Всем застрявшим в лифте

НЕМНОГО ПРО ХУЛАХУПЫ

Супруга смотрела на себя в зеркало и как-то критически выражалась.

Чо делать-то? Ну, что делать?

А чо делать? Не, ну в натуре? Я-то, я-то чо могу посоветовать? И я сказал то, что думал:

— Знаешь, дорогая, а мне глубоко по х… Я тебя и любую люблю.

«Дорогая» ме-е-едленно отвернулась от зеркала, вперила в меня свои добрые очи, ласково свела на переносице брови и нежно, медленно повышая тон, спросила:

— Чо-о-О-О-О?!?!

Я пристально смотрел в телик, всем своим видом показывая, что уже молчу как минимум час, а все это ей послышалось. Иногда это прокатывало. Но не в этот раз.

— Так что ты сказал?! А?! Вместо того… чтобы… подбодрить… сказать… а ты… ты… Ну вот на кого я похожа сейчас?

— На унылый дилижанс, — не стал врать я.

Тяжелая, карающая длинные языки длань опустилась мне на затылок и придала голове скорость, резко отличимую от скорости остального тела.

Не сказать, что после этого я поумнел, но стал более осторожным в выражениях. И, как ни странно, в мыслях.

…А вечером в доме появилось ЭТО. Оно было взято напрокат у подруги, по словам которой, ЭТО творит чудеса с женской фигурой. И хотя описанных чудес в подругиной фигуре не наблюдалось, но вера в чудо — она слепа, глуха и зачастую глупа до удивления.

ЭТО представляло собой обруч. Как сейчас его называют — Хула, извините, Хуп. Хулахуп. И, главное, как удивительно точно автор идеи дал название этому устройству! Название из двух слов, и оба на букву «х»!

Эта Хулахупина была не просто обруч. Не, точнее формой это был обруч, но вот внешностью… Это был просто апофеоз подвала Мюллера! Его последняя комната для самых несговорчивых! Феерия извращенной фантазии! Да много еще лестных эпитетов пришло в мою голову, когда я разглядывал сей девайс.

Это чья же неудержимо воспаленная фантазия придумала такую конструкцию?!

Диаметр Хупа был большой. Это не те тощие алюминиевые колечки, которые продавались раньше в магазинах, этакие Хулахупёнки. Нет! Это была настоящая Хулахупина!

Она была из пластика, в руку ложилась плотно, поскольку диаметр был сантиметра четыре, весила килограммов пять или более того. Но самые пикантные в нем были пупырышки. Да-да, обыкновенные пупыри, сантиметр высотой, которые располагались по внутреннему диаметру Хупа.

— Это для массажа, — авторитетно и с долей презрения пояснили мне.

— Понятно, что не зубы чистить, — огрызнулся я и, элегантно описав тазом дугу (Майкл Джексон, блин), попробовал крутануть аппарат.

Хула радостно скрипнул, впился пупырями в мои собственные ребра и сделал один оборот. При втором обороте мне показалось, что это не Хуп скрипит, а трещат мои ребра, поскольку центробежная сила пятикилограммового Хупа вдавливала в меня пупыри так, что ребра под ним шевелились как сами себе хозяева.

— Ы-ы-ыыы!!! — взвыл я и, прекратив гримасничать тазом, тем паче что более отвратительного зрелища, чем последние десять секунд в зеркале, я не наблюдал давно.

— Хрум! — радостно остановился Хулахуп и грохнулся вниз. На мои пальцы.

Потирая ушибленные конечности и забившись в угол дивана, я ехидно смотрел, как супруга примеряет на себя это чудо фитнеса.

…Я засыпаю рано и сплю крепко. Но еще неделю я просыпался от жуткого грохота упавшего Хупа и сдержанного мата страдалицы.

Через десять дней это исчадие лаборатории Франкенштейна покинуло наши стены.

А еще через день в квартире появилось ОНО! Оно было тоже Хулахупом, но другой конструкции, придуманной, видно, в соседней лаборатории.

Время шло…

…А потом в доме появилось ЭТО.

Это на долгое время стало проклятием рода Кобахов. Точнее, одного представителя этого рода.

В отличие от первого хулахупа, который обладал весьма приятной для садомазохистских занятий конструкцией, этот скорее напоминал детского плюшевого удавчика, который свернулся колечком, засунув голову себе в зад.

Толщина обруча была поболее предыдущего и обшит он был такой мягкой тряпицей с веселой расцветочкой. Но вся фишка заключалась в том, что его надо было… накачивать! Ох уж эти долбаные инженеры-конструкторы! Да что бы ваши жены понакупали подобной хрени!

