Колёса диктуют вагонныеГде срочно увидеться намМои номера телефонныеРазбросаны по городам… Строки из популярной песни, которую гоняли по вагонному радио, когда я пару часов назад занимал своё место в купейном вагоне поезда «Пенза – Москва», навязчиво крутились в голове. Я лежал на верхней полке и пытался уснуть, а сон всё не шёл. Ещё и сосед напротив оглашал пенал вагона своим мелодичным храпом.
В Москву я отправился по просьбе Настина. Вызвал он меня к себе в пятницу, 1 июля, и заявил:
— Вот что, Арсений Ильич, вы же у нас молодой специалист, да еще и талантливый не по годам. В Москве 22 июля пройдёт всесоюзная конференция молодых специалистов, а человек, который должен был от Пензенской области ехать, неожиданно заболел. Там не простуда, а что-то серьёзнее. Тут я и вспомнил, как вы принимали активное участие в научном обществе при вузе, писали статьи, вас даже рекомендовали в ординатуру. В общем, предложил вашу кандидатуру, и её предварительно одобрили. Там ещё парочка кандидатов есть, но поедет тот, чей доклад окажется наиболее интересным и подкреплён хорошей научной базой с проверенными источниками. Своего рода облегчённая кандидатская диссертация. Если возьмётесь, то на подготовку доклада у вас неделя. Сначала наша комиссия рассмотрит работы кандидатов, затем московская. Рассмотрят быстро, потому что работы остальных участников уже утверждены.
— Тема может быть любая? — уточнил я.
— Любая, но, естественно, не выходящая за рамки официальной медицины. И, кстати, благодаря этой поездке и выступлению на конференции закончить интернатуру вы сможете уже достаточно известным и перспективным специалистом. Согласитесь, неплохая стартовая площадка.
В общем, пришлось вспоминать и брать за основу свою кандидатскую из прошлой жизни, которая называлась «Выявление ранних признаков сердечной недостаточности и некоторых механизмов её компенсации при ишемической болезни сердца». Кандидатская, а не жизнь, если что. По идее, работа должна основываться на достаточном количестве лабораторных исследований. Но я решил отмазаться тем, что всё это еще в институте проводилось, и при подготовке реферата я пользовался материалами своих исследований в СНО.
Полностью переписывать по памяти работу я не собирался, буквально за день виду отсутствия пишущей машинки сварганил шариковой ручкой вариант «недодиссертации» на трёх листах, тогда как в оригинале она составляла семь машинописных, и предоставил рукописную версию Настину. Писать старался разборчиво, а не как обычно; почерк врача – это та ещё абракадабра.
Андрей Иванович внимательно прочитал рукопись, затем ещё раз и поднял на меня удивлённый взгляд.
— Я, конечно, не большой знаток кардиологии, но даже мне ясно, что человек, это написавший, обладает большим потенциалом в медицине. Арсений Ильич, это точно ваша работа?
Я изобразил на лице оскорблённую невинность.
— Обижаете, Андрей Иванович! Неужели вы могли подумать, что я её у кого-то украл?
— Ну, почему сразу украл, — смутился Настин. — Просто очень уж серьёзная работа для интерна, вот и лезет в голову всякое… Не обижаетесь?
Он испытующе посмотрел мне в глаза, я вздохнул и пожал плечами:
— В общем-то, я вас понимаю, работа действительно неплоха, простите меня за нескромность.
— Ох, Арсений Ильич! — он мотнул подбородком и погрозил мне пальцем, в глазах его заплясали смешинки. — Сейчас отдам распечатать Ольге Ивановне, потом сам отправлю вашу работу в Пензу.
Через три дня Настину сообщили из Облздрава, что мой доклад признан лучшим, хотя и на том конце провода, как мне позже по секрету сказал Андрей Иванович, выразили сомнение, что это работа интерна. Главврачу пришлось приложить определённые усилия, дабы убедить председателя комиссии, что у него в больнице трудится такой вот самородок. В общем, не без нервотрёпки, но доклад отправился в столицу, и ещё неделю спустя был утверждён самой высокой комиссией.
Ехать мне пришлось в одном купе с семьёй, состоявшей из папы, мамы и их дочери лет двенадцати. Представительницы прекрасной половины человечества расположились на нижних полках, а я мы с отцом семейства, соответственно, на верхних. Хотя у меня изначально билет был на нижнюю полку, но женщина так умоляла поменяться с дочкой местами, что я плюнул и полез наверх. Правда, семейка оказалась хлебосольной и, когда они разложили на столе свой ужин, то пригласили и меня присоединиться к трапезе.
Я вообще-то перед поездом успел дома перекусить, да и в портфеле лежали мамины пирожки, и начал было отказываться, но приглашающая сторона оказалась очень уж настойчивой, да и, честно говоря, от запаха жареной курицы у меня невольно началось обильное слюноотделение, так что сопротивлялся я недолго.
Обладавшая пышными формами мамаша тут же выставила на столик бутылку домашней наливки, а её супруг разлил по трём походным стаканчикам, тем самым, из пластмассы, которые собираются гармошкой. Ребёнку налили домашнего вишнёвого компота. Я выложил на стол пирожки, один из которых Борис Яковлевич – как представился глава семейства – тут же отправил себе в рот.
Его супругу звали Марией Фёдоровной, прямо как вдовствующую императрицу, что приходилась матерью Николаю II. А дочку – Наташей. Оказалось, они не пензенские, из Мокшана, что в 30 км от областного центра, а в Москву поехали навестить родственницу, который год приглашавшую их в гости, и вот наконец они выбрались, воспользовавшись тем, что у обоих родителей отпуск в один месяц, а у дочки летние каникулы. Нагрянут к родне, погостят недельку – и обратно. Всё же в Мокшане свой дом, хозяйство, за которым осталась приглядывать мать Марии Фёдоровны.
Спросил, зачем я в Москву еду. Рассказал про конференцию молодых специалистов, и что хочу в Москве заодно посмотреть книги по медицине, которые в Пензе не достанешь.
И это была правда, была у меня мысль в свободное от конференции время в поисках специальной литературы по восточной медицине и в частности по иглоукалыванию, дабы подвести под свои знания хоть какую-то научную основу, заглянуть в несколько книжных магазинов. В том числе в знакомый ещё по прошлой жизни «Дом медицинской книги» на Комсомольском проспекте. Я прекрасно понимал, что рано или поздно мною могут заинтересоваться всерьёз, и потому нужна была медицинская литература, объясняющая мои необычные навыки. Применение тех же игл, с которыми я не прочь был попрактиковать в будущем, могло бы хоть как-то более-менее правдоподобно объяснить то, как я без всяких препаратов и хирургических вмешательств привожу организм пациента в норму.
Кое-какой опыт работы в области иглорефлескотерапии у меня имелся. В прошлой жизни моим пациентом с инфарктом как-то стал пожилой кореец Виктор Шин, который практиковал в Пензе иглоукалывание. Хорошо практиковал, к нему записывались чуть ли не на месяц вперёд, он потом вообще в Москву уехал, открыл там свой кабинет, лечил всяких звёзд типа Киркорова. Так вот этот кореец своими иголками ещё там, в больнице, когда шёл на поправку, избавил меня от болевого синдрома, когда у меня неожиданно разыгралась мигрень. Головную боль как рукой сняло.
После этого я попросил Шина научить меня хотя бы азам иглорефлексотерапии. Он не отказал, предложил поучиться корпоральному иглоукалыванию, то есть когда происходит воздействие иглами на рефлексогенные точки, располагающиеся по всему телу. Ещё он владел техникой аурикулярной акупунктуры, где задействованы особые зоны, которые находятся на ушной раковине, но обучать ещё и этому он меня не стал. Мол, хватит вам, батенька, для применения в обиходе и того, что знаете. Вы же не собираетесь создавать мне конкуренцию? Боливар… то есть Пенза не вынесет двоих. Ясен пень, не собирался, так что удовлетворился таким ответом.
Натаскивать меня он начал ещё в больнице, а потом я месяц три раза в неделю ходил к нему в частный кабинет при областном диагностическом центре, в семь утра, до приёма первого пациента, и он минут по тридцать обучал меня своему искусству – по-другому это и не назовёшь. Вершин иглорефлексотерапии я, конечно, не достиг, настоящие мастера учатся этому годами, но снять ту же головную боль при помощи нескольких тонких игл мог вполне.
А к иголкам нужна была соответствующая литература, иначе на вопрос: «Где ты всему этому научился?» мне останется только невнятно мычать. А тут – нате, смотрите, вот всё в книге есть. Правда, я далеко не был уверен, что даже в Москве найду нужную литературу, всё-таки для СССР иглоукалывание – настоящая экзотика.
Хотя в России положительные результаты применения иглоукалывания в лечении «мышечного ревматизма» и ишиаса были описаны Чаруковским ещё в 1828 году, довелось читать как-то этот труд. Кстати, может каким-то чудом и повезёт его найти, или хоть что-нибудь по восточной тематике.
Может даже посчастливится сами иглы достать, хотя в этом я сильно сомневался. И самому сварганить не получится, Шин мне объяснял, что при их изготовлении используется специальный сплав, и они бывают разной длины и толщины. Делать от балды я бы, пожалуй, не рискнул.
В общем, посидели, поболтали о разном, да и разбежались по полкам. Соседи уснули чуть ли не моментально, а мне сон всё что-то не шёл, хотя я думал, что после наливочки да под стук вагонных колёс усну беспробудным сном и просплю до самой Москвы. Как бы не так! Не спалось – и всё тут… Мысли разные лезли в голову, потом вот эта песня вспомнилась.
