Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая.

Глава 9

— Арсений, просыпайся! Тебя к телефону!

Я нехотя поворачиваюсь на другой бок, лицом к стоявшей в дверном проёме маме, щурюсь.

— Кто там?

— Сам Мясников, тебя попросил, ничего не объяснил, — пожимает она плечами. — Я сказала, ты сейчас подойдёшь.

Хм, любопытно… Второй секретарь обкома партии просто так, чтобы справиться, как дела, звонить не будет. Приходится вставать с кровати, где я предавался послеобеденной дрёме, и шлёпать в прихожую.

— Здравствуйте, Георг Васильевич!

— Арсений, добрый день! — слышу я на том конце провода знакомый голос. — Честно говоря, позвонил наудачу, в надежде, что в субботу вы будете дома, а не в Сердобске, и не прогадал. Надеюсь, ни от каких важных дел я вас не отвлёк?

— Да нет, готов вас выслушать со всем вниманием.

Тут, конечно, вопрос, можно ли считать сладкую дремоту важным делом. Выползать из неё было довольно неприятно, потому что, когда недосыпаешь – ходишь остаток дня как чумной. Но не говорить же об этом собеседнику, который вряд ли догадывался, что после вкусного маминого обеда меня потянуло в сон, как какого-нибудь Обломова. У которого, кстати, отчество тоже было Ильич.

— Тут вот какое дело, — слегка замялся Мясников. — Как у вас сегодня со временем?

— Для вас найдётся. Правда, в семь вечера мы с моей невестой собирались куда-нибудь сходить…

— До семи вечера всё сделаем, — самоуверенно заявил он и тут же поправился. — Я это говорю, основываясь на опыте прошлой нашей с вами поездки в Коповку к Ульяне Фёдоровне, где вы управились достаточно быстро.

— Вам нужна помощь или кому-то из знакомых? — сразу конкретизирую я.

— Кому-то из знакомых, — со вздохом сознаётся Мясников. — Я-то ещё – тьфу-тьфу – пока держусь, хотя по мелочи, понятно, болячек всяких на мне уже как репьёв на собаке.

— Куда подъехать?

— Не по телефону… Я сейчас машину за вами отправлю, через четверть часа можете выходить – будет ждать у подъезда.

Я вышел через десять минут, и не прогадал – во двор как раз заруливала знакомая «Волга» с Закиром за баранкой. Я сел на переднее пассажирское, пожал Закиру руку.

— Куда едем?

— В гостиницу «Пенза».

— Да? А кто там, не в курсе?

— Это уж я не знаю, Георг Васильевич всё расскажет.

Закиру с его неразговорчивостью можно в КГБ работать, подумал я. Ладно, на месте разберёмся, что там у знакомого Мясникова случилось.

На календаре было 2 июня. Вчера вечером я рейсовым прибыл в Пензу, рассчитывая убыть в воскресенье так же с последним, правда, не вечерним, а дневным, поскольку по приезду в Сердобск этот же автобус делает последний рейс уже в Пензу.

А завтра у мамы день рождения, и она приглашена своим ухажёром Юрием Васильевичем в ресторан. Но я уже буду в этот момент в Сердобске. Завтра утром посидим с ней по-семейному, заодно и подарок вручу. На этот раз – шикарный набор польской косметики. Добыть его помог не кто иной, как Семибратов, который после избавления от ишиаса чувствовал себя моим должником.

А вот и «Пенза» – длинное 7-этажное здание с елями слева от входа, растущими перед окнами ресторана. Жилые номера начинались со второго этажа. Мы остановились напротив центрального входа, где на крыльце двое чернявых, неплохо прикинутых мужчин курили и что-то обсуждали, активно жестикулируя.

— Георг Васильевич сказал, что будет ждать в фойе, — сказал Закир, оставшись сидеть на месте.

Проходя мимо курильщиков, которые, как оказалась, курили «Marlboro», прислушался к их разговору, вот только ничего не понял, так как язык был мне незнаком. Не английский точно, не французский, не немецкий, и не итальянский с испанским. Может, португальский? Вряд ли, хотя и похоже…

Так и не решив для себя эту загадку, я переступил порог гостиницы. И тут же увидел Мясникова, тот сидел на одном из обтянутых кожзаменителем диванчиков. Он меня тоже увидел, резво поднялся и, тяжело ступая, двинулся навстречу, на ходу протягивая ладонь.

— Спасибо, что нашли время, Арсений, — сказал он пожимая мне руку. — Тут вот какое дело… Хм, давайте отойдём в сторонку, чтобы не стоять на проходе.

Мы отошли к стене, на которой под стеклом были вывешены фотографии старой Пензы. Мимо прошла низенькая, полноватая дама бальзаковского возраста своим нарядом, включавшим в себя широкие красные брюки и такого же цвета шляпу с широкими полями, напомнившая жену генерала из фильма «Москва слезам не верит». Того самого, что забирал вещи из химчистки, пожирая взглядом героиню Ирины Муравьёвой, пока та упаковывала в обёрточную бумагу его костюм.

