Глава 17. Фрэнки

Плейлист: Cher Lloyd — Sirens


— Фрэнки? — зовёт Рен с лестницы. Когда он останавливается внизу ступеней, я смотрю на его высокий силуэт, заполнивший дверной проём.

— Привет.

«Супер красноречиво, Франческа», — шепчет маленький дьяволёнок на моём плече.

«Я не пытаюсь быть красноречивой, моя дьявольская сторона. Я пытаюсь не сорвать с него одежду».

Рен улыбается, и непослушная прядь волос падает ему на лоб. Машинально смахнув её обратно, он входит в кухню.

— Я провёл основательный осмотр. И поверь мне, благодаря обширному опыту с неприметными и чрезвычайно небезопасными укрытиями (благодаря долгим вашингтонским зимам с заскучавшими, гиперактивными братьями и сестрами), я уверяю тебя, что в доме абсолютно никого нет, кроме тебя и меня.

Пацца гавкает на него и склоняет голову набок.

Он улыбается ей и чешет за ухом, когда она подходит к нему и садится у его ног.

— И Паццы, конечно же.

Я смотрю на него, и моё сердце бьётся о рёбра как заключённый, трясущий решётки тюрьмы.

«Выпусти меня. Пожалуйста. Всего разок».

Прерывисто вдохнув, я разворачиваюсь и устремляюсь к задней двери. Распахнув её, я свищу и щёлкаю пальцами, подавая сигнал Пацце. Она проносится мимо меня, сразу прыгая на какое-то насекомое, возящееся в траве.

Моё горло сжимается, я обнимаю себя руками за талию. Я слышу тихие шаги Рена, улавливаю этот чистый, пряный запах, согревающий его кожу.

Его ладонь мягко сжимает мой локоть.

— Ты в порядке?

Я киваю, не встречаясь с ним глазами и изображая сосредоточенность на Пацце.

— Я в норме. Просто надо подышать свежим воздухом. Спасибо, что проверил дом для меня.

Он подходит ближе ко мне.

— Мне было лишь в радость, Фрэнки.

Мой пульс грохочет в ушах. Такое чувство, будто моё сердце расшатывает рёбра, настолько сильно оно бьётся в груди. Если он ещё раз прикоснётся ко мне, мне уже не хватит сил противиться Рену. Я брошусь на него и буду умолять его дать мне всё хотя бы не надолго. Дать мне «пока что» до тех пор, пока он не получит вечность с ней.

С ней.

Боже, моя кровь просто кипит, и злость проносится по венам. Я её ненавижу. Я безумно ревную к женщине, которая, как я могу лишь предполагать, абсолютно и безоговорочно достойна его. И я знаю, я верю, что она достойна, поскольку я доверяю Рену. Он размеренный и вдумчивый. У него есть голова на плечах. Он ценит правильные вещи.

Наверное, она — недооценённая красотка, поскольку Рен слишком здравомыслящий, чтобы цепляться за модельную внешность; ему нужна лишь внутренняя красота. Она одна из тех волонтёров в приюте для животных, которая печёт идеально круглое печенье с шоколадной крошкой и дружит со всеми бабушками на районе. Она хочет трёх детей (двух мальчиков и девочку) и любит скрапбукинг. Ещё она читает те преступно лишённые секса романы и является наименее эротически отважной женщиной на планете…

«Воу, полегче, Франческа. Разошлась, да?»

Ну, да. Мои мысли сделались отнюдь не милыми. Это говорит моя ревность. Моя завистливая ревность. Свирепое собственничество в отношении того, на кого у меня нет прав. Непрошеная, несправедливая враждебность в адрес женщины, за которую я должна радоваться.

— Я хочу извиниться, Фрэнки. За прошлый вечер.

Я разворачиваюсь, выдернутая из своих мыслей.

— Что?

Рен хмурится, сидя на корточках и гладя Паццу.

— Я не помню всего, потому что головная боль была… безбожно сильной, и я принял одну из тех таблеток, что прописала мне Эми, но я смутно помню, что очень решительно хотел держаться за руки.