Я посмотрел на светящиеся в темноте стрелки на циферблате «Командирских». Почти без четверти полночь. Повернулся на другой бок, и в этот момент услышал, как на соседней полке напротив тоже заворочались. Заодно храп Бориса слегка изменил тональность. А в следующее мгновение что-то с грохотом свалилось вниз, и кажется, я догадывался, что это могло быть. Вернее, кто, так как ещё секунды две спустя раздался полный страдания стон главы семейства и следом:
— Ёб…й в рот, сука! А-а-а…
Понятно, всё наше купе тут же переполошилось. Я первым делом протянул руку и включил свет в своём изголовье. Забранная в мутное продолговатое стекло лампочка светила слабо, при ней и читать-то толком нельзя, глаза испортишь, но хоть что-то. Благодаря этому рассеянному свету я разглядел, что на полу у нижней полки, где спала, а теперь в ужасе сидит, поджав под себя худенькие ножки, Наташа, лежит Борис Яковлевич, стонет и держится за левое плечо.
Я успокаиваю Марию Фёдоровну, которая уже собирается закатить истерику и поставить на уши весь вагон, а то и поезд, и прошу мне, как врачу, пусть молодому и не хирургу, но всё же дать мне осмотреть её мужа. Мы совместными усилиями помогаем Борису Яковлевичу подняться и сесть на нижнюю полку, после чего я незаметно активирую браслет и приступаю к диагностике. Выясняется, что у отца семейства сломана ключица. Правда, без смещения костей, что радует.
Не самое страшное, что могло бы быть, при падении с верхней полки, мог и голову проломить, и шею сломать. Но всё равно приятного мало. Теперь по приезду в Москву мужику предстоит первым делом тащиться в травмпункт, где ему загипсуют плечо. Гулять по столице с гипсом на руке можно, но всё равно приятного мало.
— Ушиб плеча, — констатирую я, чтобы не пугать и самого пострадавшего, и его возбуждённую супругу. — Попробую снять болевой синдром. Вы, Борис Яковлевич, даже ничего не почувствуете, только тепло там, где вашей кожи будут касаться мои пальцы. Готовы?
— Ну если и правда боль снимешь, — он со мной сразу перешёл на «ты», — тогда ладно.
Получив согласие, прошу всех сохранять полное молчание и не мешать работать, после чего приступаю к делу. Мои «паутинки» споро «сваривают» место перелома, буквально за минуты восстанавливая костную ткань. Когда всё закончено, я открываю глаза и устало выдыхаю:
— Ну как, не болит?
Борис недоверчиво поднимает руку, осторожно двигает плечом в разные стороны, и на его губах расплывается довольная улыбка:
— Ну ты, парень, даёшь! У тебя ж золотые руки!
Далее на радостях следует предложение выпить, но я говорю, что снятие болевого синдрома отняло у меня силы, пусть на самом деле и не так много, и предлагаю всем разойтись по полкам – до Москвы с остановками ехать осталось меньше семи часов. На этот раз Борис с Марией Фёдоровной меняются местами, хотя Наталья заявляла, что готова поспать на верхней полке.
— Ещё ты у нас не сверзилась оттуда, — бурчит мать.
Расход энергии приносит свои плоды, и я почти моментально проваливаюсь в глубокий, чернильно-беспробудный сон, чтобы через несколько часов проснуться если и не полностью свежим, то вполне нормально отдохнувшим.
Перрон Казанского вокзала напоминает человеческий муравейник. Как же я за время в тихом Сердобске отвык от такого количества людей… Да и Пенза, если уж на то пошло, не сравнится с Москвой в плане густонаселённости. Здесь, особенно в таких местах, как вокзал, нужен глаз да глаз. Того и гляди что-нибудь умыкнут. Вон у того, в кепке, надвинутой на глаза, морда чисто уголовная, вылитый Промокашка из ещё не снятого фильма «Место встречи изменить нельзя». Ещё и папироску смолит, зыркая по сторонам.
Обхожу его стороной, надеясь, что ничем этого типа не заинтересовал. Возможно, сегодня не повезёт кому-то другому. А мне тут задерживаться не с руки, у меня сегодня «большие гонки».
Прощаюсь со своими ночными попутчиками, желаю Борису здоровья, и первым делом спускаюсь на станцию метро «Комсомольская». Трясусь в вагоне метропоезда, пассажиры которого заняты преимущественно чтением книг и газет. М-да, самая читающая страна в мире… Были бы смартфоны – все бы в них уткнулись.
Мой путь пролегает до станции «Фрунзенская», а там уже до 1-го Московского медицинского института рукой подать. Именно там будет проходить конференция молодых врачей, которые приезжают со всего СССР, и где сейчас мне нужно будет зарегистрироваться.
По пути заглядываю в книжный магазин, однако ничего любопытного там не нахожу, и следую дальше, до конечной цели своего маршрута. Да-а, давненько я не переступал порог этого учебного заведения… Да и было то всего единожды, в 1999-м, кажется, тогда уже это была Медицинская академия имени Сеченова, которая в 2010 году была (будет?) реорганизована в Первый Московский государственный медицинский университет им. И. М. Сеченова. В тот раз там проводился всероссийский слёт кардиологов, правда, выступить врачу из Пензы так и не дали. То есть не предложили, а то мне было бы о чём рассказать. Но ничего, со второй попытки в этой жизни у меня получится выступить в стенах этого легендарного учебного заведения.
Регистрация участников проходила в фойе института. Студентов не видно, каникулы, так что заходили сюда исключительно те, кому завтра выступать, а в большинстве своём это были просто слушатели. Согласно вывешенному на стене списку уступающих мне зачитывать доклад предстояло завтра седьмым, после некоего И. Черевань из Полтавы.
Из института поехал заселяться в гостиницу «Россия», где предстояло эти два дня квартировать участникам конференции. Проживание, само собой, за счёт принимающей стороны: две ночи, выселение послезавтра утром. Питание также за счёт организаторов, ещё на регистрации каждому выдали несколько талонов с синими печатями на каждом. Сегодня ужин, завтра – утренний приём пищи и ужин – обедать мы будем в институтском буфете в перерыве между выступлениями на конференции. И в день отъезда – прощальный завтрак. Так что до вечернего поезда, на который у меня уже был приобретён билет заранее, придётся где-то шататься. Кстати, билеты на поезд в оба конца оплачивает больница, по приезду сдам эти квиточки в бухгалтерию.
Почему только обедом нас сегодня обделили? Сэкономить решили на молодых специалистах? Или подумали, что заселяться приезжие будут весь день, и не всем суждено попасть на обед, уравнять решили, чтобы никому обидно не было?
«Россия» буквально довлела над Зарядьем, даже Кремль находился словно в тени гостиницы. Но одному моему знакомому, москвичу, она напротив нравилась. Как бы там ни было, снесут её к чертям собачьим к 2010-му, на её месте разобьют парк «Зарядье». А ещё пожар, который случился в феврале этого года, и унёсший полсотни жизней… Если память не изменяет, после пожара, при котором выгорели с 4 по 17 этажи, гостиницу восстановили за 3 месяца, чтобы успеть к майскому Съезду профсоюзов. Вбухали в ремонт порядка 20 миллионов рублей. Дешевле было, наверное, снести.
Уже когда вошёл, мне невольно почудился запах гари. Хотя, конечно, ничего не горело, просто я уже подсознательно представлял, как полыхают номера и подсобные помещения.
Мне выделили номер на шестом этаже, с видом на Кремль. Вернее, не мне, а нам – моим соседом по комнате стал молодой хирург из Астрахани Гриша Соколов, заселившийся буквально на десять минут раньше и выбравший кровать справа от окна. Он ещё и привёз с собой целый рюкзак вяленой рыбы. Не то что я с домашними пирожками. Так что вместо обеда пирожки с рыбой пошли на ура. А чай, как выяснилось, можно было попить в буфете, который имелся на каждом этаже, туда мы и направились. Я по ходу дела два стакана в себя влил – чай у них был хороший, цейлонский.
После этого я отправился на поиски медицинской литературы. Той самой, по восточным методикам и желательно описывающим способы применения игл в особых акупунктурных точках. Звал Гришу, но тот сказал, что отправится по обычным магазинам, что-нибудь родным присмотреть из того, чего не бывает в Астрахани.
Для начала я двинул в книжный на Арбат, благо что тут пешком от силы четверть часа. Ничего интересного не нашёл, и решил заглянуть в «Дом книги» на Проспекте Калинина. Здесь на втором этаже, насколько я помнил, располагался отдел медицинской литературы, и память меня не подвела.
— Здравствуйте, девушка! — подхожу я к молоденькой и явно скучающей блондинке за прилавком. — У вас случайно не залежалась какая-нибудь литература по иглоукалыванию?
— Иглоукалыванию? — хмурит она тонко выщипанные по нынешней моде бровки. — Это как уколы, что ли, делать?
— Да нет же, это специальные иголочки втыкают в акупунктурные точки на теле, тем самым воздействуя на тот или иной внутренний орган человека.
— Первый раз слышу, — пожимает девица худенькими плечиками.
М-да, судя по всему, девушка из вчерашних студенток.
— А может, что-нибудь по восточной медицине имеется?
Она оборачивается, задумчиво проводит взглядом по корешкам книг, поворачивается ко мне и отрицательно машет своим «конским хвостом»:
— Не-а, ничего такого нет.
