Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5

Лин Картер ВНЕ ВРЕМЕН

Эта рукопись была найдена в 1928 году среди бумаг доктора Г. Стефенсона Блейна, в то время Куратора Рукописей Института Санборн. Казалось, это были страницы из журнала или дневника, которые доктор Блейн вел незадолго до своего печального краха. Записка мистера Артура Уилкокса Ходжкинса, помощника доктора Блейна, который позже сменил его на месте Куратора, говорит о том, что этот материал, возможно, имел некоторое влияние на ухудшение его здоровья за несколько месяцев до его нервного срыва. Поэтому мистер Ходжкинс передал рукопись врачу, занимающемуся делом доктора Блейна, от которого и была получена эта копия.

Как Куратор Коллекции Рукописей в Санборнском Институте Тихоокеанских древностей в Сантьяго, Калифорния, я с большим удовольствием, а так же потому, что это входило в мои обязанности, проводил общую инвентаризацию Наследства Копеланда, которое было передано Институту из имения покойного профессора Гарольда Хэдли Копеланда в 1928 году, через два года после его печальной кончины в психиатрическом учреждении в Сан-Франциско.

Этот посмертный дар долго и с нетерпением ожидали сотрудники Санборна и в частности я сам. Когда он, наконец, прибыл, мы обнаружили, что наследие состояло из нескольких больших чемоданов, наполненных различными и несортированными документами (включая как минимум одну неопубликованную рукопись), и скромный, но весьма избирательный набор артефактов, накопленный профессором за долгие годы своей выдающейся карьеры.

Отпустив своих ассистентов, я посвятил оставшуюся часть дня каталогизации содержимого чемоданов и коробок. Я решил сначала изучить артефакты и древности, так как директора Института были очень заинтересованы в том, чтобы разместить как можно больше прекрасных и интересных статей из коллекции Копеланда на публичной выставке сезона 1928 года. С волнением и большим предвкушением я начал свою работу.

Я открыл упаковку с коллекцией артефактов со смешанными эмоциями. Помимо простого любопытства относительно того, что я могу найти там, надо мной возобладали чувства сожаления и уважения. Профессор был в два раза старше моего возраста, и я никогда не знал его лично, но ни один ученый, долго работая в любой области предыстории, археологии, мифологических шаблонов или фольклора тихоокеанских островитян, не мог не столкнуться с работами Гарольда Хэдли Копеланда. Его имя, безусловно, наиболее известно в достаточно молодой области изучения Тихоокеанских древностей, которая зародилась со времен первой публикации его монументальной книги «Предыстория Тихого океана: предварительное исследование со ссылкой на мифологические образы юго-восточной Азии» (1902), — книги, которая остается классикой в своей области и которая оказалась источником вдохновения, по крайней мере, для двух поколений ученых, включая меня. И есть много выдающегося, можно сказать даже блестящего, в его «Полинезийской мифологии с заметками о цикле легенд Ктулху» (1906), хотя, как я уже писал в другом месте, «это отражает его неудачный и растущий энтузиазм к сомнительным оккультным теориям, которые привели к печальной эрозии его научной репутации, и, возможно, свидетельствует о психической аберрации, которая доминировала над ним в преклонные годы», и к чему я добавляю, что «данный труд до сих пор остается огромной работой в сфере научных исследований».

Но достигнув пика, профессор быстро начал катиться вниз. Его странная мания сосредоточилась на прошлом тихоокеанских цивилизаций крайней древности, от которых остались лишь таинственные каменные изображения на острове Пасхи и мегалитические разрушенные города Понапе. Из того, что я тогда знал о его мании, он сосредоточился на определенных образцах мифа, обнаруживаемых обычно на всей территории Микронезии и на большинстве наиболее густонаселенных островов Тихого океана, которые касались многочисленного пантеона богов или дьяволов или злых духов внеземного происхождения, что спустились в этот мир в отдаленные времена и доминировали на планете в до-плейстоцене.

В частности, его интересовали те божества, которые властвовали над его любимым древним Тихим океаном. Местные легенды описывали их как совершенно не относящихся к человеку, отличающихся даже от зверей, и, как правило, являющихся водными по своей природе. Они сражались в какой-то войне с другой группой космических богов со звезд, были побеждены и в некотором роде отправлены в изгнание или погружены в похожий на транс сон, из которого в некую неведомую дату в будущем они проснутся, восстанут и снова попытаются завоевать землю. Смешной миф, конечно, хотя и с удивительной утонченностью; совсем не то, чего можно было бы ожидать от воображения примитивных островитян.

С третьим крупным текстом профессора Копеланда, увы, стало очевидно, что его одержимость приняла огромные масштабы мании. Тем не менее, в этой книге «Доисторический Тихий океан в свете Писания Понапе» (1911) многое достойно восхищения, и эта монументальная работа является абсолютно научным трудом. Через два года после публикации этой книги он возглавил экспедицию в глубины Азии и в 1916 году опубликовал в изданной частным образом брошюре свой «предположительный перевод» древних каменных табличек, которые нашел в гробнице доисторического шамана в центре Азии. Шокирующая и кощунственная природа «Табличек Занту» привела к его официальному подавлению — профессора попросили уйти из археологической ассоциации, в которой он был соучредителем и в прошлом президентом. Его падение с этого момента было быстрым.

Распаковывая артефакты, я нашел небольшой список в папке, в котором были даны их описания и примерная датировка. Я воспроизвожу его здесь.

Что касается артефактов в этом списке, описанных в примечаниях, то они были, по большей части, прекрасными примерами местного творчества и искусства Южной или Центральной части Тихого океана. Мотивы дизайна, однако, были довольно необычными и указывали на источники в мифах и легендах Тихого океана, незнакомых мне. Ничего не сообщалось о каменных изображениях и резьбе, деревянных масках и образцах тканей, которые казались особенно странными или пугающими… за исключением того, что собранные вместе, они являли удивительное и даже приводящее в замешательство сходство темы и дизайна, что было тем более загадочно, если учесть огромные расстояния между местами их нахождения.

