Всегда только ты

Глава 27. Фрэнки

Плейлист: Lana Del Rey — Cinnamon Girl

Рен отбрасывает в сторону маленькое полотенце, которым он нежно вытер меня между ног и свою длину. Плюхнувшись обратно на кровать и притянув меня поближе, он смотрит в потолок, и лунный свет придаёт его волосам прохладный медный оттенок. Его кожа такая же бледная, как лучи луны, а взгляд напоминает ледяное зимнее небо. Тугие крепкие мышцы бугрятся на его руках, когда он обнимает меня. Я трогаю его везде, где только могу, провожу руками по длинным мускулам, крепкой коже, резкому изгибу там, где бедро переходит в задницу.

— Вау, — сипло сглотнув, он поворачивается ко мне. — Это было… нормально для тебя?

Я смеюсь и оставляю поцелуй на его шее.

— Намного лучше. Намного лучше, чем просто нормально. Это было вау, — переплетя наши пальцы, я целую его в ладошку. — А как насчёт тебя?

Он мотает головой из стороны в сторону.

— Ничто… ничто даже близко не сравнится с тем, что я только что испытал с тобой, — прижавшись губами к моему лбу, он тесно прижимает меня к себе, затем смотрит на меня, задыхаясь, и его глаза сверкают.

Улыбаясь, он убирает мои волосы со лба.

— Ты невероятная, — тихо говорит он.

Я провожу ладонью по его груди и целую в район сердца.

— И ты тоже.

Закинув ногу повыше на него, я провожу ладонью по рельефу его тела, прослеживая контуры мышц и костей. Я целую его, проводя ладонью по его животу, нежно прикасаясь к нему. Даже без эрекции он толстый и тяжёлый.

А я уже изнываю от желания большего.

Я наблюдаю, как с каждым прикосновением он твердеет. Я испытываю нечто сродни исступлению, узнавая эту новую сторону Рена — его возбуждение, его желания, каждую своеобразную деталь его удовольствия.

Он запрокидывает голову, когда я опускаю руку ниже, когда мои пальцы накрывают его, изучая мягкую бархатистую кожу, жёсткие мышцы. Его пресс сокращается, рука сильнее сжимает моё плечо.

— О чёрт, — бормочет он. Его бёдра дёргаются, когда он вжимается в мою ладонь. Я медленным дразнением прохожусь по его телу, прокладываю дорожку поцелуев вниз по рёбрам, по узкой дорожке волос, ведущей к его эрекции.

— Фрэнки, ты не обязана…

— Я хочу, — шепчу я. Я хочу попробовать его на вкус. Я хочу подарить ему удовольствие ради удовольствия. И это будет первый раз, когда он мне позволил.

Рен стонет, и его бёдра перекатываются, когда я делаю первое, мягкое лижущее движение. Он тянется к моей талии и разворачивает меня так, чтобы дотянуться до местечка между моих бёдер. Потирая мой клитор большим пальцем, он запускает в меня два пальца.

У меня вырывается хриплый крик, после чего я стискиваю основание его члена и беру его глубоко в рот. Мои ноги трясутся, пока он поглаживает мою точку G, массирует клитор. Рен дышит неровно, свободной рукой мягко накрывает мою голову и запутывается пальцами в моих волосах.

— О Боже, Фрэнки. Твой рот. Иисусе.

Я стону от удовольствия, наблюдая, как он рассыпается на части от моих прикосновений. Я встречаюсь взглядом с этими бледными глазами, которые распахиваются шире, когда бёдра сбиваются с ритма.

— Близко, — шепчет он, предупреждая меня и пытаясь отстраниться. Я качаю головой, крепко держа его в своей хватке.

«Останься. Я хочу этого».

Мой оргазм зарождается в самом центре моего нутра и расходится во все стороны. Рен чувствует это, его глаза раскрываются шире, а затем словно пьянеют, пока он толкается в мой рот. Весь воздух вылетает из моих лёгких, когда я срываюсь, и перед глазами пляшут искорки. Рен с болезненным криком выгибает спину и проливается горячими, долгими импульсами мне в горло. Его дыхание хриплое и сбивающееся. Я медленно отпускаю его, напоследок поцеловав головку, и улыбаюсь ему.

Безо всякой преамбулы он тянется ко мне и прижимает вплотную к своему телу. Спустя несколько тихих мгновений он прикасается прохладными губами к моей шее, к губам, и тяжело и удовлетворённо выдыхает.

— Ну, Зензеро, — довольно говорю я ему в шею. — Не то чтобы я удивлялась, но твой статус «Новичка Года» и самого ценного игрока команды остаётся неизменным.

