Вторая Отечественная

Глава 4

— Стражи погранотряда все прошли?! Пограничники все отступили?!

Мой крик, разнесшийся над позициями, остался гласом вопиющего в пустыни — никто мне не ответил. А значит, показавшиеся из-за снежной пелены люди могут быть как своими, так и врагами… Но если это свои, окоченевшие от холода, преследуемые турками — и грезящие спасением на наших позициях — то открывать огонь просто преступно! Даже если…

Мои размышления прервал раздавшийся впереди винтовочный выстрел — и первая пуля пробороздила снег метровой толщины бруствера, подняв в воздух фонтанчик снежной взвеси. По мне стреляли — сам себя криком и обозначил в качестве цели…

— Ах вы ж твари! Расчет — к бою!!!

Я приник к прицельной планке «максима», быстро ослабив хомут горизонтальной наводки — и сдвинув целик с мушкой так, чтобы поймать центр корпуса ближнего к нам турка… А одновременно с тем на позиции сводного батальона раздался громкий, басовитый крик Букретова:

— За Веру, Царя и Отечество — огонь!!!

Короткая очередь моего «максима» грохнула одновременно с винтовочным залпом; парой секунд спустя к общей стрельбе присоединились еще несколько станкачей. Фигура турецкого солдата, выбранного мной в качестве цели, упала на снег после второй короткой — и тогда я повел ровную пулеметную «стежку» влево, словно по линейке прочертив длинную очередь на уровне живота наступающих османов!

Пару раз в глаза отчетливо бросились красные пятна, появляющиеся за мгновение до того, как очередной турок безвольным кулем повалился в снег…

Недостатки «максима» при подъеме в одночасье обернулись его преимуществом: большой вес сделал пулемет устойчивым при стрельбе, позволяя держать хорошую прицельную дальность — и сейчас строчки длинных очередей ложатся ровно, кучно… А водяное охлаждение позволяет вести огонь как раз длинными очередями, не требуя замены ствола! Правда, про косоприцельный огонь я совершенно забыл — враг подобрался слишком близко, и ответная стрельба также достигает цели: за то время, что я потратил до полного расстрела ленты, турецкие пули дважды успели ударить в щиток пулемета. Попробуй я сейчас развернуть его в сторону — и открыл бы и себя, и второго номера…

— Василь, ленту!

Помощник наводчика справился на отлично, быстро подав новую ленту и сноровисто вставив ее в приемник.

— Молодец! Прохор, набивай расстрелянную!

— А вода…

— Пока не надо! За одну ленту я четыре литра не выпарю даже наполовину!

Привычно дослав первый патрон и дважды передернув рукоятку на коробе «максима», я вновь надавил на гашетку, начав расстреливать вторую ленту по врагу. А в голову при этом невольно полезли мысли о скором расходе боеприпасов: в каждом из трех цилиндров-укупорок, что мы тащили на себе в гору, вмещается по три патронных коробки, а в коробках покоится по одной ленте… А значит, с этой лентой осталось еще восемь. Ну и несколько нагрудных патронташей по тридцать патронов, что мы повесили на себя — да сложили в солдатский сидор Прохора. Этими патронами третий номер как раз и будет набивать израсходованные ленты…

Эх, хоть бы одну целую успел бы набить!

А так-то там и на две целые ленты патронов не хватит… Надо расстреливать их более экономно!

Впрочем, «экономной» стрельба получается сама собой: действуют ли турки по уставу, или же верное решение подсказал им инстинкт самосохранения — но османы залегли в снег, потеряв несколько десятков своих. И — нужно отметить! — открыли довольно точный ответный огонь: так, несколько пуль легли в утрамбованный спереди снежный бруствер, закрывающий и меня, и расчет. Еще одна звонко ударила в щиток, отчего «максим» ощутимо дернуло… Как тут заливать воду в кожух? Высунется Прохор наружу — снимут! Если только прятать пулемет в гнездо? Ладно, пока еще не парит, не перегрелся…

Несколько коротких очередей моего станкача настигают лежащих турок — дернувшись, османы застывают, а снег под ними начинает стремительно буреть.

И словно поняв, что и лежащих могут запросто достать, кто-то из турок — возможно, унтер или даже офицер, судя по сверкнувшему в руках ятагану — вскочил на ноги, взмахнув клинком в нашу сторону, и дико закричал:

— Имши Ялла!

