Дом архиепископа Пензенского и Саранского Мелхиседека (в миру Василия Михайловича Лебедева) располагался в частном секторе, неподалёку от Митрофаньевского кладбища с единственным действующим в городе православным храмом. Это было хоть старое и одноэтажное, но ещё вполне добротное строение из красного кирпича. Понятно, не личная собственность, а выделенное для проживания архиепископу епархией.
Мы с моим провожатым – секретарём епархии Андреем Николаевичем – прошли по расчищенной от снега широкой тропинке к дому.
— Владыка сам любит взять в руки лопату да покидать снег, хотя, казалось бы, и не по чину, — объяснил Андрей Николаевич. — Ему, кстати, 26 января 50 лет исполняется. От Патриарха Пимена наверняка придёт поздравление.
Секретарь был невысоким, юрким мужичком с постоянно бегающими маленькими глазками. Ему бы ещё козлиную бородку присобачить на гладко выбритое лицо – походил бы на дьяка Феофана из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Ну и крамаровского косоглазия добавить, чтобы смешнее было.
Справа от двери коричневым соском торчала кнопка звонка, на которую Андрей Николаевич надавил указательным пальцем. Держал секунды три, отпустил и повернулся ко мне с ободряющей улыбкой, при этом умудрившись подмигнуть двумя глазами одновременно.
Дверь без скрипа отворилась. На пороге стоял обладатель странного имени Мелхиседек. Архиепископ был худощав, окладистая борода с чуть наметившейся проседью спускалась до середины груди, густые брови нависают над удивительно живыми и молодыми глазами, будто бы не желающими стареть вместе с их обладателем. При этом одет Владыка был в банальный спортивный костюм с лампасами на штанах, а обут в тёплые, вязаные тапочки.
— Владыка, благословите! — склонился в поклоне Андрей Николаевич, норовя припасть губами к длани архиепископа.
Тот благосклонно протянул руку, ладонью второй словно погладил секретаря по маковке, однако всё это время не сводил с меня испытующего взгляда, под которым я почувствовал себя слегка неуютно, однако виду не показал. Вместо этого поздоровался:
— Долгих лет, Владыка!
— И вам не хворать, — чуть улыбнулся тот в бороду. — Проходите, гости дорогие. Негоже на пороге стоять, будто за милостыней пришли, да и холод в дом надувает. А у меня как раз самовар поспел, почаёвничаем.
Как я оказался здесь? Дело в том, что супруга этого самого епархиального секретаря Андрея Николаевича (так и не запомнил его фамилию) приходилась сестрой жене Семибратова. Как водится, Андрей Васильевич под натиском супруги сдался и рассказал ей про волшебные руки интерна из Сердобска. Та поделилась информацией с родственницей, ну а та – со своим мужем, то бишь Андреем Николаевичем. Тот устроил целое расследование, раскопав даже истории с моими чудесами в Куракино. Мало того, откуда-то узнал, что бесплодная Евдокия после моего совета снова провериться чудесным образом оказалась снова способной иметь детей. Сообразил, что этот Арсений Коренев если и не святой, исцеляющий прикосновением рук, то как минимум владеет какими-то хитрыми методиками, недоступными отечественной медицине. В общем, ему бы сыскарём в милиции работать, а не секретарём в епархии, цены бы товарищу не было.
И однажды Андрей Николаевич без лишней помпы субботним утром на машине архиепископа заявился в моё сердобское гнёздышко, где под чай с сушками и пряниками поведал о недуге, снедающем архиепископа. А именно о многолетней язве желудка. Соответственно, мне предлагалось наведаться домой к Владыке Мелхиседеку и попытаться его исцелить.
— Традиционная медицина предлагает только оперативное вмешательство и строгую диету, но Владыка под нож ложиться не хочет, уповает на Бога. Насилу его уговорил согласиться на вашу помощь.
И, предупреждая возможные возражения, тут же поспешно добавил:
— Я понимаю, вы можете отказаться, опасаясь, что вышестоящее руководство вас накажет, узнав о том, что вы занялись лечением духовного лица в частном порядке. Мы со своей стороны сделаем всё, чтобы об этом знали только я, вы и Владыка. Даже наш водитель не в курсе, к кому и зачем я сюда приехал. И для усиления мотивации… Вот!
Он как-то суетливо вытащил из портфеля перетянутую «венгеркой» пачку потрёпанных купюр и положил передо мной на стол, рядом с вазочкой с пряниками.
— Здесь ровно тысяча, можете пересчитать. Получится у вас или нет – деньги ваши. По-моему, неплохое предложение.
Я взял в руки пачку, пролистал большим пальцем разномастные купюры, как колоду карт, хотя, в отличие от карт, эти листались как-то вяло в силу своей изношенности. Видимо, что-то прочитав в моём взгляде, Андрей Николаевич торопливо добавил:
— Можем наскрести ещё рублей триста…
— Я так понимаю, это пожертвования прихожан? — прервал я его.
Гость замялся, смущённо улыбнулся:
— Собственно, какая разница, Арсений Ильич, откуда эти деньги? Ну да, не буду лукавить, это пожертвования, однако, как я считаю, главное, что они не ворованные, а переданные на добровольной основе на благо православной церкви… И её служителей, которые не получают от государства зарплату. Вот и получается, что церковь вынуждена сама себя содержать, а эти деньги прихожане пожертвовали, выходит, на спасение своего пастыря.
Повисла пауза, которую я нарушил первым:
— Неплохо вы оцениваете мои услуги, но я денег не возьму.
С этими словами я подвинул пачку к секретарю, и тот растеряно на неё уставился, а следом на меня.
— Вы отказываетесь от денег?! — спросил он с таким видом, будто я только что отказался от предложения вечной жизни.
— Представьте себе, — добродушно и вполне искренне улыбнулся я.
— Но… Но как же Владыка? Вы ему не поможете?!