Таким образом, не было ничего сверхъестественного в барельефе из лавового камня, такого как в № 10, который, если профессор правильно соотнес его к кхмерскому происхождению, должен прибыть из джунглей Камбоджи; и нет ничего страшного или неестественного в каменном тики, № 7 в списке профессора, что явно связано с тонкой работой мастеров с Маркизских островов.

Тем не менее, одна мелочь вызывала небольшое беспокойство, если исследовать артефакты в свете расстояния… потому что между Маркизскими островами и Камбоджей протянулось более восьми тысяч миль поверхности океана… и это казалось удивительным, или даже поистине невообразимым, что две настолько удаленные друг от друга культуры могли иметь резные образцы злобной магии с именами, столь удивительно похожими, как З'отомого и З'мог.

Двенадцатый пункт в инвентаре — был гораздо более удивительным, чем все остальные вместе взятые. Описание профессора гласило:

Этот особенный артефакт почти сразу же привлек мое внимание. Действительно, среди беспорядка резной и окрашенной древесины и грубо вырезанной каменной кладки он резко отличался. Поскольку «статуэтка Понапе» никогда не была сфотографирована или отображена, я опишу ее в деталях, потому что она наиболее примечательна.

Во-первых, необычная редкость найти обработанные нефритовые изделия такого размера среди произведений коренных народов Тихого океана, если только они не являются торговыми марками из Китая, которые обычно и встречаются. Этот конкретный образ или кумир, конечно же, не был китайской работы… действительно, как по стилю, так и по технике, не говоря уже о мастерстве, он был совершенно уникален.

Вкратце, статуэтка, включая основание, была около девятнадцати дюймов в высоту и была из обработанного и отполированного нефрита незнакомого типа. Я не специалист в китайской резьбе по нефриту, но я никогда не видел такого рода нефрит прежде. Он был скользкий серо-белый, покрытый пятнами или крапинками глубокого темно-зеленого цвета, и одинаково плотный и тяжелый. Сам образ не только не гуманоидный, но практически не реальный, — навязчиво наводящий на размышления о некоторых странных резных фигурах малоизвестного скульптора-любителя Кларка Эштона Смита, — и в деталях, не говоря уже о концепции и утонченности, странно напоминающий блестящую работу, проделанную знаменитым скульптором из Сан-Франциско Киприаном Синколом.

Он представляет собой своеобразное существо с телом в форме усеченного конуса с широким основанием. Плоская, грубая, клиновидная, отдаленно напоминающая змеиную голова венчает этот конический торс, и голова эта почти полностью скрыта за извивающимися локонами. Эти волосы, или борода и грива, состоят из густых резных и свернутых спиралью веревок, напоминающих змей или червей, и мастерство настолько необычно натуралистично, что вы можете почти поклясться, что скользящие усики находятся в движении. Посреди этой отталкивающей Медузоподобной гривы розовых усиков два жестоких змеиных глаза блестят в жутком смешении, как холодной, бесчеловечной насмешки… так и того, что я могу описать только как злорадная угроза.

Техника неизвестного скульптора — одна из удивительных сложностей: нет ни малейшего намека на первобытное происхождение в этой загадочной и слегка отталкивающей фигурке. Он, должно быть, обладал исключительными талантами, — настоящий виртуальный гений, — чтобы отразить это выражение хитрого взгляда, ледяной, чужой угрозы в неподатливом материале каким является гладкий тяжелый нефрит. Но то, что сумел изобразить скульптор… вызывало тревожные опасения.

Основание, на котором было установлено это усеченное, коническое тело, было вырезано из того же неизвестного покрытого пятнами нефрита, и под странным углом, как будто культура скульптора пользовалась полностью неевклидовой геометрией. Глубоко и чисто были вырезаны на одной стороне этого странно-угловатого основания два чрезвычайно сложных иероглифа на не известном мне языке. Эти символы не имели сходства с китайскими идеографами, египетскими глифами, арабскими буквами, санскритом и даже с распространенными формами месопотамской клинописи, и, конечно же, никакого малейшего сходства с какой-либо южно- или центрально-тихоокеанской письменностью, известной мне.

Поднимаясь от параллельных складок у основания шеи изображения, из туловища выступали четыре сужающиеся к концу конечности или придатка. Они были плоские и напоминали конечности распространенные у иглокожих класса астероидеа[15] — обычные морские звезды с пляжей в Калифорнии — с довольно своеобразным исключением, нижняя часть этих широких, плоских, сужающихся конечностей имела несколько рядов дискообразных присосок. Удивительно, как неизвестный художник объединил в своем замысле особенности морских звезд, кальмаров и осьминогов… и необычайное, холодное ощущение беспокойства, представляющее своего рода психическое предупреждение о реальной физической опасности, которая исходит даже от краткого созерцания этого кумира! Сочетание этого неподвижного, злорадствующего взгляда бездушных змеиных глаз, полускрытых за извивающимся, червеобразным клубком волос… и этих странных, изгибающихся рук или щупальцев, наполовину приподнятых и слегка разведенных в стороны — как будто он сжимает свою добычу! — вызывало тревогу и беспокойство.

Отложив в сторону фигуру из нефрита, я снова обратился к поверхностному ознакомлению с другими рукописями. Сначала я пролистал манильскую папку, которая была вложена в упаковку, где была собрана коллекция артефактов, чья первая страница состояла из аннотированного списка коллекции.

Быстро пролистывая громоздкую папку, я обнаружил, что ее содержимое действительно разнородно, состоит из личных писем профессора Копеланда в различные учреждения, такие как Хранилище Редких Книг в Британском музее, Национальную библиотеку в Париже, университеты и библиотеки здесь, в Соединенных Штатах; были также свертки газетных вырезок из обширного ряда газет (как правило, не имеющих между собой ничего общего, за исключением того факта, что они касались пропавших или затонувших кораблей в Тихом океане или новостных сообщений о временном появлении затонувших островов вулканической природы) и несколько страниц заметок, скрепленных вместе и имеющих заголовок «Примечания к Циклу Ксотических Легенд со ссылками на „Текст Р'льех“ и другие книги».

