Вспомнить, чтобы любить (СИ)

Глава 15.

Мирослава

Всю неделю от Глеба не было ни слуха, ни духа. Я ожидала чего угодно, но только не такого. Он просто исчез с радаров. Последний раз я его видела в ту самую субботу. И вообще, все и всё было странным.

Лиза была молчаливой и задумчивой, я видела, как ее что-то мучает. Она почти со мной не разговаривала, видела, что она ушла далеко в свои мысли, но я к ней не лезла, навязывается людям я никогда не любила. Рома и близнецы были серьезными, такими я мальчиков еще не видела, особенно неожиданно такое состояние у Яра, он по природе своей заводила и всегда веселый, а сейчас он такой же как его брат и теперь их совсем не отличить, если не знать. И все они кидали на меня странные взгляды, в которых я не могла ничего понять, но стоило мне ответить на их взгляд, как через пару секунд все прекращалось. Дана, как обычно стерва, но обходит нашу компанию десятой дорогой бросая лишь взгляд полный превосходства и злорадства, от чего у меня мурашки по коже.

Да, я как-то негласно стала частью этой компании и мне хорошо с ними. Теперь каждый день мы собирались за нашим столом, но в эти дни ели почти всегда все молча.

Пару раз я пыталась узнать, где Глеб и все ли у него хорошо. Мне расплывчато ответили, что он занят, работы много, отец загрузил, и мне не стоит переживать, но я чувствовала, что мне врут, что это не правда. Я чувствовала, что с ним творится нездоровая фигня. Я пробовала звонить, но телефон был все время отключен. Тревога в груди нарастала с каждым часом все больше, сон был отвратительный, точнее те пару часов в сутки, которые мне удавалось поспать, но я больше никого не донимала своими расспросами.

В пятницу я вовсе не пошла в универ. Из меня будто ушли все силы, своим сказала, что неважно себя чувствую и останусь дома, так как такое поведение для меня не типично, мне поверили на слово. Домашние разбежались каждый по своим делам, мой телефон трезвонил с самого утра, но я упорно его игнорировала. Потом, все потом.

Ближе к двум дня я заставила себя подняться с кровати и отправилась в душ, плескалась я долго, меня то знобило, и я делала воду на столько горячей, что обжигало кожу, то меня бросало в жар и я охлаждалась под холодными струями воды. Я намыливала себя три раза, зачем не знаю, но это помогало.

Обтираю волосы полотенцем, кутаюсь в махровый белый халат до пят на голое тело и топаю к себе в комнату, чтобы снова придать свое тело уютной кроватке, но перед этим захожу на кухню, делаю себе чай и выкладываю на тарелку три эклера с заварным кремом покрытые шоколадом, такие вкусные, купленные вчера в пекарне, расположенная через квартал от универа. Взгромоздила все на поднос и чуть ли не в припрыжку побежала к себе. Подхожу к своей комнате, а дверь оказалась закрытой.

Разве я ее закрывала?

Вроде бы нет. Зачем мне это делать, я же одна дома… Наверное по привычке, когда все дома, я всегда закрываю дверь, а это значит всегда, потому что дома всегда кто-то есть.

Откинув ненужные мысли, глядя на эклеры, я толкаю дверь ногой и захожу, не смотря по сторонам, но когда отрываю глаза от лицезрения своих вкусняшек и смотрю перед собой, то от неожиданности вскрикнула и чуть не выронила поднос, который все-таки качнулся в моих дрожащих руках. На моей кровати, в полу лежачей позе, закинув себе за голову руки, лежал Глеб.

Я с сожалением посмотрела на свои эклерчики, понимая, что отведать мне их сейчас точно не удастся.

С минуту стояла и не знала, что мне делать. Я просто смотрела на него, исследовала лицо на предмет… сама не знаю, чего, в ответ Глеб не сводил горящего взгляда с меня. Он был в черных джинсах, черной майке и черных Тимберлендах, черная косуха валялась на стуле. Вся левая рука забита татуировками, рукав, кажется так это называется, на правой выглядывает еще одна уходящая под майку и продолжается на шее витиеватым узором. Интересно, рассмотреть их все в близи и еще интересно знать, не скрывается ли еще парочка под одеждой. Но что-то мне подсказывает, что они есть.

Так, взяла себя в руки. Прочищаю горло:

— К-как ты здесь оказался? — как бы я не храбрилась, мой голос выдает волнение перед Глебом. А он, видя мою реакцию, лежит довольный и невозмутимый.

— Через балкон, — машет головой на него, — тебя не учили, что нужно хорошо закрывать окна и двери, когда дома одна?