— Я этого не говорил. Попробую помочь, но безвозмездно. С вас доставка меня в Пензу и обратно в Сердобск. Готов ехать немедленно, всё равно в выходные нечем заняться. А по ходу дела тогда я ещё и домой заскочу. Не планировал в эти выходные, но раз уж представилась оказия… А деньги лучше передайте на нужды детского дома. Помочь сиротам – самое что ни на есть богоугодное дело.
Через двадцать минут мы уже мчались на чёрной «Волге» 24-й модели к выезду из города. Всю дорогу по пути в Пензу секретарь рассказывал, какой хороший человек архиепископ Мелхиседек, как он заботится о вверенной ему епархии, за каждого батюшку сутану на лоскуты порвёт и вообще при жизни стал чуть ли не святым. Я слушал и кивал с самым серьёзным видом. У меня был свой взгляд на религию и её адептов в частности, но в данном случае архиепископ являлся для меня обычным человеком со своими болячками.
Предложение выпить чаю я не поддержал.
— Вот Андрей Николаевич пусть попьёт, если он никуда уходить пока не собирается, а мы давайте с вашей язвой сначала разберёмся. Вы когда последний раз принимали пищу?
— В восемь утра легко позавтракал. Творог и некрепкий чай с сушками.
— В принципе, пять часов прошло, желудок должен быть относительно чист. А истории болезни нет случайно под рукой?
— У меня она, — встрял секретарь.
Тут же извлёк из портфельчика заветную книжицу и сунул мне в руки. Ознакомившись с её содержимым, я улыбнулся пациенту:
— Как настроение, не боязно?
Владыка тоже растянул губы в улыбке:
— Смотрю на вас, молодой человек, и такое ощущение, что вы гораздо старше своего возраста.
Надо же, и этот заметил… Ну ничего, казаться может всё, что угодно, а по паспорту мне 25. С этим фактом не поспоришь.
— Да, внутри меня сидит 70-летний старик, — вроде как шучу я, хотя это истинная правда. — И он сейчас займётся вашей язвой. Есть где уединиться, чтобы не мешать Андрею Николаевичу пить чай?
— Да я пока в машине посижу, — машет руками секретарь. — Не буду вам мешать.
И тут же испарился, благо что Мелхиседек его не задерживал. Когда за ним закрылась дверь, я повернулся к Владыке.
— Ну-с, теперь попрошу снять олимпийку и майку, и лечь на спину вот на этот диван.
Вообще-то я догадывался, что одежда, особенно если её на человеке не так много, не станет такой уж серьёзной преградой для моих «паутинок». Но лучше всё же не рисковать. Конечно, от пациента не убудет, если у меня что-то не пойдёт, и я попрошу его избавиться от одежды. Но зёрнышко сомнения в него упадёт, а оно мне надо?
— Крещёный? — неожиданно спросил Владыка.
Хм, что же сказать-то… Крестился я уже в Перестройку, жена уговорила сходить за компанию с ней. Тогда это было модно. И если считать, что сейчас в этом теле крещёная душа, то ответ – положительный.
— Крещёный, Владыка, — сказал я, под его испытующим взглядом. — В детстве бабушка крестила, но крестик не ношу. Увидят – не поймут. Комсомолец всё-таки.
Мелхиседек кивнул:
— Хорошо, что крещёный. А в Бога-то веруешь?
— Верую, — выдохнул я, вспоминая посиделки с архангелом.
Владыка снова кивнул:
— Молодец, сын мой. Раз веруешь, то всё, что ты делаешь – с ЕГО ведома.
Он поглядел в потолок, перекрестился, после чего разделся до пояса и лёг на диван. Я поставил рядом с диваном стул, сел. Пропальпировал живот, интересуясь у пациента, где и как болит. Затем решил наконец приступать к лечению как таковому.
— Закройте глаза и расслабьтесь, — сказал я, заметив в его взгляде лёгкую тревогу. — Вы ничего не почувствуете, разве что тепло в том месте, где моя рука будет касаться вашей кожи.
— Господи, спаси и сохрани! — пробормотал пациент, закрывая глаза, снова на всякий случай перекрестившись.
Ну а я по стандартной процедуре активировал браслет, положил правую ладонь на живот чуть выше пупка, начав совершать лёгкие круговые движения, и тоже закрыл глаза… Почти тут же открылся внутренний, сканирующий взгляд, наблюдавший, как светящиеся «паутинки» обволакивают желудок. Оп-па, ничего себе! Похоже, это уже не язва, а рак в начальной стадии! Ну-ка, рассмотрим получше… Точно, никаких сомнений, вон уже и метастазы начали понемногу расползаться. Классическая картина язвенной болезни с элементами, грубо говоря, озлокачествления.
Да, задача усложнилась, но это не повод отказываться от намеченных манипуляций. Хотя, конечно, энергии уйдёт не в пример больше. Ну так что ж, придётся дольше восстанавливаться, не впервой. Тем более рано или поздно я должен был столкнуться с онкологией, вот заодно и проверю, как у меня получается с ней бороться.
То, что дальше происходило, напоминало работу 3D-принтера. Здоровая ткань медленно, но неумолимо рождалась на моих глазах, замещая поражённую и уничтожая болезнетворные бактерии. Метастазы перед моим мысленным взором буквально растворялись, будто сосудистые звёздочки при склеротерапии. И вот на месте недавней опухоли сплошной покров новорожденной, розоватого цвета ткани. Тонковата ещё прослойка, я даю команду «паутинкам» нарастить потолще мышечную пластину, подслизистый слой, слизистую оболочку и наружную серозную оболочку. Вот теперь, кажется, всё.
Я открыл глаза, чувствуя, как по спине ручьём струится пот. Лоб тоже был покрыт бисеринками пота, которые я смахнул рукавом джемпера. Кое-как удержался на стуле, когда меня качнуло в сторону, с трудом подавив позыв рвоты.
— Вам плохо? — услышал я встревоженный голос Владыки.
Главное, чтобы тебе теперь было хорошо, успел подумать я, прежде чем рвануть чуть ли не на карачках к выходу и, распахнув дверь, выблевать с крыльца в снег практически переваренный завтрак. Свежий воздух подействовал на меня отрезвляюще, в голове немного прояснилось. Краем глаза увидел, как из машины буквально выпрыгивает Андрей Николаевич и мчится в мою сторону.