— Вот какое дело, — повторил Мясников, поправляя на крупном носу очки. — У нас в Пензе с культурной миссией гостит делегация из Бекешчабы. Ну, вы в курсе, наверное, это наш венгерский город-побратим. В течение недели творческие коллективы венгров будут демонстрировать своё мастерство на площадках Пензы и области. А потом с ответным визитом в Бекешчабу поедут наши коллективы, в том числе хорошо знакомый вам хор профсоюзов Октября Гришина. Они уже гастролировали в этом году в Венгрии, но так понравились зрителям, что их снова зовут… Так вот, возглавляет венгерскую делегацию председатель городского совета Бекешчабы Ласло Молнар. Я с ним знаком года три… Нет, четыре, когда первый раз в Венгрию ездил, он тогда ещё не был главой, но я разглядел в нём потенциал.

Я терпеливо ждал, когда Мясников дойдёт до сути дела. В общем-то, уже догадывался, к чему он клонит, но не решался его поторапливать.

— В общем, Ласло должен сегодня вечером выступать в драмтеатре с приветственной речью, но утром буквально не смог встать с постели – радикулит. Профессора Кострюкова из областной больницы пригласил, тот предложил Ласло лечь к ним на обследование, но тот отказался. Сказал, что уже привык к таким приступам, и обследовался только месяц назад у себя в Бекешчабе. Кострюков сделал ему укол обезболивающего и обещал заехать ещё к вечеру, поставить блокаду перед выступлением. Это, в общем-то, выход, но временная мера. Очередной приступ нашего венгерского товарища рано или поздно снова настигнет. Жалко его, мужик-то хороший, в своё время МГУ в Москве заканчивал, по-русски говорит, как на родном, и вообще… Короче говоря, поглядел я на его страдания, и вспомнил, как мы с вами к Ульяне Фёдоровне ездили. Она и по сей день в полном порядке, носится, будто у неё пропеллер в одном месте, не устаёт вас благодарить. Вот я и подумал, что вы сумели бы, пожалуй, помочь нашему гостю навсегда избавиться от проклятого радикулита. Ну или как минимум произвести долговременный эффект. Правда, вас могло не оказаться в Пензе, я уж подумывал, не послать ли машину в Сердобск, но, к счастью, вы сами приехали.

— Понятно, нужно поставить на ноги человека, — констатировал я. — Ну так идёмте, чего откладывать-то…

Георг Васильевич немного помедлил, видимо, не ожидая от меня такой прыти, затем кивнул:

— Идёмте. Его поселили в номере «люкс» на последнем, седьмом этаже.

Наверх мы вознеслись с помощью кабины лифта, и вот уже стоим перед дверью номера, в котором страдает от радикулита венгерский мэр – именно так я перевёл для себя его должность.

После короткого стука с той стороны раздалось на почти чистом русском:

— Войдите.

Мы вошли. Венгр лежал на кровати в «адидасовском» костюме, вернее, полулежал, так как под спину ему положили аж три подушки. Ну или сам положил. Наверное, с других номеров стащили, или у кастелянши имелся их солидный запас. Ласло Молнар представлял собой довольно высокого и упитанного мужчину лет сорока пяти, в руках он держал свежий номер «Пензенской правды». Что, ещё и по-русски читает?

— Ласло, ещё раз здравствуйте! Знакомьтесь, это Арсений, молодой, но очень талантливый врач. Он постарается вам помочь с вашим радикулитом.

Молнар приспустил очки на кончик носа и приподнял брови, с лёгким удивлением разглядывая меня, словно бы сомневаясь, что я смогу решить его проблему. На его месте я бы тоже сомневался. Привели какого-то вчерашнего студента, когда тут целый профессор оказался бессилен, только и смог, что предложить обезболивающее.

Тем не менее он с кряхтением встал, и мы пожали друг другу руки. Ладонь у венгра оказалась большой, крепкой и тёплой.

— Ну что, товарищ Ласло, — сказал я, — предлагаю не затягивать, а сразу приступить к вашему лечению. Готовы?

— Честно говоря, даже и не знаю, — сказал он, выйдя из лёгкого замешательства, причём акцент в его речи был едва уловим. — А в чём состоит ваше лечение?

— Это что-то вроде массажа, основанного на методиках восточных целителей. Используется внутренняя энергия мастера, в Китае она называется «ци». Во время сеанса вы почувствуете небольшое тепло, и больше ничего. А вот после него…

Я хотел было сказать, что после сеанса вы сможете гопака плясать, вспомнив своих бывших пациентов с похожими диагнозами, но не стал раньше времени обнадёживать главного человека Бекешчабы.

Кстати, насколько я помнил из воспоминаний посещавших этот городок пензяков, и вообще из того, что читал о Бекешчабе, по размерам и количеству жителей она была типа Сердобска, только уютнее и красивее, что свойственно маленьким европейским (и восточноевропейским в частности) городкам.

— У этого молодого человека «золотые» руки, — поддакнул Мясников. — Сам был свидетелем, как он древнюю бабушку, которая и забыла, когда последний раз разгибалась, на ноги поставил.

Ласло мотнул головой, снова покосился на меня, но подозрительности в его взгляде стало меньше.

— Так и быть, поверю вам на слово. Что я должен делать?

Я объяснил, как ему правильно лечь, после чего кинул взгляд на Мясникова:

— Что, Георг Васильевич, останетесь?

