Всегда начеку

Александр Мурзин СЪЕМКИ ПРИШЛОСЬ ПРЕРВАТЬ

...Врачи сказали: этого не может быть. Пуля сломала ребро, пробила печень, диафрагму, селезенку, желудок в трех местах и засела в позвоночнике. Она вдребезги разбила авторучку во внутреннем кармане, прошла в одном миллиметре от партбилета. Тяжелейшее ранение в грудь и в живот. Не мог лейтенант, прошитый выстрелом насквозь, подняться, пробежать те пятнадцать метров от поля до леса, вступить в схватку с рослым, сильным бандитом и обезоружить его. Это выше человеческих возможностей.

Но вот оно поле. Жухлая трава. Место, где был ранен лейтенант. Вот он лес. Куст, из-за которого вел прицельный огонь опасный, хорошо вооруженный преступник. И вот свидетели, очевидцы финала той погони: три солдата и мотоциклист Сумкин, бывший сослуживец Егорова. Они в один голос подтверждают случившееся в тот апрельский день в свердловском аэропорту.

...Он лежал на хирургическом столе шесть с половиной часов. Операцию делала хирург Лия Михайловна Мейерович, не раз встречавшая подобные сложные ранения еще на фронте. Ее консультировал профессор Аркадий Тимофеевич Лидский. У профессора, шептали друг другу в те тревожные часы товарищи Ивана Егорова по службе, «одних титулов, говорят, полдвери на кабинете».

Егорову сделали три больших разреза: искали кусочек свинца и все те беды, которые он причинил смелому стражу милиции. Ему влили три с половиной литра крови. Удалили селезенку. Зашили бесчисленные дыры, пробитые свинцом. Наложили тридцать швов.

Каждые пятнадцать минут начальник областного управления милиции генерал Емельянов звонил в больницу: как идет операция?

Хирурги ничего не могли сказать точно ни во время, ни после операции. Они ничего не могли сказать и на второй, и на пятый день. Лишь на десятые сутки врачи ответили: будет жить.

Случись это в другом месте — вдали от городских больниц, от классных специалистов, — ранение оказалось бы смертельным.

Так что Иван Егоров по праву считает, что он второй раз появился на белый свет. И просит за то передать низкий поклон хирургу Мейерович, профессору Лидскому, терапевту Матросовой и всем врачам и няням Первой городской больницы Свердловска, которые дни и ночи (буквально!) не отходили от него и, мужественно сражаясь за уходящую жизнь, вырвали его из лап смерти.

...А потом в палату приходила жена, дети, товарищи. Пришел начальник городской милиции Евгений Петрович Орешин. Поглядел на бледного, похудевшего лейтенанта. Сунул в тумбочку традиционные мандарины. Пощупал подушку, простыни, одеяло, даже матрац: мягко ли? Сказал:

— Спасибо тебе, Иван Михайлович, большое спасибо. Высокого духа ты, видать, человек...

Иван Егоров еще не знал, что в тот же день, когда ему делали операцию, в другой больнице, на другом конце города, на хирургическом столе лежал тот, которого он одолел в бою у края леса.

Кто он, Иван Егоров? Если писать биографию, то вот она. Родился в тридцать восьмом. Войны не помнит, она пришлась на самое раннее детство. Но и после войны люди жили трудно. Огород, грибы, удачная рыбалка, черника да брусника были подспорьем к столу рабочей семьи. А семья, и верно, самая что ни есть рабочая: отец, мать — коренные железнодорожники.

Но вот уже и кончил Ванюшка десять классов, пора помощником быть. Пошел он по пути родителей: устроился кочегаром на паровоз. Потом армия. Овладел профессией авиамеханика. Служил в разных местах. А вернулся — снова на паровоз. Работал помощником машиниста на Уралмаше.

Потом армейский дружок Вадим Ксенофонтов уговорил-таки пойти с ним вместе авиамехаником в свердловский аэропорт Кольцово. Отсюда и ушел Иван на милицейские курсы. Вот и вся, если записать, биография. Уляжется на одном листочке.

Но это только так, для постороннего глаза, нежданно-негаданно надел Иван синюю шинель, погоны. В биографиях ведь люди не пишут, какие они по сути своей, как понимают свое назначение на земле.

Отец как-то сказал: «Ты, Ванюшка, любое дело выбирай, ни учить, ни перечить тебе не стану. Одно только присоветую: старайся жизнь свою прожить без изъяна».

