Вторая Отечественная

Глава 18

Ладно, что там о селянах переживать, если немцы — вон они, всего в трехстах шагах от линии перепаханных снарядами и полузасыпанных траншей? Минометный обстрел закончился также быстро, как и начался — не так много мин у австрияков, как у зольдат третьего рейха во Вторую мировую… Свой долг перед русинами мы выполним — и я в том числе. Конечно, я бы и рад был бежать — да только куда? До леса не добраться, быстрее шлепнут по дороге — вернее уж драться до последнего в надежде, что повыбитый артналетом полк все же не потерял боеспособности и сумеет отразить хотя бы первый штурм. Чему я постараюсь всемерно посодействовать…

После — а после начнется неминуемое отступление, и тогда мои шансы спастись будут значительно выше.

А ведь знал, знал я, что в 15-м именно на юго-западном фронте враг нанесет свой главный удар! Но время стерло из памяти и место начала боев, и даже примерную дату. Я надеялся покинуть загрузку — а теперь вот, выходит, попал под раздачу — и в самое пекло, судя по продолжительности артобстрела…

— Рота встать! Винтовки к брустверу приладить… Целься под пупок! По моей команде… Огонь!!!

Жиденький залп грохнул на позиции бывшей полуроты (два сведенных взвода), которую я для удобства называю сейчас ротой. Так, к слову, мою команду могут услышать бойцы и соседних подразделений, оставшиеся без офицеров — и худо-бедно поддержат нас огнем…

Несмотря на кажущуюся очевидной устарелость тактики залпового огня в эру магазинных винтовок, на деле этот прием не так и плох, когда стреляешь по густым австрийским цепям, прущим только вперед! Меткость индивидуальной стрельбы у бойцов хромает — это, увы, не сибирские стрелки с их многочисленными и опытными охотниками. Хотя сам я всеми силами старался переломить ситуацию в своей роте… Но и враг еще не научился атаковать отделениями, приближаясь к окопам короткими перебежками под прикрытием ручных машингеверов, коих пока нет ни у австрияков, ни у германцев. У нас, к сожалению, тоже нет, незначительное количество датских мадсенов не в счет — крайне редко они встречаются в войсках… Так вот, благодаря такой же архаичной тактике, как атака в густых цепях, у моих солдатиков есть все шансы попасть во врага, просто целясь по направлению! А учитывая, что худо бедно по фронтальным мишеням я их стрелять научил, то и очередной наш залп уверенно выбивает из цепочки австро-венгров десяток другой зольдат.

Учитывая, что после вражеского артналета боеспособных бойцов у меня осталось всего двадцать три человека, включая и меня самого — результат отличный.

— Перезаряжай! Цельсь… Огонь!!!

Очередной залп — и очередные жертвы врага. Австрийские немцы и мадьяры также стреляют в ответ, на ходу, останавливаясь всего на секунду — замирающие на месте цепи, залповый огонь шеренг, когда первая к тому же становится на колени, после Гумбинена у противника как-то не в чести. Стрельба это не особенно и точная — тем более, что в качестве мишеней противнику достаются лишь слегка приподнятые над бруствером головы русских солдат. Атаку врага, слава Богу, не поддерживают снайперы — да и что-то не видать в порядках атакующей пехоты пулеметных расчетов, катящих станковые австрийские Шварцлозе…

Короче говоря, было бы их поменьше (раз так в десять!) — и я бы вовсе не волновался. Но, к сожалению, в настоящий момент на позиции полка накатывает, по меньшей мере, бригада австрияков (навскидку их втрое больше, чем нас до артподготовки) — причем полка, поредевшего как минимум вдвое…

И на острие атаки немцев — позиция моей полуроты.

— Перезаряжай! Цельсь… Огонь!!!

Очередной залп бьет по немецким цепям, мертвые падают на землю. А живые — живые, переступая через тела павших камрадов, срываются на бег после отрывистой команды офицера, продублированной басистым ревом унтеров. И в горле у меня как-то сразу пересохло…

— Братцы, ручные бомбы готовьте! Стреляй вразнобой, по готовности!

Сам я откладываю трехлинейку в сторону и тянусь к сложенным чуть в стороне гранатам. Ручных бомб старой конструкции авторства Лишина здесь уже нет — хотя последние имеют несомненное преимущество благодаря запалу ударного действия. Вот только последний слишком сырой, недоработанный… В наличие же три «футуристических» РГ-12 — и пять штук более современных РГ-14, коими мне довелось воспользоваться еще в реальности «Великой Отечественной». Это все ручные бомбы, что удалось лично мне собрать с павших солдат, погибших во время артобстрела — и в настоящий момент запалы в них уже вставлены, а сами гранаты взведены и готовы к боевой эксплуатации.

