Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая.

Глава 4

Во вторник с утра мы наконец-то добрались до поликлиники, где маме и мне оформили больничные. Ей как больной, а мне – на пять дней по уходу за родственником. Такой документ выдавался почему-то именно на пять дней, так что по их прошествии следовало снова подойти к врачу за продлением. Если, конечно, пяти дней не окажется достаточно.

— Ох, Сеня, ты даже не представляешь, как мне хочется снять этот проклятый гипс, — сказала мне мама, когда мы вернулись домой.

— Терпи, уж лучше гипс на здоровой ноге, чем на больной. Кстати, забыл сказать, мы в субботу с Таней Виноградовой в кино идём.

— Ну и правильно, чего теряться… Денег возьми побольше, чай в буфет, может, заглянете, или после кино в кафе какое. Да в тот же «Парус», там недалеко.

Мама плохого не посоветует, так что я взял с собой не десятку, как планировал изначально, а две красненьких с профилем Ильича.

Билеты на вечерний сеанс стоили по 25 копеек, я заранее взял парочку подальше от экрана. Не на первом же ряду целоваться! Шутка, вряд ли мы приступим к поцелуям уже в кинотеатре, хотя лично я был бы не против. Просто фильм на большом экране (а в «Родине» два зала, и оба с большим экраном) комфортнее смотреть с последних рядов, когда глаза картинку захватывают полностью.

Таня опоздала ровно на пять минут. Была у меня мысль встретить её букетов цветов, но я от неё отказался. Это вроде бы и свидание, а вроде бы и встреча одноклассников, которые с 4-го класса сидели за одной партой. Я смотрел на это с точки зрения 70-летнего прагматика. Сложится у нас – замечательно, и цветы и будут, и кафе… Не сложится – что ж, c‘est la vie, как говорил Д’Артаньян.

Невольно поймал себя на мысли, что Д’Артаньян рифмуется с Харатьян – исполнителем главной роли в фильме «Розыгрыш», который мы собирались смотреть.

— Привет!

Её зелёные глаза сияют в свете небольших прожекторов, установленных под карнизом портика перед входном в кинотеатр.

— Привет! — Я немного наклоняюсь и чисто символически касаюсь губами её зарумянившейся на лёгком морозце щеки. — Ещё успеем в буфет заглянуть.

— Давай лимонад возьмём, — предлагает она, когда мы минуем билетёршу на входе и двигаемся в сторону гардероба. — А то дома жареной картошки поела, теперь пить хочется.

Лимонад здесь стоил, конечно, подороже, чем в магазине, но несущественно. За пару бутылок прохладного «Байкала», который впервые мне попался на глаза в этой истории, отдал 80 копеек[1]. Пустые бутылки можно было сдать обратно в буфет, получив за каждую по 20 копеек, однако я мелочиться не стал, и бутылки остались стоять на столике – пусть буфетчица на них наварится.

— На афише пишут, что фильм про школьников, — сказала Таня, когда мы заняли свои места.

— Ага, про отношения между школьниками и учителями, сдобренные современной эстрадной музыкой, поскольку главный герой играет и поёт в школьном ВИА. Только звучит всё это в исполнении ансамбля «Добры молодцы».

— Откуда ты знаешь?

— В «Советском экране» вроде бы читал, — озвучиваю я наиболее, как мне кажется, правдоподобную версию.

— А мне из современных нравятся «Весёлые ребята».

— Ты же учитель английского! — подначил я её. — А как же «битлы», «роллинги», Фрэнк Синатра, в конце концов?

— Так у меня пластинок их нет, и магнитофона нет, чтобы плёнки слушать. У Ленки Сидоровой иногда в гостях слушаю.

— Сидорова? Вы же с ней в школе терпеть друг друга не могли!

— А потом в институт вместе поступили, как-то за 5 лет и сдружились… Ой, свет гаснет.

Фильм закончился в половине девятого. Пока шли к гардеробу, Таня была задумчивой, я не удержался, спросил:

— Как тебе картина?

— Заставила задуматься, — вздохнула спутница, доставая из сумочки номерок. — Представила себя на месте этой несчастной учительницы… А ведь что-то такое и в реальности может произойти.

— А может и не произойти. Не засоряй мозг проблемами, которых не существует. Пока, во всяком случае. Пошли лучше в «Снежок» сходим, он вроде до 10 часов работает, а потом я тебя до дома провожу.

Кафе «Снежок» славилось прежде всего своим мороженым, подаваемым в креманках, стенки которых мгновенно покрывались паутинкой инея. И хотя на дворе стояла зима, мы с заказали себе по две креманки разного мороженого, а к нему ещё и по большой чашке кофе.

К подъезду дома Татьяны мы подошли уже в одиннадцатом часу.

— Спасибо тебе за этот вечер, — сказала, глядя на меня снизу вверх. Меня так давно не приглашали на свидание… Вернее, приглашали пару раз, уже после развода, но мне идти с ними совсем не хотелось. А вот с тобой пошла с радостью, и не пожалела.

— Я тоже не пожалел…Слушай, я тут между делом новые методики целебного массажа изучаю, давай испробую на твоей маме?

— Как это? — захлопала она длинными, густыми ресницами.

— Сделаю ей массаж ног по старинной китайской методике – в одном переведённом с английского журнале прочитал. Своей маме, например, помог таким образом от артрита избавиться, а тётку вылечил межпозвоночную грыжу. Может и с венами получится.

— Ничего себе! Сень, я даже и не знаю… Это у мамы нужно спрашивать. Вдруг она не захочет?

— Ну и спроси. Скажи, что хуже не будет, напротив, высок шанс помочь твоей маме. Как её, кстати, по имени-отчеству? А то приду – и не знаю, как обращаться…

— Клавдия Петровна.

— Запомню. В общем, приду завтра часов в 10 утра, нормально?

