Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 5

ПРИМЕЧАНИЕ. Ранней весной 1936 года нижепредставленная рукопись была найдена похороненной в снежном сугробе в лесу к югу от деревни Таунсенд в округе Уиндем, штат Вермонт, местным фермером, неким Сетом Адкинсом. Когда мистер Адкинс сообщил о нахождении рукописи, которую он передал констеблю Гомеру Т. Уитлоу, он сказал, что обнаружил ее в кожаном чемодане, который был странно обгоревшим, словно от сильной жары, а так же покрыт пятнами, как от воздействия какой-то сильной кислоты, и черным слизким веществом, которое ужасно воняло. Он также добавил, что чемодан и его содержимое были не только погребены глубоко под тяжелым сугробом, но частично были утоплены в застывшей почве, как будто он упал с невероятной высоты. Весенняя оттепель, скорее всего, обнажила от снега уголок кожаного футляра, что и привлекло внимание фермера.

Изучив содержимое портфеля, констебль Уитлоу нашел связку написанных от руки листов, исписанных аккуратным почерком, который в конце ухудшился до едва различимых каракулей, как если бы поздние части документа были написаны небрежно и торопливо, под давлением или принуждением. Кроме того, края нескольких рукописных страниц были опалены, словно они подвергались сильной температуре, а местами целые абзацы были утрачены из-за просочившихся капель подтаявшего снега.

Рукопись была написана по обеим сторонам листов бумаги с тиснением имени Уинтропа Хоага с его бостонским адресом. Вспомнив загадочное и до сих пор необъяснимое исчезновение некоего Уинтропа Хоага из хижины в лесу к северу от Аркхема, штат Массачусетс, всего три месяца назад, констебль отправил портфель и его содержимое вместе с сообщением об обнаружении шерифу округа Уилбуру Ф. Тейту в Аркхем. Под руководством шерифа Тейта рукопись была переписана так, как представлено ниже. Определенные слова и целые отрывки остались неразборчивыми, хотя и изучались специалистами по почерку.

Тайна остается неразгаданной и по сей день.

Журнал Уинтропа Хоага

Я прибыл в Аркхем в начале осени на поезде из Бостона и сразу отправился в адвокатские конторы мистера Сайласа Хардинга, который был адвокатом моего двоюродного брата Джареда Фуллера до его смерти или исчезновения семь лет назад, и который был хранителем его последней воли и завещания, в котором, как мне сообщало его последнее письмо, я был признан единственным бенефициаром его имущества.

Я обнаружил, что мистер Хардинг был изможденный, седой мужчина в темном костюме, который говорил приветливо, но с ярко выраженным говором янки. Проводив меня к креслу, он объяснил, что, поскольку срок ожидания, установленный законом в отношении пропавших без вести лиц, истек, имущество моего двоюродного брата стало юридически моим. Оно состояло из небольшой хижины, стоявшей на небольшом участке земли в лесу к северу от города, и ее содержимого, наиболее ценным из которого, вероятно, были некоторые старые книги, за которые можно выручить неплохие деньги, передав их в руки специалистов по редким книгам.

Адвокат сообщил мне, что хижина была заперта на висячий замок, а окна перекрыты ставнями и решетками. Он, по его словам, посетил эту недвижимость еще на прошлой неделе и с удовлетворением сообщил, что крыша не прохудилась, внутри сухо и само место было совершенно пригодным для жилья, если не считать нехватку определенных удобств для цивилизованной жизни.

— Там есть водопровод? — спросил я. Он лишь покачал головой.

— Слишком далеко от города для этого, сэр! Однако там есть выход на задний двор, где был вырыт приличный колодец. Стены кажутся надежными, вы получите достаточно тепла от печки Франклина. В сарае собран хороший запас высушенных дров под брезентом. Они вам понадобятся, приближается зима.

В своем ответе на письмо Хардинга, проинформировавшем меня о моем маленьком наследстве, я заявил о своем намерении пожить в хижине, несмотря на близость зимы, — а они могли быть жестокими и сильными эти зимы к северу от Аркхема, — потому что нуждался в уединении, чтобы подготовить заметки для моей магистерской диссертации. Он написал мне в ответ, настойчиво настаивая на отказе от этой задумки по нескольким пунктам. Меня забавляло, что он повторил некоторые из них сейчас.

— Вы окажетесь в снежном плену, вы знаете, на целых несколько недель.

— Конечно, поэтому я запасусь консервами, кофе и всем необходимым в ближайшем продуктовом магазине, — сказал я мягко, немного утешая этим его.

— В Пайке есть общественный магазин, — неохотно признался он, — и автобус ходит между Данвичем и Аркхемом регулярно, кроме дней, когда случаются сильные метели. И все равно вынужден посоветовать вам посетить это место, забрать свою собственность и вернуться в Бостон…

Когда я спросил о причине таких слов, он пробормотал что-то о тех лесах, «имеющих не хорошую репутацию», и больше ничего не сказал. Когда он увидел, что я не сверну со своего пути, то протянул ключи после того, как потребовал чтобы я поставил свою подпись на нескольких документах.

— Вы найдете автобус до Данвича в конце Ривер Стрит, — сказал он коротко, отвечая на мою просьбу о том, как мне добраться до места. — Остановка в Эйлсбери Пайк. Вам нужно выйти через две-три мили от Углов Дина, там есть почтовый ящик у дороги с именем «Хоаг». Имя написал на нем я сам, чтобы вы не ошиблись. Водитель знает, где вас высадить.