Переложив гранаты поближе и проверив барабан самовзводного офицерского нагана, я вновь приладился к брустверу, поплотнее прижав приклад винтовки к плечу. В бруствер справа от меня дважды плотно так ударили винтовочные пули — плотность и точность вражеского огня возросла кратно при приближение врага, австрийцам до траншеи осталось не более сотни шагов… Внутренне холодея, где-то в глубине душе я осознал, что пережить скорую рукопашную схватку я смогу разве что чудом — но вряд ли в этот раз к нам на помощь явятся кубанские казаки с пулеметными двуколками и конной батареей трехдюймовок…

Но тут же я отогнал от себя тоскливые, «всепропащие» мысли. Сейчас поддаться им — это все одно, что похоронить себя заживо. Нет! Нужно драться — до последнего драться, цепляясь за свою жизнь и забирая вражьи.

А там уж посмотрим, случится ли чудо — или нет.

…В последние мгновения вражеской атаки я рискнул поиграть в снайпера, стараясь выцелить кого из офицеров — но в итоге снял только вырвавшегося вперед крепкого унтера с роскошными вислыми усами, после чего потянулся к гранатам:

— Ручными бомбами… Бей!!!

Схватившись за ручку первой РГ-14 (отличающуюся от предшественницы меньшей массой, «бутылкообразной» формой и большей дальностью полета), я поспешно сдвинул кольцо с рычага, а большим пальцем левой — предохранительную чеку на корпусе гранаты. После чего, заведя за спину правую руку с эргэшкой, я резко метнул ее во врага!

Впрочем, первый бросок вышел не самым удачным, и ручная бомба пролетела метров тридцать пять из положенных сорока. Но после подрыва часть ее осколков все же стеганули по австрийцам первой шеренги, не посмевшим остановиться и залечь — срезав трех человек в пятнадцати с лишним шагах от места подрыва…

А в воздух, между тем, уже взлетела вторая моя эргэшка модели четырнадцатого года — а также ручные бомбы всей полуроты, более-менее обученной мной гранатометанию.

Частые хлопки ручных бомб и кратно увеличившиеся потери в первых шеренгах врага все же заставили немцев и мадьяр залечь напротив траншей моей полуроты. Однако, несмотря на короткую заминку, атакующий враг принялся стремительно обходить нашу позицию с флангов, не считаясь с потерями от слишком редкого и неорганизованного огня уцелевших русских солдат… Но тут неожиданно подал голос один из станковых «максимов» пулеметной команды, «заговоривший» слева от нас! Частые, густые прицельные очереди ударили по австрийцам, прижимая их к земле — и я, приободренный неожиданной поддержкой, закричал:

— Мальцев, своим отделением держи фронт атаки ручными бомбами! Остальные — за мной!

Иван Мальцев, дюжий, крепкий унтер, легкораненый в левую руку осколком, наскоро перевязанный и оставшийся на позициях, твердо кивнул в ответ:

— Сделаем, вашбродь!

Мне повезло с ним — как и с тем, что мой самый деятельный помощник уцелел во время артналета. Уже перед самой австрийской атакой, пересчитав уцелевших людей, раздав им собранные гранаты и запасные обоймы павших соратников, распределив солдат по уцелевшим окопам (кое-где заваленных землей), я разделил «полуроту» на два отделения — собственное, и отделение Ивана. Теперь последнему предстоит выиграть время — столько, сколько он сможет… Пока сам я постараюсь отразить вражескую атаку на фланге «опорного пункта» роты, фактически отрезанного от сплошной линии траншей. Отрезанного ударами крупнокалиберных гаубичных снарядов, на ряде участков буквально перепахавших окопы…

— За мной братцы! Врежем австриякам!

— Ура-а-а-а…

— Hoh!!!

Жиденькому кличу моего отделения отвечают бодрые крики австрияков, уже спрыгивающих в окопы и бегущим нам навстречу. Жестом руки приказываю бойцам остановиться — и указываю на ход сообщения, ведущий ко второй линии траншей, расположенной за нашими спинами:

— Вдоль него становитесь, братцы, в пяти шагах друг от друга! Стреляйте во всех гансов, кто по земле к нам бежит!