Я сам прошёлся глазами по рядам книг… Действительно, ничего, что могло бы меня заинтересовать. То есть заинтересовать как раз могло бы, но по обычной, а не восточной медицине.
Я уже мысленно прикидывал, как лучше добраться на Сретенку, где находится неплохой букинистический магазин, как вдруг услышал:
— Молодой человек!
Я обернулся. Позади меня стоял пожилой дядечка с седоватой бородкой клинышком, и в кругленьких очочках на слегка мясистом носу. Несмотря на то, что погода стояла солнечная, на нём был лёгкий плащ, а пальцами правой руки он сжимал резной набалдашник трости, на которую почти не опирался.
— Молодой человек, — повторил он, — можно вас на минутку?
— Да, что вы хотели?
— Давайте не здесь… Предлагаю выйти на свежий воздух и там спокойно пообщаться.
Он взял меня под локоток, и мы вышли из магазина. Причём незнакомец вообще не хромал, видно, ходил с тростью просто для солидности. Отошли в сторону и сели на свободную лавочку в тени липы.
— Я краем уха услышал, что вы интересуетесь литературой по иглоукалыванию. Верно? — спросил он, внимательно глядя мне в глаза.
— Есть такое, — подтвердил я, глядя на него не без доли подозрения.
— Смею вас заверить, здесь вы ничего этого не найдёте. Однако хочу поинтересоваться… Зачем вам такая литература? Иглоукалывание в нашей стране, мягко говоря, не востребовано. Вот если бы мы жили в Китае… Так с чего вдруг вы заинтересовались иглоукалыванием? Надеюсь, мой вопрос не выглядит слишком наглым?
— Да нет, что вы, вполне естественный вопрос. Знакомый моего отца одно время работал на какой-то стройке на Дальнем Востоке, недалеко от китайской границы, и однажды у него поднялось давление, — импровизирую я на ходу. — Да так, что хоть помирай. А неподалёку в тайге жил старый китаец, который, по слухам, иголками умел лечить. Вот и сбегали за китайцем, вернее, на вездеходе съездили. Тот потыкал в больного своими иголками – и давление практически сразу пришло в норму. Когда я ещё учился в Саратовском медицинском, то интересовался этой темой, попали в руки какие-то самиздатовские брошюрки, даже пробовал попрактиковаться на сокурсниках. И ведь кое-что получалось! Например, с помощью внутренней энергии «ци», как её называют китайцы, иногда получается купировать болевой синдром. Но знаний всё равно не хватает. Сейчас прохожу интернатуру, в Москву приехал на конференцию молодых специалистов, завтра выступаю с докладом. Заодно решил по книжным пробежаться, думал, может найду что-нибудь по восточным практикам… А вас почему это заинтересовало?
— Давайте сначала я представлюсь. Ларин Герман Анатольевич, профессор, невропатолог с многолетним стажем, правда, третий год как на пенсии.
Я тоже представился согласно правилам приличия. Собеседник кивнул и продолжил:
— Начнём с того, что родился я в Харбине в 1911 году, ещё до того, как через русско-китайскую границу хлынули толпы беженцев из Советской России. До революции Харбин был русским городом на территории северного Китая, со своим укладом, своей полицией и градоначальством. Мы не были эмигрантами, мы жили в своём городе. Через несколько лет после революции всё изменилось…
Ларин вздохнул, отведя взгляд в сторону, но я успел заметить промелькнувшую в его глазах грусть.
— Ладно, да это всё лирика… В общем, в Харбине жили и китайцы, одним из них был пожилой мастер иглоукалывания по имени Гао Ван. Отец к нему заходил иногда со своей гипертонией – он обладал избыточным весом, и Ван за один сеанс приводил давление в норму. Я тоже интересовался иглоукалыванием, но не как пациент, а как будущий врач, поскольку мечтал стать врачом, хотя отец и уговаривал меня учиться на железнодорожника – он сам работал инженером на КВЖД. Но душа у меня лежала к врачеванию, тем более что в 1921 году в Харбине врачами Центральной больницы КВЖД и русскими врачами-эмигрантами была открыта Высшая медицинская школа. Преподавание в школе велось по программе Томского университета. В итоге я поступил и закончил её, а Гао Ван, прежде чем уехать к сестре на юг Китая, успел передать мне не только кое-какие знания, но и книгу на китайском языке, которую я впоследствии, уже в СССР, перевёл на русский.
Интересно, подумал я, как похоже на мою историю с корейцем. Только со мной это случилось в более зрелом возрасте. А мой собеседник, судя по всему, впервые за долгое время нашёл возможность выговориться.
— Перевёл текст и скопировал иллюстрации – с рисованием у меня с малых лет дело обстояло неплохо. Кстати, в Высшей школе я недоучился, её закрыли, поскольку она постоянно испытывала финансовые трудности. Я остался недоучкой и с удостоверением личности в кармане – паспортов тогда не выдавали – поехал поступать в Дальневосточный медицинский университет в Хабаровске. И поступил! Хотя университетом это было трудно назвать – он разместился в двухэтажном здании бывшей школы. Только к 1935 году было надстроено ещё два этажа, и здание стало четырёхэтажным. Но я к тому времени университет закончил с дипломом врача-терапевта и был направлен на работу в только что открывшуюся больницу Комсомольска-на-Амуре, недавно ещё бывшего селом под названием Пермское. Там как раз начали строить судостроительный завод, народу понаехало… Ну и лечить их тоже кому-то нужно было. Работы хватало, но я чувствовал, что терапия – не совсем то, что мне нужно. И решил ехать в Москву, учиться на невропатолога, понимая, что с этой специальностью смогу в полной мере использовать свои навыки восточной медицины. Вот только отпускать меня не собирались – на стройке нужны были врачи. Я же был хоть и молодой специалист, как вы сейчас, однако сразу успел зарекомендовать себя с наилучшей стороны. Какую битву мне пришлось выдержать с главврачом больницы… Но в итоге я просто забрал трудовую книжку – в то время она называлась «Трудовой список» – уволился, и самовольно поехал поступать в 1-й Московский медицинский институт, как раз где у вас проходит конференция. Я подал документы, сдал первый вступительный экзамен, и сразу после него на выходе из института ко мне подошли люди в штатском и предложили проехать с ними. Через месяц я как японский шпион на 8 лет отправился в Дальневосточный исправительно-трудовой лагерь – Дальлаг[1]. Откуда приехал – туда и вернулся. Только уже в другом статусе.
Профессор грустно усмехнулся. В этот момент мне было его откровенно жаль.
— Намного позже я всё-таки узнал, по чьему доносу там оказался. Главврач мой бывший постарался из Комсомольска-на-Амуре. Видно, так и не простил моего отъезда. Мне повезло, меня определили в лагерную больничку, хотя и там, конечно, было не сахар. Но по сравнению с тем, через что приходилось проходить другим заключённым, особенно политическим… Не хочется и вспоминать.
Он покрутил в руках трость, тяжело вздохнул, в глазах его застыли боль и тоска. Но Ларин быстро стряхнул их с себя, продолжив рассказ:
— А дальше случилось чудо. Не минуло и года, как на этого главврача тоже в свою очередь кто-то донос написал. Не исключено, кто-то из тех, кто метил на его место. Как бы там ни было, на допросе он показал, что оклеветал меня, и сам отправился в места не столь отдалённые, а я был реабилитирован, с меня сняли судимость, и я снова поехал в Москву – как раз успевал опять подать документы. Со второй попытки всё же стал студентом медицинского института.
Он замолчал, я тоже молчал, не решаясь порвать опутавшую меня нить повествования. Можно, было, конечно, напомнить про книгу, но почему-то хотелось выслушать историю этого немолодого, через многое прошедшего человека. Да и не торопился я особо никуда.
— Во время учёбы я проявил себя с самой лучшей стороны. Остался в ординатуре при Боткинской больнице, затем начал работать невропатологом в 1-й Градской. А потом война… Я попросился на фронт, а в итоге меня отправили врачом в военно-санитарный эшелон. Это был поезд-госпиталь, а ещё были «летучки», которые ездили на фронт и забирали раненых. В какой-то момент я пожалел, что не выучился на хирурга, там эта профессия была куда как более востребована, я считал, что, оперируя раненых, мог принести намного больше пользы. Думал, что иглоукалывание – это для мирной жизни. Для тихих кабинетов, где никто никуда не торопится, где не гремят взрывы и твой санитарный поезд не атакуют «Юнкерсы» или «Фокке-Вульфы», сбрасывая на эшелон бомбы и расстреливая его из крупнокалиберных пулемётов. И вот однажды наш главный хирург, начальник поезда профессор Ширяев слёг с обострением язвенной болезни. Хорошо хоть кровотечение не открылось. Я предложил дать мне возможность поработать с язвой желудка нетрадиционным методом. Вадим Борисович сомневался, но я его уговорил. Получилось! Совсем от язвы, конечно, избавиться не удалось, но приступы на моей памяти уже не случались. А вскоре на операционный стол попал генерал, и надо же такому случиться, что закончился эфир. После большого сражения под Сталинградом наш поезд был битком набит ранеными, и солдатами, и офицерами, и даже вот генерал попался. Надо было из него извлечь осколки, а наркоз дать нет возможности. Его сам Ширяев оперировать собирался. Ну тут я снова вылез на первый план, мол, давайте попробую заблокировать нервные окончания через иглоукалывание. Терять было нечего, Вадим Борисович дал добро. И снова получилось, генерал почти ничего не чувствовал, пока из него железки выковыривали.