Я поблагодарил Хардинга и встал, чтобы уйти. Он придержал меня за руку.

— Хотел бы сказать еще несколько слов по этому вопросу, — сказал он низким голосом. — Глубокие Леса, куда вы направляетесь, имеют репутацию даже хуже, чем Лес Биллингтона[26].

И сказав это загадочное предупреждение, он позволил мне уйти.

Мы двигались на север и северо-запад от Аркхема, земля здесь была дикой и пустынной, густо заросшая корявыми и древними деревьями, с на удивление немногочисленными фермерскими домиками, которые можно было увидеть, по крайней мере, недалеко от Пайка. В автобусе было всего несколько человек, парочка неряшливо одетых женщин средних лет и старый фермер в грязном комбинезоне, поэтому я выбрал место рядом с водителем. Он оказался в настроении завести беседу.

— Не часто молодые люди как ты ездят этой дорогой, — сказал он, растягивая слова. — Из Бостона, ты говоришь; но разве Хоаг не старое Аркхемское имя?

— Да, это так. Было еще до Революции, в старые дни морской торговли.

— Слышал истории о капитане Абнере Хоаге, — заговорил водитель. — Я вспоминаю, что он торговал с Южными морями и Китаем.

Я сказал ему, что Абнер Эзекиль Хоаг был моим прямым предком.

— Моя ветвь семьи жила в Бостоне или около него начиная примерно с 1912 года, — сказал я ему, и он, казалось, заинтересовался родословной древнего Массачусетса. — Наша ветвь происходит от Хирама Лафама Хоага, который переехал в Лоуэлл, что недалеко от Бостона, в том году. Это был младший брат Зорада Этана Хоага, который до недавнего времени жил в Аркхеме.

По какой-то причине он замолчал и больше не возвращался к этому вопросу, а все мои разговорные уловки были в состоянии вызвать у него за время оставшегося пути лишь тихое бурчание или покачивание головой.

Он высадил меня там, где была узкая грунтовая дорога — больше похожая на узкую тропку, — которая убегала между огромными старыми деревьями. Я двинулся вперед по тропе, и эти леса с каким-то напряженным чувством окружили меня, словно они возмущались вторжению человека в их древнюю область. Глубокие леса, как Сайлас Хардинг назвал их… как странно в этой гнетущей тишине на узкой тропинке, окруженной стеной высоких деревьев, звучало это зловещее название.

Хижина, которую мой кузен оставил мне в своем завещании, была довольно маленькой, но она казалась пригодной для жизни, несмотря на то, что обшитые досками стены были покрыты несколькими слоями краски. Она стояла посреди небольшой поляны, на участке обнаженной земли, и я не мог не заметить (с легким отвращением и даже тревогой), как пугающе близко к краю леса находится это покинутое жилище. Эти чувства я решительно отверг; я всегда был необычайно чувствителен к атмосфере одиноких лесистых мест.

Зайдя внутрь, убрав решетки и открыв ставни, я обнаружил, что интерьер сух и чист. Здесь была небольшая армейская кроватка, аккуратно сделанная, шаткий стол с деревянным круглым стулом, стоящим перед ним, и даже вязаный коврик перед старой железной печью. Они и пустой деревянный ящик были всей мебелью хижины: «без определенных удобств для цивилизованной жизни», как справедливо заметил юрист Хардинг.

Тем не менее, я подумал, что мне будет удобно здесь, даже в середине зимы. На стене были полки с оловянными тарелками и чашками, редкая посуда, дешевая и истертая, кофейник, два или три горшка и сковородка. Я даже обнаружил консервный нож из дешевого магазина, висящий на крючке на полке. В углу однокомнатной хижины я обнаружил лампу в исправном состоянии, хотя баллончик для керосина, который подпитывал ее, оказался пустым.

Распаковав свою одежду, книги и документы, которые водрузил на стол, я вышел на улицу и обнаружил что вода в колодце здесь свежая и чистая, а в деревянном сарайчике — хороший запас напиленных и наколотых дров, сложенных в поленницу, достаточно сухих, как обещал Хардинг, вместе с ржавым топором для колки, если такое потребуется.

Во второй половине дня я отправился в Эйлсбери Пайк и зашел в маленький общественный магазинчик, который заметил еще из автобуса. Он стоял на окраине Углов Дина, и хозяин был рад продать мне нужные мне товары. Поскольку я должен был экономить — моих денежных средств было мало, а в завещание моего двоюродного брата Джареда не говорилось ни о каких деньгах, — я набрал консервированной свинины и фасоли, отложил банки с домашними персиками, коробки с крекерами, молотый кофе, кетчуп, соль и несколько других необходимых вещей, вместе с табаком для трубки.

Лавочник, старый, высохший, жилистый обитатель лесной глуши по имени Перкинс, оказался полезным, но очень любопытным в отношении того, что я делал «в этом лесном захолустье». Когда я сказал ему, что я двоюродный брат Джареда Фуллера и унаследовал его хижину в лесу в миле или две к северу, он недоверчиво уставился на меня.

— Фуллер, вы сказали? Не в «Глубоких лесах»?