Не всякому это удается — прожить без изъяна. Иван работал исправно. Служил старательно. Никогда не лгал. Не кривил душой. Не перекладывал ношу потяжелее на плечи других. Потому что очень любит он жизнь. Солнце. Песни. Траву. Иней в лесу. Ребятишек.

Но не всякую жизнь любит Иван. А только ту, которая идет свободно, и ничто не мешает ей идти в полную силу. Когда никто не крадет у деревьев красу, у улицы тишину, у взрослых улыбку, у детей радость.

Это я пишу не потому, что вот теперь Иван — герой, не на фронте, а в будни боевым орденом Красной Звезды награжден, и надо мне отыскать в его характере какие-то особые черты, объяснить, почему он поступил так, а не иначе. Ведь и такое бывает: совершит что-нибудь человек, и лишь тогда пытаются пристроить ему на голову нимб. Хотя, замечу при этом, не встречал я еще в жизни случая, чтобы был человек себе на уме, хитроватый, нечистый на руку или на душу — и вдруг совершил бы подвиг.

Подвиги совершают, как правило, люди с особой душой.

А душа у Ивана такова: он все кругом считает своим. Ехал раз в трамвае. На новое сиденье сел какой-то съеженный парень. А когда поднялся, сиденье оказалось располосованным бритвой. Иван от злости себя не помнил. Вскочил, вытряхнул парня на остановке, доставил к постовому милиционеру.

На Уралмаше он вступил в дружину. Записался в нее и в аэропорту. Здесь стал командиром отряда дружинников. Потом, как очень талантливого помощника милиции (а в борьбе со всякой скверной в жизни нужен, кроме всего прочего, именно талант), его попросили стать внештатным участковым уполномоченным. Потом были те самые курсы, которые он кончил с отличием, и стал лейтенантом. И наконец, звонок от командования аэропорта милицейскому начальству:

— К нам назначают нового участкового. Если можно, просим Егорова...

Я спрашиваю Ивана: говоришь, любишь жизнь чистой, красивой, радостной, что же привело тебя на дорогу, где она поворачивается как раз темной своей стороной?

Пожимает плечами, смеется:

— Романтика...

Начитался легких детективов, где сложная, многотрудная работа стражей порядка порой представляется лишь одной, не всегда главной стороной: героические схватки, погони, выстрелы в ночи, таинственные истории.

— Как ты ее понимаешь, романтику?

— Как борьбу с несправедливостью.

Неожиданный ответ. А по сути очень верный. По-разному можно тратить силы души. Борьба со всякой неправотой требует, пожалуй, самого высокого напряжения ума и воли.

Она очень многолика, людская несправедливость. Хулиган пытается навязать свою волю на танцплощадке. Это тоже несправедливость — по отношению к тем, кто веселится и отдыхает. Пьяница-сосед портит нервы целому дому. Это несправедливо по отношению к жителям дома. А раз Иван оштрафовал молодца, который сломал ветку дерева. Он нарушил зеленую красоту, которая должна радовать всех.

Так понимает борьбу с несправедливостью Иван.

Снимали кино. Когда автор фильма и режиссер пришли в Октябрьский райотдел милиции Свердловска и спросили, кого бы из участковых снять для киножурнала, им сказали: «Возьмите Егорова, интересная будет лента».

Егоров говорит: у участкового основных обязанностей — тьма да плюс тысяча и одна мелочь. Он и милиционер, и следователь, и оперативник, и автоинспектор, и детский работник. Одному никогда не справиться. Нужна хорошая связь с населением. Часто повторяют эти слова: «связь с населением». Но если говорить о ней всерьез, то у Егорова она выглядит так: в поселке Кольцово и аэропорту у него пять внештатных уполномоченных, семьдесят общественных автоинспекторов и восемьсот дружинников. Он просит, если я буду писать, особо отметить лучших своих помощников: механика Григория Дубина, авиатехника Юрия Панкова, шофера Владимира Власова.

— На этих, если что поручишь, полагаешься, как на самого себя.

Через порт проходят ежедневно тысячи людей. Бойкое место. И кроме того, что Егоров вместе с постовыми и дружинниками следит за общим порядком, пресекает, если случаются, инциденты, он еще и помощник людям в беде, и справочное бюро. Приболел в дороге пассажир, кончились деньги. Иван устраивает человека в гостиницу, дает телеграмму родственникам, звонит, утрясает, хлопочет. В порту знают: если участковый просит отправить кого-то вне очереди, значит, это крайний случай. Сотни историй, счастливых, радостных и печальных, десятки случаев, смешных и несмешных недоразумений в каждое дежурство! И ты в центре событий, и вся работа твоя подчинена лишь одному — делать людям добро.