— ИМШИ ЯЛЛА!!!

Отчаянный в своей дикости и первобытной ярости крик, от которого невольно мурашки по спине побежали, раздался впереди — чуть более, чем в сотне метров от нас. И вся масса турецких солдат в стеганных шерстяных плащах тут же поднялась на ноги — и бросилась в атаку в едином порыве!

— Лежите твари, лежите! А-а-а-а!!!

Заряд ярости османов передался и мне — вместе со страхом перед многочисленностью врага и грядущей расправой в случае их победы… В этот раз я сразу открыл огонь длинными очередями на подавление, выкашивая атакующих! Первая же очередь опрокинула на спины с десяток вражеских солдат, вторая еще сильнее углубила брешь в их рядах — прямо напротив нашего гнезда. Третья, бодро отрокотав десятка полтора патронов, вдруг оборвалась с сухим ударом бойка — и отстрелянная лента безвольно свалилась слева от пулемета…

— Василь, ленту!!!

Второй номер, очевидно еще ни разу не бывший в бою, замер с открытым ртом, взирая на османов; ужас застыл в его глазах — парень явно в ступоре. Но крепкая затрещина, от которой явственно дернулась его голова, привела «помощника наводчика» в чувство:

— Ты охренел?! Ленту, живо!!!

…Мы бы не успели — даже не смотря на плотную пальбу армянских дружинников, поддерживающих мой расчет. Ну что такое пробежать сто метров, пусть даже по снегу, когда тебя ведет отчаянная жажда жизни и желание расправиться с врагом? Врагом, преградившим путь к теплому жилищу — и самой важной победе в жизни и войне?! Как назло, кончилась пулеметная лента, за расходом которой я не уследил. Как назло, потерялся второй номер, не имеющий боевого опыта… И несмотря на спешку (а точнее, благодаря ей!) Василь не смог как надо вставить кончик ленты в преемник с первого раза.

Короче, османы успели бы добежать до нас. Или, по крайней мере, обойти пулеметное гнездо с флангов — после чего турки неминуемо бы нас расстреляли…

Но именно в этот миг вступил в бой Прохор.

Угрюмый крестьянский сын с угловатыми, крупными чертами лица (сказывается вырождение закрепощенного веками народа, выживающего без обновления крови) с началом атаки достал из сидора две архаичные гранаты. А после сноровисто и довольно метко метнул их в наступающих врагов! Гранаты эти наверняка за авторством Рдутловского, хоть и ранее я их никогда не видел (очевидно, еще довоенная разработка) — и состоят из деревянной ручки и цинковой прямоугольной коробки со взрывчаткой. Краем глаза я заметил, что третий номер расчета вначале что-то сдвинул на корпусе гранаты, а уже перед самым броском ее сдернул с рукояти широкое кольцо — не иначе, освобождая спусковой рычаг…

Я еще успел подумать про двойной предохранитель и о том, что парень вставил запалы заранее — а после, метрах в двадцати пяти впереди нас дважды солидно так бахнуло! Прямо перед турками, обходящими пулеметную точку с флангов — вроде даже кого-то достав … Метров за десять от места падения гранат.

Впрочем, главным оказался не нанесенный врагу урон — а сам факт взрывов и произведенный ими эффект. Ранения получило, быть может, всего пара человек — но при виде того, как после подрыва «ручных бомб» падают товарищи, бросились на землю и многие другие турки! Иные же замедлили свой бег, несколько отрезвленные действием нового оружия — а я к тому моменту наконец-то перезарядил «максим»… И, подняв предохранитель, утопил гашетку до упора, посылая во врага смертельный вихрь горячего свинца!

— Получите, твари!!!

В этот раз я уже не позабыл про косоприцельный «фланкирующий» огонь, начиная вести ровную строчку пуль на полфигуры впереди от бегущих боком ко мне османов… И ведя ее навстречу их движению. При этом поочередно направляя извергающий пламя и свинец ствол пулемета то влево, то вправо — надеясь в душе, что таким образом я хоть как-то собью туркам прицел!