— Да, я боюсь, что так, — улыбнулся я. Он бросил на меня странный, почти испуганный взгляд.

— Зачем, разве вы не знаете что здесь намного хуже, чем в Лесах Биллингтона, что к югу отсюда? — спросил он шепотом, словно боялся, что его услышат, хотя в общем зале не было никого, кроме него и меня.

Я покачал головой.

— Леса Биллингтона… я что-то такое слышал, но никак не могу понять что это, — признался я.

— Вы когда-нибудь слышали историю о парне по имени Амброз Дьюарт? И еще об одном, человеке по имени Стивен Бейтс — тоже из Бостона, как и вы, но более крупный? — выдохнул он.

Я почувствовал, как легкий холодок пробежал по моей коже. Дьюарт… Бейтс… конечно же, я читал о них в некоторых сенсационных газетах одиннадцать или двенадцать лет назад…

Я неохотно покачал головой, не в силах вспомнить детали. Когда я спросил, что Перкинс знал об этих двух людях, он стал столь же откровенным, как и молчаливый водитель автобуса. Все, чего я смог добиться от него, заключалось в том, что мои «товары» будут доставлены мне «незадолго до захода солнца».

В тот день уже поздно вечером стало холодно и сыро, поэтому я принес охапку наколотых полешек и развел огонь. Пока я набирал дрова и занимался разжиганием печки, я заметил полку, укрепленную на задней части сарая, и ветхий старый чемодан из облезлой и отслаивающейся кожи, который стоял на ней. Я задался вопросом, не может ли он содержать «книги и документы» кузена Джареда, на которые ссылался Сайлас Хардинг. Поскольку я нигде в хижине не обнаружил их, это, вероятно, было так.

Я решил посмотреть содержимое чемодана позже.

На закате я услышал сигнал со стороны дороги на Пайк. Я вышел посмотреть и обнаружил, что старая модель «T Ford» была припаркована у начала тропинки, с морщинистым, изможденным водителем в изношенном комбинезоне за рулем.

— Ваше имя Хоаг? — проворчал он. Когда я ответил утвердительно, он жестом указал мозолистым пальцем себе за спину.

— Продовольственные товары там, — огрызнулся он. Это означало, что я сам должен нести их.

Я ожидал, что жители местных деревень будут подозрительны, недружелюбны, и до сих пор все мои ожидания, безусловно, были оправданы.

Вернувшись в хижину, где теплый огонь горел в печке, я почистил и заправил лампу, подрезал фитиль и зажег ее, потому что сумерки быстро наступали в это время года, и темнота была уже не за горами. Я вымыл горшки и посуду водой из своего колодца и начал разогревать еду на печке. После обеда я удобно устроился с кружкой горячего черного кофе и моей трубкой и начал разбирать свои заметки и ссылки при желтом свете потрескивающей лампы. Это была уютная деревенская картина, напоминающая о колониальных временах, и в хижине было тепло и комфортно, хотя с наступлением темноты поднялся ветер и начал жутко стонать в черных ветвях, к которым упорно цеплялись пожухлые листья, сопротивляющиеся осеннему холоду.

Когда огонь превратился в пылающие угли, я надел тяжелую куртку и вышел, чтобы принести больше дров из сарая. На этот раз я сделал еще одну ходку, чтобы достать старый чемодан. Я устал от своей работы и хотел немного поразмышлять над другими вопросами; кроме того, мне было немного любопытно узнать, какие «старые и редкие» книги мой кузен завещал мне.

В чемодане я обнаружил около десятка томов, в основном обернутых в кожу, шелушащуюся от времени, с пожелтевшими страницами. Они были, безусловно, очень древними, но поскольку большинство из них были на французском, немецком или латинском языках, я мало, что мог узнать из них, так как не владел этими языками. Во всяком случае, они вызывали плохое предчувствие и не особенно интересовали меня, особенно с такими названиями, как «Unaussprechlichen Kulten», «De Vermis Mysteriis» и «Cultes des Goules».

Однако две из них оказались на английском языке. Одной была тонкая брошюра в переплете из искусственной кожи, опубликованная в частном порядке в 1916 году коммерческим типографией в Сан-Франциско. Она содержала «тревожный и предполагаемый» перевод профессора Гарольда Хэдли Копеланда «Табличек Занту», которые он, по общему мнению, обнаружил в могиле «доисторического» шамана где-то в мрачном и таинственном сердце Азии. Я слышал о «Табличках Занту», поскольку книга эта была печально известна во времена моего детства и была осуждена прессой и кафедрой, и, наконец, как я помню, официально запрещена.

Зная то немногое, что я знал о «Табличках Занту», я предположил (правильно, как выяснилось), что в других книгах речь идет об оккультизме и демонологии — предметах, которые меня нисколько не интересовали.

Заглянуть в другую книгу на английском языке я решил, чтобы подтвердить мое предположение, потому что это была старая рукопись, написанная тонким неразборчивым почерком и, судя по всему, пером, она носила причудливое, но зловещее название: «О злых чарах, совершенных в Новой Англии демонами не человеческой формы». На книге не было ни даты, ни имени автора, и рукопись, по-видимому, была неуклюже собрана руками переплетчика-любителя. Я просмотрел ее, не найдя ничего, кроме уродливых, суеверных деревенских сплетен о больном уме, — другой Коттон Мэзер, скажете вы. В Аркхеме и Салеме было много таких «богобоязненных» (так называемых) охотников за ведьмами в старые добрые времена. Я отбросил книгу в сторону.

