Встречи с амурским тигром

Такие они разные — тигры

Обычно я пишу о том, чему сам был свидетелем или услышал от людей, заслуживающих полнейшего моего доверия. И потому свои рассказы называю былями. Сочинения и выдумки — не для меня, небылицы раздражают. Особенно если они на таежную тему.

Как профессиональному охотоведу, мне часто и подолгу приходилось беседовать не только с коллегами, но и с промысловым людом, и просто со старожилами. Я получал от них бесценные сведения о том, что было в тайге прежде и что есть теперь. А со временем научился почти безошибочно определять степень правдивости рассказов того или иного собеседника. Ну а те, кого знаю давно, говорят мне только правду.

…Со знаменитым хабаровским хирургом Я. мне посчастливилось познакомиться лет пятнадцать назад, когда появилась необходимость в сложной операции, от исхода которой зависело для меня очень важное: смогу ли я ходить в тайгу или это станет для меня заказанным. Я сначала узнал его как хирурга с золотыми руками, но потом оказалось, что это еще и заядлый, опытный охотник.

Он всегда серьезен, и даже шутит лишь слегка улыбаясь. «Если я не отведу душу в зверовой тайге, — сказал он как-то, — не заряжусь там вдосталь, в операционной мне будет вроде бы чего-то не хватать, порою не окажется должной концентрации внимания, и мой профессионализм нет-нет да и пошатнется…»

Золото своих рук он недавно продемонстрировал на моей серьезно покалеченной ноге. Потом мы с ним в палате и его кабинете подолгу разговаривали на сблизившую нас тему. А в последний затянувшийся вечер обсуждали газетные сообщения о жутких проделках тигров. На Бикине один из них задавил трех человек и двух из них съел. В верховьях Матая амба зашел и обосновался в сарае, другой же бродил неподалеку. В Соболевском охотхозяйстве «прописалось» аж шесть (!) грозных хищников, вытеснив оттуда законных охотников с лицензиями на изюбра и кабана… Мы разговорились о сложных, часто противоречивых, тигриных повадках. О том, что у каждого тигра есть общие черты поведения, а есть и сугубо «личные», и что один и тот же зверь не бывает одинаковым в разные периоды.

И вот какие таежные были рассказал мне в тот вечер доктор.

«В душе я никогда не считал тигра этаким таежным джентльменом, к человеку испытывающим почтение, хотя молча соглашался с утверждениями наших «тигроведов» о том, что амба людей просто так не трогает и поперек их пути не становится. Увидев свежие тигриные следы, я всегда настораживался, а в ружейные стволы загонял пулевые патроны. Думается мне, что и другие таежники поступают так же, хотя не все в этом откровенно признаются. Иные же при удобных обстоятельствах стреляют, прицеливаясь в самое убойное «полосатое место».

Я всегда с обостренным интересом выслушивал и читал сообщения об отстрелах тигров и частенько сомневался в заключениях «спецов» о том, что гибли эти звери «зазря» от рук браконьеров или просто перетрусивших охотничков. Но вот только никак нельзя было объяснить одно жуткое происшествие: в Приморье хищник задавил бульдозериста прямо у его машины и за ночь съел его наполовину. Вскоре людоеда застрелили: он был в силе и без каких-либо ранений. Потом объявился такой же на Самарге, а через год — на Колумбе…

Однажды в конце ноября привезли мне для срочного оперирования охотника прямо «с тропы». Состояние его было тяжелым: глубоко прокушены плечо, голень и бедро, сломана кость предплечья, когтями разорвана шея под затылком, множественные раны на груди… Несчастье случилось три дня назад, положение пострадавшего усугублялось большой потерей крови… Мы его спасли. Но с тех пор я хорошо знаю, какие страшные раны и увечья способен наносить наш многоуважаемый полосатый «краснокнижник».

А история того происшествия такова. Шел охотник самых крепких лет по домашнему путику, оборудованному на колонков да зайцев вдоль старой лесовозной дороги неподалеку от таежного поселка. Была та ловчая тропа проложена петлей всего на десяток километров, пройти по ней по охотничьим делам удавалось за три-четыре часа. Следовал пушник без ружья, довольствуясь хорошим ножом. И так шел да шел он, сосредоточившись на капканах да свежих следах зверьков. И услышал приближающийся к дороге треск по чаще тяжело прыгающего крупного зверя. Подумал было охотник, что кабана кто-то гонит, и остановился в любопытстве, сожалея, что оставил ружье дома.