У него вырывается рокочущий смех, и он прижимается к моим губам нежным поцелуем.

— У меня такое чувство, будто мы только этим и должны заниматься. Будто мне хочется уволиться и остаток жизни заниматься этим с тобой.

— Знаешь что? — шепчу я.

— Что?

— Для этого и предназначено межсезонье.

Его лицо озаряется тёплой, озорной улыбкой.

— Всё желание выиграть серию только что вылетело в трубу.

Раньше утро после секса с кем-либо казалось мне неловким. Главным образом потому, что это всегда было ошибкой. Я никогда не собиралась оставаться, быть «маленькой ложечкой»¹² и спать на мускулистой руке мужчины вместо подушки. Но как и со всем, что касается Рена, каждое утро после нашей первой ночи оказывается восхитительно отличающимся.

Я просыпалась от того, что между моих ног скользнула ладонь. От тёплых, горячих поцелуев в шею. В другой раз от того, что меня нежно укладывали на спину. Или на живот. Подо мной всегда был тёплый матрас с подогревом, нежные ладони массировали мои закоченевшие суставы. Рьяный, уже умелый рот, пальцы, тело подводили меня к изумительным оргазмам, заставляли искорки взрываться под моими веками точно так же, как солнце вспыхивает за горизонтом.

Это первая и моя любимая часть нашей рутины. Вторая — это утренняя прогулка, по крайней мере, пока погода достаточно тёплая.

Я прогуливаюсь по песку и наблюдаю, как океанский бриз ерошит волосы Рена до сумасшедшего безумия медных волн. Я держу его под руку для опоры и чувствую, как моё тело становится более подвижным, суставы раскрываются с каждым шагом по твёрдому прохладному песку.

— Я вчера совершенно отрубилась к тому моменту, как ты пришёл домой, — говорю я.

Рен смотрит на меня и улыбается.

— О, я знаю. Я услышал твой храп сразу же, как только зашёл.

Я сердито смотрю на него.

— У меня насморк, — его лицо искажается от беспокойства. — Аллергия, Зензеро.

— Гм, — он отводит взгляд.

— Как прошло собрание Шекспировского клуба?

Я вчера едва не умерла от умиления. Я провела вечер тишины на диване с Паццой, но сначала получила прощание от милейшего чудика всех времен. Он стоял там с потрёпанной копией «Как вам это понравится», засунутой в задний карман джинсов, и с подносом вкусной выпечки от Вигго в руках. И с секретным, восторженным блеском в глазах, которого я никогда не видела прежде.

Словно вселенная решила доказать мою неправоту, Рен смотрит на меня, и в его кошачьих глазах блестит та же заговорщическая искра. Наклонившись, чтобы мягко поцеловать меня в висок, он бормочет:

— Было весело, — слова мягкой вибрацией отдаются в моих волосах, после чего он выпрямляется и смотрит вперёд.

Пацца срывается за очередной чайкой, гавкая как сумасшедшая, и когда птица улетает в небо, она мрачно садится на песок.

Наблюдая за ней, я не смотрю под ноги, так что когда наступаю в ямку, моя нога подкашивается, и я резко накреняюсь в сторону воды. Я уже предвкушаю ледяное купание, но тут меня дёргают обратно, теплая ладонь обвивает мою талию и поднимает в вертикальное положение.

— Уф, — я врезаюсь в грудь Рена, руки рефлекторно сжимают его футболку. Щёки краснеют от смущения, и вместо того чтобы смотреть ему в глаза, я опускаю голову на его грудь и слушаю размеренное биение его сердца.

Он целует меня в макушку.

— Ты в порядке?

Я киваю, но дурацкая слеза скатывается по моей щеке. Я впервые вот так споткнулась перед ним, и такое чувство, будто я выдала себя. Сделала себя непристойно уязвимой.

Прижимая к себе, Рен крепко обвивает меня обеими руками. Будто знает, что мне нужна минутка.

— Я сильная, — шепчу я.

— Я знаю, — он кивает.

— Я могу о себе позаботиться.

— Ты и заботилась, — говорит он. — И всё ещё заботишься. И всегда будешь заботиться о себе. Просто я тоже присоединился. Теперь мы заботимся друг о друге.

Я икаю от сдавленного плача и утыкаюсь лбом в его грудную клетку. Его подбородок идеально ложится на мою голову. Я чувствую движение его кадыка, когда он глотает.

— Фрэнки? — тихо зовет он.

