были ярко-красного цвета и обтягивали ноги и... и то, что чуть выше ног так, что видна была даже морщина, на которой сидят. Тоже проститутка, что ли? Но даже Таня одевалась скромнее. И вот куда тут глаза деть? Руки непроизвольно тянулись к двум манящим полушариям. Лейтенант даже сунул руки в карманы, нарушая всевозможные уставы. А что делать? Ходить как-то надо! Фраза "держать себя в руках" приобрела совершенно новый смысл. На выходе из станции Волков ускорил шаг, чтобы обогнать девушку и не видеть ее прелестей, но, обогнав, не удержался и оглянулся. Лучше бы не оглядывался. Тогда бы не споткнулся, завороженный видом женских прелестей, обтянутых так, что видно было все мягкости и выпуклости вместе с впуклостями.

- Э, дебил! Смотри, куда прешь! - рявкнул на жертву женской красоты - парень с черными волосами, похожими на гребень стегоцефала. Таких динозавров Волков любил раньше на картинках разглядывать, в учебнике палеонтологии. Для самообразования читал, да.

Лейтенант хотел было извиниться, но стегоцефала с человеческим лицом куда-то смыло людской волной.

А на площади Революции...

Вот это да!

И откуда в Москве столько народа? Экскурсанты, что ли? Наверное. Вот эти, похожие на японцев или китайцев, беспрерывно щелкают друг друга своими "ФЭДами" и "Лейками". Уж что-что, а фотоаппараты Волков сразу разглядел. Еще в бытность воспитанником Антона Семеновича лейтенанту довелось поработать на заводе "ФЭД", где он учился шлифовать линзы для объективов. Там и заинтересовался оптикой, а потом и математикой, что, в итоге, и привело его в Одесское пехотное училище. Очень захотелось стать снайпером. А так бы сгнил в какой-нибудь подворотне, если бы не Советская власть.

Не удержавшись, Волков шагнул к группке азиатов и, через плечо, заглянул на аппарат одного из них, благо рост позволял. Да... Вот это техника. Изображение сразу выводилось на экранчик с тыловой стороны умной машинки. Интересно, как она устроена? Нет, механизм проекции понятен. Но как пленка не засвечивается, если через объектив на видеоискатель выводится такая картинка? Эх, как тут интересно, все-таки! Вот бы разобраться со всем этим!

Японо-китайцы вдруг заметили Волкова. Они заверещали тонкими голосами на своем языке, затыкали в него пальцами и мгновенно окружили его плотной толпой. Те, у кого были фотоаппараты, тут же начали щелкать затворами со всех сторон. "И как у них пленка не кончается?" - думал ошалевший лейтенант, смущенно улыбаясь на вспышки. Азиаты же, беспрестанно хихикая, то и дело хватали его за руки.

И так же внезапно куда-то помчались веселой стайкой.

Алексей сделал было шаг им вслед, но за спиной его вдруг раздался голос с характерным грузинским акцентом:

- Здравия желаю, товарищ лейтенант! Что ви здесь делаете?

Волков обернулся и... замер по стойке смирно.

Перед ним стоял, зажав курительную трубку в руке, товарищ Сталин.

Слов не было. Было оцепенение. Ведь перед Волковым стоял САМ товарищ Сталин. Сбылась мечта Островки! Нет, конечно, он его видел там, в кинематографических документальных лентах. Но то кино. А тут... Рукой дотронься, и вот он. Вот его знаменитые усы, лукавый прищур, трубка... Погасшая трубка, зажатая в левой руке.

Говорили, что у него левая короче правой.

Говорили... А вблизи - одинаковые и нормальные.

И на погонах - огромные звезды.

На погонах???

Звезды???

- Ви не ответили, товарищ лейтенант! - ткнул в сторону Волкова Сталин.

Тот, замерши по стойке смирно, продолжал поедать глазами вождя и молчал, пытаясь сообразить - как ОН тут оказался?

- Что молчите?

- Я, товарищ Сталин... Проездом в Москве. Из Одесского пехотного училища, направляюсь в Западный Особый военный округ.

- Из Одесского, говоришь... - хмыкнул вождь. - К Павлову, говоришь... Тебе сколько лет, лейтенант?

- Двадцать два, товарищ Сталин, разрешите вопрос?

И Волков замер...

- Разрешаю!

Эту странную парочку - вождя народов и лейтенанта РККА - вдруг ослепили вспышками туристы из будущего, но ни Сталин, ни лейтенант этого не замечали.

- А почему вы в белогвардейских погонах?

Иосиф Виссарионович прищурился. Помолчал. И медленно ответил:

- Потому что белая гвардия - это тоже русские. Ты поймешь сынок, потом. Они тоже немцев били когда-то. Как и я. Вот я тебе тоже вопрос задам. Почему ты в сапогах не в юфтевых?

- Какие были - такие интендант и выдал... - растерялся Волков.

- Я передам товарищу Берии, чтобы интенданта вашего расстреляли. Как его зовут?

- Не помню... - икнул лейтенант.

А вы бы не икнули перед товарищем Сталиным?

Вокруг Сталина и лейтенанта толпа становилась все больше и больше. Из толпы, время от времени, раздавался дикий хохот, а порой и свист. Когда же кто-то в очередной раз щелкнул затвором фотоаппарата, Сталин вдруг неторопливо повернулся на вспышку и негромко, но уверенно сказал фотолюбителю:

- Нинада нас бесплатно фотографировать. Расстреляю.

Толпа опять захохотала, а Сталин вновь повернулся к Алексею:

- Из Одессы, говоришь?

- Из Одесского пехотного училища имени маршала Ворошилова, товарищ Сталин! - Волков, так ничего не понимая, продолжал стоять, вытянувшись по струнке.

- К Павлову, значит, едешь?

- Так точно!

Сталин хмыкнул:

- А почему не на девятое мая не приехал?

- А причем тут девятое мая? - не понял Волков.

- Ну, и молодежь пошла, - покачал головой Сталин и нахмурился. - Форму нацепят, а про девятое мая не помнят. Ну, отдыхай. И больше не пей, - кивнул Волкову Иосиф Виссарионович. - Да и Павлову передай, что я его все равно расстреляю.

И отвернулся.

Зрители вдруг зааплодировали, пропуская сквозь толпу Владимира Ильича Ленина, спешившего от киоска с двумя открытыми бутылками пива. Еще несколько бутылок торчало из карманов пиджака.

И пелена спала с глаз.

Какой-то бровастый орденоносец загудел шепелявым голосом:

- Пропустите Генерального секретаря, сиськи ваши масиськи!

Навстречу ему протолкался первый секретарь украинского ЦК ВКП (б) товарищ Хрущев, потрясая почему-то кукурузным початком в одной руке и, почему-то, туфлей в другой.

- Только у нас! Только один сезон! Цирк двойников! - размахивая руками, выскочила пожилая белокурая женщина в белом платье. Рядом с ней меланхолично курил трубку Николай Кровавый.

И Волков внезапно ощутил себя стариком в цирке уродов.

Да какой же это Сталин?

Пародия... Да уж, у них тут что-то серьезное есть?

И захотелось напиться. Желание было будто вихрь, налетевший с просторов моря. Тогда так бывало, когда они, курсанты-первогодки, играли в штандер тряпичным раскидаем на Приморском бульваре. Ветер вдруг налетал... И настоящее обрушивалось мокрым дождем на петлицы.

Да какой же это Сталин, с погонами-то?

Цирк двойников... Весь этот мир - цирк двойников, зарабатывающий на пиво прошлым. Проедающий и пропивающий прошлое. Этот мир рожден для боли. Для фантомной боли.

Во рту у Волкова стало кисло. Так бывает, когда перепьешь алкогольного дурмана.

Но ведь крови мы с ними, с этими уродцами из парка двойников, - мы с ними одной крови. Или нет? Или это все-таки какой-то перпендикулярный, невозможно лобачевский мир? Но так же не бывает? Или бывает?

Растолкав толпу плечами, лейтенант зашагал прочь. Туда, на Красную площадь. В сердце страны...

Хотел посмотреть на будущий мир?

Смотри.

Смотри на мир клоунов и двойников. Мир-пародию на прошлое.

"Значит, я жил неправильно?" - думал лейтенант, шагая мимо разухабисто-веселых людей с разноцветными бутылками и банками в руках. Ведь если это наши потомки, значит, мы жили неправильно? А как еще? Ну как еще жить? Мы же построили голыми руками Днепрогэс! Мы же...Безграмотность победили, разруху, беспризорность. Коллективизация, лампочки Ильича, опять же... Вон, Шпильрейн про войну говорил. Мы на войну пойдем ради этих клоунов, что ли? Как же все сложно,..

Перед музеем имени Ленина Волкова остановила смешная малорослая девица в круглой кепке с длинным козырьком:

- Ну, наконец-то! Вы где ходите? Пропустите, это на репетицию!

Мрачные мужики в черном отодвинули металлические барьеры, и Волков вышел под руку с девицей на Красную площадь.

Рядом с охранниками стояли и милиционеры. Это было понятно по кокардам и погонам. Опять эти погоны...

"Странная у них форма" - мельком подумал лейтенант. "Наши милиционеры все в белом. А эти в мусорном каком-то."

Девица уставилась на Волкова огромными черными очками, в которых ничего не было видно, только отражение самого Алексея.

- Вы из какой группы?

- Из одесской, - честно ответил лейтенант.

- Из Украины? У "Виа-Гры" на подтанцовках? Что-то не припоминаю, что "Виа-Гра" с подтанцовкой работала. Как фамилия?

Волков представился, как полагается по Уставу. Девица покачала головой:

- Ох уж эти артисты... Ладно, сейчас посмотрю в списках.

Что такое "виагра" и почему она не работает в танце, Волков понятия не имел. Впрочем, это ему было неинтересно. И без "виагры" проблем хватает.

А на Красной площади... Стучали, звенели, кричали рабочие в оранжевых касках, собирая из металлических труб огромное сооружение. А вокруг сооружения толпились бойцы Красной армии. Наученный горьким опытом общения с двойником Сталина, лейтенант не стал радоваться, а подошел чуть ближе - присмотреться. Правильно и сделал.

Бойцы тоже оказались ряжеными - форма на них сидела мешком. Знаков различия не было. Впрочем, многие опять носили царские погоны. На некоторых вместо сапог были ботинки с неправильно намотанными обмотками. Да, обмотки намотать - это тоже наука, а вы как думали? Несколько человек вообще были обуты в белые чешки. А больше половины бойцов при ближайшем рассмотрении оказались девушками.

- Премьер-министр! Премьер-министр, на сцену! - вдруг заорал металлический голос такой силы, что заглушил долбежку рабочих.

Из премьер-министров Волков помнил только одного - Винстона Черчилля, главного гада и врага Советской власти. Но вместо толстяка с сигарой на сцену выскочили трое напомаженных пацанов. Один, который в центре, был почему-то в тельняшке и босой. Двое, которые по краям, в солдатских гимнастерках, но в офицерских портупеях.

"Интересно, кто из них премьер-министр?" - подумал Волков, но в этот момент заиграла музыка.

Парень в тельняшке повернулся боком и обхватил руками сам себя, похотливо глядя вперед. Левый раскорячился, как обезьяна, присев на одно колено, и оперся рукой о сцену. Третий зачем-то выпятил грудь и раскинул руки, словно изображая падение со скалы.

А песня была хорошая. Слова особенно. Эту песню Волков ни разу не слышал. Особенно его поразили две строчки:

"До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага..."

Да... Все же, у "этих" не все так плохо, если они сочиняют подобные песни.

Жаль только, исполнять не умеют - корчат рожи, задницами виляют, нелепые танцевальные "па" выкаблучивают. Зачем? Такие песни надо петь спокойно. Присмотревшись, Волков понял, что эти кривляки поют без микрофонов. Видимо опять какая-то современная технология. Хотя... Вон тот, смуглявый, очень странно поет - рот у него открывается, когда слов в мелодии нет.

Не удержавшись, он спросил у соседа из местных лицедеев:

- А почему они без микрофонов поют?

Лицедей с изумлением посмотрел на Волкова:

- Ты чего? Это же фанера! Что они, дураки, здесь глотку рвать?

- Аааа... - со значением кивнул лейтенант. - Конечно же, как я не догадался. Да, фанера. А как же?

Фанера... Хм. Действительно, очень точное определение. Эти кривляки испоганили хорошую песню именно своим деревянным, фанерным исполнением. Вроде лица... лица... Рожи!.. проникновенными делают, а глаза все равно пустые. Фанерные. Хоть и напомаженные, как у портовых девок. Эх, парни, парни... Что же вы делаете?

