Глава 21. Рен

Плейлист: The Maccabees — Toothpaste Kisses


Когда я запер всё прошлой ночью, мы почистили зубы бок о бок, стоя перед двумя раковинами в моей ванной. Фрэнки хмурилась под жужжание своей электрической зубной щетки, я улыбался её отражению с пеной от зубной пасты. До её прихода вчера, пока я готовил, убирался и менял постельное бельё, я много думал о том, что Фрэнки сказала мне ранее. О том, как ей страшно открыться и попытаться быть вместе.

Я осознал, что единственный фактор на моей стороне — это время. Время, чтобы показать ей — я могу действовать медленно, выстраивать доверие и комфорт. Время, чтобы показать ей — все её особенности и потребности не кажутся мне назойливыми и неудобными, как людям в её прошлом.

Так что когда она пришла в гости, я держал её за руку вместо того, чтобы залезать в эти тесные чёрные леггинсы, как бы мне этого ни хотелось. Я водил языком по шёлковой коже её запястья, а не по шёлковой коже между её бёдер.

Чего я не сумел предвидеть, так это то, какой раздражительной она станет из-за постепенного развития отношений. Так что, адаптируясь на ходу, я решил, что уложу её в постельку, буду целовать и трогать, доведу до оргазма и вызову улыбку на её лице. После чистки зубов я как следует зацеловал её, пытаясь стереть надутое выражение с губ. Похоже, это частично сработало, поскольку она вышла из ванной без ворчания, пошла прямиком к моей кровати и плюхнулась туда со стоном.

К тому моменту, когда я принял душ, сходил в туалет и вышел, она уже тихонько храпела под одеялом, а её тёмные волосы чернильным пятном рассыпались по белым простыням.

Скользнув в постель, я поблагодарил Бога за ортопедический матрас, который поглощал движения, и потому её тело ни капельки не шевельнулось, пока я устраивался рядом и выключал свет. А потом я обнял Франческу Зеферино, поцеловал в щёку и заснул, вдыхая её запах.

Её тихий стон — первое, что я слышу. Затем чириканье птиц за окном. Я моргаю, видя, что солнечный свет купает её в своём сиянии, и поднимаю голову, чтобы получше рассмотреть её. Глаза Фрэнки зажмурены, челюсти сжаты. Я не могу понять, то ли ей снится сон, то ли она просто недовольна тем, что частично проснулась.

Глянув через плечо, я смотрю на время. До моего будильника остаются считанные минуты, так что я отключаю его, пока он не начал играть музыку банджо и не вызвал у солнышка в моей постели желание совершить убийство.

У неё вырывается очередной тихий стон. Я аккуратно приподнимаюсь на локте, ища причину, по которой она может испытывать дискомфорт.

«У нее артрит, приятель. Естественно, она испытывает дискомфорт, особенно по утрам».

Фрэнки это знать не обязательно, но осознав, с чем она имеет дело, я изучил ревматоидный артрит поподробнее. Я знаю цену сна. Лежание в неподвижной позе вызывает воспаление в суставах и заставляет их коченеть. Это неизбежно.

Но почему ей больно? Разве лекарства не должны помогать от этого? Меня накрывает ожесточённы прилив беспокойства и желания защитить. Я хочу обнять её и зацеловать, чтобы стало лучше. Я хочу забрать у неё всё, что болит, и поместить в своё тело. Я большой. Крепкий. Подобные проблемы должны быть у кого-то вроде меня, а не у кого-то вроде Фрэнки. Это несправедливо. Совершенно несправедливо.

— Думай ещё громче, — бурчит она, — и окончательно разбудишь меня.

Я улыбаюсь, нежно проводя ладонью по её руке вверх-вниз, и целую в изгиб шеи.

Morrn, morrn, min solstråle.

— Опять обзываешься.

Я издаю фыркающий смешок.

— Я просто сказал «Доброе утро, солнце моё».

— Солнце или нет, в утрах нет ничего доброго, — с протяжным стоном она медленно перекатывается с живота на спину, и её лицо искажается. — По крайней мере, для меня.