— Да уж хотелось бы посмотреть, в прошлый раз прогнали меня…

— Так уж и прогнал… Хорошо. Сядьте в сторонке и смотрите, но главное – не мешайте. В комнате должна царить абсолютная тишина.

Я проследил взглядом, как Мясников садится за стол, после чего попросил лежавшего на животе пациента закрыть глаза и незаметным движением активировал браслет.

— Где у вас очаг боли?

— Чуть выше поясницы.

— Угу…

Я отсканировал весь позвоночник, по итогу диагностировав пояснично-крестцовый радикулит. Налицо дегенеративные процессы, включая до кучи подвывих двух позвонков. Поставив диагноз, я без передышки, чтобы каждый раз не активировать браслет, приступил к лечению. Собственно, я только отдал своим верным «паутинкам» мысленную команду, что от них хочу по итогу, а те сами взялись за работу, как те двое из ларца. Правда, в сказке у парней руки оказались кривоваты, а вот мои помощники ошибок не допускали и, надеюсь – тьфу-тьфу – никогда не ошибутся.

На всё про всё ушло чуть больше двадцати минут. Но вымотался я так, словно только что пробежал полумарафон. Было такое со мной однажды на каком-то легкоатлетическом празднике типа Дня бегуна. Впрочем, хотя бы не выблевал мамин обед и не грохнулся в обморок. Всё-таки понемногу прогрессирую, получается как бы экономить свою «ци» по сравнению с тем, как я её расходовал ещё несколько месяцев назад, не говоря уже о первых случаях применения ДАРа.

— Всё, — сказал я, вытирая носовым платком выступившую на лбу испарину. — Сеанс окончен, и от вашего радикулита не осталось и следа. Можете встать, не опасаясь приступа боли. Хотя вам же обезболивающее вкололи… Ну так в любом случае болеть больше не будет.

Ласло открыл глаза и повернул голову, так что я видел только его левый глаз и левую же щёку с маленькими оспинками – видно, наследие давнего полового созревания.

— Вот так просто? — спросил он, не спеша вставать.

— Да, так просто, — улыбнулся я. — Ну же, поднимайтесь.

Он принял сидячее положение, затем осторожно встал. Постоял молча, глядя куда-то в стену перед собой, явно прислушиваясь к собственным ощущениям, затем, держа ноги почти на ширине плеч, повернулся туловищем по часовой, следом против часовой стрелки.

— Может, обезболивающее действует, но никаких болевых ощущений я сейчас не испытываю, — подытожил он. — Наверное, надо действительно подождать, пока действие препарата закончится, чтобы понять, получилось у вас или нет.

— А на сколько рассчитано это действие, профессор не говорил? — спросил я.

— На три-четыре часа, — влез в наш диалог Мясников и посмотрел на часы. — Собственно, два с небольшим уже прошло, так что вскоре узнаем, как сработал наш юный друг. Но если он говорит, что всё нормально – я имею все основания доверять его словам.

Тем не менее, в глазах Ласло всё равно читалось сомнение. Что ж, время, как говорится, покажет, причём в буквальном смысле.

— Воспаление и болевой синдром я убрал, но нужно укреплять мышцы поясницы и спины, создать своего рода мышечный корсет, — сказал я Молнару. — Да и вес снижать. Плюс к этому добавить лечебную физкультуру и поколоть витамины группы В. Готовы над собой поработать?

— Теперь уж придётся, не хочется снова корчиться от боли, — разводит руками Ласло.

— Ну тогда я, наверное, пойду. Если что – мой телефон вы, Георг Васильевич, знаете. И попрошу и вас, и Ласло особо о том, что здесь произошло, не распространяться.

— Это большая тайна? — округлил глаза венгр.

— Это, скажем так, не совсем традиционная медицина, а у нас в СССР с этим дело обстоит строго, — сказал я.

И посмотрел на Мясникова, а тот скорчил кислую физиономию.

— Что поделаешь, иногда нам не хватает гибкости, — развёл он руками. — Но мы с этим боремся. Ещё раз спасибо вам, Арсений! Кстати, у вас какие планы на вечер?

— М-м-м… Да вот собирались с моей невестой где-нибудь культурно отдохнуть.

— Самый культурный отдых – в театре. Не хотите поприсутствовать на открытии Дней венгерской культуры в Пензенской области? Будет яркая концертная программа с участием лучших творческих коллективов Бекешчабы.

— Да-да, соглашайтесь, — вставил Ласло. — Независимо от результатов ваших манипуляций я приглашаю вас и вашу… э-э-э… невесту.

Я задумался. А почему бы и нет? Я не большой любитель таких вот официозных мероприятий, пусть даже разбавленных песнями и плясками. А вдруг Тане понравится? Да и отказывать неудобно.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Куда нам подходить, на служебный?

— Давайте на служебный, — кивает Мясников. — Подходите к половине седьмого, назовёте фамилию, вас там будут ждать контрамарки.