Но ответная вражеская пальба на бегу оказалась на удивление жидкой и неточной — многие просто не стреляли, а если стреляли, то в движение, не целясь. Короче, повезло мне — ни одна случайная пуля, которая, как известно «дура», не зацепила голову в те мгновения, когда щиток ее не закрывал. Не пострадали и члены расчета — более того, я даже не заметил попаданий в бруствер или по самому щитку станкача!

— Лента!

Взявший себя в руки Василий успел вовремя вставить ленту в приемник — а я, лихорадочно передернув рукоять пулемета, дослал очередной патрон в ствол, изготовившись к бою. Но крошечная пауза уже не сказалась на ходе боя: турецкая атака захлебнулась по всему фронту, попав под свинцовый ливень «максимов». Кажись, справились все расчеты прапорщиков, которым я перед самым подъемом успел подтянуть только теорию… На ум пришел подпоручик Малышев — интересно, его-то расчет успел развернуться хотя бы просто на снегу и вступить в бой? Но мысль о вредном служаке мелькнула и пропала — залегшие кто в тридцати, кто в сорока метрах от нас турки вновь начали стрелять.

Теперь уже густо и прицельно.

И крепкий, но несколько громоздкий щиток «максима» стал лучшей для них мишенью…

Пулю засвистели над нашими головами, ударили в бруствер — и если по фронту метровой толщины снег все также надежно держит горячий свинец, то по бокам мы не успели его как следует утрамбовать и подсыпать. Очередная пуля пробила насыпь насквозь — и ударила в противоположную стенку ячейки, где мгновением ранее сидел Прохор… Слава Богу, тот успел вовремя прихватить и подтащить второй цилиндр с патронными коробами!

Еще несколько пуль вновь ударили по пулемету; от отдачи пошатнуло даже меня, сидящего на подушке-сидение «хобота». Но самое страшное — это дважды раздавшийся громкий стальной лязг, и последовавший за ним отчетливый звук льющейся воды…

— Все братцы, приплыли. Они нам кожух повредили. Сейчас вся вода сольется, и на следующей же очереди перегревшийся пулемет даст клина. Слышь, Прохор, а у тебя еще гранаты остались?

— Никак нет, ваше благородие.

— Вот ведь… Молодец ты, что догадался взять пару штук. Нам-то чего не подсказал?

— Так я это, господин прапорщик, дежурил на складе, где «ручные бомбы» есть. Вон наш старший унтер и разрешил нам по две на брата взять — так-то мы с началом войны учили, как обращаться с «бомбой» капитана Рдутловского.

— Ну-ка, Прохор, а какого она года выпуска?

— Одна тысяча девятьсот двенадцатого, ваше благородие.

Понятно… Значит, РГ-12 получается…

— Вот что, братцы, сейчас они осмелеют — и попробуют подняться. Я тогда выпущу, сколько смогу патронов — а после все, придется уже из винтарей отбиваться. Так что вы это… Штыки примкните и проверьте, заряжены ваши «мосинки» или нет.

Бледный от страха Василий судорожно кивнул, с вновь задрожавшими руками потянувшись к своей винтовке, а Прохор, насупившись еще сильнее, решительно достал граненый русский штык, коий тут же начал прилаживать к стволу «моиснки». Красавец, не подает вида, что боится…

— Аллагу Акбар!!!

— А вот и наши голубчики!

Чуть привстав — так, чтобы видеть врага в прицельную прорезь в щитке — я излишне крепко сжал рукоятки затыльника (нервы!), утопив гашетку до упора! Пулемет бодро выдал одну очередь, другую, вновь прижимая османов к земле — а из-за моей спины их встретил и дружный винтовочный залп… И турки вновь залегли, едва встав — вот только кожух станкача после двух очередей окутался предательским, густым паром, выдавая неисправность «максима».

Может, плюнуть на все — да развернуть и тикать? Попрошу Прохора встать к пулемету — и этот решительный малый успеет дать еще пару очередей, прижимая османов к земле! Пока я, под прикрытием его огня и парового облака, благополучно доползу до армян…

Мысль со всех сторон удачная — но вот что-то помешало мне воплотить в жизнь этот «стопроцентный» замысел. Что-то такое в душе, что не позволило развернуться и бежать, бросив как бы и «ненастоящих» товарищей… Вот же предательская игра, выполненная настолько реалистично, что невозможно понять, живые рядом со мной люди, или нет!