Она пожала плечами:

— Как-то всё неожиданно… Знаешь что, ты постой здесь, а я сейчас поднимусь и сразу у мамы спрошу. Потом форточку открою и крикну, приходить тебе завтра или нет. А то что наобум идти, правда? А это от меня

Она чмокнула меня в краешек губ и, прежде чем я успел что-нибудь сказать, уже скрылась за подъездной дверью. Не появлялась она минут семь, хотя всё это время я видел в окне мелькавшую тень. Видно, пришлось долго уговаривать маму.

Наконец форточка открылась, и в прямоугольном проёме показалось лицо Татьяны.

— Уговорила, приходи завтра к 10 утра.

Я пришёл чуть заранее. За 15 минут до назначенного срока. С коробкой торта «Сказка» в руке, но без цветов. Не до букетов сейчас, а вот торт имеет вполне практическое значение. Потоптался у подъезда, а без пяти минут постучал в дверь 7-й квартиры.

— Привет, проходи.

Она посторонилась, пропуская меня. На этот раз обошлись без чмоканья в щёку, ну да оно и понятно, ситуация тому не сильно способствовала. Я протянул ей торт:

— Держи, чайку попьёте.

После чего шагнул в комнату.

— Здравствуйте, Клавдия Петровна! — поприветствовал я полноватую женщину, сидевшую на кровати, свесив вниз отёкшие, с синюшнего оттенка кожей ноги.

— Здравствуй, Сеня! — улыбнулась она мне. — Столько лет тебя не видела, а кажется, будто совсем не изменился.

Честно говоря, я и не помнил, чтобы мы с мамой Тани где-то пересекались, хотя наверняка такое случалось, но всё равно приличия ради кивнул:

— Мужчины не так резко меняются, как женщины. Вон Таня в школе была просто симпатичной девчонкой, а сейчас красавица писаная.

— Ещё скажи, что гадкий утёнок превратился в прекрасного лебедя, — рассмеялась бывшая одноклассница.

— Кто сказал – гадкий? — притворно возмутился я. — Я такого не говорил.

— Может, чайку? — спросила Клавдия Петровна, явно намереваясь встать.

— Можно, но потом. Давайте-ка я сначала займусь вашими ногами. Вы чулки специальные носите?

— Ношу, вот только перед твоим приходом сняла.

— Я так понимаю, пользы от них никакой… Таня, можешь пока побыть… ну, скажем, на кухне?

— Конечно, — пожала она плечами, но в её взгляде всё же проскользнула обида. — Это будет долго?

— Не думаю… Хотя две ноги… Максимум полчаса.

— И что, варикоз совсем пропадёт?

В голосе Клавдии Петровны слышалась надежда. Я улыбнулся:

— Как минимум наступит заметное улучшение… Я так думаю.

— Ну ладно, — со вздохом махнула она рукой. — Что нужно делать.

Насчёт получаса я почти угадал. Когда закончил и посмотрел на часы, оказалось, что провозился двадцать семь минут. Зато отёчность явно спала, а уж что вены (в том числе глубокие), чистые и эластичные, как у молодой женщины – это я знал наверняка. На всякий случай проверил печень и сердце, запустив туда свои «паутинки», но там всё выглядело вполне ещё достойно.

Пациентку я заранее попросил хранить молчание и ничему не удивляться, а лучше просто закрыть глаза и расслабиться. Может, и подглядывала, я сам всё время, пока шла работа «паутинок», сидел с закрытыми глазами, но это особой роли не играло. Что она могла увидеть? Как моя правая ладонь очень медленно двигается по её икрам? Ну ещё тепло почувствовать, однако это тоже по большому счёту ничего не значит.

— Всё, — сказал я, открывая глаза и снова закрывая, потому что комната перед моим взором слегка качнулась. — Чулки и разного рода таблетки вам в ближайшее время не понадобятся.

Клавдия Петровна неверяще глядела на свои ноги, на которых от отёчности не осталось и следа, разве что цвет ещё не пришёл в норму, затем начала щупать их пальцами. Я же тем временем, пытаясь держать равновесие, дошёл до двери кухни, толкнул её. Таня, сидевшая за столом и нервно кусавшая губы, тут же вскочила.

— Ну что?

— Всё нормально, ноги не хуже твоих… Хотя твои, конечно, постройнее и подлиннее. Я вены имел в виду…

Она метнулась мимо меня в комнату.

— Мама, что? Получилось?

— Ой, дочка, глазам своим не верю.

— Но я бы посоветовал вам следить за весом. Кто ест мало, живет долго, ибо ножом и вилкой роем мы могилу себе, — процитировал я графа Калиостро из ещё не снятого фильма. — И не забудьте записаться на обследование, пусть врачи… хм… приятно удивятся. А вообще я бы сейчас чайку с чем-нибудь сладеньким попил. Например, с тортом.

Пока чаёвничали, я в одиночку не меньше половины «Сказки» оприходовал. Как только первый кусочек в рот отправил – тошнота моментально прошла, сменившись зверским чувством голода. Даже была мысль попросить нажарить картошки, уж больно на свидании Таня хвалила, как мама здоров картошку жарит, которой она натрескалась перед походом в кино. Но сдержал свои хотелки, пока Клавдия Петровна мне ещё не тёща, чтобы о таком просить. Сама же она всё не могла нарадоваться своим ногам, я уже начал уставать от её радостных охов и ахов, и решил, что пора бы и честь знать. Хотелось спать, глаза буквально слипались, и моей мечтой было побыстрее добраться до дома и завалиться в кровать.

— Спасибо за чай, — сказал я, сдерживая зевок, — но обещался маме быть дома к обеду. Она у меня хромая, нога в гипсе, нужно помочь ей по хозяйству.

Уже в прихожей Таня, немного смущаясь, сказала:

— Сень, я даже не знаю, как тебя благодарить.

— Брось, неужели я бы не помог однокласснице? Да и самому было интересно, получится или нет. Вроде бы получилось. И знаешь что… У врачей могут появиться вопросы, как так случилось, что у твоей мамы вены как новые. Не говорите про меня. Лучше будет, если Клавдия Петровна скажет, что ноги сами начали приходить в норму, пусть списывают на чудо. И вообще никому не говорите.

— Но почему?