Но на дорогу в пятнадцати метрах от него выпрыгнул тигр! Вымахнул и застыл, оглядываясь. А увидев человека, заревел, забил лапами по утрамбованному снегу, захлестал по себе хвостом… Насмерть испугавшийся мужик проворно полез на ближний дуб, но зверь решительно подскочил к нему, успел схватить за валенок, прокусил его вместе с ногой, стащил, подмял под себя и стал рвать, издавая утробный рык.

Достойно уважения, что несчастный в эти страшнейшие мгновения не потерял себя. Более того, он выхватил нож и ударил им врага и раз, и другой, и еще… И тот его оставил, отскочив на дорогу. Вгорячах охотник поднялся и побежал в сторону села, до которого оставалось уже недалеко. Однако тигр его догнал, снова повалил и опять стал рвать. Оставил жертву лишь когда та перестала шевелиться: несчастному только и осталось делать, что притвориться мертвым.

А не расстался он с жизнью по очень счастливой случайности: в эти трагические минуты по дороге из села стал подъезжать трактор за сушиной на дрова.

Подобных историй к тому времени я знал уже достаточно много, но в большинстве их пострадавшие утаивали главное: они сами спровоцировали нападение зверя, не любящего фамильярного с собой обращения, а тем более преследования и стрельбы. И я однажды спросил моего поправлявшегося пациента: «Скажи честно, ты был в тот день без ружья? Если так, то почему? Ведь есть же оно у тебя наверняка!» И получил ответ: «Есть, конечно… Зря не взял… Было бы со мной — застрелил бы, не считаясь с запретами и наказаниями… Поразвели…» Помолчав, я спросил еще: «Не заметил ли в звере каких-то ненормальностей? Может, дряхлый, увечный, раненый или просто больной?» Мой собеседник не дал мне досказать вопрос и слабо махнул рукой: «Нормальный… Токо тощой… Совсем еще молодой… Зубы белые, как сахар… На ноги очень резвый… Еще не уразумел, однако, что человека надо обходить стороной…» Я уже знал, что этот пострадавший от ран излечится гораздо быстрее, чем от психического срыва и потрясения. И будет он мстить тиграм всякий раз, когда представится возможность. При выписке он в этом откровенно признался, шевеля желваками и скрипнув зубами.

Потом мне в краевом охотуправлении рассказали о деле, связанном с тем несчастливцем. Выезжала комиссия на место происшествия, охотоведы с егерями два дня ходили по следам нападавшего тигра и пострадавшего мужика. Охотник был, как удалось установить, действительно без ружья. Молодой, лишь недавно оставленный матерью и долго голодавший тигр, услышав кого-то, видимо, по неопытности принял его за кабана и бросился на грубое азартное сближение вместо того, чтобы подкрасться незаметно и неслышно, как это принято у тигров. Дуб тот видели и осмотрели, и следы борьбы человека с тигром в двух местах. На снегу вокруг бурело много крови. Ушел тигр тоже с нею, однако сначала она густо заливала отпечатки лап, а с расстоянием ее было заметно меньше. Потом и вовсе не стало…

Было ясно, что раненый тигр теперь для человека определенно опасен, и охотуправление решило его «изъять». Был он молод и худ, и оказались на его плечах глубокие ножевые раны… Знать, охотник говорил правду, и только правду. И не лукавил он, не бахвалился, когда признался, что будь у него в те минуты ружье, застрелил бы агрессора.

Но в том, что всякого встреченного на таежной тропе тигра надо считать «вооруженным и очень опасным», я уверовался после событий, которые останутся в памяти такими, словно вчера случились, живи я хоть тысячу лет.

В ноябре это было. В тайге на Матае. Снег выпал накануне, но холода еще не подступили. Мир был огромный и чистый, высокое небо сияло голубизной, и дышалось мне, и думалось светло и радостно… Время шло к вечеру, но я неспешно расставлял капканы по своей тропе, благо до заброшенной лесовозной дороги было метров триста, а по ней добраться до зимовья можно было и потемну.