Волков плюнул, развернулся и зашагал, пробираясь сквозь толпу ряженых. А когда выбрался...

Над круглой крышей кремлевского здания, спрятанного за стеной - Волков так и не запомнил, как оно называется, - гордо трепетал трехцветный флаг царской России.

Прямо над Мавзолеем Владимира Ильича Ленина. Мавзолей стоит на месте, как и полагается. Только часовых у дверей почему-то нет. Зато на бетонных трибунах полно народу. Непонятные мужики в черно-бело-сине-пятнистых одеждах явно армейского образца парами ходили туда-сюда. У некоторых были собаки.

Волков хотел было пройти к Мавзолею, но за металлические ограждения его не пустил милиционер. У того была одна маленькая звездочка на погонах. Поручик, наверное

- Не положено, - отрезал поручик.

- А почему, позвольте узнать?

- Закрыто для посещения.

- И к стене нельзя?

Милицейский поручик внимательно оглядел лейтенанта:

- Ты тупой, что ли? Сказано - закрыто!

- Что это вы мне тыкаете, господин поручик? - язвительно спросил Волков. Тот побагровел. Связываться с артистом ему явно не хотелось. Народ это скандальный, ору поднимется - можно до следующего звания не дослужиться.

- В кобуре что?

- Огурец! - пожал плечами Волков и пошел прочь.

"Поручик" зло сплюнул вслед лейтенанту, поджал губы и отвернулся. Потом у младшего лейтенанта полиции долго не будет выходить из головы этот странный артист. Уж очень он отличался от толпы скачущих на сцене клоунов. И форма на нем ладно сидела, и глаза были какие-то... Не такие. Младший лейтенант привык к подобострастию в глазах. Особенно у таджиков. А этот смотрел с усмешкой, как солдат на вошь.

Но суета предпраздничных дней, когда московских полицейских бросают на усиление в центр, полностью захватила младшего лейтенанта, и он забыл все на свете. Когда же он вернется в родное отделение и прочитает ориентировку на задержание подозреваемого в убийстве проститутки Татьяны Б. - "высокий, худощавый, одет в старинную военную форму. Вооружен" - будет уже поздно.

На сцену же выскочили очередные полуголые девки. Сочные такие, аппетитные. Тряся прелестями под фанеру, они томно изображали песню про синий платочек.

- "Так, "Виагра" работает, - разнесся над площадью голос из матюгальника.

- Классные девки, да? - ткнул Волкова под ребра пацанчик в шортах и майке, восхищенно уставившись на девок.

- Ага, - неопределенно ответил Волков. - Десятый класс, второе полугодие. Пора замуж отдавать.

- Настоящие еще круче.

- А эти какие?

- Эти? Эти дублерши. Двадцать второго настоящие будут. Наверное.

- Мда? Ну да, ну да...

Парень подтанцовывал под ритм, восхищенно глядя на сцену.

А Волков попытался выбраться с Красной площади. Она была полностью перекрыта, кроме одного выхода, где его провела девица в стрекозиных очках. Только сейчас Волков увидел, что там, где раньше, на первомайском параде, проползали танки, проезд был перекрыт воротами, которые венчала церковь. Лейтенант покачал головой. Они еще и религиозный дурман культивируют. Безобразие...

Ну? И куда сейчас идти?

Вылазка на Красную площадь ничего толком не прояснила.

Может быть, пора вернуться к дому на набережной, пора совсем вернуться? Домой, в сорок первый? Но как? И вдруг в голове словно вспыхнула мигающая красным надпись: "Ты вернешься, когда все поймешь". А что именно все? Немного постояв на площади возле музея Ленина, или как он сейчас называется, Алексей повернул налево, раздвигая толпу сильными плечами физкультурника. Вообще, народ здесь помельче. Волков был на голову выше большинства. От этого ли, от того ли, что он выделялся своей необычной формой, Алексей время от времени ловил на себе любопытствующие взгляды. Чаще женские, а иногда и мужские.

Обогнав трех девчонок, он вдруг услышал за спиной:

- Ты посмотри, какой красивый мужчина! Давай, что теряешься! Это же Москва, здесь второго шанса не будет.

Волков смущенно оглянулся. Одна из девчонок, рыжеволосая, вдруг покраснела и ляпнула:

- Ой, извините, я совсем не это имела в виду! Ой, то есть...

Волков погрозил ей пальцем и улыбнулся.

Девчонки засмеялись так, как умели смеяться в его время. Заливисто и искренне. Не фанерно, не по-дублерски. На душе сразу потеплело от такого смеха. Он поправил на плече лямку вещмешка и зашагал дальше, уже чуть увереннее в себе.

Но далеко пройти не успел. Его остановила женщина с маленьким пацаном лет пяти:

- Извините, пожалуйста, можно с вами сын сфотографируется?

- Почему бы и нет, - Волков опять улыбнулся и подхватил пацана на руки.

Женщина сделала несколько снимков - нет, какие же у них большие пленки в фотоаппаратах! - и поблагодарила его:

- Ну, прямо как воин-освободитель! Митька, папе покажем, он обрадуется! Спасибо вам, товарищ эээ...

- Лейтенант Волков! Служу Советскому Союзу! - он козырнул и снова зашагал вперед. Настроение заметно улучшилось. Тем более, назвали воином-освободителем. Неужели здесь про освобождение Западной Белоруссии и Западной Украины еще помнят? Лично Волков был, конечно, не причем, но как представитель Рабоче-Крестьянской Красной армии - весьма причем.

Оп-па! А памятник он и не заметил. На странной лошади, задние ноги которой бежали, а передние шли, сидел суровый мужик с гранитным клинком в руке. "Маршал Победы Георгий Жуков" - гласила надпись. Халхин-гольской победы, что ли? Но тогда он был комкором, а не маршалом...

А! Война же была! Только вот какая... С немцами? С англичанами? С японцами? Может, с американцами? А, может, со всеми вместе? Все же первое в мире государство рабочих и крестьян, буржуи договорились и... И победили?

Сложно держать в памяти то, что ты не пережил. Вот была в этом мире война. Может быть. Та самая война, на которой ты еще побываешь, а может, совсем другая. Но как помнить то, что ты не ощутил всей своей шкурой? Да, ты читал это в фантастических и не очень книжках - таких, например, которые были изданы в "Библиотеке Командира". Ник. Шпанов "Первый удар". Хорошая книга, кстати. Но как запомнить Победу в художественной книге? Где ты просто читатель, а не создатель?

Нет, конечно, можно посмотреть и фильм про войну, которая только будет. "Если завтра война"... Вы видели его? Вы видели, как наши танки, наши "бетешки" лихо форсировали безымянную реку, после чего не названный по имени, но узнаваемый по обмундированию враг - германский фашист - сдается в плен нашим доблестным бойцам и командирам? Вы - видели? Нет? Тогда посмотрите. Только не говорите, что та, в фильме или книге - это ваша Победа. Вы ее не заслужили. Победу надо прожить и пережить. Пережить - не переждать, но перегореть ею.

И вот этот самый разноногий памятник маршалу Победы... Памятник ли он лейтенанту Волкову?

Почему-то лейтенанту стало внезапно и невыносимо стыдно и он, опуская глаза, прошел мимо начальника Генерального штаба образца мая сорок первого года, Георгия Константиновича Жукова.

А дальше стало еще хуже.

Сад, который был закрыт железной решеткой по всему периметру, впускал в себя людей через маленькие воротца.

После этих ворот стояла какая-то прямоугольная рамка, пищащая каждый раз, когда через нее проходил человек. Но ни отдыхающие, ни милиционеры в смешных квадратных кепках не обращали на писк никакого внимания.

Рамка пискнула и на Волкова, но его проводили лишь любопытствующими взглядами.

Народ уходил вправо, к фонтанам. Уходили немцы, почему-то старательно отводящие глаза, уходили высокомерные англичане, болтливые итальянцы и опять веселые азиаты. Уходили и равнодушные русскоязычные. Именно так. Русскоязычные.

Уже привыкшие к тому, что было слева.

А слева была могильная плита. Большая такая. Возле нее, в прозрачных кабинках, стояли два бойца в черной, явно парадной, форме. К ногам бойцы примкнули прикладами неизвестные винтовки странной для Волкова формы.

На плите, в самом центре ее, горел огонь. Рядом с огнем медленно угасала, засыхая на жаре, кучка цветов. У цветов лежало россыпью несколько белеющих сигарет.

И надпись...

"ПОДВИГ ТВОЙ БЕССМЕРТЕН!"

Могила Неизвестного солдата.

И хотя надпись резанула непривычным для лейтенанта "солдат", он вдруг почувствовал ту Войну и ту Победу...

Замерев, он стоял, глядя на Огонь. Его задевали плечами, толкали в спину, но он стоял. А потом он сунул руку в карман. Потом в другой. Нащупал пачку папирос... Пустую пачку... Вдруг вспомнил о сигаретах Тани и снял вещмешок. Достал оттуда смешную, несолидную пачечку, кое-как открыл ее, едва справившись с глянцевой хрустящей упаковкой. И достал две пахитоски женственного вида. Стыдясь самого себя, он положил эти пахитоски к кучке цветов.

И, вроде бы, чего стыдиться?

А того, что к своим друзьям, к своим однополчанам он пришел с женскими сигаретами. Ой! А про "Беломор"-то забыл!

"Ну, извините, мужики. Водки я вам точно налью!"

Достал бутылку водки, открыл ее, плеснул немного водки на ладонь, согнув ту ковшиком. Подержал немного, чувствуя, как она начинает едко щипать в морщинках кожи. И выплеснул ее на красный гранит.

А потом были города-герои.

Москва. Ленинград. Одесса. Сталинград. Тула. Мурманск. Новороссийск...

Людей словно выключили, и только лейтенант Волков шел по Вселенной мимо городов, которые должен был когда-то защитить и освободить...

Освободить или защитить?

Кто бы там ни был, - немцы, французы, англичане - как они могли дойти до Москвы, Ленинграда, Одессы, Сталинграда?

Не смог, значит, лейтенант Волков защитить эти города.

И памятник этот поставили победители. Те, которые эти города захватили.

Теперь все становится понятно. Так победители жить не могут.

У победителей не бывает морлоков под мостами. У них нет проституток за деньги и бесплатных развратниц. У них... У них все должно быть по другому!

Теперь становится все понятно.

Понятно, почему у милиционеров погоны. Понятно, почему двойник Сталина тоже в погонах. Понятно, почему здесь над домами и над Кремлем реет белогвардейский триколор.

Они здесь победили. И заставили забыть про идеалы коммунизма. А из Сталина сделали клоуна.

Вот и стоят у могилы Неизвестного солдата люди в черном. С чужим оружием в руках и чужими флагами на рукавах.

А кто виноват?

Только лейтенант Волков.

Это же тебя так учили - если не ты, то кто? Это тебе вдалбливали про личную ответственность. Это ты, лейтенант Алексей Волков, хозяин своей страны. И ты ее просрал. Грубо? Зато в точку. Товарищ Ленин такую страну тебе оставил, а ты...

Теперь все понятно. Теперь понятно, что делать.

Необходимо изучить историю этого мира. Он вовсе не перпендикулярный, нет. Он - прямое продолжение сорок первого года. Просто вот так получилось.

И надо обязательно понять, как тут шла война. Исследовать новые образцы оружия, которые непременно помогут эту войну выиграть. Вычислить своих предателей и определить наиболее талантливых военачальников врага. Такая вот программа-минимум. Вернуться и доложить в Генштаб и товарищу Сталину лично о том, что он здесь увидел и узнал.

Ах, да... Еще обязательно - но это уже только для себя - найти слова и выучить ту самую песню, про четыре шага. И про синенький платочек.

И тогда мы войну выиграем. Но... Но тогда почему на месте Мавзолей и, самое главное, памятник товарищу Жукову? Неужели Георгий Константинович стал предателем и заговорщиком, как Тухачевский? Не может быть, ведь он же начальник Генерального Штаба! Впрочем, и Тухачевский, Тухач, как назвал его полковник Карпов, был заместителем наркома обороны... "Нет, я тут все разузнаю, вернусь и доложу. Обязательно доложу".

Приободрившись, Волков зашагал вдоль Кремлевской стены. Все-таки человеку, как и винтовке, нужна цель. Без цели оружие превращается в бесполезный кусок железа, а человек - в бесформенный кусок мяса, дышащий лишь по недоразумению. Цель дает смысл жизни, и чем грандиознее цель, чем она недостижимее, тем ярче и полноценнее жизнь. Тем более, нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Ну и пусть, что формально Волков пока еще не большевик. Это как раз исправимо. Непоправимо, когда ты большевик лишь по билету, а в душе троцкист поганый или того хуже - бухаринец какой-нибудь.