Тане по телефону рассказываю о неожиданном пациенте, а новость о планах на вечер она воспринимает с ликованием, и тут же начинает вслух рассуждать, какой наряд лучше надеть в театр. Остановила было свой выбор на брючном джинсовом костюме, купленном при моём непосредственном участии на вещевом рынке в Ухтинке, куда мы мотались в позапрошлые выходные. Я там себе тоже джинсы прикупил, настоящие «Levi’s», в которых сейчас и щеголял. Заодно и чуть было кроссовки «Adidas» не взял за 200 рублей. Хорошо, пригляделся как следует, и понял, что пошиты они точно не в Западной Германии, а, скорее всего, какими-нибудь цеховиками. Нет, вполне вероятно, что носились бы они нормально, и носки бы не красились в синий цвет, но зачем рисковать? Да ещё за такие деньги... Вот выпадет случай достать оригинал – тогда не поскуплюсь.

— Не пустят нас в джинсах в театр, — разочаровал я Таню. — Даже если и пустят – будем выглядеть как белые вороны. Давай уж платье какое-нибудь. Да и мне придётся в костюме тащиться.

Нам снова достались места в блатном, четвёртом ряду. Перед началом мероприятия я, всё ещё чувствуя в организме слабость, проскользнул за кулисы, где нашёл готовящегося к выходу на сцену Ласло. У того на лице блуждала счастливая улыбка, а как увидел меня, так вообще расцвёл.

— Арсений, я даже не знаю, как вас благодарить! — он обхватывает меня за плечи. — Я уже и забыл, когда последний раз так прекрасно себя чувствовал. Ваш профессор пришёл в отель час назад, хотел мне укол сделать, и он не поверил, когда я ему рассказал, что у меня ничего не болит. Про вас ничего не сказал, как вы и просили. Профессор предложил завтра прийти на рентген к ним в областную больницу. Я пообещал зайти, только не совсем с утра, он сказал, что кабинет, где делают рентген, работает до пяти вечера.

— Рад, что всё задуманное удалось воплотить, — говорю я, улыбаясь уголками губ. — Собственно, я с самого начала не сомневался в успехе.

— Я до сих пор не могу поверить, — не перестаёт восторгаться мэр Бекешчабы. — У вас поистине золотые руки… Даже не знаю, как вас отблагодарить.

— Здоровый пациент – лучшая награда для врача, — выдаю я немного банальную, но по сути правильную формулировку. — И вообще приглашение на такое мероприятие дорогого стоит.

Тут я уже, конечно, малость преувеличил, видел в своей жизни мероприятия и покруче, вспомнить только поездку в Москву на концерт «Deep Purple» в 96-м на стадионе «Динамо». Правда, вместо легендарного Ричи Блэкмора играл Стив Морз, но остальные музыканты во главе с вокалистом Иэном Гилланом приехали и дали такого жару, что не только я один, наверное, охрип в тот вечер, подпевая легендам мирового рока.

— Ну, это Георг Васильевич постарался, хотя я бы тоже пригласил, но он меня опередил.

Ласло смеётся, демонстрируя жемчужного цвета зубы. Наверное, искусственные, а может просто следит за ними с детства. Жителям Пензы сохранить девственность зубов на порядок труднее. Вода у нас тут такая, жёсткая, от которой разрушаются зубы. Неудивительно, что у меня к 70 годам был полон рот виниров.

В общем, к началу концерта душа моя была спокойна, и мы с Татьяной громко аплодировали венгерским артистам, которые пели, плясали и демонстрировали цирковые номера – в Бекешчабе имелась цирковая школа. Началось всё, кстати, с выступления Мясникова, которого у микрофона сменил Ласло Молнар. После чего почётные гости переместились в директорскую ложу, там вместе с ними я заметил и Гришина, чей хор весной гастролировал как раз в Венгрии.

В антракте мы решили никуда не ходить, нам хорошо сиделось и было о чём поговорить тет-а-тет. Но едва освободился проход между рядами, как к нам протиснулся неприметный мужчина в строгом костюме.

— Вы Арсений? — спросил он, чуть наклонившись в мою сторону. — Меня звать Марат Викторович, я референт Георга Васильевича. После концерта он с венгерским гостем и товарищем Гришиным едут ужинать в трактир «Золотой петушок», и просил вас с вашей девушкой составить им компанию. Сможете, или у вас какие-то неотложные дела?

Я покосился на Таню, та напоминала в этот момент жену Лота, и понял, что любимая слегка охренела от такого предложения. Вежливо улыбнулся Марату Викторовичу:

— Передайте Георгу Васильевичу, что мы с благодарностью принимаем приглашение. Где нам надлежит находиться по окончании мероприятия?

— Сразу после концерта подходите на служебный выход.

Вот так мы с моей невестой и Гришиным, занявшим переднее пассажирское место, оказались в «Жигулях» под управлением Марата Викторовича, несших нас на окраину города, где на въезде в Пензу возвышался памятник деревянного зодчества – таковым трактир стал сразу же после постройки в 1970 году. Мы держались за «Волгой», в которой на заднем диване (я всегда предпочитал называть так длинное, сплошное сиденье в машинах) сидели Мясников и Ласло. От посторонних взоров их отделяла гофрированная шторка на заднем окне. Такие же гофры имелись и на боковых окнах, но Мясников и Молнар задвигать их не стали.