— Хм? — отзываюсь я, шмыгнув носом.

Убрав одну ладонь с моей спины и медленно скользнув ею по моей руке, он отводит мою ладонь в сторону и переплетает наши пальцы.

— Потанцуешь со мной?

Я отстраняюсь достаточно, чтобы встретиться с ним взглядом. Он улыбается, но щёки слегка порозовели. Я начинаю узнавать, что это выражение бывает у Рена, когда он нервничает.

— Ладно?

Вплотную прижав меня к себе, Рен подносит наши сцепленные руки к его груди. Покачивая нас, он тихо мурлычет мне на ухо. Звук получается тёплым и низким. Я не узнаю мелодию, но и неважно. Всё равно это прекрасно.

— Ты меня опередила, — тихо говорит он. — Попыталась выполнить наклон в танце ещё до того, как я пригласил тебя потанцевать.

Новые слёзы катятся по моим щекам.

— Сорен.

— Да, Франческа.

Между нами воцаряется несколько долгих секунд молчания, и незнакомая сила бурлит в моём нутре. Нечто мощное, рвущееся, непреодолимое ревёт в моей груди, раздирает сердце. Замок встаёт на место и фиксируется с тихим, но необратимым щелчком.

Дверь моего сердца распахивается, и оттуда вываливаются самые ужасающие слова. Неоспоримая правда внутри меня утверждает себя.

Я люблю Рена.

Понимание этого заставляет чувствовать себя свободной, невесомой, будто если бы Рен сейчас отпустил меня, то я бы оказалась подхвачена морским ветерком и безмятежно улетела в небо.

— Что такое, лютик?

Я поворачиваю голову ровно настолько, чтобы шутливо впиться зубами в его грудную мышцу.

— Ты лишил меня дара речи. Никаких прозвищ, когда я не могу защититься.

Он улыбается мне, замедляя наш танец, пока мы не встаём неподвижно, не считая ветра, который кружит вокруг нас, треплет волосы и одежду.

Рен наклоняет голову и целует меня. Мягкое, опаляющее касание его губ. Нежное и лелеющее.

— Я люблю тебя, Фрэнки, — эти зимние глаза всматриваются в мои, пока он прижимает меня к себе. — Я полюбил тебя уже давно. И я знаю, что ты, возможно, не испытываешь таких же чувств, и это нормально. Но мне нужно, чтобы ты знала. Это. Ты и я… — он убирает мои волосы, упавшие на лицо. — Это для меня самое важное.

Я киваю, пытаясь проглотить ком эмоций в горле. Но всё, что мне удаётся сказать, цепляясь за этого мужчину — это слабенькое, сдавленное от слёз:

— Для меня тоже.

Три игры одна за другой. Ещё одна дома, две в Денвере. Ноль побед. Много отличного секса. Много объятий и разговоров, тайных визитов в гостиничные номера и отдыха на диване. Но настроение в команде мрачное, и моё не намного лучше.

В горле что-то щекочет, в суставах зарождается ноющая боль. Моё тело тёплое и заторможенное. Или у меня будет «вспышка» года, или я вот-вот слягу с чем-то. И будь я проклята, если скажу об этом Рену.

Сидя на террасе, Рен трёт лоб и читает спортивную колонку на телефоне. Он нахмурен, стискивает челюсти. И по какой-то причине я чувствую себя ответственной.

— Что, если я тебя сглазила?

Рен поднимает взгляд от телефона.

— Чего?

— С тех пор, как мы начали спать вместе, ты продул три игры подряд.

Рен усмехается про себя и делает глоток кофе. Но увидев моё лицо, со стуком отставляет кружку и наклоняется поближе.

— Ты серьёзно? Практичная, рациональная Фрэнки винит свою интимную жизнь в том, что у команды просто не лучшая серия плей-оффа.

Я пожимаю плечами и откусываю от своего бублика.

— Ну не знаю. Вы, ребята, прям отстойно играете. Очень отстойно.

— Блин, ну спасибо.

Положив ладонь на его массивное бедро, я с любовью сжимаю и смотрю на песок, где Пацца несётся к воде и лает на волны.

— Не именно ты, Зензеро, — тихо говорю я, доставая бумажный платочек и сморкаясь. Рен и Роб — практически единственные, кто удерживает команду в целостности. Мэддокс всё ещё болеет (не то чтобы он особо хорошо играл), но он также заразил нескольких ключевых игроков тем вирусом, что подарил ему лёгочную инфекцию.

Рен косится на меня, кладет ладонь на мой лоб, затем на щеку.