На самом дне чемодана я нашел сверток помятых листов бумаги, исписанных рукой моего кузена. Они были озаглавлены: «Дневник Джареда Фуллера»: 1929 год.

Я просмотрел начальные страницы и остановился, чтобы внимательно прочитать запись, настолько заинтриговавшую меня, что я копирую ее текст в своем журнале.

Из Дневника Джареда Фуллера

4 сентября. На закате, или вскоре после этого, когда созвездие Персея поднялось в небе, снова услышал звук песнопений из леса на каком-то животном языке, который не может исходить из человеческих губ. Раздавалось ли это из «мертвого места» в Глубоких Лесах, где лежит Великий камень, или дальше? Снегопад опять скроет от меня следы поутру. Снова я напрягался, чтобы разобрать хоть что-то из воющего, хрюкающего, тараторящего языка, но одно слово или имя повторялось очень часто: Оссадогова, вслед за которым всегда следовало (как в некотором литургическом ответе) второе дикое имя или что-то похожее: Звилпоггуа. Эти лесистые холмы стали домом для дьявольских-культов и колдунов давно, бог знает, а так же для жестоких индейских тайных обществ еще до того, как первые белые поселенцы появились в этих землях. Разумеется, в округе нет индейцев, но сельские жители здесь невежественные, суеверные, имеют близкородственные связи, вырождающиеся, а старые убеждения живут и с трудом умирают.

8 сентября. Наконец, пообщался с молодым Уилмартом из Мискатоника, который является восторженным любителем фольклора этого региона. Говорит, что некоторые индейские племена в этом регионе, которые давно ушли (нансеты, вампанауги и особенно наррагансетт), поклонялись — или, по крайней мере, знали заклинания призыва — небесному дьяволу, которого они называют Оссадогова; не имя, а название, кажется: «Сын Садоговы» — кем бы он ни был! Пришлет мне фотокопии (неразборчиво) на следующей неделе, если будет такая возможность. Предлагает обратиться к торговцам редкими книгами в Салеме, Бостоне, Провиденсе, чтобы получить копию того, что называется «О злых чарах, совершенных в Новой Англия демонами не человеческой формы», которую он читал много лет назад и которая рассказывает об индейских культах дьяволопоклонников.

Песнопения звучат снова после наступления темноты. На этот раз спрятался в подлеске на краю поляны: звериные ворчания и захлебывающиеся вопли действительно раздаются из «мертвого места», где лежит Камень. Был в состоянии разобрать некоторые из слов, но они не относятся ни к одному человеческому языку, о котором я знаю. Вот что я смог разобрать за воем ветра:

17 сентября. Сегодня совершил поездку в Аркхем, но Уилмарт отправился в пеший поход. Помощник библиотекаря в Мискатонике отказал мне в доступе к любому из старых текстов, которые указал Уилмарт, будь он проклят! Однако позволил мне просмотреть вырезки местных газет, «Аркхем Адвертайзер» в частности, с 1921 по 1922 годы. Литературный редактор слышал пение в лесу на севере; таинственное исчезновение местных жителей по имени Лью Уотербери и Джейсона Осборна; тело Осборна позже обнаружили. Вскрытие проводил судмедэксперт округа и выдал в заключении, что труп подвергся «сильным изменениям температуры» и «упал или был сброшен с большой высоты». (Упал откуда? Сброшен… откуда?)

Состояние этого трупа было ужасно похоже на тело, которое я нашел в лесу и поспешно похоронил из-за ужасного зловония, которое не было следствием разложения человеческой плоти. Должен был сообщить полиции, я знаю, но труп был разорван так, что невозможно было идентифицировать его. Отмечу, что похожая «вонючая черная слизь» была обнаружена на трупе Осборна.

Мои глаза устали от напряжения читать в тусклом свете лампы, поэтому я отложил рукопись Джареда в сторону, тщательно отметив последний абзац, который прочитал, и лег спать.

Но как это ни странно, еще долго не мог уснуть.

Когда я отложил все и лег на узкую жесткую кровать, мне пришло в голову, что мой кузен Джаред потерял разум. Это, конечно, объяснило бы многие из более чем странных аспектов того, что я прочитал в его дневнике: песнопения из глуши Глубоких Лесов, обнаружение и погребение разорванного и искалеченного трупа, его намеки на жуткое знание. Пусть мы мало знали друг друга, но это казалось маловероятным, поскольку он всегда казался стабильным и в высшей степени нормальным.

Я постарался проигнорировать эту проблему и попытаться уснуть. Но сон не приходил. Во-первых, звезда Алголь сияла, как зловещий зеленый глаз, через окно, которое я закрыл от холода ночи, но не захлопнул ставни. Ее необыкновенно яркий, изумрудный свет, казалось, проникал сквозь мои закрытые веки, как какой-то неземной прожектор Из-за Предела…

Когда, наконец, дремота навалилась на мой уставший ум, и я начал тонуть сквозь слои теней, я все еще не обрел того покоя, которого искал. Когда я парил между бодрствованием и сном, мне показалось, как слабый и отдаленный поток ритмичного звука, похожий на глухой шум прибоя или далекого песнопения, тревожит мой покой. Это, конечно, было абсурдно, поскольку леса, как я уже отмечал, были ненормально молчаливыми, и даже ветер словно умер. Наконец, к рассвету я проснулся, не отдохнувший и не посвежевший.