Жар омывает меня, и я прикусываю губу. Боже, мы как будто целовались, такая интенсивная у меня реакция.

— Так и было.

Он морщится.

— Это было непрофессионально с моей стороны. Прости, — его лицо озаряется улыбкой, когда Пацца лижет его лицо и ставит грязные лапы на его колени.

— Пацца, слезь, — мой голос звучит резко, и она тут же опускается, подбежав ко мне.

Рен медленно встаёт с настороженным выражением на лице.

— Что такое?

— Ничего. Просто Пацца. Она исп-портит твои брюки, — я показываю на пятна грязи и травы на его коленях.

Он улыбается и пожимает плечами.

— Мне всё равно, Фрэнки. Я умею стирать. На самом деле, я просто волшебно вывожу пятна.

— Ну естественно, — я не могу вывести пятно с одежды, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

Почему все эти мелочи в нем собираются в нечто идеально правильное для меня? Ну почему он такой замечательный?

Почему я такая похеренная?

— Фрэнки, — Рен сокращает расстояние между нами, обдавая меня жаром своего тела. — Почему у меня такое чувство, будто ты избегаешь темы?

— Какой темы?

Он приподнимает брови.

— Прошлого вечера.

— О. Ну. Ты был не в себе, — я взмахиваю рукой, делая шаг назад. Ветерок от взмаха приносит его тёплую пряность в мою сторону. Он пахнет слишком соблазнительно. — Non compos mentis9 и всё такое. Всё нормально.

Меж его бровей пролегает складка.

— Тогда почему ты кажешься расстроенной? Пожалуйста, скажи мне, что не так, Фрэнки, — Рен всматривается в мои глаза.

— Не могу.

«Я не могу чувствовать к тебе такое. Я не могу хотеть тебя. Я не могу это сделать».

Что-то на его лице меняется, взгляд пробегается по моим чертам, будто он прочёл мои мысли.

— Могу я спросить тебя кое о чём? — мягко произносит он.

Нет.

Ничего хорошего из этого не выйдет, я уже чувствую. Он ошибочно принимает моё молчание за согласие.

— Там было… — Рен сглатывает, проводит рукой по волосам. — Что ты сказала вчера вечером, когда я засыпал? Так и вертится на языке, но не могу вспомнить.

Моё сердце бешено стучит. Чёрт. Чёрт.

— Эм… ничего. Я… ничего.

Его глаза всматриваются в мои.

— Ничего, потому что ты говорила не всерьёз? Или ничего, потому что ты не уверена, хочешь ли, чтобы я это слышал?

У меня в ушах шумит кровь. Я облизываю губы, сцепляю дрожащие руки.

— Я не уверена, — шепчу я.

Рен делает шаг ближе. Я с непониманием всматриваюсь в его глаза. Если он меня услышал, если он знает, что я разрываюсь из-за чувств к нему, тогда что?

Удерживая мой взгляд, он проводит тыльной стороной ладони по моей руке, отчего тело пронзает зарядом электричества.

— Думаю, мне надо кое-что тебе сказать, — тихо говорит он.

Я смотрю на Рена, и страх неизвестности гложет меня изнутри. Я прикусываю губу, пока не начинаю ощущать тёплый медный привкус крови.

— Фрэнки, — в его голосе слышится спешка. Он проводит большим пальцем по моей губе и освобождает её. Подушечка его пальца гладит укушенное место. Его глаза не отрываются от моих, ищут ответы, которых у меня нет. — Ты делаешь себе больно.

Я отстраняюсь, но Рен делает шаг вперёд вместе со мной, плавно, интуитивно, совсем как во время Великого Голого Танго с Полотенцем. Я делаю финальный шаг назад, пока не оказываюсь прижата к штукатуренной стене. Она покалывает мою кожу, и это желанный дискомфорт. Самая капелька боли в сравнении с тем, что раздирает меня.

Рен слышал моё признание. Он знает, что у меня чувства к нему. И теперь он собирается милостиво и нежно разобьёт моё неопытное сердце. Я уже знаю.