Если это все еще игра…

Как бы то ни было, пару мгновений форы я безнадежно и бессмысленно истратил на душевные метания. Залегшие турки вновь начали стрелять — и стрелять довольно метко и густо именно по пулемету! От греха подальше пригнувшись, спустя мгновение я замер от суеверного ужаса и истово перекрестился: в прицельную планку пулемета ударила пуля! Пуля, угодившая точно в прорезь щитка… Да еще пару раз лязгнул пробитый кожух — после чего пальба со стороны противника как-то разом стихла. Но уже пару секунд спустя я разобрал топот множества ног — и одновременно с тем раздались истошные крики армянских дружинников, да зачастили выстрелы именно с их стороны!

— К бою!!!

Я выпрямился, в который раз хватаясь за ручки затыльника, подняв большим пальцем левой предохранитель — а правой надавив на гашетку! Но отбив короткую очередь, «максим» осекся: видимо, в перегретом стволе заклинило-таки гильзу…

А поднявшиеся в атаку турки приблизились к пулеметной ячейке едва ли не на двадцать шагов.

Ближний ко мне осман вскинул до боли знакомую винтовку «маузер 98» к плечу — и при виде ее я как можно быстрее нырнул на дно окопа. Вдогонку грохнул выстрел, пуля свистнула над головой; в ответ жидким залпом огрызнулись обе «мосинки» моих бойцов. Рванув из кобуры заранее проверенный и снаряженный пулями наган, я рухнул на бруствер рядом с заклинившим пулеметом, положив рукоять револьвера на ладонь левой руки. Офицерская, самовзводная модель нагана с довольно-таки тугим спуском грохнула шесть раз, посылая пули в бегущих именно к нашей ячейке турков… Промахнулся я только единожды — и только потому, что враг успел прыгнуть на землю!

А между тем на позиции армянских дружинников раздался воодушевленный клич, который тут же поддержали множество ратников — так, что я даже сумел его разобрать:

— Мартаэравер!!!

И вслед за ним, чуть поодаль уже грянуло родное, русское:

— В штыки!!!

Как видно, ободренный этим криком, привстал для очередного, более точного выстрела Василий — но тут же упал на дно окопа с пронзительным криком, выронив винтовку да зажимая прострелянное плечо… Последний, седьмой патрон я выпустил в побежавшего вперед турка, только что ранившего моего второго номера — после чего бросил револьвер рядом с «мастеровым», заодно швырнув ему и горсть патронов от нагана, до того покоящихся в карманах шаровар. Догадается зарядить или нет — не знаю. Но предупредить солдата, чтобы тот заряжал револьвер и готовился к бою, я уже не успел — над самым краем ячейки показался первый осман, вскинувший винтовку для стрельбы! А Прохор, как назло, как раз привалился к стенке окопа, перезаряжая «мосинку»…

— Н-н-а-а-а!

За миг до того, как дуло турецкого «маузера» плюнуло огнем и свинцом, я рванул из ножен офицерскую шашку, успев размашисто ударить ей по стволу винтовки — и обратным движением возил острие клинка в живот врага! Его пуля ушла куда-то вправо — а сам осман только дернулся, выпучив глаза…И тут же справа раздался отчаянный крик Прохора:

— Сзади!!!

Вырвав клинок из тела рухнувшего вперед противника, я начал оборачиваться, одновременно с тем вскидывая шашку для нового удара… Вовремя! Уже спрыгнувший в окоп турок рванулся ко мне, нацелив ножевой штык в мою спину; чтобы успеть парировать его выпад, я присел, одновременно с тем разгоняя правую руку для удара… Лезвие шашки, рухнувшее сверху вниз, врубилось в ствол винтовки уже у самого дула — отклонив в сторону и длинный штык-нож, практически дотянувшийся до моей головы! Следом я пружинисто распрямился, всадив клинок в грудь врага встречным выпадом; шашка погрузилась в тело закатившего глаза и разом обмякшего турка не менее, чем на треть своей длинны — и не сразу пошла назад..

А затем меня просто сбил с ног прыгнувший сверху турок, сжимающий обратным хватом короткий ятаган, нацеленный мне в лицо! Упав в снег, я едва успел перехватить вооруженную руку оскалившегося, хрипящего османа, чьи глаза показались мне пугающе бешенными, даже безумными…