Встретимся в раю

Почем мозги?

Зотов поднялся по знакомой скрипучей лестнице с козырьком и перевел дыхание перед красной надписью: «Частное владение. Стреляю без предупреждения». Из-за толстой двери с разлохмаченным коричневым кожезаменителем неслась музыка — какой-то сентиментальный романс прошлого века. Правда, крутили романс очень громко, аж зубы заныли у Зотова. Первый стук за дверью оставили без внимания. У Лимона, скорей всего, были гости. То ли не слышали, то ли не хотели открывать. Тогда Зотов стал колотить набалдашником палки о косяк. Дверь с рычанием распахнулась во всю ивановскую, и теперь любой зевака со двора мог полюбоваться прихожей с драными выцветшими обоями, продымленной кухней и полуголым хозяином с дробовиком в потных лапах.

— Зотыч! — заорал Лимон, шагнул в сторону, приложил ладонь к плешине за неимением шапки. — 3-заходи!

На кухне сидел такой же голый по пояс волосатый мужик, а на столе перед ним цвели на клочке газеты мятые помидоры и репки злого лилового лука. Ополовиненная емкость качалась в руке мужика — он отбулькивал дозы в зеленые высокие бокалы и моргал от напряжения.

Лимон прихватил Зотова за талию и поволок на кухню, к волосатому разливальщику. От приятеля шибало водкой, луком и зверем, и Зотов поневоле придержал дыхание. Волосатый повернулся на табуретке, ухватил с дребезжащего холодильника пустую миску, проверил пальцем на стерильность и плеснул туда водки. А свой бокал великодушно пододвинул Зотову, которого Лимон уже гостеприимно вбил в табурет.

Ощутив тяжесть горячей дружеской длани на плече, увидев пьяное умиление на потной морде Лимона и суетливую готовность, с которой волосатый принялся пластать кривым ножиком помидоры и ватный американский хлеб, Зотов не смог отставить в сторону зеленый залапанный бокал с золотистым рубчиком, а лишь вздохнул обреченно, засмеялся и сказал:

— Со свиданьицем! И если можно — заткните проигрыватель…

Водка была теплой, сладковатой, с резким сивушным духом, как всякая рисовая водка, и Зотов через секунду почувствовал, что желудок сворачивается в трубку. Лишь после помидора и куска хлеба оскорбленный насилием орган нехотя встал в прежнюю позицию.

Зотов потянул из пакета консервы и бутылку. Лимон и волосатый умильно переглянулись.

— Ты ангел, Зотыч, да? — ласково спросил Лимон. — Или уже коммунизм наступил?

— Ешьте, ешьте, — подтолкнул Зотов банку. — А то на вас страшно смотреть…

Собутыльников не надо было просить дважды. Через минуту жестяным серебром засияла изнутри банка. Лимон и волосатый, который был представлен Зотову как Серега Жердецов, представитель умирающей профессии автоугонщиков, дружно закурили и блаженно отвалились от стола.

— Тушенка — это вещь, — убежденно сказал Лимон. — Ты бы, Зотыч, почаще заглядывал.

— Заглядываю, как могу, — пожал плечами Зотов. — Тем более ты работаешь, а я…

— Ага, — обидчиво сказал Лимон, — заглядываешь! Только по делу, брат… А без дела навестить старого товарища — слабо. Вот и теперь, признайся, не просто ведь так приканал к бедному Жоре Лимону?

— Да, бедный Жора, — согласился Зотов. — По делу приканал.

— Тогда я пошел, — сказал Жердецов, косясь на бутылку.

— Пошел, а? У вас дела, у нас делишки.

Лимон открыл бутылку, налил полный бокал и жестом заставил Жердецова выпить. А потом разрешил:

— Теперь иди. Привет Валентине, пусть не ругается.

— Ну, если что, — поднялся Жердецов, — если, значит, понадоблюсь…

А когда они остались одни, Лимон вылил на голову кружку воды из-под крана, вытерся какой-то рванью и буднично сказал:

— О деле — так давай о деле. Пока мозги раком не встали.

— Ты зачем столько пьешь, Лимон? — укорил Зотов. — Когда ни приду…

— Ничего, — отмахнулся Лимон. — На свои пью. Это раз. Ума не пропиваю — два. А вообще, от страха пью, Зотыч… И не хочу объяснять, какой он, страх-то. Просто жить страшно. Ложусь спать — боюсь. Просыпаюсь — боюсь… Тебе не бывает страшно?

— Бывает, — подумав, сказал Зотов. — Но это не повод… Не надо, угодив в клетку, чесаться и ловить блох на потеху почтеннейшей публике. Достоинство надо сохранять и в клетке.

— Это я слышал, — угрюмо сказал Лимон. — Эти поповские побасенки… Просто удивительно, до чего же вы, твердолобые большевики, сродственны с попами! Я на твоем месте давно бы махнул в семинарию. Ты еще вполне можешь дослужиться до епископа. Или кто там у них самый главный…

— Хорошая перспектива, — согласился Зотов. — Как-ни-будь подумаю над этим предложением. А пока — сведи меня снова с Беззубым. Есть фантастика семьдесят какого-то года. Оскудел я, Лимончик!