Именно тогда мне показалось странным совпадение.

Алголь — звезда в созвездии Персея…

После скудного завтрака, чувствуя необходимость в свежем воздухе и желание немного размяться, прежде чем снова вернуться к разбору своих заметок, я решил прогуляться по лесу. Меня особенно интересовало обнаружение бесплодной поляны, о которой мой двоюродный брат написал в своем дневнике, и «Великий камень», который лежал на ней. Надев зимнюю одежду и допив свой горячий черный кофе одним глотком, я вышел из хижины и направился в лес, двинувшись наугад, так как не знал, в каком направлении нужно идти, чтобы найти место, о котором рассказывал в своих бумагах мой кузен.

Эти леса явно отличались от любых в Новой Англии, по крайней мере, тех, где я побывал. Во-первых, все огромные, скрипучие деревья казались неестественными, даже ненормальными на вид. В любом лесу можно найти новые молодые деревья, рождающиеся из плодородной мульчи, а также скелетные и трухлявые останки упавших стволов деревьев. Но здесь было не так, в этих Глубоких Лесах: не было видно никаких молодых деревьев; как будто какой-то необычный источник жизни и энергии продлевал жизнь этих древних деревьев, беспредельно сверх их природного срока существования.

С другой стороны, эти леса были странно, даже нездорово, тихи. В это время года я ожидал, что подлесок будет заполнен кроликами и бурундуками, полевыми мышами и белками, носящимися по хрустящим сухим листьям, занимаясь своими заботами и делами. Но не так было здесь, в Глубоких Лесах, где царила нездоровая тишина и явно странное отсутствие маленькой жизни…

Я внезапно натолкнулся на поляну и сразу понял, что это было то самое «мертвое место», описанное Джаредом. Земля под ногами стала внезапно обедневшей, здесь ничего не росло, кроме редкой, нездоровой, ломкой травы, которая поднималась из тошнотворных пятен, как будто почва под ней была либо ядовитой, либо, по той или иной причине, враждебной к живым существам.

Здесь, в самом центре небольшого открытого пространства, окруженного стеной изможденных черных деревьев, лежал наполовину похороненный в голой земле огромный, прямоугольный камень, несомненно, «Великий камень», о котором упоминал Джаред. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть его: в то время как стволы деревьев, между которыми я проходил, были покрыты слизкой плесенью, мхами и лишайниками, огромный имеющий форму кирпича камень был полностью лишен этого, как если бы был очищен трудолюбивым руками.

Добавилась еще одно неестественная вещь к виду Глубоких Лесов, с тревогой подумал я про себя.

Камень этот был около десяти футов в длину и примерно три с половиной фута в высоту и ширину, хотя невозможно было точно определить высоту камня, так глубоко погрузился он в мертвую землю. Что касается состава, то он был из серого гранита, который довольно часто встречается в этих местах, доставленный сюда ледниками эоны назад, когда эти огромные змеи древнего арктического льда медленно ползли по всему континенту.

В самом центре верхней поверхности я заметил странную фигуру, судя по всему, вырезанную в камне, как барельеф. Я должен был подняться на сам камень, чтобы осмотреть его вблизи, и некие остатки холода ночи, еще не изгнанные слабым теплом дневного света, резко и жестоко попытались проникнуть сквозь мои толстые перчатки и тяжелые брюки, чтобы ранить плоть жутким почти неестественным холодом.

Резьба была выполнена на удивление искусными руками — она была попорчена природой и была очень древней, но настолько глубоко древние инструменты вгрызались в непокорный гранит, что форма, созданная ими, была до сих пор отчетливо видна. Это было гротескное чудовище, крупная, тучная, жабоподобная тварь с раздутым брюшком и огромными когтистыми ногами, но не имеющая передних конечностей, которые, как можно было ожидать, такая жабоподобная тварь могла бы иметь. Искусство древнего скульптора было достаточно тонким, чтобы можно было различить даже перепонки между пальцами задних ног твари. От точки вдоль спины, между лопаток прорастали ребристые крылья, как у какой-то чудовищной летучей мыши или одной из фантастических летающих рептилий саурианского века, которые предшествовали появлению млекопитающих. Лица у него не было, но из передней части его скошенной, разбухшей и деформированной головы прорастали скользкие и змеевидные усики, как извивающиеся локоны какой-то отвратительной Медузы.

Я подавил непроизвольную дрожь отвращения; тем не менее, я не мог не восхититься мастерством безымянного скульптора, наделившего это ужасное отродье своего отвратительного воображения настолько реалистичными чертами. Это было почти так, словно скульптор работал с живой моделью.

Вернувшись домой после прогулки по лесу, я почувствовал что у меня нет никакого желания снова заняться скучной работой по организации моих заметок и провел оставшееся время перед обедом снова просматривая дневник моего кузена.

22 сентября. Сегодня получил от Уилмарта фотокопии отрывков из «Книги Эйбона», которые, по его мнению, будут мне полезны (или «Liber Ivonis», я должен сказать, поскольку страницы взяты из латинской версии, сделанной Филиппусом Фабером). Моя латынь не очень хороша, мне потребуется некоторое время, чтобы перевести их на сносный английский.