— Не хочу, чтобы мне задавали вопросы, на которые мне будет трудно ответить. То, что я сделал сегодня, можно назвать нетрадиционной медициной. А она в СССР не то что под запретом, но сильно не приветствуется. Мне нужно спокойно пройти интернатуру, не давая повода для придирок, даже если мои методы приносят людям пользу. Может, я и ошибаюсь, но проверять что-то не хочется. Так что пока предпочитаю действовать, скажем так, подпольно.

Таня молчала, покусывая нижнюю губу, потом улыбнулась.

— Спасибо тебе, Сеня.

Она положила руки на мои плечи, привстала на цыпочках, и подарила мне пусть и не долгий, но горячий поцелуй.

На рентген мы с мамой всё же съездили вместе, я взял больничный по уходу за родственником на 5 дней. По идее можно было его по истечении этого срока продлить, да только мама была здорова, и моя совесть не позволяла мне забывать о моих больных, брошенных на произвол судьбы в районной больнице. Шучу, конечно, никто бы не позволил их бросить ни на какой произвол, всегда найдётся кому тебя подменить. До моего появления в больнице прекрасно справлялись, и после моего отъезда по окончанию интернатуры будут работать в прежнем размеренном режиме. Если, конечно, этот отъезд случится. Вдруг меня окончательно в Сердобскую ЦРБ распределят? Больница, что и говорить, не самая худшая, и коллектив неплохой, но всё же хотелось бы начинать свой карьерный рост дубль два в какой-нибудь из пензенских больниц.

Ездили на такси, а вызывать машину пришлось с уличного таксофона. В этот момент я подумал, что нам не помешал бы и домашний телефон. Наш дом был телефонизирован, но в своё время, когда нам предлагали встать в очередь на телефон, мама только отмахнулась. Мол, мне и звонить-то некому, разве что с сестрой поболтать. А папа просто пошёл у неё на поводу. Я тогда был слишком мал, чтобы понимать всю ценность телефонной связи, которая стоила к тому же копейки, а сейчас думал, как же недальновидно поступили родители, отказавшись от установки телефонного аппарата. Особенно отец, с его работой всегда нужно быть на связи. Хотя, подозреваю, что именно быть на связи, как на поводке, он и не хотел.

На этот раз, когда я по возвращении из поликлиники, где маме делали рентген ноги, завёл разговор про необходимость установки телефонного аппарата, она не сильно возражала. Воодушевлённый, после обеда я наведался в ГТС, благо что идти от дома было не больше пятнадцати минут и, отстояв (вернее, отсидев) очередь, узнал, есть ли возможность подключить телефон. Мне предложили встать в другую очередь, подлиннее той, в которой я только что побывал, прежде чем попасть к этой очаровательной девушке бальзаковского возраста с лихо закрученными химией волосами. С обаятельно улыбкой крокодила она заверила меня, что в этой очереди я буду записан под номером 1213, а на мой робкий вопрос, как быстро движется эта самая очередь, заверила, что до пенсии я обязательно увижу в своей квартире телефон. И как вишенка на торте:

— Но вас записать в очередь мы не сможем, должен прийти ответственный квартиросъёмщик. У вас это кто? Мама? Вот пусть приходит и встаёт в очередь.

Из здания Городской телефонной сети я вышел немного охреневшим. Нет, конечно, подозревал, что нам телефон не завтра поставят, но что всё окажется таким запущенным… В той жизни телефон я домой поставил уже будучи главой семьи в 90-е, и ждать пришлось не так уж и долго. Сейчас же, судя по всему, дело с телефоном обстояло намного сложнее.

Тут я и вспомнил про Семибратова. Не факт, что поможет в этом вопросе, но чем чёрт не шутит… Хотел уже было снова одеваться и идти к телефону-автомату, но вспомнил, сколько сейчас времени, и решил отложить звонок до вечера, когда Андрей Васильевич будет дома.

Тот сам поднял трубку, когда я набрал около восьми вечера его номер.

— Семибратов на проводе!

— Здравствуйте, Андрей Васильевич! Это Коренев.

— А-а-а, Арсений, — явно обрадовался собеседник. — Рад слышать. Как у вас дела?

— По-прежнему в Сердобске, прохожу интернатуру. Новый год дежурил, потом сразу в Пензу, маму навестить. Приезжаю – а она со сломанной ногой. Вот взял больничный по уходу за ней, но послезавтра уже возвращаюсь в Сердобск.

— Сочувствую вашей маме. Может, ей какая-то помощь нужна?

— Спасибо, вроде справляемся… А как ваше здоровье? Ничего не беспокоит?

— Вашими молитвами, Арсений… Вернее, вашими волшебными руками. Спина и всё, что ниже, совершенно не беспокоит, — хохотнул он. — А про другие возрастные болячки не считаю нужным говорить, они меня не так беспокоят, как было с ишиасом… Но вы ведь не только для того позвонили, чтобы узнать о моём здоровье?

Вот ведь прозорливый какой, в корень зрит.

— Не только, Андрей Васильевич.

И рассказал ему про эпопею с телефоном. Семибратов меня внимательно выслушал, после некоторой паузы сказал:

— В принципе можно попробовать решить ваш вопрос. Завтра ближе к обеду позвоните мне на рабочий, возможно, к тому времени наступит некоторая ясность. Есть куда записать номер?

Я не ошибся, сделав ставку на Семибратова. Он сумел оперативно договориться с кем надо, и уже после обеда мы с мамой были в ГТС, и прямо в кабинете был подписан договор на установку аппарата и облуживание телефонного номера. Не успели мы вернуться домой, как прибыл мастер, установил и подключил нам телефонный аппарат цвета слоновой кости с дисковым, естественно, набором. Мама тут же позвонила сестре, и я подумал, что терпеть им будет чем занять друг друга долгими зимними вечерами.

Я ближе к восьми позвонил Семибратову, поблагодарил за помощь, предложив, если паче чаяния появятся проблемы со здоровьем у него или его близких, не стесняясь, обращаться ко мне. Вряд ли он меня найдёт по этому номеру телефона, скорее всего я буду в Сердобске, но он может попросить Гришина позвонить на сердобский номер, либо сам это сделать. И я продиктовал номер своего отделения в ЦРБ.