Он вдруг замолк, виновато посмотрев на меня.
— Простите, наверное, я утомил вас своими никчемными воспоминаниями, а вы, наверное, стесняетесь меня прервать. Ну что, хотите книгу посмотреть?
Грех было отказываться, я кивнул:
— Конечно! Далеко ехать?
— Да что вы, всего-то минут десять пешком. Я живу в Трубниковом переулке, за кинотеатром «Октябрь».
И он показал тростью в направлении кинотеатра. По пути профессор, не удержавшись, начал рассказывать, как после войны вернулся в 1-ю Градскую, где продолжил практиковать иглоукалывание, как его докторскую похвалил сам Боголепов, а потом даже стал соавтором монографии Ларина. Я не стал уточнять, что это за Боголепов, наверное, какое-то светило неврологии.
— Вот и мой дом, — прервал он своё повествование, кивнув бородкой в сторону 6-этажного строения явно сталинской постройки. — Вход в подъезды у нас через двор.
Дворик мне понравился. Уютный, тихий, зелёный, с цветами на клумбе и под окнами, с песочницей под грибком, качелями и лесенками, сейчас пустовавшими. День в разгаре, дети в садике, мамы работают. В это время три года по уходу за ребёнком никто не даст.
Герман Анатольевич жил на третьем этаже в просторной, с высокими потолками двухкомнатной квартире, правда, обставленной довольно скромно. Из техники только чёрно-белый телевизор «Весна», да радиола «Ригонда». Хотя, возможно, во второй комнате какой-нибудь катушечник стоит или кассетник. Зато книг… Море! Причём помимо научной и медицинской литературы хватало и беллетристики типа Кона-Дойля. Ну и классики русской и зарубежной литературы выстроились стройными рядами: Толстой, Чехов, Гоголь, Бунин, Марк Твен, Джек Лондон, Виктор Гюго, Чарльз Диккенс… И фото на стене какой-то женщины. Кем она приходилась Ларину?
Невольно позавидовал жилищным условиям Ларина. В принципе, я бы мог такую купить, не думаю, что она стоит дороже, скажем, 7-8 тысяч. Но это если кооперативная, и владелец согласится её продать. Если, например, я сделаю достойное предложение – продаст?
— Квартира моей бывшей жены, — объяснил Ларин, словно заметив мой интерес и кивнул на портрет. — Мы с Томочкой ещё до войны познакомились, её папа был академиком… Ну, не суть важно, когда после Победы мы расписались, она взяла мою фамилию. Вот только детей нам бог не дал. Томочка скончалась два года назад. Онкология… Чай, кофе?
— Да нет, спасибо, если только простой воды, а то пить хочется по такой жаре.
— А у меня минеральная вода есть в холодильнике, будете?
— Не откажусь.
Минеральная вода не аки какая, а «Боржоми», с надписью на русском и грузинском. Бутылка только что откупорена, пузырьки газа стремятся к поверхности. Наливаю в любезно предоставленный стакан. Вода той самой степени охлаждённости, что я люблю, пью, смакуя, даже зажмуриваюсь от удовольствия. Это не ускользает от внимания профессора.
— Наливайте ещё. У меня этой минералки солидный запас, знакомый гастроэнтеролог посоветовал пить при моём хроническом гастрите.
— Спасибо, не откажусь.
Выпиваю всё без остатка, едва сдерживаясь, чтобы не рыгнуть. Отрыжка после газированных напитков – вполне естественное дело, но только если ты один, иначе рискуешь показаться быдлом.
— Давайте я теперь покажу вам книгу, идёмте в кабинет.
Вторая комната, размером поменьше зала раза в полтора, и оказалась рабочим кабинетом. Причём довольно уютным, с крепким таким столом, покрытым зелёным сукном, местами слегка протёршимся от времени, таким же старым и крепким кожаным креслом, словно оба предмета вышли из-под рук одного мастера. На столе та же фотография безвременно почившей жены Ларина, только уменьшенная. У стены напротив стоял диванчик, как и кресло, обтянутый кожей, протёршейся на боковых валиках, куда обычно кладут руки или голову. Ну или ноги, смотря с какой стороны лежать – головой к окну или ногами. Над диваном – репродукция, наверное, с картины какого-то фламандского мастера или представителя похожей школы. А может и оригинал, судя по тому, что холст был покрыт сеточкой трещин. Как говорят художники – кракелюр. Картина изображала двух грудастых крестьянок на мостке у водоёма, стирающих бельё. Мостки находились в тени дерева, вроде как ивы, тень падала и на пейзанок, чьи полные и спелые груди, чуть ли не вываливающиеся из рубах, невольно притягивали взгляд.
Имелся здесь ещё и книжный шкаф, полностью заставленный изданиями, имеющими отношение исключительно к медицине, причём не только к неврологии. Профессор тем временем выдвинул ящик стола и достал из него профессионально переплетённый в коричневый дерматин фолиант формата А-4, приличной толщины. На обложке, на белом прямоугольничке, сделанная уже изрядно выцветшими чернилами темнела надпись: «Трактат Жёлтого императора о внутреннем».
— С переплётом помог директор одной из московских типографий после того, как я его сына на ноги поставил. Правда, рукопись была в единственном экземпляре, поэтому получилась только одна книга.
Он протянул мне книгу, которую я принял осторожно, словно бы опасаясь, что она рассыплется в моих руках, как какой-нибудь древнеегипетский пергамент.
— Вы присядьте, так будет удобнее.
И сам сел в кресло за столом, а я опустился на скрипнувший подо мной кожаной обивкой диванчик. Тут же открыл книгу и углубился в чтение машинописного текста.
«Том первый: Вопросы о простейшем
Свиток первый
Раздел 1. О теории Небесной истины высокой древности
В былые времена жил Жёлтый император, который с самого рождения был наделен великой Силой духа и чудесными способностями. Будучи младенцем, он уже умел говорить, а ребенком отличался умом и сообразительностью, в юности обладал проницательностью, а взрослым достиг уровня Небесного развития. Тогда обратился он к Небесному наставнику:
– Я слышал, что в высокой древности люди доживали до ста двадцати лет, а движения и действия их оставались неизменно легкими и ловкими. Ныне же люди в возрасте всего лишь пятидесяти лет действуют и двигаются с трудом. Означает ли это, что времена изменились к худшему, или же люди утратили какие-то способности?
Ци Бо ответил:
– В глубокой древности люди знали истинный путь, соизмерялись во всем с субстанциями инь и ян, находили гармонию искусства и вычисления, у них был упорядочен ритм приема пищи и питья, и они соблюдали постоянство ритма движения и покоя. Без глупостей и суеты они просто делали свою работу. В результате телесная оболочка и духовное начало пребывали в ладу, а люди сохраняли здоровье все годы своей жизни, отпущенные им от природы, достигали столетнего возраста, и лишь тогда покидали мир…»
Я начал листать страницы, по диагонали пробегая текст. Тут тебе практически весь набор китайской медицины, включая отдельный раздел, посвящённый иглоукалыванию, да ещё и с тщательно выполненными иллюстрациями. М-да, похоже, я нашёл настоящий алмаз! В моём будущем такого рода книги, конечно, уже издавались, но сейчас…
Я поднял взгляд на профессора, в глазах которого таилась улыбка, хотя лицо выглядело серьёзным.
— Герман Анатольевич, сколько вы хотите за такой раритет?
Тот позволил себе улыбнуться:
— Что вы, молодой человек, эта вещь не продаётся.
— То есть? — напрягся я.
— Для меня эта книга не имеет цены. Но вам я отдам её безвозмездно. Детей мне бог не дал, и женат я никогда не был, хотя у женщин всегда пользовался определённым успехом. Так что завещать этот трактат мне некому, разве что кому-то подарить. Например, вам, хотя и знакомы мы с вами от силы минут сорок. Однако моя хунь – так китайцы называют душу – подсказывает мне, что я делаю верный выбор.
Я был не то что удивлён, а скорее даже изумлён.
— Даже не знаю, как вас благодарить…
— Лучшей благодарностью станет, если вы усвоите прочитанный в этой книге материал и станете успешно применять его на практике, помогая людям там, где бессильна официальная медицина. То, что делал я.
— Обещаю не подвести ваших ожиданий, — на полном серьёзе сказал я.
Да я уже не подводил, делая практически то, о чём сейчас говорил профессор.
— И вот ещё.
Он снова выдвинул ящик стола и вытащил из него деревянную шкатулку с защёлкой. — — Откройте.
Я встал, подошёл, взял шкатулку, открыл… Внутри находился набор игл. Старый, но выглядевший ещё вполне прилично, видно было, что за ними ухаживали.
— Ещё с Харбина, — пояснил Ларин. — После освобождения из Дальлага мне всё вернули, и книгу, и иглы, они во время ареста были при мне. Я ими много лет пользовался, теперь настало ваше время. Забирайте, а то как же вы будете на практике использовать полученные знания?
Обалдеть! На такой бонус я даже не рассчитывал. У меня от переизбытка чувств даже ком встал в горле.
— Герман Анатольевич, это поистине царский подарок, — выдохнул я.
— Ну, царский не царский, — скоромно улыбнулся профессор, — но для тех, кто раздирается… В общем, владейте!
Я собрался уж было прощаться, но тут одна мысль заставила меня притормозить.
— Герман Анатольевич, вы, кажется, упоминали про свой гастрит?