Как накачивать, я обнаружил сразу. Небольшой ниппелек торчал из-под обшивки, в результате чего вся конструкция еще более начала напоминать удава-самку, да еще в придачу кормящую.

Кроме того, от долгого лежания в узком пакете сей агрегат имел форму, весьма отдаленную от круга. Скорее это был придавленный сверху эллипс.

— Ничооо, — подумал я. — Накачаю — развернется.

Забегая вперед, скажу — хернаны он развернулся.

— А сколько же в него надобно атмосферов? — мелькнула техническая мысль. — Ну, наверное, где-то ноль пять, — прикинул я обычными критериями. — И чтобы самому себе подтвердить свою техническую интуицию, полез в инструкцию.

Ну чо. Как оказалось, интуиция у меня не то чтобы техническая… Скорее наоборот — хреновая у меня оказалась интуиция.

Инструкция буквами по бумаге гласила — шесть (!) — девять (!) атмосфер! Я несколько раз перечитал. Не, все верно, шесть тире девять атмосфер. И тут я задумался. Это каким же смелым надо быть, чтобы над самыми йаицами или что там у кого, крутить сосуд, наполненный воздухом под давлением в девять атмосфер?! Воистину, спорт любит смелых!

…Отступая от текста, скажу, что когда неделю назад (не связанный с хулахупом случай) у меня все-таки открылся глаз, я подумал: «Шрамы в молодости мы получаем по глупости, а в зрелости — по дурости!»

Столь ценную информацию о давлении внутри обруча я понес жене. Цифра девять ее не впечатлила.

— Да хоть псят! — выразила она отношение к моим опасениям.

Ну, что. Псят не псят, но хотя бы семерочку туда сунуть было необходимо.

…Следующим, кто резко притух от одного только вида этого кислотного удавчика, был мой водитель. Когда я утром гордо появился на крыльце, опоясанный на манер пулеметной ленты этим долбаным эллипсоидом, шофер вместе с машиной ажно вздрогнули.

Полдороги он чудовищной силой воли хранил молчание, только периодически испуганно глядел в зеркало на притаившуюся на заднем сиденье цветную колбасу.

— А нет ли у тебя шести-семи атмосфер?

Володя, глубоко ушедший в догадки о непонятном предназначении предмета, подпрыгнул.

— А зачем столько-то? — Он покосился назад, догадываясь, кому понадобилось столь чудовищное для бытовых условий давление.

— Вон, — я кивнул назад, — заправишь это недоразумение. Ниппель где-то там, под обшивкой.

— А что это?

Было видно, что шофер, не избалованный заграничными хулахупами, относится в девайсу несколько настороженно. Я решил не рушить окончательно его мозг мудреным названием и ответил просто — обруч. На талии крутить. Знаешь такие?

Володя вздохнул с облегчением:

— Ессно знаю!

Про что это он, про талии или про обруч, я не стал уточнять.

— Значица так, — вдуешь туда шесть-семь атмосфер, как предписывает мануал, и он расправится.

— Шесть-семь… — Володя, мысливший критериями «не больше двух очков в колесо», засомневался.

— Не боись, — твердым голосом и авторитетным тоном попытался я развеять его сомнения, хотя и сомневался сам. — В инструкции написано ваще девять.

…На обед мы ехали довольные, круглый хулахуп цветился пестротой на заднем сиденье. Довольный Володя в пятый раз рассказывал мне, как искал у обруча сосок, приводя сравнения, тут не озвучиваемые.

Стоит ли говорить, что, приехав домой, я не смог вытащить расклинившуюся на заднем сиденье дуру. Семь атмосфер, развернувшие это колечко на заднем сиденье, ни хрена не шутка.

Пришлось после обеда ему ехать, сдувать его, вытаскивать и надувать снова.

По весу этот урод легкой спортивной промышленности весил, как и предыдущий его товарищ. Вот тока некоторая эллипсоватость все-таки осталась.

Люди, которые придумали ЭТО! Я вас найду и ссильничаю скопом и поодиночке!

Эллипс совсем не крутится на мне. Он, гнида, падал и прямо на пальцы ног. Хорошо, что на следующий день был выходной и я ходил по квартире, пугая домашних топорщащимися кверху отбитыми ножными пальцами.

…Теперь этот цветной товарищ сиротливо стоит в углу, и только поздними вечерами иногда слышится знакомый грохот опнувшегося хулахупа.