Первая страница состояла из списка в фонетической транскрипции вариантов имен водного божества, чьи изображения профессор так усердно собирал. Как отмечалось ранее, наиболее удивительно, что культуры, столь удаленные друг от друга, имели общее божество или, по крайней мере, божества с очень схожими именами, отмеченными профессором, — «Затамага», «Хоммогах», «З'отомого», «Сотхамогха», «З'мог» и т. д. — они настолько похожи, что можно предположить общую религиозную фигуру, почитаемую туманными культами Тихого океана.

Затем профессор собрал в таблицу физические элементы этого существа, которые обнаружил в различных произведениях искусства. В целом они удивительно соответствовали деталям внешнего вида нефритовой фигурки, которую я убрал в картотечный шкаф.

Затем он тщательно начертил два сложных иероглифа на листе бумаги, а под ними следовал список фонем, содержащихся в сложном имени, к которому он привязал символы с нескольких языков, с которыми я не знаком. Эти символы были расположены в аккуратных столбцах, а столбцы снабжались странными, неуклюжими заголовками, — которые, судя из контекста, должны означать названия различных языков. Если это так, то они не связаны с алфавитами нашего мира, древними или современными, — «Наакаль» — «Иератический Наакаль» — «Тсат-йо» — «Р'льехский» — «Сензар» — «Предполагаемый Акло» — и другие, ни один из которых мне не был известен. Его цель здесь была ясна: он пытался найти фонетический смысл двух глифов со статуэтки Понапе, сравнивая с похожими фонемами в предположительно родственных языках. В папке не было доказательств успеха в этом начинании.

Затем следовала последовательность писем от официальных лиц в разных учреждениях. Профессор пытался получить некоторые темные книги, очевидно являющиеся большой редкостью, либо по абонементу библиотеки, либо их копии. Я воспроизвожу образец одного такого письма ниже:

Ниже этого находилась серия примечаний, написанных рукой профессора Копеланда, которая представляет собой краткое изложение переписки, отсутствующей в этом деле:

За этими записями следовали длинные отрывки, написанные несколькими различными почерками, странных, ритмических, казалось бы, мифологических повествований. Они слишком длинны и неясны для меня, чтобы копировать их в эту запись, но поскольку Копеланд, очевидно, обнаружил что-то важное в некоторых из них — то, что в конечном итоге предоставили другие переписчики, — я отражу здесь кратчайший из них:

Я нахожу, что эти мифологические суеверия вечны, и я должен сообщить об этом образце достаточно, поскольку это является самым кратким из всех. Из контекста и внешнего вида документов мне стало ясно, что профессор нашел дружески расположенного коллегу, который старательно скопировал те отрывки, которые пожелал профессор, из копии книги «Некрономикон», скорее всего, в Национальной библиотеке, на почтовой бумаге имеющей фирменный бланк Парижа. Этот ученый друг, похоже, был знаком с этой любопытной мифологией, поскольку его написанные в скобках дополнения указывают на тесное знакомство с используемой символикой.

Для меня было очевидно, что сортирование этих документов займет много дней, поэтому я отложил папку на весь остаток дня и обратил свое внимание на другие обязанности, которые меня ждали. Тем не менее, у меня было отчетливое ощущение, что за мной наблюдают — крайне неприятное ощущение, вдвойне, так как в то время кроме меня не было другого человека в комнате.

Закончив все дела пораньше, я отправился той ночью к себе домой на Карвен Стрит в странном депрессивном настроении и туманной тревоге — хотя почему я чувствовал себя подавленным или тревожным, я не могу сказать, если только это не было из-за печальной участи профессора Копеланда. Он провел последние восемь лет своей жизни в сумасшедшем доме и умер, крича о тварях, спускающихся со звезд, чтобы очистить всю землю от жизни, чтобы построить дом для своих адских отродий.

В своей постели я почему-то не мог вспомнить, о чем читал в своей книге, — у меня пристрастие к «триллерам», и я прошел уже половину романа Ричарда Марша под названием «Жук», который читал с удовольствием. Не в состоянии сосредоточить свое внимание на страницах романа, я взял из портфеля манильскую папку из Записей Копеланда, в которой содержались данные о «Цикле Ксотических Легенд», и снова обратился к рассмотрению документов, так как принес и папку, и нефритовую фигурку домой для дальнейшего изучения.

Здесь были страницы полные мифологического материала, изящно скопированного вручную из книг с самыми странными и болезненными названиями, которые можно себе представить, — «Cultes des Goules» графа д'Эрлета, «De Vernzis Mysteriis» Людвига Принна, нечто носившее название «Манускрипты Пнакотика», «Писание Понапе», «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнцта, множество страниц, скопированных из «Некрономикона», некоторые собранные материалы из «Тангароа[16] и Другие Мифы Тихого океана» Вайнорта, «Текст Р'льех», а так же некоторые материалы, что были, как оказалось, получены из диссертации или неопубликованной рукописи одного доктора Лабана Шрусбери из Мискатоника, о котором я смутно слышал.

Что касается самого скопированного материала, я не видел в нем никакого здравого смысла — более запутанной и хаотичной мистической глупости никогда не извергалась даже из расстроенного разума! Что можно сделать с бессвязным бредом о богах или дьяволах с такими непроизносимыми именами, как Ктулху, Йог-Сотот, Гхатанотоа, Ллойгор, Й`голонак, Шуб-Ниггурат, Хастур, Идх-йаа, Йтхогта, Азатот, Итакуа, Глааки, Тсатоггуа, Иод, Йиг, Гол-Горот, Ньярлатотеп, Уббо-Сатла и т. д.?