— Фрэнки, что не так?

Она вздыхает.

— Утром хуже всего. И у тебя нет матраса с подогревом. А это практически единственное, что помогает.

Меня накрывает облегчением.

— Вообще-то есть, — наклоняясь через неё и осторожно стараясь не давить на её тело, я щёлкаю выключателем подогрева матраса. Это была одна из первых моих покупок после подписания контракта с командой, чтобы справляться с ноющими мышцами и болью в теле после игры в хоккей на новом уровне. Пришлось отстегнуть немалые денежки за обещание, что он разогреется до нужной температуры меньше, чем за 30 секунд.

— Есть? — её большие ореховые глаза распахиваются. Когда тепло расходится по поверхности кровати, у Фрэнки вырывается протяжный счастливый вздох. — Есть.

Я смотрю на неё, изучаю её лицо, всё ещё расслабленное после сна, со следами от подушки на щеке. Её волосы нехарактерно наэлектризованные, сонно поджатые губы кажутся особенно пухлыми.

— Ты пялишься на меня, — шепчет она.

Я киваю, наклоняюсь и целую её в подбородок, затем в шею. Всё в ней такое гладкое и мягкое, такое невероятно соблазнительное.

Вот почему я надел чистые спортивные штаны перед тем, как лечь в постель — я настолько твёрд, что прикосновение простыней, вес одеяла на нас ощущается почти невыносимо. Я так сильно хочу развести её ноги, стиснуть бёдра и погрузиться в неё… ощутить тесное тело Фрэнки вокруг себя, двигаться с ней, слышать её крики, но сейчас не время. Пока что нет.

«Ты много говоришь эту фразу, Бергман. Не сейчас. Ещё нет».

«Кому ты рассказываешь, подсознание. Скажи об этом моему несчастному утреннему стояку».

— Я сейчас вернусь, — шепчу я ей в шею.

Сбросив одеяло, я выскакиваю из кровати и натягиваю футболку. Фрэнки издаёт очередной звук, и это заставляет меня обернуться, пока футболка натянута лишь до середины груди.

— Что такое?

Она хмуро смотрит на меня.

— Я была бы не против получить кофе от обнажённого по пояс Сорена, вот и всё.

Я натягиваю футболку до конца.

— Я чувствую себя весьма овеществлённым, Франческа. А теперь я планирую принести лёгкий завтрак и кофе. Что-нибудь ещё надо?

Она качает головой.

— Помимо твоей наготы? Неа.

Пацца прилежно лежала в изножье кровати, но она вскакивает в тот же момент, когда я открываю дверь спальни. В топоте её лап, в цоканье когтей по паркету слышится счастье, и это заставляет меня улыбнуться. Я открываю раздвижную дверь, смотрю, как она бежит на террасу, вниз по ступеням и на песок, где писает на рядок овсянницы, частично закрывающий мой участок от берега. Она отбегает чуть дальше, носится по утрамбованному песку и терроризирует чайку.

Когда я свищу, она взбегает обратно на террасу и останавливается, позволяя мне помыть её лапы из шланга и вытереть полотенцем.

— Пошли завтракать, щеночек.

Она бежит к миске с едой, которую Фрэнки принесла с собой, а я тем временем готовлю Фрэнки кофе так, как ей нравится, и подогреваю две испечённые мной булочки с корицей.

Всё так по-домашнему. Умиротворенно. Выпустить собаку, сварить кофе, пока Фрэнки отдыхает в постели и готовится к новому дню с комфортом.

«Не забегай вперёд. Она сказала, что нервничает из-за этого. Она сказала, что попробует. Вот и всё».

Мой живот скручивает беспокойством. Пусть я ценю честность Фрэнки и её прямолинейный стиль общения, неотрывно связанный с аутизмом, но такое острое осознание её настороженности в плане отношений очень нервирует. Я в лёгком ужасе от мысли, что Фрэнки разобьёт моё сердце ещё до того, как поймёт, что оно принадлежит ей.

Пацца скулит и склоняет голову набок. Если собаки способны на улыбку, то эта только что улыбнулась.