— Накрылся Беззубый, — вздохнул Лимон. — Не поделил что-то со своим большим Кругом. Ну, спустили, говорят, в ливневую канализацию — до сих пор родственники ищут. Так что место вакантно, можешь сам открывать лавочку.

— Жаль, — понурился Зотов. — Очень жаль… А с собственной лавочкой не пойдет. Не получится из меня акулы книжной биржи. Но ты же других жучков знаешь!

— Знаю, однако после Беззубого к ним опасно подходить. Плохая рекомендация, брат. Если ты совсем на последнем выхлопе, могу подкинуть немного капусты.

— Не возьму, — сказал Зотов. — Отдавать нечем. А чувство долга меня, как всякого нормального человека, сильно угнетает. Черт знает куда податься! Может, натаскаешь по-немецки, если сам не забыл? Да и рвану куда-нибудь во Франкфурт!

— В который? — буркнул Лимон. — Их два, чтоб ты знал. Один на Одере, другой на Майне. И везде, обрати внимание, вакансии заняты. Между прочим, нашими бывшими друзьями по лагерю. Они, подлецы, никогда не забывали язык настоящих победителей. А кроме того, у них на Западе лучше репутация, ибо, в отличие от нас, раздолбаев, не успели за свой короткий социализм разучиться работать. Поэтому сначала их берут, потом турок. А уж потом — нашего брата. Так что дворником пойдешь. Костя! Если турки не зарежут.

Выпили, помолчали.

— Еще надо получить вызов, — вернулся к теме Лимон.

— Заплатить кучу денег. Сначала в виде выездной пошлины, а затем — въездной… Стригут шерстку, что ты хочешь! И после всех мытарств — в дворники, Зотыч, в дворники!

— Да-а, — протянул Зотов в тоске. — Большая у нас планета, а жить негде.

— Иди-ка ты ко мне в напарники! — воодушевился Лимон. — И не вороти рыло! Работа — не хуже прочих. Я из тебя такого крысобоя заделаю — прима! Деньги будешь лопатой грести.

— Как ты?.. — усмехнулся Зотов.

— А что… — чуть смутился Лимон. — Если бы не пропивался.

— Нет, — покачал головой Зотов. — Мне сегодня уже предлагали работу. Если соглашусь — квалификацию потеряю. Тогда действительно финиш… так до сдоху и буду крыс морить. Видно, придется все-таки продаваться в одну шарашку. Как раз сегодня приглашали зайти.

Он отодвинул стакан, прихватил палку свою ободранную и протянул руку Лимону.

— Где хоть шарашка? — спросил тот. — На Сретенке? Ну, загляни потом. Вдруг не договоришься.

Через несколько минут неспешного хода по горячему и пыльному переулку Зотов выхромал к «Аргусу» — длинному трехэтажному зданию, в котором размещались представительства совместных предприятий машиностроения. В мрачноватом вестибюле, среди фикусов и пальм в кадках, торчал охранник в серой униформе.

— Куда, к кому, на сколько? — рявкнул он металлическим голосом.

Зотов сказал, куда и к кому. А на сколько, мол, не знает. Если не зарежут, то ближе к вечеру выйдет. Охранник юмора не оценил, знаком попросил показать опознавательный браслет, ушел за конторку и пощелкал на пульте монитора внутренней связи. И развернул его, чтобы где-то там, в недрах «Аргуса», могли полюбоваться на Зотова.

— Пришел-таки, родной? — Гладкая полузабытая рожа глянула на Зотова с экрана. — Ну, поднимайся, поднимайся… У меня, правда, небольшое совещание, так что поскучай, Бога ради, в приемной. Не посетуй. Я распоряжусь, чтобы дали кофе. Или ты больше на чай налегаешь?

— Мне все равно, — независимо сказал Зотов. — Только долго ждать не смогу, учти.

— Понял, — осклабился Кот. — Деловые все стали, спасу нет! Ладно, миленький, не задержу.

Охранник тем же нетерпеливым знаком попросил палку, подергал ее, повертел и вернул Зотову.

— Второй этаж, налево, — выдал он наконец ценную информацию. — На левую, значит, руку…

На втором этаже панели были обшиты светло-зеленым пластиком, а на полу лежала пепельная дорожка с мягким толстым ворсом, о который Зотов, оглянувшись, предусмотрительно вытер пыльные башмаки. Хорошо устраиваются люди в «Аргусе», ничего не скажешь… За дверью с номером 21 и табличкой «A. A. Сальников» оказалась крохотная приемная: барьерчик, хлипкое креслице для посетителей и тощая нелюдимая секретарша с острым профилем, которая истово терзала клавиатуру мощного «Сириуса». Зотов покосился на компьютер и даже вздохнул от зависти.