В основном профессор, казалось, попытался собрать в одном месте все рассеянные ссылки на четырех из этих демонов или божеств из всей этой огромной литературы. Существа, которыми он интересовался, были Ктулху, Гхатанотоа, Йтхогта и Зот-Оммог; в несколько меньшей степени он также собирал ссылки на Йига, Шуб-Ниггурат, Ворвадосса, Нуга и Йеба. Из собранных материалов, которые я быстро пролистал, мне стало известно, что у этих существ были тайные культы, разбросанные по всему миру — здесь были ссылки на «Черный Зимбабве» и «укрытый водорослями Й'ха-нтлей», на плато Ленг где-то в Азии, на некоторые древние руины в Юкатане и Перу, на какой-то регион в неисследованных пустынях Австралии, на изначальный город «Отродий с Юггота» в Антарктиде — из всех мест! — а так же на мифы о Вендиго или «Шагающего с ветром», распространенные среди северных тихоокеанских индейских племен Канады и Аляски, о народе Чо-Чо в Бирме, «Отвратительных Ми-Го», которые, как я предположил из контекста, являются известными Мерзкими Снежными Людьми с Гималаев, на «Сказочный Ирем, Город столбов», который я вспомнил по чтению в юности «Арабских ночей» и «Рубайята», и который, следовательно, принадлежал к исламской легенде.

Эти «Великие Древние» (как обычно называли этих демонических существ со звезд), на которых Копеланд обратил свое внимание, были богами изначального и легендарного Му, и в частности, своего рода троица, состоящая из Гхатанотоа, Йтхогты и Зот-Оммога. Эти существа были братьями и имели общего отца — Ктулху, о котором часто упоминалось в отрывках литературы. Одна из цитат, в частности, казалась центральной и уместной; она была обнаружена в замечательной рукописи, которая, согласно записям Копеланда, была написана «в Древние Эоны» на каком-то пальмовом пергаменте, и которая была обнаружена во время раскопок на Понапе около 1734 года торговцем янки, неким капитаном Абнером Эзекилем Хоагом из Аркхема, штат Массачусетс. Прислужник Хоага, очевидно, полинезийский или восточный полукровка (Копеланд называет его «гибридным человеком / Глубоководным — что бы это ни значило!») перевел этот древний книжный свиток с «первичного Наакаля», и он тайно распространялся среди некоторых культистов и оккультных студентов в Соединенных Штатах, Европе и Азии на протяжении многих лет. В конце концов, как первоначальный пергамент, так и копия перевода каким-то образом вошли в библиотеку Кестера, из которой профессор и получил свои тексты.

Во всяком случае, ключевая цитата исходила из так называемого «Писания Понапе», которую я скопирую здесь:

Я отложил папку, потому что усталость начала меня одолевать. И в ту ночь у меня не было здоровых снов.

Отрывочно, в течение следующих трех месяцев или около того, я работал над различными заметками и документами. Один за другим части этой головоломки начали вставать на свои места.

Эта демоническая Троица и их страшный Отец интересовали больше всего Копеланда потому, что Тихий океан был средоточием их величайшей силы. Очевидно, что в своих исследованиях, розысках и раскопках он столкнулся с этим культом или его остатками, которые вели его через лабиринты этой странной и ужасной мифологии.

Что касается названия, которым он обозначил культовый материал, вывод был очевиден. «Ксотические», потому что эти легенды сосредоточились вокруг трех богов-демонов, порожденных Ктулху от сущности, которая обитала либо на двойной звезде, либо недалеко от нее, и которую культисты знали как Ксот. Гхатанотоа, Йтхогта и Зот-Оммог и, возможно, сам Ктулху и его чудовищная супруга, Идх-йаа, также спустились из космоса в наш мир в период его рассвета, и их империя охватила первозданную тихоокеанскую цивилизацию, известную оккультистам как Му. Когда Му раскололся и погрузился под воду — о, я тоже окунулся в дикие страницы полковника Черчворда! — их поклонение и их легенды сохранились среди некоторых вырожденных культовых пережитков самой ошеломляющей древности.

Речь шла о том, чтобы описать эту страшную, доисторическую империю (которую, без сомнения, авторитетные ученые считают лишь простой легендой), чему Копеланд и посвятил труд своих последних лет. Среди различных документов завещания был обширный, неопрятный сверток рукописей, имеющий размер достаточно весомого тома, который, к счастью, остался незавершенным после смерти профессора. Я говорю «к счастью остался незавершенным», потому что я — к большому ущербу для моих здоровых снов — осмелился заглянуть в хаотичные страницы кричащего безумия, которые составляли эту монументальную работу, — извержения безумного мозга, больного интеллекта — дикие бредни некогда блестящего ума, печально ушедшего за грань катастрофического умопомешательства.

Я думаю, что немногие глаза, за исключением моих собственных, заглядывали в это окончательное собрание, разрушившее когда-то продуктивную карьеру. Эта конкретная работа, которую профессор озаглавил как «Цивилизация Му: реконструкция в свете недавних открытий с синоптическим сравнением „Текста Р`Льех“ и „Писаний Понапе“» — эта рукопись, я говорю, которая является бессвязной мешаниной ужасного богохульства и кошмарных космических размышлений, все же прослеживает подъем, распад и разрушение цивилизации, и которая, насколько мнимая, настолько и мифическая, по крайней мере, представляет судя по всему жизнеспособную гипотезу, которая объясняет загадочную и циклопическую каменную кладку, которой очень многие джунгли Тихоокеанских островов загадочно и необъяснимо загромождены.

Гибель этой первичной или дочеловеческой расы и разрушение так называемого «Потерянного континента», который, как некоторые сейчас предполагают, был ее колыбелью, пережили (по мнению бедного Копеланда) темные, смутные культы, которые поклонялись этим ксотическим богам-демонам.