Взяв поднос с едой, я иду по коридору, плечом открываю дверь и чуть не роняю всё. Фрэнки сидит в постели, одетая лишь в одну из моих нижних маек. На мне майка сидит облегающе и невидима под пошитыми на заказ рубашками, которые мне надо носить перед и после каждой игры. Но на Фрэнки она свисает свободно.

Мучительно свободно.

V-образный вырез образует глубокое декольте, обнажающее ключицы и центр её грудной клетки, изгибы теней между её полных грудей. Тёмные соски остро выступают под тканью. При взгляде на них у меня выделяются слюнки.

— Видишь? — говорит она, явно ожидая положительной реакции. — Посмотри на меня. В вертикальном положении, — повращав запястьями, она взмахивает руками как актриса, приготовившаяся получать аплодисменты. — Я даже встала и пописала. Умылась. Переоделась в удобную одежду. Разве ты не горд мной?

Я сглатываю.

Она широко улыбается, видя, к чему прикован мой взгляд.

— Я подумала, тебе понравится.

— «Понравится» — интересный выбор слова, — я пересекаю комнату, ставлю поднос между нами на кровать и вручаю Фрэнки её кофе.

Сделав большой глоток, она удовлетворённо вздыхает.

— Это кажется несправедливым, — говорю я, стараясь не отводить глаз от булочки с корицей, которую разрезаю на четвертинки, но мой взгляд то и дело возвращается к её груди. — Я в твоей одежде выглядел бы далеко не так хорошо.

Она улыбается.

— Матрас с подогревом помогает моим суставам, но от этого я потею как проститутка в церкви. Все мои футболки и кофты ощущались неприятно, когда я их надевала. Слишком колючие. Слишком тёплые. Мне просто нужно было что-то просторное, мягкое и приятно пахнущее.

Я кладу в рот кусочек булочки с корицей и провожу тыльной стороной ладони по её соску, проступившему сквозь материал.

— Рад, что тебе удалось это найти.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — говорит она. По её телу пробегает лёгкая дрожь, когда мой палец опускается во впадинку между её грудей и дразнит другой сосок в такой же манере. — Я пошарилась в твоём комоде и нашла это.

Я вскидываю голову.

— Ты шарилась в моём комоде?

— Угу, — говорит она, откусив от булочки с корицей и жуя. — Кто бы мог подумать, что Сорен Бергман сортирует по цвету своё нижнее бельё, носки, футболки…

Я целую её по одной лишь простой причине — чтобы она перестала поддразнивать. И пусть я знаю, что утренний запах изо рта никому не нравится, сейчас мы оба имеем вкус корицы и кофе.

Когда я отстраняюсь, её глаза словно подёрнулись дымкой, и у неё глазурь на губе. Я слизываю это пятнышко и чувствую, как у Фрэнки перехватывает дыхание.

— Мне нравится, когда всё аккуратно и упорядочено, — тихо говорю я. — Так проще найти нужное.

Её улыбка медленная, но тёплая, и когда Фрэнки поднимает ладонь и смахивает волосы с моего лба, мне хочется рухнуть на колени.

— Привет, — шепчет она.

— Привет, — шепчу я ей в губы. Я снова целую её, затем отстраняюсь и прислоняюсь к изголовью, вторя её позе. Мы едим в тишине, но это комфортная тишина. Лёгкая и умиротворённая.

Пока Фрэнки не доедает свою булочку и не облизывает кончики пальцев. Не то чтобы я не был твёрдым на протяжении последних 12 часов из-за близости Фрэнки, но теперь мой член буквально пульсирует, и в паху зарождается свирепое ноющее ощущение.

Фрэнки цокает языком и отставляет свой кофе.

— Ну такое нельзя терпеть, Зензеро.

Я поднимаю взгляд от своего кофе.

— Нельзя терпеть ч… Иисусе!

Её ладонь скользит по моим спортивным штанам, прямо между ног, и я едва не обвариваю нас обоих, с силой расплескав кофе и отставив его на тумбочку. Я хочу остановить её, но если сделаю это, то наверняка грохнусь в обморок, ибо вся кровь прилила к тем дюймам моего тела, которые ладонь Фрэнки ласкает умелыми движениями.