А потом, усевшись в креслице, вспомнил бригадира с участка нормалей, Женю Буханцова. И улыбнулся. Этот Женя умудрился ввести в «Сириус» сложную игровую программу с мультипликацией: безобразная горилла гонялась за пышной блондинкой, и, если играющему удавалось путем ввода разных команд заставить гориллу схватить блондинку, на экране начиналось совершенно невообразимое непотребство. Частенько по вине играющего горилла натыкалась на пальмы, в изобилии росшие по экрану. Тогда зверь поворачивался к неумехе, грозил кулаком и плаксиво спрашивал: «Очки дома забыл, козел?» От непосвященных Буханцов запирал программу кодовым матерным словом…

Пока Зотов, прихлебывая ароматный кофеек, вспоминал Женю и свой цех на «Салюте», совещаловка у Кота закончилась. Из кабинета вышли два добрых молодца, с которыми Кот напоследок поручкался. Одному Сальников даже пожелал по-немецки всех благ, правда, с сильным тамбовским акцентом. Зотов чуть не подавился кофейком, потому что в другом джентльмене в белой чесуче узнал сокурсника, Вадика Веревкина. Тесен мир, подумал Зотов, и ему почему-то стало неловко за посох свой затерханный, за ботинки разбитые и лоснящиеся штаны. Давно он перестал всего этого стыдиться. А тут, значит… Хорошо, что Веревкин не обратил никакого внимания на сгорбленного и неряшливого, похожего на бомжа человека в углу приемной — взглянул как на пустое место. Вот и Вадик, активист, лидер перестройки в институте, научился не замечать нищету.

— Заходи, миленький, заходи! — обернулся Кот к Зотову и повел ручкой в сторону кабинета. — А ты, Верунчик, пока ни с кем не соединяй. У нас с господином Зотовым будет длинный и серьезный разговор.

Ну-ну, усмехнулся Зотов, поднимаясь. Разговоры говорить — не дрова рубить.

Кабинет у Сальникова оказался небольшим, обставленным со спартанской простотой: стол, десяток металлических кресел да еще стеллажик с игрушками и стопками проспектов. Ничего лишнего, кроме, цветастеньких штор с оборочками, совершенно дико выглядевших в строгой обстановке.

Почти за двадцать лет Кот мало переменился — та же квадратная мордочка, жирные ручки, неплотно прилегающие к туловищу, и пузцо, которому тесно было в легоньких светлых штанцах. Правда, лысинка появилась у Сальникова, розоватая, как попка младенца. Она застенчиво выглядывала из жестких, в разные стороны торчащих белесых вихров.

— Ай-яй-яй! — запричитал Кот, усаживаясь за голый стол и роняя в ладонь подбородок. — Ай-яй-яй, милый друг Зотов… Ох, пообтрепало нас времечко, пообтрепало!

Милый друг… Зотов вспомнил, как тряс Кота за грудки и орал: «Еще раз залезешь в котел, убью, тварь!» А Кот пыхтел, вырываясь, и шептал: «Брехня, Зотыч, какой котел… Ну, персики у дехкан на мучицу выменял, немножко мучицы! Надо же ребятишкам сладенького попробовать…»

— Да, прошелестело времечко. — Кот скорбно сложил толстые губы. — Худой ты какой, бледный… Слава Богу, живой! Верно?

Зотов хотел сказать, что и Кот тоже весьма живой и что, судя по румянцу, не собирается в ближайшее время отбывать в мир иной. Хотел съязвить, но почему-то остерегся.

Угощайся! — Кот с пыхтением полез в стол, достал коробку сигар. — Садись поближе, садись, закуривай. Это гаванские, рекомендую, миленький. Правда, их теперь делают в Майами-Бич, но разница незаметна.

У Зотова глаза полезли на лоб — еще бы, Кот по-человечески заговорил! Сроду ведь Сальников не курил, для чего-то здоровье берег. Вот и теперь сигару не взял.

Сам не причастился? — спросил Зотов, выбирая и нюхая длинную коричневую сигару, от которой пахло не нашим солнцем.

Иногда балуюсь за компанию. — Кот протянул Зотову серебряную гильотинку и такую же серебряную плошку с толстым огарком розовой свечки. — Ты кончик-то обкуси, родной, обкуси да над свечечкой поводи. Над живым огоньком поводи, а уж потом закуривай, лови кайф полной грудью.

Зотов так и сделал. Прикурил, затянулся и закашлялся — с непривычки.

— Хорошо живете, — сказал он, чтобы скрыть смущение от кашля.

— Хорошо, — согласился Сальников. — Сами хорошо живем и другим помогаем. Если другие, как говорится, со всем к нам почтением.

— Я с почтением, — успокоил Сальникова Зотов. — Давай выкладывай, зачем звал.

— Что ж так сразу! — огорчился Сальников. — Сначала бы повспоминали боевые дороги, как водится между ветеранами. Столько лет… А как приснится…

— Я стараюсь о них не вспоминать, об этих дорогах, — отрезал Зотов. — И тебе не советую.

— Ну, добро, миленький, добро, — согласился Кот. — Может, контрагенты наши, в европах, правы — время действительно деньги. Значит, будем говорить по-европейски.