После этого сразу же набрал домашний Татьяны. Сказал ей, что нам установили телефон, опять же попросил записать номер, заодно поинтересовался, как чувствуют себя ноги её мамы. Ноги чувствовали себя хорошо, и я пригласил Таню перед моим послезавтрашним отъездом сходить завтра куда-нибудь культурно отдохнуть.

— А куда? — спросила она.

— Предлагаю ресторан, либо «Пенза», либо «Волга».

— Ой, это же дорого, да и не попадёшь туда.

— Я приглашаю, так что о деньгах не думай. А во вторник, думаю, там будет не так людно, не то что в пятницу вечером и в выходные.

Мой прогноз оправдался наполовину. В «Волгу» нам так и не удалось проникнуть, зато в ресторан «Пенза», расположенный на 1 этаже одноимённой гостиницы, прошли спокойно. Обошлось даже без подачки швейцару – пожилому мордовороту явно из бывших военных. Кстати, он был одет не в ливрею, а в обычный костюм, но качественный, даже с галстуком-бабочкой, и вид имел внушительный.

Господи, я же последний раз был в этом ресторане в конце 90-х! Потом ресторан закрылся, на его месте появилась какая-то восточная хрень. А сейчас всё та же, как и когда-то, живая музыка. Ансамбль исполняет какой-то блюзовый медляк на английском, невысокий, полноватый и бородытй мужичок лет тридцати поёт и себе аккомпанирует. И то, и другое делает профессионально, и в моей памяти вдруг всплывает, что это Раф Губайдуллин – легенда пензенского рока. Один раз я видел. Правда, его выступление, уже в ресторане «Волга» в начале 80-х, видимо, туда он переберётся позднее, либо уже сейчас как-то совмещает. В общем, повезло мне его увидеть второй раз в жизни.

Что самое интересное, когда мы уже собирались уходить, музыканты заиграли «Ты неси меня, река». В обработке ресторанного ансамбля она звучала достаточно близко к оригиналу в исполнении «Любэ».

— Сеня, это же твоя песня, — моментально оживилась Таня. — Ну та, что по телевизору наш хор профсоюзов исполнял.

— Ага, она, — покивал я. — Как тебе в таком варианте?

— Если честно, мне оба нравятся, хоть они и разные.

— Тут я с тобой солидарен. Предлагаю под неё и потанцевать.

А потом я снова провожал её домой, и на этот раз в подъезде мы целовались минут десять, до распухших губ. И эти распухшие губы, я так понял, равно как и мой горящие глаза не ускользнули от внимания мамы.

— Что, свидание удалось? — спросила она с хитрой улыбкой.

— В целом да, — тоже улыбнулся я и тут же вздохнул. — Жаль, что приходится уезжать.

— Если у вас любовь, то расстояние не помеха, — со знанием дела изрекла мама.

Рентгеноскопия показала идеально сросшуюся большеберцовую кость, выяснять же это чудо я оставил маму тет-а-тет с её ортопедом в той же поликлинике по месту прописки, куда она уже отправилась после моего отбытия в Сердобск.

— Как мама? — встретил меня вопросом Штейнберг.

Такой же вопрос задавали коллеги по отделению, искренне радовавшиеся моему ответу, что мама идёт на поправку семимильными шагами.

А мне в первый же день по возвращении на работу под вечер достался пациент с редкой фамилией Бадюк, поступивший с синусовой тахикардией и гипертонией. Часто сердечных сокращений колебалась в районе 115 ударов в минуту, а давление держалось на уровне 170/120. Причём привезли его из Куракино, где он успел пару дней полежать в амбулатории, после чего ввиду отсутствия улучшения был отправлен к нам.

Ознакомившись с медицинской картой больного, отправился с ним общаться. Это был здоровенный, под два метра ростом, при этом грузный и одышливый мужчина с красной физиономией. Работал Бадюк... осеменителем на колхозной ферме. А приступ тахикардии случился чуть больше недели назад, когда племенной бык неожиданно вырвался из загона и попытался боднуть осеменителя подпиленными на концах, но всё же опасными рогами. За эти-то рога Бадюк и схватился. Началась толкотня – кто кого. Бык весил с полтонны, его соперник 120 кг, одна Бадюк сдаваться не собирался. Да и как сдаться, если разъярённый бык готов вонзить свои туповатые рога тебе в пузо... Жить-то хочется!

К счастью, на помощь подоспели скотник и отиравшийся на ферме ветеринар, сумевшие отвлечь быка от потенциальной жертвы криками и ударами дрынами по хребту. Бадюк резво перевалился через металлическое ограждение и схватился за бешено колотящееся сердце. И вот уже больше недели оно и не думало сбавлять темп.

В медкарте, которую передали из амбулатории в придачу к пациенту, указывалось, что ЧСС[2] больного пытались снизить бета-блокираторами, а также ставили капельницы с магнием, калием и кальцием. Он и сейчас уже лежал под капельницей. Причём подпись стояла моей сменщицы Ольги Николаевны Бабенко. В принципе, делала коллега всё верно, я бы назначил то же самое.

— Ну-с, молодой человек, утром мне представьте план лечения, — без доли иронии сообщил Штейнберг, также заглянувший в карту больного. — Странно, что ему не помогли стандартные схемы. Вместе подумаем, что можно предпринять.

И что мне назначать пациенту? Опыт подсказывал, что всё может оказаться не так просто. И потому в истории болезни я написал, что тахикардия может скрывать трепетание предсердия, что, в свою очередь, способно вызвать появление тромба. Поэтому после консультации с заведующим отделением желательно перевести больного в реанимацию.

Не дожидаясь утра, я нашёл Штейнбергу и всё это в устном виде ему пересказал, заодно потряс у него перед носом историей болезни. Тот с плохо скрываемым чувством собственного превосходства улыбнулся:

— Арсений Ильич, с чего вы это вообще взяли?