— Упоминал, — не стал отнекиваться тот. — А что?
— Я так понимаю, себя подлечить у вас не получается?
— А, вы насчёт того, почему я себе не провожу сеансы иглоукалывания? — улыбнулся Ларин. — Это тот случай, когда, как говорится, сапожник без сапог. Сам себе я не сделаю, некоторые акупунктурные точки находятся там, куда я не смогу дотянуться, да и точность нужна, крепкая рука. Был у меня ученик, давно уже, но он…
Герман Анатольевич враз как-то посмурнел, махнул рукой:
— Не хочу вспоминать… Да и не сильно мне этот гастрит мешает. К тому же полезно посидеть на диете.
— А может, я попробую как-то на ваш гастрит повлиять?
— Это каким же образом? — приподнял тронутые сединой брови профессор.
Я вкратце объяснил механику воздействия на больные органы при помощи энергии «ци», почерпнутую якобы из переводов западной медицинской литературы, и что у меня временами кое-что получалось.
— Ну, можно попробовать, — пожал плечами Ларин. — Что я должен делать?
— Ложитесь на этот диванчик, он достаточно удобный, голову на валик… Но сначала снимите рубашку.
Дальше последовала стандартная процедура диагностики и исцеления, занявшая в общей сложности чуть больше четверти часа. Это я ещё не спешил, работая аккуратно, и расходуя энергию дозированно, благо что ситуация этому благоприятствовала.
— Вот и всё, — сказал я, открывая глаза и чувствуя, что меня немного мутит. — Надеюсь, гастрит вас больше беспокоить не будет.
— Вы думаете? — спросил профессор, застёгивая рубашку.
В его голосе и взгляде отчётливо читался скепсис.
— Во всяком случае будем верить в лучшее, — дипломатично ответил я. — Надеюсь, болезненных ощущений вы больше испытывать не будете. Если есть возможность – сходите на эндоскопию, пусть специалист с помощью фиброэндосопа посмотрит, как обстоит дело с вашим желудком.
По пути я заглянул в попавшуюся кондитерскую и натрескался пирожных с чаем, чтобы восстановить хотя бы частично затраченную на исцеление энергию. Посвежевший, отправился дальше, крепко сжимая ручку портфеля, в недрах которого покоилась драгоценная книга.
Надо ли говорить, что, едва добравшись до гостиничного номера, я тут же раскрыл книгу и углубился в чтение. «Трактат Желтого императора о внутреннем» - эта книга мне раньше никогда не попадалась, и я сразу понял, что это настоящий кладезь знаний о восточной медицине. Да, у меня был браслет, который мог исцелить практически любой недуг, я даже с метастазирующей формой рака справился, хоть и сам прошёлся тогда по краю. Но то, о чём я читал в этой книге… Это давало мне представление о строении человеческого тела с точки зрения древней китайской медицины, акупунктурных точках и о циркуляции в нём энергетических потоков. Возможно, с этими знаниями я смогу помогать людям, и не прибегая к помощи ДАРа. А помимо того это ещё и философский трактат, так как в диалогах Жёлтого императора Хуан-ди с медицинскими советниками Ци Бо и Лэй-гуном.
Гриша Сколов появился ближе к ужину с большими пакетами в руках.
— А я родне понакупил всего, — похвастался он. — Уже не зря в Москву съездил. А ты где был? Что-то я у тебя покупок не вижу.
— А я вот книжку раздобыл… Редкую.
— Что за книжка?
— Медицинский трактат.
— Трактат? Старинный, что ли?
— Ага, написан в Китае пару тысяч лет назад. Переведён одним человеком, с которым мы сегодня случайно встретились, ему даже переплели книгу. А поскольку наследников у него нет, он решил её мне подарить.
— Ничего себе! Можно глянуть?
Я дал книгу Соколову, тот аккуратно принялся листать страницы. Потом стал листать быстрее. Наконец оторвался от чтения, пристально посмотрел на меня.
— Слушай, а это вообще можно применять на практике?
— Можно, только осторожно, — отшутился я, забирая у него фолиант. — Сам понимаешь, официально это практиковать не получится, но для общего развития что-то я могу из этого трактата почерпнуть.
— Понятно, — кивнул он. — Ладно, я в душ, а то взмок, пока по ЦУМу и ГУМу бегал.
Он быстро скинул с себя одежду, и оставшись в одних семейных трусах, направился освежиться. Выйдя из душа замотанным в длинное махровое полотенце (у каждого из нас было своё), сосед не спеша принялся одеваться к ужину, и вскоре уже крутился перед зеркалом в светло-коричневом костюме, пшикая на себя одеколоном «Саша». Подходила наша смена.
— А ты чего сидишь? Одеваться не будешь? Или так в джинсах и пойдёшь?
— А чем они тебе не нравятся?
— Ну не знаю, ресторан всё-таки…
— Ресторан – это такой же общепит, как и столовая на заводе, только порции меньше и цены выше. Ну ещё музыка живая… Ладно, пошли, а то я и впрямь проголодался.
Да и то, пирожные пирожными, а как следует подкрепиться не помешает. Я и впрямь переодеваться не стал, костюм подождёт до завтрашнего мероприятия, мне в нём ещё доклад читать. Пока же в ресторан можно сходить действительно в джинсах, купленных ещё на рынке в Ухтинке, и бежевого цвета рубашке. На ногах – немецкие кроссовки «Romika», приобретённые за 120 рублей всё на том же базаре в Ухтинке, но уже в один из следующих заездов. Не «Adidas», но тоже довольно престижная вещь. И, самое главное, не только красивые, но и удобные. Подошва пружинящая, ноги совершенно в них не устают.
Ресторан при гостинице был мне знаком по фильму «Мимино», именно здесь Кикабидзе и Мкртчян танцевали «лезгинку», но ещё до февральского пожара. Нас встретила ритмичная музыка – ансамбль на сцене, включавший в себя даже духовую секцию, предлагал посетителям немного размяться. Так что танцующих хватало. Я поймал пробегавшего мимо официанта.
— Товарищ, мы участники конференции, питаемся по талонам. Куда нам сесть и как скоро вы нас сможете обслужить?
— Вон столики как раз для ваших выделены, с флажками, на которых эмблема вашей конференции, — показал официант. — Только я их не обслуживаю.
— А кто обслуживает?
Но мой вопрос был обращён в пустоту, так как работник общепита уже унёсся куда-то вместе с заставленным бутылками подносом. Все столики были заняты, только за одним, за которым сидели мужчина и женщина, как по заказу, оставалась пара свободных мест. Мужчина молодой, в очках, носатый. Женщина – брюнетка, высокая и крепко сбитая, словно бы занималась спортом, но при этом весьма и весьма симпатичная. Хотя, чего это я, в мире хватает симпатичных спортсменок, и не только в художественной гимнастике. Перед ними стояла нехитрая снедь, уже наполовину съеденная, спиртное отсутствовало, из напитков имелись только минеральная вода и сок. М-да, добавить своих и нормально поесть им что-то претило. Видно, люди привыкли экономить, врачи не так много в СССР зарабатывают, в отличие от загнивающего Запада, где медицина платная.
— Привет коллегам! Уже заканчиваете?
— Привет! — откликнулся мужчина. — Вы тоже в конференции принимаете участие?
— Принимаем, — взял инициативу в свои руки Гриша. — Не помешаем?
— Конечно, садитесь.
— Предлагаю познакомиться! — объявил я. —А я Арсений Коренев, город Пенза. Вернее, Сердобск Пензенской области, где я сейчас заканчиваю интернатуру. Но затем надеюсь работать в одной из пензенских больниц.
— А я Григорий Соколов, Астрахань, — коротко представился мой сосед по номеру.
— Андрей Резник, психиатрическая больница Ташкента, врач-психиатр, — солидно произнёс очкастый.
Ага, видел его фамилию в списке, где-то в конце выступает. Судя по фамилии и внешности – представитель древнего народа, изгнанного Господом со Святой земли за идолопоклонство и прочие грехи.
— Ирина Черевань, работаю педиатром в детской поликлинике в Полтаве.
Ого, кто бы знал, что Черевань, которой завтра выступать передо мной, окажется женщиной… Вернее, скорее даже девушкой.
— Так это вы, получается, завтра передо мной выступаете, — сказал я. — А я в списке посмотрел – Черевань, почему-то сразу подумал, что это мужчина. Какой-нибудь Игорь или Иван. Простите Христа ради!
— Да бросьте, — рассмеялась она, — меня вот так, с инициалами, многие за мужчину принимают, пока воочию не увидят. Так что я давно привыкла.
Говорила она на русском чисто, без всяких гэканий и прочих акцентов, выдающих жителей Украины.
— Постойте! — вдруг встрепенулась Ирина. — Я уже где-то слышала вашу фамилию. Вот только не могу вспомнить, где…
— Может, на стенде с списком докладчиков и увидели, — решил я свернуть со скользкой темы.
— Вон, кстати, наш официант, — как раз кстати заметил ташкентский психиатр.
Тот как раз двигался к нашему столику.
— Ваши талоны, — попросил он и, после того, как забрал их у нас с Гришей, сказал. — Вам по какой раскладке, первой или второй?
Оказалось, что в первую раскладку входят овощной салат «Летний», заливная рыба, ветчина с гарниром из горошка, и бутылочка минеральной воды на человека. Сок можно заказать отдельно в кувшинчике, что наши соседи по столу и сделали. Во вторую – сельдь с отварным картофелем и маслом, судак отварной с соусом по-польски, минералка… Судя по увиденному, Ирина выбрала первый вариант, а Резник второй.