— Ты в порядке? — шепчет он.

— Да не особенно, — я вытираю нос тыльной стороной руки, затем беру пальцами свои подвески. Я кручу маховик времени, просовываю палец в мини-ворота для квиддича. — Я не лучшим образом справляюсь со стрессовыми ситуациями. Я нервничаю. Излишне накручиваю себя. Драматизирую. Прям в викторианском духе.

Рен смотрит на меня, и череда эмоций проносится по его лицу прежде, чем я успеваю распознать хоть одну из них.

— Вот теперь я точно знаю, что ты расстроена, Фрэнки. Ты отпускаешь плохие, самоуничижительные шутки.

Я хмуро смотрю на него. Он тоже смотрит на меня, и его светлые глаза загадочны, как и луна позади него.

Я отвожу глаза. Я не в силах справиться с интенсивностью его взгляда. Я смотрю на его туфли, широко расставленные в траве. На его длинные ноги. Вверх по крепкому торсу до впадинки у основания горла. Я закрываю глаза и вспоминаю, как он выглядит под этой безупречной рубашкой. У него одно из тех тел, которые не грех вырезать из гранита. Сила, облачённая в красоту.

Я так сильно хочу Рена. Я хочу его так же сильно, как хочу убежать от него со всех ног. Потому что я уже долго, очень долго никого к себе не подпускала. Это неизменно пугает. И ещё больнее теперь, потому что я знаю об отказе ещё до того, как успела попросить дать мне шанс.

— Фрэнки, — мольба в его голосе привлекает мой взгляд. Я не сумела бы отвернуться, даже если бы захотела.

— Когда я скажу то, что собираюсь, я хочу услышать, что ты честно чувствуешь, но… не сейчас, если можно. Я надеюсь, что ты сначала обо всём немножко подумаешь.

Я морщу нос.

— Обычно я не так функционирую, Зензеро. У меня мало фильтра между этим и этим, — я показываю сначала на свой висок, потом на рот.

— Одна из многих вещей, которые мне нравятся в тебе, — он улыбается. — Но я думаю, мои слова могут тебя немного… шокировать. Это хотя бы выиграет мне несколько драгоценных секунд, чтобы выйти из твоего дома и забраться в фургон. Я так и сделаю. Потому что я трус.

Я сглатываю нервозность, сжимаю руки в кулаки, когда по мне проносится странный разряд страха и тревоги.

— Ты наименее трусливый человек из всех, что я когда-либо встречала, но ладно.

Рен тяжело выдыхает.

— Итак. Сказав это, я уйду. А когда ты будешь готова… если будешь готова… скажи мне, и мы поговорим, — он смотрит на ночное небо, будто ищет среди звёзд нечто, что земля ему не в силах дать. Но потом его взгляд снова опускается ко мне, и лицо озаряется тёплой, нежной улыбкой.

— Во-первых, я не хотел скрывать это от тебя, но я… я не знал, что можно сделать, кроме как молчать, пока это было невозможным. А потом, когда я узнал, что ты увольняешься, я хотел подождать до тех пор, пока ты не перестанешь работать на команду, но я не знаю, что случилось тогда на пляже, и прошлой ночью, и как будто что-то изменилось, и теперь я не могу. Я больше не могу это сдерживать. Это должно быть сказано.

— Я хочу, чтобы ты знала. Если ты больше не захочешь слышать об этом, я буду уважать твоё решение. Я не стану вести себя неловко. На работе я буду профессионалом и оставлю тебя в покое, ладно?

Вот как надо мягко разбивать сердца? Кажется, весьма странный способ. Я всматриваюсь в его глаза.

— Рен, я вообще не понимаю.

Он издаёт нервный звук и трёт лоб.

— Да, я это осознаю. И… не знаю, легче от этого или сложнее, но была не была.

Выпрямившись, отведя плечи назад, он шумно вздыхает и напряжённо сверлит взглядом землю. Наконец, он смотрит на меня сквозь густые ресницы и встречается со мной глазами.