— Просто у нас в кардиокружке при институте было такое, показывали в морге тело больного, поступившего с тахикардией, а всё закончилось тромбом и мгновенной смертью.

— Хм, ну, это, может быть, всего-то один случай на десять тысяч, не думаю, что подобное может произойти с нашим, как его… Бадюком. Не переживайте, прокапаем, гепарин поставим во избежание тромбоза, всё будет нормально. Ступайте домой, и не забивайте себе этим голову. А заодно подумайте над планом лечения, который обещали представить мне утром.

Конечно, всякое могло быть, мысленно согласился я с Аркадием Вадимовичем, но и такой паскудной ситуации с тромбом исключать было нельзя. По-хорошему применить бы ДАР, не дожидаясь утра, но я что-то сегодня так вымотался… Буквально на ногах едва стоял, а если ещё и исцелять – вообще упаду. Вот за ночь отдохну, наберусь силёнок – и возьмусь за работу. И по фиг на соседей по палате, пусть смотрят, всё равно ничего не поймут. Даст бог, ничего с нашим Бадюком за ночь не случится.

Жаль, конечно, что в нашей больнице с её районным статусом при терапевтическом отделении нет своей палаты интенсивной терапии. В пензенских больницах есть и ПИТ, и РАО[3], а в районных – только реанимация. Да и то у нас всего две палаты и составляли это самое отделение. Впрочем, такая ситуация была, насколько я помнил, по всему Союзу, так что удивляться нечему.

С такими мыслями я ушёл домой, и с такими же мыслями в предвкушении скорой победы над загадочным недугом без четверти восемь утра вернулся в больницу. Вот тут-то меня и поджидала крайне неприятная новость, озвученная ещё не сдавшей смену Ларисой Офицеровой.

— Арсений, ночью произошло ЧП, — строгим и печальным голосом произнесла она. — Скончался поступивший вчера Бадюк, твой, кстати, подопечный.

— Как?! — только и нашёлся, что сказать, я. — Как скончался?!

— Инсульт. Сосед его по палате в половине третьего по нужде встал, глянь – а Бадюк того. Побежал к дежурной медсестре, та метнулась в палату, и тут же за мной в ординаторскую. Сделали всё, что могли, но увы…

Твою ж мать! Почему я вчера не сделал то, что хотел сделать утром?! Эй вы там, наверху, решили меня проучить, что ли? Суки!

— Где он сейчас? — задал я идиотский вопрос.

— В подвале, в морге, где ж ему быть…

— Значит, я как лечащий врач обязан присутствовать при вскрытии. Пойду спущусь, узнаю, когда они начнут.

— Да ты не расстраивайся так, рано или поздно у всех пациенты умирают, тут вины твоей нет.

Эх, знала бы ты, Лариска, что есть моя вина, и ещё какая. Не отложил бы я исцеление на утро – и был бы этот Бадюк жив. Но кто мог знать?! Дар исцеления у меня есть, а дара предвидения нет. Может, это мне урок свыше? В следующий раз ни за что не стану затягивать, если будет хоть малейшая возможность исцелить тяжёлого больного. Одно дело – что-то хроническое или паче того не представляющее опасности для жизни пациента как минимум в ближайшее время, и совсем другое – такие, как этот Бадюк. Мог ведь предположить, что во время моего отсутствия случится осложнение? Мог, значит – виноват.

Штейнберг пришёл чуть раньше меня и уже находился в курсе произошедшего.

— Да-а, кто бы мог подумать, — мрачно говорил он, пока мы спускались в патологоанатомическое отделение. — По всем признакам, конечно, инсульт, но всё же давайте дождёмся заключения патологоанатома. Я Настина по телефону уже предупредил, что на планёрку мы опоздаем, а результаты вскрытия потом положу ему на стол лично.

Патологоанатом деловито препарировал то, что ещё вчера было Бадюком, а мы со Штейнбергом внимательно следили за каждым его движением, изучая открывавшиеся взору внутренние органы. В итоге наш консилиум пришёл к выводу, что причиной смерти больного стал переход тахикардии в мерцательную аритмию, за чем последовало образование тромбов в правом предсердии и, как результат, обширный инсульт.

— Виноват, чёрт возьми, виноват, — корил себя Аркадий Вадимович. — Если бы вас послушал, то в реанимации, возможно, ему успели бы помочь, там всё-таки датчик с кардиографа выводится на пульт дежурной сестры. Так что вашей вины в смерти Бадюка нет, а я пошёл к Настину на ковёр.

Понятно, что, когда ситуация разъяснилась, меня напрямую никто, конечно, не обвинял, но, как ни крути, Бадюк был моим подопечным и, получается, я нёс за его жизнь ответственность. Надо ли говорить, что моё настроение на этот и несколько последующих дней было безнадёжно испорчено… А тут ещё Шустова поймала меня на больничном дворе.

— Арсений, что-то ты совсем ко мне дорогу забыл.

— Так некогда было, Ольга Николаевна, с мамой полторы недели сидел, она у меня ногу сломала.

— Слышала, слышала… Надеюсь, кость нормально срастается?

— Рентген показал, что нормально.

— Вот и славно! А ты меня наедине-то можешь и без отчества называть.

— Это я на всякий случай, вдруг кто услышит, — сказал я, демонстративно оглядываясь.

— Не слышит нас никто, — вздохнула она. — Ладно, пойду, мне ещё собрание коллектива вести.

Чувствуя себя немного негодяем, я вечером ближайшей пятницы всё-таки навестил Ольгу. Естественно, предварительно обговорив с ней этот момент, чтобы не быть незваным гостем, который, как известно, хуже уроженца Казани. Ольга расстаралась, накормила меня таким ужином, после которого по идее нужно было лежать и переваривать еду, как удаву, проглотившего козлёнка. Однако «супружеский» долг требовал от меня другого, и я, дав пище немного утрамбоваться в желудке, следующие пару часов терзал тело заведующего поликлиникой Ольги Марковны Шустовой. Ну и она меня немного потерзала, так сказать, в отместку.