Только надо разобраться в причинах - почему наш сорок первый стал этим чужим...? Кстати, какой тут год? Надо уточнить.

Неужели все дело в войне? Или не только в войне? Эх... Не надо было дремать на лекциях по политэкономии. Может быть, тогда лейтенант бы понял, почему государство трудящихся стало гнездом развратных барышень и диких стегоцефалов с дырами в ушах.

А еще эта Москва ему не нравилась постоянным грохотом. С машинами оно и понятно - моторы шумят. Только вот почему одни шумят более-менее нормально, а другие грохочут на полную мощность, словно у них глушитель пробит? А еще музыка из них орет. Нет, не та, которая похожа на индустриализацию, а какая-то воровская - про централ Владимирский, про зека из Магадана?

Здесь что, к власти воры в законе пришли? Хорошо, что "Мурку" не распевают. Ан нет! Вот и "Мурка"!

И еще эти тетки в зеленых накидках. Стоят с громкоговорителями - вот бы такие на стрельбы, вместо жестяных - и орут, орут: "Экскурсия по Кремлю! Всего двести рублей!" И, похоже, целый день стоят.

Волков подумал, что если бы он так работал, то все остальные слова забыл бы. В глазах у зеленых теток замерзла смертная тоска, перемешанная с равнодушием.

Впрочем, равнодушием было покрыто все. Вот, например, сидит парень без ног. В тельняшке. На голове берет синего цвета. На полосатой груди у него табличка: "Потерял ноги на мине. Помогите инвалиду Чечни на протезы". Правда, на чеченца тот похож не был. Обычный парень с русским лицом, опухшим от водки. Впрочем, в Чечено-Ингушетии не только кавказцы живут...

Волков ему помог. Достал ассигнацию в пятьсот рублей и протянул ее инвалиду. В глазах инвалида мелькнуло удивление. Не от бумажки, а от самого лейтенанта:

- О, пля! Ты кто?

- Лейтенант Волков. А почему вы не в госпитале?

- Че? - не понял калека.

Волков поморщился от застарелого запаха перегара, но вопрос повторил:

- Почему вы не в госпитале?

- А че мне там делать? Отойди, не мешай работать! - и сноровисто сунул пятисотку за пазуху.

- У вас же должна быть пенсия по инвалидности, почему вы попрошайничаете? - продолжил добиваться лейтенант.

- А ты пробовал на эту пенсию прожить? - окрысился инвалид. - Ну че встал? Вали уже!

Вот тебе и спасибо...

Уже отходя от инвалида Чечни, лейтенант вдруг заметил на левой кисти выцветший синий перстень - наколку на первой фаланге указательного пальца.

Расписной, зараза...

Вот надо же, как попался, а? А еще одессит.

Эту публику Волков терпеть не мог. Да, он смотрел "Путевку в жизнь", и сам был из таких. Почти таких. Вовремя в правильную колонию попал, где из него человека сделали.

Но вот эти, угловые... Так называли уголовников в ДОПРах - домах предварительного заключения. У этих угловых не было в душе ничего. Никаких законов и никаких понятий. Это только в блатной романтике они честные воры. А по сути - готовы за пайку убить, скрысятничать у своего, проиграть в карты чужую жизнь. Западло им папиросу с пола поднять? Как бы не так. За окурок готовы удавить любого, где бы этот окурок не валялся, хоть бы и у параши.

Стержня у них нет. Есть только одно - хапнуть побольше да пожрать послаще. Животные, одним словом. Убивать таких надо. Сразу. На месте преступления. И никакого пролетарского снисхождения, как и к буржуям. Те - такие же, только прикрываются легким флером якобы образованности. А чем буржуй от вора отличается? Только средствами - первый хитростью берет, а второй - ножом. Читал как-то Алешка "Золотого теленка", где прохиндей Остап Бендер миллион выцыганивал у подпольного миллионера Корейко. Вот была бы воля у Волкова, он и обаятельного Бендера, и жулика Корейко к одной стенке бы поставил. Вот чем, по сути, они отличаются друг от друга? Первый чтит уголовный кодекс, обходя его всеми путями... А второй? А второй украл эшелон с продовольствием, который шел на помощь голодающим Поволжья, и отправил его в Среднюю Азию. Обычный совслужащий, отрыжка царской власти. Сколько людей по вине такой отрыжки умерло из-за неурожая и воровства?

А ведь Корейко был списан, верно, с реального человека. И таких людей было много... Даром, что ли, чекисты хлеб ели, когда одну за другой вскрывали преступные организации? Вот ту же "Промпартию" вспомнить... В Юзовке то дело было. Увеличили директора нормы выработки шахтерам, а зарплату понизили. И продовольствие перестали подвозить. Вот рабочие и вышли на улицы. А ведь, между прочим, тринадцатый год Советской власти шел! Потом и выяснилось, что бывшие владельцы шахт остались работать директорами да инженерами, а, по сути, вредителями, мечтавшими, чтобы прибыль не всем шла, не государству, а только им в бездонные карманы.

Лично Волков об этих процессах не слишком хорошо помнил - был мал и глуп, как бабий пуп. Но в училище ему подробно рассказывали об этом.

Собственно говоря, вывод, который сделали курсанты на семинарах по истории ВКП(б), был прост: мелкобуржуазные инстинкты есть главная угроза Советской власти и социалистическому отечеству. Вот так и никак иначе.

Следовательно, в этом перпендикулярном прошлом каким-то непонятным образом и победили эти самые инстинкты - сладко поспать да сытно пожрать за чужой счет. Нэпманы проклятые...

Стоп! А может быть, здесь как раз победило это самое "временное отступление" от идеалов революции? Ведь здесь же есть станции метро - "Площадь революции", "Маяковская"... Да и сам метрополитен несет имя Ленина. А имени Сталина тут нет нигде. Может быть, здесь победили те самые бухаринцы?

Понять бы, почему это случилось... А пока... Пока ничего не понятно. Поседеть можно от этих мыслей.

За размышлениями Волков едва не ступил на мостовую, по которой неслись хищные автомобили. Несколько из них сразу загудели. Особенно возмущалась длинная, с трамвай длиной, машина, разукрашенная леопардовыми пятнами. Из верхнего люка автомобиля по пояс высунулась девушка в белом платье. Размахивая букетом и толстопузой бутылкой, она заорала, проносясь на огромной скорости мимо:

- МУДААААААК! - и смех ее еще долго звонко плескался сквозь грохот Москвы.

Что бы ни значило это слово, но прозвучало оно обидно.

А за спиной смуглолицые и узкоглазые работяги в оранжевых жилетах неторопливо долбили пневматическими молотами мостовую около Кремля. Таджики, наверное.

Наконец, загорелся зеленый свет, медленно отщелкивая секунды.

Не спеша Волков перешел дорогу и вышел к мосту.

Стоп!

Да это же то самое место, где они с Олей поцеловались в первый раз. Только другое...

Вот здесь они валялись на майской траве, а теперь здесь стеклянная будка, возле которой нетерпеливо топчутся люди. Наверное, те, кому персональных автомобилей не досталось, и они ждут троллейбус или автобус. Вот, за мостом - тот самый дом на набережной Москвы-реки. Подумать только, все это было лишь вчера. Вчера и, одновременно, сто веков назад. Бывает же такое... Казалось, что трава все еще примята, и если закрыть глаза, заткнуть уши и перестать дышать, рядом вновь возникнет ее смех.

Выключить бы этот мир, всех этих людей, которые то настороженно, то удивленно тычут пальцами на Волкова.

Слегка бородатый мужчина мрачно стоял и смотрел в тротуар, попыхивая папиросой с желтым мундштуком.

- Извините, можно прикурить? - подошел к нему Волков.

Тот, словно очнувшись от долгого сна, вдруг приоткрыл рот и выронил папиросу на асфальт, широко открыв глаза:

- Да, пож... Фу, мужик. Ну ты меня и напугал! Реконструктор, что ли?

"Реконструктор?" - не понял лейтенант, но на всякий случай согласился:

- Да, а что?

- А ты из какого клуба? - прищурился мужик. Одет он был как все - синие штаны, почему-то порванные на коленях, белая футболка да белые, хитровыделанные тенниски на ногах. Или как они тут называются?

- Из одесского, - почти не соврал Волков. Он начинал догадываться - выжить в этом мире можно только тогда, когда ты почти не врешь. Вроде и правда. Но не вся. Так, полуправда с полуумолчанием. С поправкой на местный ветер культуры.

- Интересно, я с одесситами еще не встречался! Меня Сергей зовут.

- Алексей. А прикурить можно?

- Уфф! Прости, парень, сейчас... - и протянул Волкову смешную полупрозрачную зажигалку зеленого цвета.

Волков с третьей попытки провернул колесико и, наконец, пыхнул папиросой. Мужик хохотнул:

- Настоящий Китай, не волнуйся.

- Да я и не волнуюсь. А как мне в библиотеку Ленина пройти?

- Да вот она. Сейчас обойдешь тут и там повернешь, - изобразил руками кривули поворотов Сергей. - А тебе зачем?

- Дела, - многозначительно ответил Волков.

- Так она сегодня не работает.

Волков матерно подумал, но вслух сказал лишь:

- Жаль.

- Ну и как там, в Одессе? - поинтересовался мужик.

- Хорошо, - слегка подумав, нейтрально ответил Волков. - А у вас тут как?

- Да нормально. Готовимся вот к двадцать второму. Не все, правда, получится, что планировали. К Вечному огню, сказали, что не пустят.

- Почему? - не понял Волков.

- Есть у нас традиция. Раз в год мы ходим в баню, тридцать первого декабря, - хохотнул Сергей.

Алеша шутки не понял.

- Да ребята приедут с Кирова, мы хотели утром двадцать второго сходить к Могиле, - он так и сказал, непонятным образом выделив заглавную букву: "к Могиле". - Цветы возложить. Но нам пидоры из префектуры сообщили, что утром вход в сад будет перекрыт. Соберут разных студентов на торжественный митинг, и мэр приедет. Антитеррор, бляха муха. Оцепят все вокруг. Нормальным людям проходу нет, понял?

Лейтенант мало что понял, кроме того, что...

- Мэр? У вас, что американская система демократии?

- К ней и движемся, брат. А что, у вас, на Украине, не так?

"У вас, на Украине" - резануло по ушам. Словно смертный холодок времен Гражданской войны пронесся по улицам столицы СССР.

Вместо ответа Волков поморщился. Собеседник понял это по-своему:

- Ну вот, а я что говорю?

В этот момент один из автомобилей мягко тормознул около мужчин. Плавно открылось окно, оттуда пахнуло вкусным табаком, и бархатный голос крикнул:

- Прыгай, Серега! Время, время, время!

- Ладно, парень. Мне бежать надо. Приехали за мной. Слушай, если хочешь - приходи сегодня к нам. Мы на Арбате собираемся. Давай свой телефон.

- У меня нет телефона, - пожал плечами лейтенант.

- А как ты без телефона?

- Да особой нужды не испытывал... Если надо, я могу и из таксофона позвонить.

Сергей хмыкнул:

- Странный ты какой-то. Прямо настоящий дауншифтер. Ладно. Держи визитку. Если надумаешь, звони... Из таксофона, шифровщик.

Хлопнула дверь, взвизгнули шины, и новый знакомец унесся в недра столицы по своим делам.

Волков опять остался один.

Устал... Как же он устал от этой непонятной Москвы. Но делать нечего - поправил вещмешок и побрел, куда глаза глядят.

В горле внезапно засаднило. Захотелось пить. Приметив магазинчик "Продукты", лейтенант быстрым шагом подошел к нему и буквально нырнул внутрь.

Здесь, как и в том гастрономе, было заметно прохладнее, чем на улице. Вентиляция хорошо работала.

За прилавком сидел грустный кавказец - на носу его висела смурная беловатая капля. Перед кавказцем стоял паренек с серьгой в ухе. Он долго изучал витрины с алкоголем, а потом, вдруг наклонившись к кавказцу, громко произнес:

- Козел черный!

Волков вздрогнул. Кавказцы любой национальности - народ горячий. За козла могут и кинжал вытащить.

"Вот только драки мне не хватало тут", - тоскливо подумал Волков.

Но драки, на удивление, не случилось. Кавказец покорно принял пятьдесят рублей из рук парня, а потом достал из шкафа с прозрачной дверкой бутылку темного пива с изображением козла на этикетке.