— А водку или вино за свой счёт мы можем заказать? — спросил я у официанта. — Ну и из еды что-нибудь поинтереснее ветчины с горошком и судака отварного.
— Пожалуйста, ваше право, — вежливо улыбнулся он, явно оживившись в предчувствии чаевых. — Хотя на ветчину и судака ещё никто не жаловался.
— Тогда пишите…
Несколько минут спустя на нашем столике появились лангет, фрикасе, селёдочка с мягким сметанно-майонезным соусом под названием «Олимпийская» (дань предстоящей московской Олимпиаде), блины с чёрной и красной икрой, графинчик «Столичная» и для дамы бутылка «Ркацетели».
— Я, наверное, не потяну, — на ухо мне сказал Гриша. — У меня с собой трёшка с мелочью.
— И не надо, — отмахнулся я и во всеуслышание объявил. — Друзья, насчёт денег не беспокойтесь, я угощаю!
С лиц присутствующих тут же сошла напряжённость, все заулыбались.
— Неплохо зарабатывают интерны, — тем не менее не преминул заметить Резник.
— В лотерею «ДОСААФ» выиграл сто рублей, — нагло заявил я.
Не признаваться же сейчас, что получаю неплохие гонорары за песни, которые звучат на Кремлёвских концертах, транслируются по телевидению и ротируются на радио. Сейчас на моём лицевом счету уже накопилась изрядная сумму, что-то порядка 20 тысяч. Кстати, по совету пензенского представителя ВААП я написал заявление в это самое агентство, чтобы мне гонорары сразу перечисляй на мой счёт на сберкнижку, а не переводом на почту. Зачем делать лишние телодвижения…
Я взялся за графинчик, наливая мужчинам в принесённые предусмотрительным официантом рюмки. — Предлагаю первый тост за знакомство.
Хорошо посидели, давно я так не сиживал. С Таней и в тот раз с Мясниковым в «Золотом петушке» - это немного другая история. Там ощущалось невольное напряжение. В первом случае из-за чувств к любимой девушке, во втором – из-за присутствия рядом большого чиновника, при котором каждое слово приходилось контролировать.
Я рассказал пару анекдотов, которых в этом времени точно не слышали, не пошлые – всё-таки с нами дама. Зашли хорошо. А тут ресторанный ансамбль заиграл «Эти глаза напротив», и я пригласил Ирину на «медляк». Она не отказалась, и мы прошли в центр зала, куда стали подтягиваться и другие пары. Пока танцевали, я выяснил, что Ирина не замужем (на эту мысль меня сразу навело отсутствие обручального кольца), и никогда в браке не состояла. А ведь я знал, что в СССР девушки старались выскочить край до 25, потому как потом попадали в разряд старых дев. Это в моём будущем женщины могли себе позволить заниматься собственной карьерой до 30, а то и до 35, и после чего начинали устраивать личную жизнь. В Советском Союзе всё обстояло по-другому.
— Наверное, думаете, почему я до сих пор не замужем и не мама? — словно прочитав мои мысли, спросила она.
— Да-а-а… Вообще-то нет. — немного растеряно пробормотал я.
— Ладно, ладно, по глазам вижу, что подумали про это, — грустно улыбнулась она. — На самом деле я едва замуж не вышла сразу после окончания Киевского мединститута. За сокурсника, киевлянина, сына главврача… В общем, одной из больниц. Но не срослось.
В её лице прорезались резкие чёрточки, а я не стал настаивать на продолжении истории. Захочет – сама расскажет, не захочет… Ну, не захочет – и не надо.
В свою очередь я поведал, что нахожусь в статусе жениха, давая тем самым понять, что изменять невесте не собираюсь, если вдруг Ирина строит на меня планы. Тем более что она сегодня ночует одна – соседка, которая, как ей объяснили, на перекладных добирается из Якутска, заселится утром. Ирина сохраняла внешнюю невозмутимость, но мне показалось, что в её карих глазах, когда я сказал про грядущую свадьбу и верность любимой, промелькнул лёгкое сожаление.
Медленный танец закончился, и мы вернулись за столик.
— Может, ещё водочки заказать? — спросил я, увидев пустой графинчик. — Я-то не буду больше, мне выступать завтра, а ваших фамилий я в списке не видел.
— Не, мы тоже не будем, — высказал общее за них с Резником мнение Гриша. — А то как-то неправильно получится.
— И с меня хватит, я уже, наверное, полбутылки выпила в одиночку, — добавила Ирина. — Ой, а что это за шум?
Действительно, на другой стороне зала возникло какое-то нездоровое оживление. Там толпился народ, и за спинами людей было не разглядеть, что происходит.
— Пойдёмте глянем, а? — предложил Гриша.
Мы согласились с предложением, и всей компанией двинулись к месту скопления посетителей ресторана.
— Эй, товарищи! Вы куда? А кто за стол платить будет?!
Обернувшись, я увидел спешащего к нам официанта.
— Мы не уходим, мы идём посмотреть, что там происходит, — я показал на растущую толпу.
— Мало ли что там происходит, один из вас должен остаться за столиком. Или прямо сейчас рассчитывайтесь и идите куда хотите.
— Давайте я посижу, покараулю наш стол, — угрожающе сверкнув линзами очков в сторону официанта, предложил Резник.
— Вот это другое дело, — сразу успокоился «король подносов».
Психиатр под пристальным взглядом халдея пошёл назад, а мы двинулись дальше. Что же там произошло? Вон уже кто про «скорую» говорит. Не иначе кто-то подвился. Снова, как когда-то в Куракино, придётся применять приём Геймлиха?
Мы кое-как протиснулись сквозь толпу, и я увидел лежащего на полу темнокожего мужчину с проседью в бородке, а над ним с причитаниями склонилась также немолодая негритянка. Причём если мужчина был в костюме-тройке, то его спутница (скорее всего жена) была одета в длинную цветастую тунику и такие же цветастые шаровары, на ногах туфли на плоской подошве с узорами и загнутым носом, а на голове какая-то чалма в тех же цветах, что и туника с шароварами.
И похоже, мужчина не подавился. Он хрипло, с присвистом дышал, иногда что-то бормоча вроде как на французском, скрюченными пальцами правой руки стискивая жилетку в районе грудной клетки, а бледность проступала даже сквозь коричневую, почти чёрную кожу. 99% процентов – инфаркт миокарда, это я мог заявить, как кардиолог с многолетним стажем.
Я прикоснулся кончиками пальцев к плечу африканки, этого хватило, чтобы она подняла на меня своё испуганное лицо с застывшими в глазах слезами.
— Я врач. I'm a doctor. Je suis médecin, — сказал я на русском, английском и французском.
Уж французским она наверняка владела, поскольку немало африканских стран долгое время являлись французскими колониями.
— Oui, oui, Dieu merci! Sauvez mon mari!
Я почти ничего не понял, что она ответила, так как моя познания во французском столь далеко не распространялись, но общий смысл уловил. Женщина будет очень благодарная, если я помогу её мужу. Увидев в толпе администратора – почему-то я был уверен, что этот импозантный мужчина в костюме при бабочке и с очками в золотой оправе и есть администратор – я обратился к нему:
— Скажите, у вас есть помещение с кушеткой, куда можно перенести больного?
Через пару минут общими усилиями мы доставили инфарктника в комнату отдыха персонала, где имелся немного продавленный топчан, на который мы и уложили представителя «Чёрного континента». Вернее, посадили, постаравшись, что он оказался в полусидячем положении. Сняли пиджак, жилетку и сорочку. Невольно обратил внимание на часы «Rolex» на левом запястье внепланового пациента. А ничего так в Африке местные зарабатывают. Не удивлюсь, если у него имеются несколько штолен с алмазными трубками. Хотя это прерогатива белых в какой-нибудь Родезии или ЮАР, но, может, страна этого товарища получила независимость, скинув ярмо колониального ига, и теперь коренное население вовсю пользуется природными богатствами. А это типа главный пользователь.
— «Скорую помощь» уже вызвали, — вытирая носовым платком пот со лба, сообщил администратор.
— Замечательно, — кивнул я, поймав на себе взгляд карих глаз Ирины. — Однако тут дорога каждая минута, и я попробую оказать человеку первую помощь. Попрошу всех покинуть помещение… Хотя жена товарища негра может остаться.
Ну а что, негр – он и есть негр. Сейчас не толерантное будущее, чтобы бояться лишний раз что-то брякнуть, а то человек, понимаешь, может обидеться. Да и сами негры сегодня насчёт того, что их так называют, думаю, не переживают.
Мою просьбу выполнили, администратор обещал стоять у двери и никого не впускать. Осталась только жена, на которой лица не было.
— Que voulez-vous faire? — спросила она.
Я снова угадал примерный смысл вопроса.
— Everything will be fine, — ответил я на английском, с которым дружил не в пример лучше, чем с французским. — Sit on a chair.
И показал на стоявший у стола стул. Она меня поняла, послушно села. А я активировал браслет и закрыл глаза, надеясь, что успею всё сделать до приезда «скорой»…
В дверь постучали, когда я уже заканчивал, оставались, если можно так выразиться, последние штрихи. Не открывая глаз, я услышал, как дверь открылась, и администратор немного взволнованным голосом произнёс:
— Я извиняюсь, тут врачи приехали. Они войдут?
И что мне сказать? Не впускай, дяденька, людей в белых халатах, они мне мешать будут?