А уже когда лежали в темноте, нарушаемой только проникавшими через окно на стену и потолок отблесками света уличного фонаря, она вдруг спросила:

— Сень, а если бы я тебя в среду не встретила во дворе больницы, не подошла, ты бы ко мне так и не пришёл?

— Почему?

— Не знаю… Сон я видела, а в нём тебя с какой-то девушкой.

Надо же, вещие сны моей любовнице снятся!

— А как она выглядела, та девушка?

— Да я что-то не особенно её разглядела. Вернее, сам сон в памяти не отложился. Проснулась, и помню только, что глаза у неё зелёные. Большие, зелёные глаза и тёмные, густые ресницы. Есть у тебя такая знакомая?

Я даже и не знал, что ответить, потому что именно у Тани были такие глаза, которые только что описала Ольга. Нет, ну реально мистика какая-то!

— Сразу так и не вспомнишь, — пробормотал я в надежде, что удастся замять эту скользкую тему. — Кстати, я заметил, как ты после ужина за левый бок держалась. Что-то болит?

— Да-а, не обращай внимания, это у меня поджелудочная так на жареное и жирное реагирует. Посидела с тобой за компанию, и съела-то всего ничего, а всё равно прихватило.

— И давно реагирует?

— Года три или четыре.

— Да, поджелудочную нужно беречь, — пробормотал я. — Но теперь она тебя беспокоить не будет.

— Это почему?

— Просто не будет – и всё. Я волшебник, я так захотел.

Этой же ночью я подлатал её поджелудочную. Мне это напомнило работу с Евдокией, когда та спала, повернувшись на бок, а я правую ладонь положил ей на живот. Только сейчас не по центру, а левее, хотя, как мне кажется, мои «паутинки» могли дотянуться до нужного органа хоть от головы, просто в данный момент так было и ближе, и удобнее. Главное, что во время исцеления Ольга не ворочалась, а продолжала тихо посапывать, лёжа на правом боку.

Утром прямо от неё отправился на автовокзал, где в 8.15 сел на рейсовый до Пензы. О своём приезде просигнализировал заранее, всё ж таки у нас дома теперь телефон имеется, и я мог звонить с почтамта по межгороду.

Честно говоря, я бы с удовольствием выспался, повалявшись в тёплой постели под боком у женщины в самом расцвете лет ещё пару часиков, однако сыновий долг требовал моего присутствия рядом с матерью, пусть даже она и была совершенно здорова. Тем не менее мама стоически продолжала носить гипс и передвигаться с помощью костыля, поддерживая легенду о реабилитации после перелома большеберцовой кости.

— А чего это ты так сияешь? — спросил я её, внимательно посмотрев ей в глаза.

Мама смущённо отвела взгляд:

— Да просто… ты приехал – и мне, старой, радость.

— Да какая же ты старая?! Тебе хоть сейчас замуж!

— Ты прямо как Юрий Васильевич говоришь.

— Это кто ещё такой?

— А это тот хирург в поликлинике, что мою ногу смотрел. Импозантный мужчина. Вчера у него снова на приёме была.

— А-а-а, — вспомнил я, — такой лысый, лет пятидесяти?

— Почему лысый? У него просто залысины большие. И, кстати, неженатый. Вернее, разведён.

— Он и в такие подробности личной жизни тебя посвятил? Это точно неспроста. В ресторан ещё не приглашал?

Мама окончательно смутилась.

— Да какой мне ресторан на костылях? Не скажешь же, что нога здоровая, хоть Юрий Васильевич и удивлялся быстрому заживлению, приходится пока в гипсе и с костылём ковылять.

— Ну, значит, ещё пригласит, — уверенно заявил я. — Женщина ты видная, симпатичная,

А когда ещё свой костыль отбросишь и встанешь на каблуки…

— Тьфу на тебя, Сенька! Иди руки мой – и за стол. Я твоих любимых пирожков напекла.

После обеда я набрал Таню. Трубку взяла её мама.

— Здравствуйте, Клавдия Петровна! Как ваше самочувствие?

— Ой, Сеня, ты? Здравствуй! Что касается ног, то всё замечательно. Про остальные болячки говорить не буду, я и сама-то не про все помню… А ты, наверное, Танюшку хотел услышать? Так нет её. Она вот с полчаса как с Олегом ушла.

— С Олегом? — внутри меня всё как-то сразу погасло. — Что за Олег?

— Да знакомый её ещё по институту. Пошли куда-то, не сказала, предупредила, что может вернуться поздно… Ой, Сеня, я тебя, наверное, расстроила?

— Ну что вы, Клавдия Петровна, мало ли, кто у Тани может быть в друзьях. Ладно, пойду, маме вон нужно с чем-то помочь. Всего вам хорошего.

Положив трубку, я выругался сквозь зубы. Может, это мне расплата свыше за то, что я, закрутив роман с одноклассницей, опять полез в постель к Шустовой?

— Сеня, что случилось?

В голосе мамы чувствовалась тревога. Я через силу улыбнулся:

— Да всё нормально, тебе просто показалось.

— Не думаю, — строго посмотрела она на меня. — Материнское сердце – оно всегда чувствует, если у её ребёнка что-то неладно. Ты ведь Тане звонил?

— Ей, — со вздохом признался я.

Она молчала, только испытующе глядела на меня, и под этим взглядом я словно вернулся на 15 лет назад. Она вот так же смотрела, когда я получал неуд по поведению или «двойку», хотя и первое, и второе случалось крайне редко.

— Ушла с каким-то Олегом, бывшим институтским товарищем, — нехотя сказал я, отводя взгляд.

— И из-за этого ты расстроился? Ладно бы вы с Таней год встречались, ну даже полгода… А то ведь сколько лет не виделись, случайно встретились, в кино сходили, в ресторан.

— Она могла бы хоть сказать, что у неё кто-то есть.

— Может, у них просто дружба, — пожала плечами мама и пошла смотреть передачу «Здоровье».