Парень ловким движением руки скрутил пробку и тут же сделал большой глоток. Волков подивился силе парня. Надо же! На вид тщедушный, как бухгалтер, а пробку с пива одной рукой откручивает.

Повторить фокус с открыванием Алексей постеснялся - а ну как не получится? Тогда честь лейтенанта Красной армии замарается в глазах аборигенов. Поэтому он ткнул в первую попавшуюся банку - перочинный ножик у него с собой есть, открыть консерву сможет.

Меланхоличный кавказец молча протянул Волкову кирпичного цвета баночку и пять рублей сдачи. Вот интересно, что тут на пять рулей можно купить, если хлеб стоит почти столько же, сколько пиво? Кстати, как оно называется? Волков прочитал название и громко хмыкнул - надо же. "Черный русский". То козлы тут черные, то русские... И не пиво это вовсе, а, если верить мелким буковкам, отпечатанным на жестянке, коньяк с водой, спиртом, а также таинственным "ароматизатором, идентичным натуральному Миндаль "Особые преимущества". Пить стало страшно. Но теперь уже поздно, не менять же банку?

С другой стороны банки был нарисован американский орел с тремя звездами над клюкастой головой.

Интересно, а что значит фраза: "Произведено: (ЮБГ) ООО "Юнайтед Ботлинг Групп" Россия"? Буквы русские, а смысла нет. Почему?

Ножик не понадобился - повертев банку, Волков обнаружил предохранительное кольцо. Осторожно дернул его. Ничего не получилось. Чуть поддел пальцем и банка внезапно шипнула дымком в ответ. Уже на улице сделал первый глоток. Вкус оказался вовсе не столь противным, как он ожидал. Правда, неуловимо отдавало неизвестными химическими приправами типа люизита. Идентичным ароматизатором, наверное. Вот же до чего местная химическая промышленность дошла. Дешевле выработать искусственный миндаль, чем растить и собирать его.

Мир внезапно после двух глотков "Черного Русского" расцвел и немного преобразился, заиграв красками.

Лейтенанта обогнали четыре самых натуральных негра в смокингах. Лопотали они о чём-то на своём африканском языке, при этом, прямо на ходу, ели бананы.

"Совсем интернациональной стала Москва", - одобрительно подумал лейтенант. Вот, народы Кавказа и Средней Азии заняты на благоустройстве города и в пищевой отрасли. Угнетенные негры в смокингах ходят. По-буржуински, конечно, но им же сложно отвыкнуть от колониального наследства! Ничего, пройдет время, оденут, как и давешние таджики, оранжевые блузы дорожных рабочих, когда привыкнут к нашей социалистической жизни.

"Стоп!" - одернул себя Волков.

К какой еще социалистической жизни? Нету здесь никакого социализма. И он не здесь и не сейчас. Поэтому нефиг делать выводы на основе недостаточной информации.

Эх, все-таки жаль, что библиотека имени Владимира Ильича Ленина не работает сегодня. Многое бы прояснилось.

А пока придется просто идти и смотреть. Только сначала допить сладкий напиток. А то нехорошо ходить с банкой в руке.

Выпив "Черного русского" в четыре больших глотка, лейтенант двинулся дальше.

Идти было не очень удобно - брусчатые тротуары были очень узкие, и на них стояли легковые машины, так, что пешеходам приходилось идти по проезжей части, лавируя между потоком машин едущих. То и дело приходилось оборачиваться и глядеть во все глаза - не норовят ли тебя сшибить на бешеной скорости километров в сорок?

Странный, вывернутый наизнанку мир - пешеходы ходят по проезжей части, а автомобили стоят на тротуарах. И эти вывески вокруг.

Вот, скажите мне, зачем по пять раз писать: "Стоматология"? И сверху двери вывеска, и справа, и слева и даже на тротуаре намалевали. Те, кто зубами мучаются, они же не слепые. А вот это - "Салон Красоты "Страшная Сила"?

Или вот, "Банк Москвы". У них что, здесь в каждом городе по своему банку? А зачем? Неужели недостаточно обычных сберегательных касс?

После очередного поворота Волков вдруг почувствовал, что "черный русский" запросился наружу. Быстропроходящая жидкость, однако.

В подворотню - не комильфо. Да и подворотни тут, как на грех, закрыты воротами, которые открываются только по радиосигналу. Одна из машин свернула с проезжей части и запищала на такие ворота, и те, после того, как пропищали в ответ, начали распахиваться.

"Да... Техника здесь умнее людей" - подумал лейтенант и сунул руку в левый карман. Устав уставом, а обмочиться на улице - позорно.

Лихорадочно ища укрытие и ускорив шаг, Алексей вдруг наткнулся на синие кабинки, возле которых сидела тетка неопределенной наружности, неопределенных лет и таких же неопределяемых объемов.

"Туалет - 30 рублей" - гласила надпись.

Вот жеж! Здесь даже туалеты платные? Скоты буржуйские! Кровососы! Веспасианы хреновы! Даже на ЭТОМ деньги делают. Хоть они и не пахнут...

Держа левую руку в кармане и зажимая "окаянный отросток", Волков судорожно пытался правой расстегнуть пуговицу на нагрудном кармане, где лежали деньги.

Лицо Волкова, видимо, было похоже на Сиам, измученный муссонами, так что тетка, хохотнув, сказала ему:

- На выходе отдашь. Иди, родимый.

Белый свет уже гас в его глазах, когда лейтенант, наконец-то, расстегнул поясной ремень в унитазной кабинке.

Успел...

У мужчины ясность сознания прямо зависит от переполненности мочевого пузыря. А что? Закон сообщающихся сосудов еще никто не отменял. Чем больше отходов внизу живота, тем больше без-умия в голове.

Уже застегиваясь, лейтенант оценил удобство кабинки. Тесновата, конечно, но в полевых условиях - незаменимая вещь. Поставил такую, и рыть ничего не надо для батареи. Знай, вывози время от времени. С другой стороны, кто этим будет заниматься? Специальную должность заводить - золотаря? Считай, на одну боевую единицу меньше. А если на всю Красную армию? Это же целая армия золотарей, получается! Нет... Лучше по старинке - вырыл яму, а потом закопал. И личный состав бездельем не мается, и штрафникам наряды никто не отменял. Засыпали - и всех дел. А тут - вози - увози дерьмо. И потом, материал этот странный... Как тот Танин чайник.

Волков постучал по стенке кабинки. Тонкий, но относительно прочный. Это не дерево. Вряд ли даже пистолетную пулю выдержит. Супротив дерева в три наката не тянет. Да и проще и экономнее деревья в лесу свалить, нежели целый завод, а то и не один, напрягать такой безделицей. Лучше этот легкий эбонит - или что это? - на нормальные нужды армии и народа направить. Детали там какие к современным типам самолетов. Или даже взрыватели к снарядам. Интересно, это возможно?

Одернув гимнастерку, лейтенант вышел из кабинки. Нашарил, наконец, три монеты по десять рублей, Волков протянул их тетке. Та внезапно отказалась:

- Иди, сынок, иди. Тебе - бесплатно.

- Почему это? - удивился Алексей.

- Да очень ты в этой форме на моего отца похож. Иди, сынок, иди.

Потом Волков шел и думал, что как-то нехорошо поступил. И три медяка жгли его ладонь. Не заплатить он не мог - нельзя. Но и сунуть ей деньги в руки как-то...

За углом стоял павильончик с цветами.

Вот там Волков и оставил эти тридцать рублей, похожих на средневековые талеры - такие он на картинке видел в учебнике истории - и добавил еще шестьдесят. А потом вернулся к туалетным кабинкам и молча протянул тетеньке цветы.

За добро добром.

Стараясь держать строевой шаг - "Черный Русский" коварная штука, вода выходит, а хмель остается - ушел дальше по Большой Никитской улице.

А туалетная тетенька, осторожно поглаживая лепестки маленьких роз, почему-то всплакнула. И почему? Кто их, этих женщин, поймет...

Да, понять их, действительно, сложно.

Вот эта, например, которая навстречу идет. Декольте такое, что можно пуп увидеть. Шмары с Молдаванки - и те такое не носят, стесняются. Эта, впрочем, тоже стесняется. Аж покраснела, когда нескромный взгляд Алексея упал в волнующую ложбинку, и рукой прикрылась. Вопрос: зачем надевать такой полупрозрачный блузон, если идешь в нем, как голая, и прикрываться?

Разве им, женщинам, непонятно, что нормальный мужчина в них ценит не объемы и размеры, а ум и душу?

Служил в училище капитан. И жена у него была... Соответствующего шмаре, но не капитанской жене, поведения. Знали о том поведении все. Кроме самого капитана. Как на его рогах фуражка держалась? Та, бывало, за ночь троих, а порой и пятерых принимала одновременной очередью, пока тот капитан дежурство нес. И чем дело закончилось?

А настолько она опустилась, что совсем приличия позабывала. И застукал ее капитан с двумя курсантами. Всех троих наповал, а сам уехал лес валить по пятьдесят восьмой статье, прим. десять, что означает терроризм.

Нет, все-таки бабы...

На фасаде очередного дома Волков внезапно увидел странную цветную надпись: "Бабы - козлы, дети - уроды, гуси - хуюси, кошки - хуешки!"

Волков подивился алогичности надписи. Гуси тут причем?

Не, что дети - уроды, это понятно. Сам таким же был уродом. Волна детской преступности в стране пошла на спад, когда возраст уголовной ответственности Верховный Совет снизил до двенадцати лет. Беспризорники границ не знали - воровали, грабили, убивали. Причем, убивали очень жестоко.

Как-то в колонию попал один пацанчик тринадцати лет. В первый же вечер получил темную. Волков сам с удовольствием пнул пару раз по темному шерстяному одеялу, в которое был закутан тот пацан. Потому что так нельзя. Изнасиловать, убить, потом еще раз изнасиловать и сжечь учительницу - УЧИТЕЛЬНИЦУ! - так нельзя. В первый же вечер новичок стал подбивать воспитанников колонии на бунт, чтоб в суматохе в девичий корпус пробраться. И заодно "подвигом" похвастался. Вот и получил свое. Потому что девочка - это святое. А учительница - святое вдвойне.

Из больницы тот пацаненок вышел тихим, как трава, и низким, как вода.

Так что девочки - это девочки. И не обсуждается.

Правда, заразы такие, козлят порой по самое не хочу. Сами не хотят - а козлят. Иногда такое скажут, что парень не жив бы остался после подобного оскорбления. Так что есть в этом доля истины. Бабы - козлы. Потому как козлят. Бабы, но не женщины.

Но гуси-то с кошками тут причем?

Может щипанули автора надписи за мягкое место? Между прочим, больно кусаются, гуси-то. И кошки нассать в ботинки могут.

Впрочем, это у гусей природа такая - больно щипаться, охраняя свою стаю, а у кошек территорию метить.

Хотя...

Да. Люди, предоставленные сами себе, без воспитательного присмотра, тоже скатываются в пучину сволочизма легко и непринужденно. Это большевики поняли быстро. Вот, казалось бы - революция произошла. Бери себе, крестьянин, земли, сколько хочешь. Он и взял. И хлеб растил, а потом хлебом этим отнюдь не возжелал с ближним своим делиться. С пролетариатом. В городах - голод. А в деревнях крестьяне хлеб в землю зарывают, чтобы сгнил, да дешево городским не достался. И пришлось большевикам буржуйскую, Временного правительства, продразверстку, восстанавливать и царские продотряды снова вводить.

Человек - он по натуре своей сволочь. Пока не пнешь его, выше своей скотской сущности не взлетит. У каждого есть лишь два пути в этой жизни. Либо в скотском, животном, младенческом состоянии остаться, либо преодолеть себя и попытаться стать человеком.

Людьми не рождаются. Людьми - становятся.

Раньше - случайно, большевики из этой случайности сделали закономерность, и то не все приняли принуждение, а теперь...

Теперь...

"А где я теперь?" - оглянулся Волков.

- Это Арбат, солдатик! - хлопнул его по плечу какой-то прохожий.

Арбат?

Точно, Арбат. Похож, как похожа постаревшая женщина на свою свадебную фотографию. Причем, свадьба нищая, а старость богатая. В двадцатые не такой был. Заплеванный, дома с разбитыми стеклами. Впрочем, и сейчас заплеванный, но, хоть окна целые. Однако, тут хотя бы машины не ездят. Можно нормально пройти пешком.

Начинало темнеть.

Узкая расщелина, пронзившая московский камень насквозь, лениво расцвечивалась фонарями.