— Женщина, которую я ждал…

Моё сердце ухает в пятки. Вот как он это сделает. Расскажет мне о ней и погасит все искорки между нами, будто вылив ведро ледяной воды.

Меня уже тошнит от грусти, от понимания, что когда я узнаю, кто она, эти крохотные моменты с ним — украденные поцелуи, пылкие взгляды, мягкий шёпот переплетённых пальцев, ладонь к ладони — должны будут закончиться. Потому что я бываю разной — одержимой, дотошной, прямолинейной и вспыльчивой… но одной вещью я никогда не буду — это любовницей, женщиной-заменой.

— Эта женщина, Фрэнки, — продолжает он. — Это ты.

«Это ты».

Два слова. Боеголовки, пронзившие моё сердце и приземлившиеся с оглушительным грохотом.

Рен прав. Я лишилась дара речи. И задолго до того, как мне удается вновь найти своё тело во времени и пространстве, Рен уходит с моего заднего двора, оставив меня часто моргать и смотреть вдаль, пока мой мозг пытается переварить услышанные слова.

«Это. Ты».

Нетвёрдо зайдя в дом, я медленно опускаюсь на пол, моё дыхание становится частым и неглубоким.

Бесчисленные моменты с Реном проносятся в моём сознании, озарённые новым, многозначительным, изумительно ужасающим светом.

Я та, кого он ждал.

Я та, кого он хотел.

Моё горло абсолютно пересохло. Я хватаюсь за край столешницы и рывком поднимаю себя с пола, ищу в шкафчике стакан, наполняю фильтрованной водой и залпом осушаю. Поставив стакан, я вижу своё отражение в окне за раковиной. Я удерживаю её взгляд, смотрю на её потрясённые черты.

Она никогда не испытывала столько противоречивых эмоций разом, и это отражается на её лице. Надежда. Ужас. Радость.

Прошло так много времени с тех пор, как я принимала ту часть себя, что стремится ожить рядом с Реном. Ту, что смеётся и шутит, обнимает крепко и целует глубоко. Ту, что плачет над мелодрамами и распахивает сердце для близких людей. Ту, что верит, что кто-то полюбит её и не начнёт однажды ненавидеть, будет воспринимать её не как список проблем и сложностей, а как совокупность прекрасных частей, составляющих её натуру.

Потому что я знаю, что артрит и аутизм не делают меня менее человеком. Они не делают меня неправильной или сломанной. Да, от этого некоторые вещи в моей жизни становятся более проблемными, и может, я не воплощаю собой «норму», но я могу быть той, кто преодолевает препятствия, и это не означает, что мне недостаёт чего-то фундаментального.

Проблема в том, что за эту правду намного сложнее держаться, когда я подпускаю других людей. Потому что мои сенсорные лимиты, неожиданные эмоции, легко устающее тело, язык без фильтров — всё это идёт в комплекте со мной и, судя по всему, рано или поздно надоедает. Все — моя семья и друзья детства, мой единственный бойфренд в колледже — все, кроме Энни и Ло, кого я любила и подпускала к себе, все в итоге уставали от меня.

Так что переехав и начав жизнь с чистого листа, я сказала себе, что просто не буду любить или быть любимой в такой манере. Потому что каждый раз, когда я подпускала к себе кого-то, и они показывали мне, что я не стою всех этих усилий, оправляться после этого становилось всё больнее и сложнее.

— Что ты будешь делать? — спрашиваю я у своего отражения.

Мой образ жизни так долго меня устраивал. Мне было спокойнее скрывать свои эмоции, разумно распоряжаться своим сердцем, действовать практично, контролировать и сдерживать. Безопасность позволила мне забыть боль прошлого.

Мой дом переполняется тишиной. Отягощённая тяжесть просачивается с углов, такая же суровая и озаряющая, как и луна снаружи. Дискомфортный вопрос вгрызается в мою грудь и пронзает сердце.

Что, если выстроенная мною жизнь, которая должна была меня освободить, всё же превратилась в тюрьму?

Загрузка...