Вторая Отечественная

Глава 20

Сознание возвращается с дикой головной болью и тошнотой. Еще толком не открыв глаза, я рефлекторно потянулся ладонью к источнику боли — и нащупал чуть ниже затылка справа огромную шишку! Когда же зрение сфокусировалось, то на пальцах правой я разглядел кровь.

Нехило мне так прилетело…

Пусть и с трудом, но все же я сумел заставить себя сесть, привалившись к стенке окопа — и попытался осмотреться, определить время да оценить ситуацию. Карманные часы торгового дома «Павел Буре» с гравировкой в виде «максима» на треноге и надписью «За отличную стрельбу из пулемета» я потерял, как кажется, еще во время австрийской артподготовки — жаль, мне их вручили в госпитале в Тифлисе. И хотя награждают часами в основном нижних чинов, но по большому счету в боях за Сарыкамыш я дрался как раз простым наводчиком, в лучшем случае командиром расчета… Ладно, потеря обидная, но не смертельная. А вот тот факт, что по окопам ходят бойцы австрийской трофейной команды, судя по редким выстрелам — добивающие раненых (возможно, только самых тяжелых, но, тем не менее!), это уже серьезная проблема. Как и марширующая на восток колонна вражеской пехоты…

Все это я разглядел, сумев пока еще нетвердо встать на ноги и осторожно приподняться над бровкой хода сообщения, ставшего местом последней схватки моего отделения. Так вот, все увиденное мной — есть большой минус: враг прорвал нашу оборону и, очевидно, сумел уже достаточно далеко углубиться в сторону Карпат, раз на позициях полка их пехота следует в походном строю. А значит, времени спасти Любаву у меня катастрофически немного — будь он неладен, искусственный разум игры, когда-то носящий имя «Флоки Мститель»… Но есть и плюсы. Солнце клониться к закату — и уже практически коснулось кромкой красного диска отрогов гор. А как только оно скроется за ними, окружающая местность стремительно погрузиться в спасительные для меня сумерки — это раз. И два — на дне хода сообщения я увидел оброненный мной наган (очевидно, выронил я его, улетев в тяжелый нокаут). На мое счастье в горячке боя никто из австрияков не подобрал вороненый револьвер русского офицера.

Ну, собственно, и не стал его добивать…

Наконец, есть и плюс номер три — при виде врагов, шныряющих по окопам в опасной от меня близости, как-то притупилась и головная боль, и тошнота, а сам я стал чувствовать себя вполне себе сносно. Ну, удивляться тут особо нечему — виртуальная реальность копирует психофизиологические реакции человека, оказавшегося в экстремальной ситуации. То есть когда выброс адреналина в кровь при виде опасности купирует последствия небольших травм или ран… И в данном случае сотряс — это не сломанная рука или нога, не глубокая и не рваная рана, которые однозначно бы меня остановили.

Так что прорвемся.

…Кое-как прочистив шомполом ствол валявшегося на земле нагана и освободив им все каморы барабана, я зарядил револьвер оставшимися патронами. В карманах удалось нашарить лишь только пять штук — что меня весьма огорчило, ведь вроде бы должно было больше остаться… Но немного покумекав, я чуток успокоился — все одно использовать сейчас наган чистое самоубийство. Открою стрельбу — завалят сразу, без вариантов. Трофейщиков, пусть и разрозненно ширящихся по окопам, довольно много, и даже срезав пару-тройку австрияков из нагана, сам я так или иначе пропаду при попытке добежать до леса… Разве что короткими перебежками, сбивая прицел — но надолго ли меня хватит так бежать-то, после черепно-мозговой?!

Нет, стрелять никак нельзя.

По крайней мере, из револьвера.

Вскоре стремительно проясняющееся после отключки сознание выдало вполне рабочий план. Следуя ему, среди тел убитых нами австрияков я нашел одного крепкого парня с комплекцией, близкой к моей — после чего, стойко превозмогая брезгливость, кое-как снял с него залитый кровью китель. Последний уже подванивает — но в данном случае рваный на груди, залитый кровью китель поможет с маскировкой: при встрече с трофейщиками последние хотя бы в первые секунды примут меня за своего раненого… Как я надеюсь. Ибо свои галифе на брюки мертвых австрияков я менять точно не буду! Все одно, маскарад должен дать мне хотя бы несколько секунд форы в случае встречи с врагом, пока фрицы заметят разночтения по штанам…

Поменял я и офицерскую портупею на солдатский ремень с подтяжками, вынужденно спрятав наган в карман шароваров и попутно посетовав на то, что зольдаты Габсбургов шли в атаку налегке, и сухарных сумок при них не оказалось. Вроде бы обстоятельства складываются совсем не в сторону перекуса — но ничего не принявший с самого утра желудок предательски заурчал… Наскоро забив подсумки-патронташи целехонькими пачками-обоймами, еще одну я загнал в трофейный маннлихер; большой удачей оказалось то, что в одной из солдатских фляг обнаружился крепкий шнапс. Я не поклонник алкоголя — особенно крепкого. Но в определенных обстоятельствах он может служить и в качестве наружной анестезии, и в качестве обезболивающего, и истерику, если что, поможет унять.