Дружба? Хм, что-то я сомневаюсь, что с друзьями уходят гулять допоздна. А с другой стороны, кто я такой, чтобы от Татьяны чего-то требовать? Правильно мама сказала, сто лет не виделись, сходили в кино да в ресторан, а я уже вообразил себе невесть что. Да и чего жалеть, у меня вон в Сердобске какая женщина под боком! Понятно, будущее своё с ней не построишь, детей она мне рожать не будет, хотя, возможно, по состоянию здоровья ещё способна стать матерью. Но оно ей надо? Того и гляди бабушкой станет, какие уж тут дети. А мне, ясное дело, предстоит найти ту единственную, с которой я буду строить свою жизнь. И уж точно не ту, ставшую мне женой в той реальности. Одного раза за глаза хватило.

Что ж, будем искать, как говорил герой Никулина в фильме «Бриллиантовая рука», пытаясь купить халатик с перламутровыми пуговицами. Там в итоге к нему подкатила подосланная «шефом» женщина лёгкого поведения – яркая Светлана Светличная. Но мне бы что-нибудь попроще.

Не зная, чем себя занять, я какое-то время читал Фенимора Купера, освежая в памяти приключения Зверобоя, затем оделся и отправился погулять по зимнему городу. В квартире я себя уже чувствовал, как тигр в клетке. Отправился в заснеженный после недавно закончившегося снегопада сквер Лермонтова, но тут здание «Паруса», мимо которого я проходил, с новой силой разбередило душу. Вспомнилось, как мы здесь сидели с Татьяной в день нашей первой встречи, и от этих воспоминаний даже в груди защемило. Вот дурак, надо же было так втрескаться в девчонку, на которую в школе и внимания не обращал. А с другой стороны, сердцу, как говорится, не прикажешь. Перед мысленным взором так и стоял образ улыбающейся Татьяны, с озорными искорками в зелёных и затягивающих, будто омут, глазах. Наваждение какое-то!

Побродил вокруг Советской, а в прошлом и в моём будущем – Соборной площади. Когда-то на площади возвышайся величественный Спасский кафедральный собор, взорванный большевиками в 30-е годы, и восстановленный в 21 веке. Сейчас внизу, в начале площади, возвышался здоровенный бюст Карла Маркса, а на самой площади периодически проводились какие-нибудь праздничные митинги и соревнования юных картингистов, оглашавших окрестности рёвом своих мотоциклетных моторчиков.

Вернулся домой к ужину. После нескольких часов хождения по городу ноги гудели, и я с наслаждением после ужина растянулся на диване перед телевизором. Мама ушла к соседке Валентине, так что чемпионат СССР по конькобежному спорту я смотрел в одиночестве. Но думал совсем не о конькобежцах, а потом и вовсе стал впадать в дремотное состояние, из которого меня вывел неожиданный звонок телефона. Вот блин, кому это ещё неймётся?

— Квартира Кореневых, — буркнул я в трубку не очень приветливо.

— Сеня, привет!

Остатки сна словно рукой сняло. Ещё бы, на том конце провода была ОНА.

— Таня? — с неизвестно откуда взявшейся хрипотцой в голосе на всякий случай уточнил я.

— Узнал! Не быть мне богатой, — рассмеялась она. — Мама сказала, ты звонил.

— Да, было дело…

Я замолчал, не зная, что сказать. Но она сама пришла мне на помощь.

— Мама сказала, что ты вроде как расстроился, когда узнал, что я ушла с Олегом. Наверное, подумал, что это мой ухажёр?

Она снова хихикнула, и мои губы невольно начали растягиваться в улыбке, но я вовремя себя одёрнул.

— А что я ещё должен был подумать? По-моему, это самый логичный вывод из слов твоей мамы.

— Сеня, дорогой, Олег за мной не ухаживает, — начала она терпеливо разъяснять, будто взрослый ребёнку. — У него есть девушка, её Инга звать. Они уже дату свадьбы наметили через месяц. А сегодня он попросил меня помочь ему в одном деликатном деле. Не по телефону, расскажу при встрече. Ты когда уезжаешь?

— Завтра собирался с утренним.

— А сейчас можешь выйти? Посидим где-нибудь, поболтаем.

— В «Снежке»? — брякнул я.

— Да хоть и там.

Через четверть часа я уже сидел за столиком в кафе, заказав себе для начала просто чашку кофе, и поджидал Таню. Единственный свободный столик оказался в самом дальнем углу, но это меня только порадовало – не люблю быть у всех на виду. А вот и она. Я помахал ей рукой, увидела меня, улыбнулась.

— Кофе?

— Можно чашечку.

— Может, и пирожных, как в прошлый раз?

— Давай.

Спустя пару минут Таня рассказывала:

— Представляешь, у Олега есть знакомый, который может доставать разные дефицитные вещи. Одежду, обувь, косметику, жвачку… Правда, и стоят они соответственно, но тут уж дело твоё, не хочешь – не покупай.

— Фарцовщик, что ли?

— Фарцовщик? — переспросила Таня, сдвинув брови к переносице. — Да, Олег тоже его так называл. Но я не совсем поняла смысл этого слова.

— Спекулянт, если попроще.

— Пожалуй, можно и так сказать. В общем, этой Инге как-то в руки попал гэдээровский журнал мод, и там она увидела на одной из девушек красивое нижнее бельё. Показала ему, мол, даже в социалистической ГДР женщины могут нормально одеваться, а у нас девушки носят какие-то безразмерные бюстгальтеры и такие же трусы. И вот Олег в одной компании познакомился с этим самым…

— Фарцовщиком.

— С Иннокентием, — обиженно пожала губы Таня. — Он вообще-то нормальный парень, хватит его уже так называть. В общем, у Иннокентия с собой кое-что было в спортивной сумке дефицитного, а Олег возьми и вспомни, как Инга ему бельё в журнале показывала. Ну и спросил Иннокентия, мол, бывает у тебя? Я бы своей девушке перед свадьбой подарок сделал. Оказалось, что как раз поступила партия белья из Польши, и можно прийти с девушкой, и она сможет даже примерить. Ну Олег-то подумал, что это будет уже не совсем сюрприз, начал перебирать в уме знакомых девушек, схожих по комплекции с его Ингой, и вспомнил про меня. Мы с ним недавно случайно встретились, он мой телефон записал, вот и позвонил. А я подумала, почему бы и не помочь институтскому товарищу в таком щекотливом деле?