— Арсений Ильич, что случилось?!
— Всё нормально, — отмахиваюсь я, тяжело дыша. — Это побочный эффект исцеления.
Фу-х-х… Давненько так не меня не пробирало.
На крыльцо вышел Владыка, вид у него был встревоженный.
— Ты как, сын мой?
— Слава Богу, уже получше, — криво улыбнулся я. — Главное, вы как себя чувствуете? А то ведь всё оказалось немного сложнее, чем я думал.
— В смысле сложнее? — нахмурился архиепископ.
— Это уже не язва была, а начальная стадия рака. Впрочем, сейчас ваш желудок совершенно здоров.
Он нервно сглотнул, даже посерел лицом слегка, но справился с эмоциями.
— Однако же…
Владыка словно прислушался к себе погладил ладонью живот.
— А знаешь, Арсений, действительно совсем не болит. Если приступа не было, то всё время потягивало, будто гаек железных в желудок накидали. А сейчас вообще ничего не чувствую… Нет, вру, очень есть хочется, как будто неделю крошки хлебной во рту не держал.
Я слабо улыбнулся:
— Вот что значит здоровый желудок… Но за питанием следите, придерживайтесь дробного питания, даже в пост желательно есть минимум 3 раз в день, пусть и понемногу. Поменьше употребляйте жирного и жареного, а лучше вообще подобное исключить. Вообще найдите хорошего диетолога, пусть составит вам рацион питания, чтобы до конца жизни желудок вас больше не тревожил… Пойдёмте в дом, что-то я замерзать начал. И кстати, от крепкого чая я бы, пожалуй, не отказался.
Вскоре мы втроём сидели за столом и пили чай. Меня отпустило, но слабость буквально накрывала, веки сами опускались, я буквально клевал носом, с трудом отвечая на вопросы Владыки. Того интересовало, в частности, как давно у меня проявились такие способности к исцелению.
— Во время учёбы изучал разную литературу, передовые западные и древние восточные методики, которые можно достать только в любительском переводе, — выдал я обкатанную версию. — С помощью посыла внутренней энергии, которую китайцы называют «ци», можно достигать ошеломляющих результатов…
Я не выдержал и зевнул, прикрыв рот ладонью. Владыка участливо посмотрел на меня.
— Может быть, тебе отдохнуть, сын мой? Приляг на диван, поспи, если хочешь, — предложил тот.
— Знаете, я лучше в машине отосплюсь. Андрей Николаевич, давайте не будем к моей маме заезжать, на это у меня что-то уже сил не осталось, а лучше сразу поедем в Сердобск. Я тут домой хотел было заодно заехать, — пояснил я Мелхиседеку.
Секретарь поглядел на Владыку, тот медленно опустил и поднял веки в знак согласия.
— Как скажете, как скажете, — закивал Андрей Николаевич. — Сейчас выезжаем?
— Давайте, чтобы вам не возвращаться по темноте, — предложил я. — А то кто знает, в каком состоянии будет дорога. Да и метель обещали метеорологи.
Мы встали, Владыка подошёл ко мне и неожиданно троекратно меня расцеловал. Затем перекрестил.
— Храни тебя Бог!
Едва сев на заднее сиденье машины, я тут же вырубился. И снилось мне, как будто сижу я в каком-то восточном ресторане, а на небольшой сцене перед посетителями танцует «лезгинку», одетый в белоснежную черкеску и чёрные, тонкой кожи сапожки, архангел Рафаил.
— Асса! — выкрикивает он, и с размаху вонзает кинжал в деревянный пол.
Публика ему аплодирует, кто-то даже свистит, а Рафаил, на ходу умудрившись высморкаться в извлечённый из рукава носовой платок, тут же засовывает его обратно и продолжает свой бешеный танец. Архангел выделывает такие коленца, что и настоящий джигит ему бы позавидовал. Он кружится, и полы черкески летят на уровне его пояса, превращаясь в белый диск, а потом то же самое он проделывает, падая на колени. Он закрывается рукавом, словно бы прицеливаясь из ружья, а после идёт вприсядку, как в русской плясовой.
— Асса!
Он быстрым движением вытаскивает кинжал из половицы, зажимает лезвие зубами, соскакивает с невысокой сцены и, продолжая танец, двигается по залу между столиков в мою сторону. Только сейчас я замечаю, что рядом со мной сидит Таня, которая восторженно смотрит на танцора и аплодирует вместе со всеми.
— Как же он хорош! — восклицает она, поворачивается ко мне, и я вижу её светящиеся изумрудом глаза.
А Рафаил уже возле нашего столика. Неожиданно встаёт на одно колено, а в его руке невесть откуда возникает шикарный букет алых роз, который он протягивает Татьяне.
— Тэбэ, красавица! — произносит он с грузинским акцентом, рот его расплывается в улыбке Вахтанга Кикабидзе, и даже круглые очочки на носу не портят общего впечатления.
Татьяна смущённо принимает букет, а архангел вдруг мне подмигивает и… исчезает. Словно его и не было. И ресторан с посетителями и официантами тоже исчезает. А мы с Таней стоим на берегу красивого лесного озера, она держит в руках розы, и шепчет:
— Сеня, спасибо за цветы!
После чего целует меня в губы… и я просыпаюсь. Тру глаза, глядя через лобовое стекло на расстилающийся вокруг белый пейзаж.
Что, интересно, вообще значил этот странный сон? Просто игра воображения или Рафаил на самом деле что-то пытался мне донести? Что я должен подарить Татьяне букет? Хм, как-то несерьёзно… Тогда что?
Ладно, не будем искать кошку в чёрной комнате, сосредоточимся на настоящем. Снаружи плотный снегопад, уже и смеркается, где едем – непонятно. Сидящий на переднем пассажирском Андрей Николаевич сам кемарит, свесив подбородок на грудь. Водитель сосредоточенно смотрит на дорогу, тусклый свет фар тонет в густой снежной пелене, и кажется, что мы стоим на месте. Только редкие потряхивания подвески сигнализируют, что машина всё-таки едет.