Это мистическое выживание, — в его документах это повторяется снова и снова, — случилось потому, что Демоническая Троица и их Отец не погибли после уничтожении Му на самом деле, Они не могли по своей природе умереть или быть убитыми, но каким-то образом жили вечно, находясь в трансовом состоянии, навязанном им их противниками, Старшими Богами. В этом божественном состоянии они могли жить вечно, но бессильны действовать: кроме того, во сне они могли как-то влиять и заражать безумием умы людей. Тех людей, чья ментальная природа была каким-то образом восприимчива к их коварному влиянию, независимо от того, вызывалось ли оно научным любопытством, похотью к нечестивой власти или определенной художественной чувствительностью, что является почти врожденной нестабильностью, могли ввести в свою веру… как Фауст, соблазненный на изучение Божественности посредством сил черной магии.

Это было вызывающее ужасные мысли предположение, но как ни странно — убедительное. Но кое-что в этом беспокоило меня, как пропавший кусочек головоломки. Какого-то факта не хватало в этой мозаике, которую так изобретательно построил Гарольд Хэдли Копеланд, — для чего спящим демоническим богам обращать в свою веру человека?

На этот вопрос не было ответа, он сбивал меня с толку и застрял в моей голове. Для чего могли использовать столь хрупких, эфемерных, смертных людей эти Ксотическая Троица и их Отец?

Ответ пришел ко мне совершенно неожиданно, в мгновение ока, как воспоминание, что немного встревожило меня. Он все время был в моей голове… внушенный первой вечной цитатой из кощунственного и шокирующего «Некрономикона», отрывок, который я уже скопировал в этот дневник, но повторю здесь: «И все же Миньоны Древних собрались, планировали и искали способы освобождения своих Хозяев, и протянули до тех пор, пока Люди не отправились искать Секретные и Запретные Места и неумело обращаться с Вратами».

Я сразу понял это — Старший Знак, каким бы он ни был, был материальной вещью, каким-то талисманом или сигилом, пропитанным психической силой, которая отталкивала как Древних, так и их нечеловеческих Миньонов, — но никак не отражалась на людях. Люди и только люди могли открыть «Врата» и освободить Древних!

Большая часть исследований Копеланда была географической, он пытался определить места заточения Древних в Тихоокеанском регионе. Здесь была целая папка газетных вырезок, не понятных для меня, когда я впервые пролистал их, хотя теперь они приобрели зловещий и гибельный смысл.

Эти вырезки были скреплены вместе и разделены на три свертка, с надписями «Р'льех», «Йхе» и «З-О; Понапе». Сверток с надписью «Р'льех» был, безусловно, самым объемным и должен был содержать тридцать или более статей, первая из которых относилась еще к 1879 году. Последняя была опубликована в «Сиднейском Вестнике» 18 апреля 1925 года. Под заголовком «Тайна Брошенного Судна» были описаны детали запутанной и, казалось бы, безобидной морской трагедии, произошедшей с двухмачтовой шхуной «Эмма», которая три года назад тайно вышла из Окленда; в двенадцатый день следующего месяца один оставшийся в живых был спасен, его подобрал в океане морской грузовой корабль «Бдительный». Этот человек, норвежец по имени Густаф Йохансен, рассказал о встрече с кораблем, наполненным отвратительными Канаками и полукастами[17], о битве в море, а затем открытии неизвестного острова, не обозначенного ни на одной карте. К этой пожелтевшей вырезке были прикреплены некоторые машинописные документы — текст своего рода дневника моряка Йохансена, — добытый, как ни удивительно, внучатым племянником одного из моих старых учителей, Джорджа Гаммела Энджелла, почетного профессора семитских языков из Браунского университета. Казалось, и Гаммелл, и его внучатый племянник интересовались во многом теми же исследованиями, которые стали главной заботой профессора Копеланда. Я не буду включать сюда текст рассказа Йохансена: он описывает их наблюдения на необитаемом острове, обнаруженном в точке 47? 9' южной широты, 126? 43' западной долготы — их высадку на берег, представляющий собой смесь грязи, ила и кусков каменных блоков громадной каменной кладки — смутную и кошмарную борьбу с огромными тварями, которых он с содроганием отказался описать[18].

Эту ссылку на широту и долготу Копеланд подчеркнул своей ручкой.

Вернувшись к самой ранней вырезке, — пожелтевшему клочку газетной бумаги из «Бостонского Журнала», датированной 15 ноября 1879 года, — я прочитал, что некоторые предметы из доисторической гробницы должны были публично выставляться в Музее Кабота в Бостоне; эти предметы были найдены 11 мая 1878 года членами экипажа грузового судна «Эридан», направляющегося из Веллингтона, Новая Зеландия, в Вальпараисо, Чили, которые обнаружили «новый остров, не отмеченный ни на одной карте и, по-видимому, вулканического происхождения».[19] Статья в газете указывала широту и долготу, идентичные тем, которые «Сиднейский Вестник» напечатает в своей истории о шхуне «Эмма» — сорок семь лет спустя!

Второй комплект газетных вырезок, вполовину меньше, чем первый, содержал много похожих материалов, но здесь были описаны редкие появления из глубин острова, содержавшего большую пропасть в нескольких тысячах миль к югу от места «появления Р'льех».

Третий сверток, однако, привлек мое внимание больше всего. Эти вырезки, всего около дюжины, касались странных исчезновений парусных судов в водах у Понапе. Самые ранние из них рассказывали об исчезновении в море китобойного судна «Навуходоносор» из Нью-Бедфорда, которое исчезло в окрестностях Понапе в 1864 году. В окрестностях Понапе не было шторма — нигде в Тихом океане в день, о котором идет речь, в пределах тысячи миль — не было отмечено ничего странного, кроме жуткого, тяжелого, низко плывущего над водой тумана.

В более поздних вырезках из «Сингапур таймс» за 8 апреля 1911 года обсуждалось таинственное исчезновение французского военного корабля «Версаль». Опять же, ни о каком шторме не сообщалось, но сильный туман укрывал воды у Понапе.

