Все знания и силы

Часть 1

Вера Нефедова, послужившая дама в возрасте, одинокая по причине не самого простого характера и спокойная, как скала, шла по коридору клиники, здороваясь с коллегами. Послужив военным врачом, она прикипела к педиатрии, причем не самой простой — ревматологии, кардиологии, неврологии. Таких называют универсалами, она же себя называла просто врачом. Обычный врач достаточно крупной частной клиники для многих была последней надеждой, потому что умела отличать детей, которым больно, от тех, кому просто плохо. Первых спасала она, вторых — коллеги из психиатрии. Психиатры ее не любили, потому что она не уставала с ними ругаться по поводу психосоматики. «Пока не проверили все возможное, вы не имеете права лечить психические причины», — говорила она, и многие дети, названные симулянтами или психосоматиками, были ей благодарны.

Вера прожила трудную жизнь и в свои сорок с хвостиком уже ничему не удивлялась и ни во что на слово не верила. В рассказы родителей она не верила, а вот в «больно» ребенка — всегда. Некоторые коллеги ее уважали, некоторые не любили. Доктор медицинских наук знала о детском организме, казалось, все. Вывести ее из себя могли только коллеги, не желавшие искать и находить. Впрочем, даже они предпочитали не доводить дело до крайности: обычно очень спокойная, в ярости Вера могла больно стукнуть о шкаф, например.

Бесконечные конгрессы, на которых коллеги с удовольствием слушали русского врача, радовали сердце надеждой, что еще одному ребенку будет оказана помощь. Так и жила женщина, не найдя себе того, кто был бы для нее всем. Отдавая всю себя детям. В каждое мгновение помнящая, что каждый больной ребенок — это ее ребенок, потому что ему не только больно, ему же еще и страшно, очень страшно. Из-за манипуляций, чужих тетенек и дяденек, возвращения боли… Пациенты очень любили Веру, хотя биологических детей у женщины и не было.

Однажды она ехала на своей «ауди» по шоссе, отправляясь на дачу, чтобы отдохнуть в законный выходной, когда увидела аварию. Легковая машина, отброшенная в кювет, уже занималась чадным пламенем, когда у женщины знакомо захолодело в груди. Так холодело всегда, когда какому-нибудь ребенку угрожала опасность. Она резко остановилась и кинулась к побитой машине.

В машине на заднем сидении сидели двое испуганных детей в детских креслах, из которых самостоятельно освободиться не могли. Вера разбила окно и начала вытягивать малышей, которым было лет по пять. Ближе сидела девочка, поэтому Вера, рванув замок ремня, выдернула кричащего ребенка из машины, положила подальше, а потом вернулась и за вторым.

Стоило детям оказаться в безопасности, Вера занялась взрослыми, но ничего сделать не успела — огонь добрался до топливной системы, и сильный взрыв унес жизнь троих людей, а двое малышей сидели на траве, испуганно глядя на столб огня и на людей, что бежали к ним от дороги.

Для Веры все погасло; стало сначала больно, потом пришел холод, уносящий ее туда, где нет больше ничего. И вдруг она оказалась на каком-то вокзале и грустно усмехнулась. Напротив нее стояла женщина в черном, а чуть поодаль потеряно озиралась девочка лет девяти. Женщина подошла к девочке, взяла её за руку и подвела поближе к Вере.

— Гибель этой девочки нарушила планы Судьбы в мире, — произнесла женщина в черном. — Да еще и такая глупая.

— Не бывает глупых смертей, — возразила Вера. — Что с тобой случилось, девочка?

— Я оценку плохую… — прохныкала малышка, и Вера все поняла.

— Расстроилась, и сердечко остановилось, — вздохнула врач. — Тебя так сильно наказывают?

— Не зна-а-аю, — всхлипнула девочка. — Еще не наказывали, но мне страшно.

Вера обняла девочку, которая доверчиво затихла в объятиях доброго доктора. А женщина в черном произнесла:

— Я солью вас вместе и верну обратно. Твой опыт, Вера, поможет маленькой Гермионе, но ты не будешь взрослой, теперь ты будешь просто ребенком, девочкой. Впереди у вас много испытаний, постарайся остаться человеком.

После этих слов все погасло, а маленькая девочка открыла глаза в салоне отчаянно воющей сиреной машины. Над нею склонилось лицо со встревоженными, но добрыми глазами.

— Вернер, девочка стабильна, в сознании.

— Вот и умница… — услышала она.