Бойцы послушно занимают позиции по ходу сообщения, прикрыв справа отделение Мальцева от зашедших к нам во фланг немцев. Сам же я замираю у поворота основной траншеи, ожидая приближающихся зольдат — и спешно готовя более тяжелую (а значит, и имеющую большее фугасное действие и эффективную дальность поражения осколками) РГ-12. Прихватил с собой пару штук, отдав третью одному из бойцов…

Чересчур поспешные выстрелы моих солдатиков оставляют желать лучшего в плане их меткости. Но все же австрийцев очень много и они неудержимо прут плотными цепями вперед, вдоль извилистых ходов сообщений (да и по ним тоже) ко второй линии обороны полка. Так что едва ли не каждая пуля моих бойцов находит свою цель… Таким образом, мое отделение ведет по наступающему врагу настоящий фланкирующий огонь — особенно когда бойцы промахиваются по зольдатам, спешащим атаковать уже непосредственно нас…

Несколько радостных криков вторят особо удачным выстрелам, кто-то из бойцов кидает гранаты в наступающего на нас врага. А потом я слышу отчаянный вопль боли солдата, упавшего на дно окопа — и прижимающего руки к ране на голове… Но прийти ему на помощь я уже не могу: шаги бодро бегущих в мою сторону австрияков раздаются уже за поворотом траншеи. Освободив рычаг на ручке РГ-12 от предохранительного кольца, я выжидаю секунду, спешно проговорив про себя «двадцать два, двадцать два!» — после чего, коротко размахнувшись, бросаю ручную бомбу за угол, к приблизившемуся врагу.

— Granate!!!

Испуганный вскрик раздается совсем близко, быть может, шагах в пяти — а следом за ним приглушенный хлопок взрыва, да отчаянный визг раненого человека… Откинуть от себя брошенную с задержкой во времени эргэшку Рдутловского никто из немцев не успел — и воспользовавшись мгновением неразберихи и паники после ее взрыва, я буквально выкатился по дну хода сообщения в траншею, сжимая в руках верный, самовзводный наган…

И тут же, поймав на мушку фигуру ближнего ко мне австрияка в кепи и кителе цвета «гехтграу» (серого с сильным синим оттенком), сжимающего в руках винтовку Манлихера с чрезвычайно длинным клинковым штыком, я нажал на тугой спусковой крючок.

Выстрел! И вражеский зольдат со стоном завалился на спину, не успев прицелиться в распластавшегося на земле русскому офицеру — и выстрелить в ответ. А вот высунулся бы я в траншею в рост, с неудобного для стрельбы левого бока — и кто знает, как бы повернуло? Лишнее мгновение мне на прицеливание — и наоборот, врагу потребовалось бы на мгновение меньше, чтобы поймать меня на мушку… Между тем, я нажимаю на тугой спуск револьвера снова и снова, в считанные секунды опустошая барабан — и очищая траншею от австрияков по всей ее протяженности до очередного изгиба.

Рывок в сторону — и я вновь оказываюсь в ходе сообщения, надеясь успеть перезарядить наган. Но только я освободил шомпол и выбил им из каморы барабана первую чуть вздутую гильзу, как шаги атакующих по земле немцев и мадьяр раздаются уже над самой головой… Несколько выстрелов стучат в упор с обеих сторон — и мое отделение сокращается сразу на трех нерасторопных бойцов, в горячке боя не успевших перезарядить трехлинейки… Ближний ко мне солдат, Прохор Семенов, умело всадил штык в живот замершего над ходом сообщения врага, ударив снизу-вверх — но еще два австрийца успели спрыгнуть в окоп, отделив меня от Семенова.

Понимая, что времени не осталось, я пружинисто вскочил на ноги — и с шагом вперед обрушил рукоять нагана на голову развернутого боком ко мне врага. Мне повезло — противник (как и большинство австро-венгерских солдат) оказался без шлема, и удар в висок отправил его в тяжелый нокаут (если я и вовсе не убил им зольдата)… Второй австрияк в упор выстрелил в дернувшегося в сторону Семенова — после чего попытался добить его штыком. Но раненый в бок Прохор, крепкий, жилистый мужик с горящей в глазах ненавистью к пытающемуся убить его врагу, умело парировал выпад противника ударом по стволу винтовки, после чего коротко, практически без замаха вогнал граненый штык в живот врага:

— Жри, су…

Ударившая в спину пуля добила моего бойца, оборвав конец его крика. В свою очередь я схватил Манлихер оглушенного мной австрияка, отчаянно надеясь, что его винтовка заряжена — и прямо с колена выстрелил в убийцу Прохора, уже передернувшего затвор винтовки и ловящего меня на прицел… Мне повезло — патрон был в стволе; а вот моему противнику не хватило опыта и стрелковой подготовки.

Но, несмотря на мой краткий успех, отчаянная, скоротечная окопная схватка кончилась не в нашу пользу. Бойцов отделения, не дрогнувших и не побежавших, перебили в считанные мгновения выстрелами в упор, задавив славян числом в окопах — и я уже ничем не смог помешать врагу… Собственно, я даже не успел передернуть рукоять затвора трофейного винтаря, как над головой послышался шум приближающихся шагов — и тут же в окоп позади меня кто-то спрыгнул. Я попытался было встать и развернуться навстречу — но успел обернуться лишь вполоборота и увидеть смазанное движение стремительно приближающегося к голове приклада.

После чего свет в моих глазах померк…