Перед тем, как мы расселись по машинам, Мясников шепнул мне, кивая на Ласло, что именно венгерский гость настоял, чтобы к вечерней трапезе присоединились его спаситель со своей спутницей. Молнар всё ещё чувствовал себя должником и пытался хоть так немного компенсировать проделанную мною работу по его исцелению. Правда, как я догадывался, за счёт принимающей стороны, не венгр же платить будет в итоге по счетам в ресторане.

Ну да с обкома партии и Мясникова в частности не убудет. У них там наверняка выделяются на такие посиделки соответствующие фонды.

Домчались быстро, благо что в эти годы машин было немного и такого понятия, как автомобильная пробка, в СССР не наблюдалось. Ещё лет тридцать минимум пройдёт, а то и сорок, да и то эта проблема больше коснётся мегаполисов, пензенские «пробки» с теми же московскими, где люди часами стояли на МКАДе, не шли ни в какое сравнение. Или не будут идти, постоянно путаюсь в этих временах.

А вот и «Золотой петушок». Построен трактир изначально был специально для шоферов-дальнобойщиков, но практически с первых же дней стал работать, как ресторан, куда мог прийти любой желающий. Или приехать, в том числе на такси, вот и сейчас несколько таксомоторов стояли в ожидании клиентов.

Во дворе колодец с журавлем и клетка с настоящим медведем, чей рёв мы услышали, проходя мимо на расстоянии метров тридцати. Вроде бы этот мишка закончил свой век в пензенском зоопарке, если мне не изменяет память. То есть закончит.

Туалет тоже во дворе. По каким-то санитарным нормам нельзя его устроить в помещении трактира. Так что, если приспичит – придётся бежать на улицу. Ещё рядом стояла телега, почему-то без одного колеса и только с одной оглоблей. На башенке трактира - фигурка Золотого петушка. А при входе висела доска, из надписи на которой следовало, что это здание срубили и украсили народные умельцы из села Русский Камешкир три брата Сорокиных (указаны инициалы) и их двоюродный брат Строкин (тоже с инициалами).

— Кстати, мы сейчас проектируем похожее заведение под названием «Засека», — комментирует на ходу Мясников. — Оно будет располагаться на западной окраине города, где когда-то была та самая засека, защищавшая город от набегов степняков. Будут у нас два действующих памятника деревянного зодчества.

— А вы помните, мы обговаривали постройку на улице Бекешкой ресторана венгерской кухни «Чарда»? — напоминает ему Ласло.

— Как же, конечно, помню. Проектировщики уже над этим работают.

И я тоже помнил, что этот ресторан откроется в 1980-ми году, но под названием «Кёреш», в народе получивший прозвище «Кореш». Будет он назван в честь реки, на которой стоит Бекешчаба. Раза три, кажется, доводилось в нём бывать, включая день рождения первой жены.

Запомнились барельефы мужчины и женщины в национальных венгерских костюмах на фасаде здания. Лаконично, к месту были использованы элементы старой архитектуры – шатер над входом, чеканка по карнизу, а окна оформлены национальным орнаментом. Изящная, почти воздушная дверь, ведущая в зал, решетка с цветными стеклами и национальной венгерской вязью. Невольно обращали внимание на себя два красочных панно из тонированного гипса. Особенно оригинально смотрелось одно из них – полуовальное, со сценками из повседневной жизни венгров.

Интерьер был отделан искусственной кожей и ковровой тканью. Мягкий, ненавязчивый свет, приглушённо-коричневые тона стен удачно контрастировали с ярким, «сочным» потолком. На его алом фоне особенно выделялись люстры, украшенные бронзовыми монистами.

Кухня, как нетрудно догадаться, была тоже национальной венгерской. Ну или почти национальной, во всяком случае, преобладали острые блюда, овощи и пряности. Помню, как с каким удовольствием угощался овощным салатом «а ля карон», антрекотом по-венгерски, мясным рулетом с яйцами под названием «штефания», «паприкашом из цыплят»… И всё под живую скрипичную музыку[1].

Всё-таки иногда ловишь себя на мысли, что странно думать о будущих событиях в прошедшем времени. Такой вот парадокс.

— А может, назвать его лучше «Кёреш»? — подаю я голос. — В смысле, ресторан венгерской кухни? В честь реки, на которой стоит Бекешчаба.

— О, вы даже это знаете? — удивляется Ласло.

— Да просто вычитал где-то, — скромничаю я.

— А вообще идея неплохая, — не унимается венгр. — Мне этот вариант даже больше нравится, чем «Чарда». Георг Васильевич, нам этот момент нужно будет как-нибудь обсудить.

— Обсудим, — кивает Мясников, немного недовольно косясь в мою сторону. — В другой раз, сегодня никаких разговоров о делах, просто отдыхаем, отмечаем Дни венгерской культуры в Пензенской области.

Внутренний интерьер, мебель и костюмы обслуживающего персонала трактира «Золотой петушок» были изготовлены в русском национальном стиле, даже светильники оказались выполнены в виде свечей. Все напоминало старину, мы как будто, оказались в XIX веке. Впрочем, в той жизни доводилось мне тут пару раз бывать – в начале и в конце 1980-х. Собирались компаниями, так сказать, единомышленников.