Н-да, на войне спиртное в большой цене, являясь также универсальной валютой…

Приняв облик раненого австрийского солдата (в галифе русского офицера!), я двинулся по ходам сообщений в сторону ближнего леса, периодически стараясь аккуратно высовываться и посматривать по сторонам, дабы не сойтись лицом к лицу с кем-то из вражеских трофейщиков.

Не помогло…

Австрийский немец словно бы бесшумно вышел из-за поворота траншеи — а быть может, он стоял там уже довольно давно, сделав единственный шаг мне навстречу в последнюю секунду… Очевидно, именно мои шаги он как раз услышал — потому как встретил меня нацеленный в грудь длинный штык, больше похожий на гладиус римского легионера.

А почему именно немец, а не словак там, чех или венгр? А потому что встревоженный враг, держащий указательный палец правой руки на спусковом крючке, громко воскликнул:

— Warte! Wer kommt?!

Лающий язык нацистов, напавших на мою Родину в 1941-м, мне спутать сложно — не составит труда и предположить, что именно произнес молодой еще, русый зольдатик. Не иначе как «стой, кто идет» или что-то подобное. Но понять я все понял — а вот ответить из разряда «успокойся, свои» уже не смог… Вместо этого я очень осторожно поставил трофейную винтовку к стенке окопа — и широко, максимально приветливо и дружелюбно улыбнулся, запоздало задумавшись о том, на каком же тогда языке говорят призывники-чехи или словаки? Все поголовно учат немецкий, или «братья-славяне» в австрийской армии воюют в отдельных национальных частях со своими же офицерами?

Как бы то ни было, отложенное в сторону оружие, вкупе с располагающей улыбкой подействовали: немчик пусть и немного, но склонил ствол винтовки вниз, убрав палец со спускового крючка — заодно направив вниз и взгляд. А в следующий миг я рванулся к фрицу со всей возможной скоростью — успев увидеть, что при виде офицерских галифе в глазах его плеснуло изумлением и страхом…

Шаг вперед — и ударом предплечья правой по плоскости штык-ножа, примкнутого к винтовке, я отклоняю дуло маннлихера в сторону. Второй шаг — и одновременно с тем справа грохнул выстрел винтаря; пуля ушла в противоположную стенку окопа, с сочным чавком впившись в землю… Третий шаг — и вперед вылетает мой кулак, нацеленный в горло австрийца. Однако тот рефлекторно опускает челюсть вниз, прикрыв кадык, а мой удар выходит не особенно акцентированным — и скользнув по подбородку, кулак впечатывается в грудину зольдата, в большей степени толкнув его назад…

Враг теряет равновесие, выпустив из рук бесполезную в клинче винтовку. Но все же, отступив назад, он сумел удержаться на ногах — и тут же попытался размашисто ударить в ответ… Но ему явно не хватает боксерского опыта — да и бокс сейчас бы не зарешал. Нырнув под длинный и долгий, хорошо читаемый удар, я врезаюсь в живот противника левым плечом, одновременно с тем прихватив под коленями, и резко дернув на себя обе его ноги. Один из вариантов «прохода в ноги» с близкой дистанции в качестве контратаки под удар руки — практически беспроигрышный прием, работающий и в ринге, и на улице (против одного противника).

Я оказываюсь сверху — и снова пытаюсь ударом кулака вогнать кадык в гортань немца. Но противник дергается в сторону, рефлекторно скрутившись — и кулак в этот раз цепляет лишь его скулу… Озверев от ненависти к живучему врагу и страха (выстрел наверняка услышали, могли услышать и окрик — а значит, времени до подхода австрийцев у меня в обрез), я буквально зарычал — и коротко, практически без замаха врезал локтем сбоку по шеи зольдата. Австриец вскрикнул от боли, повернул ко мне голову, на мгновение открыв горло — и этого мгновения мне хватило, чтобы резко надавить на него предплечьем правой. Одновременно с тем я подсунул под шею противника и левую руку по самый локоть, закрыв «замок»… Кажется, я поймал врага на удушающий именно в момент вдоха — и судорожно вцепившись в мои руки, австриец начал бешено дергаться с широко раскрытыми от ужаса глазами… На его месте я сам постарался бы ударить по открытому горлу душащего меня противника, или воткнуть пальцы в глаза — но запаниковавший зольдат попытался лишь инстинктивно ослабить душащий захват… напрасно. Боевой прием, вариация которого в смешанных единоборствах известна как «удушающий Эзекиела» (а в дзю-дзюцу — как Содэ Гурума Дзимэ) оставляет попавшему в захват лишь несколько коротких мгновений на действие — после чего его сознание тухнет.