Около первого фонаря стоял парень с гитарой в руках. Одет он был в черные штаны, такую же черную футболку и, несмотря на жару, кожаную чекистскую куртку. На голове его был повязан опять же черный платок, разукрашенный корниловскими эмблемами - череп и кости перекрестом.

Парень пел какую-то фигню:

- Улыбнувшись, ты скажешь - я крутой!

Вареный, что ли, как яйцо?

Толпа, скопившаяся вокруг уличного певца, дружно подпевала:

- Ты права!

Лейтенант уже шагнул дальше, как вдруг из толпы вышел еще один мужик. Лицо его было одутловатое, как у президента Российской Федерации. Кстати, здесь много таких встречается... Одет он был примерно так же, как и певец. Толпа его встретила бешеным ревом, словно товарища Сталина.

- Только одну! Только одну... - успел тот сказать в микрофон, но голос его потонул в скандирующем реве толпы:

- Чиж! Чиж! Чиж! - звали они невеликую птичку.

Песня была тихой, но толпа моментально умолкла. А Волков споткнулся:

- На Мясоедовской давно все спокойно...

Одутловатый мужик пел за Одессу. За то, что не надо смотреть на Дюка со второго люка, за то, что на Молдаванке ходят биндюжники, за то, что на Поскоте у каждого свой балкон и сортир... Слова были немного неправильные. Откуда на одноэтажном поселке Котовского индивидуальные балконы, да еще сортиры?! А биндюги и Молдаванка вообще не сочетаются. Биндюжники живут около Пересыпи, а Молдаванка извечно бандюковский район вроде Слободки. И никаких буг-вуг в Одессе не бывает.

Слова были неправильные.

А песня - правильная.

"Спасибо тебе, человек с птичьей фамилией!" - подумал лейтенант, собрался было идти дальше, но тут мужик запел без перехода вторую песню. Про летчиков. Ритм и музыка были непривычные - похожие на северо-американский джаз, но... Но какие были слова! "На честном слове и на одном крыле!"

Эх, жаль, что Островко эту песню не слышит! Надо постараться ее запомнить. Вот вернется Волков и обязательно споет ее другу-летчику. Или слова почтой пришлет! Песня наша, правильная.

И снова без перерыва:

- По полю танки грохотали, солдаты шли в последний бой!

Волков навалился на стену серого дома, даже не пытаясь разглядеть за толпой певца - личность не главное, главное песня, вот бы её Ваське, тьфу, Вовке Сюзеву! - и курил, курил, курил.

- И дорогая не узнает, какой у парня был конец!

Почему-то толпа с особенным удовольствием орала именно эти слова. А если вдуматься - чего же радоваться? Да, дорогая не узнает, какой конец был у танкиста. Сгорел он в танке, или был сражен пулеметной очередью, или полз оторванными ногами по испаханному снарядами полю. Он свой конец, конец своей жизни, встретил достойно.

- И будет карточка пылиться...

А люди орали, орали, орали. Словно не люди это были, а обезьяны.

Защемило в груди. Певец, видимо, это тоже почувствовал, а может ему просто надоело, закончив песню, он вдруг растворился в скандирующей толпе:

- Чиж! Чиж! Чиж!

Но птичка улетела, и лейтенант зашагал дальше.

А дальше...

А дальше сидели художники, и на портреты их падал сумерками весенний вечер.

Художники ели бутерброды, вытирая жирные пальцы о брючины, лениво пили черную жидкость из прозрачных бутылок. По щекам портретов стекали тени.

- Эй, командир! Давай нарисую, командир! - кричали художнику лейтенанту. Из их ртов падали крошки, на крошки налетали воробьи.

- Нет, спасибо, - улыбался художникам лейтенант.

- Супер-аттракцион! За десять метров - сто рублей!

Волков остановился, глядя на неожиданную причуду.

Паренек на хитром велосипеде предлагал всем желающим прокатиться.

Хитрость эту лейтенант понял сразу - руль у велосипеда был вывернут наизнанку. В смысле - пытаешься повернуть направо. А хитрый руль выворачивает налево. Естественно, все азартные падали. Шутка была проста - достаточно вывернуть руль наоборот - и можно кататься. Волков уже сделал шаг вперед, чтобы обхитрить зазнайку-хозяина аттракциона, как за его спиной вдруг противно взревела сирена. Зеваки тут же разбежались. Белая машина с синей надписью "Полиция" моментально разогнала веселую толпу.

Полицейские долго мучались, запихивая велосипед в багажник. Потом плюнули, усадили парня на заднее сидение, а один из наряда - что ж они вчетвером ездят? Боятся кого, что ли? - повел велосипед по булыжной мостовой. Когда автомобиль скрылся за поворотом, полицейский не удержался и сел на хитрый велосипед. И немедленно упал, проехав едва полметра. Никто не засмеялся...

Пройдя еще пару кварталов, Волков увидел еще толпу, скопившуюся около старинного здания. На кирпичной стене висел флаг Конфедерации. Это такая страна была, кто не в курсе. До Гражданской войны. Нет, не нашей, а американской. Там конфедераты были за рабство негров, а северяне - против. То бишь, южане-конфедераты были реакционерами, а северяне-аболиционисты - прогрессивными борцами за свободу. По крайней мере, так учили Волкова на лекциях по истории и марксизму. И этот флаг его сразу напряг. Хоть и красный, но пересеченный двумя синими полосами, как старорежимный Андреевский. Правда, на этих синих полосах были хоть и белые, но вполне себе пятиконечные звезды.

И под этим флагом стояли четверо пацанов.

Один в шляпе и черных очках. Мрачный, как Шерлок Холмс. Он поднял с пола здоровенную дуру, похожую на гитару-переростка. "Контрабас," - вспомнил Волков.

Второй, в клетчатой футболке, спрятался в угол. Там стоял столик, с клавишами, как у пианино. Музыкант провел по этим клавишам - точно, пианино.

Здоровяк с палочками в руках устроился за барабанами. Они были точно такие, как в одесских оркестрах. Тут цивилизация не продвинулась. На белой футболке здорового были видны два больших мокрых пятна подмышками. Вспотел почему-то.

Четвертый был серьезен, как римский папа. Только ростом не вышел - гитара была едва ли не больше него. Держал он ее наперевес, как автомат.

Они стояли и перешучивались мимо микрофонов. В это время контрабасист ковырялся в своем большущем инструменте.

Алексей хотел было зашагать дальше, но вдруг обнаружил, что прибывающие люди постепенно образовали такую толпу, что он оказался почти в первых рядах. Проталкиваться он постеснялся, пришлось рассматривать эту странную четверку. Взгляд этот заметил суровый контрабасист и, подойдя к краю толпы, спросил:

- Лейтенант, можешь помочь?

- Что именно?

- Фонариком посветить...

Оказалось, что у контрабасиста что-то сломалось в его огромном инструменте. Волков сделал шаг вперед и толпа вдруг встретила его свистом и аплодисментами как коверного. В ответ лейтенант помахал, не глядя на толпу, рукой, отчего та еще громче засвистела.

- Вот, подержи фонарик... - и музыкант протянул лейтенанту небольшой цилиндрик. - Сюда жми и вот так свети.

"Однако, удобная штука!" - подумал с завистью Алексей. "Под плащ-палаткой хорошо карты разглядывать. Свет такой... Рассеянный... И маленький. Хотя маленький - это плохо. Потерять можно в горячке боя."

- Димыч, ты скоро? - крикнул контрабасисту барабанщик.

- Момент, Ромыч! - продолжая постукивать по своей деревяшке, ответил Димыч.

Наконец, процедура лечения музыкальной гаубицы была закончена. Димыч повернулся к Волкову и, не снимая черных очков, спросил:

- А ты чего в такой форме? Откуда?

- Из сорок первого, - честно ответил пехотинец.

- Завидую, - не улыбнувшись, ответил музыкант.

А потом...

Потом контрабасист Димыч подошел к барабанщику Ромычу. Они долго шептались, время от времени поглядывая на лейтенанта.

А потом началось...

- Уан! Ту! Уантуфрифо! ГОУУУ! - вдруг заорал барабанщик. - Вини, давай! Это рокабилли, бейба!

И гитарист с медвежьим именем Вини мощно ударил по струнам. Взревело плоское пианино и забухал контрабас.

Тишину снесло залпом музыки.

- Для нашего гостя из сорок первого! Поехали!

One of our planes was missing

Two hours overdue

One of our planes was missing

With all it's gallant crew

The radio sets were humming

They waited for a word

Then a voice broke through the humming

And this is what they heard...

Опять эта песня! Вселенная что, специально лейтенанту ее проигрывает? Толпа буквально взорвалась и взревела. Девчонки запрыгали на месте, поднимая руки вверх. Под тонкими их футболками затряслись соблазнительные выпуклости. Лысый парень в красной рубахе, похожий на гориллу с лицом Александра Роу, согнулся почти пополам и начал выделывать невероятные коленца.

На припеве толпа стала петь вместе с музыкантами, буквально перекрикивая, нет, переорывая сцену и огромные колонки:

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы ползем на последнем крыле.

Бак пробит, хвост горит и машина летит

На честном слове и на одном крыле...

А с другой стороны неслось:

What's a shouts, what's a fire?

Yes we really hit on target for tonight!

How we seen as ??? throu the earth

Lot belove as I filds of a raid

Without spoofs to a fog

And I trust in the world

Coming in on a will and a pray

Волков чувствовал себя в эпицентре взрыва стапятидесятидвухмиллиметрового снаряда. Скорее нет... Не миллиметрового. Сантиметрового!

В конце песни, не останавливаясь, барабанщик со странным для Волкова именем Ромыч заорал в толпу:

- Группа "Шейкерс" поздравляет вас с прошедшим праздником Победы! МЫ! ИХ! СДЕЛАЛИ! ГОУГОУГОУ! И практически без перерыва понеслись песни - одна за другой. Иногда солист-барабанщик чуть-чуть разъяснял беснующейся толпе следующую песню. Вот эта - про рэднеков, например. Вот эта - про шахтеров, которым тяжело жить при капитализме.

Музыка была и привычна и непривычна одновременно. Словно ускоренный до безумия джаз. Фонари, кружащиеся вокруг своей оси, били по толпе пулеметами. Странная девочка с лицом Медузы Горгоны, дрыгая ногами, вдруг подскочила к лейтенанту и, схватив того за руку, потащила к сцене, в самую гущу трясущихся, словно в припадке болезни святого Витта, людей.

Лейтенант не умел танцевать так, как все эти люди. Сгорая от смущения, он прятал глаза в брусчатку Арбата и неуклюже двигал коленями, время от времени поправляя вещмешок и придерживая пилотку.

И тут заиграла вдруг медленная музыка. Тяжело дыша, потные люди прильнули друг к другу. Обняла его и Медуза Горгона. Нет, даже не обняла, а обхватила за шею и положила голову лейтенанту на грудь, словно хотела выйти за него замуж, хотя бы на ночь. Волков положил ей руки на лопатки и обнаружил, что застежек лифа нет. Он попытался отодвинуться от нее, но она прижималась к нему с такой силой, что даже через гимнастерку и галифе Волков ощущал всем телом ее мягкие изгибы и складочки...

Only you can to make all this wealth seem bright,

Only you can to make the darkness fright,

Only you and you alone can thrill me like you do,

And to fill my heart with love for only you.

Ромыч завывал в микрофон, закрыв глаза, Димыч - человек-контрабас - обнял свою бандуру, как любимую женщину, Вини теребил струны гитары в районе пояса, электрический пианист ласкал пальцами клавиши своего электрического пианино.

Каждый из них отдается музыке. Каждый по-своему. Кто-то отрешенно, кто-то на нервах, кто-то без оглядки, кто-то ласково. Эта музыка цепляла, лейтенант не понимал слов, но она вела его за собой, она жгла, рычала, роняла на пол. Она поднимала животное над человечьим. Эта музыка, это самое рокабилли - музыка для сильных, вдруг понял Волков. Только сильный может отдать себя своему животному, чтобы через какое-то время вернуться в человечье. Она словно давала выход тому, чего Алеша боялся всю свою сознательную жизнь.

А еще под такую музыку ничего не страшно. Агрессивная, по-хорошему злая...Это музыка тех, кто однажды проиграл, но они возьмут свое. Музыка свободы. Музыка освобождения.

"Вот о чем этот Ромыч поет?" - думал Волков, мало понимая по-английски.

А хрен его знает.

Что-то там про "Кентакки", про "вонт ю", про...

Но все равно - хорошо!

"Так внезапно и жениться можно!" - мелькнула шальная мысль. Медленная песня закончилась и понеслось опять энергичное:

Rock, rock, rock everybody!!