Он встал, подошел к окну, зачем-то откинул шторку, выглянул на улицу. Солнце косо упало на льдистую крышку стола и запрыгало, дробясь. А когда Сальников снова повернулся к Зотову, от прежнего Кота не осталось и следа.

— По-европейски. Без сантиментов. Без наших расейских соплей. Скажи честно, милый друг Зотов, ты слышал когда-нибудь о банке мозгов?

— Слышал, — подумав, сказал Зотов. — Но считал это глупой выдумкой, уздечкой для дураков.

— Напрасно, — усмехнулся Кот.

Он нажал какую-то кнопку, и из крышки стола выполз комп с клавиатурой — Зотов такой техники и не встречал.

— Так… Зотов Константин Петрович, шестьдесят восьмого года рождения. Ах, Зотов, тебе уж скоро сороковка набежит. Мне зимой сорок стукнуло. Не по себе было, доложу, а потом привык.

Болтая, Кот виртуозно играл на клавишах, а принтер тихонько повизгивал.

— На, полюбопытствуй!

И протянул Зотову распечатку, украшенную цветной картинкой. Снимок, вероятно, делали года два назад, пиджак этот в серую полоску Зотов давно отдал старику соседу… В толпе фотографировали, за физиономией зотовской размытыми пятнами виднелись чьи-то лица.

Вчитавшись, Зотов почувствовал, как загорелись щеки: то ли от гнева, то ли от стыда. Бесстрастно и точно в распечатке сообщалось, где за последние десять лет Зотов работал, почему разошелся с женой, когда испытывал денежные затруднения, какие склонности и пороки имеет, каков в общении. Приводился и список изобретений с пометками: где внедрено, какой эффект. Самое интересное было в конце: квалификация — три единицы.

— Что значит — три единицы? — пробормотал Зотов.

— Код, — благодушно объяснил Сальников. — Единица — значит, обычный спец с дипломом, определенным опытом и склонностью к самостоятельному творчеству. Такие на рынке — рупь кучка. Две единицы — хороший конструктор, с идеями, с задатками руководителя. А три, миленький… Это ас, башка, это сам себе КБ. Понял? Оценка идет по нарастающей в геометрической прогрессии.

— Ну, спасибо, — криво ухмыльнулся Зотов. — Теперь хоть знаю, что башка и сам себе КБ.

— Так вот, родной… Банк мозгов, как видишь, не выдумка. Когда-то мы, промышленники, сложились и составили этот банк. Между прочим, я член правления. Работать сейчас — одно удовольствие. Паренек, значит, только вылупился из института, только что-нибудь намозговал, пусть даже пустячок… И уже тут, в банке. Есть несколько совсем зеленых ребятишек, еще учатся… Однако успели где-то интересные соображения высказать, где-то статейку тиснуть. То есть перспективные ребятишки. Пусть растут. И вот понадобилась мне… или еще кому определенная команда для разработки, скажем, новой промсхемы, для узелочка какого… Нажал кнопку — два десятка фамилий. Выбирай!

— А эти самые… ребятишки… Они хоть знают, что в банке сидят?

— Зачем? — улыбнулся Кот. — Зачем людей отвлекать?

— Но это же противозаконно! За такие дела еще в прошлом веке президентов сковыривали. И не где-нибудь, а в Америке, на которую вы молитесь!

— Перегнул палку, миленький, — покачал толстым пальцем Сальников. — Незаконно… Ишь ты! Скажем так, не совсем законно. Чуешь нюансик? Да, пытались тут… демократы… Делали запрос в Госдуме по поводу нашего банка. Тоже эдак на дыбки вставали: незаконно, тотальная слежка! Ладно, мы не бедные. Заткнулись демократы. Осознали свою неправоту. А насчет Америки… Не молимся мы на нее, Зотов, милый друг, вовсе не молимся. Терпим пока приоритет, это да, тут никуда не денешься. Терпим, но помним, сколько она из России мозгов выкачала! Не забываем о чувстве патриотизма, на которое у нас любой горазд побрызгать… Не желаем, чтобы наши мозги ишачили на Америку. Хватит. Потому и следим за ребятишками. Только у него наметился контактик насчет контрактика за бугром, а мы и тут… Объясняем. Или без всяких объяснений… Не хочешь трудиться на благо России — посиди без работы. Никаких вызовов, никаких бабок на выезд!

Зотов почувствовал, как взмокла спина.

— Ты… серьезно?

— Да уж не в игрушки играю, — сказал Сальников. — Ну скажи, миленький, почему это после аварии, когда тебя с «Салюта» попросили, ты нигде не мог устроиться? Не удивлялся? Почему о тебе, о классном специалисте, родимая биржа труда забыла? А если вспоминала, то лишь для того, чтобы предложить какую-нибудь обидную работенку, вроде биметаллической пайки…

— Серьезно ты к разговору подготовился, — буркнул Зотов.

— Естественно, — согласился Кот. — Я же деловой человек. Я про тебя все знаю. Даже то, что ты сам забыл. Могу, например, напомнить о мистере Гаррисоне из «Форчун моторз»… У вас ведь дельце тогда почти сладилось, правда? А потом — чик! Вроде мистер Гаррисон собственной персоной, а не узнает…

Зотов побагровел, стукнул палкой в пол:

— Сволочи вы, пауки в банке своем сучьем! Патриоты… Патронов на вас нет!