— Ну и как, подошло бельишко? — не без сарказма поинтересовался я. — Этот Олег тебя небось со всех сторон обсмотрел.

— Вот и не обсмотрел. Ещё чего не хватало! Друг – это отнюдь не любовник, — Татьяна покраснела, тряхнула гривой каштановых волос, которые не умещались под вязаной шапочкой. — Я сама себя в зеркале обсмотрела. Три комплекта примерила, и все сели как влитые. Иннокентий сразу сказал, что эти три все моего размера. Ну он человек опытный в этом деле, не ошибся. Остался вопрос только выбора цвета. Я предложила чёрный – самый практичный.

— А какие ещё были варианты?

— Белый и красный.

— Ну и купил твой Олег бы сразу три, про запас.

— Во-первых, Олег не мой, хватит уже… А во-вторых, знаешь сколько каждый стоит? Пятьдесят рублей!

— Ну-у… Красота – она же требует жертв. Хотя я солидарен с тобой, пусть один и практичный. Но я на тебе экономить не буду, представится случай – возьму сразу три.

Брови Тани поползли вверх.

— Да-а-а? То есть это как бы намёк на то, что ты собираешься просить у меня руки и сердца?

— А что, на роль потенциального жениха я не гожусь?

Она склонила голову на бок, прошлась по мне вызывающе оценивающим взглядом, разве что ниже пояса не посмотрела, так как эта часть тела скрывалась под столешницей.

— Так-то ничего, руки-ноги на месте, голова тоже. Ещё и врач. Если кто в семье заболеет – сразу вылечит.

— Между прочим, зря смеёшься, я и впрямь могу вылечить. Твоя мама, во всяком случае, меня сегодня снова благодарила.

— Извини, — смущённо улыбнулась Таня, касаясь моих пальцев своими. — Мелю всякую ерунду. Ты и правда классный… Я ведь в школе была в тебя влюблена. Чего только ни делала, чтобы ты обратил на меня внимание, а ты всё на Нинку Сорокину заглядывался. Думаешь, я не замечала, как ты на неё смотрел?

— Кто старое помянет… Я вырос, поумнел, ты изрядно похорошела. Пасьянс сложился.

— У меня такое ощущение, что передо мной не 25-летнйи парень, а как минимум 50-летний, повидавший жизнь мужчина.

Ошибаешься, милочка, 70-летний, хмыкнул я про себя.

— Если серьёзно, то как встретил тебя после Нового года – сразу и влюбился с первого взгляда. Подумалось, что такая женщина могла бы стать верной спутницей жизни. И в последующие дни только укрепился в этом мнении.

— Ого! Может, ещё и предложение руки и сердца сделаешь? — рассмеялась она.

— Думаешь, мне слабо? — хмыкнул я.

— Думаю, что нет. Но давай не будем торопить события. Просто я уже один раз обожглась… А тебе ещё интернатуру заканчивать. Может, за это время встретишь более достойную.

— Ну это вряд ли. Пока, во всяком случае, я уверен, что более достойной не встречу, — улыбнулся я. — Ты ешь пирожное, оно вкусное.

Она откусила кусочек и тут же, страдальчески поморщившись, тихо простонала:

— М-м-м…

— Что такое? — встревоженно спросил я.

— Да зуб… С месяц мучаюсь, а лечить идти никак силы духа не хватает. Я стоматологов с детства боюсь.

Да уж, советская стоматология – это фильм ужасов наяву. Помню, как сам лечил зубы в конце 70-х и в 83-м, кажется, причём без всякой анестезии… Б-р-р-р!

— Какой именно зуб? — деловито спросил я, придвигаясь к ней поближе.

Она поелозила языком за щекой.

— Коренной внизу справа, второй после клыка. А зачем тебе?

— Попробую с ним прямо здесь поработать. Ты только ничему не удивляйся. Закрой глаза и сиди спокойно.

— Но…

— Закрой глаза! Я тебе потом всё объясню.

Фыркнув, она закрыла глаза, я активировал браслет, приложил пальцы к её правой щеке, и сам закрыл глаза. Надеюсь, никто на нас особо внимания обращать не будет, и тем более не подвалит с вопросом: «Что с вами, молодые люди?»

На то, чтобы умертвить нерв, который буквально-таки отсвечивал оранжевым, у меня ушло не больше минуты. Можно было бы потратить ещё пару-тройку минут, чтобы и кость с эмалью нарастить, но мы и за минуту в таком странном для присутствующих положении сумели привлечь внимание. Во всяком случае, открыв глаза и оглядевшись, я увидел, как посетители кафе смущённо отводят взгляды.

Нет, можно было бы, конечно, выбрать для манипуляций другое место, если уж не мою или её квартиру, то как минимум любую подворотню. Но я не захотел. Я ещё не до конца её простил, хоть и сделал только что предложение. Наверное, поторопился, но слово не воробей… Тем более такое. А в наказание ей оставлю кариесную дырочку, пускай чешет в обитель дантистов.

— Можешь открыть глаза, — сказал я. — Ну как, не болит?

Она через щёку надавила пальцем на зуб, задумчиво глядя в сторону. Перевела взгляд на меня.

— Ты знаешь, и правда не болит. Как ты это сделал?

— Ловкость рук – и никакого мошенничества! — улыбнулся я. — Моя любовь творит чудеса.

— Сеня! Ну правда! Это как с мамой?

— Ну что-то вроде того. Новые западные и восточные методики, если не вдаваться в подробности. Нерв я убил, но пломбу всё равно придётся ставить, иначе рано или поздно зуб разрушится. Но зато теперь это будет совсем не больно.

[1] Выпускать в СССР «Байкал» начали в 1976 году, как местный аналог «Кока-колы» и «Пепси-колы».

[2] ЧСС – частота сердечных сокращений

[3] Медицинские термины: ПИТ – палата интенсивной терапии, РАО – реанимационное отделение.