Прислушиваюсь к себе… Вроде бы слабость почти ушла, хотя состояние ещё так себе, хотелось нормально прилечь и всё же как следует выспаться.
— Подъезжаем к Сердобску, — говорит водитель, покосившись в салонное зеркало как раз в тот момент, когда я сладко зеваю.
От звука его голоса просыпается и Андрей Николаевич.
— Подъезжаем? — переспрашивает он.
— Недавно поворот на Зелёный Дол проехали. А от него семь километров до Сердобска. Правда, и скорость минимальная, из-за снегопада не видно ни черта…
— Валера!
— Простите, Андрей Николаевич, больше не буду нечистого поминать, — хмыкнул в пшеничного цвета усы водитель.
Когда подъехали к моему дому, окончательно стемнело, а снег продолжал идти, хотя уже и не такой сильный. На предложение зайти, выпить чаю (куда ж без этого тонизирующего напитка) Андрей Николаевич и водитель дружно отказались, мол, по темноте ещё до Пензы добираться. Ну и славно, больше всего мне хотелось остаться одному, раздеться и рухнуть бревном в постель. Правда, пришлось ещё в газовый котёл добавить мощности, чтобы дом наполнился теплом, а то как-то прохладно было бы спать. Разве что двумя одеялами накрыться, и не раздеваться. Только после того, как комнаты стали наполняться теплом, позволил себе провалиться в безмятежный, без всяких танцующих архангелов сон.
Воскресенье началось для меня в 4 утра. Никогда бы в такую рань не встал, так ведь и лёг в седьмом часу вечера. А проснулся от чувства голода. Сначала повернулся на другой бок, думал, снова засну. Хрена! Желудок требовал наполнить его хоть чем-то. Пришлось вставать.
Подумав, решил не ограничиваться чаем с бутербродами и прочими пряниками-сушками, а нажарил картошки на сале, разбил в неё пару деревенских, купленных на колхозном рынке яиц, и с таким удовольствием умял, что даже добавки захотелось. Однако нечего, так и до растущего пуза недалеко, пусть даже с утра, как говорят диетологи, можно есть сколько влезет, всё равно, мол, за день переварится. Вот чайку с шоколадными пряниками можно, благо что кружка у меня чуть ли не на пол-литра, пока пьёшь – пяток пряников можно схомячить.
А в семь утра, ещё затемно, я вооружился широкой лопатой-скрепером и отправился разгребать снег. Когда заканчивал, увидел, как из-за угла дома появился Пётр, который тоже работал аналогичной лопатой.
— Здорово, сосед! — помахал он мне, прекратив работу. — Вместо зарядки снег чистим?
— Ага, — я тоже остановился, вытирая рукавицей вспотевший лоб. — Бодрит, и польза одновременно. Никто же за меня снег не уберёт.
— Та же ситуация, — ухмыльнулся Пётр. — Моя меня ни свет, ни заря выгнала, мол, по колено в сугробе, что ли, на улицу идти… Да я и сам собирался снег покидать. Какие планы на воскресенье?
— Пока не знаю, — пожал я плечами. — Валяться на диване и читать книжки. Я в местном книжном магазине на днях совершенно спокойно купил «Человек, который смеётся» Гюго. Давным-давно читал, и снова с удовольствием взялся за этот роман.
— А я не читал, дашь потом?
— Да без вопросов, мне тут на пару дней чтива осталось.
— А мы в кино собрались, на сказку «Финист – Ясный сокол». Дневной сеанс. Обещали Ленке, придётся выполнять данное слово.
И мы продолжили борьбу со снегом.
Как и обещал Петру, я практически весь день валялся на диване и читал историю Гуинплена, сумевшего, как говорится, подняться из грязи в князи. Self-made man – американская мечта. В данном случае британская. Хотя… И в нашей стране такое вполне возможно. Какого генсека ни возьми – вышли все из народа, с самых низов. Другое дело, что рост реален только по политической линии, поскольку стать миллионером в СССР можно только подпольным.
30-го января меня настигла очередная выплата авторских. Я уже, честно говоря, и подзабыл про этот источник дохода в череде будней, а он возьми и напомни о себе квитанцией в почтовом ящике. Пришлось идти на почту, получать перевод, а затем в примыкающему к почте здании сберкассы оформлять сберегательную книжку, благо что у меня имелась временная сердобская прописка. Не таскать же каждый раз при себе ворох денег. А их в этот раз было немало – четыре тысячи восемьсот восемьдесят рублей. Ну ещё тридцать копеек, хотя могли бы и округлить. До пяти тысяч, хе-хе!
А так-то прогрессия радовала. Месяц назад двести с хвостиком, сейчас почти пять тысяч. А что будет ещё через месяц? Этак и правда миллионером стану, как Антонов. А что, вот вам и легальный доход, рано я что-то опечалился, что в СССР нельзя стать миллионером.
По телефону или письмом я маме ничего сообщать не стал, рассказал в ближайший приезд домой. Она была слегка шокирована озвученной суммой, а ещё тем, что, похоже, такого рода гонорары я буду получать ежемесячно.
— Это же на что такие деньжищи потратить можно?! — округляла мама глаза.
— Увы, не на всё, что хотелось бы, — вздохнул я. — На всё, что в дефиците, приходится вставать в очередь, от телевизора и стиральной машинки до автомобиля. И очередь эта двигаться может годами. Даже на кооперативную квартиру. Но, во всяком случае, с голоду не умрёшь. А знаешь что… Давай-ка закажем на могилу отца памятник из гранита. А то хоть я тот и покрасил прошлым летом, всё равно он какой-то… кондовый, что ли. Как у всех. Заранее пусть сделают, а где-нибудь в мае можно будет поставить.
— И то верно, — согласилась мама. — Илюше надо поставить памятник, хороший памятник. И оградку тогда уж обновить.
— Обновим, а то и правда нынешняя, как и памятник, невзрачная. Поставим кованую.