Сальников беззвучно посмеялся, нюхая сигару, дожидаясь, пока Зотов выговорится. Тот действительно через минуту устал упражняться в великом и могучем родимом языке. И сказал глухо:

— Одного не пойму, Кот… С чего ты так разоткровенничался?

— Меня зовут Александром Александровичем, если забыл. Разоткровенничался по одной причине… Карантинчик, дорогой Константин Петрович, ты уже, кажется, прошел. И другие обстоятельства… По нашим подсчетам, у тебя осталось что-то около двух сотен баков и полгода на устройство по специальности. А через полгода, миленький, ты — так, кучка дерьма. Что еще светит? Ага, перекомиссия. Биржа обижается. Почти здоровый, лось этакий, а не хочешь работать на благо державы. Морду воротишь от неквалифицированного труда. Следовательно, пенсию могут урезать. Общество равных возможностей к тунеядцам относится брезгливо… Я не очень быстро все излагаю? Ты успеваешь следить за моими рассуждениями?

— Успеваю, — сказал Зотов. — У меня же — башка, сам себе КБ и бюро стандартов…

— Значит, перспективы, родной, у нас просто черненькие…

— Черненькие, — вынужден был согласиться Зотов. — В обществе равных возможностей у порядочного человека они и не могут быть розовенькими. Я теперь даже не удивляюсь, если ты скажешь, что аварию на «Салюте» мне подстроили.

— Не заносись! — фыркнул Сальников. — Была нужда… Наоборот, после аварии тут появилось мнение, что надо бы помочь способному молодому конструктору… Но ты сам все испортил. Сначала пить начал по-черному, а потом к мистеру Гаррисону полез. Решили подержать в карантине.

— Я пил-то месяц, — прищурился Зотов. — И с тех пор, если вы все про меня знаете… Поэтому что-то не сходится. Карантин длинный получается. Хорошие мозги тухнут, можно сказать, а вам и горя мало. Не по-хозяйски, а? Где ваша предприимчивость?

— Как раз по-хозяйски, — сказал Сальников. — Ты специалист штучный, дорогой. Как выходной костюм. Таких надобно немного. Зачем же мне держать двух хороших спецов на одном месте? Накладно, золотой! Только хотели вынуть тебя из шкафчика, а ты за бутылочку ухватился. Вот и ждал следующей вакансии.

— Ладно, — вздохнул Зотов. — Вынул из шкафчика — натягивай, Котяра!

— Родненький! — построжал Сальников. — Никакого воспитания, а еще институт закончил… Это мне простительно — с техникумом старорежимным, да еще заочным! Я же предупреждал, что меня зовут Александром Александровичем. Такое простое и славное русское имя, а ты поминаешь дурацкую кликуху. Нехорошо!

— Больше не буду, Александр Александрович…

Сальников нажал кнопку звонка, бесшумно вошла крысообразная секретарша, положила перед Котом кожаную папочку и исчезла. Сальников достал из папки голубоватую бумагу, напялил старомодные очки и стал похож на пожилого бухгалтера. Бумагу он внимательно перечитал, хмыкая и шевеля губами. Потом подтолкнул ее по крышке стола к Зотову.

— Познакомься, — сказал Сальников ворчливо. — Если условия подходят — подписывай и отваливай. Не подходят, излагай свои, и покороче. А то у меня через час важная встреча.

Зотов вчитался. «Контракт… произведен августа… дня… Означенный Зотов К. П. в качестве начальника специального конструкторского бюро обязуется… Означенное акционерное общество „Электронная игрушка“ в лице председателя совета учредителей Сальникова A. A. обязуется…»

Он потряс головой.

— Что-то неясно? — дружелюбно сказал Кот.

— Канцелярщина чертова… И потом — пустота в графе должностного оклада.

— Оклад, родненький, при социализме был… А у нас — жалованье. Называй цену. Ну, почем твои мозги?

— Дорого не запрошу, — усмехнулся Зотов. — На «Салюте» я получал сто тысяч в месяц и две тысячи долларов в год. Там я был всего начальником цеха. А поскольку у вас — спец КБ… Поскольку вы меня долго из шкафчика не вынимали… Так что в порядке компенсации за скармливание моли и вынужденный прогул требую двести тысяч деревянными и пять в год зелеными. Если в стране ходят зеленые, то у кого-то их должно быть много. Итак, двести в месяц нашими и пять в год чужими, любезный Александр Александрович! Вашу фирму это не разорит?