Грейнджеры примчались в больницу, не успел амбуланс еще даже развернуться. Даже учитывая тот факт, что Эмма и Марк Грейнджер сами были врачами, панике подвержены все, а тут новость об остановке в школе. Паникующие родители вбежали в палату, где обновленная Гермиона пыталась разобраться с доставшимся ей багажом. Слияние характеров и опыта привело к тому, что психика стала первично-детской, а вот характер…

— Миона! Миона! Жива! Как ты? — в бокс вломились нервничающие родители.

— А что мне сделается? — меланхолично поинтересовалась девочка, спокойная, как тот аппарат МРТ, который три года никто не знал, как запустить.

— Но у тебя же сердце остановилось! — заплакала мама девочки.

— При ребенке плакать нельзя, — сообщила Гермиона. — Особенно, если ребенок недавно кончился[1].

— Доченька, ты в порядке? — осторожно спросил мистер Грейнджер, не замечавший ранее за дочерью использования очень специфической терминологии.

— Уже да, — вздохнула девочка. — Я тут подумала и решила, что помирать от плохой оценки больше не буду. Ремень можно пережить, а вот смерть — вряд ли.

— Но мы же тебя… — растерялся Марк, не представлявший себе, за что можно наказать ребенка указанным способом.

— Я помню, — кивнула Гермиона, глядя перед собой. — Но все же бывает в первый раз?

Родителей увел доктор, а Гермиона принялась переосмысливать свою текущую жизнь. В отличие от своей предыдущей дерганной версии, новая Гермиона была спокойна, как кирпич, относилась ко всему и ко всем с иронией… Единственное, что радовало — ремня она, похоже, не получит. Это было бы не смешно — доктор наук и ремня.

Выписали девочку через два дня, достаточно понаблюдав за удивительно спокойным ребенком. Психиатр, решивший пообщаться с ней, сначала отнесся снисходительно к маленькой, по сути, девочке, но потом был вынужден говорить с ней как с равной, потому что знаний у Гермионы было много, и применять их она умела. Отправившись домой в папиной машине, девочка много думала, а потом поинтересовалась у родителей:

— Экстернат тут водится?

— Зачем тебе это, доченька? — поинтересовалась мама.

— Скучно мне, — призналась Гермиона, разглядывая детскую площадку, проплывавшую мимо. — Вот препараты сортировать — это интересно, а червячки с паучками — скучно. Если это, конечно, не гельминты, — задумчиво закончила она.

— Можем заехать в одно место, посмотрим, как тебе интересно, — поддел девочку мистер Грейнджер.

— А давай, — кивнул ребенок.

Многого ожидал мистер Грейнджер, только не такого. И с явно видимым удовольствием втянувшая характерный запах девочка, и то, как она оделась, накинув сверху фартук и надев перчатки, и то, как подошла к препаратам. Внимательно рассмотрев каждый, а кое-что и на просвет, Гермиона деловито осведомилась:

— На урок или живые?

— На урок, — растерялся приятель мистера Грейнджера, патанатом, который ни разу в жизни не видел, как девочка девяти лет от роду споро разбирает препараты и называет каждый, да еще и на латыни. Когда Гермиона закончила, он только и сумел сказать: — Зачет.

Поняв, что Гермиона знает значительно больше, чем они ожидали, Грейнджеры договорились о досрочной сдаче экзаменов за младшую школу, чем сильно удивили образовательный отдел. Мгновенно это сделать было нельзя, поэтому недели две девочке предстояло походить в свой класс, что девочку, конечно же, не радовало.

— О, заучка пришла!

Нельзя сказать, что в этом выкрике было много радости, но Гермиона просто проигнорировала его. Увидев отсутствие не только обычной, но и вообще любой реакции, ученики присмирели, ибо не интересно травить того, кто эту травлю игнорирует.

Урок начался, но кудрявая и наконец расчесавшаяся девочка на первой парте не тянула руку и не стремилась выпрыгнуть из-за парты, чем удивила уже учителей. Девочке было откровенно скучно, это было видно и по ее позе, и по глазам, и даже по сдерживаемым зевкам. Учитель математики не сдержался. Вызвав девочку к доске, он дал ей задачу, к курсу младшей школы не относящуюся. Хотя внешне задача сводилась к обычному квадратному уравнению, суть ее была глубже, но девочку не остановила необходимость использования методов дискретной математики, которыми она поставила учителя в тупик.

— Мисс Грейнджер, вы собрались сдавать А-левел? — удивился он, глядя на очень красивое решение задачи, которая просто физически не могла быть решена младшим школьником.

— Пока только за младшую школу, — тяжело вздохнула Гермиона и процитировала: — Путь в тысячу ли начинается с первого шага[2].