Одну газетную вырезку профессор отметил большим восклицательным знаком. Она была напечатана в «Страже Гонолулу» 17 июня 1922 года и описывала кошмарную и бессвязную историю о флоте рыболовных судов, укомплектованных местными жителями Понапе, заблудившихся в густом тумане у острова и атакованных чудовищными и ужасными морскими слизнями, раздутыми до фантастических пропорций, которые проскальзывали на лодки, хватали местных рыбаков своей пастью и тащили их за борт. Более сорока человек были похищены таким образом, а оставшиеся в живых, которые были госпитализированы в различных состояниях, начиная от бессвязной неистовой истерии и заканчивая кататоническим шоком, снова и снова повторяли бессмысленное слово или восклицание «Хуг!» или «Угх!»

На полях этой истории рукой Копеланда было написано: «Йугги! См. Таб. Зан., IX, 2, строки 120–150». В этой заметке речь шла о странном и загадочном наборе начертанных табличек, которые профессор Копеланд добыл из доисторической каменной гробницы жреца или колдуна в регионе Плато Тсанг в Центральной Азии в 1913 году. Я припомнил, что в 1916 году была публикация его брошюры «Таблички Занту: предполагаемый перевод» с нечестивой и отвратительной картиной эпохи рассвета цивилизации, эта брошюра была яростно осуждена как «космическое богохульство» прессой и кафедрой, и нанесла смертельный удар по его научной репутации. Два года спустя он был отправлен в сумасшедший дом; восемь лет спустя он умер в бреду.

У нас была копия «Табличек Занту» в нашей библиотечной секции, хотя я никогда не осмеливался заглянуть за ее обложку из зеленой кожи; однако я сделал это сейчас и быстро нашел отрывок, к которому относилась написанная от руки ссылка. Это было почти в конце девятой таблички — их всего было десять — и соответствующий отрывок должен быть тем, в котором иерофант Занту ссылается на «Отца червей… бессмертного и гнилостного Убба, лидера и прародителя страшных йуггов — отвратительных и дочеловеческих слуг (Йтхогты), которые извиваются и скользят в слизи у Его ног».

Но центральный отрывок гласит: «Йугги служат моему господину Йтхогте и Его брату Зот-Оммогу, так же как Глубоководные служат Ктулху, а Чо-Чо своим владыкам, Жару и Ллойгору; и, как Пламенные Существа стремятся освободить Ктугху, а Змеи Валузии сорвать оковы со своего господина Йига, так и йугги неустанно грызут оковы, которые сдерживают Йтхогту и Зот-Оммога».

Это напомнило мне об одном длинном и хаотическом отрывке из «Некрономикона». Я обратился к этой рукописи и нашел цитату… «В пятиконечной Звезде, высеченной из серого камня древнего Мнара, находится защита против ведьм и демонов, против Глубоководных, дхолей, йуггов, вурмисов, Чо-Чо, Отвратительных Ми-Го, шогготов, валузийцев и всех людей и существ, которые служат Великим Древним и их Отродьям».

Я отложил бумаги Копеланда с небольшой дрожью от отвращения. Увлечение этой отвратительной и хаотической мифологией начало сказываться на моем воображении нездоровым образом: я плохо спал последние несколько ночей, а мои сны — кошмары, если точнее — у меня, который не видел кошмаров с тех пор, как был подростком! — мои сны (которые я никогда, после пробуждения, не мог вспомнить подробно, кроме того, что они были страшны) были наполнены темными ужасами, которые оставляли меня ослабшим и дрожащим на рассвете. Это было время, когда я забыл о бедном безумном Копеланде, его страшных богах и их скользящей орде червеподобных поклонников, и обратил свое внимание на разумные и освещенные солнцем дела.

Оттолкнув бумаги решительным жестом, я потянулся за моей трубкой… и обнаружил, что смотрю прямо в глаза резной злорадствующей, ледяной угрозе, которую какой-то неизвестный гений изобразил в этом странном ужасном идоле из вод Зот-Оммога.

Примечание Артура Уилкокса Ходжкинса: До этого момента рукопись доктора Блейна аккуратно написана на последовательно пронумерованных почтовых листах и развивает хронологическое повествование, которое является логичным и последовательным, хотя оно выдает уровень эмоционального беспокойства чуть ниже, чем изложено в тексте. Однако в этот момент аккуратная, логичная часть рукописи заканчивается внезапно, и далее следуют поспешно и небрежно написанные страницы, которые не имеют особого порядка и описывают быстрое и страшное вырождение его разума к окончательному, потрясающему кульминационному моменту безумного бреда. Я попытался привести следующие фрагменты хоть в какой-то порядок, основываясь на внутренних доказательствах, но без особого успеха.

Чрезвычайный и жуткий сон приснился мне сегодня вечером — первый, который я могу запомнить достаточно ясно, чтобы записать его. Тусклый, освещенный лунным светом каменный город Циклопической архитектуры — титанические каменные блоки с выгравированными размашистыми и жуткими глифами — ряды огромных пилонов, идущих по длине вымощенных плитами квадратов — зиккураты или угловые пирамиды с исходящим дымом пламенем на вершинах, как алтарные огни.

Облаченные в одежды с капюшонами фигуры на самом верхнем ярусе одной колоссальной пирамиды и звуки ритмичного пения — снова и снова одной и той же необъяснимой фразы — внезапно я проснулся, покрытый холодным потом, с непреодолимым желанием записать то, что я услышал (вот почему я описываю этот сон). Наверное, это полная бессмыслица, но для дела…

Вот эта фраза: «Ph'nglui mglw'nafh Cthulhu R'lyeh wgah'nagl fhtagn».

Сегодня вечером я снова вернулся в тот сон о циклопическом каменном городе огромных угловых пирамид и высоких пилонов, и к видению странных, приземистых, одетых в одежды с капюшонами жрецов, проводящих некий жуткий обряд… луна привлекла мое внимание… она была ужасно огромной, и ее сияющее лицо, что было странно, не было отмечено многими кратерами, которые мы можем наблюдать в наши дни… это заставило меня задуматься (во сне), возможно, это было видение какой-то отдаленной, докембрийской эпохи — и именно тогда ужасная летающая тварь пересекла серебряное лицо полной луны, — у нее были ребристые перепончатые крылья и отвратительный удлиненный клюв или хобот — несомненно, это был живой птеранодон далеких мезозойских небес!