Кот скрестил пальцы на животе, отвернулся к окну и зашевелил толстыми губами, будто молился. Зотову вскоре это надоело, и он привстал:

— Ладно, Александр Александрович… Пошутили — и хватит. Поезжай на свою важную встречу, а мне тоже пора. Писать хочу — спасу нет, мочевой пузырь просто плачет. От кофе, наверное…

— Сядь, — резко сказал Кот. — Потерпишь! Если думаешь, я тут ваньку валяю, шутки с тобой шучу… Мое время дорого стоит! И в наших, и в не наших. Ты полагаешь, что вот так просто сможешь уйти отсюда? Не сговорились — и пошел, полетел, аки птичка Божия? Ну, лети, лети… Только не советую болтать о нашем разговоре! А то ведь послушает тебя человек, послушает да и стукнет психоневрологу. Мол, заговаривается Зотов Константин Петрович, бедолага, крыша поехала… И сгниют твои гениальные мозги в психушке.

— Угрожаешь! — вскинулся Зотов. — Да я на вашу вонючую контору… полк подниму!

— Почему полк? — развеселился Сальников. — Дивизию, значит, не осилишь? Дурак ты, Зотов… Как же много из вас, коммуняк, приходится дерьма вытряхивать! Тебе предлагают интересную, перспективную работу…

— Ага! Электронные игрушки для толстопузых!

— Это крыша, — вздохнул Сальников. — Ты со мной не хочешь дружить, а я откровенничаю… Электронные игрушки — только крыша. В основном мы работаем по заказам на космос. Самые современные модули. У нас с НАСА хорошие связи, чтобы ты знал. Мы французам для их лунника геологоразведочную платформу клепали… А представители нашей фирмы входят в международную марсианскую программу. Теперь ты понял, родненький, от чего так легко, дуром отказываешься?

Зотов, свесив голову, долго молчал. Сальников вздохнул, опять нажал кнопку и протянул секретарше контракт:

— Константин Петрович настаивает на двухстах тысячах в месяц плюс пять… нет, десять тысяч в год долларами. Впишите, пожалуйста, Верунчик. И прихватите потом шампанского…

— Десять тысяч… — пробормотал Зотов. — В отпуск можно смотаться в Майами-Бич!

— Можно, — заулыбался Кот. — Там бабцы хорошие. Но бежать со своими баксами к американским благодетелям не советую. Едва рыпнешься насчет убежища… тут у нас один попробовал… Ну, переслали американцам бумагу из прокуратуры: так и так, разыскивается по обвинению в торговле наркотиками. Тут же запаковали голубка в наручники и с первым самолетом отправили на милую родину. В Штатах таких деятелей не любят. Сами только-только от наркоманов очухались.

— Намек понял, — сказал Зотов.

— Это, миленький, не намек… А так — притча, самообучающаяся программа для хорошего компьютера!

Дальнейшее Зотов воспринимал в каком-то заторможенном состоянии. Они с Котом выпили по бокалу старого шампанского, и Сальников тут же убежал на свою встречу. Секретарша, улыбаясь и мило щебеча, отвела Зотова в соседний кабинет, где в окружении сейфов вертелся усатый хмырь с наманикюренными ногтями. Он оказался инспектором по кадрам НТР. Сначала инспектор вручил Зотову чек на подъемные — с тремя нулями. Затем выдал карточку в автомагазин, со скидкой за счет фирмы, и посоветовал обязательно взять «порше» последней модели. Скромно, однако надежно и дорого. А в японских одноразовых жестянках пусть, мол, нищие катаются… Еще Зотов получил ключ от коттеджа в Митино. Хмырь-инспектор подробно объяснил, как туда проехать, и снабдил хорошей автомобильной картой города со встроенной схемой а жидких кристаллах. Ее можно было настраивать по маршруту собственного автомобиля, и рубиновая бегучая звездочка ползла по карте, обозначая точное место путешественника. Наконец Зотов получил заборную книжку специализированного магазина фирмы, толщиной с «Войну и мир». В книжке Зотов должен был обозначить птичкой необходимые вещи — от носков до холодильника, сдать ее в магазин, а уж там проследят, чтобы заказанное доставили в новое жилище Зотова.

— С какого числа вы можете приступить к работе? — спросил хмырь приятственно. — Чудненько, прямо с понедельника! Вот сюда, Константин Петрович, пожалуйте пальчик… Замечательно, благодарю! У вас хорошие папиллярные линии. Это магнитный пропуск в СГБ. Для посещения завода у вас будет другой.

— А где завод? Впрочем, я не знаю, где также находится и мое место работы…

— Не волнуйтесь, за вами заедут. Хороший паренек, зовут Рудик. Стреляет с обеих рук, а уж машину водит! Прежний начальник СГБ был им очень доволен.

— Прежний начальник… — повторил Зотов. — Что с ним? На пенсию ушел? Или грибочками траванулся?

— Грибочками! — похихикал хмырь. — Очень смешно, знаете… Прежний начальник сейчас возглавляет нашу команду в марсианской программе. Ну-с, а теперь давайте решим, куда вас определить на службе.

— В контракте же… все сказано! — удивился Зотов.

— О, Господи! — Хмырь приложил наманикюренный коготок к пробору. — Александр Александрович забыл, вероятно, предупредить… Видите ли, согласно режиму секретности… Увы! Вдруг в аварию попадете, не дай Бог! Кроме того, вы обязаны сообщить в домовой комитет, что трудоустроились. А там, конечно, спросят куда. На сей случай…

Инспектор протянул Зотову стандартное служебное удостоверение — серую карточку, запрессованную в прозрачный пластик. Фотография была та же, с полосатым пиджаком, только фон убран.