Вот и этот старинный граммофон с трубой, на котором ставили старинные же пластинки, я тоже запомнил. Как и клетку с канарейкой в одной горнице (так здесь изначально назывались залы), и клетку с говорящим попугаем Гришей – в другой.

Оказывается, нас тут ждали. Но ни в первой, ни во второй горнице, а в отдельном кабинете с прямоугольным столом из дуба, с такими же дубовыми, покрытыми лаком стульями с высокими спинками в завитушках. Правда, Закир и Марат Викторович были усажены за столом как раз в горнице с попугаем. Их должны были просто покормить без спиртного, поскольку обоим ещё нас развозить.

На столе уже стояли холодные закуски и фирменная настойка «Золотой петушок» в квадратном штофе.

— Есть у нас в области город такой, Нижний Ломов, — пояснял венгерскому гостю Георг Васильевич. — А в городе этом имеется ликероводочный завод. Так вот этот завод специально для трактира настойку с таким же названием выпускает. Больше вы нигде её не найдёте, ни в одном магазине не то что страны, но и Пензы.

Капуста кочанная квашенная, огурцы соленые, похлебка в горшочках, мясо по-деревенски с грибами, цыпленок по-купечески, блины с топлёным маслом и сметаной… Ну и вышеуказанная настойка, которой даже Таня стопочку отведала за знакомство. Всё вроде относительно просто, но так вкусно… Ум отъешь, как говорила моя суженая из прошлой жизни.

Никто никуда не спешил, обсуждали прошедший концерт, который Мясников с Гришиным признали более чем удачным, отчего Ласло даже порозовел – а может, от «Золотого петушка», либо от того и другого вместе.

Ласло вообще не сдерживал себя в отношении спиртного, ни один тост не пропускал (начали за дружбу советского и венгерского народов), да и сам тостовал периодически. Если Мясников с Гришиным старались слегка пригубить, то мэр Бекешчабы лил в себя по полной. Я держался где-то посерединке, а Таня, выпив до дна первую стопку, в дальнейшем обходилась охлаждённым клюквенным морсом. Кстати, вкусным до одури, я его тоже распробовал.

Как следует захмелев, Ласло накинулся на меня с расспросами.

— Арсений, — говорил он слегка заплетающимся языком уже с небольшим акцентом. — Где учат тому, что вы сегодня со мной сделали? Это же какое-то чудо! Товарищи, согласитесь, что это чудо!

Он требовательно поглядел сначала на Мясникова, затем на Гришина.

— Чудо, чудо, — покивал Георг Васильевич. — Такой вот самородок у нас в Пензе есть… Вернее, пока в Сердобске – это город в области, но я думаю, что после окончания интернатуры Арсений останется работать в областном центре.

И так на меня глянул со значением, что я почему-то совершенно не усомнился в его словах.

— Сами-то хотите в Пензе работать? — всё же спросил он.

Я пожал плечами:

— Естественно, всё-таки родной город, к тому же полумиллионник, а не сорок тысяч, как в Сердобске. И не одна скромная больница, а несколько, включая областную, оборудованную по последнему слову техники.

— О, у нас в Бекешчаба, — Ласло, похоже, по пьяной лавочке решил не склонять название своего города, — у нас в Бекешчаба есть две больницы. Обе укомплектованы новым немецким оборудованием. Они ничем не хуже больниц Будапешта, ну может меньше вместимость.

— А почему у нас оборудование не покупаете, советское? — спрашивает Мясников.

И мне кажется, он знает ответ на этот вопрос, но надеется услышать его из уст венгерского гостя.

— Пф-ф-ф, — фыркает тот, — вы всерьёз считаете, что ваша техника лучше немецкой?! Я не только о медицинской, сравните хотя бы автомобили. «Волга» и «Мерседес» - это две большие разницы. А немецкие магнитофоны?! У меня дома стоит «Браун», свояк привёз из Германии. Звук… Думаю, такого звука не даст ни один советский магнитофон.

— Зато мы первые покорили космос, — неожиданно подал голос молчавший до этого Гришин. — А наш балет – вообще лучший в мире.

— Вот-вот, — поддакнул Мясников, — мы и космос, и сцену покорили. А ещё у нас есть ракеты с ядерными боеголовками.

— Да, тут не поспоришь, весомый аргумент в споре двух гегемонов, коими являются СССР и США, — согласился Ласло. — Но ядерной войны пока вроде бы не ожидается, Брежневу удалось договориться о разрядке с американскими лидерами. На первый план вышло обеспечение своих народов предметами первой и не первой необходимости. И здесь, увы, Советский Союз далеко не на передовых ролях. Я же бываю иногда в вашей стране, вижу, как живут простые люди…

О-о, да ты, ваше благородие, нарезался![2] Пока тут Ласло не наговорил всякой антисоветчины, нужно плавно переводить разговор на другие рельсы.

— Внимание, анекдот в тему! — объявляю я. — Короткий.

Собравшиеся дружно поворачивают головы в мою сторону.

— Трудящийся приходит домой и застает жену с любовником.«Вот ты здесь глупостями занимаешься, а во дворе напротив апельсины дают!»

Секундная пауза, потом смех. До Ласло доходит чуть позже остальных, но смеётся он громче всех, тогда как Мясников и Гришин хихикают немного смущённо. Таня и вовсе прыскает в ладошку.