Наклонился я к очередному «шалашику», капкан в него осторожненько определил, сухим листом и хвоей маскирую… Мирно, благостно, радостно на душе, как нередко бывает в тайге, когда уже не жарко, но еще и не холодно… Когда вырвешься сюда из суматошного смрадного города, а впереди лишь только начавшийся отпуск.

И вдруг этот благостный покой сначала потревожили, но вскоре стали кромсать треск валежника под тяжелыми лапами и глухое буханье прыжков крупного зверя. Я мгновенно вскинулся и… Ну как бы поточнее выразиться… Обомлел?.. Испугался?.. Ошалел?.. И да, и нет. Однако мое здоровое тренированное сердце застучало учащенно, а вроде бы крепкие нервы натянулись в струну… Впрочем, было отчего: по редколесному склону сопки мчался большущий тигр. Метрах в восьмидесяти. Он прыгал, высоко подняв направленную в мою сторону голову. Прыгал сначала не напрямик ко мне, а по сужающейся дуге спирали, стараясь разглядеть источник беспокойства. А когда увидел меня, поднявшегося и застывшего, резко повернул в мою сторону… Через какой-нибудь десяток секунд он вкопанно остановился метрах в тридцати и стал зло стегать себя хвостом, выдавливая из нутра отрывистый приглушенный рык.

С полминуты мы разглядывали друг друга. Я хорошо видел, что тигр был настроен агрессивно, и понял, что приятного от этой неожиданной встречи один на один посреди тайги ожидать нет оснований. Заложил в правый ствол патрон с крупной картечью, в левый — с жаканом… Сдвинул наперед нож на ремне… И стал прорабатывать разные варианты развития событий в последующие мгновения…

«Скажу тебе, то были напряженнейшие секунды… — от волнения мой собеседник встал и заходил по кабинету, что с ним случалось очень редко. Но взял себя в руки и продолжил уже сидя. — Я видел голову и грудь тигра как бы в упор. Видел его полуопущенную, в гневе вздрагивающую черногубую челюсть и розовый язык, протиснутый между белыми стилетами клыков… И жесткий разлет усов… И ярко вымазанный кровью подбородок тоже разглядел…

Мелькнула мысль: он пировал у свежей добычи и обозлился нарушением его сытого покоя. Подумал, что благоразумнее всего отступить «задним ходом». Но стоило мне сделать три шага и ненароком сломать ногой сухую ветку, как тигр прыгнул ко мне два раза и застыл вместе со мною… Теперь я видел еще и злющее выражение его глаз… И понял, что жизнь свою надо защищать.

Конечно, будь в моих руках самозарядный карабин или, на худой конец, обыкновенная винтовка, я бы пальнул над головой нападающей стороны, но в распоряжении моем имелась всего пара патронов в стволах, и знал я твердо, что за полторы-две секунды, необходимые тигру для того, чтобы достигнуть меня, перезарядить двустволку не успею.

Это я теперь так спокойно вещаю. Даже героически. Тогда же во мне все было натянуто до звона. Страх меня не сковал, нет, я владел собою. Но… В такой обстановке и самое храброе сердце стучало бы не меланхолично, и мысли бы мельтешили как палая листва под шквалом ветра. И была в те минуты одна протестующая мысль: кто сказал, что амурский тигр, если его не спровоцировать, на человека не нападает? А подайте его сюда! И поставьте со мною рядом!

Мне оставалось попробовать отпугнуть этого вражину, во всяком случае побудить оставить меня в покое, иным манером, обойдясь без выстрелов. И я разбойно свистнул, закричал, устрашающе замахал руками… Но не успели эти звуки взвиться над тайгою и сопками, как тигр уже летел в мою сторону. Летел решительно и стремительно. И когда до меня оставалось два тигриных прыжка и полсекунды времени, я выстрелил картечью в грудь и шею амбы. И выстрелил удачно.