— Прошлой ночью ты начала шмыгать носом во сне. И сегодня утром не перестала.

— Я в порядке, — я легонько отталкиваю его ладонь и потягиваю кофе. — Сезонная аллергия.

Он уклончиво хмыкает. Слегка повернувшись ко мне лицом, Рен кладёт одну ногу на своё колено, а руку вытягивает на спинку моего стула. Его ладонь ложится на мою шею и массирует.

Я шиплю от приятной боли, вызываемой его касаниями. У меня всё ноет, и пусть пока что нет повышенной температуры, я думаю, это лишь вопрос времени. Не то чтобы Рен об этом знал. Потому что тогда он уложил бы меня в постель, настоял, что останется дома и будет заботиться обо мне. Не бывать этому, учитывая, что завтра пятая игра в серии, и если он не явится сегодня на тренировку, а завтра на игру, тренер его проклянёт, и они определённо проиграют.

Когда Рен проводит большим пальцем по моей шее к нежному основанию черепа, я едва не капитулирую и не признаюсь, как дерьмово себя чувствую. Но в кои-то веки имя моей матери, вызывающей меня по видеосвязи, становится желанным отвлечением.

— Надо ответить, — бормочу я, отстраняясь от его руки.

Рен не пытается уйти.

Я беру телефон и приподнимаю брови.

— Тебя не смущает?

Он улыбается, откидываясь на стул с кофе в руках.

— Ни капельки. Прошу, отвечай. Я бы хотел с ней познакомиться.

Растерявшись, я едва не роняю телефон.

— Я. Что? Рен…

— Ты сейчас пропустишь вызов, сникердудл¹³.

Я закатываю глаза и свайпаю, чтобы принять звонок.

— Привет, Ма, — губы Рена изгибаются, и я шлёпаю его по груди. — Мой нью-йоркский акцент вылазит на поверхность, когда я говорю с ней. Даже не смей прикалываться надо мной.

— Букашечка, я бы не посмел.

Я буквально рычу на него.

— Фрэнки? — орёт моя мама. Она смотрит через очки, низко сидящие на носу, и идёт по кухне.

— Ма. Сядь. Меня укачивает смотреть на тебя, когда ты так ходишь туда-сюда.

— И я тоже рада с тобой поговорить, — отвечает она. — Рада, что ты жива. Давно не виделись.

Рен укоризненно приподнимает бровь. Я показываю ему язык.

— Нечего показывать мне язык, юная леди…

— Ма, это было не тебе. Это предназначалось ему.

— Оооо, — воркует она. — Мужчина? Наконец-то. Я говорила Габби, что думаю, что ты запала на ту свою подругу с кучей пирсингов, но она сказала, что ты не из этих.

— И Габби была права. Кроме того, Лорена слишком хороша для меня, — вздохнув, я поворачиваю телефон, чтобы Рен попал в кадр камеры. — Ма, это Рен Бергман. Рен, это моя мама, Мария Зеферино.

Он машет в знак приветствия, и у мамы отвисает челюсть.

— Иисусе, — шепчет она.

Рен нервно смотрит то на неё, то на меня.

Я наклоняюсь к нему и улыбаюсь.

— А ты как думал, от кого я переняла свою любовь к рыжим, Зензеро?

Рен делается ослепительно красным. Прочистив горло, он улыбается ей.

— Приятно с вами познакомиться, миссис Зеферино. Фрэнки рассказывала о вас замечательные вещи.

Чёрта с два. Я впиваюсь пяткой в его босую ступню, но ему как будто всё равно.

Ма выгибает бровь.

— Приятно познакомиться, Рен. Но в последнем я сильно сомневаюсь. Я свожу её с ума. Поэтому она переехала на противоположный конец страны от меня.

Я закатываю глаза и поворачиваю телефон лицом только к себе.

— Я переехала на другой конец страны ради крутой работы и мягкого климата.

Она машет рукой.

— Как твоё здоровье?

— Нормально, — отвечаю я сквозь стиснутые зубы.

— Ты делаешь упражнения? Лекарства принимаешь? Сдаёшь анализы, рентгены….

— Ма. Я же сказала, всё хорошо.

Она щурится.

— Ты выглядишь похудевшей. И нос красный. Болеешь?

Рен издаёт неодобрительный звук.

— Видишь? — шепчет он. — Я же тебе говорил.

Я сердито смотрю на него.

— А я тебе говорила, — шиплю я в ответ, — что мне не нужна ещё одна опекающая мать. Так что отвали, Рен.