— Ладно, — решила, что вопрос риторический и не стала отвечать, — зачем ты здесь? Что тебе нужно?

— Ты. — вот наглец.

— То есть, — я, прищурившись, начала на него надвигаться, все также держа в руках сладкую ношу, — ты пропал на неделю, о тебе ничего не слышно, твои друзья и сестра сами на себя не похожи, ничего мне толком не ответили на мои вопросы, куда ты пропал и все ли с тобой хорошо, твой телефон отключен, твоя невеста обходит стороной наш столик кидая глубокомысленные взгляды, сам ни разу не написал и не позвонил, а сейчас проникаешь в мой дом, в мою спальню, развалился на моей кровати и с таким видом, будто ты имеешь на это полное право и ведешь себя как ни в чем не бывало! Ты блин считаешь это все нормальным? — к концу своей тирады я не заметила, как начала повышать голос и со туком поставила поднос на тумбочку, расплескав немного чая. Скрестила на груди руки и зло сощурилась на него. А он откровенно смеется надо мной.

— Ты сейчас выглядишь как ревнивая жена. — его определение спускает меня с небес на землю. Действительно, чего это я, разошлась тут с упреками и вопросами, я ему никто. Не понимаю, но рядом с ним я словно становлюсь сильнее, жестче, веду себя так, как никогда раньше. А еще чувство, что нужно защищать свое. Думаю, как первобытный мужик. Мы никто друг другу и ничего не должны. Он мне ничего не обещал, подумаешь пару раз целовались. Это я ему и озвучила.

— Ой, — прикрыла рот рукой, — извини, не знаю, что на меня нашло, я не имела права тебе все это предъявлять. Мы никто друг другу, и ты не обязан мне отвечать.

С последними моими словами, его улыбка исчезла также быстро, как и появилась, теперь он был зол.

— НИКТО ГОВОР-Р-РИШЬ? — прорычал точно зверь. В глазах не хороший блеск, который говорит, что мне полный капец. Хватанул за предплечье, дернул на себя и мастерски подмял меня под себя.

— Н-ну, мы же действительно никто друг другу. Ты брат моей подруги, а я подруга твоей сестры, только и всего лишь.

— ВСЕГО ЛИШЬ? — я совсем растерялась, не понимая, что он хочет от меня услышать.

— Да хватит на меня рычать! Я не глупая девочка и все понимаю, можешь быть спокоен, на твою руку и сердце не претендую.

По мере того, как что я говорила, он становился все злее, хотя я была уверенна, что от моих слов он должен был наоборот расслабиться, что я не претендую на него, не собираюсь донимать и вешаться, лишать статуса холостяка.

— Почему ты сегодня не была в универе и для чего тебе телефон, если ты на него не отвечаешь? — мы все в той же позе, только теперь, сам того не замечая, стал поглаживать мое бедро, а меня бросило в жар, внизу начало покалывать и становиться влажно. Мне захотелось, чтобы он не останавливался.

Это вообще нормально так реагировать? Разгон за две секунды.

— Я… Мне… — ох, во рту пересохло, растеряно хлопаю ресницами, не могу связать и двух слов, а он в это время снял с моих мокрых волос полотенце.

Глеб глубоко и шумно сделал вдох, блаженно прикрыл глаза и опустил свой лоб на мой.

— Откуда ты такая появилась… — он все это шептал, но явно для себя, он не ждал ответы на свои вопросы, кроме…

— Так что с универом и телефоном?

— Я просто себя нехорошо почувствовала сегодня и решила остаться дома, а телефон… просто не слышала.

— Да ну, — достает свой, набирает номер и уже через 3 секунды мой телефон начинает шумно вибрировать в тумбочке.

— Ну что ты хочешь услышать? Что хотела побыть одна? Что мне нужно было немного уединения? — он всматривается в мои глаза, будто пытаясь там отыскать ответы на волнующие его вопросы или ложь, но в следующую секунду просто остервенело набрасывается на мой рот.

Его губы очень мягкие и теплые. Левую руку просунул мне под шею и сжал на ней свои пальцы, но не для того, чтобы причинить боль, а чтобы удержать, будто я куда-то сейчас собралась убегать. А надо бы…

Правая рука становится смелее и двигается уже мне на попу. Мне бы возразить, остановить его, но я не могу. И не хочу. Мои руки взлетают вверх и приземляются на его грудь, она у него просто каменная, прощупывается каждая мышца, я веду ими вверх, оглаживаю плечи, шею, запускаю пальчики в волосы. Все это время мы целовались, безудержно, агрессивно, кусались и лизали друг друга. И за всем этим я не заметила, когда он успел развязать поясок моего халата и откинуть один его край в сторону, тем самым оголяя левую сторону моего тела. Он двигается рукой от бедра, по животу, добирается до груди и накрывает ее своей рукой.