В той же почте, удача, была и редкая копия рукописи под названием «О злых чарах и т. д.», за которую я заплатил скряге-торговцу из Салема довольно высокую цену. Соответствующие отрывки слишком длинные, чтобы процитировать их в моем дневнике, поэтому я просто отметил их [здесь следуют номера страниц, которые, несомненно, имели отношение к манускрипту, который я уже нашел в коллекции моего кузена; я решил посмотреть его позже и продолжил чтение — У.Х.], но они оказались очень информативными.

Песнопения, слышимые в лесу последней ночью, стали яснее, чем раньше. Морозный воздух этой довольно ранней зимы, очевидно, позволяет свободно разноситься звукам на далекие расстояния. Я снова отправился в лес и обнаружил на недавно выпавшем снегу эти ужасно огромные, хорошо различимые следы какого-то невероятно огромного Зверя и брызги вонючего черного ихора, издающие аромат неописуемого гниения.

И мои сны стали еще хуже…

Испытывая отвращение, я отложил рукопись и долго сидел так, с унылым видом, размышляя о том, что я прочитал, и пытаясь соединить некоторые части этой странной головоломки. Наконец, я выудил из кучи трухлявых книг манускрипт, решив обратиться к тем страницам, которые отметил мой кузен. И я прочитал:

…дал очень любопытное и Подробное Описание, говоря, что это иногда выглядело как большая жаба, но иногда как огромная и неясная, бесформенная тварь, но с Лицом, из которого вырастали Змеи. Имя ему было Оссадогова, которое означает «Дитя Садогова» [и здесь мой двоюродный брат написал на краю «Тсатоггуа?»], который считается Страшным Духом, как его называли в древности, когда он сошел со Звезд, и которому поклонялись в Северных Землях. Вампанауги, нансеты и наррагансетт знали, как призвать Его с Небес, но никогда не делали этого из-за того, что Это само Великое Зло. Они знали, как поймать и пленить Его, но не могли отправить обратно, откуда он прибыл. Было сказано, что лишь древние Племена Ломаха [здесь мой двоюродный брат написал еще одно толкование: «Ломар?»], которые обитали под Великим Медведем и были в древние времена уничтожены за их Злость, знали, как управлять им во всех смыслах. Многие амбициозные Люди ссылались на Знания этих и различных других Внешних Секретов, но никто из них не мог дать никаких доказательств того, что они действительно обладали вышеупомянутым Знанием. Как говорили некоторые, Оссадогова часто возвращался на Небо без какого-либо отправления, но вернуться не мог, пока кто-нибудь не вызывал его.

Я закрыл переплетенный том и вернулся к рукописи Джареда, но не нашел ничего, что я мог бы понять, кроме серии загадочных и (для меня) бессмысленных набросков:

В ту ночь после очередного скудного ужина, я сидел, выпивая кружку за кружкой горячего черного кофе, ожидая, когда Персей поднимется над горизонтом, решив узнать, были ли некие звериные вопли, которые я, как мне казалось, слышал прошлой ночью, реальностью или порождением сна. По какой-то причине мне пришло в голову достать фитиль и задуть лампу, чтобы хижину поглотила тьма.

Я поставил свой стул перед окном. Когда появились знакомые мне созвездия, я приоткрыл окно, несмотря на холодное дыхание ночного воздуха, и внимательно слушал. Долгое время я не слышал ничего необычного, только стон ветра, запутавшегося в голых черных сучьях деревьев, и привычный треск умирающих углей в печке Франклина.

Внезапно моих ушей достиг звук многих отдаленных голосов, издающих ритмичное дикое пение. Я напрягся, чтобы различить слова этого песнопения, но не мог четко их разобрать. Они казалось не имели отношения ни к одному языку, о котором я когда-либо слышал.

Обрывки жуткого пения, которое я слышал, имели своеобразное сходство с некоторыми странными высказываниями, которые Джаред записал в своем дневнике.

Я подошел ближе к окну, чтобы лучше слышать эту литургию. И когда я это сделал, то с трепетом от неописуемого ужаса наблюдал, как огромная черная тень проплыла по заснеженной поляне перед хижиной, исчезнув в Глубоких Лесах. Это было мое воображение, поехавшее на нервной почве, из-за сверхъестественных вещей, о которых я прочитал в дневнике Джареда и в той проклятой старой книге, или же та темная форма действительно казалась какой-то жабоподобной, раздутой и тучной, с огромными, перепончатыми крыльями, как у летучей мыши?

Я заснул на деревянном стуле незадолго до рассвета и проснулся продрогшим до самых костей поздним утром. После того как я разогрел и доел остатки своего ужина, запив все это несколькими кружками горячего кофе, в моей голове возникла мысль, что я должен благоразумно покинуть это место немедленно. Разумеется, несколько долларов заставили бы Перкинса сдать мне свою «Модель Т» или воспользоваться услугами его водителя, чтобы перевезти мои немногочисленные вещи и книги Джареда и рукопись обратно в Аркхем, где я мог бы договориться о том, чтобы Сайлас Хардинг продал хижину и землю.