— Ф-фрэнки, ты не обязана…

— Сорен Бергман, если дом не горит, и если у тебя нет риска сердечного приступа, заткнись и позволь мне сделать так, чтобы ты кончил.

Я охаю, когда она отпускает меня, а потом запускает ладонь под резинку моих штанов. Повернувшись к ней, я убираю поднос с кровати и стягиваю Фрэнки пониже, чтобы она полностью легла на матрас. Мой рот накрывает её сосок, и я с силой сосу его через хлопок майки. Из-за влаги сосок становится ещё заметнее — насыщенного ягодного цвета, который мне хочется лизать, кусать и дразнить часами. Накрыв её полные груди ладонями, я одобрительно стону.

Когда я нежно провожу зубами по одной влажной напряжённой горошинке, её пальцы зарываются в мои волосы. Она ахает и выгибается навстречу.

— Срань Господня, Рен.

Лаская её сосок ртом, я опускаю ладонь ниже по её животу и накрываю влажный жар, просачивающийся сквозь её трусики. Лишь лёгкое скольжение моего пальца, и её бёдра уже сжимаются вокруг моего касания.

— О. Не останавливайся, — она задыхается. Её пальцы крепче вцепляются в мои волосы, удерживая меня на месте. Её бёдра приподнимаются.

Я довольно улыбаюсь, пока не чувствую её ладонь, гладящую мои боксеры-брифы, обхватывающую мою длину, ласкающую вверх и вниз.

— Фрэнки.

Это всё, что я могу сказать, всё, что я могу видеть и чувствовать. Её губы прижимаются к моим волосам, пока я сосу и дразню её соски, нежно потираю через трусики быстрыми и небольшими кругами. Ладонь Фрэнки продолжает ласкать меня, отчего позвоночник пронзает головокружительным жаром и отчаянной потребностью в разрядке. Потребность совершать толчки, двигаться и вбиваться берёт надо мной верх. Я сильнее вжимаюсь бёдрами в её ладонь, чувствую приближение оргазма, горячего и мощного.

— Рен, — шепчет она.

Я поднимаю голову ровно настолько, чтобы наши губы встретились, чтобы поцеловать её, пока она кричит мне в рот, кончая мягкими, прекрасными волнами на моей руке.

Я хотел бы смаковать это — помутнённое удовлетворение в её глазах, и она улыбается как никогда широко… но её рука — воплощение искушения, и я уже совсем на грани.

Удерживая мой взгляд, она кусает мою губу, тянет её зубами. Лёгкая боль провоцирует тот самый импульс, что доводит меня до предела. Охнув от чистого блаженства, я кончаю, пока ладонь Фрэнки нежными ласками продлевает мой оргазм.

Спустя несколько долгих безмолвных секунд я плюхаюсь обратно на кровать и аккуратно подтягиваю её к себе, положив её голову на мою грудь, но подальше от горячего семени, расплескавшегося по всему моему животу. Крепко поцеловав её в макушку, я тяжело вздыхаю.

— Рен? — тихо произносит она.

Я смотрю на неё.

— Да?

— Я немного беспокоюсь.

Я обхватываю её подбородок, приподнимая её голову, чтобы она посмотрела на меня.

— Почему? — её лицо напряжено, черты явно искажены тревогой. — Что такое?

Она тянется и целует меня.

— Потому что если всё так здорово, пока мы в одежде, то что, чёрт возьми, случится, когда мы останемся без одежды?

Всматриваясь в её глаза, я пытаюсь понять, почему обещание чего-то столь хорошего так сильно её пугает. Но мне ничего не удаётся. Нет иного ответа кроме того факта, что всё это новое и пугающее для Фрэнки, как и для меня, пусть и в другом смысле. Тут ничего не поделаешь, и игнорировать это не надо. Нужно лишь время и терпение.

Поцеловав её в лоб, я прислоняюсь головой к её голове, позволяя тишине служить ответом.

Пока что.

Загрузка...