Я решил не откладывать дело в долгий ящик, и в пятницу утром, освободившись после суток, отправился в Пензу, а по приезду – в мастерскую при Ново-Западном кладбище. Оформление заказа заняло около часа, в это время вошло и согласование эскиза памятника с мастером Василием Петровичем. Решили обойтись без всяких пошлых надписей – просто выбитый в граните портрет по фотографии, которую я оставил мастеру, ФИО и годы жизни. То же самое было и на моей плите, хранившейся на балконе. В качестве материала был обещан карельский гранит, который мастер всячески нахваливал. Аванс составил 100 рублей, ещё 200 мне предстояло выплатить по окончании работы. Памятник должен быть готов к концу февраля. Я заранее договорился, что до мая плита постоит в мастерской, не дома же её хранить. Это я в 70 лет мог позволить держать надгробную плиту на балконе своей квартиры, сейчас ситуация несколько другая. Да и балкона у нас нет.
Насчёт ограды пришлось договариваться. Подсказал тот же самый мастер, который плиту делать взялся. Мол, работает в кузнице при заводе «Пензтяжпромарматура» некто Варфоломеев Григорий Антипыч, скажешь, от меня, а то он так-то опасается левачить. Уже были прецеденты, осторожный стал. Выгнать из кузницы, может, и не выгонят, потому как руки у него золотые, хоть и выпивает время от времени, а вот премии лишить могут. На вопрос, нельзя ли это официально провести через бухгалтерию, Петрович только хмыкнул:
— У них кузница для того, чтобы гнать запланированную продукцию, а не левак типа могильных оград. Их за такое самоуправство по головке не погладят. Да и что с тех денег получит Антипыч? Копейки! А оно ему надо – за просто так душу вкладывать в изделие? Кстати, у них там на заводе несколько цехов пашут семь на семь, но кузница строго с двумя выходными. Есть куда записать адрес Антипыча? Он после развода один живёт, можешь смело к нему домой идти.
Так что пришлось тем же пятничным вечером сидеть у Антипыча на маленькой кухне, составив ему компанию в употреблении бутылочного пива, которое я на всякий случай купил в соседнем магазине с домом кузнеца. С пивом я передал ему записанные на листочке размеры будущей ограды. На том же листочке, с другой его стороны, набросали совместными усилиями эскиз.
Я решил не скупиться, заявив, что ограда должна быть основательной, сваренной не из загнутых вензелями арматурных прутьев или толстой проволоки, а выкована из чугунных заготовок. Антипыч, немного помявшись и покряхтев, сказал, что работа обойдётся в пятьсот рублей. Я для виду попытался сбросить хотя бы полтинник, но мастер был непреклонен. Мол, и работа трудная, и риск большой. Стольник – в задаток. Я согласился на задаток, но только в случае, если он напишет расписку.
Кузнец упирался как мог, но я заявил, что, если расписки не будет – не будет и заказа. Только после этого он притащил вырванный из тетради по математике и уже изрядно пожелтевший от старости лист бумаги, на котором нацарапал расписку.
Ограду Антипыч планировал хранить в кузнице в укромном месте, а потом её придётся по частям выносить через дыру в заборе. Я должен буду подсуетиться с грузовым транспортом. А на место, уже на кладбище, приедет сварщик Витя, который за сотку всю конструкцию приведёт в надлежащий вид. Так вот партизанская схема.
Суббота получалась свободной, и я уговорил Татьяну сходить на хоккей. Целую вечность на шайбе не был, а ведь до того, как впервые женился в той жизни, частенько захаживал на «Темп». А тут увидел афишу матчей с новосибириской «Сибирью», и так что-то захотелось вживую хоккей посмотреть, аж до зубовного скрежета.
Честно говоря, у меня в случае несогласия подруги был запасной вариант – кино или кафешка, а то и по-взрослому – ресторан, но Татьяна на удивление легко согласилась отправиться на стадион. Хотя я честно предупредил её, что стадион открытый, продувается всеми ветрами, и места там стоячие. Но это её не напугало.
Игра начиналась относительно рано, в 17 часов. Уже в очереди за билетами узнал, что накануне, вечером в пятницу, «Дизелист» в первом из спаренных матчей проиграл «Сибири» - 3:4, и болельщики жаждали в повторной игре реванша. Ну и мы с Таней, занявшие места сразу за скамейкой запасных нашей команды, вместе со всеми. Скандировали хором с забившими до отказа стадион болельщиками: «Дизель! Дизель!» и периодически «Шайбу! Шайбу!», да так, что малость охрипли.
Многие-то поклонники хоккея со стажем пришли в полушубках и валенках, да ещё и спиртное за пазухой пронесли, а мы оделись как обычно. Пожалел, что не захватил из дома термос с чаем. Хотя тогда нам, возможно, пришлось бы стоять уже в очереди в туалет. В женский-то ладно, там народу практически нет, а вот в мужской… Видел я хвост этой очереди ещё до начала матча, когда мы шли на трибуну. Многие мочились прямо в очереди, налево и направо, благо с одной стороны была стена туалета, представлявшего собой кирпичный сарай, а с другой – наружная стена стадиона. В таком закутке можно было не стесняться друг друга.
— Анекдот в тему, — сказал я Тане, пока шла раскатка команд. — Почему у хоккеистов трусы длиннее, чем у футболистов? Потому что в хоккей играют настоящие мужчины!
Она пару секунд думала над смыслом анекдота, затем звонко рассмеялась и шутливол пихнула меня локтем в бок.
— Сенька, ну ты и похабник!
— Так ведь на самом деле трусы и них длиннее. И в песне поётся: «В хоккей играют настоящие мужчины…»
Рядом с нами стояли два разговорчивых мужика, один из которых то и дело незаметно доставал из-за пазухи бутылку «Столичной», а второй маленькие стограммовые стаканчики, и они втихаря от взглядов стоявших в редком оцеплении между трибунами и бортиками ледовой площадки милиционеров употребляли, закусывая бутербродами с салом. И не они одни. Но и немало было обладателей термосов с чаем. А может, и не только с чаем, хе-хе. Может, стоило всё-таки захватить термосок-то…
— Вон, глянь, Мясников, кажись.