Почему я этого не сделал, я так никогда не узнаю. Возможно, я боялся увидеть знакомую ухмылку в бледных глазах Перкинса и услышать его мерзкий смешок, когда он узнает, что я сдаюсь и бегу домой в Бостон.

Немного позже я нашел несколько стопок старых газет в сарае и собирался сунуть их в печь, когда заголовок

и имена Амброза Дьюарта и Стивена Бейтса привлекли мое внимание. Слегка дрожащими руками я отнес газеты, коричневые и высохшие от времени, к столу и прочитал заметки, которые попались мне на глаза.

В них, фрагментарно и без каких-либо объяснений, рассказывалось о таинственных и необъяснимых исчезновениях Дьюарта и молодого бостонца Бейтса, прибывшего родственника, из огромного старого дома в Лесу Биллингтона в нескольких милях к югу от моей хижины, и о том, что так и не были обнаружены следы пропавших мужчин, а местная полиция не имела ни одной зацепки в разгадке этой тайны. Не было ничего в этом газетном отчете, написанном сухими газетными штампами, что намекало бы на странные ужасы с неба или сохранившиеся до наших дней древние дьявольские культы, которые должны были исчезнуть или быть безжалостно уничтожены поколения или даже столетия назад… ни единого упоминания о богохульных и запрещенных древних книгах, которые любой здравомыслящий человек должен был сжечь или похоронить, не читая… но была ужасная многозначительность, которая пряталась за краткими газетными статьями, в мимолетном упоминании друидоподобного кольца из камней глубоко в лесу, недалеко от грубой каменной башни неизвестного мастерства и неопределенной даты, которая вызывала дрожь лихорадочного страха по моему позвоночнику.

Я сунул газеты в печку и решил выбросить все это из своей головы.

Я молю Бога, чтобы так и было.

К вечеру я надел зимнюю одежду и вернулся в лес. Я снова нашел похожий на алтарь «Великий Камень» на бесплодной поляне, где он сидел в земле, словно какой-то отвратительный алтарь, оставленный дикой и кровожадной расой, когда они исчезли в тумане милосердного забвения эпох. Я не первый раз смотрел на этот массивный каменный блок, лежащий в земле, словно опрокинутый друидский менгир, однако, кое-что заставило меня, словно застыть на месте…

Густой снегопад прошел накануне вечером, и теперь я увидел, что белое одеяло, покрывающее мертвую почву, как погребальный саван, было вытоптано ступнями многих ног.

Но не это было тем, — явное доказательство того, что культ, который поклоняется Оссадогове или «Звилпоггуа», действительно собирался ночью у этого каменного алтаря, — что пробрало меня ледяным ужасом до самых костей.

Это были огромные следы, перемешанные с человеческими… отпечатки широких, перепончатых ног, шире, чем у любого слона, который когда-либо ходил по земле, которые сломали покрытый коркой снег и оставили глубокие отметины в твердой замерзшей почве, как будто под весом тяжелой невероятной массы.

…те отрывки из латинского перевода Филиппуса Фабера, как показано ниже:

О мудром Йздуггоре, которого колдуны Коммориома в высшей степени уважали, ходят слухи, что он был приверженцем устаревшего и запрещенного культа Звилпоггуа, так как он был первым отродьем Тсатоггуа и рожден Черной Тварью от женской сущности Шатак на далеком и ледяном Якше седьмом мире [здесь мой двоюродный брат написал еще одно толкование: «7-м от Солнца? Нептун?»]. Поэтому к его далекому, уединенному жилищу пришел испуганный Вут Ралуорн…

…отшельник, наконец, уступил его настойчивым просьбам, и молодой комморионец узнал от Йзддугора, что в настоящее время Звилпоггуа проживает на темной планете Йраутром[27], мире, кружащемся вокруг зеленой звезды Алголь, и может быть призван в этот мир лишь в те месяцы года, когда Алголь поднимается над горизонтом [здесь мой двоюродный брат написал: «Алголь находится в ночном небе осенью»], после чего он имеет обыкновение питаться плотью и пить кровь людей, поэтому колдуны знают его как «Гурмана со звезд»…[28]

В конце своих переводов этих фрагментов, очевидно, из «Книги Эйбона», мой двоюродный брат написал несколько ссылок на страницы из «Некр.», под которым он, вероятнее всего, имел в виду «Некрономикон», о котором несколько раз упоминал в своем дневнике. Казалось, что он настойчиво умолял ученого Уилмарта скопировать некоторые части из этого тома для него, и теперь я понимаю, из контекста, что это была одна из книг, которые он тщетно пытался получить от библиотекаря в Мискатоникском университете, чтобы проконсультироваться с ней. Вслед за этим пос (ледовало? Рукопись далее не читаема примерно три четверти страницы.)

…которые, судя по всему, были вырезаны из письма, несомненно, Уилмарта, поскольку почерк сильно отличается от почерка моего двоюродного брата Джареда. Я прочитал:

…нет нужды кропотливо переводить с латыни Олауса Вормиуса, так как Мискатонику принадлежит частичная копия перевода на английский «Некрономикона» выполненного Джоном Ди, что существенно облегчает задачу. Два отрывка ниже относятся к разным частям тома, но поскольку оба они кажутся актуальными для рассматриваемого вопроса, я приведу их здесь.