Таежный мир еще гремел, а тигр уже взвился на дыбы во весь свой рост и заревел, и замахал передними лапами с выпущенными когтями, завертел головой, словно ее кто-то стиснул. И все же первой моей мыслью была именно эта: какой же он громадный! А с брюха-то совсем не рыжий, а белый в черную полосу. И лишь потом я подметил: поразил зверя удачно, но не смертельно. И стал ловить мгновение для решающего выстрела… Им я пронзил «бандита» сбоку по лопаткам. И он рухнул, исторгая из пасти кровавую пену.

Мне потребовалось всего несколько секунд для перезарядки стволов, однако когда я поднял глаза — тигра не было. Он успел свалиться в протекавший рядом ключ, и по шуму можно было определить, что зверь тяжело уходит от меня. Я не стал его преследовать, благоразумно решив, что так мне будет легче всего доказать власть предержащим, кто был агрессором, а кто защищался. Ведь следы на снегу неопровержимо подтверждали, что я всего-навсего оборонялся.

Обо всем случившемся написал я в крайохотуправление и отправил письмо по назначению с шофером лесовоза. Там в правдивости моего заявления усомнились и прислали комиссию. Но и в моих, и в тигриных следах была только правда.

Однако что интересно и немаловажно! Оказывается, то была мать двух почти взрослых тигров. Выводок трапезничал у только что добытого изюбра, самка услышала шум моих шагов и ринулась разобраться, кто же посмел обеспокоить мир и покой счастливого семейства.

Ее долго не могли найти — так много там было натоптано тремя тиграми. Решили поначалу, что раны затянулись и оказались не смертельными. Но на второй день «следствия» одиночно шедший егерь услышал за спиною шорох, обернулся и увидел крадущуюся за ним тигрицу. Убедившись, что человек ее увидел, она ускорила приседающие шаги… На прыжки у нее сил не оказалось. Видно, стремилась отомстить если и не прямому виновнику ее несчастья, так хотя бы соплеменнику.

Егерь подпустил ее до десяти метров, дважды выстрелил из карабина поверх головы нападающей, но та не остановилась. Она упорно тянулась к двуногому пришельцу в ее исконные владения с всепожирающей ненавистью и неутолимой жаждой мести. Тигрица была на исходе жизни и до последнего мгновения считала людей своими смертельными и непримиримыми врагами. Во всяком случае, я в этом уверен».

Мы долго молчали, потом я попросил рассказчика пояснить свою заключительную мысль, и он охотно это сделал.

«Да я в подобном утверждении уверен! Суди сам. Была она владычицей богатой тайги и имела все для царственной жизни. Но вот пришли мы. И закончился у нее покой, с добычей стало напряженно. Мы никак не хотим и не можем мысленно поставить себя на место тигра, как бы перевоплотиться в него на время, проследить ход его размышлений… Понаблюдать из тигровой шкуры тигриными глазами за людьми. Жадными, расточительными, эгоистичными и жестокими. Использующими разум свой и беспримерную для живого мира мощь во вред природе и себе самому. Возьми хотя бы уничтожение тайги пилой и огнем. Как это должны «оценивать» ее обитатели? Она ведь для них — дом незаменимый. А мы всех и все подмяли под себя, не имея для этого, строго говоря, каких-либо оправданий… Да, в ту тигрицу я стрелял вынужденно, однако у нее для нападения имелись свои основания. Только мы в силу собственной надменной эгоистичности не принимаем их во внимание. А жаль».

Но все же тигры удивительно разные, — еще раз соглашались мы с доктором. И этаких непримиримых к людям, как та тигрица, гораздо меньше тех, что умеют избегать конфликтных ситуаций с человеком, причем нимало не теряя собственного достоинства и умения оказывать на все живое, в том числе и двуногих пришельцев, магическое воздействие.

Однако в тот вечер мы вспоминали эпизоды и совершенно необычного поведения тигров, и об одном из них мой многоопытный собеседник принялся подробно рассказывать.

«В тот год я поехал в давно знакомые матайские кедровники с другом своим Борисом на испытанном вездеходном газике. Зима уже ярилась, снега улеглись по колено, ключ, около вершины которого стояло наше зимовье, насквозь пересох и перемерз. И приходилось нам для водопользования топить лед. Садились мы в свою «антилопу гну», по ключу поднимались метров триста, там долбили обильно выступающую на крутяке наледь, набивали льдом молочную флягу и везли ее в избу.