А в боевых условиях, не ограниченных спортивными правилами, с сознанием уходит и жизнь…

Короткая схватка, однако, задержала меня — а камрады задушенного австрийца (то есть товарищи — немецкий, кстати, термин, с хрен знает каких причин ставший популярным в моем настоящем) находились, по всей видимости, совсем недалеко от нас. Услышав встревоженные окрики врагов, я едва успел вырвать револьвер из кармана — после чего начал лихорадочно дергать спусковой крючок, направив наган на показавшихся в траншее немцев… Первая пуля ушла в молоко, а вторая лишь зацепила целящегося в меня австрияка — но сбила тому прицел, и ответный выстрел не задел меня. Оставшиеся три патрона я выпустил уже более прицельно, пусть все также поспешно — свалив двумя пулями одного противника, а последней тяжело ранив в живот его камрада… Выронив бесполезный без патронов наган (все же спасший мне жизнь!), я подцепил за ремень винтарь задушенного мной зольдата — и со всех ног рванул из окопа по направлению к лесу.

Теперь мне придется поставить жизнь на один рывок до густой стены деревьев, высящейся в четырехстах метрах от траншеи — уповая на собственные ноги да быстро густеющие сумерки…

А также на косорукость австрияков — и надеясь, что среди них нет каких-нибудь тирольских охотников, бывших егерей или стрелков-спортсменов!

…Четыреста метров — не самая большая дистанция, я спокойно пробегал два километра в качестве разминки перед турниками и уличными тренировками по боксу. А учитывая, что «погружаемся» мы в лучших своих физических кондициях, то я запросто осилил бы и трешку… И пусть бежать приходится не в легком разминочном ритме — а скажем так, с вынужденным ускорением, это все еще посильная задача.

Но, увы — я не на тренировке, и не бегу кросс по стадиону с утречка пораньше. Хватает препятствий — и в качестве воронок от разорвавшихся снарядов, и еще двух линий траншей, кои мне предстоит перепрыгнуть. А черепно-мозговая вновь дала о себе знать подступившей тошнотой и начавшим мутиться сознанием… Плюс винтовка, плюс пояс с подсумками — все это лишний вес, мешающий бежать. Лишний вес, от которого так хочется избавиться…

Но нельзя. Совсем без оружия я девчонку никак не спасу.

Солнце минут уже как пятнадцать скрылось за отрогами гор, и сумерки действительно густеют, густеют очень стремительно — мешая австрийцам целиться в меня. Огонь открыли пока только трофейщики, и пара-тройка пуль вжикнули сильно в стороне… Но между тем, все те же сумерки помешали мне рассмотреть скрытый травой камень — и задев его левой ногой, я очень сильно отшиб носок, одновременно с тем растянувшись на земле.

— Зараза…

Очень хотелось крепко выругаться, хотя я уже очень давно стараюсь не материться (язык бесов, хула на Святого Духа и оскорбление Богородицы — то, что я узнал о мате, прочтя о нем на церковных вратах). Однако все последующие ругательства застыли в горле — очередная пуля свистнула прямо надо мной, заставив волосы на затылке зашевелиться от ужаса.

Меня спас именно этот камень, оказавшийся под ногами — а у австрияков все же нашелся очень хороший, либо очень везучий стрелок.

Зараза…

Закусив губы от страха и злости, я все же заставил себя подгрести трофейный винтарь за ремень — после чего резко вскочил, и рванул вперед еще быстрее, чем раньше! Очередной всплеск адреналина придал сил, отогнал тошноту — и я побежал, теперь уже петляя из сторону в сторону, как заяц, едва ли не вдвое удлиняя путь до леса…

— Триста один, триста два, триста три… Падай!