Мы не всегда благодарно помним: в незнакомом месте, городе, на улице милиционер — наш первый друг. И это уж, наверное, та самая тысяча мелочей, которые учитывает лейтенант, когда ему доводится быть в роли справочного бюро. А ведь по сути-то не обязан он знать чуть ли не все, что относится к данному городу, к рейсам самолетов, автобусов, поездов. Однако он рационалист и знает: не ответишь на один вопрос — приезжий задаст тебе три, ему ведь все равно надо выяснить то, что надо. И память Егорова хранит сотни ответов на самые «коварные» вопросы гостей уральской земли.

А тысяча первая мелочь?

— Ну, вот я говорил о романтике, а в жизни выходит проза, — улыбается лейтенант. — Соседка соседке мусор высыпала под крыльцо. Приходится разбираться!..

Приходится. И порой очень строго. Потому что никто еще не измерил наших нравственных потерь от подобных горьких «мелочей».

...Бежали по экрану пробные кадры. Сняты дружинники, автоинспекторы, дежурства в аэропорту. Снимались эпизоды работы с детьми. Вот детская комната милиции. Потом группа важных, довольных ребятишек: это они, между прочим, помогли Егорову раскрыть одну запутанную кражу. А вот шумный, веселый праздник зимы. Его вместе с ребятами организовывал в поселке и участковый уполномоченный. Новый каток. Егоров добывал шланги, воду, доски и работал на строительстве катка наравне с детворой. Еще кадр. Иван идет домой. Навстречу школьники: «Дядя Ваня, там один хулиган доску из ограды катка выломал...»

Оставалось доснять всего несколько метров пленки. Оператор позвонил Егорову — договориться о встрече. Телефон не отвечал. В райотделе сказали: лейтенант Егоров тяжело ранен при задержании особо опасных рецидивистов.

В тот день, 23 апреля, в отделении милиции на 16.00 было назначено партийное собрание. Егоров прибыл на него за десять минут до начала. Решил кое-какие дела, зашел в дежурку. И вдруг раздался звонок телефона. Дежурный Иван Ушканов принял сообщение: рядом, на улице Декабристов, только что ограблена сберегательная касса № 1794/197. Бандиты вооружены...

Так началась эта первая в жизни Ивана серьезная и опасная операция по поимке грабителей.

16.00. На место происшествия выехал начальник Октябрьского райотдела Береснев с группой работников. Егоров вскочил в свой мотоцикл, в коляску бросился оперуполномоченный Филенков.

16.05. Помещение кассы. Вход со двора. Бандиты выбрали тихие, безлюдные часы перед закрытием. У стоек было всего четыре посетителя: три перепуганные женщины и мужчина. Они сказали: бандитов двое, один в плаще «болонья», другой с усиками. Прочесать ближние улицы и переулки! «Можете помочь?» — «Могу». Мужчина уже бежал с Егоровым к коляске. Мотоцикл рванулся в ворота.

Позже Егоров узнает: грабители вошли, взяли талончики, сели. Выждав, когда из мужчин остался последний, один кинулся к входу, защелкнул дверь, выхватил пистолет. Второй перемахнул барьер, оборвал телефоны, угрожая пистолетом заведующей кассой А. П. Ляпцевой, потребовал: «Ключи от сейфов! Быстро — буду стрелять!» Но в первые же секунды нападения Ляпцева уже бросила ключи в мусорную урну: «Теперь не найдут!» Ответила: «Ключей не выдам». Раздался выстрел. В упор, над самой головой. Ляпцева молчала. Еще выстрел. Еще. Молчание. Бежали драгоценные для налетчиков секунды. Видя, что их расчет не удался, они засуетились, схватили деньги и лотерейные билеты — те, что были на столе, — и бросились бежать. Предупредили: тревоги не поднимать тридцать минут, иначе...

Ляпцева позвонила в милицию тотчас.

16.20. Егоров вернулся к кассе, доложил: ничего не обнаружено. А здесь уже было полно работников милиции. О грабеже сообщили во все отделения, на все посты. Были перекрыты все дороги из города, вокзал, автобусные станции и аэропорт, поднята оперативная часть на машинах и мотоциклах. Тут же создали оперативный штаб по координации действий. Командовал операцией Е. П. Орешин.