Я нахожусь в огромном здании из монолитного камня, блоки, возможно, размером шестьдесят или семьдесят футов… это колоссальный зал, окруженный чудовищными огромными колоннами, как гипостильный зал в Карнаке… и, как колоннады Карнака, столбы покрыты странными знаками на каком-то неизвестном, конечно же, не человеческом языке.

Я приблизился к большому алтарю, который расходился лучами как морская звезда с выдолбленным углублением в центре, наполненным красной жидкостью (кровью?). Я обратил внимание на обширный барельеф, вырезанный на стене за этим любопытным звездным алтарем, и, дрожа от неземного и охлаждающего мозг ужаса, я признал в нем жуткий образ той первобытной нефритовой статуэтки из вод у Понапе, — но в десять тысяч раз более огромный и изображенный с почти фотографической четкостью — о, Мой Бог! Внезапная мысль захватила меня, это похоже на портрет, сделанный с живой модели — я проснулся, громко крича, мое горло саднило, рядом стояла моя домработница, вцепившаяся в мою одежду на груди, и спрашивала меня, здоров ли я. Что ж? Я едва ли знаю… такие сны, как этот, не могут возникнуть в моем сознании… если только, их не поместил туда Другой!

Следующей ночью я обнаружил, что приближаюсь к огромному монолитному храму на самой вершине огромной горы. Снова вокруг была ночь, и злая, болезненная луна спускалась вниз сквозь густой клубящийся туман… люди были рядом со мной, когда я поднимался вверх — рыдающие, стоящие на коленях, сжавшиеся. Хотя они были не совсем людьми — низкорослые, сгорбленные, человекообразные, с гораздо большим количеством волос на теле, чем сегодня считается нормальным, больше похоже на звериную шкуру. Они отдаленно напоминали азиатов — лимонно-желтая кожа, прищуренные черные глаза, выдающиеся челюсти и тяжелые хребты бровей.

Поклоняющиеся стремились предотвратить какую-то надвигающуюся гибель или кару, возможно, природного характера; и когда я двигался вверх по длинному склону (покрытому, как я заметил, тем, что выглядит как хвойные деревья Юрского периода!), земля дрожала под моими ногами, и гром рычал в туманном небе — внезапно линия черных гор на горизонте исторгла огонь, еще и еще раз! Цепь вулканов, друг за другом выбрасывали вверх пламя, как ряд свечей, зажженные невидимой Рукой! Люди вокруг меня — или недочеловеки — исторгли в стонах какую-то адскую, хрюкающую литанию — «Идх-йаа, Йхтогта, Ктулху, Нуг…».

Вдруг щель разверзлась в земле у моих ног — невероятно глубокая, черная, как сама Яма? Она быстро стала наполняться булькающей слизью, а сгорбленные и стонущие поклонники сжались в безымянном ужасе от огромного, мокрого, блестящего, белого, мясистого, червеподобного… — я не могу этого вынести; я заставляю себя проснуться…

В этом сне я медленно опускался через расположенные друг за другом уровни зеленого света, который становился все более тусклым; словно я погружался (или втягивался?) в глубины океана. Ощущение холодной влажной тьмы, давящей на меня, было удушающим, угнетающим… затем я плыл над холмистой равниной, покрытой гладкой черной грязью. Она утопала в темно-зеленом мраке, и мало что было видно… после я приблизился к поистине огромному кратеру или пропасти в дне океана… Я скольжу через край и медленно спускаюсь, это длится очень долго… кратер, кажется, на много миль уходит в глубину… последние следы изумрудного света медленно исчезают в полной и ужасной черноте.

Когда, наконец, я добрался до дна великой впадины, я почему-то снова обрел возможность видеть — я думаю, что маслянистый ил, покрывающий дно кратера, тускло фосфоресцировал в процессе распада или радиации… затем я приблизился к огромной насыпи в центре кратера… она начала постепенно проявляться из непроницаемого мрака… это было какое-то сооружение, но человеческие руки не касались этих циклопических каменных блоков и рядов усеченных колонн… это Храм, о котором я грезил, и грезил, и грезил раньше! Это Дом Зот-Оммога — о, Христос, спаси меня — этот тошнотворный свет! Этот мрачный свет, который изливается от Старшего Знака на двери — Нет, черт тебя подери, я не буду трогать его… передвигать… освобождать… — я должен ПРОСНУТЬСЯ…

Препарат, назначенный Уоллстоном, не принес пользы, я вспоминаю, что в течение семи последующих ночей оказывался в одном и том же сне, идентичном во всех отношениях: я стоял в своей ночной рубашке на пляже Векстон-Пиер на окраине Сантьяго; я дрожал от холода, но был переполнен странным и страшным возбуждением… в руках я сжимал исписанный листок — то, что я так долго искал и искал в бумагах Копеланда — «Призыв Йугги» — «Великий призыв» из отвратительной и жуткой копии «Йуггских Песнопений», которые бредящий идиот Копеланд приобрел у моряка-ласкара на набережной Сан-Франциско — о, Боже, я собираюсь прочитать его вслух — огромным усилием воли, которое оставило меня дрожащим и задыхающимся от усталости, я заставил себя проснуться… Я должен сжечь эту копию «Призыва», — да и мерзкую старую книгу тоже! Я… должен…

Сегодня, когда я заснул, я погрузился в глубокий сон, словно под воздействием наркотика, хотя последние две ночи я не принимал ни одного препарата, опасаясь негативных последствий, которые делают меня слабым и невосприимчивым и странно лишают воли… Из этой тяжелой дремоты я постепенно очутился внутри своего сна, и кто-то начал шептать мне мягким, гортанным, соблазнительным голосом — долго шептал мне, пока я не вырвал себя из этого сна — внезапно я полностью проснулся и обнаружил себя дрожащим перед широко открытым окном, бессвязно повторяя снова и снова: «Нет! Нет! Я не сделаю этого!»