Обладатель «Столичной» показал своему собутыльнику на административное здание за воротами нашего вратаря, где большое окно выходило на ледовую площадку. За стеклом угадывались несколько фигур, в одной из них, грузноватой, можно было и впрямь определить второго секретаря обкома партии. К тому же Мясников был большим поклонником хоккея, да и этот стадион был построен методом народной стройки по его инициативе и под его руководством.
И не только стадион… Праздник поэзии в «Тарханах» стал ежегодно проводиться с его подачи. В 83-м распахнёт двери единственный в мире Музей одной картины. Вообще музеи – страсть Мясникова, при нём по области их расплодится с десяток точно. Музей Мейерхольда, музей Куприна, музей Малышкина…
И команду он поддерживал, насколько я помню. Квартиры, машины, зарплаты – всё выбивал. Но ходили слухи, что и разносы игрокам устраивал в случае безвольных поражений, и тренера мог сменить своим волевым решением.
Ну да ладно, внимание на площадку. Там хозяева понемногу склоняли чашу весов в свою пользу. Естественно, болельщики надрывались, скандируя то «Дизель!» «Дизель!», то «Шайбу!» «Шайбу!». Ну и мы с Таней не отставали, так что ближе к концу игры малость охрипли.
Наши вели – 3:1, когда за пару минут до финальной сирены на льду случилось ЧП. В этот момент наш нападающий рвался к воротам соперника, защитник подцепил его клюшкой, и потерявший равновесие форвард со сей дури влетел в голкипера «Сибири».
— Ух-х, — раздалось над стадионом.
Раздался свисток судьи, а хоккеисты разом склонились над распластавшемся на льду и не подававшим признаки жизни вратарём. Главный судья тем временем жестами призывал кого-то со скамейки запасных «Сибири». Оказалось, доктора. Невысокий толстячок ловко перевалился через борт, и мелкими шажками, но быстро засеменил к лежавшему на льду вратарю. Тот по-прежнему лежал без движения.
— Сознание потерял, — сказал кто-то из рядом стоявших. — Ну щас понюхать дадут нашатыря, сразу очнётся.
Что там происходило на льду, видно было плохо, так как вратаря с врачом обступили игроки новосибирской команды, да и наши периодически подъезжали, чтобы справиться о здоровье пострадавшего. В том числе и Саша Серняев – второй бомбардир команды за всю её историю. Больше него только Коля Князев наколотил, который специально до сорока лет играл, чтобы превзойти рекорд одноклубника. Но это ещё будет в будущем… Пока же Серняев подъехал к нашему наставнику, начал что-то объяснять, делая головой движения в сторону ворот команды соперников, где происходило сейчас главное действо. По выражению лица хоккеиста я понял, что дело плохо, и даже расслышал, как Серняев сказал:
— …пузыри крови из рта.
Мать моя женщина, дело плохо. Скорее всего, от удара ребро сломалось и пробило лёгкое, если кровь, как сказал Саша, пузырями. И счёт идёт буквально на минуты.
— Разойдись! — заорал я бешеным голосом, и мгновение спустя уже был возле бортика.
— Э, ты куда?! — попытался преградить мне путь на лёд сержант из оцепления.
— Я врач.
И пока сотрудник правоохранительных органов переваривал информацию и решал, можно ли пускать на лёд вроде и постороннего, а вроде и врача, учитывая ситуацию с происходящим на площадке, я уже перемахнул через бортик и так же, как и доктор новосибирской команды чуть раньше, засеменил к группе хоккеистов, окруживших место трагедии.
— Расступитесь! — гаркнул я, протискиваясь внутрь этого живого кольца.
Дело было плохо, парень, с головы которого стянули шлем с маской, и впрямь пускал ртом пузыри. А доктор «Сибири» сидел на коленях возле пострадавшего и явно не знал, что предпринять.
— «Скорую» вызвали? — первым делом поинтересовался я у него.
— Да, кто-то из наших поехал сказать, чтобы позвонили, — пробормотал он, и запоздало спросил. — А вы кто?
— Врач, специализируюсь на подобного рода травмах, — нагло приврал я. — Сейчас я буду применять ещё не конца апробированный, но весьма действенный метод, поэтому всем, — я повысил голос, — всем просьба не мешать.
После этого задрал на вратаре свитер, под которым оказались ещё пластиковый нагрудник (откуда-то этот термин всплыл в моей голове) и простая майка.
— Помогите снять нагрудник, только аккуратно, не слишком шевелите пострадавшего, — скомандовал я.
Мою просьбу/приказ выполнили, на что ушло около минуты. Моим глазам предстала обширная гематома на левом боку нежданного пациента, доходившая до середины грудины. Ну хоть наружу рёбра не торчали.
— Ещё раз повторяю – не мешайте, — громко сказал я, незаметно активируя браслет и кладя ладонь на красновато-фиолетовое пятно.
Закрыв глаза, я сразу увидел мысленным взором, как мои «паутинки» рванули исследовать характер повреждения, и буквально несколько секунд спустя имел ясную картину травмы: перелом ребра, пневмоторакс, гемоторакс… У меня тоже кольнуло в левом подреберье, словно бы и у меня отломилось ребро и проткнуло плевру лёгкого. Ничего, знал же, что отголоски чужой беды и меня коснутся. Моей задачей было восстановить целостность этой самой плевры, убрав в сторону осколок ребра. А всем остальным займутся хирурги в больнице, куда отсюда повезут бедолагу.
Только бы не мешали, только бы не мешали – билась в голове мысль. Нужно всё делать быстро. Словно бы услышав мои мысли, «паутинки» заработали со скоростью, превышающей обычную раза в два, а то и три. Но и энергии на этот процесс уходило в разы больше.
Тем не менее дело спорилось. Осколок ребра мои «паутинки» аккуратно убрали в сторону так, чтобы в дальнейшем, когда будут транспортировать тело, он не повредил никаких внутренних органов. А далее принялись за восстановление плевры. Рана была длиной где-то три сантиметра, и мои подручные аккуратно её «склеили», стала как новенькая.