Roll, roll, roll everybody!!

Rock, rock, rock everybody!!

Roll, roll, roll everybody!!

Димыч вдруг положил свой контрабас на бок, забрался на него, задрал к горизонту левую ногу и, балансируя на правой, начал щипать могучие струны. Публика завопила музыкально-акробатическому трюку.

Когда начался быстрый номер, Волков, не обращая внимания на обезумевшую толпу, которая прыгала так, будто они сиднем сидели целую неделю, все же выбрался, изображая танец. Затем он пошел, почти побежал, вытирая вспотевшее лицо пилоткой, прочь от грохочущего эпицентра свободы от всего. Слишком это для лейтенанта было... Непривычно, что ли?

А вслед ему неслись артобстрелом звуки контрабаса:

- С вами была группа "Шейкерс"! Контрабас - Димыч Лалетин!

А вслед - рев входящей в пике гитары:

- Соло-гитара! Леха Винокуров!

Пианино ударило рикошетом винтовочного залпа:

- Клавиши - Женька Ощепков!

- Великий и ужасный РРРРРРРРРОМАН ЧАЩЩЩИН! - минометным огнем добили публику барабаны.

Медуза Горгона куда-то пропала, Волков освободился от ее липких объятий, растворился в толпе...

А потом была аллея фонарей.

И люди, люди, люди. Бесконечными волнами они бредут в разные стороны. Люди, похожие на пингвинов, ворочающих головами во все стороны.

То ли ночь, то ли день.

Девочки и мальчики всех возрастов бредут по Арбату, разглядывая друг друга. Лица их изображают веселье и любопытство. Они ищут друг друга, роняя взгляды ниже пояса.

Рассекая поток, словно катер по волнам, ходит старик и робко сует в лица людей цветы. Его не замечают.

То ли да, то ли нет.

То ли я, то ли ты.

Художники ленивыми тюленями развалились в своих креслах. Они жадно пьют воду из пластиковых бутылок и не менее жадно вглядываются в глаза прохожих.

А прохожие...

Вот идет троица. Девочка в центре. По краям мальчики. Один мальчик чуть ближе - он неосознанно старается коснуться девочки, а она сторонится. Она норовит прильнут к третьему, но тот стесняется.

Мимо них проносится маленький мотоциклет. Девочка визжит, и на мгновение все они, втроем, прижимаются друг к другу.

Вдруг она что-то говорит и, резко махнув каштановым хвостом волос, садится к старому тюленистому художнику. Тот лениво начинает рисовать шарж.

Мальчик, к которому она льнула, держит ее пиво и свое. Бутылки изумрудно сверкают на желтом блеске фонарей.

Где-то играет скрипка.

На фоне рекламного плаката целуются две девочки.

Плакат желто-зеленый. На зеленом черно вытатуировано: "Та". На желтом китайско выписано - "Ту"

Та - ту. Или эта?

А китайцы жизнерадостно фотографируются на фоне ярко разрисованной стены. Или это японцы? Между ног китайцев шныряет черный кот. Его, время от времени, подпинывают. Иногда ему подкидывают.

У кота нет одного глаза. Он похож на пирата. Порой кот перебегает дорогу тем, кто идет в сторону Воздвиженки и Кремля.

А девочку, между тем, нарисовали.

Она смеется, недовольная рисунком, в тон ей смеется и тот, кто льнул к ней. Тот, к кому льнула она, равнодушно рассматривает дом напротив. На доме английская надпись: "Skazka". Под этой надписью другая, русская и мелкими буквами: "Аренда".

Аренда сказки никого не интересует.

Женщины разглядывают мужчин, мужчины оборачиваются вслед женщинам. Сказка она там... Чуть ниже живота.

Снова китайцы снова фотографируются снова на фоне памятника.

Мотоциклетка едет обратно, едва не сшибая зазевавшуюся велосипедистку страшной наружности.

Кот честно стыбздил недоеденный булку с сосиской. Куснул ее. Немедленно срыгнул. Брезгливо отошел в сторону. В дурно пахнущую лужицу нечаянно ступила девица в меховых сапогах, но не заметила этого. А одноглазый улегся, дожидаясь от Неба шаурмы.

А та увела эту.

Или эта ту?

И людская волна смела розовые следы с брусчатки.

Теплая майская ночь нежным одеялом падает на Москву.

Дредноутом раздвигая толпу, проехала мусоросборочная машина. На желтом ее борту было написано мелком от руки - "Партизаны чистоты!" Именно так, с восклицательным знаком.

Мусорный партизан-броненосец разорвал троицу на две неровные части.

И одна часть вдруг растворилась в субботней толпе, а вторая начала сначала кричать, а потом яростно тыкать в свои мобильные телефоны. Но гудки были бесполезны. Она бежала, и слезы бежали по левой щеке, а правая растягивалась в странной, почти юродивой улыбке.

И больше ничего.

Усталый негр снимал в укромном закутке ливрею.

Ему хотелось домой, в Нигерию, ко львам, антилопам и баобабам. Или не к баобабам. Или не ко львам. И Мганга его уже не дождалась, выйдя замуж за старшего сына вождя. Она уже замужем. За мужем. За. Мужем. И остается ему лишь снимать ливрею.

Внезапные таджики оранжевыми вампирами вынырнули из дворовых щелей, держа наперевес узкие жала метел.

И аллея фонарей смыкается в оранжевую теплую точку.

Китайцев больше нет.

Сказка все еще без аренды.

Та увела эту, а те дерутся друг с другом рядом с флегматичными таджиками.

А я?

Кто я в этом смешном, невероятном, глупом мире?

Я - бомж, которого гоняет охранник от пьяных псевдопосетителей псевдоресторана.

Я - фотограф, который молнией сверкает между молекулами пар и атомами одиночества.

Я - голос из колонок, разбивающийся о каменное небо и не менее каменные сердца.

Я - плачущая холодом конденсата пивная бутылка.

Я - чистый лист бумаги, на котором кто-то рисует мою жизнь.

Я - лейтенант РККА Алексей Волков.

И "Наганом" на бедре тяжесть памяти.

Я - помню. И я дождусь.

И я вернусь.

А иначе - как?

- Барышня, а в какую сторону метро?

- Ой, а вы артист?

- Нет. Я просто живу так, - он привычно поправил форму.

- А вам какую линию надо?

Алеша пожал плечами. На черных петлицах перекрещенными пушечными стволами мелькнул золотой отсвет фонарей.

- Тогда вам со мной...

Он криво улыбнулся, лихо козырнул барышне и отправился в другую сторону.

Думать о другой и...

Художники лениво провожали вязкими взглядами худого, плохо выбритого парня, за спиной которого болтался тощий вещмещок.

А пингвины? Пингвины разбредались, качая пьяными головами, по гостиницам и съемным квартирам.

Лешка сел за красный столик и, бездумно попивая холодное светлое пиво, смотрел на прохожих.

- Лейтенант! Пришел-таки! - хлопнул его кто-то по плечу.

Волков обернулся.

Перед ним стояли трое. Тот самый бородач, который он просил прикурить часа три назад, востроглазый худой брюнет и круглолицый улыбчивый дядька лет пятидесяти.

- У тебя занято?

- Нет, конечно, присаживайтесь.

Брюнет представился Андреем, дядька - Анатолием. Бородач метнулся в бар за пивом.

Бар, кстати, был весьма необычен. Синий троллейбус на улице без движения. Голос из троллейбуса завывающе пел про чистые пруды и какие-то там ивы, которые как девчонки, смолкли у воды. Вот уж непонятно, как автор песни, а лейтенант ни разу не видел молчащих девчонок. Все время дребезжат чего-то не по делу...

- Ты торопишься? - спросил бородач. Сергей, кажется? Да, Сергей...

- Совсем нет, - пожал плечами Волков.

- Тогда мы присядем, если не возражаешь?

Лейтенант не возражал. Честно говоря, он скучал по людям, по общению. Здесь, в Москве двадцать первого века, он чувствовал себя ожившим манекеном. На который смотрят, но отчего-то боятся.

Лешка молчал о своем и слушал соседей по столику. Столик, кстати, был сделан из того же странного материала - легкий, прочный, словно затвердевшая резина.

А парни говорили о своем.

- Да меня эти "неберунги" задолбали, честное слово. Фрагодрочеры, одно слово. Стою себе, беру базу, никого не трогаю, сбитую гуслю починяю. Счет тринадцать-одиннадцать в нашу пользу. Я на ИС-3, полутруп уже, два коти, ИС-4. У противника сильно коцанные маус и тапок. Начинаются "неберунги". А мы все - полумертвые. Фигли ехать охотиться за девятым и десятым левелом, когда при невезении сольемся? Но нет. "Не бери", "не бери". Я их дипломатично послал, указав, что рисковать не хочу. И получил выстрел от КТ. В корму. Насмерть. Тот, конечно, гомосеком стал, но мне от этого не легче. И да - эти идиоты слили, - жестикулировал востроглазый.

- Когда Егоров и Кантария прорывались к куполу Рейхстага, снизу в спину слышался многотысячный вопль "НИБИРИИИИИ", - меланхолично ответил Сергей.

Волков мало что понимал. Сидящий рядом с ним Толич тоже интереса к разговору не проявлял, время от времени заглядывая в кружку.

- А я сегодня ненароком в цирк заехал, - продолжал тему бородач. - Химмельсдорф, я на 54-ке, в командах по паре семечек плюс ИС-4/3, трешки и так далее. И - по семь арт 7-8 левела в команде. Все направления не прикроешь, прорываюсь поверху в паре с Т-44. Вылетевшую вражескую пятьдесятчетверку удачно подпалили, и пока сорокчетверка вражину добивала, я просквозил к базе. Сразу нацелился на Гиви-Е, он ко мне боком, так что топлю по прямой. Сзади выруливает чужой ИС-7 и выцеливает мою корму. Заметив его по карте, виляю в сторону - семёрка бабахает и выносит свою арту. Я тем часом рулю к девяносто второй. Она меня видит и выцеливает. Опять виляю - арта стреляет и попадает в семёрку. Тот, бедолага, то ли от неожиданности, то ли снова в меня целил - тоже бабахает... И опять прямиком в арту. Сразу поголубел! Остальные артоводы противника заволновались, видимо заподозрив глобальный заговор танкистов против арт. Следующая уже выцеливает своего многострадального "изменника", выстрел - а прилетает по выскочившему из-за угла ИС-3.... Ну и поехало. Больше я уже не стрелял, не мог. Судя по чату - моя команда тоже...

Эти двое засмеялись чему-то своему.

В конце концов Толич не выдержал:

- Мужики, да вы задолбали своими танчиками! Забыли, зачем мы собрались?

- Ладно, Толич! Все! Закончили! - примирительно поднял руки Сергей и широко улыбнулся в бороду. И тут же посерьезнел. - Значит так... По двадцать второму. Получится только около восьми прорваться. Раньше никак.

- Вот уроды, - сплюнул под стол Толич. - Кстати, а что со сталинобусом?

- Та же байда. В целях борьбы с разжиганием розни не хотят разрешить портрет Сталина размещать.

- Почему? - вдруг вмешался Волков. - У вас что, портреты Сталина запрещают на улицах вешать?

- А у вас что, в Одессе? По-другому все?

- В моей Одессе - да. По-другому. У нас Сталин вождь и учитель всего прогрессивного человечества, - как на политзанятии ответил Волков.

- Хрена себе у вас на Украине дела творятся! - удивился Андрей. - А бандеровецв всех пересажали, что ли?

- В Украине, - поправил брюнета Толич.

- А какая разница? - пожал плечами востроглазый.

- Да, собственно говоря, никакой, - пожал плечами Толич и хлебнул пенного напитка.

- Между прочим, - чуть дернул щекой лейтенант, - у нас в Москве точно так же.

- В какой еще Москве? - уставились на него собеседники.

- В моей Москве, - уверенно ответил пехотинец.

Парни переглянулись:

- Это в какой такой Москве?

- В моей, образца сорок первого. А что?

- Тьфу ты! - усмехнулся Толич. - Ну, ты парень, и вошел в роль.

Волков пожал плечами:

- Я из сорок первого.

- Ну, я тоже родом из СССР. Попаданец из шестьдесят шестого в две тысячи пятнадцатый, - серьезно ответил Толич.

- И вы тоже? - нахмурился Волков.

- Все мы попаданцы. Из прошлого в будущее. Каждую ночь мы закрываем глаза и утром просыпаемся в будущем. Вот так, день за днем, как гусеницы, и точим свои ходы в неизведанную реальность.