Береснев приказал: «Все по своим постам!» И Егорову: «В аэропорт выехали старший сержант Скрынник, старшина Осипов и водитель «Москвича» старшина Худяков. Езжай следом». Увидел: у лейтенанта (видно, в спешке недоглядел) на шинели расстегнута пуговица. Подошел, застегнул: «Ну, удачи тебе. Будь осторожен. Судя по всему, налетчики действуют нагло, могут пойти на все».

Мотор работал вовсю. В коляске не было седока: Филенков был послан с заданием на какой-то перекресток. А без седока мотоцикл на такой страшной, воющей скорости заносило, кидало, трясло. Летела под колеса темная лента шоссе...

16.30. «Москвич» примчался в порт раньше. В нем вместе с милиционерами сидела Ляпцева. Машина еще не остановилась, как она увидела: прямо навстречу с парадного крыльца аэровокзала спускаются те двое. Как ни в чем не бывало, сумки через плечо... «Они!» — крикнула женщина. И тотчас с ней стало плохо. Все эти минуты ее нервы были в страшном напряжении. Но только теперь, вновь увидев бандитов, час назад стрелявших в нее, женщина не выдержала. Сдало сердце. Худяков бросился ей помогать. Из машины выскочил Скрынник, за ним Осипов.

Считанные секунды. Преступники, нос к носу столкнувшись с милицией, действовали быстро. Высокий, плечистый кинулся в толпу. Тот, что поменьше, выхватил пистолет. На него первым бросился Скрынник. Бандит выстрелил в него в упор. Но выстрела почему-то не получилось. Тогда грабитель побежал по левой аллее, туда, к шоссе, ведущему в город. Скрынник устремился в погоню. Стрелять нельзя: кругом люди. Пятьдесят метров, сто... Пожилому старшему сержанту не угнаться за молодым парнем лет двадцати. А там за шоссе — насыпи щебня, канавы, овраги. Уйдет! Дал выстрел вверх. Преступник не остановился. Но людей там, впереди, у поворота, уже не было. Скрынник выстрелил. Три раза. Бандит упал.

Следствие потом скажет: старый милиционер чудом остался жив. Пистолет бандита оказался неисправен. А врачи сделают свое заключение: пуля Скрынника раздробила преступнику бедро. К преступнику уже мчались опомнившиеся пассажиры. Обогнали старшего сержанта, вместе с Осиповым схватили, обезоружили корчившегося на земле грабителя.

Позже то же следствие и суд установят: рецидивисты А. Лапскер и С. Федотов прибыли в Свердловск из Челябинска утром. Совершив налет на кассу, они через парк имени Павлика Морозова проникли на остановку у цирка, затерялись в толпе. Тут же и взяли такси: «В аэропорт». Водитель ни о чем не мог подозревать: парни как парни, дорожные сумки через плечо — обычные пассажиры, спешат на самолет.

А они действительно спешили. Вся их операция была рассчитана на скорость, на замешательство, на риск. Утром в Челябинске они вышли из дому. Вечером в Челябинске вернутся домой. Через несколько минут самолет взлетит. В кармане билеты. Они пошли в камеру хранения за вещами...

И еще узнает потом Егоров в больнице от врача Матросовой: «Ляпцева? Она же там и живет, на улице Декабристов. Я была там участковым врачом. Она ведь очень, очень больна, эта женщина. Как же она выдержала то ужасное напряжение? И с таким сердцем...»

Все это будет после. А пока...

16.40. Егоров увидел толпу, услышал выстрелы. С ходу врезался в кусты рядом. Хотел распорядиться насчет носилок — отправить задержанного в больницу. Но где же второй?

Увидел: со стороны здания отдела перевозок бежит какая-то женщина, что-то кричит. Побежал ей навстречу. Еще издали узнал: Алексеева, работница порта. Она сообщила: грузила в машину почту. Вдруг мимо пробежал какой-то человек.

— Очень странный. Бросил сумку, пальто, шляпу. Я оставила машину, побежала сюда — сообщить.

— Где он?

— Вышел на бетонную полосу. Краем аэродрома бежит туда, к лесу.

Вдалеке был лес. Решение пришло мгновенно. Весна, по полю напрямик, по грязи и лужам талой воды, бежать трудно. Бандит сообразил: свернул на бетонку! От ее края до леса тянется поле. Мчаться к полю по шоссе, и потом — наперерез.

Кинулся назад к мотоциклу. Вырвал его из кустов, дал газ.