Дзинь! Вот и всё. Я открыл глаза, мутным взором посмотрел на вратаря. Кажется, жизни неожиданно возникшего на моём врачебном пути пациента уже ничего не угрожало, дыхание его выровнялось, и кровь перестала пузыриться на его губах.
— Смотрите, а кровь-то уже не идёт, — прокомментировал кто-тио из хоккеистов.
— И точно, — добавил другой.
Тут же все загалдели, а я сидел на коленях, опустив голову и закрыв глаза. Не сказать, что задача передо мной стояла слишком уж сложная, но пришлось напрячься в связи с лимитом времени, потому и энергии потратилось в разы больше, нежели проделай я то же самое в спокойной обстановке. Хотелось вообще рухнуть на лёд и притвориться ветошью, но мне хватило сил не падать в глазах окружающих в буквальном смысле этого слова.
— Что вы сделали?
Я открыл глаза. Вопрос исходил от доктора. Я слабо улыбнулся:
— Это долго объяснять. Главное, что теперь за жизнь вашего вратаря можно не опасаться.
— Но как?! Уму непостижимо!
Он смотрел на меня со смесью удивления, неверия и даже лёгкого страха. У меня же сил даже на разговоры не оставалось. Но нужно было что-то ответить.
— Всего лишь интерн, который читает много современной медицинской литературы, и применяет свои знания на практике, — банально отговорился я.
Тут кто-то весьма кстати гаркнул, что «скорая» приехала, так что внимание тут же переключилось на подоспевших врачей с носилками, на которые хоккеисты совместными усилиями погрузили вратаря. Они же и повезли его к выходу, всё ж таки на коньках это делать было сподручнее, тем более и мужики они крепкие, не то что бригада «скорой», состоявшая из врача-мужчины и фельдшера-женщины. Доктор команды побежал за своим подопечным, а я так и сидел на коленях, пока главный судья матча не помог мне подняться и добраться до выхода с арены.
Здесь меня перехватили сотрудники стадиона и аккуратно доставили в кабинет директора стадиона. Тот сам суетился вокруг моей персоны, ещё и врача команды притащил, который был ненамного старше меня и представился Владимиром Васильевичем Зеленковским.
— Я вообще-то физиотерапевт, — сказал он немного смущённо. — Работаю в поликлинике, но попросили помочь хоккеистам с восстановлением. На выездные игры не езжу, а на домашних на всякий случай присутствую.
— Неплохо, — сказал я, чтобы хоть что-тог сказать. — А можно пару-тройку стаканов крепкого и сладкого чаю? Глюкоза в моём случае не помешает.
— Сейчас, у нас этим администратор команды заведует, попрошу его сделать, — заверил директор стадиона и рванул к двери.
И в дверном проёме столкнулся с раскрасневшейся Татьяной.
— Вы куда, девушка?
— Впустите, это мой жених!
Директор не нашёлся что ответить, а Таня кинулась ко мне.
— Сеня, ты как?
— Нормально, слабость только, но это дело поправимое, — выдавил я из себя ободряющую улыбку. — Сейчас вот чайку сладкого попью – и можно будет двигать домой.
А сам подумал о том, что вот лишний раз не хочешь демонстрировать свои суперспособности, а жизнь сама подкидывает моменты, когда твоя совесть не позволяет тебе самоустраниться. Вот и в этот раз мог я поступить иначе, невозмутимо смотреть, как умирает человек? Нет, не мог! В общем, будь что будет, но главное, что жизнь этому парню я спас.
Тут и чай подоспел, три стакана, горячий, крепкий и сладкий, как и заказывал.
— Вы как себя чувствуете, получше? А то, может, и вам «скорую» вызвать? — поинтересовался Зеленковский.
— Не стоит, уже почти норма, — отмахнулся я, делая очередной глоток. — Сейчас чай допью, и мы с моей… хм… невестой пойдём домой.
Однако дверь снова дверь распахнулась, и на пороге появился новый персонаж. Это был Мясников в неизменных прямоугольных очках, точно такой же, каким я видел его на старых фотографиях. То есть старых по меркам моего будущего, сейчас-то он современник этих фотографий.
— Выиграли – 3:1, — довольно сказал он, по-хозяйски плюхаясь в кресло директора стадиона, и тут же напустил на лицо серьёзное выражение, заявив скорее утвердительно. — А вы, значит, и есть тот самый спаситель вратаря «Сибири».
— Выходит, я, — не стал я картинно скромничать.
— Угу… Так вы правда врач, как мне сказали?
— Интерн. Прохожу интернатуру в Сердобской районной больнице. На выходные приехал.
— Вот оно что, — кивнул Мясников. — Как хоть вас звать-то?
— Арсений. Арсений Коренев.
— Арсений… Хм, редкое по нынешним временам имя. Ну а я Георг Васильевич Мясников…
— Второй секретарь обкома партии, — закончил я за него. — У вас тоже редкое имя. Из Георгов я только Отса знаю, который арию из «Мистера Икса» поёт. Ну и какой-то английский король, кажется, носил такое же имя.
— Вот-вот, нас, Георгов, мало, и все знаменитости. Ну, я не такая уж знаменитость, но в пределах области меня знают, — хмыкнул он.
Мясников достал пачку «Беломора».
— Не против?
— Я не против, — сказал я и посмотрел на примостившуюся на стульчике рядом со мной Таню.
Та пожала плечами, мол, курите, мне не жалко.
— А сами не ку́рите? — поинтересовался Георг Васильевич, сплющив гильзу гармошкой.
— Не научился. И Татьяна моя не курит.
— Это правильно, молодцы. А я вот по две пачки в день выкуриваю. Врачи ругаются, а я ничего с собой поделать не могу… Кстати, Татьяна, как я понял, ваша невеста? Во всяком случае, она так сама заявила, я из коридора слышал.
Он кивнул в сторону примостившейся на стульчике рядом со мной Татьяны.
— Выходит, что невеста, — я покосился на Таню.