— Рекомендую тщательно изучить удостоверение, — сказал инспектор озабоченно. — Теперь вы — мастер цеха фирмы «Аэлита». Компьютерные игры, самоучители для юных программистов, викторины и прочее. «Аэлита» — дочернее предприятие нашего акционерного общества. Мы умеем беречь наши маленькие производственные секреты. Умеем… Засим желаю приятного времяпрепровождения в выходные. Патрон поручил передать вам от себя лично скромный подарок.

И виртуозно сунул в карман Зотову коричневый конвертик, многообещающе захрустевший.

— Кстати, — спросил Зотов с порога, — а что делает в фирме господин Веревкин? Он здесь служит?

— Так точно, — сказал инспектор. — Шеф отдела рекламы. Весьма компетентный специалист. Патрон, между нами, умеет подбирать кадры, хотя это должен делать я…

— И Жигайлов у Веревкина работает?

— Не припомню-с, — развел руками инспектор. — Мое дело — специалисты высшего эшелона.

Тесен мир, подумал в который раз за этот длинный день Зотов, выбираясь из «Аргуса» на горячую мостовую. Солнце уже коснулось крыши китайского ресторанчика напротив. И Зотов, пощупав конвертик, так захотел посидеть в неспешной обстановке, сожрать что-нибудь экзотическое под бокальчик хорошего вина… Так захотел, что не выдержал искуса и похромал в ресторанчик. И тут в двери торчал дуболом в мышиной униформе. Он даже не взглянул на Зотова, рассеянно копаясь спичкой в зубах. Зотов открыл, наконец, коричневый конвертик и обнаружил триста долларов крупными купюрами.

— Нету мелких! — сказал Зотов, тряся деньгами перед носом дуболома. — Как-нибудь отблагодарю, не сомневайся.

Страж с интересом покосился на веер в руке Зотова, подвинулся, и тот очутился в сладковатой атмосфере ресторанчика, где в полутемном зале, за столами с разноцветными бумажными фонариками, белели лица. Неслышно возник метр с плоской физиономией и небрежно поклонился:

—. Господину угодно…

— Угодно, угодно, — сказал Зотов. — Столик на двоих. Никого не подсаживать. Шлюх не требуется. Плачу наличными и зелеными. Буду с приятелем через полчаса. Внял?

И действительно, через полчаса они с Лимоном уже сидели в самом углу, на небольшом возвышении, рядом с музыкальным ящиком, который тихо наигрывал восточные мелодии. Поначалу остальные посетители косились на рванье, в котором наши друзья заявились в фешенебельный кабак, а потом, видно, решили, что это два труженика богемы выпендриваются с жиру.

Официант в халате и квадратной шапочке с поклонами расставил на столе расписные тонкие блюда с острыми овощами, какими-то лиловыми щупальцами, кусочками пряной рыбы, соусами и прочими экзотами. Лимон таращился на это великолепие, потирал нос и сопел. Наконец официант принес кувшин для омовения рук, тазик и пару полотенец с иероглифами.

— А где… это? — забеспокоился Лимон, макая руки прямо в тазик.

Тут вышел второй официант с высоким фарфоровым сосудом и пиалами на подносе. Рубиновое вино он плеснул на самое донышко пиал и благоговейно поставил перед гостями.

— Нормально, — сказал Лимон, попробовав. — Оставь, милок. А теперь скажи, как по-китайски «ваше здоровье»?

— Понятия не имею, — пожал плечами виночерпий. — Я из Кустаная.

— А вино откуда?

— Понятия не имею… Из Греции, кажется. Приятного аппетита, любезные господа!

— Вот так всегда, — огорчился Лимон. — С виду — фирма, а поскребешь ногтем — фигня самодельная. Ладно, Костя, будем здоровы и богаты! За твои успехи…

И лишь после того, как они плотно покушали и успели ополовинить сосуд, Лимон потребовал:

— Рассказывай.

И Зотов все рассказал. Почти все. Умолчал только о банке мозгов.

— Рад за тебя, — сказал Лимон. — Считай, из дерьма вынырнул… Десять тысяч баков в год! С ума сойти… А я-то, грешный, хотел было предложить одно дельце. Вонючее, правда, дельце, но заработать можно изрядно. Так что придется мне самому… нюхать. А вообще, интересно, как ты себя чувствуешь после таких метаморфоз?

Зотов подумал и вздохнул:

— Плохо чувствую, Лимончик… Как девушка после первой брачной ночи. Больно, противно, стыдно, но есть надежда, что когда-нибудь привыкнет. Ведь говорили же бедной девушке умные подружки, что это еще и приятно…

— Сучья жизнь, — сказал Лимон. — Сучья страна… Эх, заправить бы сейчас ленту, да как крутануть на турели, да ка-ак вмазать!

— Кому? — устало усмехнулся Зотов.