И вот однажды вечером возвращаемся мы с этакого промысла, а на очередной обрыв крутого поворота ключа грациозно выпрыгивает тигр и останавливается как вкопанный, словно специально демонстрируя нам мощь свою и демоническую красоту. Борис автоматически ударил по тормозам, автомобиль по заледенелому ключу проскользил несколько метров и… застыл от полосатого — рукой подать… Ну, если и не рукой, то стволом карабина обязательно.

Так близко тигров я не видел и в зоопарке. Ударом лапы он вполне мог разбить стекла автомобиля, а потом по одному извлечь нас из него и поставить рядом с собою для допроса или забавы, благо для выяснения с нами отношений у него имелось оснований предостаточно, потому что промышляли мы по соседству и наши интересы скрещивались… Ну а если б ему вздумалось вспрыгнуть на непрочную крышу нашей машины? Выдержала бы она? Ведь под два центнера было в шутнике, не меньше! И я тихо сказал своему другу: «Поехали». Он отпустил тормоза, газик медленно покатил под уклон ключевого русла. А тигр… стал сопровождать нас, вышагивая берегом совсем рядом с нами, потому что шириной тот ключ был никак не более шести — восьми метров, колея же накатана посередине.

Борис включил скорость — тигр перешел на удивительно легкие для этакой громадины прыжки. Голову задрал, пасть открыл, хвост свечой поставил. И всем своим видом как бы говорил: «Да не нужны вы мне, просто поиграть захотелось и познакомиться поближе… Следим-то друг за другом и косимся, почитай, три года, а встречаться глаза в глаза не желаем!»

Уже недалеко от зимовья набитая в снегу колея выползла на отлогий берег и запетляла между больших валежин и корчей. И вот представь себе: продвигается машина вроде бы на толстенное бревно, покрытое полуметровым слоем снега, а за ним уже успел улечься шуткующий тигр. Он плюхнул голову в снежную толщу и весело глазел на нас, приветливо помахивая хвостом… Машина отворачивает в каких-нибудь двух метрах — и амба за бревном встает. Газик покатил по следующей дуге, как бы упирающейся в другое препятствие, а за ним то же самое — «улыбающийся» тигр с небрежно положенной в снег башкой и радостно виляющим кончиком хвоста.

В сотне метров от избы дорога пошла по кустарнику. Ехали мы тихо, вроде бы, наконец, приняв предложение грозного таежного владыки поиграть. Рядом с жильем, из трубы которого исходил голубой березовый дымок, мы стали увереннее в себе, Борис даже улыбнулся: «Он что, и в избу за нами пойдет?» И остановил машину. А зверь застыл, припечатав свой взор к нашим лицам с расстояния не далее четырех метров… И так вот минуту стоим, разглядывая друг друга, другая невозмутимо затикала на приборной доске… И удивительные чувства возникают: и боязно, и завораживающе интересно, а вид тигра странным образом как бы гипнотизирует и повелевает ему подчиняться. Скажи он в те мгновения: «Выходи на построение!» — и мы, наверное, вышли бы…

Впрочем, это я сейчас так спокойно рассказываю, а в те добела раскаленные мгновения и оружие мы изготовили к немедленному выстрелу, и ножи оголили. Шутки шутками, а Бог больше береженого бережет. Однако мы стояли на тормозах, хотя могли бы лихо подкатить к своему жилью, стены которого не дали бы нас в обиду.

И все же когда тигр, сгорая от любопытства, сделал к нам один пружинистый шаг, а немного постояв с приподнятой передней лапой — другой, Борис дал ходу.

В зеркало заднего обзора я увидел, как наш совершенно необычный шутник игриво прыгал совсем рядом с машиной, но когда нечаянно хватил газу из выхлопной трубы, зачихал, закашлял, замотал головой… Тут же плюхнулся в огромный сугроб и утопил в нем всю переднюю часть тела.

И больше мы его не видели ни в тот вечер, ни в последующие дни, хотя покинули ту тайгу лишь через месяц».