Он выпрямляется, прищурив глаза. Резко встав, он забирает свой кофе и уходит в дом. Мой живот скручивает чувством вины. Мне не стоило рявкать на него, но чёрт возьми, когда со мной разговаривают так по-отечески, это раздражает. Я взрослая женщина. Я сама могу заботиться о своём теле.

Или портить его.

Ну и вообще. Я предупреждала его, что это будет проблемой, что для меня это чувствительная и непоколебимая грань допустимого.

Пока я слышу через открытую дверь террасы, как он гремит на кухне и бурчит себе под нос, мой живот скручивает нервозностью, а на грудь давит бремя, которое не уйдёт от дыхательных упражнений. Я определённо заболеваю. Только не знаю, чем именно.

«Скажи ему. Доверься ему».

Я не могу. Потому что не верю, что он будет объективным. Он отбросит свои обязательства, и мы встанем на путь к этой ужасной ненависти. Я буду тянуть его на дно, он счастливо пойдёт за мной… а потом станет несчастен, и в итоге ему придётся выбирать между мной и нормальной жизнью, приносящей удовлетворение. Бл*дь. Я. Не буду. Этого. Делать.

— Закончила? — спрашивает ма.

Я резко опускаю голову и смотрю в телефон.

— Прости. Задумалась.

— Расскажи, где витали твои мысли, — она наклоняется и подпирает щёку ладонью. — У меня весь день в твоём распоряжении.

Всматриваясь в её глаза, я нерешительно прикусываю губу. Я люблю свою маму. И до того, как я превратилась в список проблем со здоровьем, мне казалось, что мы были близки. Сломало ли время этот барьер между нами? Могу ли я открыться ей и выговориться?

Её глаза — копия моих, и они становятся ярче, когда она улыбается.

— Знаю, я могу быть чрезмерно опекающей, — говорит она. — Но я позвонила, потому что скучаю просто по разговорам. Вот и всё. Я верю, что ты можешь о себе позаботиться, хорошо?

О, вот и чувство вины.

— Я не стану донимать или выпытывать у тебя что-то по здоровью, — говорит она. — Обещаю. Я просто послушаю. И мы можем поговорить на другие темы.

Обернувшись через плечо, я вижу, как Рен бродит по кухне и предположительно готовит завтрак. Моё сердце сжимается от сожаления. Я только что оттолкнула его. В этом я стала уже экспертом, не так ли? Будто нуждаясь в дополнительных доказательствах, я смотрю на свою мать, на женщину, которая любит меня неидеальным образом, но всё же любит. От которой я медленно и систематично отстранялась после всех наших обид и промахов.

Наклонившись поближе к её изображению на экране телефона, я прочищаю горло, всматриваясь в мамины глаза, которые она подарила и мне.

— Я по тебе скучаю, — нетвёрдо говорю я.

Её взгляд смягчается за очками. Она шмыгает носом.

— Я тоже по тебе скучаю, дорогая. Но ты выглядишь так, будто солнечный свет и климат теплее +20 круглый год идут тебе на пользу. Так что понимание, что ты счастлива там, немного облегчает тоску по тебе. Ты ведь счастлива, верно?

Я киваю.

— Ага, счастлива, — обернувшись через плечо, я вижу в окне Рена с опущенными глазами. Словно почувствовав, что я наблюдаю за ним, он поднимает взгляд. Наши глаза встречаются. Я робко и виновато улыбаюсь. Он улыбается в ответ, затем поворачивается и скрывается в глубине кухни.

— У меня такое чувство, будто я вижу то, чего не должна, — с иронией говорит ма.

Оторвавшись от своего отвлечения, я снова сосредотачиваюсь на ней.

— Прости. Я сорвалась на нёго и хотела дать знать, что сожалею. И… — я вздыхаю. — Кажется, я должна извиниться и перед тобой тоже. Я отстранилась. При каждом разговоре Габби донимает меня, чтобы я просто выяснила с тобой отношения, но я не знаю, с чего начать, ма.

Она кивает.

— Я знаю, дорогая. Я чувствую то же самое. Но возможно, мы могли бы пока что просто пообщаться, а потом в конце концов дойти до сложных тем, да?

— Ладно, — робко соглашаюсь я. — Ну, о чём ты хочешь поговорить?

Ма устраивается на кресле и подхватывает кофе.

— Об этом рыжем качке, с которым ты так уютно устроилась, когда я позвонила.

Я мрачнею.

— Вот даже не отрицай, что ты нашла себе большую горячую кружку имбирного чая, — она играет бровями. — И раз уж затронули тему, выкладывай всё.