— Да, да, я запомню этот анекдот, — вытирает слёзы Молнар. — Буду своим знакомым рассказывать.

— Ласло, а как вам пензенские девушки? — продолжаю я, окончательно уходя со сколькой темы дефицита. — Говорят, пензячки самые красивые.

— О-о-о! Ваши девушки – это…

И он щепотку пальцев поднёс к сложенным в куриную попку губам, как какой-нибудь грузин на рынке, рекламирующий свои помидоры, издав при этом чмокающий звук.

— Я много где успел побывать, но ваши девушки… и женщины тоже – очень красивые. И что удивляет, как они при таком дефиците умудряются так хорошо одеваться? Вот ваша девушка, Арсений, вполне прилично одета, но я был в ваших магазинах, где продаётся одежда – и это печальное зрелище.

Та-а-ак, наш венгерский гость снова оседлал любимого конька. Вот же неугомонный. Неужели не понимает, что может договориться до исключения из партии? Ведь у них в Венгрии тоже наверняка имеется компартия, состоять в которой престижно и почётно.

— А между прочим, СССР вбухал в восстановление народного хозяйства вашей страны после Второй мировой кучу денег, тогда как советские люди сами голодали и жили зачастую в землянках в разрушенных городах. И это при том, что Венгрия воевала против Советского Союза.

— Да, — нахмурился Ласло, глядя в свою рюмку, — это чёрная страница нашей истории, которую хочется забыть, но… Но это было, и мы должны напоминать нашим потомкам об ошибках, допущенных нашими отцами и дедами.

Повисла неловкая пауза, я поймал на себе, как ни странно, одобрительный взгляд Мясникова. Так, надо как-то встряхнуть загрустивший народ.

— Товарищи! — я встал с рюмкой в руке. — Предлагаю тост за женщин, как пензенских, так и…

Едва не сказал бекешчабских, но вовремя подумал, что звучит это как-то коряво.

— Так и за женщин Бекешчабы! — закончил я фразу. — Пьём стоя, как гусары!

— О, гусары – это гордость Венгрии! — сразу же оживился Ласло. — Мой прапрадед был гусаром и участвовал в освободительном движении за выход Венгрии из состава Австрии. Правда, восстание было разгромлено австрийским императором и русским царём. Большевики правильно сделали, что свергли царя и установили в стране социализм.

— Пьём! — прервал я пустившегося в исторический экскурс неугомонного Ласло и одним махом влил в себя настойку.

За мной последовали все, включая разрумянившуюся после моих слов Таню, правда, она ограничилась всё тем же морсом. Хотя Мясников, судя по его виду, малость прибалдел от моей самодеятельности, да и Гришин аж крякнул, но все встали и дружно выпили.

— Люди – наше главное богатство, — заявил Октябрь Васильевич, когда все сели и стали закусывать. — Не только женщины, хотя они и впрямь у нас красивые, но вообще люди. А ещё земля. Матушка-земля, она даёт нам силу.

— Матушка-земля, белая берёзонька, — невольно напел я полголоса.

— Арсений, что это песня? — сразу оживился Гришин.

М-да, вот кто меня за язык тянул… А с другой стороны, чего я испугался? Не пора ли подарить областному хору профсоюзов ещё одну хорошую песню? Только на этот раз не от Матвиенко и «Любэ», а от… Как его, Павел Андреев, что ли…[3]А исполняет – вернее, будет исполнять – выпускница пензенского колледжа искусств Таня Куртукова. Хоть и уроженка Хабаровска, но мы её считали своей, всё же практически всю сознательную жизнь до переезда в Москву прожила в Пензе.

Я эту песню услышал ещё в 2022-м, до того, как она стала «вирусной», когда Таня спела её в программе у Малахова. Обычно я Малахова не смотрю, а тут на кухне что-то варил или жарил, а кухонный телек фоном работал, вот и попал на «Матушка-земля». Да так в душу вещь запала, что я нашёл её в интернете и закачал к себе в смартфон.

— Да вот, Октябрь Васильевич, на днях сочинялось что-то такое русское народное, но как бы в немного современных ритмах. Как раз для женского вокала, а то я вам тогда, в бане у председателя, партию мужских песен подкинул. Может, в этот раз какую свою вокалистку подключите. Если, конечно, песня придётся по вкусу.

— Так вы напойте, — не унимался Гришин. — Тогда-то смогли напеть, и в этот раз у вас получится.

— Хм… Ну, давайте попробую вполголоса.

— Давайте, давайте, — поддержал меня Мясников и повернулся к венгру. — Ласло, вы в курсе, что Арсений ещё и автор песен, которые в Кремле исполняют? Вот, теперь будете знать. Давайте, молодой человек, порадуйте нас очередным шедевром.