— Пусть заходят, — процедил я сквозь плотно сжатые от напряжения зубы.
Послышался шум шагов, а я полностью сосредоточился на завершении бескровной операции, в результате которой я восстановил проходимость коронарной артерии и заместил повреждённую, некрозную ткань сердечной мышцы на здоровую. А вот времени на то, чтобы убрать рубец, уже не оставалось, но я посчитал, что не такой уж о и большой, угрозы жизни не несёт. Во всяком случае, будет служить наглядным подтверждением того, что инфаркт имел место быть.
— А что тут происходит? — словно сквозь туман услышал я женский голос. — Молодой человек, вы что это делаете? Вы врач?
Я открыл глаза, сфокусировав взгляд на враче. Та явно была старшей в бригаде и строго смотрела на меня поверх очков, позади неё стояла, держа в руке сумку-укладку, фельдшерица помоложе. А в дверном проёме топтались администратор и мои сегодняшние собутыльники, включая Ирину.
Потом перевёл взгляд на пациента. Будь он белым, я бы мог сказать, что его щёки порозовели. Или и правда порозовели… Во всяком случае, сейчас он дышал ровно, но как-то осторожно, что ли… Чувствовалось, что человек испуган, боялся сделать вдох полной грудью.
— Да, врач-кардиолог, — сказал я спокойно. — В данный момент оказал жертве инфаркта первую помощь. Можете забирать пациента, но, я думаю, его жизни уже ничего не угрожает.
— Он думает, — передразнила меня врачиха. — Если это инфаркт миокарда, то как раз угрожает. Что вы сделали, какие меры предприняты?
А вот и правда, по науке-то я ничего и не сделал. Не обеспечил приток свежего воздуха (правда, окна в каморке всё равно не было), артериальное давление не измерил (тонометра под рукой не оказалось), успокоительное (корвалол, валокордин, настойка пустырника) не дал, равно как и таблетку нитроглицерина. Таблетки и успокоительное я с собой не ношу, хотя, возможно, в местной аптечке что-то из этого имелось. Ну да не суть важно, врать не буду, да и сил нет, если честно. Вымотало меня это ускоренное спасение человеческой жизни.
— Вы извините, я очень устал. Просто забирайте товарища, и отвозите куда следует. А я пойду.
И пошёл. Правда, не совсем твёрдой походкой. За что был награждён от врачихи негромкой, но услышанной мною фразой в спину:
— Да он пьян, на ногах едва стоит.
Плевать, пусть думает, что хочет. Сейчас мне больше всего хотелось добраться до постели.
— Арсений, ты как?
Ирина, Гриша и Андрей тут же обступили меня, едва я вышел в коридор. Из зала как ни в чём ни было доносилась музыка, мимо бегали официанты с подносами, ничто не напоминало о едва не случившейся трагедии.
— В номер поднимусь, устал что-то, — сказал я и полез в карман, достал из бумажника две сиреневых бумажки. — Гриш, вот полтинник, должно хватить. Расплатись за стол, и ну и чаевых официанту подкинь. А я всё, спать… Спасибо, ребята, за компанию!
Вырубился я моментально, даже душ принимать не стал, успел только скинуть обувь и одежду, прежде чем рухнуть в постель.
В 7 утра меня разбудил Гриша.
— Сеня, вставай! Через два часа начинает работу конференция. Иди принимай душ, ещё позавтракать успеем. А сдача на тумбочке, если что. 11 рублей и 30 копеек.
— На чай дал официанту?
— Дал, дал, трёшку целую. Или это много?
— Нормально.
Слабость, как обычно после серьёзного исцеления, да ещё проведённого в ускоренном темпе, ощущалась, но не настолько, чтобы я отказался от завтрака и тем более от выступления на конференции. Приняв душ, переоделся в джинсы с рубашкой, на ногах удобные кроссовки. Отдал костюм горничной, которая согласилась погладить его за рубль, и мы спустились в ресторан. Ирины с Резником видно не было. А кстати, пришла запоздалая мысль, чего это они вчера вместе ужинали? Может, между ними в первый же день знакомства искорка проскочила?
Встретил я их уже в институте, на регистрации докладчиков. Было нас всего пятнадцать душ, чьи работы строгая комиссия отобрала для доклада, остальные сотня с лишним – слушатели. Интересно, чем Черевань так заинтересовала эту самую комиссию? Вернее, не она, а её доклад. Наверняка что-то, связанное с педиатрией. Вчера не спросил, вот и гадаю.
Прения… Тьфу, выступления начнутся в 10, перерыв с 13 до 13.30, за это время можно посетить буфет и перекусить за свой счёт. Всем же выдавали командировочные, мне вон тоже двадцать пять рублей дали – два червонца и пятёрик. Я в списке выступающих восьмой, по идее мой выход – да и Черевань, скорее всего, тоже – после перерыва. Потому что всё закончится, как я успел выяснить, примерно в 16 часов. Каждому на доклад не более 10 минут, после чего минут 15-20 отводится на обсуждение, ответам на вопросы из зала.
Зал актовый, на 300 мест, но ожидаемо заполняется на треть или чуть больше, учитывая, что поглядеть на нас, надежду советской медицины, пришли преподаватели института и ещё какие-то солидно выглядящие товарищи. Некоторые садятся в Президиум, я замечаю среди них знакомое лицо. Ба, да это же сам Министр здравоохранения СССР Борис Васильевич Петровский! Ничего себе уровень… А рядом с ним сидит не кто иной, как академик Чазов. Да, да, в 42 года – академик, сейчас ему должно быть 48. В следующем году Евгений Иванович получит звание Героя Соцтруда. А ещё начальник IV Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР. Том самом, где проходят обследования и лечение члены ЦК КПСС, включая Брежнева, Косыгина, Суслова и прочих пенсионеров, не желающих выпускать из своих трясущихся рук ветрило управления страной. И коллега, если уж на то пошло, кардиолог.
Выступающих с докладами усаживают в первый ряд. Гриша отправляется на третий, а я оказываюсь рядом с Черевань. С ней и Резником, который сидит по другую руку от Ирины, уже успели пообщаться в фойе. Они всё расспрашивали, что я там такое сотворил с африканцем, что он всё порывался до машины «скорой» идти пешком, насилу его на носилки уложили.
— У него же инфаркт был, я уверена, — говорила Ирина. — А когда ты с ним что-то там сделал – он выглядел совершенно здоровым.
— Ловкость рук, — отшучивался я. — Просто полежал, и отпустило, такое бывает. Надеюсь, в больнице ему оказали всю необходимую помощь.
На правах хозяина конференции первым слово взял ректор 1-го медицинского Владимир Иванович Петров. Для начала он представил президиум. Помимо Петровского, Чазова и его самого в нём присутствовали знаменитый учёный-онколог Николай Николаевич Трапезников, только что получивший звание Героя Социалистического труда академик Стручков, директор Всесоюзного НИИ акушерства и гинекологии Минздрава СССР и одновременно заведующий кафедрой акушерства и гинекологии 1-го Московского медицинского института Леонид Семёнович Персианинов, и одна женщина – заведующая кафедрой торакальной хирургии и пульмонологии Киевского медицинского института усовершенствования врачей Ольга Матвеевна Авилова.
— Товарищи! Сегодня здесь собрались, скажу без преувеличения, лучшие молодые кадры страны, — говорил Петров. — Некоторым из них оказана честь выступить с докладом. Мы, члены комиссии, постарались отобрать разноплановые рефераты, которые показались нам наиболее интересными и написанными на неплохом профессиональном уровне.
Тут он сделал паузу, которую заполнили аплодисменты собравшихся. После чего продолжил:
— Однако, прежде чем выступит первый докладчик – а это у нас гость из Казахстана Нурсултан Шакенов – хочу сделать одно небольшое объявление. Вчера вечером один из наших докладчиков ужинал в ресторане гостиницы «Россия», где вы все разместились, и стал свидетелем сердечного приступа у одного из посетителей ресторана. Причём это был не просто посетитель, а видный деятель правящей партии Народной Республики Конго, — Петров заглянув в заранее приготовленную бумажку и, почему-то смутившись, кашлянул и прочитал, — Сиадабида Манда.
Причём мог бы ударение сделать хотя бы на первый слог, так нет… В зале тут же кто-то прыснул, остальные заулыбались, и Петров постучал ручкой по горлышку графина:
— Товарищи, на их языке это звучит вполне естественно, так что попрошу прекратить смешки… Так вот, наш молодой врач не растерялся, оказал пострадавшему первую помощь, тем самым, возможно, сохранив ему жизнь. Сегодня лично поблагодарить спасителя пришла супруга… хм… Манды – Офелия Манда.
Темнокожая женщина в другом, нежели вчера вечером, но не менее цветастом наряде вышла на сцену под едва сдерживаемый хохот зала. Она улыбалась во все свои 32 белоснежных зуба, видимо, думая, что таким образом собравшиеся выражают радость по поводу счастливого спасения её мужа. Её сопровождала белая женщина в брючном костюме.
— Приглашаю на сцену Арсения Коренева, который, собственно, и оказал первую помощь нашему уважаемому гостю из Африки.
Теперь зааплодировали, а я, чувствуя, как меня бросает в жар, поднялся на сцену. Офелия, больше смахивающая на располневшую Гертруду, всё с той же улыбкой кинулась ко мне и обняла. Ух ты, горячая женщина во всех смыслах. И обнимает так, словно всю жизнь занималась вольной борьбой.