17.00. Вот и поле. Бросил мотоцикл, увидел: рослый человек бежит, скользя, шлепая по жиже. Он уже выбежал на тропинку. До леса — тридцать метров. А перед Егоровым ров. Пока возился в вязкой глине, пока выбрался, потерял время.

Сбросил шинель. Тропинка. Слева — мокрая пашня, справа ровное болото. По тропинке преступник прыжками продвигается к лесу. А там сотни кустов, десятки тропинок. Стрелять? Но Егоров еще не уверен, что это именно тот, второй. Мелькнула мысль: «Догоню его там, я там каждую тропку знаю». До бандита оставалось пятнадцать метров, когда тот скрылся в зарослях.

И тотчас из ближнего куста раздался выстрел.

Егоров помнит: ощутил толчок в грудь. Боли не было. Глянул на рубаху: на груди была маленькая дырка. Мозг работал автоматически. Он прыгнул в сторону, залег. И тотчас сообразил: он весь на глазах, как на ладони. Кругом ни кочки, ни рытвины. Выход один: ошеломить преступника огнем.

Бандит продолжал стрелять. Первый раз Иван услышал, как свистят пули. Противно и тонко: ж-ж-ик! Ощутил жгучую, острую боль в животе. Под ним все чавкало, хлюпало. Не знал, что это: холодная жижа или кровь. Еще выстрел, еще. Из куста. Пуля сбила фуражку, другая рванула плечо.

Он не видел бандита. Стрелял в куст наугад, на слух. Это был единственный выход: помешать противнику вести прицельный огонь, подавить его выстрелами. Один за другим, подряд он выпустил в куст семь патронов. Выскочила пустая обойма.

И тогда Егоров поднялся, шатаясь, побежал — не пошел, а побежал! — к кусту...

— Как же ты смог? Ведь он стрелял!

— Я удивился: выстрелов больше не было. Ну, а почему пошел на него, не могу объяснить. Наверное, это уже сидит у нас в крови — то, что при нашей работе твердим сами себе ежедневно: преступника надо задержать любой ценой. Тут ни с чем не считаешься, лишь бы враг не ушел.

— Ты сам сумел обезоружить его?

— Это не могу сказать, не помню. Помню, что увидел, как на выстрелы бегут от шоссе какие-то солдаты, ребятишки, мотоцикл чей-то. Потом его увидел в кустах. Чтобы устоять, схватился за лозу, упал прямо на бандита. Потом в глазах стало светло, будто вспышка какая...

Другой бы похвастался: да, бросился, подмял, одолел. Иван говорит честно: не знаю. Тогда предоставим слово свидетелям.

С у м к и н, мотоциклист. Я по шоссе ехал. Гляжу, навстречу Егоров прямо бешено так мчит. Ну, думаю, нельзя так ездить, расшибется Иван, быть беде. Развернул свою машину и за ним — ругать его. А он соскочил, бежит к полю. Тут, слышу, выстрелы. Я укрылся за мотоциклом, а потом чуть откатил его и с тылу в лес въехал. Подбежал к тому месту, откуда стреляли, гляжу: лежат два человека. Внизу бандит, а сверху Иван, и в руках у него оба пистолета.

С о л д а т ы. Мы в увольнительную вышли. Когда стрельбу услышали, бросились в лес, на помощь. Да не успели. Увидели: куст поломан, видно, катались оба по земле. Рубаха у Егорова от крови черная, а грабитель этот тоже встать не может. Мы лейтенанта подняли. Он в себя вроде пришел. Говорим: давай пистолеты, садись в мотоцикл. Не отдает, вцепился в них. Так и повис на нас. Тут мы усадили его в коляску, и вот товарищ Сумкин повез его на шоссе. А мы бандита караулить остались.

И наконец, заключение следователей. Преступник стрелял лежа. Одна пуля Егорова прошила ему руку, другая оцарапала плечо, третья ударила в пистолет и заклинила затвор. Вот почему, когда Иван поднялся в рост и пошел на куст, выстрела оттуда не было.

17.20. На шоссе у леса стояли Береснев, его заместитель Шестеров, прокурор района Зайцев, начальник городской милиции Орешин, командир оперчасти Дуля, майор Дроздов, милиционеры. Подъехал Сумкин. Егоров сам поднялся из коляски, сдал пистолеты, пытался что-то доложить. Но его усадили в «Волгу», она стремглав помчалась в город.

Следом из леса вывели Лапскера. Орешин посмотрел на часы. Было 17.30. Вся операция длилась девяносто минут.

17.45. Егорова положили на операционный стол.