Тут ещё и алкоголь, пусть выпитый и не в таких больших количествах, однако ж придал мне смелости. Я откашлялся и, стараясь добавить голосу хоть какой-то нежности, запел:

Полевых цветов веночек, в утренней росе цветок,Соловья запев свисточек, сок берёзовый – глоток.Тишины послушать вволю – по тропинке в лес густой,Поболтать с берёзкой вдоволь про него и про любовьИ без паузы припев:Матушка-земля, белая берёзонька,Для меня – Святая Русь, для других – занозонька

И ещё раз:

Матушка-земля, белая берёзонька,Для меня – Святая Русь, для других – занозонькаНу и второй куплет:

Сколько мне ещё годочков у кукушки поспрошатьПро любовь свою девичью на ромашке погадать?Ключевой воды студёной, в сотах свежего медкуВ чистом поле тёмной ночью, в небе звёздном утону

И снова припев…

— Там можно проигрыш небольшой сделать и припев в третий раз запустить. Или я могу третий куплет дописать, — нагло заявляю я, возомнив себя по меньшей мере Николаем Добронравовым.

— А можно и третий, — легко соглашается Гришин. — Третий как раз в тему будет, а то коротковата песня. Но в целом вещь очень даже ничего, да, товарищи?

Он смотрит поочерёдно на Мясникова и Ласло, Татьяна не в счёт. Второй секретарь обкома с задумчивым видом говорит:

— Хорошая песня, вот только занозонька – это для каких других?

— Для тех, кому наша страна поперёк горла, — пожимаю я плечами. — У нас же всегда недоброжелателей хватало, причём я в песне ни на кого конкретно не намекаю.

— Это да, недоброжелателей у нас хватает, — соглашается Мясников. — Хотя мы всегда настроены ко всем миролюбиво, ни на кого никогда первыми не нападали.

Ну, это вы, Георг Васильевич, либо кривите душой, либо плохо знаете историю своей страны. Достаточно вспомнить Северную войну, или две войны с Турцией в 19-м веке, или Финскую кампанию… Но вслух я этого не говорю, не стоит делать вид, что ты умнее других.

Гришин записывает слова и ноты – приходится ещё раз напеть. А после выпиваем на посошок и начинаем потихоньку собираться. Нас с Татьяной и Гришина развозит на своей машине Марат Викторович. Дома я оказываюсь в начале двенадцатого. Мама не спит, она на нервах.

— Неужели концерт так долго шёл?

Рассказываю, как после концерта нам с Таней пришлось ехать в «Золотой петушок», и что я пообещал Гришину новую песню, к которой надо придумать третий куплет. Чем и собираюсь заняться с утра, чтобы успеть до отъезда в Сердобск продиктовать этот куплет Октябрю Васильевичу по телефону.

— А меня Луговой завтра в ресторан приглашает, — как бы между прочим говорит мама.

— Ну и ступай, дело хорошее. Ты бы, кстати, в ЦУМ заглянула, или ещё куда, может даже на базар в Ухтинку съездила.

— Зачем? — настораживается она, хотя в её вопросе слышится неподдельный интерес.

— Так давно пора тебе гардероб обновить. Я тебе ещё когда об этом говорил? В той же Ухтинке можешь и джинсы себе присмотреть. Фигура-то у тебя – многим молодым барышням на загляденье.

— Ой, да ладно тебе, — смущается мама, но заметно, что ей мои слова приятны.

— И ничего не ладно! Деньги у тебя есть, так что давай-ка займись собой, ты у меня всё-таки девушка на выданье.

Она смущается окончательно, щёки наливаются румянцем, а глаза блестят. Всё-таки женщины в любом возрасте обожают комплименты, а моя мама ещё вполне та ягодка. А деньги у неё действительно есть, я ей пятьсот рублей в прошлый приезд с последних гонораров, составивших семь тысяч семьсот рублей, вручил практически насильно – не хотела брать, заявляя, что и так достаточно зарабатывает. В итоге сдалась, сказала, что возьмёт, но тратить без острой на то необходимости их не будет.

— Обещаешь купить себе обновки? — не отстаю я от мамы.

Та машет рукой, вздыхает:

— Ведь ты так и не отстанешь, знаю я тебя… Ладно, Сеня, обещаю.

— И не экономь, — добавляю. — Не только на одежде, но и на парикмахерских, маникюре и прочих женских штучках. Ты у меня должна выглядеть лучше всех.

С утра засел за сочинение третьего куплета, и понял, что поспешил, предложив его Гришину. И двух бы хватило. А то у меня с поэзией так себе дела обстоят. Но раз уж взялся за гуж…

После почти двух часов мучений родил следующие строки:

Ветер прилетит нежданно и смахнёт слезу с ресниц

Милый где-то на чужбине, в синем небе стая птиц

Васильки мои, ромашки, луговых цветов ковёр

Облака плывут неспешно в зеркале лесных озёр

Перечитал текст песни полностью, включая предыдущие куплеты и припев, оценил своё творение. Не шедевр, но, во всяком случае, с рифмой у меня получше, нежели у автора оригинальной песни.

Посмотрел на часы. Думаю, начал десятого – время нормальное для звонка, даже учитывая вечерние посиделки с «Золотым петушком». Кстати, неплохая настойка, голова с утра практически не болела. Набрал знакомый номер. Трубку поднял сам руководитель хора.

— Да, слушаю!

— Доброе утро, Октябрь Васильевич! Это Коренев. Ручка и лист бумаги есть под рукой? Тогда записывайте третий куплет.

[1] Описание реального ресторана «Кёреш»

[2] Фраза из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»

[3] На самом деле Пётр Андреев