Та смутилась, покраснела, а Мясников ещё шире улыбнулся:
— Так что, дату свадьбы уже назначили?
— Вот думаем, — усмехнулся я. — Может, в сентябре распишемся, а, Тань?
— Это правильно, раньше на Руси всегда по осени свадьбы играли, – кивнул Георг Васильевич. — Урожай собрали – можно и погулять. На свадьбу-то пригласите?
И хитро так прищурился.
— Почему бы и нет? — не растерялся я. — Будете почетным гостем. Мне в обком приходить с приглашением? А то ведь других ваших координат у меня нет.
Мясников расхохотался, обнажив полный рот крупных, желтоватых от табака зубов.
— Да уж, напросился на свадьбу, а как меня найти – не сказал. Сейчас телефон приёмной напишу.
Он достал из кармана пиджака небольшой блокнот, вырвал листок и карандашом написал номер. Протянул листок мне.
— Секретарше так и скажете, что Коренев насчёт свадьбы, я предупрежу. Но смотрите, — он погрозил нам обоим пальцем, — я не забуду ваше обещание. Решили по осени играть свадьбу – играйте.
Он загасил папиросу в будто бы специально приготовленной для него стеклянной пепельнице с дымчатыми разводами коричневатых оттенков.
— Ладно, пойду, обещал жене после игры сразу домой… А вы пейте чай, остынет же. Я его всегда пью горячим, другого не признаю. Кстати, администратор команды хороший чай заваривает, согласитесь?
— Неплохой, — кивнул я, отхлёбывая из гранёного стакана.
Полчаса спустя мы с Татьяной не спеша шли по вечерней Пензе в сторону её дома. Чувствовал я себя так, словно только что пробежал марафон, но это меня не пугало – я к подобной «побочке» уже давно привык. Таня с расспросами о том, что я проделывал с пострадавшим, не приставала. Приставал ещё на стадионе немного Зеленковский, пытаясь словно окольными путями выведать, как же всё-таки я сумел прикосновением ладони остановить лёгочное кровотечение. Я даже не стал ничего сочинять, лень было, сказал, то же самое, что и врачу «Сибири», мол, долго объяснять. И вообще, мне пора невесту домой провожать.
Надеюсь, меня не будут в очередной раз осаждать газетчики. Хватит с меня уже славы. Моё воображение уже рисовало заголовки типа: «Он не мог поступить иначе!» или «На его месте так поступил бы каждый!». Нет, оно, конечно, приятно, когда про тебя пишут, расхваливают… Чего душой-то кривить, человек по природе своей склонен к тщеславию, разве что отшельникам и всяким схимникам плевать на мирскую славу. Но однако же во всём должна быть мера.
— Тебе как, Сеня, полегче? — вывел меня из раздумий голос «невесты».
— А знаешь, и впрямь полегчало. Наверное, волшебный чай помог… Или твоя любовь вернула мне силы, — я на ходу прижал её к себе.
— А у меня дома тоже хороший чай есть, цейлонский, — сказала она.
— Это намёк?
— Отчего же, можешь считать вполне конкретным приглашением. Или ты торопишься домой?
— Ну почему, время ещё детское, можно посидеть в гостях у невесты… Или ты про невесту сгоряча сказала?
Она немного смутилась.
— Так-то, конечно, сгоряча, только ведь если свадьбу осенью не сыграем, Мясников может и правда обидеться. Ты же ему пообещал.
— Да уж, слово не воробей… Теперь точно придётся жениться.
— Ага, не отвертишься, — расплылась в улыбке Таня.
И непонятно было, то ли пошутила, то ли всерьёз на свадьбу настроилась. Ладно, до сентября ещё долго, может, и разбежимся к тому времени. Хотя мне такого развития событий совершенно не хотелось.
— Вот только куда тебя распределят после интернатуры, — задумчиво сказала она. — А то ведь придётся, как жене декабриста, ехать куда-нибудь в Сибирь.
— Обычно распределяют по месту жительства… Кстати, а мама не будет против такого позднего визита? — запоздало поинтересовался я.
— Так она же позавчера в Горький уехала на неделю, погостить у родственников, так что стесняться некого. Хотя ты вроде никогда особо стеснительным не был, — хмыкнула она. — А ещё мне пластинку на время дали какого-то немецкого ансамбля «Boney M.». А диск называется «Take the Heat off Me», в буквальном переводе «Сними с меня это напряжение». Послушаем, песни такие здоровские.
Песни и впрямь были «здоровские», ну да я этот первый официальный альбом «Боньки» знал практически наизусть, а сейчас снова послушал с превеликим удовольствием. И чайку попил, действительно, вкусного. Учитывая количество выпитого ещё на стадионе, прижглось посетить санузел.
А затем как-то так само собой получилось, что мы поцеловались, ну а дальше уже местом действия стал видавший виды, ещё и ужасно скрипучий диван. Причём Таня, памятуя о моей недавней слабости, взяла инициативу в свои руки. И не только руки. Даже не ожидал, что скромная (так мне казалось) учительница английского языка знает, что такое поза «наездницы». Оказалось, знает! Мне оставалось только лежать на спине, получая удовольствие. Хотя во второй заход я решил, что хватит бездельничать, нужно, чтобы и моя партнёрша испытала неземное блаженство по полной программе.
Ну да, наверное, немного преувеличиваю насчёт неземного блаженства, однако, судя по стонам возлюбленной, ей было хорошо, даже очень. Впрочем, чуть позже, когда мы лежали без сил на всё том же диване, она это подтвердила. Фонетически. То есть словами. Я всё ждал, она скажет, что с первым мужем у неё ничего подобного и близко не было, но не дождался. А вообще-то правильно, воспитанная девушка в такие сравнения пускаться не станет.
Потом я ещё сделал над собой усилие и позвонил маме, успокоил её, что со мной всё в порядке, но домой приду утром. Она не стала задавать лишних вопросов, и я со спокойной душой вернулся под бочок к Танюшке.
— А диван надо новый купить, — успел пробормотать я, прежде чем окончательно провалиться в густую, непроглядную темноту.