- Толич у нас писатель, - гордо откликнулся брюнет.

- Только вот в какой-то момент мы где-то не там проснулись.

- И я, - вздохнул лейтенант. - Только я уснул в сорок первом, а проснулся тут у вас.

- И как там у вас?

- Хорошо. Есть, конечно, буржуазные пережитки, но в целом - хорошо. Война вот идет на западе. Это плохо, конечно, но, если что...

Парни непроизвольно переглянулись.

- То есть, у тебя еще войны не было?

- Была, почему же... Финская вот недавно закончилась. Освободительный поход, опять же.

- С немцами еще не было?

- Еще не было. Но, я думаю, будет. Фашизм есть передовой отряд мирового империализма. И когда-нибудь немецкие фашисты на нас нападут, но получат достойный отпор.

- А как же пакт Молотова-Риббентропа? - прищурился Толич.

- Что, простите?

- Ну, договор о ненападении и все такое?

- Это тактические приемы, - уверенно ответил Волков. - Иногда приходится менять позицию для орудия и, порой, отступать. Когда-то и Владимир Ильич Ленин заключил Брестский мир.

- Когда война началась? - вдруг спросил лейтенанта Сергей.

- Какая именно? - не понял лейтенант.

- Парень, кончай придуриваться. Великая Отечественная.

- Хм... У нас ее Первой Империалистической называют. Для царской России - первого августа началась. А мировая бойня - двадцать восьмого июля. Через месяц после убийства эрцгерцога Фердинанда.

- Ты либо заигрался, либо дурак, либо, правда, попаданец из прошлого, - покачал головой Толич.

- Я - правда, этот... Попаданец из прошлого, - улыбнулся Волков.

- Да ну тебя, - отмахнулся Сергей.

- Или так, - согласился Волков и спокойно закурил.

А парни занервничали.

- Хорошо, допустим, ты совершил путешествие во времени и оказался у нас. И как тебе? - подал голос Андрей.

- Да как-то... Вот вы говорите, что война была, да? Да еще великая и отечественная? И вот мы ее выиграли. Да? Я был на могиле неизвестного солдата. Видел там... А почему у вас белогвардейские флаги везде? Наркоманов я уже видел, проституток...

Волков кашлянул, вдруг вспомнив Таню.

- Почему у вас все как-то... - Волков старался, но никак не мог сформулировать мысли.

- Это, Леша, долгая история. Посмотри на меня, - сказал вдруг Андрей. Вот просто - смотри и молчи. Двадцать второе июня. Брест. Киев. Бабий Яр. Ржев. Блокада Ленинграда. Маресьев. Зоя Косьмодемьянская. Сталинград. Дом Павлова. Харьков. Оборона Кавказа. Севастополь, Хатынь...

Он говорил, говорил, говорил. Он перечислял имена и названия и глядел на лицо Волкова, а в глазах Андрея плескалась затаившаяся боль. Закончив перечисления грузинской фамилией Кантария, он вдруг закончил.

Столик в центре Арбата вдруг накрыло куполом тишины.

Вместо ответа Волков пожал плечами и сказал:

- Я, ребят, пойду, наверное, - он с шумом отодвинул стул.

- В сорок первый?

- Не знаю, - улыбнулся лейтенант.

Никто ничего не успел сказать, как вдруг к столику подскочила девушка в красно-черном платьице с кипой листовок в руках:

- Музей эротики на Арбате! "Точка Джи!" Если вы не знаете, как ее найти, то мы вам покажем!

Листовки были глянцевые и совершенно не годились в качестве туалетной бумаги.

- А ну, брысь отсюда! - рявкнул Сергей. Голос его был столь грозен, что девочку буквально снесло от столика. - Совсем шлюхи охренели...

- Не обращай внимания, лейтенант, - продолжил он, повернувшись к Волкову. - У нас их тут...Да сядь ты. Ладно, поиграем по твоим правилам. Значит ты из сорок первого?

Волков поправил пилотку:

- Да.

- И войне ничего не знаешь?

- Нет. По крайней мере, тринадцатого июня сорок первого она еще не началась. А сегодня какое?

- Четырнадцатое. Четырнадцатое июня две тысячи пятнадцатого года.

- Значит, через два с половиной года столетие Великого Октября?

- Да.

- Ну, слава Богу, хоть революция у вас была... Ну вот, вчера нам ТАСС сообщило, что войны не будет.

Мужики опять переглянулись.

- Скажи, мне товарищ лейтенант, по-честному. Вот как у вас там, в тринадцатом июня сорок первого? О войне догадываетесь?

- Догадываемся, что скоро будет. Но точно не в этом году. Немцам надо Британию добить, куда им на два-то фронта... А так... Так нормально. Девушки есть, пиво тоже. А вообще, строим коммунизм. Уж как получается. Мы ж не идеальные, пока! Ошибки, конечно, есть, не без того. Вот, например, троцкистов мы, практически повывели...

- Я не про это, Леш. Вот такие, как эти, у вас есть?

Волков посмотрел вслед аппетитной раздавальщице глянцевых бумажек. Нда... Блестящая юбочка черного цвета была больше похожа на широкий ремень - пухленькие булочки выглядывали из-под нее, и на нежном, легком пушке едва блестел оранжевый свет вечерних фонарей. А на спине - девчоночка уже удалялась по Арбату прочь от сердитых, недобрых мужиков - на спине ее крестом накрест пересекались тоненькие лямочки красного цвета, чудом поддерживавшие... Блин, а как это называется? Больше похоже на кирасу времен не то Наполеона, не то Александра свет Македонского. Такая стальная пластина на груди, а на спине завязочки. Вот у девочки такая же была штуковина.

Андрей проследил взгляд лейтенанта:

- Эта штуковина "топик" называется. От английского - "tор" - верхний. То бишь, только верх прикрывает.

- Да че она, эта топина, там прикрывает? - махнул рукой Толич.

- Нет, таких у нас нет. С другой стороны...

- Она, лейтенант, со всех сторон блядь. Только не по своей воле. Жрать ей охота, понимаешь? Вот и надела на себя это... Проституточное одеяние на нее надели. Понимаешь? - Серегу аж затрясло от ненависти непонятно к кому, и он вдарил кулаком по столу.

Официантка напряглась было, но Толич перехватил ее тревожный взгляд:

- Еще четыре пива, пожалуйста!

Андрей же прервал Серегу:

- Не, а чем тебе девчонки в таком одеянии не нравятся? - и вдруг подмигнул Волкову.

Лейтенанту вдруг показалось, что ему не верят. Просто играют в свою, совсем непонятную ему игру.

- Андрюх, серьезно? - Серега, похоже, захмелел. - Они мне как раз нравятся. Вернее, не мне, а моей нижней части нравятся.

- И что в этом плохого? - не понял Андрей.

- А вот чего... Смотри. Вот ты каждый день ходишь мимо... Мимо чего ты ходишь? Ну, например, мимо дверей в соседнюю квартиру. Ты помнишь, какого она цвета?

- Блин, а дверь тут причем?

- Ты на вопрос ответь.

- Дверь как дверь...

- Цвета, говорю, какого?

- Ну... Обычного цвета... Да не помню я, какого она цвета! Чего привязался?

- Вот в том и дело, не помнишь. А знаешь, почему?

- Почему?

Бородатый поднял палец:

- Потому, что ты привык. Привык к этой самой двери. Понимаешь? Вот так же точно ты привыкаешь к этим полуголым девочкам и перестаешь их замечать. Они тебе никто, так. Деталь пейзажа.

- Что, сейчас все в парандже должны ходить? - ухмыльнулся Андрей.

- Зачем передергивать, Андрюх! Причем тут паранджа? Женщина должна волновать, а не выворачивать свои точки Джи на весь свет. Иначе ты все свое мужское, завоевательное начало теряешь на раз-два. Нахер ее завоевывать, если она уже голая и распахнутая перед тобой ходит?

Алеша немедленно покраснел, представив вдруг такой распахнутой... Нет, не Олю. Оля, она же другая, совсем не такая, как... Как кто? Как одесские портовые шлюхи?

Или Таня? Она ведь тоже... Шлюха, да. Проститутка. Но и ее он не мог представить такой... М... Бесстыдной, что ли? Без - стыдной. Без-совестной. Он вообще не мог представить, что девушка, которую он держал за руку, вдруг лежит перед ним обнаженная.

А Сережа продолжал:

- Понимаешь, мужики перестают реагировать на женщин. Перестают ухаживать, перестают завоевывать. Слишком они доступны. Даже не так. Сейчас они за нас бьются. А мы им - как призы. Вот что страшно! Мы - им! А не они нам! Мы перестаем быть мужиками! Нормальными мужиками, которые должны завоевывать, покорять!

Серега почти кричал, и пиво плескалось на стол.

- Но это еще не все. Ты видел, как они зимой ходят? ТАК ЖЕ! Спинка, пузико - голые. Свои причиндалы женские отмораживают нафиг, потом рожать нечем становится. Как-то стою на остановке, в феврале, рядом такие две - жопками сверкают. Я им и говорю - вам же скоро трахаться некуда будет! А они только хихикают... Ну ка, лейтенант, скажи, у вас в сороковых так же все ходят?

И лейтенант, неожиданно для самого себя вдруг ответил:

- Да.

Если бы рядом сидел Пушкин, он так и сказал бы: "Народ безмолствует!" А если бы Гоголь, так он бы немую сцену вспомнил из "Ревизора".

- У нас на параде, первомайском, девушки в шортиках и футболках ходили. А что такого? Я думаю, это буржуазные предрассудки, если мы смотрим на женщину как на половой объект, а не как на товарища.

- Леха! - ошарашенно посмотрел бородатый Сергей на лейтенанта. - Ты или и впрямь из сорок первого, или очень уж в роль вжился.

- Да причем тут роль! - отмахнулся Волков. - Женское тело - оно же венец природы! Вот даже у церковников, Ева создана из ребра Адама!

- Ты откуда знаешь? - хихикнул Толич.

- Мы "Библию для верующих и неверующих" Емельяна Ярославского конспектировали на политзанятиях по научному атеизму.

Серега почему-то поморщился.

- Так вот, про женщин...

И тут его брюнет перебил:

- Подожди, вот ты честно хочешь сказать, что никогда на женщин, то есть на девушек, не смотрел с вожделением? Вот ты в Одессе, у себя, на пляж ходил?

- Они в купальных костюмах там были, - буркнул лейтенант.

- Вот таких вот? - махнул рукой бородач на девушку.

- Нет, конечно.

- А скажи честно, тебе девочки по ночам снились? Вот так, чтобы трусы были мокрые под утро?

Взгляд Сереги был жесток.

- Вот так вот снились, чтобы руки под одеялом прятались? И чтобы ты на животе спать не мог? А на зарядке утром бегать трудно было? А?

- Ну... - лейтенант отвел глаза.

- Было, лейтенант, было. Это у всех было. Я тоже не седым родился. Только вот ответь мне на один вопрос...

- Серег, да оставь ты его в покое! - вдруг подал голос молчаливый Андрей.

Бородатый даже не обратил внимания на реплику. Просто отхлебнул пива и продолжил:

- Вот на ком бы ты женился, Леша? На этой профурсетке или на скромной и спокойной девчонке? Кого бы ты повез в гарнизон?

- Я думаю, что ответ...

- Нет, Леха! Ответ не понятен! Да погоди, ты, Толич! Ответ далеко не понятен! Женишься на нормальной девчонке, но сниться тебе ночами будут эти невольные проблядушки. Понимаешь меня?

Волков потер щеку и вдруг понял, что не брился утром. Непорядок.

- Представляешь? Приезжаешь ты в какую-нибудь Борзю. Знаешь, где это? Это Забайкальский военный округ. Он же - ЗабВО. Забудь Вернуться Обратно. С женой вместе приезжаешь. А там... А там... Голая степь, два барака. В одном ты с женой, да какой-нибудь вечно бухой капитан. А в другом бараке - десяток измученных спермотоксикозом солдат. Так кого ты, Леша, туда повезешь?

- Это вы сейчас про вашу армию рассказываете?

И тут Сергей осекся.

- Ну... Да.

- Я понятия не имею, что такое спермотоксикоз. А женюсь я исключительно по любви. И насчет армии... Лично я в таких местах не бывал, как вы описываете. У нас армия в почете и уважении. И, в первую очередь, это уважение зависит лично от меня, как от представителя Рабоче-крестьянской Красной Армии. Если я буду пить ведрами, а моя жена по бойцам бегать - то как я этим бойцам в глаза буду глядеть, когда я их в бой поведу? Они напишут в особый отдел и будут правы - таким как я, в армии не место. Что я за командир, если жену свою воспитать не смог? Вот и все, что я могу сказать, товарищи.