Блаженство.

— Идеальная, создана для меня… — сжимает сосок большим и указательным пальцами и оттягивает до сладкой боли, что вызвало стон из моей груди. Становится невыносимо больно внизу живота, я начинаю извиваться под ним, чтобы хоть как-то помочь себе.

— Чувственная, нетерпеливая девочка. МОЯ ДЕВОЧКА!

Он прерывает поцелуй и перемещает свои губы мне на шею, начинает мучительно медленно целовать и облизывать, спускается на сгиб ближе к ключице и целует грубо, собственнически, оставляя огромный засос, опять. Осмотрел свою метку и удовлетворительно хмыкнул, и тут же обрушил свой рот на мою грудь, он облизал затвердевший сосок и прикусил зубами, по мне пробежали предательские мурашки. Глеб застонал.

— Какая же ты сладкая, так бы и съел твои сиськи, Луна-аа, — кажется Глебушка в бреду. Он, нежно поглаживая опускает руку вниз и дотрагивается до самого сокровенного.

— Да ты уже вся течешь, пиздец. — он возвращает свои губы на мои и размазывать выступившую влагу по моим складочкам.

— Глеееб, — шепотом стону, вот только сама не знаю о чем хочу его попросить, чтобы остановился или продолжал.

— Тшшш, только не останавливай меня девочка, я никогда не обижу тебя и не сделаю больно, а сейчас я просто хочу почувствовать тебя изнутри, я всего одним пальчиком попробую и все, чуть-чуть войду в тебя. — Глеб медленно и нежно вводит палец.

— Ах! — меня распирает от наполненности, а это всего лишь один палец, но мне так хорошо.

— Какая же ты узенькая и тепленькая, твою мать… И все для меня, — он проталкивает палец глубже и упирается им, — дааа, вот оно, сокровище мое, целочка моя, никого здесь не будет, только я, — и продолжает пальцем изучать мою девственную плеву, а потом уже увереннее вводить палец вперед-назад.

— Прошу тебя Глеб, — я не узнаю своего голоса, севший и возбужденный, — мне больно, сделай что-нибудь.

— Сейчас моя девочка, сейчас, — он ускоряет темп, большим пальцем круговыми движениями давит на клитор и мне хватает еще несколько толчков, и я начинаю дрожать и стонать не сдерживая себя, радуясь. Что дома больше никого нет.

— Вот так, да, кончай на мои пальцы моя девочка. Открой свои глазки, — я делаю, как он попросил и кончаю. Вижу, как достает свой палец из меня, он весь мокрый и блестит, подносит его к своему носу, глубоко вдыхает и облизывает палец, наслаждается, словно ребенок леденцом.

Это так порочно и возбуждающе.

— Ты такой пошляк, Глеб. — говорю тихо, смотря в самую бездну его темных глаз. И тут происходит что-то…

В моей голове всплывает картинка, как кадр из фильма, я сижу на полу, как на том фото в белом платьице, которая, к слову, исчезла, меня кормит мальчик мороженным, я поднимаю глаза и утопаю в тех же глазах, что и сейчас передо мной, черты лица такие же, только повзрослевшие. Этот мальчик улыбается мне с такой любовью и нежностью, что я задыхаюсь. И говорит так ласково «я так рад, что встретил тебя. Я всегда буду рядом и буду оберегать тебя».

Воспоминание.

Я зажмуриваю глаза так сильно, как только могу, это всего лишь разыгралось воображение. Решаю, что это галюники, приоткрываю веки и натыкаюсь на ошалевшего Глеба.

— Глеб, — шепчу и беру его лицо в ладошки. Сама понимаю, какой бред сейчас собираюсь озвучить, — т-ты тоже это видел?

— Да.

— Я не понимаю… — он еще раз целует меня и резко соскакивает.

— Мне нужно идти. Но я вернусь, не закрывай окно. Я тебе обязательно потом все объясню. — развернулся и ушел, а меня начинает охватывать злость. Ах ты индюк общипанный. Как? Как я могла повестись на это? А я хороша, развесила свои уши и уже готовенькая на все, раздвинула ножки. Угощайтесь Глеб Тимурович, не подавитесь! Объяснит мне он все! Как же! Чувство, что мной попользовались и выкинули, в груди печет, становится больно.

Все, пусть ко мне даже и не думает подходить! И хрен я ему окно оставлю открытым (ну конечно оставлю).