Чтобы призвать «Гурмана со звезд», дождись той ночи, когда впервые Алголь поднимется над горизонтом, и, если будет Тринадцать собравшихся на сборище, должны они соединить руки в кольцо вокруг камня и произнести в унисон следующее: I;! I;! I;! N`ghaa, n'n'ghai-ghai! I;! I;! N'ghaa, n-yah, n-yah, shoggog, phthaghn! I;! I;! Y-hah, y-nyah, y-nyah! N`ghaa, n`n`-ghai, waphl phthaghn-Zvilpoggua! Zvilpoggua! N'gui, n'-gha`ghaa y'hah, Zvilpoggua! Ai! Ai! Ai! Так же отмечу, что Ответ на имя Звилпоггуа, которое может произносить лишь Лидер Сборища, — это Гху-Тсатоггуа, что означает Сын Тсатоггуа, и вышеуказанное имя может быть произнесено лишь на обычном и вульгарном языке.

Я отложил рукопись дрожащей рукой, затем снова поднял ее и вернул к предыдущему отрывку, где Джаред записал то, что услышал в ночь на 8 сентября 1929 года (см. Стр. 7 настоящего текста). Эти два песнопения были слово в слово идентичными, пока мой двоюродный брат не прервался; единственные различия между ними заключались в том, что Джаред Фуллер записал свою на слух, применив лишь слабую попытку расставить знаки препинания.

Кусочки головоломки соединились друг с другом в ужасный и жутко реальный узор.

Я должен скорее покинуть это место, как можно скорее. Они уже должны знать, что хижина, расположенная так близко к месту их поклонения, снова обитаема. Конечно же, именно эти люди, что проводят здесь сборища, или как там они себя называют, убили или похитили моего кузена… они или чудовищный демон, которому они служат… и, конечно же, я буду следующей жертвой.

В эту ночь у меня был еще один из тех ужасных снов, которые в последнее время часто наполняли мои тревожные грезы [видимо, отсылка к некоторым отрывкам, неразборчивым из-за влажности]. Казалось, я завис, дрожа от ультра-теллурического и пробирающего до костей холода, над темным и замороженным миром, тускло освещенным спектральным светом трех бледных лун. На ледяной равнине возвышались древние руины черного города с монолитными стенами без окон… был ли это сон о Якше (но у Нептуна существует только одна луна, если я правильно помню из своего детского увлечения астрономией), или того темного мира, вращающегося вокруг Алголя, где обитает Звилпоггуа?

Когда я начал приближаться все ближе и ближе к черному мегаполису, я заставил себя проснуться огромным усилием воли и обнаружил себя покрытым холодным потом и дрожащим, как хрупкий тростник на ветру. И я кричал…

Самое ужасное было в том, что в ответ на мои крики послышалось глубокое протяжное завывание, но из леса или с неба я не могу сказать.

…второй отрывок из «Некрономикона» либо оборван, либо вырван из письма Уилмарта, и содержит следующее:

…имеет сходство с великим Тоаде, черный как смола и покрытый зловонной слизью, с крыльями как у летучей мыши и нижними конечностями как у Бегемота, широкими и когтистыми, и с перепонками между пальцами, не имеет лица, но на том месте, где должно быть лицо растет Жуткая Борода из шевелящихся щупалец. Он радуется Плоти и Потокам Крови Людей, однако во время Трапезы, как говорят, он поднимает людей к небесам и может нести их, таким образом, сотню лиг или больше, разрывая и терзая их и Поедая, а затем бросает их на Землю, далекую от тех мест, откуда он их забрал.

Но я больше не могу читать. Сегодня вечером я покину хижину, прежде чем Алголь поднимется надо мной, как сверкающий, дикий глаз какого-то хищного зверя. Я обещаю отречься от всего, засуну только мой журнал в старый портфель. Но прежде чем покинуть хижину, я намереваюсь сжечь дневник Джареда Фуллера… и я молю Бога, чтобы у меня хватило времени, чтобы передать здоровому пламени эти адские древние книги, которые здравомыслящие люди никогда не должны читать.

Слишком поздно — Алголь почти поднялся. Я должен бежать. Если я не смогу поймать автобус до Аркхема, я не осмелюсь задержаться так близко от этих Глубоких Лесов, но попытаю удачу в Пайке. Возможно, я смогу добраться до Углов Дина, пока еще не слишком поздно.

Я хочу…

ПРИМЕЧАНИЕ. На сегодняшний день (15 февраля 1983 г.) не было найдено никаких сведений относительно судьбы или местонахождения Уинтропа Хоага. Дело остается в «неразрешенных» файлах окружной полиции.

Редактор не имеет никакого мнения относительно подлинности рукописи или ее авторства. Но одно или два замечания могут быть полезными в этой связи. В настоящее время вполне очевидно, что планета Нептун имеет, по крайней мере, три луны; существование двух таких спутников было подтверждено визуальным наблюдением, а из-за пертурбаций[29] их орбит при вращении вокруг основной присутствие третьей луны считается почти несомненным.

Это может не иметь особого значения, но исламские народы, вместе с некоторыми другими культурами древности испытывали к звезде Алголь своеобразную ненависть и отвращение. Арабский астролог VII века, Ибрагим Аль-Арак, ссылается на нее в тех своих трудах, которые сохранились до нашего времени, с противоречивым названием, которую ученые переводят либо как «Звезда Демона», либо «Звезда, откуда приходит Демон».