— Всем, — убежденно сказал Лимон и огляделся. — Каждому! Ты, помнишь, какой я был? Ну, тогда, в клубе афганцев, где мы познакомились? Тонкий, звонкий и прозрачный… Нецелованный. От и до в Афгане прошарашил, насмотрелся, сам понимаешь… А ведь не спекся! Стишки, мать твою, писать пробовал! Даже после всего… Ах, Рильке, ах, Борхерт! Веришь, все о Гюнтере Айхе собирал — почти все его книжки достал. Это в те годы… Тоска, брат!

Долго молчали. Потом отмякли душами. Еще кувшинчик спросили. Тонких черных сигарок покурили. И шлюшек отвадили, которых, несмотря на предупреждение Зотова, к ним все-таки направил метр. И стражу в дверях денежку отвалили.

Оглянулся Лимон на веселые огоньки, и опять его повело:

— Вернуться бы с «калашником» — и всех!

— Слишком их много, всех-то, — остудил его Зотов. — Да и не они виноваты.

— А кто? — закричал на всю Сретенку Лимон. — Покажи мне, кто персонально. Я его без «калашника», голыми руками…

Зотов ничего не ответил, но вспомнил отчего-то Вадика Веревкина и Жигайлова. Кому он сегодня утром жаловался, что рано сдали «калашники»? Жигайлову…

В переулке за углом, на свету, их караулили. Скорей всего, официант из ресторана и навел на богатых гостей. Лимону тут же порезали рукав — подвела его реакция после греческого напитка. Зотов же успел свой волшебный пояс с цепью над головой раскрутить. Стайка волков ночи не отступила, а только перестроилась.

И неизвестно, чем бы все кончилось, но вбежал в круг какой-то молодой человек в кожаном жилете на голом торсе и пошел косить… Через минуту грабители валялись на тротуаре, а молодой человек, пряча в задний карман кастет, сказал Зотову:

— Чувствую, шеф, с вами скучать не придется. Меня, Константин Петрович, Рудиком зовут. Извините, что не сразу подоспел. Домой отвезти или будете ночевать у господина Кисляева?

— У господина Кисляева! — тут же влез Лимон. — Ты, Рудик, лучше нам бутылочку спроворь, раз такой шустрый паренек. В честь, так сказать, чудесного избавления!

Рудик выжидательно посмотрел на Зотова.

— Если не трудно, — смущенно сказал Зотов. — Действительно… Завтра же суббота.

— Есть! — сказал Рудик. — Идите потихоньку, а я догоню.

Уже у дома Лимона Зотов вдруг стукнул себя ладонью по лбу:

— Слушай, Жорка, ведь с этим Рудиком мы сегодня виделись. Утром, на автостоянке. Важный такой, в «кадиллаке». И я этот «кадиллак» к боксу отгонял. Ну, дела…

— Кто был ничем, тот станет всем, — прокомментировал Лимон. — Правильно пели в вашем партийном гимне.

Тут и Рудик неслышно возник. И протянул пакет, в котором что-то тонко звякнуло.

— Одна звенеть не будет! — возликовал Лимон. — Айда ко мне, юный друг Рудик, — воздадим тебе хвалы и песнопения!

— Не могу, — сказал Рудик. — Я на службе…

Он вручил Зотову крохотную, с пятак, штучку:

— Если что, Константин Петрович, вот связь. Не потеряйте. Лучше вместе с ключами повесить. Понадоблюсь — просто сожмите посильней.

— Черт, неудобно, честное слово… — растерялся Зотов.

— Я тут буду выпивать и закусывать, а ты — под забором?

— Зачем же под забором — я в тачке, — бесхитростно сказал Рудик. — У нас там все удобства, не сомневайтесь.

— И сортир? — удивился Лимон.

— Нет, — с сожалением вздохнул Рудик. — Чего нет, того нет.

Войдя в квартиру Лимона, друзья первым делом распотрошили пакет и обнаружили две квадратные бутылки старого виски. Добрый кус вареного мяса, закатанный в фольгу, был еще теплым. В задумчивости уселись они за стол, заваленный остатками обеденной трапезы. Пустая бутылка из-под рисовой водки рядом с солидными иностранными емкостями выглядела нищенкой на паперти. От неожиданно свалившегося великолепия, от крохотной рации, которая валялась между объедками и в любой момент могла вызвать доброго джинна по имени Рудик, от сознания того, что где-то неподалеку стоит тачка, полная чудес, напала на Зотова непонятная тоска. И Лимон тоже присмирел. И они почти в молчании выдули целую бутылку желтого резкого пойла, с каждой дозой все больше трезвея.

— Не берет ни хрена! — подосадовал Лимон. — Слишком много всего навалилось. Расшатался, брат, психодинамический стереотип. Пошли спать. Жаль, бабцов прогнали…

Зотова он забросил на раскладушку, подвешенную от крыс к потолку, а сам расположился на тахте, которую называл ипподромом по одному ему известной причине. Зотов скрючился на раскладушке и мгновенно уснул. И впервые за последнее время ему ничего не снилось.