Но когда я успел открыть окно? Разумеется, я закрыл и крепко запер его перед отходом ко сну — как делал это каждую ночь, когда ветер дул с моря… и что это была за слизь или желе, размазанная по всему подоконнику, похожая на след улитки, но если это было так, то это был Отец всех улиток…

Я должен увидеть врача — как можно скорее.

Мое состояние неуклонно ухудшается; теперь сомнамбулизм входит в число моих симптомов, потому что миссис Уилкинс говорит, что видела как я хожу во сне семь раз за последние полторы недели, и однажды она обнаружила, что я шатаясь иду по дороге вдоль улицы… Я спросил ее (наполовину боясь услышать ответ), в каком направлении я двигался? На что она ответила, к береговой линии — к пирсу.

Я должен сжечь этот «Призыв»; и ужасную древнюю книгу, с которой я его скопировал; и я благодарю Бога, что он не позволил директорам уговорить меня напечатать тот длинный рассказ из перевода Копеланда «Табличек Занту» или те ужасные непристойные выдержки из его азиатского дневника в «Журнале Тихоокеанских древностей»! Почему, во имя Бога, я не сказал им, что знаю, — я мог бы хотя бы намекнуть на размытую ПРАВДУ, скрывающуюся за его проклятым «Циклом Ксотических Легенд»!

Некоторые вещи нам не положено знать.

Некоторые вещи… опасны для нас…

Следующей ночью голос снова пришел ко мне и шептал долгими часами, когда я лежал в полубессознательном состоянии… О, я хотел бы увидеть далекий Аббит, где живут Металлические Мозги, и Заот с его старыми книгами, вырезанными на пластинах из лагх-металла с Юггота, книги, которые предшествовали созданию Земли на тридцать семь миллионов лет… Боже, помоги мне, я хотел бы увидеть изначальный и проклятый Му до того, как Огненные Башни с Бетельгейзе разрушили и опустили его на дно под огромными волнами… Йугги могут освободить меня от моей телесной оболочки (они шепчут) и освободить от времени и пространства… посетить Целено, и Йит, и Ймар, и ужасный Шаггаи… но я не стану агентом Древних и не отягощу свою душу огромной виной за уничтожение этой планеты… что непременно последует, если я выполню их приказ, и освобожу страшного Зот-Оммога из его Глубин… Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое…

Постскриптум: В ночь на 3 августа патруль Сантьяго увидел мужчину в белой пижаме, стоявшего на коленях у причала Векстон-Пиер, читающего какое-то письмо в свете горящей спички. Подойдя к нему, офицеры Харлоу и Келлар направили свет своих фонариков ему на лицо. Казалось, он спал, но ослепительный свет разбудил его, и он вдруг понял, где находится и что делает. Не обращая внимания на патрульных, он внезапно белыми, дрожащими пальцами поднес горящую спичку к листу плотно исписанной бумаги, который держал, и швырнул пылающий лист в темные, вспенивающие воды. В тот же самый момент, проследив за полетом горящей бумаги, офицер Келлар направил свет фонарика на черную воду и сообщил, что заметил что-то огромное, круглое и ровное, и белое, но совершенно не напоминающее человеческое тело, он уверен.

В этот момент человек с дикими глазами, — позже идентифицируемый как Генри Стефенсон Блейн, доктор философии, куратор коллекции рукописей из Института Санборн в этом городе, — видимо, то же разглядел эту вешь в прибое — и намного четче, чем любой из офицеров. Ибо он отшатнулся с ужасным криком, который один из офицеров, что побывал так же тюремным надзирателем в Сан-Квентине и охранником сумасшедшего дома, описал как крик проклятой души — «самый ужасный звук, который я когда-либо слышал, что исходил из горла человека», — сказал он, ругаясь и весь бледный.

Когда двое патрульных подошли к нему, доктор Блейн упал на колени в пенистом прибое и хлопнул обеими руками по лицу, прикрывая глаза, и хрипло кричал: «Боже! Боже! Какой ужас — я видел Йугга! Йугга! — Иисус — Боже — Йугга! — Боже — Ia! Zoth-Ommog! — cfayak ghaaa yrrl'th tho-Yuggya! Yaaaaaa-n'gh»…

Полицейские схватили его; как сообщается, он не сопротивлялся, но был скручен неконтролируемыми жуткими спазмами дрожи, что не мог стоять, и его пришлось нести к патрульной машине. По пути он пробормотал с отчаянной настойчивостью своим двум похитителям — или спасителям: «Я сошел или схожу с ума, — найдите Ходжкинса в Институте — каменная вещь с Понапе — черт возьми, этот безумный дурак, Копеланд! — расскажите Ходжкинсу — нефритовый идол должен быть уничтожен — должен быть разбит, вы меня слышите? — убить его, убить его, убить его, убиииииии»…

Затем доктор Блейн рухнул в полном истощении и был госпитализирован в отделение скорой помощи при психиатрической больнице в 3 часа ночи. Он находится там уже два месяца; за все это время он не произнес ни единого слова, кроме того, что повторяет снова и снова, что звучит так: «Йугг — Йугг-Йугг!»

В настоящее время он находится под принудительными ограничениями для его собственной безопасности.

Я просмотрел рукопись, найденную среди бумаг на его столе, и направил ее его помощнику, мистеру Ходжкинсу. Я так и не смог сделать окончательный вывод о ней и ее хаотическом содержании.

С одним замечанием, найденным там, я искренне согласен.

Некоторые вещи нам не положено знать; и некоторые вещи опасны для нас. А так же, вспоминая ужас и отвращение пациента по отношению к червеобразным тварям, которых он называет «Йугги», одного из которых, по его мнению, он ясно видел в свете фонарика полицейского: некоторые вещи — это смерть и безумие, если увидишь их.

Так как с той ночи разрушительного ужаса доктор Блейн попытался ослепить себя одиннадцать раз.