Считаю я про себя — на «триста три» буквально прыгая вперед. Падение совпадает со звуком выстрела — и свистом вновь пролетевшей рядом пули. Но мне опять удается обмануть страху с косой — обмануть тактическим приемом, известным как короткая перебежка. Суть его заключается в том, что хорошему стрелку требуется три секунды на то, чтобы убить тебя. Первая секунда — увидеть, вторая — навести оружие (вскинуть к плечу винтарь или автомат), третья — прицелиться. А в самый момент выстрела — ты уже падаешь… Вроде так, могу ошибаться в мелочах — но в целом верно. При этом за три секунды бега ты успеваешь преодолеть метров десять, от силы пятнадцать — а потом нужно вновь вставать, и заставлять себя бежать от стрелка, как раз успевшего перезарядить винтовку, пока ты лежал и вставал…

И вновь у него есть три секунды на то, чтобы поймать тебя на мушку и выстрелить до того, как ты рухнешь на землю. Но теперь он уже знает, где ты, оружие вскинуто к плечу, патрон в стволе — и если стрелок хороший, спасти тебя могут разве что петляния из стороны в сторону во время бега, так называемый зигзагообразный бег. А значит — нужно вскочить на ноги сразу после выстрела, пока он все еще перезаряжает винтарь, и петлять, отчаянно петлять…

Меня хватает еще на две перебежки — после чего я падаю наземь, судорожно дыша, и начинаю ползти. Здесь рельеф местности образует сильный перепад каменистой почвы, образующий выемку — а следом за ней невысокий гребень, что закрыл меня от глаз опытного вражеского стрелка, и дал перевести дух… Но уже восстанавливая дыхание, я услышал частые, торопливые шаги — а после, чуть приподнявшись, увидел пятерых бегущих вслед за мной австрийцев.

— Какие вы, однако, смелые, братцы…

Трофейная винтовка Маннлихера образца 1888 года (название с датой выгравированы сверху, сразу за прицельной планкой) была изучена мной за время командования полуротой — и за счет простоты боевой эксплуатации понравилась мне даже больше, чем отечественная трехлинейка Мосина или германский маузер. Опустив влево флажок предохранителя, запирающий до того взведенный ударник, я одним резким движением оттянул рукоять затвора назад — и тут же послал ее вперед. Да, винтовки с продольно-скользящим поворотом затвора чуть надежнее, застрявшую гильзу из той же мосинки достать легче — но сейчас меньшая (секунды на полторы) скорость перезарядки (и возможность все время держать цель глазами!) для меня важнее. Наспех проверив выставленный прицел — а выставлен он на пятьдесят по левой боковой планке (под усиленный патрон), то есть пятьсот шагов (учитывая, что отечественная метрика у нас сейчас в саженях, это весьма удобно) — я плотно утопил приклад трофейного оружия в плечо.

— Триста пятьдесят метров… Ну более-менее.

Австрийские господа, ринувшиеся в погоню, с понятием движения перебежками и бега зигзагами явно незнакомы. И развернувшись фронтально к первому же преследователю, я свел целик с мушкой на животе врага, после чего мягко потянул за спуск на выдохе… Есть! Винтарь привычно ощутимо ткнулся в плечо — а враг упал, словно налетел на невидимую стенку.

— Один…

Передернув затвор, я быстро перекатился в сторону и развернулся ко второму преследователю — несмотря на потерю, гансы пока не остановили погони. Выверка прицела, задержка дыхание, спуск на выдохе… И вместо выстрела я слышу лишь сухой щелчок бойка.

— Зараза!

У меня не было времени и возможности проверить, сколько патронов осталось в магазине трофейного маннлихера. Один точно выпустил владелец в схватке со мной, еще один потратил я — и ведь надеялся, что еще три осталось. Однако обсчитался…

На задней стенке магазина австрийской винтовки есть защелка, при нажатии на которую и пустая пачка, и обойма с оставшимися в ней патронами просто вылетает вверх. Но я поступил проще, вставив свежую пачку в магазин — в то время как пустая обойма вылетела вниз, через специальное отверстие магазина… Говорю же, удобно — особенно для новичка.

Мне потребовалось меньше пяти секунд, чтобы полностью перезарядить оружие — после чего я все-таки выстрелил. Ударил быть может, чересчур поспешно — и после отчаянного вскрика боли моя «цель» не упала наземь, а осела, держась за подраненный бок.

Но крик раненого камрада остудил пыл гонящих меня австрийцев даже сильнее, чем смерть первого преследователя — оставшиеся зольдаты трофейной команды посчитали за счастье залечь. И тогда я, развернувшись к лесу, вновь пополз — пополз, понимая, что в сумерках неизвестный «снайпер» не разглядит меня на земле, что он наверняка ожидает увидеть мой рывок к лесу со стрелковой лежки…

Так что у меня, проползу я хотя бы еще метров десять-пятнадцать, все-таки есть шанс. Благо, что из впереди лежащих траншей никто из немцев мне навстречу не стреляет, там вообще никого не видно — или уже зачистили эти окопы, или еще не дошли до них. Кроме того, всего в пятидесяти метрах прямо по курсу виднеется очень хорошая воронка от тяжелого, гаубичного снаряда — при случае смогу залечь там и еще немного пострелять…