- Кхм... Сказал, как отрезал, - улыбнулся черненький.

А Толич усмехнулся:

- Жена - она знаешь, покруче Маршала Советского Союза может скомандовать. Ее построить, что пирамиду Хеопса - замучаешься на каменоломнях работать.

- Кстати, о женах. Мужики, я домой! - Серега виновато поднял обе руки и улыбнулся в бороду.

- Да, пора... Кстати, лейтенант, ты куда? - привстал Толич.

- Я? - вдруг растерялся Волков. - А я и не знаю еще... На вокзал, наверное...

- В Одессу едешь?

- Нет, мне просто это...

- Некуда, что ли?

- Ага...

Серега вдруг махнул рукой:

- Поехали ко мне.

- Да неудобно как-то, - запротестовал Волков. - Ну что я...

- Поехали, поехали...

И поехали. Вернее, сначала пошли до ближайшей станции метро. "Смоленской", кажется. Возле памятника непонятному изогнутому Окуджаве целовались два существа с волосами цвета напуганного фламинго. Волков было притормозил, попытавшись разглядеть невиданных чудищ, но Серега схватил его за локоть:

- Идем, идем. Что, эмо-пидоров не видел?

- Неа! А кто это?

Толич хихикнул, Андрей популярно пояснил.

- Вот жеж! А у нас за это сажают! Вот, в тридцать восьмом врага народа Ежова, говорят, за это самое и расстреляли! Не только за это, конечно, он еще и скрытым троцкистом оказался, но...

Серега странно посмотрел на лейтенанта:

- Слышь, Волков! А я иногда и впрямь думаю, что ты из прошлого. Хорошо бы у нас так...

Лейтенант пожал плечами:

- Я думаю, все в ваших силах, Сергей.

Но мысль свою развить не успел, потому что грохот метро не располагает к разговорам. Вот и ехали молча. Мужики уткнулись в свои черные коробочки со светящимися экранами, а Волков опять разглядывал... Нет, не цветные картинки, которые уже осточертели всего за сутки. А лица людей.

Лица отличались от тех, к которым он привык. Привык там, в настоящем сороковом году, а не в этом выдуманном двадцать первом веке. Здесь все какие-то...

Чужие.

Чужие друг другу. А иногда кажется, что и себе. Ни одной улыбки. Ни одной эмоции. Просто смотрят в свои экранчики или спят. И только сидящий негр смачно жует жвачку, широко расставив ноги, будто у него там опухло все. А вот еще несколько человек зашли - шумных, веселых вроде бы. По физиономиям сразу понятно - парни из братских республик Средней Азии. Но на лицах их это веселье казалось, почему-то, злым. Злым... Точно. Вот оно - отличие! Этот мир - злой.

Нет, и там, в настоящем-прошлом, злых людей хватало. И шкурников, и тунеядцев, и бандитов, и просто врагов. А тут злость другая. Она как будто бы сама сущность всех людей и лишь маски... Маски безразличия, скрывающие ненависть. К кому?

Волков наткнулся на взгляд одного из южан. Они долго смотрели друг другу в глаза. Лейтенант изучающе, гость столицы - злобно. Смотрели бы долго, но тут Серега дернул Волкова за локоть и кивнул в сторону двери. "Выходим, мол!".

Народа на станции "Комсомольская" было столько... В общем, наверное, самая высокая плотность населения в мире. Причем, братских южан было, едва ли, не в три раза больше, чем остальных людей. Странно, но они не садились в поезда метро, а просто бродили туда-сюда по бесконечным коридорам подземной паутины. Время от времени они подходили к спешащим москвичам, прямо на бегу протягивали сжатые кулаки, а москвичи обхватывали эти кулаки двумя руками, буквально на секунду, и бежали по своим делам. Странный, непонятный ритуал.

- Стой здесь! - вдруг остановился Серега. - И не уходи никуда. Я сейчас.

Он метнулся в открытую дверь магазина, располагавшегося прямо под землей.

Волков попытался было его остановить, но не успел. А как человек военный - подчинился старшему по... Нет, не по званию, но по знанию. Ну, значит, так надо - стоять здесь. Лейтенант и встал около входа в магазинчик.

Прямо напротив него сверкала гранатово-красным электрическая надпись: "SEX-SHOP". Ну, про секс Волков был наслышан, а вот что такое "Шоп"... Шоп был, что ли? Это что, мало того, что у потомков проститутки в столице Родины вольготно работают... Ну, не совсем вольготно, конечно, но... Так у них еще и бордели прямо у вокзалов? Как в царское время? Или...

Нет, Волков должен был сам убедиться, что там, за этой дверью без витрин. Ну и, прикусив язык, как перед аттестационными стрельбами, шагнул внутрь этого самого "Шопсекса".

И немедленно вышел.

По закону подлости из продуктового магазина вышел и Серега, бренча желтой сумкой дешевого вида:

- Лех! Тебя туда чего поперло? - удивился он, увидев лейтенанта, покрасневшего аки помидор.

- Сереж, там это... - и потрясенный пехотинец показал руками длину семидесятишестимиллиметрового снаряда. - И они искусственные!

- А... Ну у нас порой такие бабы бывают, их и сто двадцать не проймет! Вот и ходят сюда, за холостыми снарядами. Не обращай внимания! За мной, лейтенант!

"За мной" оказалось недалеко. До Ярославского вокзала, а там сели на электричку. Платить Серега не велел, просто дважды приложив бумажник к умному турникету. А в самой электричке уже и открыл желтую сумку:

- По водочке?

Волков было запротестовал - организм, и так не особо привычный к алкоголю, уже пошатывало, но бородатый Серега свернул пробку у бутылки. То есть - не свернул. Она, пробка, как-то на месте осталась, только крышечка отлетела. Из закуски была колбаса, плотно запакованная в прозрачный и гибкий плексиглас (или что это такое?) и холодец в прозрачной коробочке. Как консервы, только тоже из плексигласа, наверное. Но очень тонкого. И гибкого, в отличие от того органического стекла, из которого кабины истребителей делают. Или делали?

Серега достал маленький перочинный ножичек.

- Швейцарский! Тридцать шесть!

"Рублей, наверное" - догадался Волков. "Или лезвий?"

Его спутник ловко открыл одно из лезвий, так же ловко вспорол оболочку колбасы и нарезал холодец прямо в баночке. Потом достал из шуршащего пакета две прозрачные рюмки:

- Держи!

И щедро плеснул в тару:

- Серег, я не...

- Давай, за Красную Армию и товарища Сталина, царствие ему небесное.

Волков подивился формулировке тоста, но все-таки выпил. Хорошо, что теплая водка в то горло попала. Там, дома, не выпил бы, а достал бы пистолет и повел во внутренние органы. А здесь?

Здесь товарищ Сталин уже не жив. Или жив? Нет, конечно, жив. Но жив, так сказать, диалектически, в умах и душах.

- Ой, хорошо пошла, - выдохнул Серега. Потом он зажмурился, на секунду замер... В эту секунду голос сверху сказал:

- Яузаслещлосиноостровскоооо...

- Леш, а ты, правда, из того, сорокового года? А ты Сталина видел? Ты только мне правду скажи, а?

- На какой вопрос отвечать первым? - водка еще не подействовала на язык, и Волков говорил внятно.

- На оба.

- Да. Из прошлого. Да. Видел. В кино. Только это для тебя прошлое - а для меня настоящее.

- Как к тебе туда попасть?

- А я не знаю, Сереж.

- А давай еще по одной?

А потом была еще одна, и еще. Сознание моментами терялось.

Почему русский человек пьет? Ведь пьют все, но только пьянство русских вошло в историю, хотя те же немцы, англичане, финны, греки... Да все! Пьют чаще и больше. Просто так получилось, что русский человек пьет в двух случаях - от скуки и с радости. А напивается только в одном - с горя. И кто виноват, что у русских горя бывает больше? Без горя живут только дураки.

- А давай!

Вот так, одна за одной рюмочкой, и доехали до нужной станции. А там шли пешком, через буераки, по брошенным шпалам, между черных бараков, освещенных смугло-оранжевыми фонарями. Шли и пели:

- Артиллеристы, Сталин дал приказ! Артиллеристы, зовет Отчизна нас!

Орал больше Серега, Леха так, подкрикивал, ведь песня была написана аж в сорок четвертом году, а до него Леха Волков еще не дожил. А может, не доживет... Тем не менее:

- Из сотен грозных батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину - огонь! Огонь! ОГОНЬ!

Долго ли слова выучить?

Перед самым домом Сергей вдруг приложил палец к губам:

- Тихо, Леха! Жена - она свирепее Гитлера, если ее не вовремя разбудить.

- А шо Хитлер? - пилотка едва не упала с головы.

- Нишо! Тихо! Давай еще по одной, перед сном...

В дом вошли, разувшись. Сапоги и ботинки оставили у входа на пороге белого двухэтажного дома, обитого деревом изнутри. "Богато!" - подумал Волков, и хотел было спросить за источники дохода, но не успел. Серега его потащил на второй этаж.

Ну как второй этаж? Чердак переделанный.

Сквозь окно падал сиреневый свет фонарей, и эта сирень обтекала нехитрую обстановку: стеллаж с десятками книг, мерцающих блестящими обложками, узкую кровать рядом со стеллажом, желтоватый стол с белым и плоским эмм... Штука, в общем, такая. Как мини-киноэкран. И еще шумит что-то под столом.

- Да никак вентилятор на папе с мамой не могу смазать! - поймав взгляд Волкова, виновато улыбнулся Серега.

- Шо? - не понял Волков, едва выговаривая звуки и буквы.

- Нишо, - пьяно мотнул подбородком Серега. - Вот кровать, вот книги, свет здесь включается. Интернет безлимитный, можешь сидеть, сколько захочешь.

- А покурить? - незнакомые слова пролетали мимо нагруженного разнообразным алкоголем сознания лейтенанта.

- Покурить... Ну, в окно кури. И чинарики туда выкидывай. Только дом не подожги.

- Ну что ты, Серег! А туалет здесь где?

- Туалет...

И Серега ткнул пьяным пальцем в незаметную дверь в стене.

- А вода?

- Там же... Все! Я спать!

И Серега ушел, осторожно прикрыв дверь и скрипя ступеньками.

Через некоторое время снизу донесся раздраженный женский голос. Голос, причем, двоился в сознании Волкова. Один голос хихикал, другой бранился. Слов было не разобрать, но было ясно - жена! Жена... Существо хтоническое и сакральное. От одной фразы в ЗАГСе "ЭТА ЖЕНЩИНА - ТВОЯ ЖЕНА!" большинство мужиков в священный ужас впадают. Вот был в училище капитан Яговкин, что преподавал на первом курсе марксистско-ленинскую философию, так он был насколько деволюб, настолько и женоненавистник. В смысле, свободных женщин обожал, а вот жениться - не дай Боже! "Женщина есть последний пункт в развитии человечества! Дальше - либо влево, либо вправо! Или сзади..." Диалектика во всех диагоналях, так сказать. Гегелевская, ага...

Волков положил пилотку на стул, потом расстегнул портупею. Кобура гулко стукнула рукояткой револьвера. Потом снял гимнастерку, сапоги, галифе...

И улегся на койку.

Странно так бывает.

Вот хотел спать - лег. И не хочешь. Сразу не хочешь. Только потолок в сиреневой темноте перед глазами вертится, словно лопасти виденного в кинохронике геликоптера. И тошнит, не то от выпитого, не то от пережитого.

Волков сел на кровать и провел рукой по потному лбу. Тело потрясывало. Причем так забавно, местами. То ноги затрясутся, то мышца на боку, то руки вдруг. Лейтенант с силой провел правой рукой по глазам. Попытался привстать. Получилось с трудом. Побрел к заветной двери. Когда ее открывал, вписался лбом в косяк. "Хорош я завтра буду, с фингалом..." - мелькнула вяловатая мысль.

А куда я завтра? Зачем я завтра? А самое главное, к кому я завтра?

Волкова вырвало. Потом еще раз и еще, и кисловатая горечь во рту и глотке отуманивала его мысли, а из-под пола доносилось затихающее бубуканье голосов.

Наконец, он уснул, обняв унитаз, как друга. Белого и холодного друга всех пьяниц всех времен и всех народов. Какая разница между кальвадосом, ромом и водкой? В блевотном послевкусии вся разница. А пока - спать, спать, спать, на подушке из белого фаянса. И не стыдно ни разу! Стыдно потом становится.