Потом она начал что-то говорить на французском, познания в котором, как я уже объяснял, оставляли желать лучшего. Но на помощь пришла женщина в брючном костюме, оказавшаяся переводчицей.
— Товарищ Манда весьма признательна вас за то, что вы спасли её мужа. И он тоже очень признателен, передавал вам привет.
Офелия вдруг начала рыться в своей объёмной сумке, что-то вытащила из неё и протянула мне, говоря снова что-то на французском. На раскрытой ладони лежали… часы «Rolex» со знаменитой короной в верхней части циферблата. И, похоже, те самые, что я видел вчера на руке её мужа.
— А в качестве жеста благодарности товарищ Сиадабида Манда просит принять этот скромный подарок.
Ни хрена себе скромный, подумал я. С календарём, как на моих «Командирских». А браслет и корпус с позолотой. Стоят наверняка не одну тысячу баксов, не меньше. Криво улыбнулся, выдавливая из себя:
— Спасибо большое, но то, что я вчера сделал, не стоит такого дорогого подарка.
— Её муж очень расстроится, если вы откажетесь принять этот презент, а ему волноваться сейчас нельзя, — бесстрастно перевела переводчица.
Я покосился на членов комиссии. Выражения лиц у них были разные. У кого-то бесстрастное, как у переводчицы, кто-то одобрительно улыбался, как тот же Трапезников, а кто-то хмурил брови, как Авилова.
А, была не была! Чай не расстреляют, да даже и из комсомола не исключат, надеюсь, всё-таки спас жизнь товарищу из дружественного – наверное дружественного – нам Конго. Я благодарно улыбнулся Офелии и принял подарок, одновременно подумав, куда теперь девать свои «Командирские». Хм, а почему бы не сделать алаверды?
Я стянул с руки часы и протянул их Офелии.
— У нас, русских, принято отвечать подарком на подарок. Это очень хорошие часы, пусть и не такие дорогие, как те, что вы мне подарили. Надеюсь, они понравятся вашему мужу.
Переводчица перевела, и Офелия, приняв презент, ещё раз меня обняла, после чего я, красный как рак, под завистливыми взглядами собравшихся в зале коллег вернулся на своё место.
— Поздравляю, — сжала моё предплечье улыбающаяся Ирина. — Можно посмотреть?
— Да не вопрос.
Я протянул ей «ролексы», которые до этого так и сжимал в потной ладони.
— Классные, — прошептала она, стараясь не привлекать внимания членов комиссии.
Тем временем на сцену был приглашён первый докладчик – Витаутас Казлаускас из Каунаса, решивший поделиться своим взглядом на решение некоторых проблем в офтальмологии.
Так, ладно, надо изобразить заинтересованность, тем более что Ирина уже вернула часы, и я спрятал их в карман пиджака. Потискал в руках папку со своим докладом. Развязал тесёмки, вынул листки с машинописным текстом, начал про себя читать, хотя и так уже, казалось, знал написанное наизусть. Всё равно буду в записи поглядывать.
Так и пролетело незаметно время до перерыва. А тут уж и Гриша, и Андрей Резник потребовали показать им подарок от Манды. Мне не жалко, смотрите.
— «Oyster Perpetual Date», — прочитал ташкентский психиатр мелкие буквы на циферблате и со знанием дела добавил. — Механика. У моего друга кварцевые японские, удобные, только, говорит, элементы питания к ним искать замучаешься. А с механикой проще, пусть даже каждое утро их нужно подводить.
— Эти с автоподзаводом, — услышал я чей-то голос из-за плеча.
Оглянулся – незнакомый молодой человек. Стоит, улыбается. И прикинут так неплохо: цветастый батник на кнопках с закруглёнными концами воротника а-ля «заячьи уши», джинсы «Levi Strauss», кроссовки «Puma» - настоящая редкость по сравнению даже с братской «Adidas»[2].
— Прохор, — представился он. — Прохор Снежинский. Аспирант в этом институте. Просто у моего отца точно такие же, оттого и знаю, что говорю.
— Это кем же он работает? — прищурившись, спросил Резник.
— Нейрохирургом, — хмыкнул Прохор. — А что?
— Да ты знаешь, сколько такие часы стоят? — не унимался психиатр.
— Примерно знаю, от пяти тысяч… Долларов.
Гриша присвистнул, я же воспринял эту цифру как само собой разумеющееся.
— У нас что, нейрохирурги такие деньги зарабатывают?
Резник, похоже, решил не слезать с самоуверенного аспиранта. Тот невозмутимо ответил:
— Мой отец – светило мировой нейрохирургии, каждые полгода выезжает на какой-нибудь международный симпозиум. На одном из них в Швейцарии спонсором была как раз фирма «Rolex», и мой отец как специально приглашённая величина получил в подарок точно такие же часы. А позже он из интереса зашёл в Женеве в фирменный магазин часов, и увидел, что его модель стоила пять тысяч швейцарских франков, а франк сейчас почти равен американскому доллару. Я удовлетворил ваше любопытство?
— Угу, — буркнул сникший Резник, видимо, подумавший, что светилом мировой психиатрии ему никогда не стать.
— Могу подсказать, как работает автоподзавод, — между тем предложил Снежинский. — Их просто-напросто нужно носить ежедневно, не снимая по 10-12 часов, каждое движение руки приводит в действие ротор со смещённым центром тяжести. А если всё-таки долго не носить, и они остановились – заводятся так же, как и механические, с помощью заводной головки. Ну ладно, бывайте!
Он не спеша двинулся в сторону буфета, виляя обтянутыми джинсой задницей, как девица. М-да, в моём будущем в каком-нибудь рабочем районе за такие повадки могли не только поколотить, но и сотворить кое-что похуже. Сейчас же это вроде как в порядке вещей, потому и никто тебя не обвинит в «голубизне».
Подумав, я наконец нацепил на запястье «Rolex». Выглядели они круто и солидно, тем более с виду практически новые, может и правда куплены были недавно. И мысль, что я донашиваю их за каким-то африканос, меня совершенно не смущала. К тому же это какой-то видный деятель в своей стране, так что можно будет где-нибудь и как-нибудь похвастаться. Главное – не забыть фамилию спасённого, так как его имя я уже успел запамятовать. Хотя такую фамилию – хе-хе – забыть будет трудно.
Свой доклад я оттарабанил без запинки, ответил на несколько вопросов от членов комиссии и на парочку из зала, после чего уступил трибуну следующему докладчику. Черевань, кстати, выступала передо мной и удостоилась своей порции аплодисментов. Вечером мы нашей четвёркой собрались на ужин в ресторане «России». На прощание обменялись адресами и телефонами, договорившись, так сказать, дружить «домами и семьями». На завтрак тот же Резник не останется, у него самолёт на Ташкент в 7 утра, так что будем завтракать втроём. Вот ведь, а мы всё поездами ездим, экономят на нас наши работодатели.
На этот раз с Ириной танцевал не только я, но также Григорий и Андрей. Видно было, как девушке приятно, что у неё сразу трое кавалеров этим вечером. В итоге Гриша отправился к ней в номер, а я спал один. Долго ворочался, размышляя, не зря ли я накануне сказал про невесту, мог бы сейчас вместо Григория возлежать на этой крепкой, пышущей здоровьем брюнетке с карими глазами. От таких мыслей даже член встал колом, и я постарался представить лицо Тани, вроде как подобное лечится подобным. Но член и вовсе стал словно каменный. Не желая опускаться до рукоблудия, отправился в ванную, где принял холодный душ.
За завтраком я наблюдал довольное лицо Гриши. Надеюсь, мой сосед её полностью удовлетворил, иначе как ещё трактовать его счастливую физиономию…Правда, Ирина, как мне казалось, изредка бросала на меня осуждающие взгляды. Наверное, ей чего-то не хватило. Ну тут уж моей вины совершенно никакой нет, она сама выбрала себе партнёра на ночь, хотя, возможно, Резник оказался бы в постели более горячим. Всё-тки евреи – народ южный, у них с этим делом никогда проблем не возникает, они и в 70 лет те ещё жеребцы. Другой вопрос, что Резнику вставать в 4 утра, наверное, пришлось, чтобы успеть на самолёт, и тут уж, понятно, у Черевань относительно Григория альтернативы не имелось.
Остаток дня я бродил по Москве, так находился, что, когда сел наконец в поезд, ноги у меня буквально гудели, словно провода высоковольтной линии. Уснул моментально, благо что и соседи по купе попались спокойные, не приглашали ни выпить, ни пообщаться, тоже легли спать, как только в вагоне выключили свет.
На перрон вокзала Пенза-I вышел посвежевшим, готовым к новым свершениям. Не без гордости глянул на циферблат «Rolex», которые на ночь не рискнул снять с запястья. Да-а, что ни говори, умеют в Швейцарии делать не только сыр и шоколад.
Неожиданно почувствовал, как кто-то трогает меня за локоть.
— Арсений Ильич?
Я обернулся. Это был мужчина средних лет, невыразительной наружности, по такому мазнёшь взглядом в толпе – и тут же забудешь.
— Да, я… А в чём дело?
— С вами хотят поговорить. Пройдёмте к машине.
Он показал на стоявшую в отдалении чёрную «Волгу», и внутри меня обдало холодком. Доигрался….
[1] Не путать с Дальним лагерем МВД, Особлагом № 11 в Экибастузе, который также называли Дальлагом
[2] Обе фирмы были основаны родными братьями Адольфом («Adidas») и Рудольфом («Puma») Дасслерами.